Архивы Конгрегации

— Если вы поймаете дичь, которая не будет вашим жребием... вы все равно можете выпить ее... — Хозяин замка скрипуче рассмеялся, — но тогда свою жертву вы должны будете отдать тому, кого лишили пищи.

В зале послышался недовольный гул — стриги терпеть не могли делиться пищей или вовсе отдавать ее. Но Мастер лишь улыбнулся:

— Не нужно шума, дети мои. Вам всем хватит еды.

Наконец все карты были розданы; вопли прекратились, а ощущение страха и боли больше не вздымались волнами в бурю, оставаясь ровным сильным фоном. Мастер разъяснил, что выходить на охоту присутствующие будут в соответствии со значением величины масти карт. После чего, поклонившись Мастеру и остальным, из зала на охоту вышли первые тринадцать стригов — те, у кого оказались карты червонной масти. Вскоре в коридорах здания снова послышались многочисленные вопли, в которых были обреченное отчаяние, мольбы, боль.

Когда крики смолкли, в зал вошел один из слуг-людей — чуть побледневший, но выглядящий несколько заторможенным, и объявил, что все готово к следующей партии игры.

— Повеселимся, — Карел снова подмигнул Александру, выходя в коридор. Пожав плечами, Александер двинулся следом.

Темные без окон коридоры замка и в самом деле напоминали лабиринт. Тем, кто впервые попал сюда, было легко заблудиться во всех этих лестницах, ответвлениях, ведущих порой в тупики или к замаскированным дверям, которые невозможно было открыть, не зная, как именно это делается. Особенно — обычным людям, охваченным ужасом и не способным видеть в темноте. Так что речи о том, чтобы не поймать жертву, не было; все сводилось к тому, насколько долго можно было гонять несчастных по замку. Обычно, людям давали некоторое количество времени, чтобы убежать подальше и возможность спрятаться, чтобы те посчитали, будто о них забыли и им все же удастся выбраться.

Проходя по одному из коридоров, Александер заметил привалившееся к стене тело. Женщина лет тридцати в разодранном в клочья платье, ноги широко раздвинуты и на них отчетливо заметны уже подсыхающие кровавые потеки. К правой ладони гвоздем прибита игральная карта. Горло вырвано напрочь. Значит — с ней развлекался Зден. Александер поморщился. Он не любил подобных игр с пищей. К тому же Зден вряд ли отдаст добычу, если эта принадлежала не ему. А это значит — с ним придется драться. Стриг наклонился, взял женщину за холодеющую уже руку, разглядывая значение карты. Свою он помнил отлично.

Краем глаза стриг заметил проскользнувшую мимо тень, а затем услышал где-то далеко впереди топот ног и короткий вскрик. Александер оставил безжизненное тело и пошел дальше. Голод усиливался, апатия прошла, уступая место раздражению. Теперь стриг был готов биться за любую жертву со своими собратьями. Впрочем, как он уже понял, затею с картами и жребием Мастер придумал лишь затем, чтобы его дети вошли в больший азарт, чем обычно.

Легкий топот ног, тяжелое сбившееся дыхание, и впереди мелькнули два стремительно удирающих силуэта. Слишком низкие и слишком худые, чтобы быть взрослыми, они держались за руки, точнее — чуть более высокий тянул второго за собой. Запах свежей крови тянулся за ними следом. Что же — если все жертвы метили так же, как и уже увиденную Александером женщину, то это вполне объяснимо. Начав преследование, стриг не особо торопился, прекрасно зная, что людям никуда не убежать; впрочем, он старался следить и за тем, чтобы его не опередил никто из сородичей.

— Руку! — рявкнул стриг, загоняя людей в какой-то тупик и заставляя их почти вжаться в каменную стену. Схватил тонкое запястье, резко развернул дрожащую окровавленную ладонь к себе. Карта была та. Запах крови бил в ноздри, все сильнее распаляя голод.

