Троя на двоих

Барса вообще была странной столицей графства. Она спокойно, довольно спокойно, без надрывных воплей и трагических телодвижений приняла главенство Арагона. При этом — Барса оставалась, пожалуй, самым развитым городом Пиренейского полуострова — она была королевой в экономическом смысле, никто не сомневался в этом — Барса была лучшей. И жизнь каталонцев была много лучше и чище, чем у всех пиренейцев.

Несмотря на общие черты, характерные для всего Арагонского королевства в целом, Арагон и Каталония значительно отличались друг от друга. Арагон был одной из самых экономически отсталых областей Пиренеев, не просто с преобладанием натурального хозяйства, но оно было на примитивном уровне древнего Рима. Все как бы застыло на этой земле. Каталония, наоборот, представляла собой одну из самых развитых в экономическом отношении областей Пиренейского полуострова. Однако в составе Арагонского королевства политическое преобладание приобрёл именно Арагон, что объясняется большой политической мощью феодалов Арагона. Это был потешный парадокс — феодалы Арагона гнобили своих нищих пейзан и торчали от своей крутости — надо же! Они абсолютные боги для нищих и убогих. А вот барселонская знать, каталонская знать мирилась с самоуправством и сознательным достоинством довольно зажиточного крестьянства и городских мастеровых — и знать жила богаче. Потому что уровень жизни был на порядок выше. Там вопрос не в дурацком походе был, просто Барса была воротами, многие века широко раскрытыми в мир! И мир любил Барсу — она тоже могла удивить своими штучками — испанцы по железу и стали, к примеру, работали так, что слава о них на весь мир шла со времен древнего Рима. Были в Барселоне товары и ценности отличные. Расположена она было хорошо, очень удобно было всем — Барса стала неким нейтральным порто-франко — местом, где не вытаскивали свои проблемы и давние претензии из кошелей. Сначала делали дела, а потом уже искали давнего противника и конкурента в море.

Вот и сейчас, на время затаились претензии и обиды, все сделались осторожны в выражении чувств и приветствий, большой отряд несколько дней собирался в большом городе, и все успели отвесить друг другу величавые поклоны и улыбнуться, стиснув зубы от ненависти. Ненависть была хорошая, многогранная, ведь питалась злорадством не столько к окружающим конкурентам, сколько к наглым сволочам и предателям, которых опять надо мечом наказать и отмстить за дерзкий набег.

Альфонсик обожал пиры и турниры, и любовниц и трубадуров, воспевающих его мужественный облик — с ямочкой на подбородке, знаком несомненной твердости и непреклонности характера. Но Альфонс Фердинандович Трастамара также нес в себе кровь тех Трастамара, которые обожали войну ради войны, и случались у него вспышки боевой ярости буйной, непокорной, умел он жить упоением в бою. И ближайшие его друзья были такие же, дети старых, славных родов, которые уже несколько веков стояли на защите Европы от удара арабов — мерзких иноверцев.

Педро де Вальсека, Игнасио граф Рибагорса, Хуан граф Ургелла и Альфонс Трастамара были друзьями с детства. Больше их было, но немногие погибли уже, оставив всем напоминание: война не игрушка. Немногие этим летом не смогли оторваться от дел семейных и фамильных — сволочи и негодяи, пропустить решили такую веселую затею! И без них обойдемся, меньше лишних — больше славы достанется на каждого. Дворяне с королем и канцлером Барселоны Ферреро де Гуальбес, стояли в порту и радовались новому дню. Канцлер был рад тому, что войско вовремя покидает его город — изрядно золота спустили в этот раз молодые господа, теперь будем ждать возвращения. И скандалов было немного, и безобразничали молодчики в меру, Альфонс отличный король, и Сардинию надо примучить назад к власти Короне. Как же мы без их сыров! А кораллы! Бездельники и неумехи сардинцы и сардинки только и способны нырять в море, и добывать великолепнейшие красные, сочные цветом, кораллы, которые напоминают, что они 'кровавы' — ах, как хороши. Но только мастера Барселоны способны превратить их в настоящие ценности: всем были известны и четки коралловые, и особые барселонские миниатюрные образки-картинки, где без кораллов никак не обойтись.

