На то они и люди

Но я все же не переставал беспокоиться. Если уже на первом уровне мы встречаем подобное сопротивление, что будет дальше? Несколько раз за бой кто-то из нас мог погибнуть. Временами лишь чистая удача помогала выбраться из передряги. Не оставляла бы она нас и впредь. Но фортуна штука капризная. Нам необходимо быть настороже и не допускать в дальнейшем таких оплошностей.

Малышка затянула нашу песню, кто-то пытался ей подпевать. Татарочка занялась арбалетом, который немного пострадал в бою. Миф и Череп что-то пытались сообразить на обед, колдуя у портативной микроволновой печи в нашей машине. Оттуда вскоре донесся довольно приятный аромат, в животе заурчало в предвкушении сытного застолья. Лю и Муха приводили одежду друг друга в благопристойный вид. Рустик с Ченгом пытались реанимировать отлетевшую на грунт машину.

И вот, когда уже все, казалось, кончилось, из-за горы послышался долгий высокий гул. Все сразу обернулись на звук и никто не заметил, как в нескольких метрах от пострадавшей машины из-под земли выскочило чудище и мощные челюсти сомкнулись на торсе Ченга.

Китаец закричал от ужаса и боли. Бронекомбинезон держался, но давление оказалось слишком сильным и ребра молодого человека одно за другим с хрустом ломались. Миф и я одновременно выстрелили.

Ченг был еще жив, когда мы осторожно доставали его из покореженных челюстей трехсоткилограммового монстра. Он что-то пытался сказать, по-китайски.

Жизнь уходила из него с каждой секундой.

Мне на глаза наворачивались слезы. Я, часто-часто моргая, отогнал слабость.

Мы ничего не могли сделать для нашего товарища. Он умирал как воин. Отважный, честный парень. Добрый и сильный.

Он вдохнул в последний раз жестокий воздух этого страшного мира и обмяк. Лю закрыла ему глаза легким движением дрожащей ладони. Все молчали. Никто не плакал, даже девушки стойко переносили потерю друга. Только наши сердца обливались кровью.

Скольких еще нам придется провожать вот так же? Всех?

* * *

Мы похоронили Ченга. Соорудили небольшой курган из крупных камней — хоть какая-то надежда, что тело не будет потревожено. Постояли перед могилой молча, прощаясь с боевым товарищем, с другом.

На трупы животных слетелись птицы-падальщики. Они не нападали на нас, хотя вид у них был достаточно грозный. Размером с доброго барашка и размахом перепончатых крыльев в два с половиной метра. Встречались среди них и птицы-вампиры, которые добивали раненых. На восьмерых парней и девушек, в скорбном молчании столпившихся около могилы, они не обращали никакого внимания. Нам это было на руку. Это временное перемирие вполне устраивало всех. Никому после гибели Ченга не хотелось браться за оружие. По крайней мере, без крайней необходимости. Но мы все же были начеку, наученные горьким опытом.

Гнева не было. Обиды тоже. Была пустота. Одна большая, проклятая, гнетущая пустота, которая охватила нас всех и держала, не выпуская из своих цепких сетей ни на секунду.

Я невольно всматривался в лица ребят, пытаясь прочесть, что творится у них на душе. Камень. Без чувств, без малейших эмоций. Только глаза. Для всех живых тварей этого мира они не выражали ничего утешительного. Наверное, и у меня в глазах сейчас бушевал огонь мести, наверное, и я где-то там, на задворках души, готов был рвать и метать. Не знаю. Не хочу знать и уж тем более, чтобы знали они. Моя команда. Я поспешно надел шлем.

Это стало словно сигналом для остальных. Не говоря ни слова, в торжественной неспешности ребята повторили за мной. Последний поклон, последние слова прощания, несказанные вслух, лишь про себя, но от чистого сердца. И неважно, услышат ли их уши Ченга, где бы он ни был. Главное, мы сами знали все.

Место недавнего побоища мы объехали по околоскальному грунту. Иначе можно было нарваться на неприятности. Хищные птицы все еще пировали.