— Пане стриже, помилуйте! — Старший мальчишка рухнул на колени, стараясь заслонить собой девочку лет семи. Та смотрела на стрига широко раскрытыми от ужаса глазами, кажется, все же не до конца осознавая, что ей предстоит. — Пане стриже, пощадите хоть ее, не губите! — голос "защитника" был полон слез и отчаянной мольбы. В памяти стрига короткой вспышкой пронеслось воспоминание — крохотный ребенок в его руках, пронзительный женский крик... Александер, удерживая мальчишку за запястье, протянул другую руку к девочке, схватив ее за грудки. Та взвизгнула. Стриг резким сильным движением оттолкнул малышку в сторону стены. Раздался короткий хруст ломаемых костей, и маленькое тело расслабленно сползло на пол.

Мальчишка закричал — протяжно и тоскливо, как раненая и плененная птица, попытался вырваться, но добился лишь того, что сломанная кисть безвольно повисла плетью — Александер стиснул запястье жертвы словно клещами.

— Господи, прими... — Последний крик взметнулся к потолку и прервался, когда стриг рванул клыками нежную кожу горла.

* * *

Голод был утолен, однако какое-то ощущение беспокойства и томительной тяжести не отпускало. Сейчас Александеру хотелось напиться, но возвращаться в зал никакого желания не было. Он не чувствовал вины за то, что просто убил девочку. Если бы он выполнил просьбу парнишки и отпустил младшую жертву, то все равно кто-нибудь из обитателей замка уничтожил бы ее чуть позже, да и не отказался бы от пищи. Но та слабая и, право же, бессмысленная попытка защиты отозвалась в сознании стрига короткой, чуть щиплющей болью — будто укус комара.

Откуда-то донеслось ощущение отчаяния и... агрессии. Не стрижьей, вовсе нет. Александр с легким изумлением двинулся в ту сторону, откуда пришло это чувство. Пойманные для подобных игр жертвы никогда не испытывали к своим мучителям ничего, кроме леденящего их души ужаса. И тут вдруг такое...

В одном из коридоров столпились несколько обитателей замка, загнавшие в угол очередную жертву. В руках измученный погоней парень держал вилы...

— Хотите крови, твари, — разнеслось по коридору с весело-яростным отчаянием человека, которому некуда отступать и нечего уже терять, — идите и возьмите. А я полюбуюсь на то, как вы будете лизать ее с моих ног...

Миг — и все было кончено.

* * *

Уже потом, много лет спустя, вспоминая об этом, Александер фон Вегерхоф задавал себе вопрос — мог ли Бог простить того, кто лишил себя жизни ради того, чтобы не оказаться игрушкой и пищей для монстров? И — молился за прощение того, чьего имени он даже не знал, но кто своим поступком хотя бы частично вернул самого стрига к той, прежней жизни в единении с Ним.

Не на Господа уповаю

Авторы: Мария Аль-Ради (Анориэль), Дариана Мария Кантор

Краткое содержание: О том, как Маргарет обрела свою силу. Говорят, все женщины от рождения — ангелы. Но если им обламывают крылья, приходится летать на метле.

На звук распахнутой двери, не предварявшийся стуком, Маргарет даже не обернулась: во всем замке только один человек мог вломиться к ней столь бесцеремонно — его хозяин.

— Здравствуй, милая Гретхен, — произнес дядя с такой интонацией, что ей захотелось забиться едва ли не под ковер. — Ты, я вижу, скучаешь в одиночестве.

— Мое одиночество вполне успешно скрашивает книга, — отозвалась Маргарет бесцветным голосом, по-прежнему не оборачиваясь.

— И что же читает моя дорогая племянница? — осведомился герцог фон Аусхазен, подходя вплотную и заглядывая ей через плечо. — "Тристан и Изольда". Достойное чтиво для благородной девушки, бесспорно. Однако книга может и подождать, пока ты уделишь немного внимания мне, верно, Гретхен?

Маргарет с двенадцати лет терпеть не могла, когда ее так называли, и довольно быстро приучила всех называть себя полным именем. Большинство посчитали это блажью девочки, возомнившей себя взрослой; истинная причина не была известна почти никому. Дядюшка знал о ней лучше кого-либо другого, но настойчиво продолжал называть ее именно так — назло, не иначе.

