Уильям Ламберт — 7 месяцев и 10 дней
В памяти всплыло имя той хаффлпаффки. Кажется, у нее была точно такая же фамилия, а звали ее Эмили. Да, точно, Эмили Ламберт.
Невилл даже не понял, зачем ему все это. Он никогда не был чересчур любопытным, всегда сторонился чужих тайн, но этот странный порыв, желание узнать что произошло, стало таким неожиданным, что он даже не смог сопротивляться.
Скучающая привет-ведьма за стойкой выжидательно выгнула бровь.
— Чего тебе?
— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, кто лежит в сорок пятой палате?
— Ты слепой? Все на табличке написано.
— Н-нет, — Невилл замотал головой. Идея спросить у кого-нибудь из работников Мунго уже не казалась такой уж хорошей. — Мне просто надо узнать точнее. Там один мой знакомый лежит, сосед. Мне хочется узнать, что с ним произошло.
Врать Невиллу было противно, но видимо шляпа не зря отправила его на Гриффиндор, и где-то глубоко внутри авантюрная жилка в нем все-таки была.
Женщина раздраженно дернула губой, уткнулась носом в какую-то толстую книгу, похожую на бухгалтерскую, и начала перечислять.
— Реджинальд Стоун — выпил не сертифицированное лекарство из Лютного, трехлетняя кома. Мэри Гринхаус — упала с метлы, полуторагодичная кома. Гертруда Ланген... Лингернбар... Лингенбаур... тьфу, не могут что ли немцы нормальные фамилии придумывать? — женщина возмущённо зашипела. — В общем, тоже метла, год с небольшим. Последний — Уильям Ламберт, в коме из-за неудачного аврорского рейда, семь месяцев.
Невилл тихо поблагодарил привет-ведьму и хотел уже сесть обратно как понял, что место на диване занял молодой мужчина в магловской одежде. Наверняка сквиб или маглорожденный. Но утонченное красивое лицо и странная аура власти, какая может быть у какого-нибудь богатого аристократа говорила об обратном. Хотя, среди маглов тоже есть всякие графы и бароны. Может это один из них, просто случайно родившийся магом?
Невилл занял другое место с противоположной стороны холла. В этот же момент из палаты вышла профессор Саммерс с той девочкой. Эмили еле переставляла ногами и, если бы не крепкие руки преподавателя, она бы обязательно упала. На мгновение среди водопада длинных каштановых волос показалось багровое от слез лицо.
Навстречу им поднялся тот самый мужчина. Он обменялся с профессором тихими короткими фразами и помог Эмили дойти до камина, в огне которого все трое и исчезли.
* * *
Малая гостиная была погружена во мрак. Единственным источником света был огромный мраморный камин. Горящие языки пламени лизали чугунную решетку, плясали в отражениях больших стеклянных шаров на рождественской ёлке, отбрасывали желтые отсветы на старинную мебель, живые картины на стенах и старика, что сидел в глубоком кожаном кресле.
Он был старым. Жёсткое, некогда красивое лицо изрезали глубокие морщины, тонкие бесцветные губы впали в беззубый рот, руки покрылись вспухшими венами и древними шрамами. Это был воин, что по неизвестной причине не погиб на поле боя. Теперь ему оставалось только медленно умирать, мучаясь от боли в изношенном теле и болезненных воспоминаний.
Родители, брат и сестры, два сына, дочь, дяди и тетки, многочисленные кузены и кузины, любимая супруга...
Не пересчитать скольких ему удалось пережить.
Он взял фарфоровую чашку и сделал глоток обжигающего чая. Блеклые, некогда пронзительно-синие глаза не отрывались от игривого пламени в камине.
Нет ничего страшнее, чем хоронить собственных детей.
Старик вспоминал своё прошлое, вновь и вновь прокручивал в голове различные вариации своих будущих действий и их последствий. Сначала слухи, а теперь и беседа с одним из немногих людей кому он доверял, утвердила его решение.
