Непрощенные...

За кустарником отыскалась грунтовка, приведшая нас в село — большое и непривычно тихое. Жителей на улицах не наблюдалось, как и немцев. Удивляться последнему не стоило. Как мы успели убедиться, фашисты наступали вдоль главных дорог, игнорируя проселки.

Пустынной улицей мы прошли в центр и остановились перед правлением колхоза. Колхоз, как следовало из вывески, назывался "18-й партсъезд". На дверях правления висел замок, и надежда на помощь продовольствием сразу увяла. Где добыть еду, никто не знал. Ломиться в дома не хотелось: не фашисты чай. Почесали в затылке, осмотрелись и увидели напротив правления здание с вывеской "Сельпо". На дверях сельпо висел замок, но на оккупированной территории советские законы не действуют. Я двинулся к магазину, на ходу доставая из ножен штык. Попытка отковырнуть замок провалилась: всаженный под запор клинок хрустнул и обломился у рукояти. Ну и ладно. Снял с плеча МР-40. Шуметь нам не стоило, но голод глушил осторожность.

— Товарищи!

Ух! Три ствола дернулись навстречу окрику.

Через площадь бежал человек. На нем был пиджак поверх рубахи-косоворотки и шаровары, заправленные в сапоги. Лицо у незнакомца было круглое; когда он подбежал ближе, стало видно, что широкая мордашка у бегуна изрядно вспотела.

— Товарищи! — прохрипел толстяк, пытаясь отдышаться. — Вы что же делаете? Это государственная собственность!

— А ты кто сам, дядя? — я еле сдержался, чтобы не вспылить.

— Заведующий сельмагом!

— Тогда открывай, заведущий!

Толстяк замялся. Илья молча ткнул в вывеску с обозначенными часами работы:

— Открывай! Раз должен работать, почему закрыто?

— Товара нет! Разобрали...

Зачем же тогда бежал? К вооруженным людям? Я положил руку на автомат. Заведующий испуганно моргнул, достал ключи и завозился с замком.

Магазин встретил нас пустыми полками. Присмотревшись, я различил на одной из них несколько пачек папирос и пузырек одеколона. Ткнул пальцем.

— Почему не разобрали?

— Это же "Казбек"! Дорогие! У нас махорку...

— Давай!

Завмаг выложил товар на прилавок. Папиросы и впрямь выглядели непрезентабельно: пожелтевший на солнце картон, сами пачки помятые. Не страшно, нам не на выставку. Взял пузырек и отвернул пробку. Одеколон пах приятно. Глянул на этикетку: духи "Красная Москва". Гляди, ты! Уже были! Пригодится! Сменяем на что-нибудь.

— А продукты?

— Никаких! — завмаг театрально развел руками. — Крупу, соль, керосин и спички в первый день войны разобрали.

— Товарищ сержант! — Коля взял меня за рукав и склонился к уху. — Там подсобка! — он кивнул на дверь сбоку.

Лицо мехвода было насупленным. Дельная мысль! Мы направились к двери.

— Товарищи!..

Вопль, исторгнутый из глубины души, летел вслед. С чего так нервничаем? За дверью было темно, я нашарил включатель. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Разобрали, говоришь? Что тут у нас? Мыло в ящике? Берем! Упаковки спичек? Дайте две! Керосин в бидоне? Без нужды! В ларе соль, крупная, серая... Не помешает. Мешочек холщовый как раз валяется...

Вышли из подсобки как Деды Морозы, обвешенные подарками. На завмага было больно смотреть. Выглядел толстяк, как вдовец, только что похоронивший любимую жену. Жлобяра не догадывался: будет и второй акт марлезонского балета. Свалили товар на прилавок.

— Считай!

Завмаг застучал костяшками счетов. Мешочек с солью бросил на весы.

— Пересыпать будете? Мешок мой личный!

— Прибавь к счету!

— Сорок семь рублей, тридцать копеек...

Я пошарил по карманам. Деньги нашлись. Надо же, хотел выбросить!

Завмаг разгладил мятые бумажки.

— Еще семнадцать рублей!

Коля полез в карман, но Илья опередил: выложил на прилавок сотенную купюру. Завмаг презрительно отодвинул мои бумажки, схватил банкноту и отсчитал сдачу из пухлого бумажника.

