Она употребляла слово "оихар", как и лорд Тротт ранее, обращаясь к ней, и Алина все не могла понять, что это такое. "Ихар" — женщина. А "оихар"?
— А что такое оихар? — застенчиво спросила она. Далин подняла незрячие глаза, улыбнулась робко.
— Хозяйка, что греет постель, — объяснила она.
— Жена? — немного сердито продолжила допытываться Алина.
— Ниееет, — вздохнула Венин печально.
— Нет, — качнула головой Далин. — Он сказал: вы можете выйти замуж за того, кто позовет. Значит, женами не возьмет. Он нас защищает, кормит. Мы ему греем постель, хозяйство ведем.
— Обе? — краснея, прошептала принцесса. Ей было мучительно стыдно о таком говорить, но заставить себя замолчать она не могла.
— Охтор богатый, и хороший охотник, может и пять женщин в дом взять, всех прокормит, — охотно похвасталась Далин.
— А если женщины не хотят вместе жить? — не унималась Алина. — Вот вы вдвоем если бы не захотели жить?
В ванране от всеобщего изумления стало так тихо, что слышно было, как потрескивают угли в жаровне и шуршит парок.
— Кыаак ние зааахотиелии? — испуганно переспросила Венин. — С Охтооором?
— С Далин, — объяснила принцесса.
— Ниет! — возмутилась Венин. — Кааак?
— Он сказал, что привел мне сестру, — расшифровала восклицания "сестры" Далин. — Охтор — хозяин, мы слушаемся. Не ругаемся, мужчине не понравится, что дома плохо и шумно, выгонит, других женщин возьмет. А мы умрем с голода. Нам хорошо. Большой дом, еда есть. Охтор охотник и воин, знает, где есть золото, ему греть постель много женщин хотят.
— Ии с нииим слааадкооо, — тихо поделилась Венин, улыбаясь и закатывая глаза.
— Он делает женщине приятно, — согласилась с ней Далин. Поколебалась и видимо от всего простодушного сердца предложила: — У тебя нет дома. Хочешь, попросись к нему третьей оихар?
— Ой-ей, — простонала Алина, не зная, куда деть глаза от смущения, и опустила голову. На щеки словно кипятком плеснуло. Какое вообще ей дело до личной жизни Тротта?
"Охтора, — повторила она себе настойчиво. — Лорд Тротт живет на Туре, а здесь с женщинами — Охтор. Вот!"
— С ума сойти можно с этими разделенными половинками, — пробормотала она себе под нос. И пообещала хозяйкам:
— Я подумаю.
Прошло часа два. За это время ванран успел остыть, а Алина нарыдалась от души, слушая бесхитростные рассказы женщин об их прошлом. Пусть даже она понимала не все слова, слушать было страшно — по сравнению с историями этих двоих ее жизнь в деревне с сестрами казалась роскошной. Далин поведала о том, как была служанкой в твердыне у тха-нора, а затем и историю ее ослепления и спасения — и как после того, как смогла встать на ноги, стучалась она в дома поселения, предлагая себя в обмен на кров и еду. И только Охтор не побоялся лишних ртов, взял ее себе вместе с мальчишками. А Венин показала клеймо рабыни на ладони и, тщательно выговаривая слова, рассказала, как ее родители продали в храм, и что творили с ней и там и потом, в какой-то харчевне, и как она уже хотела наложить на себя руки, если раньше не убьют. Рассказала она и про гигантского бога-паука, и про то, как почти умерла, но Охтор заставил ее жить. В глазах ее плясал и страх от пережитого, и жаркая, бесконечная благодарность к спасителю. И Алинка, сидя на теплых листьях, всхлипывая и потирая почти залеченную ладошку, стыдилась своей изначальной обиды и настороженности и думала, что у нее хотя бы есть возможность спастись. Пусть призрачная, но есть. А для этих двоих мир безопасен, только если в нем есть Охтор.
Макс возвращался в свой двор после долгого общения с главой поселения, Нерхой. В доме было темно — верно, уже легли спать, — а в высоком окошке ванрана виднелись всполохи свечи. Значит, кто-то из женщин ждет его там.
