Р.А.Ц.-2 Танец

Эти тяжелые вертолеты были весьма специфическими машинами и занимали узкую нишу специализации. Предназначены они были для борьбы с вражеской пехотой при проведении спецопераций и поддержки собственной. Две 'стеногрызки' и десять пулеметов позволяли выплескивать настоящие шквалы свинца, подавляя любое мыслимое сопротивление, мощное бронирование защищало от большинства угроз, кроме тяжелого оружия, даже от гранатометов, а огромный боезапас позволял вести интенсивный обстрел в течение долгого времени. Конструкторы создали нечто вроде летающей БМП, и теперь предстояло проверить в деле их угловатое творение — оно ни разу еще не применялось в настоящем бою.

Внешне неуклюжие, рубленых очертаний машины своим появлением мгновенно изменили рисунок боя. Задачей осторожно наседавших осназовцев было лишь вытянуть противника из глубины здания во внешние комнаты, где автоматика могла бы опознать 'крота', ради которого все, собственно, и затевалось.

— Отрицательно, повторяю — опознание отрицательное, объект не обнаружен! — проорал в канале оператор. Управлять сложнейшей техникой, находясь в активно маневрирующей винтокрылой машине, было не каждому по плечу. Его тут же сдублировал оператор координационного центра:

— Подтверждаю, отрицательно.

— Здесь Сварщик, уточнение — объект идентифицирован и находится на минус втором уровне.

Генерал Пархомов от столь необычной вводной, да еще внесенной самим Государем, не растерялся. Реакция его была молниеносной:

— Метла-один, огонь разрешаю.

Надо сказать, все, кто ожесточенно бился сейчас на крохотном клочке относительно ровной поверхности среди бесконечных гор — были только закаленным острием исполинского копья, крошечной частичкой громадной военной машины человечества. На их поддержку сейчас работали четыре Установки, два процента мощностей связи, тринадцать процентов суммарной вычислительной мощи и умы лучших военных специалистов, которые только имелись в распоряжении Генштаба. Гигантские цифры. Именно они придавали действиям осназа столь потрясающую эффективность, выводили и без того спаянное и слаженное подразделение в совершенно новое качество. Около половины псов управлялась именно из центра. Все перехваченные сообщения немедленно отправлялись в криптоцентры и практически мгновенно 'кололись' шифровальщиками, сотни недреманных глаз сопровождали каждое действие обеих сторон, тут же вырабатывались рекомендации, анализировались, отбрасывались, передавались обратно... Разумеется, столь чудовищный информационный поток, едва-едва поддерживаемый специально дооборудованным вертолетом управления и связи, не мог остаться незамеченным — и не остался.

— Фиксирую рост активности на аэродроме Карур-два. Похоже, готовят к вылету дежурное звено. Поправка, два звена.

— Изменились поля сканирования радаров, частота прохождения боковых лепестков возросла в два раза.

Противник пытался не подать вида, что что-то заметил, но против недреманного ока 'Папируса' большинство ухищрений становились бесполезными.

— Время подхода 'Беркутов' — две минуты.

— Нужно притормозить их, чтобы они вышли сразу на хвосты.

— А если противник ударит с первого захода? Ребят распылит по всему плоскогорью.

— У них нет целеуказания — их просто отправили посмотреть, что тут такого странного происходит. Посмотрим, как пойдут. Если всей четверкой — нормально, если же попарно на хорошем удалении...

— Принято. Савой-один, курс пятьдесят, перейти в район ожидания. На подходе воздушные цели, четыре единицы. Вариант два, маршрут через ущелье Гамова.

Истребители не ответили, соблюдая радиомолчание, однако их метки снизили скорость и начали смещаться вбок. У каждого из летчиков на экране горела извилистая линия нового маршрута. Им было, в общем-то, наплевать, как именно называется та узкая щель в горах, из которой они вскоре вывалятся прямо позади ничего не подозревающей четверки самолетов джанго. Разница в классе вполне позволяла сражаться с двукратно превосходящим по численности противником, ну а грамотно созданная тактическая ситуация не оставляла бы ему никаких шансов.

