Город, в котором умирают ангелы

По навету бившейся несколько дней в истерике матери полицейские проверили тирана-отца, который, якобы не принимая выбор сына в плане профессии, поступил по образу и подобию Тараса Бульбы*. Но единственная зацепка оказалась ложной — у Алексея Олеговича на время смерти сына было алиби — и дело закрыли за отсутствием состава преступления.

Сдерживая внутреннюю дрожь, я открыла последнюю страницу.

Здесь были фотографии семьи Долговых — Ренаты Константиновны, Алексея Олеговича и Николая.

Перебирая запечатленные на бумаги памятные моменты, я нашла две фотографии — портрет Николая Долгова крупным планом и снимок с места его убийства.

Мальчишка был красивым, улыбчивым, с коротко стриженными взъерошенными волосами и голубыми глазами. Глядя на его лицо, я подумала, что он наверняка любил шутить и смеяться, дружил со всеми, с кем сводила его жизнь. Подобного рода люди были законченными оптимистами.

Спортивные успехи говорили о том, что Николай Долгов умел соперничать, побеждать и добиваться целей. Но, скорее всего, делал это по-честному, не нарушая и не обходя правил. Думаю, у него было много завистников, но как это бывает с законченными оптимистами зачастую, мальчишку они не волновали. И наверняка не сильно беспокоили.

В свои тринадцать Николай Долгов был звездой. Если не всей школы, то, как минимум, класса.

Смерть мальчишки была жестокой и незаслуженной. Впрочем, как и совершенно непохожего на Николая Долгова Станислава Рыбчика. Вряд ли жертвы были из одной компании или знали о существовании друг друга.

Судьба — стерва.

Но что-то Николая Долгова и Станислава Рыбчика явно объединяло. Помимо имени убийцы, о котором я догадывалась.

_____

* Полтора землекопа — фразеологизм, отсылка к книге Л. Гераскиной "В стране невыученных уроков" и одноименному мультфильму.

* ОБЭП — Отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

* В данном контексте Оксана имеет в виду известное выражение "Можно вывести девушку из деревни, а вот деревню из девушки никогда".

* ИП — аббревиатура организационно-правовой формы ведения бизнеса, расшифровывается как индивидуальный предприниматель.

* В данном контексте Оксана имеет в виду знаменитую фразу из произведения Н.В. Гоголя "Тарас Бульба": "Я тебя породил, я тебя и убью!"

ГЛАВА 3

Трижды умолял я Господа о том, чтобы оно оставило меня, но он сказал мне: "Довольно тебе моей незаслуженной доброты, потому что моя сила обретает совершенство в слабости".

Наши дни

Утро понедельника принесло обещанную накануне синоптиками весну. Погода прогрелась до плюс пятнадцати; выглянувшее из-за облаков солнце подтопило остатки снега, превратив его в лужи и ручейки; легкий теплый ветерок навевал хорошее настроение оптимистам и обещал удачную неделю.

Пробегая под звуки трансовой музыки в наушниках по парковым тропинкам в сторону школы, я почти ненавидела этот день. За то, что свежему утреннему воздуху, веселому чириканью птиц и мерному шелесту деревьев было плевать на смерть двух ни в чем не повинных мальчиков. Природа чествовала жизнь и новое рождение, а где-то за несколько десятков километров отсюда кто-то, и я боялась произнести это имя вслух, натачивал оружие, чтобы в ближайшее время в полночь провести смертельное обращение над Станиславом Рыбчиком. Интуиция безжалостно вопила мне об этом.

Все выходные я провела в размышлениях о неотвратимости судьбы и ее насмешке в виде совпадений. Хотя, мне ли верить в них?!

Клиентка Зо оказалась связана с падением о смерти мальчика. Случайно ли? Интуиция подсказывала, что нет. И это пугало вдвойне до дрожи в коленках.

