— Трындец, — обреченно выдохнул Хлебыч и вернул заряжалку в бардачок. Взглянуть на семью, на кота Ваську в этот раз не вышло, но надежды Хлебыч не терял. Оставался ещё Вовкин мобильник, в который можно было вставить карту памяти. Вовки, однако, рядом не было.

Мучаясь бездельем, эксперимента ради, крутанул Хлебыч ручку "Спидолы". Оказалось, прикрученный намертво к панели приёмник запитан от батареи машины, потому тут же мигнул лампочками и обрадовал привычным шипением.

— А ну, старичок, — оживлённо потерев руку об руку, сказал Хлебыч, — по-щучьему веления, по-моему хотению сбацай мне какую-нибудь симфонию, как ты любишь!

Хлебыч покрутил ручку настройки, приёмник отозвался режущими слух хрипами и рычанием, и вдруг выплюнул из своего нутра нечто, отдаленно напоминающее членораздельную человеческую речь. Длилось это недолго, но взволновало Хлебыча до предела. Пересев поближе к приёмнику, принялся он осторожно прокручивать ручку, пытаясь снова поймать голоса, но кроме треска и завывания эфирной вьюги ничего не нашлось.

Сколько просидел Хлебыч, колдуя над "Спидолой", он и сам не знал. Наверно, долго. Потому что, выйдя из прострации, в коей находился всё это время, обнаружил он, что Егуп уже успел перегнать бересту в дёготь. Рюрик же занимался вторым бревном, а первый, украшенный ликами и узорами, увенчанный небольшим домиком с двускатной крышей, перекочевал к Егупу на осмолку.

Глава 10. Тризна

Той же дорогой, по которой днём ранее въезжал в городище "Захар", приближался теперь отряд ратников. Средь них, на рыжей масти лошади, ехал и Вовка. Держался он в седле довольно уверенно. Выделялся из прочих одеждой и притороченным к седлу ружьём, оттого больше походил на пастуха.

Хлебыч поначалу решил, что княжеская дружина совершила марш ради встречи с силаевцами, но скоро сообразил, что вероятнее всего ездили они туда, где "Захар" вместе со своими пассажирами возник в этом странном мире.

На белом в яблоках жеребце восседал Вышата. Угадать его средь остальных тоже не составляло труда — по длинной белой овчины накидке, отчасти напоминающей кавказскую бурку. Вышата с Вовкой ехали особняком чуть впереди, о чём-то беседовали. Скорее даже не беседовали, а Вовка что-то увлечённо рассказывал волхву. Тот лишь время от времени кивал, сдержанно жестикулировал и снова обращался в слух.

Выходило, что Вышата сознательно развёл попаданцев, отправив Хлебыча к меловой горе, чтобы спокойно, без помех опросить Вовку. После наверняка привяжется с расспросами и, как заправский следователь, сопоставив показания, либо найдёт противоречия, либо убедится в искренности пришлых людей. Такой расклад Хлебычу не слишком-то нравился. Мало ли чего там наговорил волхву Вовка. Лучшим вариантом при общении с Вышатой, было бы помалкивать и стараться отвечать на любые вопросы, если не односложно, то крайне скупо.

Впрочем, миновав частокол, волхв удостоил Хлебыча лишь коротким взглядом и едва заметным кивком.

— В лог ездили, — сообщил Вовка, спешившись. — Это мой второй раз на лошади. В классе в шестом или седьмом без седла прокатился. Ходил после в раскоряк. А в седле ничего так, ездить можно.

Страсти к верховой езде Хлебыч не испытывал. Помыкался в своё время по сопкам да по перевалам, дневал и ночевал с лошадьми; набил оскомину, потому теперь предпочёл бы самому распрекрасному седлу обыкновенные сани или мягкий тарантас.

— Ну, рассказывай, — сказал Хлебыч.

— Да нечего рассказывать, — хмыкнул Вовка. — Мотнулись туда — назад, и всё.

— Что значит — всё?! Ты, часом, с лошади не падал, парень?! — возмутился Хлебыч. — Эка у тебя всё просто стало — мотнулись они! С корешами, скажи ещё! Зачем мотались? Там что делали? Говорили о чём? О чём он тебя расспрашивал?

Вовка чуть струхнул от внезапной выволочки, от натиска.