Муха и Лю сидели впереди, а я контролировал юго-восток из пулеметного гнезда. У Лю до сих пор дрожали руки. Ей Ченг все же был ближе, чем остальным. Друг детства. А если еще наложить на случившееся недавнюю смерть брата — получалось совсем хреново.

Муха, молчавший весь день, вдруг сказал, а точнее сморозил, как обычно:

— Ну и вонь поднялась от реки, а глядишь на эти свежие трупы, и кажется, что это они воняют. Фу!

Лю аж подскочила от ярости, видимо при слове трупы она представила перед глазами брата и друга. А этот нахал смеет так говорить:

— Заткнись, Гусь!

Машину вильнуло. Муха ненавидел, когда его называли Гусем, производным от имени Гусман, которое он не любил по ряду причин, одной из которых было именно то, что родители уменьшительно-ласкательно звали сына Гусиком. Только так его можно было вывести из себя и Лю специально его задела. Зацепила, что называется.

Они орали друг на друга еще пару минут. Но пока окончательно не наговорили лишнего и не разругались, их необходимо было остановить, а эта небольшая встряска им обоим пойдет на пользу.

— Заткнитесь, оба-два. Итак тошно, тут вы еще орете, как больные. И, Муха, за дорогой смотри, врежемся куда-нибудь -башку оторву.

— Как гусю, — зло добавила Лю.

— Лю,— крикнул я грозным голосом,— отставить разговоры! Замени меня у пулемета лучше. Мне надо кое-чего обмозговать, а вы тут шум поднимаете, как дети малые, ей-богу.

Я решил за один переход добраться до белой зоны, рядом со спуском во второй уровень. Там и передохнем.

Доехали без приключений за восемь с половиной часов, так и не встретив по пути ни одной живой твари. Кое-где встречались обломки вертолетов, уже ржавеющие, были и другие брошенные транспортные средства, явно указывающие, что люди здесь были до нас и умирали часто. Мы молча, лишь взглядом провожали все следы предыдущих экспедиций.

Все валились с ног, но кому-то придется потерпеть и охранять сон остальных. Относительно безопасную зону могли бы вполне достойно охранять и двое часовых, но чтобы никакой случайный поворот судьбы не испортил нам итак неважнецкое настроение, я решил распределить вахту по четыре человека. Пятичасового сна хватит, чтобы хоть как-то восстановить силы, а на втором уровне, недалеко от выхода, а точнее часах в трех езды, должна быть еще одна спокойная стоянка. Придется и там остановиться. Моральные и физические силы за этот день истратились предостаточно.

Первыми на вахту встали моя тройка и Малышка. Вторыми пойдут Череп и тройка Рустика.

Мы разделились по парам, поставили машины так, чтобы в случае внезапной атаки, спящие смогли довольно быстро присоединиться.

Для скорейшей отправки в царство Морфея мы использовали специальное снотворное, но от резкого шума, то бишь от выстрелов или резких выкриков пробуждение происходит также внезапно и никакой сонливости. Боец сразу готов к действию. Это средство поначалу использовали спецслужбы, а затем и военные еще в двадцатом веке. Тогда оно еще имело различные побочные эффекты, такие как головная боль, дурнота, но нынче на дворе вторая четверть двадцать первого и фармацевты в секретных лабораториях не зря зарабатывают свой хлеб.

Утренних спорщиков я отправил на северный пост, а сам с Малышкой устроился на восточном. Спать, конечно, хотелось, но мы были тренированными бойцами и могли без отдыха продержаться долгое время.

— Непривычно под таким вот солнцем? — я показал на красный диск на западе.

— Угу, мы ведь даже не видели нашего настоящего. Только под защитным экраном. Эхх! — вздохнула девушка и прижалась к моему левому плечу своей маленькой головкой. Не как любовница, а младшая сестра, которой хочется, чтобы старший брат погладил ее по волосам, наговорил ласковых слов, угостил... эээ... ну не сигареткой же. Она закурила. Снайперскую винтовку она из рук не выпускала, готовая в любую секунду применить, если понадобится. А ведь, действительно, малышка еще.

