* болт — стрела от арбалета, самострела или самопала.
Перешагнув уверенно через труп стража, беглянка замерла на краю зубчатого выступа башни, глянула вниз. Как и предполагала — внизу располагался ров, и на её счастье с водой, поросшей сверху плавунами*.
*плавун — плавающее растение с широкими листьями без цветков.
А до рва ещё следовало допрыгнуть, поскольку стены околотка Ордена не подступали впритык к воде — где носились голодные захры.
Чтобы перемахнуть их, беглянке надлежало разбежаться, иначе послужит прекрасной добычей цепным тварям.
Одна из них завыла, клича беду, являясь предвестником смерти — получила свою мзду. Заметая следы преступления, узница столкнула труп стража вниз к вящему удовлетворению захров. Твари накинулись на него, устроив вакханалию — рвали его, и друг у друга, на части.
Затерев кое-как накидкой стража следы крови, беглянка отправила её в ров. А затем разбежалась сама и зажмурилась, стараясь не смотреть вниз; рухнула с высоты в добрый десяток саженей* в стоячую воду, подняв фонтан брызг, угодив меж плавунами. Захлебнулась...
*сажень = 2,01 метра.
* * *
Косогорье. Лагерь легендарного корпуса.
Открыв глаза, бывшая пленница халдеев приготовилась узреть их похотливо-злобные рожи, но вместо них перед ней предстали лица — женское, мужское и... третье было скрыто маской как у палача.
Пленница вздрогнула от ужаса, посчитав: её дни сочтены — Орден добился своего.
Не тут-то было. Первым заговорил мужчина — шёпотом, обратившись к женщине:
— Могу я поговорить с ней? Расспросить кое о чём?
— Если захочет ответить, но и то недолго!
Женщина провела рукой по лицу пленницы, покрывшемуся испаринами пота, пучком сухого мха, используемого вместо ваты — не думала оставлять её одну на мужчину и палача.
— Не бойся нас, красавица, — заявил мужчина. — Мы не причиним тебе вреда! Напротив, ты нужна нам целой и невредимой! Знай: тебе у нас ничего не грозит!
— Где я? — прошептала пленница, с трудом пошевелив устами.
Слова дались ей тяжело.
— В Косогорье, — чуть повысив голос, рапортовал "палач". — Среди гвардейцев легендарного корпуса!
На глаза пленницы навернулись слёзы радости.
— Тебе и впрямь повезло, деточка, — прибавила сердобольная женщина, облачённая в кольчугу из тончайших железных колец.
Стало быть, она воительница — амазонка — валькирия. Они отбили её у...
— Халдеи... — выдала девица.
— Убиты шакалами, а эти твари — нами, — подал голос видный мужчина.
Что-то знакомое было в нём, и родное.
— Ну, хватит! — вмешалась амазонка. — Довольно!
— Даритэ... — молвил с мольбой в голосе мужчина. — Это очень важно — и настолько: ты даже себе не представляешь!
Бывшей пленнице халдеев и впрямь было о чём поведать гвардейцам — заговоре против них.
— Орден послал к шакалам доверенного... — выдала девица на одном дыхании, и вдруг умолкла. В боку под сердцем кольнуло. Рана, нанесённая ей Атрием, не прошла даром — кровоточила.
— Всё, я сказала! — зашлась валькирия, готовая с оружием в руках выгнать мужчину и палача из шатра. — Хватит!
— Нет... — девица осадила её, собираясь с силами, продолжила: — Шакалы потребовали от шпиона Ордена добыть им точную карту местности...
— Ясно, готовится вторжение псовых орд, — присовокупил палач в качестве веского аргумента к словам девицы.
— Не здесь... — снова озадачила она.
— А где? Где? — вставился видный мужчина.
— На севере... Морфы... — фыркнула девица и закрыла глаза. Её лицо прорезали морщины от нестерпимой боли.
— Вон... — закричала Даритэ.
— Уже... — схватил Кесарь за руку командора корпуса. — Уходим.
Тот не торопился покидать шатёр целительницы. Лицо бывшей пленницы халдеев показалось ему знакомым по детским годам, когда у него была семья. Он превратился в статую, которую не сдвинуть с места, и подстать дуку*, пустил корни глубоко в землю.
