Я, Цезарь

Из этих двух людей, как ни странно, я считал Антония более безопасным. Пуна, хотя и являлся рабом, был умен как лис. А вот Антоний представлял собой, как мне казалось, классического солдафона.

Хотя окружающая обстановка не располагала к бездействию, я полагал, что обладаю все-таки некоторым временем для спокойного принятия решений. Но я заблуждался. События, последовавшие за моим первым и единственным днем пребывания в лагере Тринадцатого легиона под Равенной, стали последним днем мира, который мне довелось испытать...

Утром следующего дня я проснулся на своей кровати в претории от страшного шума, поднятого множеством людей. Человеческие крики и ржание множества животных возбужденных поведением хозяев, стук и гам, скрип кожаных калиг — все это слилось в ужасную какофонию, ничуть не умаленную тонкими стенами из досок, присыпанными землей.

Открыв глаза, я вскочил с кровати, посмотрел на мрачную неподвижную глыбу бота-испытателя, вздымающуюся в углу, словно статуя восставшего бога, и поискал взглядом Пуну. Старого раба рядом не было. В претории я находился один. Очевидно, привлеченный поднятым шумом невольник выскочил наружу. Ну что же, мне, вероятно, следовало поступить точно так. Поднявшись, я налил в медный таз воды из кувшина, обрызгал себе лицо, отер его полотенцем, подошел к выходу из претория и одернул полог, закрывающий его от внешнего мира.

Снаружи творилось нечто невообразимое!

Множество людей, также как и я выскочивших на улицу, — многие из них обнаженные по пояс или одетые только в мятые туники, в которых спали внутри палаток, — стучали о землю схваченными впопыхах пилумами. Стража, облаченная в доспехи и выстроившаяся вдоль главной лагерной улицы, добавляла к этому стуку бряцание мечей о щиты. Две сверкающие линии бойцов, поставленных справа и слева от Виа Плацидия, гремели что есть мочи, создавая невообразимый шум. При этом все — и вооруженные стражники вдоль улицы, и проснувшиеся солдаты у палаток что-то громко орали. Их слова заглушались стуком оружия! Все больше и больше разбуженных возбужденных легионеров выскакивало из палаток и присоединялось к этой фантастической какофонии. Гвалт нарастал.

Почти тотчас я увидел причину всеобщего возбуждения.

В дальнем конце Виа Плацидия, оставив коней у лагерных ворот, по гравию тащились несколько унылых фигур. Сначала, не рассмотрев внимательно, я принял их за галльских вождей, возможно, приехавших сдаваться армии Цезаря. Но тут же вспомнил, что мятежных галлов уже не осталось. Даже Винцергеторикс, последний восставший галл, находился сейчас в тюрьме под Медиоланом, готовясь к ожидаемому войском триумфу, на котором его должны были провести по улицам Рима как пленного царя.

Приглядевшись внимательней, я ужаснулся: первый, возглавляющий колонну человек, был облачен в белую римскую тогу! Но при этом весь покрыт кровью и грязью, словно изнасилованная девица. Дальнейшее повергло меня в трепет. Через плечо, тогу прошивала огненная лента — пурпурная полоса, которую было дозволено носить только римским сенаторам, лучшим из лучших, знатнейшим из знатных!

Когда процессия приблизилась ближе, с некоторым трудом я узнал в череде приближавшихся знакомое лицо. Это был Гай Кассий, квирит, которого я знал, после вскрытия памяти Тита Руфуса. Народный трибун, кампания которого оплачивалась из средств Цезаря, так называемый 'ручной сенатор'. Но что делает он здесь в таком виде?!

За Кассием шагали еще два человека в тогах. Я тоже узнал их без особого труда. То были Курион и некий Цециллий Руф. Оба — из подконтрольной мне партии популяров.

А вот дальше стало происходить невозможное. Сенатор, облаченный в тогу, подошел ко мне, резко шагнул и рухнул на колени перед моими сандадиями, покрыв голову руками, словно плачущая на погребальном шествии молельщица!

