Князь Холод

В любом случае ничего сказать Алексею я не успел, потому что с западной стороны послышались частые выстрелы. Вся наша конная масса встревожено засуетилась и принялась спешно покидать тесный крепостной дворик. Я пристроился в хвосте свиты царевича, поэтому сумел расслышать доклад примчавшегося со стороны степи драгуна:

— Тимландские драгуны, ваше высочество! Два-три эскадрона, не больше!

— Вперед! — вновь азартно скомандовал второй наследник трона.

— Вперед! В атаку! — подхватили младшие командиры.

Я понимал, что присутствуя здесь, верхом, в отрыве от своего пехотного полка, нахожусь в весьма дурацком положении. Здесь мне не место, я всего лишь отправился вперед для осмотра будущего театра боевых действий и не должен участвовать в кавалерийских сражениях. Но, оставаясь здесь в ожидании подхода своей пехоты, я рискую прослыть чрезмерно осторожным офицером, а это уже равносильно обвинению в трусости.

В этот момент мимо меня промчался Григорянский, командир Зеленодольского пехотного полка, находящийся точно в таком же положении, как и я. И что-то не заметил я в его действиях никаких сомнений. Да и моя лошадка, увлеченная общим потоком, уже мчалась в сторону разгорающегося боя. Эх, была не была!

Какой-то из эскадронов сумел сохранить порядок и дал дружный залп, но сразу вслед за ним все слилось в беспорядочную трескотню пистолетных выстрелов. По всей видимости тимландцы слишком спешили на помощь к подвергшемуся нападению форпосту и не сумели вовремя оценить численный состав нашего отряда, потому и ввязались в бой. Когда же поняли свою ошибку, спастись было уже очень сложно.

Если бы с нашей стороны в столкновении участвовала пехота, драгуны могли бы спешиться и ввязаться в активную перестрелку, но столкнувшись нос к носу с родственным, но многократно превосходящим их численно родом войск, вынуждены были палить с седла и, спешно разворачиваясь, спасаться бегством. Не всем это удалось и наша набравшая ход конная лавина быстро настигла и уничтожила наиболее нерасторопных и невезучих. После чего началась бешеная гонка преследования — видя перед собой спины удирающих врагов, таридийцы мчались все дальше и дальше, стреляли, кололи, рубили, все больше распаляясь и входя в раж.

Набравшись смелости, я осторожно приподнялся на стременах в попытке разглядеть происходящее впереди, но увидел лишь сплошную массу всадников, в которой сходу нельзя было даже отличить своих от чужих. Впрочем, уже в следующий момент я сумел различить выделяющиеся на общем фоне головные уборы улан. А кому, как не им, имеющим под седлом лучших в сравнении с драгунами лошадей и вооруженных легкими пиками, быть в первых рядах преследования?

Слева от нас чуть ли не от самой крепости тянулась отвесная скала, справа виднелся заросший камышом берег то ли реки, то ли озера, а может и вовсе край болота. И в голову мою одновременно пришли две мысли, на первый взгляд совершенно не связанные между собой. Во-первых, мне подумалось, что происходи эти события в летнюю жару, я бы ни черта не смог разглядеть из-за поднявшейся пыли. А во-вторых, мы мчались в заданном направлении по местности, весьма ограниченной для маневра и это не могло не настораживать.

Словно в подтверждение моих мыслей, где-то впереди раздался пушечный залп. Черт возьми, нас же навели на засаду! Причем так дешево и примитивно, а мы все равно купились, как последние дураки! Что же делать? Что в таких случаях делать? Срочно разворачиваться, пытаясь выйти из-под обстрела или напротив, навалиться всей массой, ворваться на батарею и перебить всю прислугу? Да кто ж его знает? Мне отсюда не видно ничего и оценить обстановку на переднем краю я не могу, также как и повлиять на принимаемые там решения.

