Эрта книга четвертая

— Подожди, не умирай... — поцедил Кинт сквозь зубы, — еще не все.

Затащив тело внутрь, Кинт немного расстроился, что тот уже отошел к праотцам, потом снял со стены старый абордажный палаш, отсек голову полковнику, завернул ее в скатерть из алого бархата, затем разбил о пол пузатую колбу масляного светильника и, осмотрев в окно улицу, с которой исчезли даже бродячие псы, вышел из ночлежки, где уже занимался пожар.

Шум в ушах прекратился тогда, когда Кинт не запуская двигатель, скатился вниз к каналу через заброшенный парк, завернул за старый пакгауз у сгнившей деревянной пристани и остановился. Там он раскурил наконец трубку и уселся на чугунный кнехт, глядя на неторопливое течение Зиды. Так Кинт и сидел около часа, не шевелясь и глядя на воду, трубка давно потухла... вдруг, откуда-то из прошлого, из уголков памяти отчетливо прозвучала фраза: "...я вижу, как ты на нас смотришь, как держишь оружие, от тебя пахнет войной, горем потерь и тоской о близких людях, их немного, но некоторые из них мертвы. А еще... еще ты скоро испытаешь голод крови, да, это особый голод, и если случится его утолить, то потом не сможешь остановиться и не насытишься никогда." Эти слова произнес несколько лет назад странный кочевник, Кинт даже его лицо вспомнил на мгновение, но оно развеялось как туман.

— Чего уж... жили б как люди, кто б их тронул? — поковыряв трубку спичкой и вытряхнув пепел в воду, Кинт несколько раз прокрутил ручку подпружиненного маховика, затем сдвинул рычаг запуска, двигатель завелся сразу, сейчас прогреется и можно ехать, закончить начатое.

Нет, Кинт не собирался расправляться с секретарем городского совета, он просто отправил за пару серебряных кестов шнырявшего у рынка мальчишку с посылкой для господина Идьяра Канна. Мальчишка принес к ратуше большую подарочно украшенную коробку с приклеенным к крышке конвертом с надписью аккуратным женским подчерком "Для секретаря городского совета, господину Идьяру Канну, лично в руки". Посылку забрал городовой, что стоял в будке у входа в ратушу...

Уже вечерело, а Идьяр Канн все еще сидел в своем кабинете. С востока набежали тучи еще в полдень, а теперь задул ветер и начался дождь, сначала слабый, моросящий, а потом, когда стемнело, городовой уже сменился, и его место в будке занял другой, дождь усилился и начался ливень. Наконец, свет на втором этаже ратуши погас, здание погрузилось во мрак и лишь три газоразрядных фонаря оранжевыми шарами зависли в дожде над землей. Городовой в будке обрадовался, что теперь можно будет присесть на ящик, закутаться в плащ и дремать до утра. То, что в окне погас свет, заметил и механик личного парового фургона господина Канна, накрывшись обрезиненным армейским плащом он быстро развел пары, схватил зонт и побежал ко входу, встречать хозяина

— Эй, приятель! Постой-ка, тут мне по смене передали посылку, лично господину Канну, — прокричал ему опомнившись городовой.

Механник развернулся, подбежал к будке, хапнул посылку и, накрыв ее плащом, побежал к уже ожидающему на крыльце секретарю совета.

— Вы припозднились... Что-то случилось? — поинтересовался механик, раскрыв над господином большой купол зонта.

— Просто много работы... полковник или кто-нибудь из его ребят не появлялся?

— Нет.

— Странно... а инспектор Сурр?

— Нет... вот, постовой мне отдал, сказал для вас еще днем принесли... пахнет духами, да и подчерк женский, — сказал механик, но осекся — понял что сболтнул лишнего.

— Кто принес? — Канн открыл дверь и уселся в салон фургона.

— Я не знаю, — механик пожал плечами.

— Сходи, узнай, — Канн взял посылку и поставил ее на сиденье рядом с собой.