Он, погруженный в свои мысли, распахнул низкую дверь — и оскалился, чуть не зарычав. На него вместе с клубами пара и травяным запахом пахнуло кровью, мгновенно обострив все ощущения. Он мотнул головой, захлопывая дверь — и увидел в пару сначала девичий силуэт полубоком: светлые завитки вокруг лица и черные мокрые крылья, царапающую линию шеи и плеч, белые колени, подтянутые к юной груди — а потом только сообразил, что в ванране полукругом у почти потухшей жаровни сидят все три женщины. Нагие.
Богуславская, мгновенно прикрывшись крыльями, взглянула на него красными, как у кролика глазами, шмыгнула носом и жалобно попросила на рудложском:
— Профессор, отвернитесь, пожалуйста. Я уже ухожу. Только оденусь...
Разум возвращался, и Макс замедленно, словно ушибленный, отвернулся к двери. Очень захотелось об эту дверь постучаться головой. Очень.
— Уходите все, — сказал он резко и глухо. — Я помоюсь сам.
За его спиной женщины быстро и послушно зашуршали вещами.
— Постелите мне и Алине в доме, — бросил он через плечо. — Сами поспите на сеновале. Венин, принесешь сюда мне чистую одежду.
— Дыа-а, — с готовностью откликнулась бывшая рабыня. Принцесса почему-то сердито засопела, но ничего не сказала, и он, оставив их одеваться, вышел в темноту, с наслаждением вдыхая ночной воздух.
"У тебя просто очень давно не было женщины, — напомнил он себе. — И кровный поиск работает. Он выдохнется. Недолго осталось".
Макс покачал головой, глядя на две несущиеся по небу ноздреватые луны, и думая, что неплохо бы было сейчас закурить. И что идея ночевать в одном помещении с Богуславской не относится к разряду лучших. Но уходить на сеновал к женщинам или отправлять ее к ним еще хуже. Она должна быть на виду, чтобы он мог ее защитить. Ведь если в поселении был один лазутчик, вполне может затаиться и второй.
За его спиной открылась дверь, и мимо прошлепали три женщины. Принцесса обернулась на него, укоризненно поблескивая фосфоресцирующими глазами, но опять промолчала и пошла вслед за Далин и Венин в дом. А Тротт наконец-то зашел в остывший ванран, где все еще агрессивно пахло кровью. Кинул на себя взгляд в обсидиановое зеркало, поморщился, и достав нож, принялся бриться. А затем разделся и, облив себя еле теплой водой из кувшина, начал быстро натираться жесткой мыльной рогожкой, раздумывая о том, что ему рассказал глава поселения, Нерха.
Пожилой дар-тени встретил Макса у ворот дома, и по блестящим глазам и нервным подергиваниям черных крыльев было понятно, что он едва сдерживается, чтобы как остальные жители, не побежать смотреть на крылатую девку самому.
— Проходи, заждался уже, — сказал он вместо приветствия. Смуглое лицо его, покрытое сеточкой морщин, было напряженным. — Почему не привел ее?
— Устала, — сухо ответил Макс, хлопая главу по плечу, — завтра насмотришься.
Нерха провел его в дом, кивком приказав женщинам выйти. Сам налил гостю ягодного взвара с горшка на печи и сел, поставив большие кружки на стол. Макс отпил — надо было, чтобы не обидеть, и только потом спросил:
— Что там с лазутчиком? На заставе Верша сказал, что поймали кого-то.
— Поймали, — кивнул Нерха, взяв и свою кружку. Отхлебнул, вытер ладонью рот. — А, хорошо!.. Новостей много, обожди, по порядку расскажу. Так что, лазутчик, да. Пришел недавно с группой беглых рыбаков, попросился жить. Стали мне доносить, что выспрашивает ненароком про тебя, куда ушел, чем занимался, где дом твой. Я велел последить. Поначалу тихо себя вел, работал хорошо. А поймали, как в дом к тебе ночью пытался забраться. Потом врал, что лез посмотреть, как что устроено у тебя... да под ножом запел. У баб хотел твоих силой выведать, где тайники твои, куда девку повести можешь. И знал ведь откуда-то, что ты девку нашел и сюда идешь! От кого бы?
— От старого знакомого, видимо, — буркнул Тротт и пошевелил отросшими крыльями. — Пса из твердыни. Мимо него на скалах проскользнули, да успел увидеть меня с девкой, — он отпил обжигающего взвара. — Потолковать с лазутчиком этим можно?