Между тем, мы все еще продолжали двигаться вперед — слишком увлечены были люди погоней, слишком велика инерционность мышления. Только метров через сто пятьдесят — двести скорость стала снижаться. Можно было предположить, что первые ряды понесли потери и попытались остановиться, но сзади напирали вторые, третьи, четвертые и так далее, спотыкались об упавших, тоже падали, пытались объехать завалы и тоже падали. Постепенно все же удалось притормозить, конный поток максимально сжался, и тут раздался второй залп. Пушки били сбоку, с небольшого пригорка, по пристрелянным заранее участкам, дождавшись, когда их минуют свои драгуны. А потом остатки тимландских драгун прыснули в стороны, освобождая дорогу тяжелой кавалерии.

— Кирасиры! Кирасиры! — заголосили вокруг меня воронцовские всадники, начиная разворачивать коней.

Я снова привстал на стременах. Оно понятно, в прямом столкновении легкая конница не ровня тяжелой, но ведь если кирасир один-два эскадрона, то можно навалиться и задавить числом. Но задуматься об отпоре нам не дали. Прямо посреди скученной массы наших драгун начали взрываться гранаты, сея вокруг себя смерть и панику. Подняв голову, я обнаружил на скале тимландских солдат в коричневых мундирах, азартно швыряющих на наши головы гранаты.

— Сверху гренадеры! — крикнул я что есть мочи, быстро высвободил из седельной сумки заряженную фузею, прицелился и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, в плечо ударила отдача, на скале никто не упал. Мазила.

То тут, то там кто-то следовал моему примеру и несколько тимландцев скатились-таки вниз, но общей картины это не изменило. Все больше драгун разворачивалось, и вот уже большая часть нашей конницы пустилась наутек. Как же поменялась ситуация!

А потом мы увидели тимландских кирасир. Наследники рыцарской конницы клином врубились в удирающую кавалерию таридийцев, оттесняя одну часть отстающих к скале, другую к берегу водоема. И их было много, сотен семь-восемь, навскидку. Тяжелые кирасирские кони расталкивали и сбивали наземь своих более легких драгунских и уланских оппонентов, а палаши наездников собирали свою кровавую жатву.

Каким-то непостижимым образом я оказался среди отстающих всадников теперь уже улепетывающего со всех ног отряда. Вдобавок ко всему меня еще и оттеснили к камышам и я понимал, что если сейчас часть кирасир повернет влево, то я с несколькими десятками драгун просто окажусь в окружении. Что-либо придумать я не успел, поскольку лошадь подо мной внезапно споткнулась и я, едва успев высвободить ноги из стремян, 'рыбкой' перелетел через ее голову, весьма прилично грохнувшись о землю.

С десяток драгун промчались мимо, не пытаясь помочь, и вообще не интересуясь моей судьбой. Ну и ладно, пусть проваливают, спасибо хоть не затоптали. Я осторожно пошевелил руками-ногами — вроде все действует, просто-таки чудо какое-то! Что ж, господь помог, теперь бы мне самому не оплошать, выбираться надо, не хватало еще в плен попасть! Со стоном приподнявшись на локтях, я попытался осмотреться.

До берега водоема было всего ничего — каких-то тридцать метров. Со стороны противника двигалась пехота, но до нее было еще очень далеко. Да и не строем они шли, скорее всего собирали трофеи и добивали раненых. Кавалерия, и наша и чужая, промчалась мимо, и я только сейчас понял, как мне повезло оказаться с краю — степь была буквально усеяна телами тех, кому не посчастливилось упасть на пути несущихся кирасир.

Ага, а везение-то мое видимо на удачном падении закончилось. Мало того, что я был отрезан от своих, так еще и в мою сторону уверенно направлялся один из преследователей. Если поначалу у меня мелькала мысль отлежаться до стремительно надвигающейся темноты, а потом уже пытаться вернуться к Солянке, двигаясь вдоль заросшего камышом берега неизвестного водоема, то теперь становилось очевидным невозможность исполнения такого маневра.