— До свиданья, товарищи!

Коля побросал товар в мешок, мы вышли на площадь. За нашими спинами завмаг гремел замком. Это он зря...

— Жлоб! — сказал Коля. — Припрятал! Надо людям сказать!

— Непременно! — заверил я.

— Есть хочется! — напомнил Климович.

— А как же!

Выбрав дом не из самых богатых, постучал в окно. Оно отворилось сразу — похоже, за нами наблюдали. Сморщенное лицо в платочке, настороженный взгляд. Почему-то вспомнилась игра в городки. "Бабушка в окошке".

— Покорми нас, мать! Заплатим!

— Ой, деточки! — бабка всплеснула руками. — Нету ничога!

Голос у нее был елейно-притворный. Врет! Я едва не сплюнул. Вот ведь "партсъезд!" Одни куркули!

— Можем сменять! Есть мыло, соль, спички!

Возникший рядом Коля шлепнул на подоконник вещмешок и распустил горловину. Старуха заглянула внутрь, на лице ее проступила алчность.

— Гляди сколько! — бормотала она, копаясь в мешке заскорузлыми пальцами. — И где только взяли?

— Неподалеку. Полно товара!

— Соль, керосин, спички, мыло, — подтвердил Коля. — Мешки, бидоны, ящики...

— Где? — простонала старуха.

Мы выразительно замолкли. Старуха метнулась в дом. Обратно явилась с караваем черного хлеба и куском сала, завернутым в тряпицу.

— В сельпо брали, — поведал Коля, пряча продукты.

— Нету там ничога, — обиделась старуха, протягивая руку к мешку. — Пустые полки!

— Зато подсобка полная, — Коля ловко убрал мешок. — Сами видели. Только что оттуда.

Старуха всмотрелась в наши лица и поняла, что не врем.

— Тимофеич! Сволочь! — бабка прямо шипела от злости. — Сказал, товар в район увезли. Да мы ему!.. Только соберу баб!

— Ухваты не забудьте, — посоветовал Коля, бросая мешок за спину. — Прощевайте, мамаша.

За околицей мы свернули в кусты и накрыли "поляну". Хлеб оказался вкусным, а вот сало — старое и желтое. Отпилили по куску и честно пытались жевать — безуспешно.

— Как подошва... Такое и я бы отдал, — вздохнул Коля, выплюнув желтый комок. — Ведьма старая.

Характеристика была молча утверждена. Мы пожевали хлеба, запили ледяной водой. Вода текла из родничка, возле которого сделали привал. Родничок огораживал сруб из трех венцов, вода выливалась через прорубленное в верхнем оконце. Тоненький ручеек убегал в заросли, его русло выдавала ярко-зеленая, густая трава. Я полюбовался песчинками, пляшущими в струе родника, стащил гимнастерку и умылся под ледяной струей. Илья и Коля последовали примеру. Вернувшись на поляну, достал из вещмешка "Казбек". Илья папиросу взял, а вот Коля помотал головой. Волевой парень.

Пока чиркали спичками, пока с лейтенантом дымили, я ловил на себе взгляды парней с немым вопросом в жадных взорах. Отвечать не спешил: предстояло обдумать. Докурив, извлек из-за голенища немецкую карту и разложил на траве. Две головы немедленно возникли по сторонам. Вот и место нашего боя. Я скользнул пальцем южнее и уткнулся в населенный пункт. Он назывался Жлобы. Случайных названий не бывает. Судя по тому, как нас встретили...

Илья прочитал название и хихикнул. Коля глянул вопросительно, Илья перевел с немецкого.

— Это еще что! — сказал Коля. — Рядом с нашей деревней Жиросперы были. В школе мы их дразнили: "Жир сперли!"

Я сложил карту и спрятал за голенище.

— Куда теперь? — не выдержал Коля.

— Туда! — махнул я рукой. — К своим! Но если желаете, можем остаться. Создадим партизанский отряд...

Партизанить в Жлобах никто не захотел.

— Мы же танкисты! — оправдался Коля.

