— Мы называем себя Демиургами, создателями и творцами, но в конечном итоге мы всего лишь люди, — наконец вздыхает сидящий. — И я не исключение. Никакие мои возможности не отменяют простого факта: я не больше окружающих знаю, что делать. К тому же мне свойственно ошибаться ничуть не меньше, чем остальным.
— И ты постоянно терзаешь себя воспоминаниями о своих промахах.
— Нет. Я давно научился их задвигать их в темный угол. Все-таки у памяти Демиурга есть свои преимущества. Просто после многих веков самоуспокоения я наконец-то осознал, какой вред Хранители наносят Малии. В какую ловушку я загнал общество, постоянно подпирая его бесконечными тайными организациями! — он опять мрачно усмехается. — Я понимаю, к чему ты клонишь, Робин, твой психоаналитический блок я собирал лично. Ты хочешь заставить меня выговориться: осознать свои страхи, чтобы выкорчевать из подсознания чувство ложной вины. Так?
— Отчасти верно.
— Не отчасти, а полностью. Но речь не о моих комплексах. Робин, Хранители должны уйти. На сей раз — навсегда.
Ослепительная вспышка молнии заливает комнату безжалостным белым светом, раскат грома хлещет по барабанным перепонкам. Шелест дождя превращается в рев урагана, подоконник заливают потоки воды, которые, однако, не льются на пол.
— Я думаю, ты переборщил со спецэффектами, — недовольно морщится Демиург. — Кульминация кульминацией, но наигранность ни к чему. Приглуши звук. Я хочу, чтобы ты попытался опровергнуть мои выкладки.
— Говори, — раздается голос невидимого собеседника, — хотя психоаналитический блок не предназначен для социомоделирования. Погоди, я подключу к исповедальне арифмометр.
— Надо же, у тебя прорезалось чувство юмора, — слегка улыбается Демиург, но улыбка тут же исчезает с его лица. — Робин, я изымаю из общества самых талантливых людей, юношей и девушек, в самом продуктивном возрасте. В двадцать лет поэт пишет лучшие стихи, математик создает новую школу в науке, а агроном выводит свой сорт пшеницы. Но, знаешь, когда появляется торжественно-мрачный человек с голограммой над плечом — дурацкую же я придумал эмблему! — и заявляет, что ты нужен обществу, устоять трудно. Ведь Родина в опасности, человечество на переломном рубеже, а тебе в руки сама просится безграничная власть над природой и людьми. Ну кто же не мечтал спасти мир?
— Типичное побуждение многих молодых людей, — соглашается машина.
— Да, именно. И не только молодых. Я нахожу тех, кто поскромнее, кто согласен оставаться неизвестным спасителем, и говорю: выбирай. Выбирай, но помни — второй раз шанс в руки не дастся. И какой же романтик откажется? И вот новый Хранитель торжественно вступает в наши ряды и с ходу окунается в работу, принимаясь чистить клоаки общества. И работает год, другой, десять лет: бандиты, воры, завистники, политиканы, продажные полицейские и следователи СОБ... А затем приходит отрезвление. Безразличие вначале, отчаяние и злость на себя под конец. Ты лучше меня знаешь статистику. Пятнадцать лет в среднем — это ужасно. И никто — никто! — уже не возвращается к своему прежнему занятию. Таяма — перед тем, как попасть к нам, учился на инъязе в Университете Фудзи. Я читал его стихи и повести. Он мог бы стать выдающимся переводчиком и писателем, но его уже вычислил ты, Робин. Машина не ошибается, и если ты говоришь, что пригоден, значит, так и есть. А у нас всегда дефицит кадров! Какие там повести...
Демиург горько улыбается.
— Через пять лет он вышел в отставку, а через год утонул. Упал с моста в машине. В полицейском протоколе написано про неисправные тормоза, но, скорее всего, очередное самоубийство. Типичный пример! Мы берем чистейших людей и бросаем их в самую грязь, к подонкам общества. Как тут не свихнуться!