— Да, правда, дядь Саш, ничего особенного... — залепетал парень.

— Ты рассказывай всё по порядку, а я сам решу — есть особенное или нет, — продолжал наседать Хлебыч.

Вовка нахмурился, состроил обиженную гримасу, утёр лицо рукавом. Хлебыч нетерпеливо вздохнул.

— Ну, короче, подошёл этот... — начал Вовка. — Сказал, хочу, мол, посмотреть на то место, где вы в тумане плутали. Ну, и по коням.

— О чём дорогой говорили? — помог вопросом Хлебыч.

— Он спросил — куда, откуда и зачем мы ехали. Ну, я и рассказал как есть, как и договаривались. Что, мол, везли заказ на хутор, что клиент ёлками рассчитаться должен был, что не доехали из-за... — Вовка осёкся, взглянул на Хлебыча так, что тот и без слов понял, из-за чего и из-за кого они попали в туман.

— Там, на месте, что было? — решил поторопить Хлебыч, дабы пролистнуть неудобную страницу истории их попаданчества.

Вовка пожал плечами, вздохнул.

— Да ничего такого... — устало проговорил он. — Походили, посмотрели, он снега в кувшины набрал, и назад поехали.

— Да что же это из тебя клещами всё вытягивать-то надо, а? — негодовал Хлебыч. — Говорили о чём?

— Да ни о чём не говорили, — ответил Вовка. — Молча он всё делал.

— Что делал? — Хлебыч начал нервничать.

— Присел на корточки, — принялся уныло перечислять Вовка, — полапал снег в колее, полапал около, достал кувшины из мешка, накидал в них из обоих мест, и всё.

Хлебыч посмотрел на Вовку, как на ненормального.

— Я сам думал, что он там какие-нибудь танцы с бубнами устроит, — поделился мыслями Вовка, — а ничего такого и близко не было.

— Вовка, ты!.. — обречённо выдохнул Хлебыч, едва сдерживаясь, чтоб не наорать на парня. — Какие ещё танцы с бубнами?! Ты мне внятно ответить можешь — как они отреагировали, когда увидели след из ниоткуда?

— Удивились, конечно, — хмыкнул Вовка и добавил, оправдываясь: — Ну, так он же волхв, они же камлают там, в бубны бьют...

— Ты точно не падал? — переспросил Хлебыч. — Бубном не бился, нет? Об ветку или ещё обо что?

— Ну, я же читал, что жрецы... — промямлил Вовка.

— Я тоже читал, — съязвил Хлебыч. — На заборе. Но, нет, доски там. Ратники меж собой, о чём говорили?

— Да, ну чёрт его знает... — выдохнул Вовка. — Языки чесали, хохмили всю дорогу, прикалывались друг над другом. Кто-то там у них на плетне вверх ногами повис, кого-то девка коромыслом огрела: приставал, похоже. Обычный трёп.

— Зачем ему снег, интересно? — озвучил внезапную мысль Хлебыч. — Знаешь, Вовка, ощущение какое-то странное у меня. Не так тут должно быть. Всё здесь не так, всё неправильно. Времена какие дремучие, а люди, смотри, такие же! Побрей, одень в современное, поставь рядом, так и не отличишь ведь. Да, селюки до мозга костей, но ничего больше не нахожу — простые, обыкновенные люди. Фоку, вон, с председателем колхоза невольно сравниваю. Ты Шолохова читал ли? Хотя бы фильмы смотрел: "Тихий Дон", например? Так вот, я и говорю — не глупый Фока мужик, толковый такой хозяйственник. Мечом, опять-таки, владеет, аки циркач. Жену, сына любит, красоту чувствует: с советскими чашками, вон, расставаться не захотел. А Вышата? Он мне больше политрука, нежели попа напоминает. Эдакий он мутный сыч. И силищи в нём не меряно: и физической, и внутренней. Зыркнет, как к стенке поставит. Опасаюсь я его. Чувствую, неприятностей от него много поимеем.

Вовка, раскрывший было рот, дабы ответить про Шолохова, видно, передумал, отмахнулся и хмыкнул.

