Смерть зверя с тонкой кожей

— Я тебя достану. И тебя, и эту тварь.

Шеппард криво ухмыльнулся:

— Если мы достали Эбботта — кому интересно — как.

— Если вы его достали. Если.

— Это уже формальности, — Шеппард показал на спальню, — И именно она помогла заманить его. Сказала ему, что всё чисто, и что он может возвращаться.

— Сказала — что?

— Что он может возвращаться.

У Смита вырвался внезапный смешок.

— Не верите? Вот, послушайте, потом будете смеяться.

Шеппард включил магнитофон и прокрутил запись разговора между Джоан и Эбботтом.

— Вот. Что скажете?

— Забавно. Весьма забавно. Никогда бы не поверил.

Тут его снова разобрал хохот. Потом он заметил в дверях спальни Джоан.

В такси она опять оцепенела. Фрэнк обнял её за плечи. Постепенно она стала отходить и даже улыбнулась ему.

Потом спросила:

— А что тебя так рассмешило?

— Вспомнил одну забавную историю.

— Забавную историю?

— Очень забавную. Шеппарда она бы просто убила.

Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза:

— Ты что-то знаешь, да?

— Знаю. Забавную историю. Про SOE.

— Про что?

— Управление специальных операций. Во время войны я помогал им налаживать эвакуацию лётчиков, сбитых над оккупированной Францией. Их переправляли по цепочке явочных квартир до швейцарской или испанской границы. Иногда гестапо удавалось обнаружить одну из таких квартир. Тогда они просто наблюдали за ней, поджидая следующую партию.

— Не очень похоже на забавную историю.

— Так вот, специально для этого мы изобрели поразительно простой код. Ты просто говорил нечто противоположное тому, что хотел сказать.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— А по-моему очень даже понимаешь. Но давай приведу пример. Правило было такое: перед визитом на явочную квартиру ты звонил туда, представлялся старым другом и спрашивал, удобно ли будет зайти к ним. Если тебе отвечали, что-то вроде: "Конечно, заходи прямо сейчас" — ты мог быть уверен, что гестапо уже там и держит их за горло.

Долгое молчание.

— Разве не смешно?

— Ричард, — сказала Джоан, — не был на той войне. Он не настолько стар.

— Знаю. На войне был я. А самое смешное, что об этом коде Ричард узнал от меня.

Как всё началось, он не заметил. Скорее всего, кто-то сказал что-то, а кому-то это что-то не понравилось. Оно всегда начинается так.

Дорис уже ушла, да и он сам собирался — когда всё рвануло. В эпицентре оказалась толпа Хаки Мак-Таклей, не хуже смерча затягивающая в орбиту насилия всё и всех.

Эбботт стал пробиваться к выходу. Последнее, чего ему хотелось — участвовать в массовой драке, с последующим разбором в полиции.

Он осторожно обогнул кипящую свалку, игнорируя случайные удары, в том числе и прямой — в зубы. Ему почти удалось добраться до двери, когда на него налетел мужчина с залитым кровью лицом и торчащими из него осколками стекла. Эбботт отодвинул его в сторону, но тот споткнулся и полетел на пол, не отпуская Эбботта.

Потом на него прыгнул здоровенный шотландец, ухватил за волосы и принялся бить головой об пол. Эбботт дотянулся до его мошонки и сжал кулак. Шотландец издал сдавленный стон и отключился.

К тому моменту, когда Эбботт поднялся на ноги, в дверь с гиканием и улюлюканием ломились новые Хаки Мак-Такли, чьи встроенные радары безошибочно вели их к новым неприятностям. По пятам за ними шла полиция.

Дорога наружу была отрезана, так что требовалось быстро найти выход — либо быть арестованным за компанию.

Эбботт поднял стол, отправил его в огромное окно-витрину и выскочил вслед за ним — прямо в лапы полисмену. Тот отработанным движением развернул его и заломал ему руку. Эбботт расслабился, а потом всадил ему каблук под коленную чашечку. Полисмен хрюкнул и осел. Ещё один полисмен предпринял попытку оставновить его, Эбботт сбил его с ног и бросился удирать.

