Ба! Вирхофф!

Тряхнул цепью. Чудес не бывает. Цепь прочна как мироздание. Спокойно выдержит и трех слонов и трех китов и черепаху. Из происходившего ясно, никакого обещания не дам.

По подоконнику брякнула веревка.

— Мессир Вирхофф? Мессир Верхофф? — кто-то звал меня.

Я к окну. Олл?

— Мессир Вирхофф вы тут?

— К сожалению.

— Я вас вытащу. Потерпите немного. И будьте готовы.

Тридцать минут! Легче переждать Меловой период и пережить динозавров.

— Пожар! Конюшня горит! Пожар! Воду давай! Воду! — раздаются шум и крики во дворе.

И тут же еще громче.

— Кухня занялась! Кухня!

Топот и ор.

Я быстро схватил стул и натягивая цепь кинулся к дверям. Просунул ножку в ручки. Подкатил пуфики, подпер вход. Слабовата баррикада, долго не продержится.

Олл распахнул окно и впрыгнул в комнату.

— Ты же в Рош подался?

— Подался. Потом услышал, вы Куманька уделали, повернул за вами. Только у нас было две лошади на троих. Чуть-чуть не догнали.

— Цепь!

— Тут кузнец нужен! — осмотрел Олл ,,охранное устройство".

— В сундуке мои мечи. Доставай.

Олл быстро принес мне мешок. Я извлек Тюрвинг и примерился отхватить цепь покороче. Неудобно. Отдал Волчонку.

— Руби! — и положил цепь на спинку кровати.

— Испортим.

— Руби, говорят.

Волчонок с придыхом ударил. На звене осталась глубокая вмятина.

— Сильней!

— Сломаем!

— Время, Олл! — подгоняю я его и пусть простит меня Маршалси за варварство.

Сквозь дыры пола потянула дымком. Видно огонь уже полыхал во всем донжоне. В дверь заколотили.

Олл рубанул еще раз. Цепь распалась. Клинок лопнул и разлетелся на две половины.

— Я же говорил! — возмутился Волчонок.

— Свобода всегда обходиться дорого, — говорю ему и себе в утешение. Собираю обломки и достаю Хвитинг.

— Ух, ты! — вытаращил глаза Олл. Интересно что бы он сказал увидев Грам?

— Теперь деда и пикара освободить.

— Парни сделают! Я обещал их в Рош пристроить. Чтобы по-настоящему вы их научили.

— Научу, когда вернусь.

Путь к бегству один, в окно. В дверь долбились, так что не усомнишься, за мной пришли не очень добрые дяди и, причем, не в малом количестве.

— Вы первый! — крикнул мне Олл, подтаскивая к дверям сундук.

— Пошли, потом будешь геройствовать, — крикнул я ему и высунулся в окно. Носились люди. Что отрадно в основном пикаровы парни. Правда Боновы воители заняли все вышележащие точки и приноравливались вести отстрел.

Спустились. К нам присоединились пикар и его парни.

— Эх, сейчас начнется! — радостно выдохнул Олл.

— Давайте на стену! — остудил я пыл Волчонка. — Дед где?

— У башни, — махнул пикар. — Там веревочный спуск.

Дружно ломимся по лестнице вверх на парапет. Залп смел четверых пикаровых парней. Пятый, утыканный стрелами, слепо шагнул через перила. Ударился о полированный мрамор. Ему хватило сил перевернуться на спину. Поймать солнечный свет.

— Бляха! — выругался Готвин. Стрела, прорвав доспех, царапнула плечо.

Олл подхватив оброненный щит, пытался прикрыть сразу и себя и меня.

— Не отставай! — прикрикнул я ему.

Двоих наших зажали в угол и задавили числом. Изрубили, истолкли, измесили булавами. Их крики рвались в небо с языками пламени.

Незадачливого часового, проворонившего боновых вояк, подняли на пики и, приперли к воротинам и оставили дергаться и истекать кровью. Другого, оглушив, зашвырнули живым в огонь. Двоих оставшихся загнали в подвал и закрыли.

Я выхватил щит у Олла.

— Все вниз!

— А вы? — не торопился выполнить приказ Волчонок.

— Вниз, говорю! Меня не тронут!