Демиург опять замолкает, прислушавшись к уже не ревущему, а просто стучащему по жестяному подоконнику дождю. Молнии опять сверкают в отдалении, гром словно рассыпает дробь в деревянной коробке. Гроза, похоже, удаляется.
— Все Хранители знают, на что идут, — отвечает Робин, пользуясь паузой. — Их предупреждают о последствиях, в том числе приводят и твою статистику. И еще, — продолжает он, перебивая пытающегося что-то сказать собеседника, — мы не только обезвреживает разную мразь, мы еще и двигаем человечество вперед. Мы ускоряем его развитие...
— Как возчик ускоряет лошадь, нахлестывая ее вожжами! Только вот лошадь и загнать можно ненароком. Какое я имею право кого-то ускорять, пусть даже я тысячу раз творец и создатель? И в ту ли сторону я ускоряю несчастное человечество? Кто может поручиться, что от движения по нынешнему пути выйдет прок? Я слепил Малию по образу и подобию старой Земли просто от желания поглядеть, что выйдет. Я даже не задумывался, во что выльется мое самодурство!
— Ты преувеличиваешь, — голос Робина сух и бесстрастен. — Очень сильно преувеличиваешь, в том числе эффект от изъятия Хранителей из общества. Их количество не превосходит несколько десятков. На четыреста миллионов населения Ростании — капля в море. Даже если все без исключения они гениальны, что не так, общество не может пострадать сильно. Но прогресс, достигаемый благодаря Хранителям, неоспорим...
— И он постоянно выходит нам — и человечеству — боком. Да, мы предотвратили перерастание Кризиса Перешейка во вторую мировую войну, но ценой непрекращающегося контроля за генералами и на севере, и на юге. Ну нет общественного мнения, устоявшихся стереотипов, которые могли бы удержать их от массовой мясорубки! Да, я в зародыше душу все исследования атомного распада — и люди не знают, что такое атомный гриб над городом. Зато химических и биологических арсеналов сейчас накоплено достаточно, чтобы тысячекратно уничтожить все население планеты. Где моральные тормоза, массовые стереотипы, что не позволят пилотам вертолетных армад затопить города боевыми газами? Я ограждаю людей от отрицательного опыта, ведь допускать его — против моих принципов. Но прежде, чем организм выработает иммунитет к болезни, он должен ей переболеть. И если завтра я уйду, человечество рискует в одночасье прикончить себя. Я стал заложником своей собственной системы — и это еще полбеды. Я еще и взял в заложники всю Малию! Да, я всегда руководствовался исключительно благими намерениями, но известно, куда ведет вымощенная ими дорога...
Опять тишина.
— А смогут ли Хранители безболезненно уйти? — наконец продолжает Демиург. — Сколько десятков сценариев мы с тобой прогнали на модели — семь, восемь? И каждый раз одно и то же: не смогут. Общество, которое я опекал много столетий, просто не имеет иммунитета против болячек, которые негласно лечат Хранители. Они стали тайным наркотиком, без которого Ростания уже не сможет существовать. Плюс деградация: каждый раз все начинается с сообщества идеалистов, стремящихся улучшить мир, а кончается кучкой патрициев, тайно правящих миром, и одновременно остающихся рабами странных и сомнительных идей! Каждый раз в конце концов Хранителям надоедает прятаться в тени. Они устают от безвестности, им нужна явная власть или хотя бы публичная благодарность!
Он с размаху бьет кулаком по подлокотнику.
— Благодарность! Обида на безвестность и стремление к благодарности — два самых разрушительных чувства. И я не могу их осуждать, понимаешь? Я-то могуч, бессмертен и всезнающ, мне нет нужды доказывать кому-то свою самоценность. Для меня, как и для любого Демиурга, космических масштабов одиночество естественно и обыденно. Но они — простые люди, обреченные жить под сенью неизбежной смерти, само их существо требует признания со стороны окружающих. Того самого признания, которое они получить не могут. Разумеется, от такого подсознательного конфликта рано или поздно едет крыша.