Он оказался на Лексингтон-стрит, пересёк Бродвик-стрит, и на Поланд-стрит перешёл на шаг. На углу Грейт-Марльборо-стрит он взял такси и назвал первый пришедший в голову адрес.

Откинувшись в сидении, он наконец смог оценить потери. Разбитая губа, порез в три-четыре дюйма на левой руке. Должно быть на осколок нарвался , когда прыгал в окно. Распаханный рукав уже пропитался кровью от запястья до локтя. К счастью, артерию не задело .

Он попытался усесться прямо, но от кровопотери кружилась голова. Пришлось снова откинуться и несколько раз глубоко вдохнуть. Головокружение прошло. Ещё бы чёртова рука перестала кровить.

Как там выражаются в Королевских ВВС, когда всё идёт не так? А всё на самом деле пошло не так. Нет дома, нет денег — разве что несколько фунтов. Допустим, может хватить на ночь в дешёвом отеле. Но в отеле не появишься с распаханной рукой, окровавленным лицом и без багажа. Он выглянул в окно. Снова пошёл дождь.

— Ура, блин, — пробормотал он.

— Пардон? — переспросил водитель.

— Просто старая поговорка.

На углу Портобелло-роуд он расплатился. Таксист наконец разглядел пассажира:

— Парень, ты чё, с войны вернулся?

Он спустился по Чепстоу-Виллас, потом увидел идущего навстречу полисмена. Чтобы избежать ещё одного досмотра он начал переходить улицу. Снова закружилась голова. Он покачнулся, споткнулся о край бордюра и упал.

К нему подбежал полисмен и помог подняться. Он был очень молод, не старше двадцати пяти.

— С вами всё в порядке, сэр? — Потом, разглядев получше, — Что с вами случилось?

— Видите, офицер, во-от в том доме?

Когда полисмен обернулся, Эбботт бросился удирать.

Разумеется, можно было и пригрозить пистолетом, но британские полисмены, в особенности молодые, известны полным пренебрежением к оружию. К тому же отстрел мирных полицейских его планами никак не предусматривался.

Оставалось бежать. Он слышал за собой топот и чувствовал, как утекают силы.

Только отчаяние поддерживало его.

Он ждал, пока их не сковали вместе. И пока надсмотрщик не расположился в тени акации и не принялся за завтрак.

На лесоповале заключённые работали парами. На двадцать человек — один надсмотрщик. Каждую пару сковывали ножными кандалами. Пары надсмотрщик подбирал случайно, стараясь не сковывать вместе одних и тех же людей больше одного раза. Рано или поздно они должны были попасть в пару с Кироте. Дело времени.

Он наблюдал за завтракающим надсмотрщиком с чисто зверинной сосредоточенностью.

Громко застучало сердце, чтобы успокоиться пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Потом он обернулся к Кироте и заорал: "Ты, чёрный сукин сын!". Кироте ударил его в лицо, от удара он повалился, как подкошенный.

Лёжа с закрытыми глазами, он слышал, как надсмотрщик поднялся и резко сказал что-то Кироте на местном наречии. Просвистел хлыст, адова боль сотрясла всё тело. Но он продолжал лежать тихо и неподвижно, как и полагается человеку без сознания. Новый взрыв ругательств — он почувствовал, как сжимается всё внутри. Ещё один такой удар — и он может не сдержать стона.

Он медленно разлепил веки, посматривая сквозь ресницы. Надсмотрщик наклонился над ним и отмыкал кандалы.

Когда тот распрямился и повернулся к Кироте, Эбботт молниеносно выбросил вперёд обе ноги, разом подрубив надсмотрщика.

Тот рухнул на спину, Кироте тяжело навалился сверху, ударил в живот. Голова надсмотрщика рефлекторно задралась и тогда Кироте ребром ладони перерубил ему гортань, как учил его Эбботт.

Они забрали оружие, нож, ключи и флягу. Себе Эбботт взял "Магнум", нож отдал Кироте, а ключи кинул близжайшему из заключённых.