— Расскажи чего-нибудь, Ритка. Ты так здорово умеешь травить разные истории, — это она умела. Наверное, поэтому и сошлись с Меркурием там, на Базе еще. Тот тоже балагур и затейник. Спелись.

— Давай про ворону расскажу. Пока сюда ехали — придумала, — она потерлась о мое плечо, точь-в-точь котенок.

— Давай.

— Так вот, Ворона стырила где-то сыра кусок, сидит на дереве, жрать собирается, — начала она.

— Дык это же из басни, блин, че мозги пудришь-то?— рассмеялся я.

— Ты слушай и не перебивай! — потребовала Малышка.

— Окей, весь внимание.

— Ну вот, прискакала к ней рыжая сволочь, Лиса называется, давай зубы заговаривать, мол, ты у нас такая-растакая, королева красоты, мисс небесного пространства и прочая лабуда. Купила, одним словом, эту дуру крыластую, сыр хряпнула и свалила. Наговорила ей там про голосок ее небесный, про Европтичевидение, которое круглые сутки только и делает, что ждет на своей сцене величайшую певицу. Сидит Ворона на дереве, без сыра, даже Лиса и та свалила, поклонница называется. А Ворона, видать, малость с головой не дружила, поверила "фанатке" и не просекла еще, что Лиса над ней издевалась, ну и возомнила себя попзвездой уж как минимум регионального значения. Начала готовиться к Европтичевидению. Полетела к признанному артисту местной свалки пищевых отходов — Соловью-Помойнику. Певец-то он со стажем, но нынче на пенсии из-за пропитого и прокуренного голоса. Да и язва с несварением на старости лет сказываются. А этот певчина раньше по десять лет подряд первые места на конкурсах солистов занимал.

Я протянул руку, отнял у нее недокуренную сигаретку, сам затянулся и выкинул в сторону. Малышка продолжала:

— Помоги, говорит, уважаемый народный артист, восходящей звезде советом. Хочу, Европтичевидение своим талантом и умением наследственным удивить. Помойник, конечно, догадывался, что Ворона — дура та еще. Но чтобы уж совсем клинический вариант — это для него было шоком. Он даже не улыбнулся, удивился сперва, а потом, дай, думает, поржу хоть разок на таком знатном конкурсе. Будет, что вспомнить, когда под лапы Котяре-Хромому попадусь. Ну и стал подзуживать, что, да, голубушка-душенька сладкоголосая наша, я слышал о твоем нескончаемом таланте и мастерстве одухотворенном. Но загвоздка там на Европтичевидении — землячество рулит, а призы дают только признанным авторитетам, которые на эстраде не первый год уже задом виляют. А молодые таланты на вторых ролях, если не на третьих. Иных даже на фуршеты не приглашают. Несправедливость, ей-ей! Ты, говорит, должна конкурентов споить перед самым выступлением. Подлей им в кормушки водки сорокаградусной, а вот где взять, тут уж ты сама кумекай, подружка. Времени предостаточно, хоть целый литр нарыть.

Ритка еще сильнее прижалась ко мне:

— Тем временем Лиса схавала Колобка-Бегунка, Петуха и Зайца чуть не скрестила, чтобы и ушастый был и к бульону пригодный в случае хвори какой. У них в Лесу много всякой заразы бродит. Вон, Волк, к примеру, ну отморозок натуральный. А везучий, гад. Сбежал из проруби, а теперь домогается, а бывает и добивается, силой, конечно же. Единственное, как смогла уговорить блоховоза серого повременить на время с сеновальными отношениями — только пообещав тому, что следующего чемпиона Европтичевидения принесет ему в качестве откупных, на гуляш или беляш, тут уж сам как хочет. Поездила по ушам, естественно, что от поедания всемирно признанных эстрадных артистов резко увеличивается мужская сила и умение. Ждут теперь и Волк и Лиса когда же долгожданный конкурс начнется. А Ворона — дурища хоть та еще, а водочку все-таки пробила. У бомжей каких-то последнюю заначку увела, еле ноги унесла. Жаль только, хвост не уберегла. Сделала все, как велел Соловей-Помойник, друг ее давешний, спаситель таланта безмерного, хранитель тайн закулисья богемного.