Конь тимландца хромал, судя по всему, это и явилось причиной выхода его из боя. Двигаясь в направлении своих позиций, он обратил внимание на мое падение и решил разжиться пленником. А может, просто захотел помародерить, опередив свою слишком медленно приближающуюся пехоту.

Прятаться не имело смысла, поэтому я извлек шпагу из ножен, подхватил с земли чей-то пистолет, по закону подлости, конечно же разряженный, и с кряхтением поднялся на ноги. Пойду-ка я к камышам поближе, авось не полезет враг за мной в воду. Первые шаги пришлось сделать через боль — шлепнулся-то с лошади я знатно — потом стало легче. Кирасир заволновался и стал подгонять своего хромого скакуна, что-то крича при этом мне в спину. Из его тарабарщины я сумел понять только слово 'офицер', но останавливаться и не думал, упрямо продолжал ковылять к береговым зарослям.

— Офицер? — вопрос прозвучал за моей спиной, когда до вожделенного берега оставалось метров десять.

— Коммунист! — зло ответил я, поворачиваясь-таки лицом к неприятелю.

— Офицер! — огромный рыжеусый кирасир радостно оскалился и швырнул к моим ногам завязанный в петлю конец веревки.

Ага, сейчас, только шнурки поглажу! Умник нашелся!

— Я говорю, коммунист я! А коммунисты не сдаются! — по лицу было ясно, что тимландский кавалерист ни черта не понимает, да по-другому и быть не могло.

— Вилли! Вилли!

Да что же это такое! Со стороны форпоста, радостно голося и размахивая руками, пришпоривали лошадей еще двое товарищей моего оппонента. Час от часу не легче! Нужно срочно что-то предпринимать.

К счастью, рыжий Вилли на мгновение отвлекся на голоса друзей, в этот миг я и метнул ему в лицо пистолет. Попал! И тут же сам прыгнул следом, на ходу извлекая на свет божий шпагу из ножен. По своему ли умыслу или по команде наездника, строевой конь рванулся с места, унося из-под удара хозяина, потому Вилли я не достал. Зато от души врезал клинком коню по левой ляжке, заставив того дернуться и дико заржать от боли.

Рассерженный кирасир соскочил с беснующегося коня и, утирая разбитое в кровь лицо, направился ко мне. Один молодецких взмах кавалерийского палаша, второй, третий — все мимо. Не фехтовальщик ты, Вилли, ты просто рубака. При следующем взмахе я пропустил клинок мимо себя и прыгнул вперед, нанеся укол в незащищенное забралом многострадальное лицо. Противник скончался еще до того, как его тело рухнуло на прибрежный песок.

Товарищи Вилли яростно закричали, нахлестывая своих скакунов, а я сбросил кафтан и направился прямиком в воду. Другого пути отступления у меня не было. Кирасиры дважды выстрелили из пистолетов с седла, но это не вызывало никакого беспокойства — не в плотные ряды неприятеля палят, с такого расстояния, да на скаку, да из таких пистолетов, попасть в одиночную мишень почти нереально.

Сказать, что вода была холодная, значит не сказать ничего. Вода была очень, очень холодная! Боже, ну почему сейчас ноябрь, а не июль? С треском проломившись сквозь заросли камыша, я увидел перед собой около пятидесяти метров чистой воды, за которой снова сплошной стеной стоял камыш. Течение было очень слабым, скорее всего водоем был тихой заводью какой-то реки, может даже той же самой Солянки или ее притока. Скудное на тепло осеннее солнце же скрылось за горами, но до полной темноты оставалось еще около часа. Большой вопрос, высижу ли я столько времени в холодной воде? Лучшим выходом для меня было бы немедленно плыть к противоположному берегу, пока я еще в силах это сделать, но неизвестно как поведут себя кирасиры? Знать бы наверняка, что в воду не полезут, можно было бы плыть! Но если они погонят лошадей в воду, то быстро меня догонят и зарубят, чего не хотелось бы. А вот в темноте шансов перехватить меня во время заплыва будет очень не много. Как же быть?