* дук — дерево, почти наш дуб или бук.
— Как твоё имя, дева? — не удержался Атрий от вопроса, мучившего его всё это время при общении с ней. — Назови себя!
— Не... Не... ждана-а-а... — простонала тихо-тихо девица.
На зов Даритэ откликнулись валькирии у шатра на страже, да применять силу против мужчин не пришлось, те сами вышли, услышав каждый из них то, что и желал.
— Почему ты спросил у неё имя?! — удивился Кесарь, тогда как ему при общении с ней самому следовало поинтересоваться об этом в первую очередь. — Уж не по этому ли, мой верный Атрий?
— Нет...
— Тогда в чём причина — объясни?
— Она напомнила мне...
— Кого? Не молчи! Ну же, говори, коль начал! — настоял Кесарь.
— ...матушку.
— Пытаешься сказать мне: она — твоя...
— Очень похожа на сестру, но не стану утверждать: она и есть! Хотя...
У Атрия сжалось сердце, подсказывая: он прав, как никогда. И не могло врать, как и совесть.
— Всё ясно, — заключил Кесарь. — Дальше можешь не продолжать!
Рука командора легла на рукоять боевого клинка, выхватив из ножен наполовину.
— У тебя будет такая возможность поквитаться с теми, кто достоин смерти! Собирайся, поднимай корпус!
— Гвардия навсегда!
Проводив Атрия взглядом, Кесарь повернул к палатке целительницы. На входе, а не по краям от прохода, как ранее, стояли, примкнув плечо к плечу, валькирии на страже; не расступились даже перед ним.
Спорить или ссориться с ними — себе дороже. А тут ещё одно известие и столь же долгожданное от шпионки. Кукумэ доводила до сведения Кесаря о дружине морфов численностью в ораву, вооружённую сэром Чудаком, озаботившимся их "дрессировкой", обучая примитивным азам тактики и стратегии ведения боя. Так что у Кесаря был день в запасе — не больше, максимум два, а потом, если не поторопиться, ищи этого Чудака с его бродягами из артели "напрасный труд" посреди бескрайних равнин тундры и горных массивов до одурения.
— Пора! — уяснил Кесарь: медлить больше нельзя. Да и корпус Атрия застоялся без дела. Самое время начать действовать расчётливо и наверняка.
* * *
Граница Северной и Восточной Диктаторий.
Снаружи кибитки дружно грохотали копытами кони, закованные в броню, как и жнецы, сопровождая когортой Иерарха Ордена. Он сидел внутри кибитки, а рядом с ним магистр, халдей и шакалиха. Её и сверлил злобным, недоверчивым взглядом Болингар. Та отвечала ему взаимностью. Он следил за тем, чтобы тварь не вырвалась и не сбежала, натворив при этом кучу таких дел, что потом аукнется всему Ордену. А не сомневался: могла напасть на диктатора при любом удобном случае.
Тот как раз допрашивал халдея.
— От того, что ты сообщишь мне, разбойник, будет зависеть твоя дальнейшая участь! Не жизнь, а именно участь! Жизнь, ты пока не заслужил! — стращал Иерарх.
Изъяв собственноручно кляп изо рта у халдея, диктатор услышал:
— Я сделал всё, как того требовал цензор от меня — не больше и не меньше — а в точности, — выпалил на одном дыхании Хват. — И как было оговорено с ним — взял в Пустошь "залог" и...
— Какой ещё залог?!
— Двух девок, дабы откупиться от шакалов! Ведь меня к ним, — кивнул Хват на Шаку, — отправил цензор! Или вы не в курсе?
— Твоё какое дело, халдей! — прикрикнул диктатор на Хвата.
— Мне нет никакого дело до этого, сир! Я выполнял свой долг... Кровный долг перед роднёй!
— Отправился мстить — шакалам?!
— Нет, за брата...
— Что-то я ничего не понимаю, что ты лопочешь тут мне, халдей!
— Моего брата, Хвана, убил сэр Чудак, а его имущество сжёг вместе с ним! Цензор знал об этом и...