Кто б спорил... Я взял МР-40, отсоединил магазин и проверил, заряжен ли он. После чего пересмотрел магазины в подсумке. Моему примеру последовали Коля с Ильей. Студент лихо орудовал дверцей нагана, крутил барабан; как я успел заметить, в оружии он разбирался неплохо. Где, интересно, учили? У Коли получалось хуже. Я показал ему, как ставить "Парабеллум" на боевой взвод, использовать предохранитель. Мы не рассчитывали встретить немцев на этом проселке — им сейчас не до нас. Но проверка оружия мобилизует личный состав, а нам топать и топать...

— Хорошо б найти танк! — вздохнул Коля час спустя. Он шел, устало загребая пыль сапогами.

Да уж... Только в одну воронку снаряд дважды не падает. Под Брестом свезло, рассчитывать на везение снова? В стороне от главных дорог? Танки здесь не ходят.

Я ошибался.

* * *

Ильяс.

В войне рыжий разбирается. Не будь его танцев на поле боя, спалили бы нас бундесы и пепел развеяли. С другой стороны, конечно, зарежь я его, как собирался, не воевал бы сейчас. Топал бы к линии фронта... или лежал в кювете с пулей в спине. Много таких вдоль дорог видел. Немецкие самолеты пощады не знают...

На душе стало муторно, почудился запах паленого мяса — как там, в казармах у Бреста. Шашлык я не скоро в руки возьму. А-а-ах. Нога скользнула в яму, я чуть не навернулся. Хорошо, мехвод успел подхватить.

Сержант оглянулся, убедился, что все в порядке, и дальше потопал.

Зарезать? Стрельнуть в спину? Мы почти не спим, возможностей для того, чтобы решить проблему аккуратно, все меньше. Конечно, рубануть рукояткой в темечко или висок во время боя можно, но как выжить в этой банке с болтами, если грохнуть единственного толкового члена экипажа? Надо ждать отдыха и там уже решать все вопросы. А отдых будет когда-то — нельзя же только драться! Или можно?

Я рассматриваю мокрую спину идущего впереди и понемногу сбиваю в мозгу блуждающие в голове вопросы.

Куда идем? Зачем? Почему крадемся по тропкам, обходя деревни? Если даже выйдем к русским ("советским", "нашим" — как теперь их называть?), с распростертыми объятиями нас не встретят. Были на оккупированной территории, а это, считай, как в плену. За это — в штрафбат или того хуже. В кино так показывали, по телевизору смотрел. Или врали? Война здесь не такая, как в кино. В любом случае, как ни кинь, перспектива паскудная. Геройства наши никому не нужны. Начнем распинаться, как танки подбивали, как самого Гудериана в плен чуть не взяли — засмеют, или поколотят. Доказать-то не сможем — свидетелей нет. Погибли свидетели... А ребята в особых отделах крутые — в кино видел. Чуть что — сразу в зубы! Мозгов не хватает, так они кулаками.

Ох, как грустно! Мама, мама, роди меня снова... Вернуться бы назад! Пусть там не пряники, но что сгреб, то и твое. Мир такой — не отгрызешь, так у тебя отгрызут. Жить трудно, зато не стреляют. Вернее, стреляют, но не часто.

Жрать хочется. Паек рыжий урезал. Дорогой хорошие люди попались, не то, что в первом селе — навалили продуктов в мешок. Однако рыжий жлобится. Утром и вечером варим крупу с салом, а днем — по куску хлеба... Сержант уверяет: через неделю привыкнем к рациону и будем бежать, как кони. Что-то не верится. Без мяса, лаваша, на одной каше с хлебом я ума сойду. Муторно. Что сделать, чтоб не тошнило? Воды попить?

Рыжий поднял сжатый кулак. Внимание!

Мы замерли. Немцы? Сохрани нас, Аллах! Винтовок нет, с пистолетами мы не вояки. У сержанта автомат, но у немцев пулеметы...

Помахал рукой. Расходимся. Чего он всполошился? Услышал что?

— А чаго гэта вы, хлопц... — звук оборвался, как только подскочивший сержант ткнул автоматом в брюхо появившегося из леса дедка.

— Чаго-о-о? — проблеял дедок.

— Тихо!

— Вы чаго, хлопцы? — еще раз, но уже тише.

Мы с Колей подошли ближе. Дед как дед. Невысокий, в потертых штанах, линялом и обвисшем на локтях пиджаке и... в лаптях. За спиной — мешок, в руке — посох.