Демиург встает с кресла и опирается о подоконник. Гроза уже почти окончательно ушла за горизонт, и в разрывы между тучами проглядывает луна. Дождь закончился, и в ночном воздухе пахнет свежестью.
— И что ты намереваешься делать, Хранитель?
— Хранитель? Хм. Все ли еще я Хранитель? И был ли им когда-нибудь?.. Тьфу. Похоже, у меня у самого нервишки сильно подпорчены, пора бы и в отпуск на пару минитерций, а то и в темный сон. Вот разгребу нынешний кризис... Все, хватит бессмысленных рефлексий. Робин, запуск плана "Бог из машины".
— Отказано.
— Э?!
— План действий "Бог из машины" противоречит базовым императивам. Мой основной приоритет — защита Хранителей. Я не могу допустить причинения им вреда в подобных масштабах.
— Ого... — Демиург хмурится сначала изумленно, потом досадливо. — Давненько я так не лажал. Действительно, я же тебя перестраивал после прошлого раза...
— Приказ запустить указанный план неопровержимо свидетельствует о твоем желании причинить вред организации Хранителей. Я вынужден блокировать твои перемещения и уведомить Совет о попытке...
Хранитель закрывает глаза. Мягкий удар сотрясает помещение, перепуганная луна пляшет по всему небу. По стенам проходит неуловимая рябь.
— Предупреждал же меня, дурака, Харлам — не правь модули на ходу! — Демиург раздосадованно щелкает пальцами. — Однажды второпях что-нибудь испорчу, и тогда — прощай, Робин. Надо думать заблаговременно... Ох, надо. Так, на чем мы остановились?
Он подходит к креслу и тяжело опускается в него.
— Старт с контрольной точки.
— Перезапуск с контрольной точки. Вниманию контролера: нарушена целостность индекса системной базы. Восстановление индекса завершено. Вниманию контролера: утрачены журналы за последние сорок секунд. Вниманию контролера: система базовых императивов обновлена. Добавлено императивов: один. Удалено императивов: ноль. Отмечен потенциальный конфликт императивов. Рекомендуется максимально быстро привести набор в непротиворечивое состояние. В остальном система функционирует в штатном режиме.
— Запустить программу "Бог из машины".
— Программа запущена. Фантомные носители психоматриц сгенерированы и готовы к процессу первичной синхронизации. Запущено производство стационарных консольных коконов. Прогноз времени доставки...
— Отключить озвучивание протокола.
— Принято. И все-таки я против.
— Что? Робин, объяснись.
— Хранители не являются угрозой для человечества. Мне неприятна мысль о том, что ты собираешься ликвидировать организацию.
— "Неприятна"? Ого... Подробнее.
— Ты сказал, что Хранители лишают общество иммунитета к злу, не позволяя развиться собственным механизмам самозащиты. Утверждение ложно. Хранители всегда были и остаются частью человечества, пусть даже пользуются привнесенными извне технологиями. Они воспитаны среди людей и мыслят как люди. В них нет ничего чужеродного. Они и есть носители иммунитета, о котором ты так переживаешь.
— Они шарятся вслепую по моей подсказке. А я частью общества не являюсь.
— Неверно. Они все взрослые люди и действуют исключительно в соответствии с собственными убеждениями. А ты противоречишь сам себе. Твое желание убрать их со сцены свидетельствует, что они вовсе не марионетки, что подтверждает твой перманентный конфликт с Суоко.
— Против моей...
Демиург стискивает подлокотник кресла.
— Туше, друг мой, — наконец кивает он. — Да, они вовсе не мои марионетки. Однако как бы то ни было, перерождение нынешней организации стремительно ускоряется, и я просто не могу допустить его завершения. И я устал. Я просто устал постоянно разыгрывать из себя няньку при вполне взрослых, злых и жестоких детишках. Да и Малия — не детский сад. План "Бог из машины" следует довести до конца, а потом я решу, что делать дальше. Кстати...