Он кивнул сам себе, щелкнул пальцами и на кофейном столике рядом с кружкой появился пергамент, чернила и остро-заточенные перо. Губы старика безмолвно шевелились, пока на бумаге появлялись витиеватые буквы.
На Рождество Гарри получил странный подарок к которому была приложена короткая записка подписанная неким 'дедушкой Полом'.
* * *
Единственными звуками в мертвой тишине были стук трости и клацанье собачьих когтей по древним камням.
Коридоры Хогвартса ночью разительно отличаются от дневных. Есть такой забавный эффект — если в одиночестве оказаться в месте обычно наполненном людьми, сразу появляется чувство иррационального страха. Ночная школа давит на психику своими древними каменными стенами, шорохами и странными запахами.
Замок кажется живым.
Он дышит спертым воздухом запыленных переходов, стучит ставнями, хотя никакого ветра нет и в помине, сплетает послания в переливающихся нитях паутины и хранит множество тысячелетних секретов спрятанных в длинных тенях и заброшенных тайниках.
А еще он не любит когда кто-то лезет не в свое дело. Исчезающие двери и меняющие направления коридоры — лишь самые тонкие намеки.
Тереза не удивилась бы, узнав, что у замка есть примитивный разум, не выходящий за рамки того что есть у животных. Или мощного компьютера. Возможно, где-то глубоко под землей, среди заброшенных катакомб под замком гудит огромная машина, состоящая из сотен тысяч маленьких транзисторов, переключает которые не электричество, а магия.
Разум школы похож на разум собаки, что ластиться к хозяину и вгрызается в глотку непрошеного гостя. Тереза — не самый плохой учитель, она приносит пользу и замок, кажется, это чувствует. Поэтому-то и пропало гнетущее давление школы, которой когда-то давно не нравилось, что кто-то крадётся в темноте по секретным проходам.
Ей казалось забавным, что она идет открыто, не боясь попасться на глаза Филчу. Хотя при виде миссис Норрис рефлекс — желание спрятаться в тень и наложить заклинание невидимости — срабатывало мгновенно и неосознанно. На последних курсах не было ни одной недели, во время которой она бы не покидала гостиную Гриффиндора в неположенное время. Кажется, именно тогда она и подсела на крепкий кофе.
Хорошо, что среди её друзей были Джеймс с Сириусом. А у них в свою очередь была карта со всеми секретными переходами. Часть из них нашла Тереза, часть — другие Мародеры. В создании артефакта она не участвовала, но часть информации предоставила.
Возможно зря. Теперь уже не узнать, что произошло с картой и кто ею пользуется.
Внезапно Македонский зарычал, припал носом к земле и остервенело замахал хвостом. Коридор пропитал свежий запах кого-то знакомого, того чье присутствие здесь в этот час было совсем нежелательно. Пёс поднял умную голову и посмотрел в глаза хозяйке. На мгновение в голове Терезы промелькнул знакомый образ, пусть и немного искаженный собачьим восприятием.
— Интересно...
Фамильяр взял след. Тереза наложила на трость чары бесшумности и пошла следом. Теперь в коридорах царила почти полная тишина, не считая громкого дыхания пса и едва слышного клацанья когтей.
Два перехода, узкий коридор и перед Терезой приоткрытая дверь заброшенного кабинета. Сквозь щель были видны поставленные одна на другую парты, клубы пыли и красивое зеркало, высотой до потолка, в золотой раме, украшенной орнаментом. Оно стояло на подставках, похожих на две зверинные лапы с впившимися в пол длинными когтями.
Прямо на холодных каменных плитах сидел Гарри Поттер и завороженно вглядывался в зеркало. Рядом лежала слишком хорошо знакомая мантия-невидимка.
Сразу стало понятно, какая гравировка нанесена на зеркало и какую опасность оно таит.
— Не слишком ли поздно для прогулок, Гарри?