Четырнадцать крепких кораблей несли почти тысячу человек, среди которых было около пятисот двадцати идальго, чьи лошади редко плыли на одном корабле с хозяином. Специальные суда везли и лошадей, и припасы для людей, и корм для лошадей. Поплыли неторопливо и спокойно, веками изведанным маршрутом, морской дорогой войны, по которой еще древние римляне проплывали на запад, чтобы взять на гладиус непокорные племена Пиренейцев. И многие века уже воины не любили ноги колотить по дорогам. Зачем? Сел на корабль и пей-веселись, вспоминая былые бои. А на ночь пристали к берегу у реки — слуги разобьют лагерь, из ближайшего городка подтянутся простолюдины и торгаши со свежими припасами, вино своё — ему свежесть не нужна, оно возрастом ценимо. Можно размяться, позвенеть мечами, потискать бабенок по кустам. Жизнь хороша!

Плыли весело, вдоль побережья поднялись на север, потом на восток, в сторону Прованса и миновали Марсель — без каких-либо дурных глупостей, хотя правил Марселем брат врага, но Анжу был Валуа, свой, отличный парень, который обязательно бы присоединился к такому походу, если бы не уехал в Париж по делам рода. Да что смеяться? Мамой его противника в вопросе власти над Неаполем, мамой Людовика анжуйского была младшая дочь Хуанa Охотника, бывшего короля Арагона и Иоланды де Бар, внучки короля Франции Иоанна Доброго. Франция и Арагон давно уже были крепко повязаны — там вообще было такое переплетение родов и крови, что Лешка Зубриков однажды откровенно плюнул, перестал серьезно воспринимать эти королевские родственные связи, которые ничего не значили, если дело доходило до претензий на большую власть. Иногда он садился и не мог понять — а на самом деле, что значат эти разные королевства: у них как в двадцать первом веке сплошной Евросоюз.

Советники Валуа посчитали своим долгом посетить лагерь арагонского короля, и поделиться своим беспокойством по некоторым вопросам. Принесли они вести странные, неприятные — атланты были ненормальные, они уже натворили дел немыслимых и навредили короне изрядно. Пришел, увидел, победил — это понятно, но зачем же жизнь ломать побежденным? Зачем крушить города и всех прогонять с родной земли? Альфонсу сделалось нехорошо — вот уж странная докука, там что, города совсем разрушили? Да не бывает такого — кто рушит города? Их строить надо! Ничего не понятно... надо плыть, смотреть на все своими глазами — разберемся.

Войско чуть притихло, переживая предстоящую встречу с невиданными варварами и вандалами, спокойно преодолели пролив и доплыли до Корсики, где еще послушали воплей и возмущений и ругани в сторону амазонок — и немного развеселились, это нечто новое, это что же, как в древности? Амазонки... нехорошие вести о них шли — глупость какая — женщины взяли оружие и воюют. Бред! Но галантные рыцари позволяли себе некоторые вольности на войне и дружно хохотали: 'Посмотрим амазонки насколько крепки ваши щиты. Наши копья мощны и вздернуты вверх! Раздвигайте ножки, мы идём!'

Окрестности Ористано окончательно всех успокоили и охладили: знатные воины видели войну, знали все её лица, но впервые все увидели невиданное — поле руин. Грязно работали атланты — не заботились о том впечатлении, которое оставляли после себя. Это вокруг Трои вся поверхность была сглажена, аккуратно и правильно выровнена, и это создавало эффект неестественной площади вокруг цитадели. В остальных случаях минеры работали по формуле рецепта — руины миной не испортишь. И взрывали все подряд, и создавали нагромождение таких хаотических завалов и развалин, что волосы на голове вставали дыбом. Увидеть такое было просто невозможно никогда и нигде в этой жизни. Представить себе скопление домов — это привычно и обычно и понятно. А теперь на миг вообразите, что все эти простые каменные и примитивные грубые коробки подбросить в воздух, и все к центру, чтобы образовалась некая куча мала из кусков стен, крыш, рваных от проемов оконных и дверных и воротных — жуткое и неестественное зрелище. Так выглядит один из закоулков Ада — точно так — хаотично и безобразно. Человек на хаотичность и всякие безобразия, созданные природой смотрит с неприязнью — никто не рад чащобе леса. Но хаос созданный руками человека — всегда вызывал не просто неприятие — эта мерзость всегда коробила сознание здравомыслящее.

