| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Куча мусора возле дальней стены вдруг да 'оживает', словно наружу из недр земли лезет гигантский крот, летят в стороны ветки, слежавшийся снег и различные отбросы. Вот и наш Эжен Франсуа Видок собственной персоной, вид прямо скажем, непрезентабельный у будущего начальника парижской тайной полиции, но ради дела приходиться идти и такие жертвы. А чем он собственно тут занят, неужели выслеживает важного преступника?
Хриплая нецензурная брань слетает с уст Видока, он и промок до нитки и неудача — полдня сидел в засаде, караулил Булочника и все труды пошли коту под хвост. Перед глазами все еще маячит широкая спина одного из парижских 'авторитетов', главарей городского преступного мира, и бывший солдат вновь и вновь 'прокручивает' в голове несостоявшуюся стычку. Знать бы заранее, что Булочник на свидание с любовницей придет не один, а прихватит с собой пару своих боевиков, да видно не судьба Эжену сегодня, 'мокрое' дело не вышло. Не ради ареста он сидел под кучей хлама, смысла нет — у всех более менее значимых фигур есть покровители 'наверху'. А Булочник уж очень мешал продвижению наверх, полиция полицией, но голубая мечта Видока в ту пору — подгрести весь преступный мир Парижа под себя, и с чего-то надо было начать.
Нет человека и нет проблемы, старая житейская мудрость, вот и попытался он, но не смог. И палец его уже давил на спусковой крючок, и ствол смотрел в спину одного из 'быков', но что-то в последний момент удержало от нападения. С тремя противниками он на войне бы справился при удаче, но тут не рискнул. За последние годы Эжен стал осторожен, опыта прибавилось, только потому жив, свободен до сих пор и есть перспектива на будущее. Здесь не как там в кавалерии, были добрые времена, приятно вспомнить на досуге за стаканчиком крепкой водки. Ветер в голову бьет потоком, никаких колебаний, все сомнения и страх выдувает только в путь, конь дрожит под тобой от нетерпения. Идем галопом, скорость дикая... лихая атака эскадрона на ощетинившееся штыками австрийское каре. Хорошему бойцу наплевать сколько там 'их', на всех хватит и еще останутся, лишь бы лошадь не подвела, да сабля не сломалась. Не зевай капрал, налетай коли, руби, стреляй смело, и победа всегда с нами. В столице же правит бал трезвый и дотошный расчет, чуть оплошал и конец тебе Видок, верный товарищ не спасет, не отобьет клинком направленный в твою голову удар. Нет тут 'друзей-товарищей' в принципе, каждый за себя старается, никто прикрывать не будет.
Подготовился он к рандеву хорошо, но только на одного противника, заявились трое и все же шансы были. Двуствольный пистолет английской работы его еще не разу не подводил, две пули для подручных Булочника, с шести шагов он бы не промахнулся, а затем и кинжал в ход. Если бы, да кабы... хорошая возможность намечалась подмять под себя целый район, убрать бы проклятого Булочника, но не вышло. Он осмотрел и проверил оружие, тихий щелчок механизма, левая полка открыта, порох сухой и значит — все в порядке. Правый замок открывается с подозрительным скрипом, так и есть... влага попала, он рассчитывал на два выстрела, а вышел бы только один. Вечная проблема как не бережешься, а в нужный момент происходят такие неприятности, а он ведь и замки плотно обернул промасленной бумагой и все равно вода нашла себе дорогу. Остается благодарить провидение, иначе несостоявшаяся схватка закончилась бы не в его пользу — один против двух при самом удачном раскладе.
Известная беда у всех бывших солдат, подавшихся сдуру в криминальный мир. Сменили крутые рубаки саблю на короткий клинок, и тут выясняется, что конкурировать с местными подонками, что буквально 'с ножом в руке' родились, чрезвычайно трудно даже хорошему фехтовальщику. Так и Видок рассчитывал в тот вечер скорее на пулю-дуру, кинжал сгодится на добивание. Не факт, что получилось бы справиться одной лишь сталью с Булочником, хоть тому уже за пятьдесят, возраст солидный. Прозвище 'авторитета' произошло совсем не от профессии, а от любимой его присказки: 'Платить будешь, или булки раздвинешь?', а так — вполне серьезный противник в бою, в прошлом — мясник и орудовать ножом умеет.