Единственная ниточка между двумя погибшими мальчиками — смерть Станислава Рыбчика я воспринимала как уже совершившийся факт — имя убийцы, которое напрямую касалось и меня. Это вполне логично объясняло и появление того клятого падения и Ренату Долгову с ее горем.

Сила хотела, чтобы я знала о произошедшем. Жаль только, что Сила не обладала достаточным количеством такта, чтобы сообщить мне о срыве... чтобы сообщить мне о его срыве более деликатно. Без жертв.

И теперь в который раз мне предстояло решить, что со всем этим делать. Отгородиться? Как я с успехом это делала в последние годы, или пуститься во все тяжкие?! В борьбу, которая, по сути, могла оказаться уже бессмысленной.

Я ненавидела, когда мои слова звучали настолько пафосно и высокоморально. Большую неприязнь вызывали только мысли, облеченные этими оттенками.

Но правда вызывала боль, вопросы и почти нестерпимое чувство вины.

На завтрак я вернулась взвинченной и расстроенной. Правда у самого порога все-таки смогла совладать со своими чувствами и внутренним раздраем, чтобы изобразить перед домочадцами холодную спокойную уверенность и деловую сосредоточенность. В этот раз раскусить меня не удалось даже Иосифу.

За столом мы обменялись с отцом планами на день — дань вежливости и этикету, поверхностно обсудили ситуацию с "Бристолем", перекинулись парой слов о погоде с Иосифом и о новинках кинопроката с Гошей.

Наш начальник службы безопасности горячо советовал сходить на новый боевик с его кумиром в главной роли. Впечатленный качественно поставленными сценами рукопашного боя Гоша с упоением расписывал прочие достоинства фильма — сюжет, режиссерскую работу и игру актеров. Делая очередной глоток кофе, я смотрела на него в этот момент с почти искренней снисходительной улыбкой и думала о том, что о своих пассиях и приключениях на любовном фронте Гоша обычно рассказывал с меньшим пылом и увлеченностью.

Когда завтрак был закончен и отец с Иосифом покинули столовую, обсуждая на ходу аспекты финансирования домашнего хозяйства, я попросила Гошу взглядом задержаться, и в который раз за последние несколько дней обратилась к нему с просьбой:

— Можешь собрать еще одно досье?

Мужчина одарил меня неожиданно серьезным взглядом.

— На кого?

— Его зовут Станислав Рыбчик. Тринадцать лет. Живет и учится в "столице". Из особых примет... Я знаю, что у него есть читательский билет в городскую библиотеку.

— Ты сейчас шутишь?! — нахмурился Гоша.

— Я вполне серьезна.

— Зачем тебе досье на тринадцатилетнего пацана?! — почему-то привычного любопытства я в Гоше разглядеть не смогла. Вместо нее в выражении его лица присутствовала мрачная обеспокоенность. — Оксана Викторовна, чтобы ты не задумала, до шестнадцати лет — это незаконно. А лучше потерпи-ка до восемнадцати!

Вспылить мне не позволило внутреннее хладнокровие.

— Просто собери досье. И, пожалуйста, обрати свое особое внимание на то, были ли знакомы Станислав Рыбчик и Николай Долгов!

Я выбрала свою профессию в четырнадцать лет в школе на уроке литературы во время написания сочинения "Кем я хочу стать в будущем?".

Задумавшись над своими личностными качествами и соотнеся их с желаниями и представлением о взрослой и самостоятельной жизни, я поняла, что карьера в сфере юриспруденции будет идеальным выбором.

Моими любимыми предметами были обществознание и история. Пожалуй, только их я посещала и учила с искренним удовольствием. Позже в университете к этому скромному списку прибавилась логика.

Мне нравились факты, структуры и понятные обозначенные нормы морали и поведения. Пожалуй, если бы я рассказала об этом психологу, к которому Миша как-то отвел меня, одним сеансом дело бы не закончилось. Этот шарлатан — цитируя Зо — обязательно провел бы очередную параллель с гаптофобией и еще больше уверился бы в том, что в детстве надо мной издевался отец.