И неспокойная ночь была в лагере Альфонса, хотя кое-как смогли успокоиться воины, слава вину! А вот кони были рады, они, конечно, чуть волновались, чувствуя рядом место гибели и страха и ужаса людей, но больше были довольны возможности покинуть тесноту трюмов и успокоиться, и насладиться чистой свежей водой и привычной едой, и порцией свежей зеленой листвы.

Утром отряд Альфонса отправился в поход по старой, многим известной римской дороге, чтобы на следующий день дойти до оплота этих варваров атлантов. Их ждали, им приготовили встречу.

Все было предусмотрено и продуманно, но самое забавное случилось с легатом Апфией, судьба словно потешалась над этой неутомимой в агрессивности персоной: каталонцы и кастильцы её обдурили! Оказывается, пока конница и пехота двинулась в поход по суше, корабли тоже отправились вдоль побережья, не остались они на западном берегу Сардинии — и верно, а чего им там ожидать на развалинах? На кораблях были припасы, на кораблях хранилось много чего полезного, и корабли двинулись вдоль побережья сначала на юг, а потом на восток, вдоль южного берега Сардинии. Чтобы тоже за пару суток спокойно доплыть до Каралиса. На ночь они встали на якорь в спокойнейшей природной гавани, у острова святого Антиоха, недалеко от бывшего городка Карбония. Понятно, что не было уже никакого городка, но спокойная гавань, в которую стекала небольшая речушка — все осталось на своих местах, и команда кораблей могла спокойно переночевать, чтобы с утра отправиться и поддержать своего короля в битве с мерзкими амазонками.

Апфия недолго металась — она рванула к себе карты, и носом там в них все перенюхала, переизмеряла пальцами, и в итоге выскочили из порта Каэр Бела три каракки. Апфия решилась на абордаж. Лешка покачал головой — совсем с ума сорвалась дерзкая фурия, но он не мог ей приказывать и запрещать работать — он правда не имел над ней никакой власти, хотя был сенатором Атлантиды. Так они решили — капитан первый после бога на корабле — это факт. Это как-то даже не подвергается никакому сомнению. Но попаданцы четко сразу установили и данные пределы командования для суши. Легат — первый после бога для своего военного объединения. В этом была жуть старых римских легионов, которым по факту плевать было на всяких сенаторов и прочих граждан Рима, плевать на знатность — они возводили в правители своих командиров и всё! Потому что они — легионеры. Апфия сказала — 'надо', и абордажники с амазонками засверкали глазами в предвкушении утренней резни. Совсем уж дурной Апфи не была, мальчики и девочки получали возможность хорошо выспаться перед атакой, и под утро, когда еще только просыпается солнышко — ударить по кораблям и судам арагонцев и кастильцев. И гранатами в люки, и гранатами в люки — все атланты предвкушали жуткое веселье. И утро его наступило.

В Барселоне у капитанов Виктора и Константина были отличные связи, город им нравился, и Ринат там своих парней пристроил, только Лешка работал со своей командой 'куда сенат пошлет'. Примерный состав, количество и качество экспедиции арагонцев Апфия узнала заранее. Пока Альфонс грамотно и верно шесть дней шел вдоль берега, вестники атлантов за пару суток — по прямой из Барселоны — дошли до Сардинии и все доложили точно.