Механник убежал выполнять распоряжение, а Канн аккуратно оторвал конверт, который был приклеен лишь уголком, открыл его и прочитал пару строчек на клапане конверта, написанных все тем же, изящным подчерком — "Вы ухватили слишком большой кусок пирога, господин Канн, осторожно, полковник уже подавился. Довольствуйтесь тем, что уже получили."

Канн смял конверт и, сунув его в карман, осторожно развязал бантик шелковой ленты и открыл крышку... оттуда, уложенная на алый бархат на него смотрела голова полковника с гримасой боли на лице.

Канн выскочил из фургона и его вывернуло, трясущейся рукой он закрыл крышкой коробку, утерся носовым платком, затем снова влез в фургон, борясь тошнотой, и задвинул коробку в угол, под сиденье. — С вами все в порядке, господин Канн? Вы бледны!

— Просто устал... так кто принес посылку?

— Да какой-то мальчишка-оборванец.

— Поезжайте, на мосту через канал остановите.

— Как скажете, — механик сложил зонт, забросил его в кабину и прыгнул за баранку.

Фургон тронулся очень плавно, и также плавно начал разгоняться по центральной улице от площади, а городовой в будке довольно улыбнулся, уселся на ящик и, завернувшись в плащ, накинул капюшон и закрыл глаза...

Спустя десять минут фургон господина Канна остановился на мосту через канал, из окна полетела коробка, она плюхнулась об воду и медленное течение Зиды понесло ее на юг.

— Поехали! — перекрикивая ливень скомандовал Канн, уже в который раз утер пот со лба и откинулся на спинку сиденья.

Ливень прекратился неожиданно, и работники конторской улицы теперь могли добираться до дома не рискуя промокнуть до нитки и испортить свои дорогие костюмы и платья. В окнах представительства Северного горного треста тоже горел свет... Еще в полдень пришедший в контору Сарт, по указанию Кинта до смерти перепугал четырех нечастных в исподнем, которые будучи связанными ютились в кладовой. Сарт напугал их не только своим жетоном инспектора тайной жандармерии, но и виселицей, если их "продажные рожи", да так Сарт и назвал их... в общем, если не дадут показания и потом не будут держать язык за зубами и вообще, не забудут то, что здесь сегодня произошло... Написали, измарав уйму бумаги, и теперь дюжина листов с их писаниной легла на дно саквояжа Сарта. Жандармов отпустили восвояси, а потом Кинт отправил Дирра и Сарта в апартаменты, забрать лошадь и все вещи, хотя, кое-что Кинт наказал оставить там, так как апартаменты все равно оплачены на полгода вперед. Еще Кинт поручил Дирру и Сарту приобрести съестных припасов, так как переезд такой компанией на ферму быстро опустошит скромные запасы что сделал Гиро.

В представительстве Северного горного треста погас свет и, спустя минуту, на улицу вышли Кинт и Шаге, и пока Кинт запирал ставни, Шагэ справилась с замком, а вручая ключ Кинту сказала:

— Хоть я и получила сегодня жалование, все же требую небольшой премии. Как, господин Кинт, вы считаете? Все же оформление подарка для важной персоны меня несколько выбило из колеи.

— Согласен, — Кинт кивнул, отсчитал десять золотых монет и протянул их Шаге.

— Благодарю, — Шагэ положила ладонь на монеты и спросила, — Ты ел вообще сегодня?

— Так, перекусил... поймать тебе повозку? — Кинт перевернул ладонь Шаге вверх и ссыпал в нее монеты.

— Мог бы и подвезти, а я за это накормлю тебя ужином.

У Кинта предательски заурчало в животе.

— Вот видишь... — рассмеялась Шагэ, — поехали, будет вкусно, обещаю...

— И как ты себе это представляешь? — Кинт покосился на одноколейник.

— Ты ни разу не видел, как девушки ездят в платьях на лошадях?

— Видел...

— Ну вот, разводи пары.

— Это не паровой двигатель... — сдавшись на уговоры, пробурчал Кинт.