— Ты хочешь о чем-то мне рассказать? — поинтересовалась Маргарет с деланым равнодушием. — У нас ожидаются гости? Или кто-то пригласил нас?

Она знала, зачем он пришел. В тех случаях, когда герцог желал обсудить дела или сообщить имеющие значения новости, он вел себя иначе.

Фон Аусхазен усмехнулся, отчего Маргарет пробрал холод.

— Я просто соскучился по моей милой Гретхен, — проговорил он, без малейших усилий поднимая ее со стула и привлекая к себе.

Маргарет замерла, невольно напрягшись всем телом. Герцог, разумеется, заметил это и усмехнулся еще неприятнее:

— Ты снова мне не рада... Увы, Гретхен, придется тебе меня потерпеть.

Он подхватил ее под мышки, широким шагом пересек комнату и резким движением опрокинул на кровать, наваливаясь сверху, завозился, распутывая завязки штанов и сминая ее юбки. Жесткие пальцы до боли сжали грудь сквозь ткань платья, и Маргарет закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Она уже давно не сопротивлялась — с того дня, когда осознала, что ее яростные, но бесплодные попытки вырваться доставляют дядюшке особого рода удовольствие. С тех пор герцог фон Аусхазен неизменно получал в свое распоряжение безвольную куклу в ее лице. Увы, надежды на то, что подобное положение дел ему наскучит, и он оставит племянницу в покое, не оправдались.

Он сильнее вдавил ее в кровать, вынуждая развести ноги. Маргарет почувствовала прикосновение горячей твердой плоти к внутренней стороне бедра. Как она мечтала однажды воткнуть в этот хищный, налитый кровью отросток что-нибудь острое! Хотя бы свою шпильку для волос. Но воплотить сей замысел в жизнь не представлялось возможным: слишком неравны были силы. Оставалось тешиться несбыточными мечтами, дожидаясь окончания пытки.

Маргарет непроизвольно содрогнулась всем телом, ощутив его в себе, стиснула зубы и закрыла глаза, чтобы хотя бы не видеть этого лица — так похожего чертами на отцовское и вместе с тем так непохожего, особенно сейчас, когда оно было искажено радостью обладания родной племянницей. Она предпочла бы еще и заткнуть уши, чтобы не слышать тяжелого дыхания, а то и вовсе провалиться в беспамятство, чтобы не чувствовать, как сильные пальцы стискивают ее тело — к вечеру наверняка проступят синяки, — не чувствовать все ускоряющегося движения, не чувствовать ничего. Но, к сожалению, и это было ей не по силам.

Герцог впился поцелуем в ее плотно сжатые губы, вынуждая поддаться, позволить ему проникнуть и сюда тоже. В голове мелькнула отчаянная мысль — сейчас бы вцепиться зубами в его язык, причинить хоть малую толику той боли, которую он раз за разом причинял ей все эти годы... Мысль эта приходила не впервые, но, как и всегда, была отброшена; подобная выходка с ее стороны могла лишь сильнее раззадорить дядю, а то и разозлить. Что может произойти в последнем случае, Маргарет боялась даже вообразить. Она вообще боялась этого человека, когда-то самого близкого ей, боялась и ненавидела со своих двенадцати лет — за то, что он делал с ней, и за смерть попытавшегося вступиться за нее отца. Не меньше Маргарет ненавидела собственное бессилие, невозможность противопоставить ему хоть что-то. Ей, слабой женщине, оставалось только терпеть, желательно молча.

Наконец, спустя мучительную вечность, она ощутила, как насильник содрогается в экстазе, а затем удовлетворенно обмякает, покидая ее истерзанное лоно. Напоследок он еще раз стиснул ей грудь, так, что, казалось, тонкая кожа сейчас лопнет, и из-под измятого лифа брызнет кровь, и поднялся, принялся неспешно поправлять одежду, по-хозяйски рассматривая растрепанную племянницу.