— Откуда, дед?

Тот затравленно оглядывался, переводя взгляд от одного на другого:

— Так тутошний я. Шерчоуски.

— Из Шерчово?

— Так и кажу.

Дедок осмотрелся, убедился, что убивать никто не собирается и расправил плечи:

— А наскочили-то, як петухи. Чаго наскочили?

Сержант попробовал вернуть разговор в нужное русло:

— Немцы в округе есть?

— Якия немцы?

— Ну, фашисты. Военные?

Дедок выглядел озабоченным:

— А надо, шоб были?

Олег сплюнул. "Язык" или удачно прикидывался или действительно придурковат.

— Так есть или нет?

— Ну, вядома ж, ёсць!

— Сколько и где?

— А?

— Сколько немцев и где находятся?

— Дык, вязде их наехало на самоходах, машины па-вашаму. Позабирали все со склада колхозного, председателя повесили, а сами — кто далей поехал, кто и застауся.

— Дед, ты считать умеешь? Прикинь сколько их там? Примерно... И где расположены?

Дедок понемногу осваивался:

— Дык, думаю, что человек десять у нас. В Бродах еще пяток. Ну и ездють туды-сюды... много.

— Дороги охраняют?

— А як жа ж! На мацацыклетках с куляметами.

— С пулеметами?

— Дык.

Рыжий почесал небритую щеку:

— И что говорят? Где фронт?

— А?

— Где воюют?

Дед махнул рукой:

— Тама!

— Далеко?

— Ну, ясно. Ужо день, як гармат не слыхать.

— Пушек не слышно?

— Так.

Я жестом показал деду, чтоб снял мешок. Может, пожрать есть? Ничего... Какое-то тряпье и лапти. Запасные, наверное.

— К куме иду, яна накормить, — оправдался дедок.

Он уже вполне освоился, поглядывал на нас с интересом.

— А что гэта, хлопцы, у вас на воротниках? — спросил, ткнув пальцем в эмблему на петлице сержанта.

— Танк это, дед. Танкисты мы.

— А чаго пешшу идете?

— Сгорел наш танк.

Дед почесал бороду.

— Нябось, без машины тяжка?

Рыжий зыркнул на разговорившегося.

— Подарить танк Красной Армии хочешь?

Селянин скосил глаза и пробурчал:

— Подарить, так, мабуць, не. А вось продать...

Из наших глоток одновременно вылетело:

— Чего?!

— Продать дык могу.

Сержант изумленно уставился на предприимчивого деда:

— Откуда у тебя танк, старче? И почем танки в Шерчово?

Дедок хитро ухмылялся:

— Скольки? Дорага... Тышч шестьдесят злотых. Не менее.

— Чего?!!

— Говорю, что танк добрый, мабуць, тысяч пятьдесят-шестьдесят каштуе.

Рыжий скривился:

— Дед, откуда у нас злотые? Ты еще фунты стерлингов вспомни! К тому же на фиг они тебе? Польши ж нет.

— Дык, и рупь ваш — тож ненадолго. А немецких денег у вас, знамо, нету.

Дед присел на свой мешок и продолжил торговаться:

— Грошей нема, дык можа сменяемся?

Сержанту ахинея надоела:

— Слушай, задолбал! Где танк?

Дед будто не заметил смены настроения у потенциального "покупателя":

— Тольки на што сменять?

Мехвод придвинулся к старикану с явными намерениями на лице, но рыжий неожиданно решил подыграть. Он подмигнул нам и спросил:

— Тебе что надо? За танк не пожалеем. Хочешь расписку на сто тысяч рублей? Это большие деньги. Как советская власть вернется — сразу получишь!

Но дед уже принял решение:

— Вось. Боты явойныя! — он ткнул в меня пальцем.

— Что?

— Боты! Сапоги по-вашему.

— Да ты совсем оху... не прав! За тебя воюют, а ты выгадываешь?!

Старикашка набычился:

— Не надо за меня. Я за себя навоевался! Дашь боты?

Я схватился было за штык-нож, но мою ладонь перехватила рука сержанта. Сквозь зубы он прошептал: "Не кипиши", а деду кивнул:

— Согласны.

Крестьянин удовлетворенно крякнул и начал развязывать мешок.