— Нельзя, — усмехнулся Нерха. — До тебя потолковали.
Тротт поморщился, но кивнул понимающе.
— Уходить надо вам поскорее, — проговорил он. — Еще день-другой и сообразят, что мы уже здесь. А там если Источник еще ослабнет, так вырежут тут всех, Нерха.
— Без тебя понимаю, — мрачно отклинулся глава поселения. — В горы уже мужики ушли, готовят высокое убежище. Несколько дней и тронемся. Непросто все оставить-то тут нажитое. Я вон своим дурам сказал, так вой подняли, — он досадливо цыкнул сквозь зубы. — Но это наше дело. У тебя важнее. Эт, посмотреть бы на нее... — он вздохнул, наткнувшись на непроницаемый взгляд Макса, отпил из кружки.
— Еще надеюсь, что императору и псам его не до нас, — глаза Нерхи заблестели. — Открылся проход-то, Охтор! С три декады назад врата в другой мир открылись, а то и больше. И война началась. По трактам, в харчевнях только о том и болтали. Мужики кто приходил к нам, тоже о том. Я послушал-послушал, велел поймать кого на дороге из норов, поспрашивать. Поспрашивали, — он опять недобро усмехнулся. — Рассказал, что открылось несколько врат на равнине у трех вулканов. Карту нарисовал, как дойти. Очень жить хотел, — он сплюнул на чистый пол. — Говорил, войска тха-нор-арха уже в ином мире воюют, побеждают и генералы его шлют сюда сокровища и рабов.
— Наврал, может? — чувствуя, как неприятно холодок пролетел по спине, поинтересовался Макс.
— Нет, — покачал головой Нерха. — Не врал он, Охтор. Я думал идти уже к тем вратам, но раз там армии стоят, то только на смерть идти ведь. А помереть я и здесь успею. Так что придется тебе у Источника помощи просить... Я же сны теперь ясные вижу, — он понизил голос. — Раньше смутно все было, а как раз как слухи о войне начали ходить, стали мне сниться яркие, четкие! Я, но другой, в одежде чудной, без крыльев, и будто живу в огромном поселении, называется Залесье. Дом большой, ровно как муравейник каменный, только вместо муравьев люди. Жена у меня там. Лиза, — он моргнул, — не боится меня совсем, смеется. Дети. Еды вдоволь. Снится, что на улицу выхожу, а там повозки по дороге сами двигаются металлические. И войну показывают в ящиках таких, телефисорах, Охтор. Охонгов, раньяров. Говорят, к нам движутся. Наши из поселения тоже ко мне ходят, рассказывают. У них тоже сны каждую ночь о другом мире. Кто-то во сне уже воюет с ними в бескрылом теле, кто-то живет в поселении, который армия императора заняла.
— Плохо, — ровно проговорил Тротт, мысленно пообещав себе обдумать это потом. — Но я бы на то, что о нас забудут, не рассчитывал. Мы пойдем дальше к Источнику, а вы уходите, Нерха. Надеюсь, праотец наш нам всем вернуться поможет, раз уж ворота открылись.
— Зачем идти? — удивился глава. — Вам здесь через горы по прямой перелететь, а ты обходить вздумал?
Макс поморщился.Поселения дар-тени полукругом располагались вдоль широкого горного плато, опоясывающего тонущий континент треугольным поясом. Вот в вершине этого треугольника и располагалась долина, где Охтор нашел Источник. Из их поселения можно было перелететь до долины за несколько дней.
— Меня пока крыло не держит, — признался Тротт, — а девка вообще птенец еще неоперившийся. Да и опасно в воздухе, раньяры кругом. По горам я ее не потащу, поэтому пойдем долинами, а для этого нужно пройти по лесу еще два дня, сам знаешь. Будем держаться вплотную к поселениям, чтобы не попасть на ловчих.
Глава хмурился, подергивая желтоватыми от прожитых лет кончиками черных крыльев.
— Возьми с собой бойцов, — предложил он. — Сейчас гонца пошлю по поселениям, завтра слетятся сюда, а с утра уже можете выходить. Всяко не помешают тебе, Охтор.