13.

Первый 'Бианор' высунул граненую морду из-за угла скалы и немедленно окутался фонтанами слепящего пламени. Вниз полетел нескончаемый поток гильз, они прыгали и звенели по камням, а черная туша вертолета мелко подрагивала от работы систем вооружения.

По зданию напротив словно бы некий великан хлестнул огненным бичом о пяти хвостах. Затем, когда из-за угла показалась половина корпуса 'Бианора', заработала его автоматическая пушка. Болезненно-яркий огненный луч, похожий на дрожащую от ярости идеально прямую молнию, уперся в район третьего этажа, где скопилось больше всего единиц противника — и там разверзлось жерло вулкана. От стен полетели куски камня и штукатурки, межоконные промежутки стены начали заваливаться вовнутрь, убивая и калеча находящихся в помещениях. Изнутри вырывались огромные клубы дыма и пыли, вылетали куски раздробленных перекрытий и пучки искореженной арматуры.

Вести ответный огонь мгновенно стало некому. Кто не был разорван потоком снарядов на месте, тот лежал, с криком прикрывая руками голову с кровоточащими ушами, и судорожно пытался укрыться от сметающего все и вся вала стали и огня. Этот грохочущий аккомпанемент совершенно скрыл меткие очереди пулеметов, каждый из которых имел собственную систему стабилизации и наведения, и — еще более меткие выстрелы псов-снайперов, густо облепивших корпуса вертолетов.

Псы за счет своей точности почти вдвое увеличивали огневую мощь 'Бианора', и даже сбили на подлете несколько гранат, запущенных какими-то смертниками джанго. Никто из гранатометчиков не прожил достаточно долго даже для того, чтобы сбросить с плеча использованный тубус. Попадание пятнадцатимиллиметровой пули творило с человеком такое, что опознать его потом удавалось далеко не всегда.

Ровно то же самое происходило еще с двух сторон здания — вертолеты чертили на стенах громадные дымящиеся шрамы и проломы, подавляли малейшие движения, замеченные в этом аду, и непрерывно стреляли, стреляли, стреляли... Затем беззвучно вздулась уже знакомая черная сфера, отъев солидный кусок от угла, и в проделанный проход метнулись стремительные тени псов. За ними стали нырять в темноту и бойцы.

Вокруг гремело и грохотало. Вертолеты перестали обрабатывать здание из пушек, иначе оно могло вообще рухнуть, но пулеметы продолжали свою песню.

Внутри было темно и страшно. Пускай адреналин бурлил в крови бойцов, но древние инстинкты пели свою песню, сигнализируя о подстерегающей за углом опасности. Ожесточенная сшибка показала, что противник упорен, коварен, и обладает хорошей выучкой, несколько уступающей, впрочем, бойцам осназа. Здесь проявилось еще одно неочевидное качество бойцов, играющее, тем не менее, огромную роль в боестолкновениях. Полностью перестроенная специальными упражнениями и боевым опытом психика ребят, их тренированный разум — управляли додревними напластованиями подкорки, а не наоборот. Инстинкты служили основой, страх придавал силы, вместо того, чтобы выпивать их, и потому не было опаснее людей в мире. Они не удивлялись, не 'тормозили' при встрече с необычным, не теряли присутствия духа в сложной быстро меняющейся обстановке, а продолжали так же молниеносно, холодно и расчетливо действовать, поддержанные всей мощью Империи за спиной.

