* * *
Валентин заехал за мной, но хоть в институт заходить не стал. Подождал в машине. Я выскочила из института, отошла на соседнюю улицу — и запихнулась на заднее сиденье здоровенного джипа типа 'дом на колесиках'. Там уже лежал пластиковый чехол для одежды.
— переодевайся, — бросил Валентин, выруливая на магистраль.
Я кивнула и залезла внутрь.
М-да. Костюмчик из мягкой шерсти бежевого цвета с золотым шитьем на лацканах пиджака — и тоненькой полоской сбоку на юбке, белая блузка с золотыми запонками — Мечислав что — офигел, как я их застегну! Не были забыты даже туфли, чулки (разумеется, только чулки бежевого цвета с кружевным поясом, колготки — это так неэстетно), нижнее белье и сумочка.
Все в одной золотисто-бежевой мягкой гамме. Стильно, скромно... и в голос кричит о своей бешеной цене.
Блин! Ну что я забыла на этом открытии!?
— А я!? Мы там, как представители господина Клыкастенького, то есть Любомирского.
Я фыркнула. Раньше оборотень так себя не вел. Но в последнее время его шуточки становятся все ехиднее и язвительнее. От меня, что ли нахватался? Но — в обаянии ему не откажешь.
— А твой дед там будет?
Я пожала плечами. Вообще-то может. Губернатор области настаивал, чтобы всем рассылали приглашения. Я не спорю, возможно, такие мероприятия и полезны бизнесменам — поговорить там, увидеться, обсудить что-нибудь, но я-то вовсе не в тему!
Ну да ладно. Если убежать не удается — расслабься и убеди себя, что ты именно этого и хотела.
И получай удовольствие! Удовольствие, я сказала!
Ноготь чуть не проделал дырку в чулке, когда меня тряхнуло на светофоре.
Черти бы побрали социально активных вампиров!
Но переоделась я как раз вовремя. Машина затормозила, и Валентин повернулся ко мне.
— помощь нужна?
— запонки застегни. И оцени.
— Юлька, ты всегда прелесть, — искренне произнес оборотень. — Пойдем?
— Куда ж деваться...
Выглядело сегодняшнее мероприятие — так.
Стройплощадка была открыта с одной стороны. И виднелся новенький экскаватор, за который город заплатил сумму, сравнимую с годовым бюджетом областной больницы. По центру стройплощадки стояла сцена, собранная из пластика и металла. С нее явно и собирался выступать наш губернатор.
Перед сценой стояли сначала кресла, явно взятые из ближайшего ДК — собранные по три, с красной обивкой. Из тех, кресел, которые закрываются, не успеешь ты с них встать — и мгновенно рвут колготки. За креслами стояли скамейки — для непривилегированной публики. Но у нас были билеты на кресла. Третий ряд, номер пятнадцать и шестнадцать.
Семнадцатое кресло занимал дед.
Я улыбнулась и стала пробираться к месту.
— Леоверенская, ты?
Я покривилась. Тихвинская. Наталья Павловна. Прошу любить и жаловать. Любить можно во всех позах, а жаловать — исключительно в материальном плане.
Эта зараза училась со мной в одной группе. Хорошо хоть подгруппы разные. И надо сказать, Наташка попортила мне изрядное количество крови.
Будучи дочерью бизнесмена, она искренне полагала, что все в мире создано для нее и только для нее. А почему бы и нет?
Если тебе всего семнадцать лет, а у тебя все шмотки из фирменных бутиков, сумочки от кутюр и в институт ты ездишь исключительно на собственной новенькой 'мазде'?
Можно тут загордиться?
С моей точки зрения — нет. Это ведь не она сделала и заработала. Сама Наташка не пользовалась бы спросом даже на панели — за счет избыточного веса (откормилась на красной икре и форели) и прыщавой физиономии. Но искренне считала, что все должны ее уважать и пресмыкаться.
В школе примерно так и было. А почему бы и нет, если папаша прикормил директора школы, и педагоги, скрипя зубами, вынуждены ставить малолетней балбеске пятерки? И мечтать о том дне, когда ЭТО наконец-то покинет обитель знаний.