Затем, Гай Кассий медленно поднялся, выпрямился во весь рост (он был выше Цезаря), поднял руки к небесам и громогласно провозгласил:

— Свершилось!.. Республика пала!.. Простишь, простишь ли ты меня, о Цезарь?!

Тон его при этом был полон невероятной скорби, которая показалась мне слишком наигранной, чтобы быть настоящей. Глаза Кассия при этом возгласе заблестели, словно наполненные слезами. Безусловно, он был способным актером.

Однако то впечатление, которое произвело на меня комедиантство сенатора не шло нив какое сравнение с тем эффектом, которое вся эта сцена с коленопреклонением произвела на солдат. Жуткий крик отчаяния и гнева, крик, способный вырваться только из нескольких тысяч глоток вооруженных мужчин, сотряс окружающий воздух, заставив его вибрировать словно титаническую струну!

Еще бы, подумал я. Рим — республика. Ни один гражданин, ни при каких условиях не преклонит колени перед равным ему гражданином. Тем более сенатор. Но что тогда это значит?

Кассий являлся моим агентом в Сенате — это было понятно. Но что означали слова 'Республика пала?' Разве не Цезарь должен уничтожить республику и стать первым в истории Императором? Я хотел шагнуть к Кассию, с тем, чтобы обнять его и расспросить подробней, но в это мгновение шум, поднятый возбужденной армией неожиданно вырос еще больше, хотя это и казалось невозможным, после прошлого потрясающего возгласа!

— Нет! Нет! Нет! — дружно скандировали солдаты, потрясая оружием и с ожесточением ударяя им о щиты, доспехи и просто в голую землю.

— Идем! — подмигнул мне Кассий, стоя спиной к возбужденной армии. — Пусть волнуются, им полезно.

Быстро поднявшись и обняв меня, он шагнул в преторий. То же самое — на глазах тысяч солдат — проделали Курион и Цецилий. За ними в здание 'штаба' прошли Антоний и Пуна, скрывавшийся, как оказалось, за могучими спинами передовых солдат.

Оказавшись 'дома', я немного успокоился и предложил всем сесть. Пуна метнулся в дальний угол комнаты, отыскал там амфору с вином, кувшин с питьевой водой, разлил всем по бокалам и подал на серебряном подносе. Курион, Кассий и Целлий, все как один с неописуемой жадностью выпили разбавленное вино. Видимо, их мучила сильная жажда.

Выпив, Кассий с силой швырнул пустой бокал на пол. Медный кубок подскочил от удара.

— Ну вот и все! — громко заявил Кассий и широко развел руки в стороны. — Все как ты хотел, Цезарь! Ей богу, я преклоняюсь перед твоим талантом плести интриги!

— О да! — затараторил вслед за ним Курион. — Помпей, этот напыщенный индюк попался на твою удочку как дитя. Он строит из себя хитреца, этот пиценский выродок , но глуп как девственница на выданье. Он наш теперь. Дело за малым!

Мысленно выругавшись — и совершенно не понимая, о чем эти двое толкуют, я согласно покачал головой, изображая радость. Затем, попытавшись придать своему лицу как можно более серьезное и непоколебимое выражение (верный способ глупцу показаться умным), я коротко, но внушительно произнес:

— Подробней и по порядку. Я хотел бы услышать рассказ в деталях.

Взглянув мне в глаза, Кассий кивнул. В чем бы ни состояла интрига, которую провернул Цезарь с этими тремя сенаторами, ситуация наверняка оставалась сложной и требовала концентрации. Серьезность полководца была вполне объяснима.

— Конечно, — покорно кивнул окровавленный сенатор. — Во-первых, хочу обратить твое внимание на мой наряд. Ты видишь — я весь в крови. Это не моя кровь, Цезарь, а кровь чужая. Но я не мылся все три дня пока скакал, чтобы примчаться в твой лагерь в наиболее жалком виде. Это возымело успех. Но еще больший успех возымела моя скачка от Рима. Во всех придорожных тавернах я появлялся в грязной окровавленной тоге и провозглашал тебя спасителем Республики. Уверен, слухи о падении в Риме конституции и преступлениях Помпея достигли уже немыслимых пределов!