Два десятка судов — это было много, но, с другой стороны — с какой стороны и как посмотреть. Можно взять гранату в руки, и смотреть сверху, с палубы, в проем люка в трюм, в котором залегли сволочи рабовладельцы — а все особенности жизни и политики арагонцев и кастильцев брат Алексус пояснил своей пастве, и не жалел красок, описав жизнь простых мирных людей под гнетом злобных дворянчиков, мучителей народа.

Тиха Сардинская ночь, ласково плещет нежным убаюкивающим шелестом вода залива древнего моря. В низине, у бережка небольшой реки, что несет свои чистые воды с гор, которые высятся чуть глубже на острове, так спокойно, так безветренно и удобно — почивать, отдыхать и наслаждаться часами лучшего сна — крепкого сна перед пробуждением, время которого близится. Как приближались лазутчицы атлантов. Тенями скользили в предутренних сумерках фигурки амазонок и ловкими призраками — на несколько мгновений, как ласковые любовницы, шаловливые затейницы, они приближались к стражникам и охранникам сна своих товарищей, и льнули к засыпающим бедолагам — такие вот они были отзывчивые и странные в доброжелательности девочки. 'Аве', — тихо шептали девичьи губки недоумевающему и ошалелому мужчине, приветствуя гостя на своей земле, и тут же прощались с незваным: 'Вале', — 'прощай, итютю', и удар кинжала — подарочек на добрую дорогу к предкам, на суд скорый и правый. Амазонки знали о чести, и искренне понимали — умереть на войне, умереть на посту — от удара врага — это многое изменит, это зачтется. А что воин подвёл, что не смог более достойно оказать сопротивление — да кого смешить, куда смеяться — против амазонок никто не мог встать достойно в этом мире. Несколько вредных мальчишек — но братики не в счет, они атланты.

На берегу расположились не все арагонские моряки, некоторая часть осталась на кораблях, несла вахту, и охраняла груз — это была обыкновенная традиция людей моря. Море — царство воли — в любой момент, с любой стороны может объявиться неизвестно кто, и всегда надо быть начеку, потому что встретить одного родного друга это удача, но чаще с тобой встретятся тысячи чужаков врагов. И сейчас чужаки враги подплыли к спящим кораблям и стали осторожно взбираться на палубу — это просто, если уметь, это несложно, если тренироваться и знать места для более удобного подъема на корабль. И главное — тихого, незаметного проникновения на чужой корабль! Девочки знали, умели, смогли. Никаких глупостей, никаких сталкиваний трупов в море, зачем шуметь? Трупы укладывались на месте, и кровь текла вниз, по доскам палубы, через трещинки и щелочки, кровь арагонских моряков не в первый, но в последний раз текла по палубам их кораблей. Корабли, не спеша, но верно становились уже не арагонскими — а амазонскими. Амазонки понимали, легат Алекс пояснил им тонкости жизни на Сардинии — никто не хотел в обезьянки! Захватить побольше, и потом продать подороже и купить фиников! Отправить маленьким на Атлантиду. Сдались ему эти финики, шоколад куда вкусней! Лазить по пальмам и возиться со сбором фиников и орешков никто не желал — есть дела интересней и полезней, работать надо — тренироваться во владении оружием, со знакомым парнем надо там кое-что успеть, свое, личное, теперь можно.

Удивительное дело — но на кораблях обошлось без гранат — там оказалось слишком мало людей, и те стали беспокоиться только после того, как в небо взлетела ракета, и девочки на берегу занялись огневой обработкой противника. В шатры и под навесы, в скопление спящих арагонцев полетели гранаты — на берегу сделалось шумно, громко, и очень плохо для сонь. В живых не оставляли никого — к чему эта ерунда, некому и незачем возиться с пленными врагами. На кораблях девочки заняли оборону и просто отстреливали показавшихся на верху пробудившихся сморчков морячков, время от времени отвлекая себя на то, чтобы сбросить труп в море. Теперь было можно, можно прибираться и шуметь — не надо пачкать своей кровью корабли амазонок, они все были немного задвинуты на чистоте, гигиене, хотя белоручками их назвать язык не поднимался.