Ценность указания Сварщика трудно было преувеличить. Первые этажи можно было зачищать полностью, не заморачиваясь опознанием — что было чревато большой кровью. Везде и всюду в помещения сначала входила пара гранат, затем огнеметный пес, изрыгающий чудовищные языки пламени, и лишь затем бойцы или псы со скорострельными короткостволками. Живая змея бойцов и механизмов быстро, очень быстро растекалась по зданию, выжигая любые намеки на сопротивление. Каждый контролировал свой узкий сектор, не отвлекаясь на остальные. Это было возможно только при полном, абсолютном доверии к боевым братьям, при мощнейшем 'чувстве локтя' и уверенности в профессионализме идущих рядом. Литры и литры пота, пролитые на изнурительных тренировках, на штурмполосе и в тактических городках, когда все возможные маневры отрабатывались так, что никаких команд не требовалось — каждый знал свою роль, что называется, 'от зубов' — и давали эту удивительную слаженность боевой работы, когда подразделение кажется цельным живым организмом. При наличии противопульных щитов, а порой и без них таким манером удавалось идти даже на пулеметы, подавляя их сходу, что наглядно продемонстрировали части осназа во время Чимкентского мятежа. Никакие сепаратисты, сколь бы горячи не были их головы и сердца, не могли сопротивляться ошеломляющей выучке имперских псов. Бесноватому истерическому огню 'на расплав ствола' противостоял огонь расчетливый и точный — и холодное пламя одолевало.

Вскоре все было кончено. Зачистка минусовых этажей встретила несколько большие трудности, но задача полного истребления противника перед атакующими не ставилась. Командир одной из групп нашел простое и изящное решение — спецсредство 'Рамка' выбило в определенном месте большую прямоугольную брешь в полу, тяжелый кусок бетонного перекрытия рухнул на этаж ниже, и следом полетели во все стороны гранаты. Не успели отзвучать взрывы, как в пролом ринулись последние исправные дроны-псы, начиная вести огонь в тот же момент, как дульный срез их встроенного вооружения пересекал край потолочной плиты. Одним быстрым маневром была обойдена солидная часть оборонительной системы этажа, имперский осназ внезапно появился прямо позади порядков противника.

Огненная змея прожгла небольшую брешь в обороне, и стремительным броском завладела искомой целью — 'кротом'. Собственная охрана, исполняя полученный приказ, попыталась убить его, но не успела, в помещении сработал заброшенный туда 'ужастик' — специальный всенаправленный излучатель, вызывающий смертельный страх и панику, и как ни мала оказалась задержка, ее хватило. 'Крота' качественно 'спеленали', лишили сознания и уложили в специальный пулестойкий кокон, нечто вроде бронежилета сразу на все тело, и сразу после этого наступление стало стремительно сворачиваться. Оставляя за собой минные закладки и группы отсечения, атакующие разорвали огневой контакт. Особого стремления наседать на пятки местные воины не обнаружили, похоже, в достаточной мере впечатлились возможностями имперского осназа, ну а группа прикомандированных чужаков к тому времени полегла в полном составе, несмотря на более высокую выучку и снаряжение.

Поднялись аппарели, и внешне неуклюжие транспортно-боевые вертолеты стремительно прыгнули в черное ночное небо. Мощность атомных сердец позволяла им развивать немыслимые для машин предыдущих поколений ускорения. Точки эвакуации прикрывали заградительным огнем все наличные средства, снова заревели скорострельные пушки 'Бианоров', огненные лучи скрестились на многострадальном главном здании — и оно, наконец, не выдержало. Со страшным грохотом и скрежетом перемалываемого камня оно стало величественно, по-другому и не скажешь, разваливаться. Проседали под наваленной тяжестью межэтажные перекрытия, расходились стены, лопались толстенные двутавровые балки, дрожал и изгибался в пароксизме разрушения массивный фундамент. Вскоре туча пыли скрыла здание целиком. Огня вдогонку оттуда можно было уже не опасаться.