— А мне здесь нравится, дядь Саш, — заявил он. — Вот, именно люди и нравятся. Честное слово. Простодушные они, ни злобы, ни зависти в них нету. А волхв... Он только с виду такой брутальный, а так... Нормальный он мужик, правильный. Знаете, что про "Захара" нашего ратники решили, когда я им рассказал, для чего такую машину придумали? Только глумной, сказали, такое выдумать мог. Перевод железа, сказали! Лошади на то дело есть, чтобы грузы возить. Лошадей и кормить есть чем — вон, под ногами еда растёт, а в этого змия "арабское вино" ведрами вливать надо. Да и железа в нём на два табуна хватит. Вот какие, выходит, мы богачи!

— Приценились уже, — вздохнул Хлебыч. — Как бы за эти потенциальные табуны нас тихонько и не порешили...

— Да, ну что вы всё хороните-то нас? — возмутился теперь Вовка. — Не надоело вам об одном только и думать?

— Так не в пансионате же мы с тобой прохлаждаемся, — грустно ответил Хлебыч. — И ни черта мы, Вовка, об этом мире не знаем. А то, что слышали прежде — откровенное фуфло. Ты хоть одну дебильную рожу тут видел? Хоть одного шизоидного дегенерата, чтоб сходу обосрался и лоб в кровь расшиб, молясь своим богам и нашему "Захару"?

Вовка помотал головой.

— В детдоме ещё, — сказал он вдруг, — сидели мы как-то с пацанами и думали: чему удивимся больше — летающей тарелке на нашем футбольном поле или если нам вдруг каждому по ящику сгущенки обломится. Решили, что дармовой сгущенке удивимся больше. Потому что это совсем не реально.

Хлебыч прикусил губу, покивал, хлопнул Вовку по плечу.

— Пойдём, — сказал он, — "Спидолу" покрутим. Авось поймаем ещё что-нибудь.

Вовка, сдвинувшийся было с места, встал, как вкопанный.

— Чего?! — переспросил он.

— Того! Пока ты гарцевал с корешами, я чьи-то голоса поймал. Не знаю, что и думать. То ли сквозь время пробились, то ли здесь кто-то рацию включал. Уж больно похоже на рацию: треск, щелчки и гулкая фраза с эхом. Слов не разобрал. Может, слышал когда, на железной дороге путейцы меж собой в матюгальник не пойми что кричат? Вот, примерно так и харкнуло.

Час, или около того, проведённый у старенькой "Спидолы" результатов не принёс. В ушах звенело и хрипело даже после того, как выключили приёмник. Оба, и Хлебыч, и Вовка, просидевшие без движения в холодной кабине "Захара" продрогли до костей. В конце концов холод выгнал их из кабины, вынудил размять одеревеневшие конечности, попрыгать, потолкаться.

Егуп и Рюрик к тому времени уже перетащили готовые домовины к крадам, установили их на подпорках неподалёку и теперь отдыхали, усевшись на выпирающие поленца одного из шалашей.

Из леса парами да тройками потянулись артельщики. Возня на пустыре прекратилась, жены встречали мужей с работы.

У крад появился волхв. Он обошёл каждую, перекинулся парой фраз с Егупом и Рюриком, осмотрел, потрогал домовины, оценивая добротность исполнения.

Скоро на улицу вынесли лавки, на них водрузили носилки с телами покойных. Вокруг тотчас собралась толпа, в которой угадывались и сгорбленные фигуры старух, и седые бороды стариков, и опирающиеся на палки калеки: видно, приехали проститься.

— Вроде, всё по-людски, как и в наши дни, — шепнул Хлебыч, когда они с Вовкой подошли чуть ближе. — Разве что в траурное никто не обрядился.

— Горе, оно и в Африке горе, — согласился Вовка.

Подле носилок, опустив головы, дежурили две женщины. Поднырнув под материнскую руку, прятала зарёванное лицо девчонка лет шести-семи. Около другой женщины, уперев невидящий взгляд в безжизненное отцовское тело, неподвижно стоял русый курчавый подросток. Лицо его то и дело кривилось, нижняя губа выпирала вперёд. Казалось, он вот-вот зарыдает, но он сдерживался, сглатывал подступающий к горлу ком, ещё крепче стискивал зубы и до белизны костяшек сжимал кулаки.

Вовка наверняка пошёл бы в самую гущу событий, и уже собирался идти, но Хлебыч придержал его.