— Дальше можешь не продолжать... о кровной мести, — выхватил диктатор кривой клинок из ножен.
Халдей содрогнулся. На лице проступил пот. Он побледнел. Да диктатор не стал его резать, напротив избавил от пут, стягивающих ему руки — ноги были свободны от них. А раз так, знать Хват пока требуется Ордену живым.
Потерев затёкшие кисти, халдей язвительно ухмыльнулся.
— Эта тварь, — снова указал он тем, чего мог запросто лишиться, — требовала от меня карту северной диктатории!
— Почему не восточной? — уставился пытливо диктатор на шакалиху, дозволяя магистру снять с неё намордник.
Шака огрызнулась, грозя перегрызть глотки всем собравшимся подле неё в кибитке.
— И это мне в знак благодарности за то, что я спас тебя от неминуемой смерти, сука?! — обескуражил Иерарх Ордена присутствующих. — Да-да, я не оговорился, а вы не ослышались!
Диктатор продолжил изъясняться в том же духе:
— Болингар срежет с твоих лап путы, но ты, сука, обязуешься делать всё, что я тебе велю! Я помогу тебе покончить с корпусом "палача" — разобраться с ним раз и навсегда! Но не только! Мне самому осточертела Гвардия! Пора уже проредить ряды легионов Кесаря! Что на это мне скажешь, бешеная ты тварь? Готова пойти со мной на компромисс? Мы можем договориться?
— Враг моего врага — мне не враг!
— Но и не друг!
— Любой враг всегда — недруг!
— Будь, по-твоему, шакалиха, — уступил ей диктатор, а она — ему. — А всё одно будет по-моему!
— Что мне надлежит сотворить?
— Для начала уничтожить корпус и два легиона Гвардии! Справишься с поставленной задачей?
— Легко... — огрызнулась Шака.
— Вот так запросто?! — не поверил диктатор. — А силёнок хватит?
— Не сомневайся, гладкомордый!
— Но-но, не очень-то... — положил жнец руку на боевой топор. По необходимости он иной раз выступал палачом, приводя приговор, вынесенный трибуном на трибунале в исполнение. — Думай, чего, и кому рычишь, сука!
— Извини, гладкокожий гамадрил, — язвительно оскалилась Шака, выставив напоказ клыки.
— Вы закончили? — последовал укор им от диктатора. И не дожидаясь ответа, которого не требовалось ему, прибавил: — Тогда я продолжу!
В ответ немой знак согласия.
Знай Кесарь, о чём болтали в кибитке заговорщики, и имей на руках доказательства, а не домыслы с догадками, поскольку слова простушки никто не примет во внимание, напротив любой трибун с подачи цензора Ордена обвинит её в клевете направленной против них, и прилюдно казнит в назидание иным бунтарям — сам бы возглавил корпус Атрия и нагнал когорту жнецов, перебив всех до одного. А затем бы двинул легионы на зачистку Окраин от иных прислужников и приспешников Ордена — во всех диктаториях. Но, чему быть, того не миновать. Судьба испытывала не только его, а всех и вся. Выжить на Окраинах удавалось немногим и необязательно сильнейшим, чаще хитрым и прозорливым, таким как диктатор, копируя и подражая во всём дядьке. И не знай, Кесарь Тирана, мог бы решить: Ир-ра-Рих сын Хир-да-Раса, а не его родной брат.
— Прибыли... — постучали в дверь кибитки снаружи, привлекая внимание "пассажиров".
Выглянув наружу, Болингар узрел знакомые очертания внутреннего двора одного из бастионов Ордена, разбросанных по землям диктаторий, и в каждой было по два или три таких, — где базировались отряды жнецов, ведя скрытный образ жизни, — способных вместить конную когорту при Иерархе.
Диктатор вылез следом за магистром.
— Здесь и содержится узница, — заявил ему, между прочим, магистр.