Покинуло. И пришло в наш институт на биофак. Видимо, начитавшись о том, как Павлов собачек мучил. До сих пор не понимаю — почему Наташка не стала юристом или экономистом? Потом папа взял бы ее к себе на фирму — и дитятко до конца жизни имело бы свой бутербродик с икоркой.
А потом поняла. Папа, видя уровень знаний и интеллекта своей дочурки, решил, что в фирме ему такое счастье не нужно. Дело целее будет. А дочку надо по-быстрому образовать, пристроить куда-нибудь на кафедру, выдать замуж — и муж будет заниматься делами, а дочурка — домом и детьми.
Логика была ясна и понятна.
Проблемы были у меня.
Наташка, узнав, кто мой дед, постаралась подружиться. Вспоминать — и то неприятно было.
— Эй, Леоверенская, давай, пересаживайся к нам... сидишь там, как дуб на Плющихе...
— Тополь, — поправила я.
— Чего?
— На Плющихе было три тополя. А дубы...
Для первого раза я смолчала. Хотя очень хотелось добавить, что дубы у нас на задних партах 'Elle' смотрят. Или еще какой-то журнал... мне было неинтересно. Я осваивала анатомию. И намеревалась стать специалистом. И пересаживаться к их компании вовсе не хотела. Зачем? Лак для волос обсуждать? Или гель для душа?
Да мне и то и другое — побоку. Я все равно ими не пользуюсь. Почему и прыщей не имею, и волосы не выпадают.
— Да какая разница... Ползи сюда, говорю... Общнемся, потусим... ты ваще как, на 'Пчёлку' ходишь?
'Пчёлка', в исходном варианте 'Улей' была одним из модных местечек, где собиралась новорусско-бандитская поросль. Расслабиться, потусить, найти себе партнера на ночь или дозу кокаина...
Мягко говоря — меня туда не тянуло. Грубо говоря — я что — полная дура, так тратить свою жизнь? У меня и поинтереснее дела найдутся...
Но прежде, чем я успела это высказать, Наташка нанесла последний удар.
— А то здесь одна шелупонь тусуется. У тебя хоть дед при делах... хоть ты и одеваешься как чмо...
Все стало предельно ясно. Наташка нашла представительницу одного с собой социального круга — то есть меня. И решила, что мы вместе можем составить кружок 'золотой молодежи'. Почему-то меня это не прельщало.
— Наташа, почему бы тебе не пойти на... вместе с твоими ... дискотеками, тусовками и пчелками? — громко и отчетливо произнесла я.
Наташа задохнулась от возмущения. Она бы мне ответила, но в это время вошел преподаватель. И ругаться не получилось. На перемене она опять попыталась на меня наехать, опять получила по ушам — и пошло-поехало.
Пропадающие тетрадки, разлитые на меня реактивы, испорченные спортивные кроссовки...
Я терпела недолго — и Наташа вдруг обнаружила залитую чернилами сумочку, мадагаскарских тараканов в машине и экстремальные духи из масляной кислоты. Чего мне только стоило спереть эту прелесть с химфака!
Тихая война постепенно перешла в позиционную, а потом я познакомилась с вампирами...
— А что — не похожа?
— как свинья на ёжа. Кто тебе такие шмотки одолжил?
— Почку продала и купила. А кто тебя сюда пустил? Цирк с тюленями у нас в двух кварталах севернее.
Огрызаясь, я продолжала идти, поэтому следующую реплику дамы уже не услышала.
Мое место оказалось как раз между дедом и оборотнем, дед Валентину протянул руку, а меня сгреб в охапку и чмокнул в нос.
— Отлично выглядишь, мелочь.
— Да и ты у меня молодцом смотришься, — отметила я. Дед и правда выглядел лет на шестьдесят. В светло-сером костюме, с гривой седых волос и черными бровями, с великолепной осанкой и минимумом морщин. И пахло от него не тем неприятным запахом, который появляется у некоторых стариков, а дорогим одеколоном и чуть приметным запахом лаванды. Мама ей все шкафы переложила.
— Хорошо, что тебя твой друг сюда отрядил, — дед чуть улыбнулся уголками рта.
