Дело о Конце Света

— Сколько задолжал купцу ваш отец? — спросил Александер.

— Целых сто сестерций, — грустно ответила Максимилла.

— Всего лишь? Я заплачу их и ничего не потребую от тебя взамен.

Братья расстались со счастливой девушкой, полной надежд на скорое обретение свободы, перед воротами. 'Радуйся, златой Иераполь, превосходящий все селения Азии и Европы; жилище таинственных Нимф', — гласила надпись на арке, и, проехав под ней, друзья оказались на узких улочках города.

Планировка Иераполиса ничем не отличалась от любого другого римского города: строго перпендикулярные улицы и дома, группировавшиеся вокруг атриума, внутреннего дворика с бассейном, куда по четырехскатному проему в крыше стекала дождевая вода и очагом, сложенным так, чтобы его не заливало, а дым вытягивало. Здания как бы заполняли собой участок с четырех сторон окруженной улочками и в основном являлись инсулами — двухэтажными домами с комнатами для сдачи внаём. На окраине инсулы предназначались для бедняков, с маленькими комнатушками, построенными над лавками, и не могли удовлетворить потребности братьев. В поисках приемлемого жилья они неторопливо двигались вперед и тихо беседовали, а поскольку Александер не мог сейчас говорить ни о чем, кроме Максимиллы их разговор, так или иначе, крутился вокруг девушки.

— Плиний, не понимаю, зачем нужны женщины храму Кибелы, ведь богине прислуживают только евнухи.

— Возможно, для ритуального насилия. Я слышал о неком древнем обряде в храме матери всех богов на Кипре. На девственницу надевали одежду из прочной сети и отдавали чужестранцу. Если ему удавалось разорвать сеть и надругаться над несчастной, то Кибела одаривала его на всю жизнь здоровьем, удачей и славным потомством, если нет — его оскопляли и превращали в храмового раба.

— Тогда следует поторопиться с выкупом Максимиллы. Смотри, кажется, эта инсула нам подойдет.

Александер указал брату на здание, с украшенным колоннами и лепниной входом. В глубине покрытого мозаикой атриума весело журчал фонтан.

— Три тысячи сестерций! — возмущался Плиний, когда сделка с хозяином инсулы свершилась, — Нищую хибару всего с одним залом и четырьмя комнатами на этом курорте нам подсунули по цене дворца в столице.

— Перестань. У нас нет времени заниматься поисками и торговаться, — Александер торопливо отсчитывал десять золотых монет с изображением головы Марса на аверсе и надписью 'ROMA' на реверсе номиналом в шестьдесят сестерций, — Я заплачу жрецам в два раза больше. Перед таким соблазном они не смогут устоять.

— О твоем благородстве сложат поэмы, достойные Гомера, я же, утомленный алчностью местных жителей отправлюсь в термы, дабы успокоить израненную несправедливостью богов душу благодатной влагой. Как говорил Асклепиад: 'Больной обязан выздороветь, если его врачи — чистота, умеренная гимнастика, потение в бане, массаж, диета и прогулки на свежем воздухе'. Заканчивай свои дела и присоединяйся ко мне.

Александер не слышал слов брата. К концу фразы Плиния он уже мчался по улицам к центральной площади Иераполиса, ничего не замечая вокруг. Вдруг свет в его глазах померк, и тьма немыслимой тяжестью навалилась на молодого патриция, опустошая рассудок.

Очнулся Александер от монотонно повторяющихся ударов по барабану, громом отдававших в раскалывающейся от боли голове. Однообразность звуков прервал металлический перезвон кимвал, заставивший Александера вздрогнуть и открыть глаза. Он обнаружил себя лежащим на мраморных плитах, а вокруг в безумном танце двигались одетые в белые хитоны жрецы. Прямо перед ним возвышалась статуя Кибелы и смотрела на него живым насмешливым взглядом. Каменные губы изваяния раздвинулись и патриций услышал:

— Мать богов требует твоего полного подчинения.

— Я уважаю богов, но свободный человек и не буду ничьим рабом.