Мальчик вздрогнул и неуклюже подпрыгнул, сжав мантию и со страхом глядя на Терезу.
— Профессор Саммерс! Я думал вы уехали на каникулы со всеми остальными!
— Пришлось вернуться за кое-какими документами. И вот я решила прогуляться по ночному замку, вспомнить молодость... — Тереза подошла ближе и оперлась на трость. — И что я вижу? Ты сидишь один в темноте перед опасным артефактом, что свел с ума тысячи людей, а в пыли валяется самое дорогое наследство твоего отца.
— Я... все не так! — он сжал дрожащими пальцами ткань мантии-невидимки. — Просто оно, это зеркало... ну, оно показывает мне мою семью...
— Сколько ночей ты сюда уже приходишь, Гарри?
— Эта третья, кажется, — добавил он неуверенно.
— Третья. А могла быть сотая. Люди умирали от голода и переутомления перед этим зеркалом. Знаешь сказку про Алису и ее путешествие в Зазеркалье? С тобой может произойти такая же история, только вернуться уже не получится, — лунный свет отражался в серых немигающих глазах Терезы, заставляя их жутко светится изнутри. — Чем больше смотришь в это зеркало, тем скорее тебя затянет. Тебя будет тянуть к этой вещи, пока ты окончательно не провалишься. Лишишься разума окончательно и бесповоротно.
Гарри не отводил взгляда от отражения и фантомов скрытых за зеркальной гладью.
— Почему?
— Прочитай надпись над зеркалом. Все слова написаны наоборот.
— Я показываю не ваше лицо, — Гарри читал медленно, но с каждой строчкой смысл все быстрее доходил до него, — но ваше самое горячее желание.
— Да, твоих родителей нет в этом зеркале. Это всего только лишь туман, принявший их облик. И ничего больше.
Гарри низко опустил голову, так чтобы Тереза не видела слез, что скопились в уголках его глаз.
— Я никогда их не видел. Никого. Ни маму, ни папу. Тетя Петунья сожгла все фотографии. Только сейчас я увидел их лица... И они оказались ненастоящими.
— У меня дома есть несколько фото, что были сделаны во время войны. На нескольких есть Джеймс. Еще у Хагрида должно было кое-что остаться. Он хоть и лесник, да еще и полувеликан, но с фотоаппаратом обращается не хуже чем с животными. Это его маленькое хобби. Попроси его показать свою коллекцию. Тебе он не откажет. А еще он может написать сокурсникам твоих родителей. Возможно, у них тоже что-нибудь осталось. А еще есть газетные вырезки и министерские архивы в которые перенесли часть имущества твоей семьи после того Хеллоуина.
— Правда? А вы можете меня летом туда... — тут Гарри замолк, словно о чем-то вспомнил. — Хотя, нет, не надо профессор. Я сам. Наверное.
Тереза внимательно всмотрелась в его лицо и кивнула, принимая желание Гарри не говорить о планах на лето.
— Твое право. Я не могу и не буду тебя ограничивать, — она кинула беглый взгляд на механические часы на запястье. — Уже поздно. Я скажу директору чтобы он аккуратнее разбрасывал свои... 'игрушки', особенно настолько опасные. Думаю, зеркало перенесут. А если этого не сделают, то в школу могут внезапно нагрянуть чиновники из Министерства. Они очень любят конфисковать разные темномагические вещицы.
Темнота рядом с древними партами неодобрительно кашлянула. Македонский, все это время неотрывно смотрящий в ее сторону на мгновение оскалился. Маги, даже самые могущественные, могут становиться невидимым и неслышимыми, но всегда забывают о запахе — самом мощном индикаторе чужого присутствия для животных.
— И, Гарри, эта мантия — твое единственное напоминание об отце. Только поэтому я не забираю ее у тебя. Другие учителя не будут настолько же добры. Поэтому храни ее и используй только в самых крайних случаях, когда другого выхода просто нет. Ты же не хочешь лишиться единственного наследства от родителей?