В этом я прав. Нет такого приказа доставить голову героя. Брать живым. Ну, в крайнем разе ранить. Не смертельно.

Волчонок продолжал тянуть время.

— Долго будешь под ногами путаться! — зарычал я на Олла. Он уже и лук подобрал отстреливаясь.

— Ладно, — неохотно согласился Волчонок.

Свистнул арбалетный болт. Прошел у меня под самой рукой. Олл охнул и едва удерживаясь за веревку съехал.

Поднимаю топорок. Оглядываюсь. Кто?

В донжоне, у распахнутого окна горящей комнаты, Бона. На подоконнике арбалет. Она смотрит, следит за мной. За её спиной пляшет огонь, подбираясь к шторам. Она и не думает покидать комнату или бежать. Будет стоять пока я на стене. Если промедлю, сгорит. Желание поквитаться за Волчонка велико. Но не стоит разочаровывать женщин. Даже не любимых.

Нас ушло шестеро. Я, дед Еня, Готвин, Олл и его парни.

— Царапина, — храбрился Олл, облизывая окровавленные губы.

— В седле усидишь?

— До Роша доскачу и обратно вернусь, — похвалился Волчонок.

До лекаря добраться бы, — тревожусь я.

Ближайший лекарь в замке Боны. Она бы помогла. Я уверен, но не могу себя пересилить. Не могу...

Через лигу Олл ткнулся в гриву коня. Пришлось остановиться.

Волчонок... Волк умирал.

— Простите меня... за Шленду. Я вас подвел.... — еле разжимает Олл зубы.

— Ты забыл, мы из одного логова.

— Все равно... Я хотел... Алэн..., — теряется связь в речи Волчонка.

Срываю с себя медальон, сую в ослабшую руку моего парня.

— Мы из одного логова, — повторяю я. — Мы из одного логова! Слышишь?

— Из одного...., — слабо улыбнулся Олл, прощаясь.

Хорошо быть героем. И мир посмотришь и себя покажешь. От рассвета и до заката: схватки, которые всегда выигрываешь; погони от которых убежишь; красивые женщины (откуда некрасивым рядом с тобой взяться?); верные друзья, помочь и поддержать; преданные товарищи, встать с тобой в один строй. Хорошо.... До той поры пока не бросишь в свежую могилу друга и товарища горсть земли. Не мала ли плата за их преданность и верность?

Я подозвал парней, что пришли с Оллом.

— Отправитесь в Рош. Найдете Джако ди Обю. Скажите, прислал мессир Вирхофф. Он вас возьмет.

— Мы бы хотели с вами.

— Выучитесь, тогда и будете со мной. А сейчас нет.

Следующий Готвин. Пикар не захотел меня слушать.

— Я остаюсь.

К Комплете добрались до Чарти, убогой деревушки в тридцать с небольшим дворов. Кузнец, не задавая вопросов, снял с меня обруч с обрубком цепи. На нем даже замка не было. Пустяковая защелка.

На первом привале спросил у деда.

— Ты говорил, меня никто не признает, если я сам того не захочу. Почему же Бона признала?

Старик подумал и напомнил.

— И еще тот, кому ты нужен.

— Зачем я ей нужен не секрет. Её ненависти хватит на десяток Лехов, — кипел я, больше от понимания, оговариваю Бону. Возвожу напраслину. Но мне не стыдно. Волчонок умер. Волчонок! Гоню беспокойную мысль. А что стоило вернуться? Я злюсь еще больше.

— Ненависти? — удивился старик моим обвинениям. — Тогда почему ты еще жив?

Что ему ответить? Не знаю. Не хочу знать.

— Сынок, и ненависть и любовь они из сердца.

Вспомнил Бону в окне горящего донжона. Мне кажется, я перестаю понимать женщин. И понимал ли я их когда-нибудь?

0-10

На Перевал, как я убедился, попасть желающих не много. Только мы. Вот и ползли подталкивая повозку. Дед ни в какую не хотел расстаться с тихоходным транспортом. Я несколько раз спрашивал. На кой её тащить? Еня упрямо отмалчивался.

Пять дней пути и мы у грозного и мрачного замка. Массивный и крупный камень в основании, помельче в кладке стен. Башни высоки, шею свернешь задирать. Нависают галереи с машикулями, в бойницах торчат острия болтов эвфитонов. Ворота... Легче перелететь, чем раздолбить или протаранить.