Когда одноколейник уже ровно заурчал двигателем, Кинт достал из багажного кофра чистую ветошь и вытер с кожаных сидений капли. Затем, забрался за руль, убрал подножку и сказал:

— Ну садись, и подол там придерживай, чтобы в спицы не затянуло.

— Разберусь, — Шагэ устроилась женской посадкой на сиденье как на лошадь, с одной стороны позади, подвернула платье под бедра и, обхватив руками Кинта, сцепила их у него на груди, — поехали!

Глава девятая.

Актур.

Лазарет "Святых предков".

Скревер приземлился на станции воздухоплавания в полдень, доктор Горн, поцеловав и попрощавшись до вечера с супругой, сразу перебрался со своей подопечной в моторный фургон и приказал ехать в лазарет. Далли хоть и устала от перелета, но новое, незнакомое место ее обеспокоило, и она, вцепившись тонкими пальцами в ручку маленького саквояжа, разглядывала суетящийся народ, грузчиков, что сновали от скревера к фургону и крепили багаж, высокие причальные мачты и дирижабли... увидев большой транспортный дирижабль она вдруг запричитала:

— Нет... не хочу больше улетать от него... мне нельзя было улетать...

— Мадам Далли, ваш супруг сам принял это решение, и сейчас мы никуда не летим, мы едем в тихое, спокойное место, вам там понравится, там очень красивый парк и небольшой сад с прудом и лебедями и вы сможете их нарисовать...

— Нарисовать? — Далли повернулась к доктору.

— Конечно, лебеди давно живут в том пруду и совсем не пугаются людей и не улетают.

Дали продолжая сжимать саквояж, уставилась в пол и кивнула, а доктор Горн с облегчением выдохнул и повторил машинисту:

— Поезжайте уже, в лазарет побыстрее и, если можно, то поезжайте вдоль набережной, там тихо.

— Как скажете, — машинист посмотрел назад, убедившись, что грузчики закрепили все дорожные сумки и, передвинув пару рычагов, стал разворачивать фургон.

Неистово чадя на малых оборотах, фургон въехал на территорию лазарета спустя полчаса спокойной поездки по набережной и тихим районам проживания местной знати. Проехав здание лазарета, фургон свернул на дорожку в тени аллеи цветущих каштанов, и через две сотни шагов уже остановился у двухэтажного здания построенного совсем недавно, всего два года назад. Большая часть средств на строительство это личный вклад доктора Мадата — бывшего персонального мозгоправа монаршего семейства, остальные средства, это добровольные пожертвования родственников тех, кто благополучно излечился от душевных недугов... Зеленые лужайки, большой пруд, беседки в тени деревьев, все располагало к спокойствию и умиротворению.

— Вот и приехали, — доктор Горн выскочил из фургона и подал руку мадам Далли.

Та кивнула и вышла, осматриваясь по сторонам.

— Птицы, какие великолепные птицы, — чуть улыбнулась она, увидев пару лебедей в пруду.

— Вот видите, я вас не обманывал, вам тут понравится.

— Доктор Горн! Польщён, польщён визитом светоча имперской хирургии... от крыльца, выложенного мрамором, спускался резвый такой, нет, не старик...

Это был скорее поседевший мужчина, лет под пятьдесят, сутулый и низкого роста, но с ясным взглядом, добрым лицом, смешными тонкими усиками и бородкой, тоже седыми.

— Да вы не один! Кто эта прекрасная девушка?

— Добрый день, коллега... Это супруга друга моего отца, он желает поместить ее в ваш пансион и под ваш пристальный уход и лечение, давайте разместим ее, а я вам все потом расскажу.

— Что ж, — доктор Мадат достал из кармана парусинового сюртука колокольчик и позвонил.

Словно из-под земли появились две сбитые женщины, которым скорее паровоз толкать, чем помогать доктору Мадату в его тонких медицинских изысканиях.

— И как зовут прелестную...

— Мадам Далли, — подсказал Горн.

— Проводите мадам Далли в ее комнату... эм... Доктор Горн?

— Пансион щедро оплачен, — ответил Горн и протянул Мадату шкатулку.

Тот заглянул в нее, удовлетворенно кивнул и сказал:

— Проводите мадам Далли в комнату, в нашу лучшую комнату!