Что теперь делать Видоку? Плюнуть, помянуть в сердцах добрым словом всех кого стоит, сунуть пистолет за пояс и тащится домой. Еще в довершение всех бед и дождь пошел пополам со снегом, холодный осенний, вода с небес так и льет.
Путь предстоит долгий... ветер с силой врывался в узкие улочки предместья; белесый, дрожащий свет фонарей, качавшихся под его порывами, отражался в грязной воде, текущей посреди покрытой слякотью мостовой. Обшарпанные дома слепо смотрят на улицу своими немногими окнами в трухлявых рамах почти без стекол. Темные крытые проходы по сторонам ведут к еще более темным, вонючим лестницам, настолько крутым, что подниматься по ним можно было лишь с помощью веревки, прикрепленной железными скобами к сырым стенам. На первых этажах иных строений размещаются разного рода сомнительные лавчонки. Кого только нет — от угольщиков, старьевщиков, торговцев требухой или перекупщиков завалявшегося мяса, до скупщиков краденого. Фонарь на всю центральную улицу один и тот где-то далеко впереди, едва виден огонек сквозь струи дождя.
Кругом решетки и замки как в тюрьме, откуда совсем недавно выпустили Эжена. Хоть и торгуют тут неважным товаром, но куда деваться — район самый что ни на есть воровской.
Дело к ночи, дождь разошелся, теперь поливает как из ведра, сильные порывы ветра с водяными струями хлещут как бичом по стенам домов. Надо торопиться — территория чужая и враждебная, и полицейскому агенту здесь лишний раз появляться не с руки, могут и прибить ребята все того же Булочника. А тут еще старая рана на ноге дает о себе знать, противная ноющая боль... словно иглу в мышцы вонзили. Спасибо полковому лекарю, что лечил нижних чинов у них в части. Та еще вечно пьяная скотина, выковырял горе-эскулап кое-как австрийскую пистолетную пулю трясущимися руками, а дальше — 'Гуляй солдат и так заживет!', даже не перевязал толком.
Сто раз он уже собирался покончить с такой жизнью, набегался по молодости и хватит — пора остепениться, да он уже почти завязал, но проклятые 'фараоны' снова взяли в оборот. Видок снова вспомнил события годовой давности, что внезапно прямо из камеры смертников привели его в ряды славной парижской полиции. Нет, не убивал он того морячка и в мыслях не было, он же не 'мокрушник'. Приходилось кровь проливать ранее, пару раз было но по делу, можно сказать — самозащита. Бывают ситуации, когда 'или я его или он меня', и на войне случалось, но там по приказу, а дуэль и вовсе не считается.
В такой же вот вечер они с тем матросом сидели и пили в кабаке, как лучшие друзья, с людьми Эжен сходился быстро. Какая-то девка вроде бы еще была с ними, вертелась рядом. Лица случайной ночной 'подруги' он так и не запомнил, только внушительные дебелые 'сиськи' выпирающие горой из лифа — попеременно они с морячком ее тискали и за грудь и за другие места. Собирались они продолжить банкет в борделе, да перебрал в тот вечер Видок немного, изредка с ним такое происходит и отключился. Разбудили его уже утром, и первое, что увидел он едва продрав опухшие глаза — сияющую мерзкую рожу комиссара префектуры, Жавер уже тут как тут.
-Ну что сынок попался? Давно ли был грабителем, а теперь стал убийцей?
-Ммм... я то тут при чем ваше превосходительство?
-А чей это нож? Мы уж проверили пока ты дрых, входит только в твои ножны, так что колись дружок.