— Вот и добрались, — с облегчением произносит дед. Из всего нашей компании ему жальче всего лошадку.

— Сейчас посмотрим на твоих троллей, — напомнил ему. Ожидая увидеть здоровых зверских мужиков с дубьем.

Дед и пикар переглянулись. О чем ты?

На стук в калитку на нас недобро оценили, потом впустили. Бояться не боялись. Полно вооруженного люда.

Не знаю, кто там про троллей выдумки плел, на вид обычные люди. Скупы на эмоции, словами не сорят. Не принято.

— Чего вам? — спросил мытарь принимая плату за вход.

— Главного кого повидать, — попросил дед.

— Господарь Шилба главный.

— Вот его и надо.

— По какому вопросу обратиться изволите?

— Нам через Перевал.

— Надо, так идите. Две кроны с человека и плюс пол кроны лошадь. Товар везете? Нет. Повозка бесплатно.

— К Святилищу Хлоя, — уточнил Еня.

Мытарь насторожился, посмотрел по сторонам, не слышит ли посторонний, махнул рукой, подзывая помощника.

— К Святилищу просятся.

Проводили в темное помещение. Маясь бездельем, прождали с час, пока спустился господарь Шилба. Вида сурового, бородат.

— Кто тут к Святилищу? — спросил он, даже не поздоровавшись.

Я шагнул вперед.

— Для чего?

Полез в карман, достал ключ, показал. Шилб придирчиво посмотрел, только что на зуб не попробовал.

— Стало быть, ты верховодишь?

— Ага. За всех отдуваюсь.

— Со мной пойдешь. Остальные пусть ждут. Или могут обратно идти.

— Мы подождем, — заверил дед.

— Постоялый двор напротив, — снизошел Шилб до любезности старику.

Поднялись по крутой лестнице на этаж, длинным переходом прошли в башню. Пока шли любовался местными красотами. Дух захватывает! Как в кино. Весь горизонт — небо и горы, и только внизу долина, сады и домики.

Пришли. Допросная — не допросная? Канцелярия не канцелярия? Столы, бумаги, полки с фолиантами. Вся противоположная стена — камин, куда без особого труда войдет вагон леса.

Присесть не предложили, и я остался стоять в двух шагах от порога. Судя по хмурому лицу Шилба, гость вроде меня ему не к душе.

— Гардероб весь на тебе?

— Когда сюда отправляли, про фрак ни обмолвились. А что бал будет?

— Будет... Бал.

Шилб устало потер шею, словно только что меня с нее ссадил. Уставился на мои сапоги. Хромочи с момента покупки лучше не сделались. Со мной состарились, в походах и рейдах.

— Сейчас в мыльню, потом отдохнешь. К Комплете деспиной тебя примет.

— Не поздно будет для визитов?

— Не поздно.

— А кроме нее, никто не в состоянии дозволить пройти к Святилищу? Тороплюсь я... мы.

Шилб поманил меня к окну.

— Видишь?

Во дворе на острый стальной кол нанизаны две головы.

— Тоже торопились. Порядок он для того порядок, что стало быть для всех един, — и не дал мне возразить. — И для тебя тоже.

В мыльне меня препоручили грузному мужику. Банщик окатил лавку кипятком. Подтолкнул.

— Ложись.

Как-то все так... я даже забоялся. С таким в партере не управлюсь. И дзюдо не поможет.

— А душа нет? Обмоюсь и хорош.

— Здесь мыльня. А обмывают в покойницкой, — доходчиво объяснил банщик.

Шлепок по спине уронил меня на горячий камень. С испугу остеохондроз сам прошел.

Бренную героическую плоть и без того пострадавшую в войнах и конфликтах вверили мельничным жерновам. Меня месили тесто, выжимали как белье, отбивали как котлету, толкли как картошку, буцкали как дворового бобика, играли как на баяне. В промежутка деловито расспрашивали.

— Чего ж худущий такой?

— Кормят плохо-хо-хо-хо, — пытаюсь я уползти с лавки. Напрасно рыпался!

— А в шрамах чисто кот блудливый.

— Во-во кормят плохо-хо-хо-хо, а лупят не промахиваются-а-а-а!