— Именно — человек. Всего лишь человек. Не тебе противостоять высшему разуму. Когда-то мой сын, юный бог Аттис, дал мне обет безбрачия, но нарушил его с очаровательной нимфой. Я умертвила нимфу, а сына лишила разума и заставила оскопить себя. С тех пор все мои жрецы — евнухи. Ритуал запущен и скоро ты лишишься своего мужского естества. Ты можешь либо подчиниться и в экстазе любви ко мне даже не почувствовать боли, либо остаться свободным и умереть у меня в ногах, истекая кровью. Выбирай.

Лицо Кибелы вновь застыло, зато задаваемый барабанами ритм ускорился. Жрецы скидывали с себя хитоны, обнажая одутловатые, покрытые шрамами тела. Из одежды на служителях оставались только тонкие кожаные пояса с маленькими кинжалами в ножнах. Их уродство, выраженное отсутствием половых признаков, вызывало отвращение. Один из жрецов в безумном восторге достал оружие и порезал соседу кожу на спине. Его примеру немедленно последовали остальные. Нанося друг другу раны, и истекая кровью, участники ритуала неумолимо приближались к Александеру. Ужас сковал патриция, превратиться в одного из окружающих его существ казалось равносильным смерти. Едва встретив любовь, он, даже склонившись перед богиней, лишался ее.

Прикусив губу и закрыв глаза, Александер ожидал первого удара, но вдруг услышал шепот:

— Сюда.

Одна из мраморных плит сдвинулась в сторону, открывая лаз. Патриций, не раздумывая, спрыгнул в отверстие и оказался лицом к лицу с Максимиллой.

— Быстрей, пока они не пришли в себя, — девушка вернула плиту на место и потянула Александера вглубь естественного туннеля, образовавшегося в скале.

Туннель освещал бледный ядовитый свет, бивший, казалось, прямо из камня, по земле стелился белесый туман, иногда достигавший груди патриция.

— Старайся реже дышать — мы в Плутониуме, на пороге царства мертвых, — голос девушки дрожал от страха. Чувство благодарности и нежности к человеку, превозмогшему слабость ради его спасения, охватило патриция, заставило забыть о пережитом им самим ужасе. Новая порция испарений с шипением вырвалась из расщелины, и туман накрыл Максимиллу с головой. Девушка сдавлено вскрикнула и стала валиться вниз, но Александер успел подхватить ее и поднять над ядовитым газом. Бережно, словно ребенка прижимая к себе легкое, как пушинка тело, он побежал по туннелю, стараясь быстрей вырваться из объятий до одури неприятного, навязчивого запаха, который стремился наполнить все легкие, требовал остановиться, присесть и погрузиться в вечный сон. Впереди показался наполненный лунным светом выход из туннеля. Еще несколько шагов и ночной ветерок бросил им лицо спасительный свежий воздух. Беглецы упали на колени, давясь кашлем, выворачивающим все внутренности наизнанку.

— Друг, что случилось? — раздался над головой Александера такой знакомый и родной голос.

— Плиний, ты здесь, как хорошо. Мы немедленно покидаем город. Максимилла едет с нами.

— Я стал подозревать недоброе, когда ты не появился ни в термах, ни в доме, потому и пришел сюда вместе с лошадьми.

— Ты лучший в мире брат, — Александер подсадил на лошадь девушку и вскочил сам, но прежде, чем тронуться в путь, достал так и оставшиеся при нем деньги, приготовленные для выкупа Максимиллы, и швырнул их на ступени лестницы, ведущий к храму Апполона, — Я не хочу оставаться в долгу. Пусть все будет по-честному.

По дороге к подножию белых скал он рассказал приятелю все случившиеся после их расставания.

— Мрачная история, но я не Софокл, да и слишком молод для написания трагедий. Я напишу о вас чудесную поэму: историю о некрасивой никем не любимой девушке. От горя она бросилась со скалы, но упала в воды чудесного источника. Целительная влага омыла ее лицо и превратила в красавицу настолько прекрасную, что проезжавший мимо принц на белом коне немедленно женился на ней.