Вряд ли психолог понял бы мое желание к конкретизации и однозначности. Я почти физически слышала его возможную лекцию на тему неправильности в отношении четкой границы между хорошим и плохим, черным и белым. Но полагаю, что узнай этот шарлатан о нашем домашнем иерархическом спектакле, он авторитетно заявил бы, что причина моей привязанности к подобному образу поведения и жизни, кроется именно в нем. И оказался бы прав. Частично, беря во внимание погрешность в отношении того, что помимо юриста, я была еще и ведающей с довольно обременительными личными способностями.

Наверное, поэтому мне сложно было заниматься семейным или уголовным правом. Все конфликты, которые у людей возникали на этом поприще, были слишком личными и всегда слишком неоднозначными.

Я отложила свой диплом о высшем образовании, в который бездумно вглядывалась последние полчаса рабочего дня, пытаясь настроиться на трудовой лад, и глубоко вздохнула.

На душе бушевал раздрай, омываемый чувством бесконечного беспокойства. Я не могла отделаться от мыслей о мальчиках, факте их гибели и имени убийцы. Набатом внутри звучал приговор о том, что во всем виновата я.

Если бы четыре года назад я поступила по-другому... Если бы четыре года назад я трусливо не сбежала, оправдываясь мыслью о том, что устала быть сильной...

В голове неумолимым роем жужжало огромное количество "если".

Наконец, я сдалась. Подхватив сумку, убрала диплом в рабочий сейф и буквально выбежала из собственного кабинета, едва не столкнувшись с собирающимся домой Иваном.

— Ой! Оксана Викторовна, простите, пожалуйста, — парень неловко отступил и, запутавшись в собственных ногах, едва не навернулся. — Вы уже уходите?! А утром вроде бы говорили, что останетесь поработать подольше сегодня?!

— Да, — я передала секретарю ключ от своего кабинета. — Ухожу. У Мыльникова с ребятами проблем нет, так что закончим с "Бристолем" вовремя. Проследи, чтобы все наработанное за сегодняшний день оказалось на моем столе к утру и закрой кабинет.

— Будет исполнено, — важно отрапортовал парень.

Посмотрев в его светлые глаза, я ощутила укол совести из-за того, что не могу рассказать парню правду, касающуюся его будущего. И изменить эту правду тоже не могу.

К Червоточному кварталу я подъехала уже затемно. По дороге в "столицу" такси попало в пробку — вечерний час пик из страждущих, спешащих с работы домой.

Расплатившись с вежливым водителем, пожелавшим напоследок всего доброго, я выбралась наружу и, хлопнув автомобильной дверцей, с содроганием посмотрела на пустынную улицу.

Червоточный квартал и в светлое время суток выглядел пугающе, а уж в темное — становился похож на декорацию к фильму ужаса.

Дома здесь стояли старые и с виду казались заброшенными — выбитые окна, кое-где заколоченные двери, граффити в виде странных пугающих символов на потемневшем от времени кирпиче, потусторонний скрип и холодящий жилы ветерок.

Дореволюционные двух— и трехэтажки чередовались с особняками в викторианском стиле. Полагаю, если бы кинорежиссеры собрались бы снять историю про русскую семейку Аддамс, то в качестве основной площадки, выбрали бы этот район.

Пришлых здесь не бывало. Горожане — те, что из людей, побаивались этого места, благоразумно обходя и объезжая его стороной. Насколько я знала, даже ребята из криминальной сферы стремились лишний раз не совать сюда нос. Люди в Червоточном квартале долго не жили.

Несмотря на пугающий внешний облик и поистине отталкивающее первое впечатление, квартал был обитаемым. Местные — ведающие, прятались в глубине, за нелицеприятным фасадом, где могли творить все, что угодно. Улица жила по своим законам, которые резко отличались от прописанных в государственных кодексах.