— Переведи им, что отвечать придётся всем, — сказал он Кироте.

Когда начнётся охота, лучше если охотиться будут не за двумя, а за двадцатью. Лучше для двоих.

Такие дела.

12.

Элис собиралась побыстрее покончить со стиркой и прочими домашними делами — вечером должна была заглянуть Филиппа, её подружка из Департамента.

После ужина Элис приняла душ и обработала волосы специальным кондиционером ("Придаёт волосам шелковистый блеск и упругость, неотразимые для мужчин").

Повесила бельё. Почистила клетку Соломона, сменила воду в поилке, наполнила кормушку. Она уже брала канарейку к ветеринару, чтобы выяснить, почему она не поёт. Ветеринар не нашёл ничего подозрительного, и предположил, что птичка просто не в настроении и что это пройдёт.

Надела чистые блузку и юбку. Расчесала волосы. Посмотрелась в зеркало и пришла к выводу, что выглядят они прелестно (чистая правда), и что кондиционер сделал их просто великолепными (что истине не соответствовало).

В заключение подмела в доме и навела чистоту. Ей не слишком хотелось, чтобы эта корова Филиппа, с её острым глазом, острым нюхом и острым язычком трепалась потом в офисе ("Девочки, это надо было видеть — настоящий тараканий рай").

Филиппа была девушкой крупной с чуть лошадинным лицом. Постоянно говорила об охоте и стипл-чез (Что такое "стипл-чез" Элис представляла весьма смутно, но не спрашивала, дабы не выдавать дремучего невежества ). Второй её страстью были мужчины, за которыми она охотилась если и с меньшим успехом, чем за лисами, то с той же неутомимостью.

Элис не слишком любила её, но тем не менее пригласила — та как раз страдала от последствий лопнувшего романа. Её молодой человек увлёкся другой (Кобылой, как поговаривали в офисе).

Элис как раз поставила чайник, когда в дверь позвонили. Она тяжело вздохнула, уже начиная сожалеть о приглашении.

Позвонили снова. На этот раз не переставая.

— Иду я, иду, — раздражённо крикнула Элис вбегая в крошечную прихожую.

— Ну в самом деле, — громко сказала она и открыла дверь.

На пороге, всей тяжестью повиснув на дверном звонке, стоял Ричард Эбботт — глаза закрыты, лицо серое, тяжёлое дыхание. С левого рукава на половичок капала кровь. Он почти повалился на неё.

— Ричард, — выдохнула она, — Ричард...

Он открыл глаза.

— Можно...отдохнуть немного?..

Его шатнуло.

— Голова. Кружится.

Она обняла его, и, осторожно поддерживая, провела в гостинную. Он был совершенно мокрым от пота и дождя и тяжело обвис на ней.

"Пропала блузка" — отстранённо подумала Элис. Она была смущена, немного испугана и, казалось, совсем растерялась. Но где-то совсем — счастлива. Единственная ясная мысль в наступившем сумбуре. Она была счастлива и знала об этом. Она чувствовала, как любовь, которую она душила эти два года, поднимаетсятеперь, наполняя её почти нестерпимой нежностью и теплом. От счастья она чуть не расплакалась. "Успеешь ещё поплакать", — сказала она себе.

Она усадила его в кресло, он откинулся назад и снова закрыл глаза. Дыхание стало полегче, на лицо вернулся румянец. Теперь его стало знобить.

Элис принесла пёстрый плед (подарок матери) и накинула ему на плечи. Потом вспомнила про чайник, к тому моменту уже негодующе стучавший крышкой. Сбегала на кухню, быстро приготовила чай с лимоном (много сахара, чуток виски).

— Вот и мы! Чай, лимон, виски.

Он глотнул.

— Как ты?

— Намного лучше.

— Что случилось?

— В драку влип. С футбольными фанатами.

— Когда допьёшь, мы тебя умоем и посмотрим руку.

— Кажется, кровь уже остановилась.

— Как это ты?

— Вышёл сквозь стекло. Не хотелось общаться с полицией.

— Могут понадобиться швы. И ты совсем мокрый.