— Плиний, твоя поэма больше похожа на рекламный ролик, — хотел сказать Александер, но Плиний исчез. Исчезла и Максимилла. Патриций остался на дороге в одиночестве. Ночной холод заставил его зябко поежиться...

— 22 —

Ощущение дискомфорта пробилось сквозь сон, заставило зябко поежиться и проснуться. Из-за включенного на минимальную температуру кондиционера, неутомимо гнавшего на лежащего прямо под ним Свиндича воздух, того буквально трясло от холода, а на соседней кровати абсолютно безмятежно спал Игорь. Слушая его спокойное дыхание, Александр подумал, может быть, кондиционер не причем, а трясет его от эмоций, пережитых во сне.

Прямо над Игорем на стене висела репродукция знаменитой картины 'Дрессировщик черепах'. На ней мужчина в чалме и восточном халате строго грозил бамбуковой палкой большой черепахе, очевидно плохо выполнившей приказ хозяина.

'Если Анна права и гений через сны хочет поработить мою личность, то впору самому почувствовать себя подобно черепахе, вот только знать бы, кто грозит мне палкой', — подумал Саша.

Выключив кондиционер и пытаясь унять озноб под накинутым на тонкую простынь, играющую роль одеяла, кроватным покрывалом, он принялся размышлять: 'Впрочем, сомнений в правоте Анны и нет. В обоих случаях от меня требовали произнести символическую фразу, некий код, которым я признаю чье-то право управлять моей волей. В первом случае меня вовремя разбудили, во втором спасла Марина. Выходит, она тоже сидит в моем подсознании?'.

Последняя мысль отразилась на его лице глупой улыбкой. Александр довольно потянулся и тут его взгляд упал на почти заживший и забытый след от нехаха царицы египетской. Свиндич представил, в каком виде мог проснуться, доберись до него жрецы и радость моментально улетучилась.

'Что объединяло сны? — продолжил Саша анализировать свои видения, — И Клеопатра, и Кибела — женщины. Женщины!'. Дошло до Свиндича и того даже холодный пот прошиб. Ерунда жрецы, дело прошлое. Они ведь не причинили вреда и уже не смогут, а он вчера оказался в шаге от убийства невинного человека — действительно страшно. Ведь получается, угроза должна исходить от женщины, а он пытался убить мужчину. Хоть вой от собственного бессилия. До поездки в Каппадокию осталась пара дней и опять ничего не понятно.

За окном стало достаточно светло. Свиндич посмотрел на часы: без пятнадцати шесть. Ресторан открывается в семь, выезд к бассейну Клеопатры половина девятого, согреться ему так и не удалось, несмотря на сгущающуюся в комнате духоту и Саша не видел смысла валяться дальше. Он вскочил с постели, быстренько привел себя в порядок, включил для Игоря кондиционер и вышел из номера.

Чтобы очутиться на улице следовало пройти по коридору сто метров, спуститься на этаж ниже, вернуться назад на такое же расстояние и только тогда перед глазами растерянного постояльца, не понимающего смысл подобного лабиринта, представал выход из здания.

Территория местного отеля, в отличие от их базового, около моря, утопала в зелени, но производила впечатление запустения и неухоженности, особенно сейчас, когда предстала совершенно безлюдной. Свиндич полюбовался на пар, стелившийся над источником, дошел до бассейна с жалобно сморщившейся под порывами утреннего ветерка поверхностью и своим одиночеством напоминавшего занесенную снегом летнюю эстраду в зимнем парке, прогулялся под обвитыми плющом покосившимися деревянными арками. Под лучами утреннего, но уже довольно жаркого солнца, Александр согрелся и отравился к ресторану. Персонал только готовил его к наплыву посетителей, озабоченно метаясь по залу, а посреди суеты, за столом, покрытым мрачной темно синей скатертью сидела Алла и, сморщив носик, старательно писала в блокноте.

Свиндич сделал шаг в зал, но его остановил официант.