— Толпу заметят скорее, чем двоих, — возразил Макс. — И медленнее будем идти.
— А ты не отказывайся, — рассудительно проговорил Нерха. — Тебе что надо? Дойти до Источника. С охраной надежнее. Бойцов хотя бы десяток и уже спокойнее будет. Ну что, звать?
Макс подумал, похмурился, допил взвар и встал.
— Зови, — сказал он. — Благодарю за новости, Нерха. Пойду я. Завтра еще поговорим.
Скрипнула дверь ванрана — Венин зашла с одеждой и, положив ее на лавку, взяла его грязные вещи, сноровисто замочила в лохани с мыльной водой, начала настирывать, радостно поглядывая на него. Волосы у нее немного отросли, сама она поправилась, и из взгляда почти ушло затравленное выражение.
— Иди, спину мне помоешь, — проговорил Макс, и бывшая рабыня, всплеснув руками, схватила рогожку и подбежала к нему.
Она терла между крыльями и вокруг них, а Тротт закрывал глаза. Это было приятно. Как и женские губы на коже меж крыльями.
Он обернулся — Венин отпрянула, посмотрела на него выжидающе. Тут пахло кровью, поэтому он был взбудоражен, и не было никого вокруг. Но Макс не торопился.
— Тебе здесь хорошо? — спросил он, касаясь ее горла.
Венин кивнула, потерлась щекой о его ладонь.
— Не двигайся, — предупредил он, обхватывая ее шею пальцами. — Я попробую еще подлечить тебе связки. Сразу после этого не говори, подожди хотя бы до завтрашнего утра.
Девушка зажмурилась и замерла — и он начал вливать в нее крохи силы, ощущая, как сожжённые храмовым напитком голосовые жилы восстанавливаются, вновь обретают эластичность...
В глазах потемнело, и Макс пошатнулся — Венин рванулась к нему, подхватила, придержала, пока он приходил в себя. Голова кружилась, запах крови резал ноздри, душу выворачивало, так резал.
— Помоги мне выйти, — просипел он. И потом, как она дотащила его до выхода, долго стоял на легком ветерке, потекшем с гор, остывая и приходя в себя.
Когда Макс вернулся в дом, Богуславская уже спала, накрывшись покрывалом и отвернувшись к стене. В комнате горела тусклая лучина на столе. Далин, молчаливая и тихая, постелила ему на кровати, а принцессе — на лавке напротив, и сейчас ждала его у постели.
— Иди, — Тротт говорил едва слышно, но принцесса заворочалась, засопев и поворачиваясь к ним лицом. Покрывало слетело на пол, сорочка сбилась, обнажив плечо и по-девичьи налитые коленки, а Алина, повозившись немного, снова мерно задышала, чуть запрокинув голову.
Далин успела дойти до двери, когда он сжал сухие губы и позвал:
— Принеси мне еще молока. Пить хочу.
Слепая ушла, лучина почти догорела, и Макс, лежа на кровати, смотрел на нее и думал, что нужно встать и затушить. Но в ноздрях еще щекотало отзвуком кровного поиска, а крошечный огонек бросал тени на колени девушки, лежащей напротив, на тонкие щиколотки, на кисть, закинутую за голову — и угадывались под сорочкой очертания груди, и все это царапало, злило, раздражало до боли в висках.
Далин зашла с кувшином — спускалась за ним в погреб, — мягко прошла к кровати, наклонилась, протягивая его Тротту.
— Спасибо, — буркнул он мрачно, садясь и принимая кувшин. Отпил, наклонился, ставя его на пол, и привлек Далин к себе.
— Ни звука, — сказал он, по бедрам поднимая ладонями ее юбку. Женщина от неожиданности вцепилась в его плечи руками. — Тихо, Далин, тихо...
Лучина заморгала, высвечивая светлые вихры и чуть приоткрытые полные губы — и погасла. И Тротт закрыл глаза и увлек Далин на кровать.
Алина, так уставшая за этот долгий день и от целой кучи противоречивых впечатлений, заснула на удивление быстро. А проснулась от странного звука — проснулась, не открывая глаз, неохотно выплывая из сонного марева. Пахло гарью, деревом и чем-то терпким. Звуки, разбудившие ее, постепенно обретали четкость, окраску.