Малышка шмыгнула носом, словно намекая, что мерзнет, я обнял ее свободной рукой. В другой — кислотная винтовка. Рассказ продолжился:

— Сделала гадость и ждет, значит, своей очереди выступать. А в жюри собрались птицы важные — Павлины да Орлы все, если и не по роду-племени, то нахохлились так, словно из яйца золотого повылупились, да и не из задницы выпавшего, а в секретных лабораториях Небесного Царства под присмотром тысяч дипломированных сотрудников клонированного. Все певцы знатные, кого споила дурочка голозадая — Ворона наша, провалили номера. Кто с похмелья про Морозы начал орать, кто затянул "Ковыляйку", один самый ушлый, вообще, "Мурку" отгрохал. Весь честной крыластый люд смеялся, в грязи валялся, а этим алкоголикам хоть бы хны. В итоге прокаркала Ворона нечто несусветное и дали ей главный приз, лишь потому, что поразмыслили господа судьи о вечно добром и, как всегда бывает, кто-то один самый влиятельный решил, что беспробудному пьянству с таким благородным конкурсом как наше Европтичевидение не по пути и дисквалифицировали остальных бедолаг, отправив отсыпаться. Ворона — довольная до пятой точки, призы забрала, а по пути и Лису повстречала, фанатку свою глупую, но верную. Дай, думает, пожалею бедолажку, дам автограф, а та сволочь хвать дуру за клюв и к Волку уволокла.

Малышка замолчала. Я спросил:

— А в чем соль то?

Ритка немного посопела и ответила:

— Дык, птичку то жалко!

Как я не разбудил диким смехом заснувших ребят и не устроил в лагере переполох — до сих пор не понимаю. Ритка только улыбалась, очаровательно так, и сдувала челку еще, хлопая длиннющими ресницами, словно невинный ребенок.

Я только успокоился от приступа смеха, даже не заметил, а Рита уже обняла меня обеими рука за шею и начала целовать, страстно, как в последний раз. Я тоже завелся, забыл обо всем на свете. Начал отвечать, посадил ее себе на колени, принялся раздевать и, когда было уже почти поздно, вспомнил, где мы и зачем и что от нашей бдительности зависят жизни наших товарищей.

Я мигом успокоился, хотя еще часто-часто дышал. Осторожно положил уже обомлевшую Малышку на землю.

— Давай досидим вахту, а потом я весь твой, — строго сказал я. Она как пантера еще раз лениво потянулась ко мне, поцеловала так, что у меня все забурлило и зазвенело и начала одеваться. Затем присела рядом, обнялись.

— Ты прав, любимый. Мы не можем подставлять наших друзей. Я люблю тебя очень давно, еще с прошлогоднего чемпионата по Контре, где впервые тебя увидела. Хотела подойти, но испугалась, думала отвергнешь, посмеешься. Мне показалось, что вы с Катькой-Кареглазой вместе. Я долго терпела, очень долго. Ты всегда был рядом, а я не могла позволить себе даже прикоснуться к тебе. Уж какие-то глупые пару часов я выдержу.

— А как же Меркурий? Ведь у вас вроде бы любовь? — вечно меня тянет задавать глупые вопросы не вовремя и не к месту.

— А что Мерк? Я никогда его не любила. Мы с ним просто целовались и тискались. Петтинг — слышал такое слово? Я ведь девочка еще. Хотела в первый раз с любимым или уж ни с кем. Если завтра мне придется умереть, то я встречу смерть с улыбкой, только уж ты сейчас не отказывайся. Ты обещал, — зашептала Ритка.

— Завтра ты не умрешь. Я не позволю. Да и, по теории вероятности, если кто-то и погибнет, то из двух других троек. Но не из вашей.