— Хорошо, господин Мадат, — кивнула одна из женщин, аккуратно взяла Далли под локоть и повела в здание.

После того как Далли разместили в просторной, светлой комнате на втором этаже пансиона, доктор Горн максимально подробно рассказал господину Мадату о том, что произошло с несчастной девушкой, в свою очередь Мадат, внимательно все выслушав и записав, заверил что беспокоится не следует ближайшие две-три недели, пока будет проходить изучение болезни. Пообещав, что заглянет в пансион через две недели, доктор Горн сразу поехал на телеграф, чтобы известить супруга Далли о благополучном прибытии в пансион.

Латинг.

Дом Шагэ располагался улице, которая спускалась почти к самому берегу Зиды. Район Латинга достаточно престижный, что Кинт сразу отметил, разглядывая аккуратные каменные, одно и двух этажные домики за низкими коваными изгородями и подстриженными кутами. Горели фонари, освещая мокрый камень мостовой, прохожих почти не было — время позднее, на встречу попались несколько медленно едущих конных повозок. Размеренное тарахтение двигателя отражалось от стен домов, заставляя некоторых жильцов выглядывать с любопытством из окон. Шагэ похлопала Кинта по груди и указала рукой на аккуратный одноэтажный домик с маленьким садом и беседкой на заднем дворе. Кинт остановил одноколейник у калитки под аркой заплетенной вьюном.

— Во внутрь бы закатить, — сказал Кинт, когда Шагэ отомкнула ключом калитку.

— Не переживай, этот район очень спокойный, да и городовые здесь постоянно патрулируют.

И словно в подтверждение этих слов, из-за поворота в конце улицы, вышли двое городовых, топали они не спеша, поглядывали на дома и о чем-то степенно беседовали.

— Ну, хорошо, раз так, — ответил Кинт, потуже затянул ремешки на багажных кофрах и прошел во двор.

Свет горел в окнах гостиной и на крыльце — масляная лампа в нише стены. В окне мелькнула тень, а спустя секунду дверь отворилась и миловидная полная женщина, коротко поклонившись, сказала:

— Добрый вечер мадам Шагэ, добрый вечер, господин... эм...

— Кинт, — поздний гость тоже учтиво поклонился.

— Добрый вечер, господин Кинт, — сказала женщина и пропуская Шагэ и Кинта в двери добавила, — малышку я уложила, ужин должно быть, не успел остыть.

— Спасибо большое, тетушка Дана, — Шагэ протянула на ладони два золотых кеста, — мне сегодня выплатили жалование, так что и вас мне есть чем порадовать.

— Благодарю, — Дана присела в поклоне, — я могу идти? Завтра в это же время?

— Да, идите.

Изнутри дом оказался гораздо больше, чем выглядел снаружи — просторная прихожая, гостиная из которой был выход в коридор с арочным потолком, а оттуда можно было попасть в столовую, детскую, хозяйскую спальню, еще в какую-то комнату, а узкая дверь конце коридора вела на задний двор.

— Уютно, — Кинт снял куртку и кожаный шлем и повесил все в шкаф у стены в прихожей.

— А ты как всегда, — Шагэ ткнула тонким пальцем в одну из кобур на ремнях под мышками Кинта.

— Не люблю изменять привычкам, и насколько я заметил ты тоже.

Шагэ лишь улыбнулась, скинула легкий плащ и сказала:

— Проходи в столовую, я сейчас, поцелую дочь и приду...

— Можно посмотреть?

— На что? — удивилась Шагэ.

— На твою дочь...

— Конечно, только тихо, пошли.

В детской тускло горела толстая восковая свеча на маленьком столике с круглой столешницей. Комнатка маленькая, настолько, что двум взрослым людям едва разойтись. Девочка спала, по кружевной подушке рассыпались пышные рыжие волосы. Шагэ заботливо подоткнула одеяло и поцеловала дочь в пухлую щечку. Кинт встал в дверях, не решаясь подойти и смотрел на спящего ребенка...