Она помогла ему снять плащ, потом увидела пистолет в кобуре, выпирающий из подмышки, как опухоль.

Было в этом что-то зловещее и уродливое. Элис вспомнились американские фильмы, все эти детективы и прочие убийцы, разгуливающие с кобурами поверх рубашек.

Она стянула пистолет и повесила на спинку стула. Тяжесть оружия удивила её.

Помогла раздеться. Развесила вещи на радиаторе. Укрыла ещё одним одеялом. Промыла и перевязала рану. Та всё ещё немного кровоточила.

— Тебе надо было работать в больнице.

— Я и работала, два года. Иногда жалею, что не осталась, — потом, подумав, — Нет, не жалею.

— Почему?

— Была бы сейчас медсестрой и никогда не встретила бы тебя.

Он поднял на неё глаза, и Элис , внезапно смутившись, потупилась. А ведь она запросто могла позвонить в полицию, пока он валялся в кресле. Это же её прямой долг, — подумал Эбботт. А ещё подумал, что эта возможность ему в голову даже не приходила .

Он осторожно погладил её по голове.

— Ты хорошая девочка.

— Рану надо зашивать. Иначе так и будешь кровью истекать, — сказала она, не поднимая глаз, — На Ладбрук-Грув есть больница. Когда вещи высохнут, поедем туда.

Она знала, что он всё ещё смотрит на неё. Вышла на кухню и приготовила ещё чаю.

— Когда ты ел?

— Утром. Пара тостов.

— И с тех пор больше ничего?

— Я не голоден.

— Но тебе надо есть...

— Два года на такой диете. Привык.

— Ты не очень похудел.

— Эффективный метаболизм. Малый расход топлива, высокий КПД.

— Пожалуйста, Ричард, ну съешь хоть что-нибудь. Хоть тост один.

— Хорошо, один тост.

Она обжарила большой ломоть хлеба, намазала маслом и удовлетворённо наблюдала, как он ест.

— Вот. Тебе лучше?

— Нет. Мне — так же.

Он улыбнулся и она подумала, насколько светлее его делает улыбка. Насколько она помнила, он всегда был немного мрачным. Или только глаза?

В дверь опять позвонили. Элис подскочила.

— О, господи, чёртова Филиппа!

— Кто?

— Филиппа Пейдж. Лошадь из транспортного отдела.

— Самое время.

— Постараюсь от неё избавиться.

Она торопливо прошла в прихожую и открыла дверь.

— Филиппа, я очень сожалею. Ужасно себя чувствую...

— Это у всех бывает, милочка. Раз в месяц, — Филиппа хохотнула и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.

— Мне не самом деле нехорошо. Голова раскалывает и остальные дела.

— Я сделаю тебе чашечку замечательного чая. Потом две таблеточки аспиринчика...

— Извини, сегодня не получится.

Она не привыкла врать и ужасно волновалась.

Филиппа смотрела на неё с растущей подозрительностью.

— В чём дело, милочка?

— Я же говорю, плохо себя чувствую.

— Ой, ну в самом деле! Ну месячки, чепуха какая. Тут у нас что-то другое, не так ли?

Она попыталась заглянуть в квартиру, но Элис вовремя перекрыла ей обзор.

— И что у нас там?

Элис покраснела и потупилась.

— Ничего.

— У нас там мужчина. Ты принимаешь мужчин.

Сказано было в лучших традициях викторианской эпохи. Элис подняла голову и бросила ответный взгляд.

— А если и так — какое твоё чёртово дело?

Филиппа успела ещё потрясенно охнуть и Элис захлопнула дверь.

— Всё. Любопытная тупая корова, — сказала она, вернувшись в гостинную.

— Переживаешь?

— Нет, не очень.

Эбботт изучал её пунцовое лицо.

— Просто врать не люблю. И грубить.

— Даже любопытным тупым коровам?

Он улыбнулся. Элис стало чуть лучше, она улыбнулась в ответ.

— Завтра весь транспортный отдел будет знать, что у тебя есть любовник.

— Завтра субботта. Поехали в больницу.

Она вызвала такси, помогла одеться.