Пока он опьяневший спал, моряка кто-то успел зарезать, тело прямо под столом и лежит... в заведениях на окраинах столицы и не такое бывает. Скорее всего — приревновал его любовник или дружок той самой девицы. С рассвета набежала полиция, явился комиссар и узнал старого знакомого. Далее все просто — им надо срочно найти убийцу и закрыть дело, а тут как назло Видок в руки полицейским угодил, как не воспользоваться случаем? Явно все подстроено, взяли полицейские его нож и в крови вымазали, теперь и доказательства есть для следствия. Кабатчик версию полиции подтвердил и дал показания, что 'эти двое' ссорились и чуть до драки не дошло... Действительно, хватил разок он сгоряча морячка по морде и сам в ухо получил ответный удар — обычное дело между друзьями, только кто теперь поверит.
Суд, приговор... если бы не скотина комиссар то ограничились бы каторгой, но Видок шел как рецидивист, а значит — гильотина. Он подал прощение на имя императора, выразив готовность 'кровью искупить', пусть отправят его рядовым в действующую армию... оставили без ответа. Год мучительного ожидания в одиночной камере, когда каждый день может стать последним. И чудо — вместо эшафота конвой ведет его к Самому на аудиенцию! Нет, не к Бонапарту, а к Жозефу Фуше, министру полиции... не бог, так хоть архангел его. Поговорили они по душам как земляки, оказывается 'папа' Жозеф его до сих пор не забыл, хоть столько лет прошло. Удивительное дело сколько известных людей вышло из маленького провинциального Арраса: и Робеспьер, и Бонапарт, и Фуше и еще куча народу там отметилась. Словно Аррас — Мекка у турок, все там побывали!
-Помню, помню тебя... Кружку для подаяний у меня в приходе кто увел? Не ты ли часом?
-Так ваше превосходительство, по молодости же шалил... простите.
-Ладно, будем считать, что случайно вышло. Я выпросил для тебя у императора помилование, теперь ты мой должник по гроб... отработаешь.
Так вот и вышло, разминулся Эжен с жестокой девкой гильотиной, и теперь свой человек в префектуре. Официально пока не оформили его и даже жалование не положили, но министр обещал создать специальный отдел для земляка. В данный же момент Видок работает посредником между министром полиции и криминальным миром. Случиться громкое, 'резонансное', как сказали бы в ХХ-ом веке дело, так его сразу же и подключают. Недавно была дерзкая кража королевских драгоценностей из Лувра, Фуше приказал — вернуть! Пришлось Эжену идти к заправилам парижского дна и доводить до них 'волю партии'. Собрались деловые люди по этому вопросу сходку прикинули, что и как и пришли к выводу что стоит прислушаться, иначе начнутся репрессии и уже налаженный бизнес пойдет прахом.
Вот тогда то и запала в голову Видоку идея-фикс, использовать служебное положение, что бы подмять под себя весь парижский криминал... да только не такая уж это простая задача, как сперва показалось.
Мечты, прожекты... ну их к черту пока он шел домой, хромая по холодной уличной грязи, так уж неоднократно раскаялся в прежних намерениях. Были бы деньги, так послал бы он к чертям и 'папу' Жозефа и старых дружков-приятелей, уехал бы в провинцию или лучше даже — податься за границу, там точно не достанут.
Зайти теперь в кабачок, да пропустить стаканчик крепкой, дерущей горло виноградной водки, естественно желание промокшего до нитки человека. Какое там, он уже миновал по пути пару 'заведений', но их призывные огоньки не для него... Вход франк, а выход — десять, хорошо если еще так выйдет, его же с учетом нынешнего статуса скорее всего и вообще вынесут оттуда вперед ногами. Для парижской 'братвы' он теперь — Иуда, лишь немногие, самые предусмотрительные и осторожные по старой памяти поддерживают с Эженом хорошие отношения. С остальными же... только деньги вперед, иначе и знать не желают, а раньше был он везде принят, везде был свои человеком.
Дошел наконец он наконец... вот сюда можно сунуться, это местечко — нейтральное, или по крайней мере не под Булочником состоит. Кабак 'Белый аист', расположен почти на самой границе квартала, занимает нижний этаж высокого дома, фасад которого прорезан двумя длинными окнами. Над дверью, ведущей в темный сводчатый проход, висит продолговатый фонарь, на треснутом стекле которого выведены красной краской следующие слова: 'Пускаем переночевать'.