— Правда? А мне везёт как дураку в "лохушку", — припомнилась диктатору игра, пользующаяся небывалым успехом среди разного сброда, наведывающего таверны и корчмы по всей Империи, и пытающего своего счастья по выигрышу злата, где за грош можно стать счастливым обладателем деньги или монеты — а ни одной! Пропаганда Ордена и здесь постаралась на славу (во свою славу), обещая лёгкий заработок тем, кто готов обогатиться за счёт выигрыша. Но чаще люди проигрывали, оставляя в заклад портки, отправляясь восвояси с голыми задницами, или вовсе в кабалу, принимая на себя бремя долгового обязательства. — Пожалуй, я не откажусь взглянуть на столь желанную особу в северной диктатории.
Возле диктатора с магистром объявился распорядитель бастиона в лице гварда*.
* гвард — начальник бастиона и одновременно гарнизона в Ордене, равный мастеру (сотник) в Гвардии Кесаря.
— Сир, — склонился он перед ним и магистром. — Сэр...
— Веди нас в узилище, — удивил Иерарх.
Гвард в недоумении уставился на него округлившимися очами.
— Тебе два раза надобно повторять, — рявкнул военный магистр.
Реплика Болингара проняла гварда.
— Как будет угодно, — заторопился тот в следующий миг. — Сюда, за мной, пожалуйте, сир и сэр. Тут ступеньки очень круты и потолки низки! Так что смотрите под ноги, и не забывайте про головы!
Высокородным гостям пришлось склониться, вжимая головы в плечи, следуя за поводырём.
— Вот здесь заточена узница, — указал гвард на дверь темницы.
— А стража где — надзиратель? — уличил магистр охрану околотка в безалаберности несения службы.
— Наверное, у себя сидит или кого-нибудь истязает, — постарался отбрехаться гвард на словах.
— Что-то не слышно, чтобы кто-то орал!
— Да полноте, Болингар, — осадил его диктатор. — Мы не за тем сюда ноги били, чтобы заниматься муштрой! Уважь! И изволь раздавать зуботычины без меня!
— Орден превыше всего, — подчинился магистр воле Иерарха; всё же не удержался и прикрикнул на гварда: — Чего стоишь, как истукан? Дверь открыл — живо!
— Уже, сэр, — засуетился гвард, распахнув дверь.
Из узилища пахнуло зловониями.
— Чем это так воняет?! — заткнул рукой поспешно нос диктатор. — И почему узница валяется на полу прикрытая платьем? Кто посмел обесчестить её вперёд меня, а? Где надзиратель? Подать его сюда!
Гвард сделал ход конём — прыгнул в сторону и был таков. Магистру пришлось исполнить его роль при диктаторе — он вошёл в узилище и сорвал платье с узницы.
— Да это не девица, а мужик...
— Как — мужик?! — влетел диктатор в каморку, позабыв о брезгливости.
— Надзиратель и есть, — неожиданно вырос гвард позади гостей. — Побег!!!
— Проклятье! За девкой не смогли уследить? — взревел диктатор. — А что если она доберётся до Кесаря?
— Не доберётся, сир, — заявил магистр. — Доверьтесь мне! Я разыщу её и притащу вам живой или...
— Вот только не надо — или! Живой — и точка!
— А ну-ка пойдём — выйдем, — схватил магистр по ходу движения гварда, сгребая в охапку — и выволок за собой.
Диктатор тем временем ударил надзирателя ногой в бок и... тот накинулся на него с кулаками, не сразу поверил своим глазам, когда уяснил: кто перед ним.
— Нет... — отказывался он поверить. — Не может быть!
— Трибуна сюда-А-А... — заорал вне себя от злости и ярости диктатор.
Участь незадачливого надзирателя была незавидна — ему не сносить головы. Приговор был приведён в исполнение тотчас безо всякого зачтения приговора, и его тело полетело вниз за пределы узилища к захрам, но твари не бросились рвать его на части.
Как удалось выяснить по горячим следам магистру: твари были сыты по причине исчезновения не столько беглянки, сколько стража околотка наверху.
— Нет, что угодно, но только не это!? — отказывался поверить диктатор: узницу-беглянку могли сожрать цепные псы при бастионе.
Хотя это даже лучше, чем, если бы она сбежала от них. Да не мог успокоиться, вожделея ту, которая не досталась ему, предпочтя смерть бесчестию.