Маргарет не замедлила сесть и одернуть юбки.

— И к чему такая поспешность? — с усмешкой произнес герцог, наблюдая за ней. — Что ты так старательно прячешь от дорогого дядюшки? Ведь между нами нет секретов, разве не так, Гретхен?

Маргарет почувствовала, как кровь горячей волной прилила к щекам, но ничего не ответила, уткнувшись взглядом в гобелен на стене напротив.

— Негодование тебе весьма к лицу, милая, — заметил фон Аусхазен, небрежно потрепав ее по щеке. — Глядя на твое рассерженное личико, совершенно не тянет уходить... Но я все же тебя покину. До встречи, Гретхен.

Оставшись одна, Маргарет еще некоторое время сидела неподвижно, созерцая захлопнувшуюся за дядей дверь. В прежние годы после его ухода она часто бросалась на колени перед Распятием в соседней комнате, моля Господа спасти ее, защитить, покарать этого человека, виновника всех ее несчастий. Вера в то, что когда-нибудь потом, по ту сторону жизни, насильник и убийца получит по заслугам, была слабым утешением. Маргарет желала своими глазами увидеть, как воздаяние настигает мерзавца, и молилась истово, вкладывая в это всю душу. Но стрелы небесные не спешили поражать герцога фон Аусхазена, и даже никакой страшный недуг не свалил его с ног. И Маргарет перестала молиться. Теперь она просто мечтала о том, что однажды найдет средство отомстить за все годы унижения, боли и страха. Или найдет того, кто отомстит за нее.

* * *

В эту ночь ей приснился очень яркий и очень странный сон. Вокруг было темно, но в то же время будто исходило некое сияние — не земное, но и не небесное, это Маргарет чувствовала даже во сне. Она словно шла куда-то, но в то же время как будто оставалась на месте — ничто вокруг не менялось. Она почувствовала поднимающийся внутри страх...

И тут появилась Она — неясная женская фигура, окруженная тем самым сиянием. Маргарет замерла, не решаясь шелохнуться в Ее присутствии — она не понимала, кто это, но откуда-то знала, что сейчас от Нее зависит вся ее дальнейшая жизнь.

— Не бойся, дитя, — прошелестел нечеловеческий голос, звучавший будто бы отовсюду. — Тебе больше нечего бояться.

Фигура приблизилась к девушке, склонилась и поцеловала ее в лоб.

Проснувшись, Маргарет еще долго лежала в постели, силясь припомнить увиденное ночью. После пробуждения сон потускнел, смазался, оставив после себя только смутный образ, но не проходило ощущение, что это был непростой сон.

В этот день к ней снова явился герцог, опять с далеко не родственными намерениями — это Маргарет поняла совершенно отчетливо, едва лишь дядя возник на пороге ее комнаты.

— Ты сегодня неописуемо хороша, Гретхен, — изрек он, посозерцав ее с полминуты. — Ты и так-то красавица, а сегодня — просто загляденье. Уж не влюбилась ли ты?

— Точно не в тебя, — не сдержавшись, огрызнулась Маргарет.

Фон Аусхазен коротко хохотнул, притягивая ее к себе:

— Как досадно... Но мы же с тобой все равно договоримся, правда, Гретхен?

Он припал к ее губам, крепче прижав к себе. Маргарет по обыкновению замерла, не пытаясь сопротивляться тому, кто был сильнее ее в несколько раз. Все было, как всегда, но что-то ощущалось иначе. От герцога веяло жаром, какого Маргарет прежде никогда не чувствовала, и казалось, что его оплетают незримые горячие нити. Не вполне понимая, что делает, она шевельнула губами, впервые отвечая на дядюшкин поцелуй, и потянула одну из самых толстых нитей к себе.

Ее обдало жаркой волной, и с каждым мгновением в нее словно вливалась новая сила. Это оказалось легко, все равно что пить из наклоненного кувшина. Незнакомое ощущение кружило голову, и Маргарет сильнее впивалась в губы герцога, крепче вцеплялась в незримую нить.