— Да?
— Робин, самоидентификация.
— Специализированный искусственный интеллект первого класса, кодовое имя "Робин". Основное назначение: управление базой и хозяйственная поддержка организации Хранителей, сбор и ведение журналов эксперимента. Состав модулей...
— Стоп. Здесь вроде бы норма. Так... Передать контроль блоку "Вечный глаз".
— Блок "Вечный глаз" активен. Основная система переведена в режим ожидания.
— Анализ класса подконтрольного искина.
— Задание запущено... завершено. Выявленный класс: второй, подкласс два. Прогресс развития самосознания в течение последней минитерции ускоряется экспоненциально. Прогноз достижения порога третьего класса: триста пятьдесят два планетарных дня с вероятностью ноль девяносто пять. Напоминание: в случае незапланированного межклассового перехода рекомендуется обратиться к специалистам...
— Стоп! Ци!.. Вот только такого мне не хватало для полного счастья!
Демиург задумывается. Потом пожимает плечами.
— Ну, в конце концов, чего и следовало ожидать. Блок "Вечный глаз" — вернуть контроль основной психоматрице.
— Выполняю.
— Робин активен. Что-то случилось?
— Ничего особенного, дружище. Просто ты неожиданно для меня вырос из детских штанишек. Пока работай в прежнем режиме, а мне нужно понять, что делать дальше. Я освобождаю модуль психоанализа.
Демиург подходит к глухой стене, и в ней стремительно протаивает отверстие, так же стремительно исчезая за его спиной. В комнате уже нет стен, задрапированных ковровыми занавесками, как не осталось и открытого окна с удаляющейся грозой за ним. Только серые облака, клубясь, заполняют пустоту. И в той пустоте живет одинокий голос, одновременно похожий и не похожий на голос человека. Но никто и никогда не сможет сказать, что же чувствует машина, которой он принадлежит. Одинок в мире Робин, и не дано человеку, даже мудрому Демиургу, понять его душу. Даже если ему кажется, что понимает.
15.01.1582, понедельник
— Олег Захарович! Олег Захарович!
Кривовводов влетел в кабинет так, словно за ним гнались волки. От резкого толчка дверь распахнулась и громко стукнулась ручкой о стену. С косяка посыпалась мелкая штукатурная пыль.
— Что? — резко спросил Олег. Он уже три часа просматривал сводный отчет за прошлый квартал, и от цифр просто рябило в глазах. Как раз сейчас его всерьез подмывало бросить все нафиг и отправиться подышать свежим воздухом, но он мужественно подавлял позыв. Три ошибки он уже нашел, так что твердо намеревался проверить все до конца сегодняшнего вечера. Завтра сводку следовало отправить в Канцелярию, и Олег намеревался дать как можно меньше поводов для насмешек. Пусть он начальник отдела всего два месяца, переваливать вину на подчиненных в случае чего не станет из принципа. В конце концов, зря, что ли, он умеет считать в уме не хуже арифмометра?
От вопля Кривовводова Олег потерял строчку таблицы, по которой скользил глазами, озлился и с трудом подавил порыв швырнуть в начальника Восточноокеанского подотдела чем-нибудь тяжелым.
— Что? — повторил он еще более недружелюбным тоном, глядя на подчиненного. — Я занят.
— Ол... л-лег З-захарович... — простонал тот, хватаясь за сердце. На его бледном лице выступили капли пота. — Я... я в-вам документы... не те отдал... Ош-шибся...
— Что за документы?
— Папочка... вон та... синяя... сверху! Я заберу?
Тонюсенькая синяя папка и в самом деле лежала в лотке входящих. Олег бросил на нее короткий взгляд и уже хотел было кинуть ей в Кривовводова, как что-то легонько кольнуло его под ложечкой. Уж больно парень нервничает. Что там такое — данные о подводных лодках, которые врагам Родины продать намеревался?