— Оброщь! Бродяга и бродяга.

— Герой-ой-ой-ой, — стечь с мыльной пеной и сбежать не удается.

— Детей-то настругал, герой?

— Двоих-х-х-х-х! — вьюсь ужом.

— Молодец! Звать как? Детишек?

— Чук и Гек, — приврал я. Не сознаваться же что не знаю их имен.

За два банных часа с меня смыли годовой загар и выбили все запасы отложенных на старость лет солей и канцерогенов. Последний холестерин, какой имелся и тот выпарили. Как не странно, после процедур я чувствовал себя возвышено-утомленно-превосходно. Т.е. работать не могу, а вот пожрать, попить или еще чего — подавайте! Хоть на вес, хоть на разлив, хоть на вынос.

Глазом не успел моргнуть — башенные куранты отбили Комплету. Оделся в свои вычищенные одежки, покрутился перед зеркалом. Вид скромный, но достойный. В приличное общество еще не пустят, но милостыни уже не поддадут.

Пришел слуга. Я поправил пряжки ремней, полирнул сапоги о штаны. Что-то все-таки упустил. Еще разок глянулся в зеркало. Приосанился. Вылитый лорд Байрон, поры, когда его считали вампиром. Холоден и неприступен. Это снаружи. А внутри... возвышенно-утомленно-превосходно!

Так я и вошел погруженный в образ великого поэта. Вошел как под холодный душ попал. Ввели меня не в тронный зал, где полно народу и все пьют, веселятся и греются у большого камина, не в кабинет заставленный и заваленный деловыми бумагами, а в... спальню?!

"О чем же с ней говорить," — задумался я наперед — "О странствиях! О тяготах и конечных целях. О деле всей жизни и благополучном завершении начинаний."

Судьба в который раз посмеялась надо мной. Мягко сказано! Она веселилась и ухахатывалась, надрывал живот и лопалась со смеху, угарала и стебалась. Она просто ржала, как перепившая дура! А я нет.

После Боновых излишеств опочивальня деспины — келья! Квадрат помещения с высоким потолком. Ложе виде раковины жемчужницы. Остальное обычно: полочки, тумбочки, зеркало, шкаф с книгами, у окна стол накрыт. Ужин при свечах рассчитан на вегетарианца. Стог сена в салатнице, турнепс по тарелкам, силос по порциям.

Хозяйка. Деспина. Харитта. Больше сказать нечего. Невзрачна, не красавица, обыденна. Титек мало, жопы горсть. Из тех, чей светлый образ не цепляет. Её же светлые глазки устремлены... Нет, на меня так не смотрели даже хулуги. Хотя их любящие взгляды мне иногда видятся во сне. Не очень эротично, зато просыпаешься в поту и не запачканном белье.

Жанка, Бона, теперь эта... Сквозь строй гонят что ли? — размышлял я над выпавшими новым испытаниями. Может это и есть болевая точка? Как у боксера с разбитой бровью?

"Не раскисай," — подбадриваю себя, пытаясь вспомнить что-нибудь хорошее. Вспомнил. Головы на коле. Напоминаю. —

"Ты здесь не просто так, а на задании!"

Нисколько не легче. Обругал Рауфа. Ни за что собственно.

— Рад видеть вас деспина, — поклонился я. Надо было с чего-то начинать. — Не скажу тоже самого о причине моего присутствия в ваших апартаментах.

Мои слова не совсем то, чтобы Харитта хотела в данный момент услышать.

Я медленно прошел к окну. Остановился посмотреть на сервированный стол, сделал петлю к книжному шкафу, подобрался к окну. Замер.

— Присматриваешь себе местечко, — язвительно спросила деспина.

Она прочитала все книги про стерв, сотни томов про принцесс и полтысячи про приключения оторв. Она верила можно остаться девственной в борделе, не тронутой в солдатском обозе, и востребованной после амуров с одной третью дееспособной части державы. На основании прочитанного, грезила вить из мужиков веревки, вытирать об них ноги, повелевать ими движением бровей, приказывать им взглядом и посылать бедолаг на смерть легким выдохом. И что прикажите делать? Прикинуться сторонником феминизма?

— У вас здесь красиво, — отрешено говорю. Как-никак Байрон, душа поэтическая и возвышенная. — Горы.