Пара ступенек вниз, дверь открыта настежь и ночной гость попадает в обширный зал под низким закопченным потолком с выступающими черными балками, скудно освещенный красновато-желтым светом дешевой масляной лампы. На оштукатуренных стенах видны кое-где непристойные рисунки и разного рода надписи. Пол земляной, но утоптан до твердости гранита, кое-где видна солома, подстилка для упившихся в хлам посетителей. Такое ложе только для своих и 'постоянных' посетителей, чужих же без особых церемоний выкидывают на улицу. По бокам зала расставлены шесть столов, есть так же как и простые деревенские скамейки для посетителей, в глубине видна тонкая перегородка, отделяющая закуток для особой публики. По правую руку от входа самое привлекательное место для большинства парижских оборванцев — дверь на кухню. Слева от стойки выход в коридор, который ведет в 'нумера', где постояльцы за скромную плату могут провести ночь. Женщину в комплекте услуг клиенту не предлагают, но администрация не чинит ни каких препятствий, веди с собой хоть целый гарем.
Видока здесь еще не забыли... приятная неожиданность — выпивка за счет заведения, очень даже кстати, с наличность у него определенные проблемы. Ничего не изменилось здесь, пока он год на нарах отдыхал, все те же знакомые лица. За стойкой хозяйка, точнее жена хозяина, дело тут ведет месье Люк, или 'папаша' Люк, как обычно называют владельцев таких заведений, его пока не видно, может быть на кухне сидит и дегустирует блюда.
Хозяйке лет за сорок. Она высока ростом, крепка, дородна, красноморда, а на подбородке ее торчат жесткие волоски, не мешало бы мадам побриться. Ее толстые руки и широченные ладони говорят о незаурядной силе, по слухам бой-баба временами поколачивает муженька, она же и штатного вышибалу работает. Поверх чепца она носит старый красно-желтый платок и завязывает на спине скрещенную на груди шаль из кроличьей шерсти, подол ее зеленого шерстяного платья доходит до черных сабо, не раз опаленных на жаровне, что стоит у ее ног. Цвет лица у супруги папаши Люка смуглый с багровым румянцем, говорящим о систематическом злоупотреблении алкоголем. Стойка отделана по последней моде, как в лучших местах — цинк, целый лист ушел на покрытие столешницы. Могучий питейный арсенал всегда к услугам страждущих — жбаны с набитыми на них металлическими обручами и разной величины оловянные кружки, рота стаканов зеленого стекла — посудой меньшего объема здесь не пользуются. Рядом на полках бросаются в глаза несколько бутылок в виде фигуры Императора во весь рост. Налитые в них розовые или зеленые напитки с примесью спирта известны у специалистов под названием 'Идеальная любовь' и 'Утешение'. Жирный черный кот с желтыми глазами, свернувшийся клубком возле хозяйки прямо на стойке между кружками, кажется хранителем этих мест.
Народу в основном зале собралось немного, всего ничего... загулявший богатый арендатор-фермер с двумя шлюхами и некий неопределенного возраста 'вьюноша' бледный, скорее всего сутенер. Видок сразу же и определил — глаз наметан, кто такие, чем заняты и главное — как закончиться для деревенского дурня приключение в столице. Через час-другой мужик будет валятся в канаве на задворках раздетый до исподнего и обобранный своими 'дамам' и их покровителем. Водки с табаком крестьянину уже поднесли, видно с первого взгляда, глаза мутные как у селедки — 'поплыл' клиент и скоро 'созреет' окончательно. Пока он еще чего-то там кричит и пытается даже лапать девок, но участь его уже решена. В другое бы время Эжен пресек намечающееся преступление, или хотя бы прогнал прочь компанию — нашли место сволочи, здесь нельзя, но не сегодня — он не на службе. Придется оставить как есть, пусть мужик и дальше гуляет, немного ему уже осталось, а молодой 'кот' в синей блузе в углу курит трубочку и делает вид, что пьет водку.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