Тем временем приятели неудачника Вилли достигли берега. Убедившись, что их товарищ покинул сей бренный мир, они разразились гневными воплями и принялись расстреливать камыши из пистолетов. Говоря 'расстреливать из пистолетов', я имею в виду доведенный до совершенства процесс перезарядки оружия, позволявший тимландским кавалеристам делать до трех выстрелов в минуту. Вероятность быть подстреленным при таком раскладе стремилась к нулю. Я сидел у самого выхода из камышовых зарослей на чистую воду, погрузившись по самое горлышко, и внимательно наблюдал за бесновавшимися на берегу кирасирами. Не зная, поможет ли это мне оттянуть момент полного замерзания, я на всякий случай попеременно напрягал мышцы ног, рук, живота. Мама дорогая, грозят мне все радости пневмонии, простатита и прочее и прочее! А как в этом мире лечиться от этих напастей без антибиотиков, я совершенно не знаю! Подозреваю, что никак.

Наконец сообразив, что подстрелить меня 'в слепую' не получится, один из тимландцев направил-таки коня в реку. Недовольно фыркая, боевой конь проложил тропу сквозь камыш и вышел на чистую воду метрах в десяти левее меня. Аккуратно, чтобы не выдать себя плеском воды, я повернулся на пол оборота, чтобы держать в поле зрения обоих противников.

Забравшийся в реку кирасир поозирался по сторонам, громко выругался, а может, просто пообещал мне всех благ, когда поймает и развернул скакуна обратно к берегу. Поднятый им шум отлично заглушил всплески от моих гребков — я решил воспользоваться моментом и стартовал к противоположной стороне заводи.

Проплыв примерно половину дистанции, я оглянулся: в опустившейся тьме уже с трудом угадывались скрывающие берег камышовые заросли. Никаких признаков тимландцев обнаружить не удалось поэтому, уже не опасаясь шума, я с удвоенной энергией погреб к спасительному берегу.

13

В расположение своего полка я вышел на рассвете. Мне крупно повезло — после того как, трясясь всем телом от холода, выбрался из реки, отжал и вновь напялил на себя мокрую одежду, я довольно быстро вышел к костру местных пастухов. Там меня долго растирали, кутали в одеяла, кормили горячим бульоном, поили травяными отварами. И настойчиво уговаривали остаться до утра, тем более что после ноябрьского купания и последовавших за ним восстановительных процедур, неудержимо тянуло в сон. Но я упрямо, словно заклинание, твердил о том, что мне нужно вернуться, срочно, сейчас. В конце концов, пастухи махнули на меня рукой, снабдили двумя овечьими шкурами и смирной лошадкой, а потом самый молодой из них сопроводил меня до ближайшего брода через Солянку. И слава богу, что этот самый брод позволил переправиться на левый берег без окунания в воду.

В штабе Белогорского полка мне и сообщили о бесславных результатах вчерашнего дня для нашего войска.

— Плохо, Михаил Васильевич, совсем плохо, — сокрушенно качал головой подполковник Волков, — зеленодольцы переправлялись в тот момент, когда бегущие драгуны примчались к мосту, а на их плечах и кирасиры тимландские подоспели. Переполох, давка, паника, смешалось все. Мы-то с ивангородцами в то время только на подходе были, пока поняли что происходит, пока сообразили что делать — столько народу затоптали, да порубили, да в реке потонуло! Генерал Веремеев требовал срочно ударить в штыки, слава богу, полковник Крючков сумел отговорить старика. Крючков выдвинулся левее переправы, мы правее, да пушкари стали палить навесом через головы наших драгун, да зеленодольцев. Удалось угомонить кирасир, они-то без поддержки пехоты, да артиллерии подошли, нечем возразить было.

— А что царевич?