Я нахмурился и готов был остановить Кассия, но тот примирительно поднял руку.

— Ну, хорошо. Рассказываю по порядку.

Рассказ Кассия

Когда новость о твоей победе над Верцингеториксом, а вместе с ней — о завершении всей Галльской кампании достигла Рима, Сенат объявил по всей Республике двадцатидневный праздник.

То была ложь, призванная отвести нам глаза!

После того, как Красс убыл в Сирию для войны с Черными скифами, а твоя дочь Юлия, бывшая женой Помпею, скончалась при родах , аристократы точат вашу с ним дружбу, словно вода, грызущая каменные столбы.

Мы с Курионом, а также немногие превосходные сенаторы, такие как Бальб, Оппий, Рабирий Постум и прочие достойные люди из возглавляемой тобой партии популяров, рьяно пытались разогнать сгущавшиеся над нашей головой тучи. Но у нас всех вместе взятых, не хватает авторитета, сравнимого с тем, каким обладают в Риме успешные полководцы. Известно, когда говорят Триумфаторы, сенаторы замолкают! Но стоит раскрыть рот человеку, не побеждавшему врагов на полях сражений, все ничтожества в Сенате начинают исторгать желчь. Ты, Красс и Помпей, великие полководцы, успокоили бы лай олигархии одним взглядом. Но мы, несчастные народные трибуны не стоим в их глаза ничего! Эти трусливые свиньи боятся мечей чужих легионов, но презирают закон и зов справедливости, о котором молит простой народ.

И вот, проклятие Богов совершилось. Как ни пытались мы оградить Помпея Великого от нашептываний изменников-аристократов, они прокрались к нему прямо в дом, под кров и тепло очага! Сципион, Катон, Метелл, Сульпиций Руф и прочие ублюдки-аристократы, снимающие жирок с твоих побед над варварами и стригущие римлян словно овец, наконец, склонили Помпея к предательству!

Видит Юпитер, Помпей отказался от клятвы, которую принёс вам с Крассом. Пока Юлия оставалась жива, Помпей соблюдал подобие верности. Но со смертью своей жены и твоей дочери, Помпей больше не считает себя обязанным. О, Цезарь, он позабыл о данных тебе обещаниях!

Все началось с незначительных изменений. Если помнишь, три месяца назад ты писал о своем желании баллотироваться на должность консула заочно, то есть, не вступая в город и не покидая провинции. Твои полномочия на губернаторство истекали, и нашей партии было необходимо выхлопотать тебе иную должность, обладающую империем . Честным людям было известно, что Катон и Сульпиций готовили тебе ловушку и собирали множество обвинений, которые должны были предъявить, как только срок военных полномочий в Галлии истечет. Все понимают: губернатора и консула невозможно привлечь к суду. Но не-консула и не-губернатора — возможно. Окончание власти над Галлией означало для тебя ложные обвинения, унижение, конфискацию имущества и изгнание из столицы — уж об этом аристократы бы позаботились!

Чтобы избежать краха, у нашей партии была единственная возможность — добиться для тебя должности консула.

Тут Помпей и нанес свой удар! Проклятый предатель вонзил нож в спину, напал, словно ядовитая змея, не снимая маски твоего друга.

Авторитетом Помпея был проведен закон — с виду незначительный, но направленный прямо против тебя. Сенат разрешил губернаторам провинций занимать подобную должность повторно, только после перерыва в пять лет. То есть, если бы ты захотел остаться губернатором Галлии, то смог бы сделать это только через пять лет!

Само по себе это не страшно. Но Помпей, эта старая гнилая крыса, немедленно провел второй незначительный закон. Он запретил баллотироваться на должности в Риме в отсутствие кандидата!

Ты понимаешь смысл этой ублюдочной ловушки?