Я топнула ногой. Сидя, это было сложно сделать, но мне удалось. Каблук до половины ушел в землю.
— Дед, это свинство! Этот вампирюга просто не дал мне возможности отказаться!
— И правильно. Тебе давно пора заниматься делом. Я не вечный. Помру — тебе фирмой руководить.
Меня, как обычно, передернуло. Дед — и умереть? Не надо, боги!
— Это чего ты о смерти заговорил? Даже и не думай! Тебе еще правнуков воспитывать!
— Тогда лучше пусть сразу прибьют! С тобой — и то проблем по горло, а когда дети пойдут... кстати, от кого?
Я задумалась. И повернулась к Валентину.
— Слушай. А вампиры могут размножаться, как люди?
— А ты у них спроси!
— А если они предложат проверить на практике?
— Ну, тогда ты узнаешь точно — и на своем опыте.
— Нет у тебя ничего святого, воротник блохастый, — обиделась я.
Дед, не обращая внимания на мои выходки, общался с каким-то товарищем, сидящим сзади. Я поерзала в кресле и вздохнула. Вообще-то я допускаю, что нормальные губернаторы такой дурью не маются. Не собирают восхищенные толпы, не нагоняют массовку, не толкают торжественные речи по каждому поводу вроде исцеления от насморка.... Ну а если уж вовсе размечтаться — то и воруют умеренно. Или хотя бы параллельно делают что-то полезное для города.
А этот козел!
Только очковтирательством занимается! Если верить его отчетам — у нас такая передовая область, что все остальные области России последние десять лет лицезреют нашу задницу. Голую. Грязную и с прорехами. Эх, найти бы на него Воланда! И устроить мерзавцу — дьяволиаду. Я бы и на вампира согласилась, но Мечислав мне четко объяснил, что губернатор — фигура заметная. Поэтому если он совершенно случайно помрет от инфаркта (а улыбочка вампира может довести до чего угодно) ИПФ обязательно окажется рядом. Есть у них свои люди и в больницах, и в милиции. Или сейчас лучше говорить — полиции?
Вот уроды у нас в правительстве, а?! Мало нам было полицаев во время Великой отечественной? Или им просто хочется подражать Америке? Или они книжку про Капитана Врунгеля наконец-то прочли... в семьдесят лет, впав в маразм... Как вы яхту назовете, так она и поплывет?
Так милицию как не назови, лучше она работать не будет. Ее надо финансировать и не сдерживать. А то, что получается!? Кавказская овчарка, которую держат впроголодь, в конуре, где и кошке тесно, бьют ногами, а охотиться дают только на тараканов? Это, простите, глупо. Хоть вы ее мопсом назовите, хоть крокодилом, да только лучше от этого не станет. Ни на минуту.
Вот если овчарке дать свободу, да хорошо кормить, да разрешать охотиться на всех, а не только на тех, у кого ни денег, ни блата — тогда мы быстро переплюнем по эффективности Америку. А менять названия? Людей смешить! Вот как гаишники будут теперь называться? Полицейский Инспектор ДОРожного Движения? Шикарно! А если прочесть большие буквы?
Восторг прет! А в каком восторге будут те, кто регулярно отстегивает мзду гаишникам? Или теперь будет ПИДОРДам?
Я же говорю — восторг!
За приятными мыслями я и не заметила, как отгнусил наш мэр и на помост поднялся губернатор — в косо сидящем паричке. И куда молодится? Козе ж понятно, что там своих — три волосинки. А все туда же! Я молодой, я молодой, потанцевал бы кто со мной...
— Сограждане! Горожане! Дамы и господа! В этот прекрасный день мы собрались здесь...
Я опять отключилась. И попробовала соскользнуть в транс. Или, как объяснил мне Питер, посмотреть на окружающее — внутренним взором. Получалось плохо. Как будто... меня что-то не пускало?!
Бред!
Я попыталась еще раз. И еще... И — соскользнула в транс. Вокруг каждого человека появилась дымка ауры. Вокруг губернатора — тоже. Я пригляделась. М-да. Грязно-зеленый, мутно-коричневый и цвета детской неожиданности. Как я и думала — порядочным человеком его даже по ошибке не назовут.