— Нет, профессор. Я буду осторожен, — Гарри завернулся в серебристую ткань, под которой растворилось все тело кроме головы. — Могу я задать вам один вопрос?
Тереза кивнула.
— Что вы видите, когда смотрите в зеркало? — выпалил мальчик, затаив дыхание.
— Не знаю. Я не заглядывала внутрь. Не хочу стать зависимой от зачарованного стекла.
Гарри полностью исчез под волшебной тканью и тихо, насколько мог, пошел в сторону гостиной Гриффиндора. Тереза некоторое время смотрела ему в след, а потом пошла в сторону своего кабинета.
Она не врала, но исказила правду. В зеркало она не смотрела, но лишь потому, что слишком хорошо знала, что именно увидит по ту сторону зеркала.
Оживших мертвецов и мечты, разбитые вдребезги.
Глава 8. Карты на стол
Трактир 'Кабанья голова' был темным и грязным. В воздухе витало непередаваемое сочетание вони блевотины, козлиной мочи и скисшего вина. Бармен за стойкой разливал посетителям огневиски — редкостную дрянь, не чету нормальному скотчу.
Единственное, что было хорошего в этом заведении — это отличный эль. Видимо, хозяин делал его самостоятельно, и это было одним из факторов, что удерживали его от полного разорения.
Но главной причиной, почему в этом со всех сторон отвратительном помещении еще кто-то оставался, было полное безразличие хозяина трактира к личностям посетителей. Ты можешь быть оборотнем, Пожирателем или хоть самим Волдемортом... Тебе, как и любому другому в этом баре, поставят засаленную кружку с каким-нибудь пойлом и никто не будет задавать вопросы кроме двух: 'Еще налить?' и 'Наличка есть?'.
Прямо посреди главного зала громоздились три сдвинутых вплотную стола накрытых издевательски чистым зеленым сукном. Оно, разумеется, было трансфигурировано из обычной скатерти. За импровизированным игорным столом сидели контрабандист, гоблин, полувеликан и два профессора Хогвартса, один из которых подозревался в покушении на убийство нескольких детей.
Тереза поправила широкополую шляпу с огромным искусственным пером под павлина и улыбнулась. Пошлый макияж, измененная моторика, обычные магловские цветные линзы вместе с седым париком и толстой оправой очков сделали из нее абсолютно другого человека. По крайней мере, этой маскировки хватило, чтобы Квирелл и Хагрид ее не узнали.
Место крупье заняла единственная официантка — некрасивая обрюзгшая баба, издалека напоминающая пивной бочонок.
Голоса в зале затихли. Началась раздача.
Противники посмотрели карты. Тереза спокойно сидела, отслеживая их реакции.
Гоблин потянулся к козлиной бородке — притворяется. А вот едва обнажившиеся клыки явно свидетельствуют о разочаровании. Высчитывает, сколько карт взять в добор. Должна быть вероятность серьезной комбинации.
Старик-контрабандист напротив дернул пальцами. Они чуть побелели. Значит напряжен. Ясно, карта средняя, но возможно еще повезет.
Квирелл, закутанный в черную мантию, словно жена какого-нибудь шейха, кусал изнутри щеку, едва сдерживая улыбку. Под хламидой это было почти незаметно, но ткань рядом с челюстью немного подрагивала. Значит, карты сильные.
Хагрид сделал глоток эля. Его большое красное лицо возвышалось над всеми игроками, поэтому понять, какие эмоции он испытывает было практически невозможно.
Тереза посмотрела на свои карты. Две десятки. Можно собрать каре, фул-хаус или сет. В худшем случае будет две или одна пара. Губы дрогнули в едва заметной улыбке, словно там были не десятки, а два туза. Контрабандист это заметил и напрягся.
— Повышаю до двух сотен сиклей, — сказал Квирелл. От его привычного страха, неуверенности и заикания не осталось и следа.
Гоблин и контрабандист поддержали. Остальные сбросили карты.