Впереди оставалась самая, пожалуй, сложная часть операции — отход. Осы влетели в логово спящего медведя и смогли пребольно ужалить его под хвост, но теперь медведь пробудился и начал шарить длинными лапами в поисках незваных гостей. Ничего хорошего его объятия не сулили. Осыпались дымными обломками на скалы ущелья все четыре дежурных истребителя джанго, расцвели в предрассветном небе купола парашютов — но уже надвигались с фронта две полных эскадрильи, поддержанные сзади длинным глазом самолета ДРЛО и его столь же длинной рукой, потому как это была очередная модификация все того же 'Борея', несущая на борту помимо собственно радара еще и пачку сверхдальнобойных ракет, мало отличающихся габаритами от МБР. Собственно, эти самые ракеты уже неслись впереди истребителей, словно гончие псы, вынюхивающие законную добычу. Девяносто килограммов, отведенных конструкторами на головку самонаведения, позволили впихнуть в нее такую массу оборудования, что стало возможным использовать ракеты в качестве удаленных массивов датчиков. Данные передавались от них через ретрансляторы истребителей на мощнейшие компьютеры летающего командного центра — и возвращались обратно в виде команд наведения. Такая схема, задействующая внешние вычислительные мощности, позволяла почти полностью отстроиться от помех, могущих обмануть менее совершенные 'мозги' самих ракет. Устойчивые защищенные каналы связи превращали все это летающее железо в единый боевой организм, эффективный и смертоносный, в целостную систему, противостоять которой могла лишь подобная же.

Все решили считанные секунды — да что там, десятые и сотые доли, пока длилась спрессованная во времени битва сверхсовременной автоматики и тренированных человеческих разумов. Догонявших было больше, и их техника лишь ненамного уступала оснащению атакуемых, невероятно трудно было противостоять согласованной, скоординированной атаке разнотипных ракет и полутора десятков истребителей, с максимального расстояния присовокупивших свою долю дальнобойных ракет — но имперские псы не умели сдаваться.

Два 'Беркута' синими молниями пали на строй налетающего противника, разбили его, превратили в круговерть 'собачьей свалки', и в полной мере использовав превосходство в сверхманевренности и тяговооруженности, сумели забрать с собой семерых. Вышли все ракеты, а бой достиг такого накала и плотности, что самолеты едва не сталкивались на виражах и стреляли буквально с пистолетных дистанций. Пилот последнего 'Беркута' всадил очередь прямо в фонарь кабины истребителя джанго — и осколки чужого фонаря повредили его собственный! Пилот даже успел заметить кувыркающуюся голову в глухом шлеме с обрывком кислородного шланга, перед тем, как белое пламя поглотило его самого...

Но летчики погибли не зря, они подарили собратьям несколько тех драгоценных минут, которые решали, жить или умереть все остальным. Объединив все машины в единую сеть, поддержанные мощностями вычислительных комплексов Генштаба, неуклюжие и тихоходные сравнительно со скоростями ракет вертолеты сумели выстоять под шквалом многомаховых смертей. Небо цвело зарницами ловушек, вспышками перестраиваемых многодиапазонных лазеров, слепивших головки наведения, лопалось черными пузырями неведомого нового оружия имперцев, рвалось на части мохнатыми огненными трассами скорострелок — и когда стальной вихрь стих, в рядах винтокрылых машин не оказалось ни одной прорехи!

Пошел обратный отсчет, минутная готовность до Перехода, до срабатывания Установки, когда беда все-таки сумела найти лазейку. Последним эшелоном в этой атаке шли 'Голомянки', ракеты-невидимки собственной разработки джанго, уступавшие своим более 'громким' товаркам по всем параметрам — скорости, дальности, располагаемой перегрузке — всем, кроме одного. Их почти невозможно было засечь. Офицер, отвечавший за ведение огня, вставил залп несколькими 'Голомянками' в огневой план просто по наитию, без особой надежды на успех. Его так учили, всегда максимизировать свои шансы — учили те самые люди, которые теперь ни с того ни с сего вдруг стали врагами — и он посчитал, что угроза рассекречивания новой разработки ниже, чем вероятный ущерб от попадания 'крота' в руки имперцев. Похоже, в этот день офицер встал с верной ноги, или воскурил достаточно фимиама богине удачи, или нашел время помочиться на своих 'птичек', или что там еще делали джанго перед боем — потому что по какой-то прихоти судьбы две 'Голомянки' поразили именно тот вертолет, в котором находился контейнер с пленным 'кротом'.