— Не ходи, — сказал он. — Не зная броду, не лезь в воду. С виду-то оно, вроде, на обычные похороны похоже, а как тут у них на самом деле, поди, разбери. Давай-ка лучше отсюда понаблюдаем, а то накосячим чего-нибудь по незнанию, оскорбим ненароком, не дай бог. А я на это дело совестливый.

Вовка согласился. Остановились шагах в десяти. Стояли довольно долго, переминались с ноги на ногу, как бедные родственники; смотрели, пока процессия не снялась с места и сама направилась в их сторону. Посторонились, пропустили вперед. Возглавлял процессию волхв. Шёл он размеренно, не торопясь, опираясь на длинный крючковатый посох. Следом восемь ратников с носилками, дальше жёны с детьми, вереница родичей и односельчан.

— Пойдёмте, — послышался знакомый женский голос.

Хлебыч и Вовка оглянулись одновременно. Позади них, отстав от тетки-знахарки, остановилась Улита. Вовка так рад был видеть девчонку, что губы его невольно растянулись чуть ли не до ушей. Однако, мигом осознав, что скалить зубы не место и не время, он попытался надеть на лицо маску печали. Притворство выходило скверно, и, в конце концов, он стыдливо опустил голову.

Девчонка улыбнулась ему искренне, но скупо. Её щеки слегка подрумянил морозец, но краснота глаз выдавала усталость и недостатка сна. Похоже, ночь напролёт она занималась ранеными и, судя по всему, именно она выходила, вытащила с того света Невера.

— Ты, дочка, не оставляй нас, — попросил Хлебыч. — Обычаев мы ваших не знаем, как вести себя, чтобы выказать своё уважение, не ведаем.

— Пойдёмте, — повторила Улита. — Вам ничего не нужно делать. Мы просто проводим их до моста, помашем на прощанье рукой.

— Ты так об этом говоришь, — хмыкнул Вовка, — будто мы малые дети.

Улита живо взглянула на Вовку, пожала плечами и снова улыбнулась: на этот раз виновато.

— Нет, постой, — вмешался Хлебыч, сообразив, что лучшего повода узнать о верованиях людей, к которым забросила его судьба, и быть не может. — Прости моё невежество, но что означает — проводим до моста и помашем? — осторожно спросил он.

Улита ещё раз взглянула на Вовку, после на Хлебыча. Было заметно, что девчонка запуталась — пояснять ей смысл происходящего или нет.

Вовка пожал плечами.

— Это, наверно, ритуал такой? — предположил он.

— Отец говорил мне, что вы ромеи, — вздохнув, сказала Улита. — Ромеи тоже уходят в навь, хоть ваши чёрные пастыри и запрещают вам даже думать об этом.

Хлебыча резануло это — "чёрные пастыри". Он не сразу понял, что речь о повседневной одежде православных священников.

— Я так понял, что навь — это то место, тот мир, куда попадают умершие люди, — сказал Хлебыч. — Но кто бывал там, кто видел навь своими глазами, кто рассказал вам о ней?

Улита повернулась к Хлебычу, удивлённо взглянула на него.

— Все там бывали, — ответила она с неожиданной лёгкостью, будто речь идёт о каком-нибудь уютном местечке под ивой у реки, куда они жаркими летними днями ходят купаться.

— То есть?.. — едва не отвесив челюсть от удивления, выдавил из себя Вовка. — И ты сама помнишь навь?!

— Смутно, — сказала Улита. — Почти ничего не помню. Но иногда, во сне, я летаю, как птица, как летала там. Я вижу нашу землю с высоты, — задор, вдруг вспыхнувший в её глазах, внезапно угас, и закончила она уже грустно: — А ещё я вижу там маму, разговариваю с ней.

— Так это же просто сны, — хмыкнул Вовка. — В них все летают. Говорят, что, когда летаешь во сне или падаешь, то растёшь. Молодые, говорят, чаще летают. А вы, дядь Саш, летаете во сне?

— С печки на лавку, — усмехнулся Хлебыч. — Нет, отлетал своё, давно уж приземлённый. Это всё, что известно о нави? — спросил он Улиту.

— Вам нужно поговорить с моим отцом, — ответила девчонка. — Он вам расскажет. Он помнит почти всё.

Хлебыч лишь кивнул. Он ожидал подобного поворота, понимал, что работа у волхва такая — всё знать, всё помнить и рассказывать нужные вещи, нужным людям, в нужное время.