А это что? Пятна? Черные? И воронки?
Ай-ай-ай... И кого же это мы убили?
Недавно я заметила интересную закономерность. У Вадима черных пятен на ауре практически не было. Да и у Мечислава. От силы — штуки три. То есть — три покойника — и это за всю долгую вампирскую жизнь? Не верю! Только за то время, которое мы были вместе, он уже человек (вампиров, оборотней) — короче штук пять трупов на его совести точно есть. Я насела на вампира.
И Мечислав признался. Убивал он много. И часто. Особенно в молодости. Но! Либо в порядке самозащиты. Либо — по приказу. А в таком случае грех падает не на убийцу — он только оружие, а на заказчика. А сам Мечислав старался особо не быть сволочью. И... в некоторых случаях он искренне раскаивался в убийстве. Кирпичами на его совести висели только три смерти. Но чьи — вампир отвечать наотрез отказался. А жаль. Хотелось бы попробовать вывести закономерность. Вот совсем некоторые зубастые не понимают важности научного подхода. Стоило мне начать расспросы — как Мечислав зашипел не хуже воды на раскаленной сковороде — и я отступила.
Но вернемся к губернатору. Пятна — убийства. Воронки — те, кто пострадал по его вине. А мелкие брызги — это так. Фигня. Воровство, предательство, подлость — для политика прямо-таки образ жизни, не стоит и обращать внимания.
А это что такое!?
Я повела взглядом над площадкой.
— Твою мать!
— Юля? — дернулся Валентин. Пришлось сжать его руку — мол, все со мной пучком, только помолчи пять минут. Оборотень внял и заткнулся. А я пригляделась внимательнее.
Площадка строительства была... словно на нее было наброшено черное кружево. Черное кружево поверх таких же черных высохших кустов. И все это стелилось, волновалось, пошевеливалось, как водоросли, обвивающие утопленника,... было мерзко. Даже не просто мерзко. Я почувствовала, что меня начинает тошнить — и спешно вернулась к обычному зрению.
Что это такое!?
— Где? И что?
— я что — опять говорила вслух?
— Да. Что случилось?
Мы с оборотнем шептались тихо-тихо. Но дед тоже не пожелал оставаться в стороне — и наклонился к нам.
— что и где? Юлька, что произошло?
Я выдохнула и постаралась описать свои мысли, как можно тщательнее.
— Там — зло.
— Где?
— Ну там, где собираются строить. Там какое-то старое зло. И очень страшное и хищное. Что бы тут не построили, добра не будет. Что тут было раньше?
Дед пожал плечами.
— Ты знаешь, я не местный.
Знаю. Дед в свое время нарочно уехал подальше от места, где погибла его семья.
— Валь? — повернулась я к оборотню. Но и тот только развел руками.
— Юля, последние лет двести тут была площадь. А до того? Кто знает! Надо копаться в архивах, искать, думать... я не историк.
— А кто?
— Твоя подруга. Настя.
— Ей сейчас нельзя. У нее дети.
— Но сказать где и что искать — она может.
— Валь, если ты ее потревожишь до родов — ты у меня сам родишь. Составишь конкуренцию Шварценеггеру! — зашипела я.
— Ладно, уговорила, — отмахнулся оборотень. — Пусть наводит справки после родов. И тебе услугу окажет, а то она так переживает — мол, обязана, должна, по гроб жизни...
— после родов — ладно. Но не раньше.
Оборотень кивнул — договорились. А я тупо смотрела, как на площади, под гугнеж губернатора, спешно разбирают старой укладки камни. Зрение соскользнуло опять в тот же режим. И я увидела то, на что раньше не обратила внимания. Почему кусты? Почему это все было — невысоким?
Потому что лежали старые камни. А там, где их вынимали, черная дрянь поднималась, расправлялась, словно рвалась на свободу! То есть они сдерживали эту пакость!? Да наверняка! Я бы не слишком удивилась, обнаружив на внутренней стороне камней (той, которая была погружена в землю) знак креста или что-нибудь еще в таком духе. Да хоть и египетский символ вечной жизни! Твою мать!