— Клосе, закрыто, — на ломанном русско-английском языке сказал он и кивнул на часы, висящие над входом.

Тогда Саша показал на Аллу. Официант тяжело вздохнул, махнул рукой и побежал куда-то по своим делам.

— Доброе утро, Алла. Позволите? — вежливо поинтересовался Свиндич, подойдя к девушке.

Та, не отрываясь от писанины, молча, кивнула головой.

— Чем занимаетесь с утра пораньше? — скосил в блокнот глаза Саша.

— Неопределенными интегралами, — ошарашила его Алла, — Та-а-а-кое увлекательное занятие. Даже интересней, чем шопинг. Метод сведения интеграла к самому себе очень забавный.

— Вы тоже математик? С мужем познакомились, когда в одном институте учились?

— Нет. Вернее, почти. Перед институтом. Я документы подавать приехала, а Костик в аспирантуру поступал.

— Экзамены провалили?

— Ничего я не проваливала и даже не собиралась их сдавать.

— Зачем тогда институт? Мне показалось, вы математику любите.

— Как можно любить, то, чего не понимаешь? Мужчины, вы совсем глупые. Институт нужен для выхода замуж. О каком муже мечтаете, в тот институт и надо ехать. Я мечтала выйти замуж за Нобелевского лауреата и лучше всего по арифметики. Никакой радиации и мотаться по стране не надо. Зачем экзамены, если Костик на меня т-а-а-ак смотрел, все понятно стало с ним сразу.

— А теперь математику понимать начали? Странно.

— Ничего странного не нахожу. Если даже Джонни Дэп с Ванессой Паради развелись, почему я не могу интегралами заинтересоваться?

— Логично, — улыбнулся Свиндич, хотя резкое смена интересов Аллы его встревожила. В средней школе изучают лишь начальные сведения об интегралах, и даже способы их обозначения отличаются от принятых в высшей. Блокнот же девушки испестряли знаки хорошо знакомые Свиндичу по учебе в 'Бауманке', да и насколько он понял интеграл оказался не из простых, а решение оригинальным и изысканным. Получалось, либо Алла откровенно издевалась над ним, либо ее каким-то образом заставили превратиться в математика, воздействуя на подсознание, так же как пытались воздействовать на него самого. С какой целью? Не ясно.

Ресторан начал постепенно наполняться посетителями. Впихнув в себя омлет и чашку кофе с молоком, Александр отправился будить Игоря и собирать вещи, а к половине девятого группа стала собираться в холле отеля. Последними появились Жанна с Машей.

— Как вы? Помогло? Все в порядке? — оторвался Костя от созерцания блокнота жены, куда она в это время записывала решение очередного дифференциального уравнения.

— Да. Спасибо.

— Что-то случилось? — заинтересовался Свиндич.

— У Машеньки температура поднялась, и я к Константину с Аллой заходила, жаропонижающее спрашивала.

— Тогда может девочке не надо купаться. Посидит в тени со мной, — воспользовался новой возможностью проявить внимание Ильсар.

— Не надо. Я же говорю, все уже хорошо. Просто Машенька вчера устала, а искупаться в бассейне Клеопатры ей очень хочется, — Жанна погладила дочь по головке.

— Как спалось, — широко улыбаясь, спросил экскурсовод, когда туристы расселись в автобусе.

— Плохо, — обиженно сморщила пухлое личико Полина, — Номера ужасные, страшно спать ложиться. Все такое битое, в трещинах. Занавески как в больнице, покраска облупленная. В душе ржавчина. Думала, только нам такой номер попался, зашли к Алле посмотреть их номер — тоже самое.

В действительности у Свиндича впечатление от отеля тоже сложилось своеобразное. Стены и потолок арочного типа выглядели мрачноватыми, мебель темного дерева вполне по внешнему виду соответствовала бабушкиному комоду, сохранившемуся со сталинской эпохи, светильники и массивные медные краны напоминали о девятнадцатом веке, но полного неприятия гостиница у Александра не вызывала. Видал он и похуже на просторах родной страны, не говоря уже про путешествия по параллелям.