Власти с существованием Червоточного квартала мирились. Думаю, кто-то из высокопоставленных лиц города знал о ведающих и, цитируя Цицерона, пытался поддерживать, таким образом, худой мир*.

Преступления, совершенные на этих улицах, полицейские не расследовали — уголовные дела закрывались за отсутствием события преступления и со специальной пометкой складывались в архивные папки. Мол, никто ничего не видел, значит, ничего никогда не происходило.

Посмотрев на события с этой точки зрения, можно было с уверенностью заявить, что родственникам Николая Долгова и Станислава Рыбчика еще повезло. Если бы тела мальчиков нашли в Червоточном квартале, то полагаю, полицию даже вызывать не стали бы. Хотя, в таком случае, тела вообще бы не нашли. Местные не любили шумиху, бесполезную возню и нарушение их спокойствия. Ради последнего они готовы были самолично уничтожить тела и все сопутствующие преступлению улики.

Я прошла несколько десятков метров вперед и свернула к заброшенному на вид подъезду трехэтажного дома.

Деревянная входная дверь, частично разбитая, болталась на одной петле и противно скрипела при каждом даже легком дуновении ветерка. Окна были заколочены досками крест-накрест. Под ними на асфальтированной отмостке валялись огромные куски битого стекла. Подъезд зиял беспросветной черной дырой.

Совладав с нервозностью, я вошла внутрь, поднялась по скрипучим и таким же разбитым деревянным ступеням на второй этаж и, остановившись у двери с ободранными кусками потертого дерматина, постучала.

Открыли мне сразу. На пороге квартиры показалась квадратная морда двухметрового бугая:

— Кто такая?

— Я к Феликсу.

— Кто такая? — охранник не унимался.

Я не спешила знакомиться. Бугаи у Феликса долго не задерживались — опасная работа. Ребята в полном составе менялись раз в три месяца или чаще. Порой и сам Феликс демонстративно не запоминал их имена — расходного, по его мнению, материала.

— Я к Феликсу! — мой тон был холодным и командующим, а маска на лице — серьезно-сосредоточенной. Несмотря на внутреннее ощущение хождения по тонкому лезвию, которое подтверждалось подсказкой со стороны интуиции, в данный момент я не имела права показать слабину.

По лицу мужчины пробежала тень. Полагаю, бугай уже имел счастье столкнуться с хрупкими на вид девушками ведающими, которые одним быстрым движением рук могли переломить шею. Или заставить задохнуться. Или захлебнуться. Собственной кровью, например. Фантазия у некоторых ведающих была безграничной.

Несмотря на легкое сомнение — бугай был человеком от кончиков волос до кончиков ногтей на ногах — мужчина решился настаивать на своем:

— Кто такая?!

Рвение и смелость вызвали у меня уважение.

— Савва! — наш бессмысленный диалог прервал старческий немощный, но громкий мужской голос из глубины квартиры, — пропусти даму!

На лбу бугая возникли две глубоких складки. Буркнув негромко: "Я — Сева, вообще-то!..." и добавив нелицеприятное высказывание, мужчина распахнул дверь и отступил в сторону.

Я вежливо снисходительно улыбнулась.

Узкий длинный коридор был освещен, казалось, что несколькими тысячами свечей — большими и маленькими, толстыми и тонкими. В воздухе стоял густой запах парафина. Электричества в квартире не было — насколько я помню, Феликс обмолвился лет пять назад, что дом признали аварийным и обесточили. То же случилось с центральным отоплением.

Я прошла вперед. То ли Савва, то ли Сева с лязгом закрыл дверь, и буквально через полминуты поравнялся со мной у входа в... назовем ее "гостиной".

Я знала, что в этой квартире было как минимум три комнаты, не считая тех помещений, которые задумывались как кухня и ванная с туалетом. В других я не имела "чести" бывать — да и желания тоже. Но полагаю, они не сильно отличались от места, в котором Феликс принимал гостей.