Выборы на консульскую должность назначены на февраль — до истечения своих полномочий в Галлии. Если ты хочешь стать консулом, тебе нужно отказаться от губернаторства и ехать в Рим. А если хочешь остаться губернатором до окончания полномочий — следует отказаться от участия в выборах консула!

Но это не все. Даже если ты пропустишь консульские выборы, то стать повторно губернатором Галлии либо любой иной провинции ты не сможешь. Ведь занимать подобную должность можно только через пять лет!

Кассий покачал головой и на время прервал свой рассказ.

— Неужели Помпей предал нас настолько откровенно? — воскликнул в то же мгновение Марк Антоний. — Он же триумвир! Он клялся Цезарю и Крассу в братстве перед лицом всего сената!

— Красс в Парфии, а Парфия слишком далеко, проклятие Марса на головы Черных скифов! — возразил Цецилий.

— Нет-нет, Антоний прав, — снова покачал головой рассказчик, — Помпей по-прежнему делает вид, что он друг Цезарю. Он вытворяет страшные вещи, но при этом, старается сохранить лицо, при всех называя Цезаря братом. Предательство его вовсе не откровенно. Когда вышел закон, по которому все кандидаты на должность консула обязаны стали регистрироваться в Риме лично, каждый член оппозиции начал яростно протестовать. 'А как же Цезарь? — кричали наши друзья. — Почему Помпей год назад смог стать консулом, сохранив за собой губернаторство в Испании? Чем он лучше Цезаря, а?!' Вот на это олигархической партии нечего было возразить. И что вы думаете сделал этот пиценский поедатель навоза? 'О! — воскликнул Помпей в сенате. — Простите, я подзабыл!' И он тут же внес в свой проект дополнение, исключающее Цезаря из общих положений. Но дополнение почему-то не было приписано на бронзовой табличке, что автоматически лишило его законной силы. Тогда все смотрелось прилично — Помпей вроде как сохранил лицо. Но сейчас, когда вопрос стал ребром, никто даже не вспоминает об этой оговорке. Ведь, боже мой! — она же не вписана в бронзовую табличку! В общем, Цезарь, они решили нас поиметь. Но ждать, как ты понимаешь, мы вовсе не собирались. Ни февраля, когда пройдут консульские выборы, ни марта, когда истечет срок твоего губернаторства в Галлии. Как ты и предлагал, за хорошую взятку, мы подговорили одного из сторонников Катона выступить с обвинением против тебя. Этим человеком стал Гай Марцелл. Ему легко было это сделать, ведь, как известно, он давно тебя ненавидит. А ненавидеть за деньги оказалось легче, чем просто так! В общем, на последнем заседании три дня назад Марцелл выступил, обзывая тебя последними словами. Старый придурок Катон подхватил этот нелепый вой и начал в своем обыкновении поливать тебя грязью еще сильней. Помпей присоединился. Наконец, по моему сигналу, заранее условленному с Марцеллом, он предложил провозгласить тебя врагом Республики и сената. Только представь, идиоты клюнули на эту утку! Мы с Кассием могли бы наложить вето на подобное решение, но Марцелл кинулся на меня с ножом!

— Конечно, по условленному сигналу, — усмехнулся Антоний.

— Ну да, — пожал плечами Кассий, — но, похоже, этот идиот переборщил с импровизацией. Орал он, по крайней мере, вполне натурально, когда наскакивал. В общем, Марцелл порезал мне трицепс и разорвал тогу. Я с Курионом выбежал из зала сената, крича о нападении на народного трибуна. Целлий вывел из зала наших сторонников, запретив им входить в Сенат до окончательного решения ситуации с нападением. Но Катон с Помпеем, похоже, приняли все за чистую монету!

— Тупые ублюдки.

— Стараются быть хитрыми, однако перехитрили сами себя!

— Выходит, — немного подавленно проговорил я, — мы дали взятку, чтобы объявить себя вне закона. Я провозгласил себя врагом Республики собственными усилиями. Так?