Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

Пусть погибают дураки и те кто слаб рукой,

А сила этой вот руки пока ещё со мной!

Я сидела, прислонившись к горячему боку Снежинки. Нам двоим досталась кипа свежей соломы и потертое седло альтернативой табурету. Снежинка не протестовала. Она дотянулась губами до моей руки, и я вспомнила, что, наверное, рука пахнет яблоком. Но яблоко давно съедено.

— Извини. Я же не знала, что встречу тебя.

Она поняла и тихонько засмеялась в ответ.

Пусть смерть мою не воспоют в балладах менестрели,

Я побеждать хочу в бою, а умереть в постели.

Над костром висел котел в черной броне копоти. В костре кипело варево, и Так, похожий на огромного тролля, колдовал над ним.

Он ест и спит в седле коня, презрев жару и холод

Не место гордым у огня, а смелым под подолом...

Я не гордая и место у огня — самое мое. Тем более, что запах от котла шел изумительный. Правильно говорят, что голод — лучшая приправа. А я сегодняшний день приправила больше некуда. Все-таки диета — это не мое. Организм, чувствуя неминуемое приближение стройности, взывал о спасении.

Когда на битву он идёт, то часто говорит:

— Кто ищет смерти — пусть умрёт, кто смел — тот победит!

Струна порвалась, лишив историю финала, полагаю, весьма героического, в духе песни.

— Жопа, — глубокомысленно произнес Сиг, засовывая раненый палец в рот.

— Не выражайся, — Сержант сидел на корточках у костра. Причем сидел давно. Уже час, наверное. Или два. Не меняя позы, не подавая признаков жизни. Железный человек.

Интересно, его не Феликсом звать?

— Да ну вас... Это не я выражаюсь. Это душа выражается. Мы вот тут... сидим, — не выражаться Сигу было затруднительно. И в речи его время от времени возникали характерные паузы. — Сначала там сидели. Теперь вот тут...

— Там — это где? — уточнила я.

— Дингвалл. Чаячье крыло.

Ни о чем не говорит. Вообще не мешало бы к географии мира интерес проявить. И к биологии. И вообще ко всему, что может пригодиться в новой моей жизни, если уж возвращение к старой не грозит.

— Раубиттеры, — добавил Сержант, что тоже не внесло ясности. — Раубиттеры — безземельные рыцари. Гербовая шваль, простите, леди.

Я простила.

— Кто посильней, тот турнирами пробивается. Или в наемники идет. А кто послабей, тот стаю ищет. Дингвалл — старый род, но обнищавший. Вот и решили поправить семейное состояние. Пока соседний Арлан грабили, пользу приносили, лорд их терпел.

А потом терпение, стало быть, иссякло. Бывает.

— Они мортиры делать стали, что б их... — Сиг вовремя прикусил язык. Явно мое присутствие негативным образом сказывалось на образности его речи.

— И что?

Вот этот мой вопрос явно был лишним, поскольку даже Сержант отвлекся от созерцания огня, а в глазах его мертвых я увидела нечто, что можно было трактовать, как удивление.

— Порох запрещен.

Да? А я только-только внесла его в план преображения мира. Правда, план этот можно было отправить в костер, пусть бы и мысленный, но все равно обидно.

— Если какой человек, будь то простого или благородного сословия, мужского или женского рода, выявлен в том, что изготавливает, хранит или же перевозит пороховое зелье, мортиры или любые иные орудия подобного толка, а также снаряды к оным, он подлежит доследованию и казни.

Вдохновляющая цитата.

Но почему? Порох — это же прогресс... проще же из пушки по воротам выстрелить, чем тараном в них долбиться. Конечно, у Их Светлости времени много, но все равно странно.

— А если... — я соломинкой пыталась выковырять засохшую кровь из-под ногтей. — Если кто-то очень сильный станет делать порох? Много пороха? И он не захочет, чтобы его казнили.

Сержант все-таки сменил позу, он сел, вытянув ноги и руки к огню. Узкие запястья сливались по цвету с серой шинелью. Ответил он не сразу, но все же ответил:

— Протекторатов девятнадцать. А было двадцать. Фризы решили, что сильнее прочих. И Лорд-Протектор дозволил делать порох. Много пороха. И много мортир. Он сколько сумел, хранил тайну, но тайна вскоре стала слишком большой. Фризия была сильна. И богата, что людьми, что землями. Никто не желал такой войны. От Лорда потребовали сжечь весь порох и казнить людей, которые умеют его варить. Он отказался. Он думал, что устоит против всех. Может, и обошлось бы... говорят, многие не желали воевать, но Лорд сделал одну ошибку.

— Какую?

— Свобода дать раб, — сказала Лаашья, которая занималась тем, что выгребала из костра золу и втирала ее в руки. — Всех раб.

— Именно. Он объявил, что отныне все люди Фризии являются свободными.

— Разве это плохо? — я наверное клиническая дура, но не понимаю. Я же в школе проходила, что рабство — это зло, и что Север воевал с Югом за права человека, и победил, потому что люди рождаются равными, свободными вне зависимости от цвета кожи или вероисповедания. Ну или как-то так.

А тут, выходит, что все сильно иначе.

— Многие рабы бежали к фризам. Их ловили. Вешали. А они все равно бежали. Начались восстания. Земля горела. И Лорды объединились. Даже Самаллская Большая Мать прислала людей. Была война, которой прежде не случалось. Но один не способен выстоять против девятнадцати. Фризии больше нет. Ее поделили. Кто-то взял долю золотом. Кто-то — землями. Пороховые склады были сожжены. Мортиры перекованы на цепи. А свободных, кого сумели, сделали рабами.

— А... а рабов?

Не спрашивай, Изольда, если не хочешь услышать ответа.

— Их распяли.

— Всех?

Могла бы не уточнять. Хорошо, что Сержант не ответил, он словно не услышал вопроса.

— Мне повезло. Я был слишком молод и потерял лишь семью, имя и деньги. А голова вот осталась. Голова — куда важнее имени.

Смеется? Улыбка мертвая.

— Странно, леди, что вы не слышали о мятежной Фризии. Все ведь не так давно произошло. Какие-то двадцать лет...

Двадцать лет назад я ходить училась. В другом мире, где людей давно не распинают, разбойников судят и садят, а огнестрельное оружие есть если не у каждого, то у многих.

— Никто не сметь делать порох. И не дать свобода раб. Только один раб дать свобода. Лорд Кайя смелый. Лаашья слышать. Говорить, он хотеть как фриз.

— Лаашье не надо слушать такие разговоры, — очень-очень ласково попросил Сержант, настолько ласково, что у меня руки задрожали. — И конечно не надо их повторять. Вдруг кто-то подумает, что за словами стоят опасные мысли. Но слова — это лишь только слова. Правда, леди?

Я кивнула.

Если так пойдет и дальше, то мой прогресс на трусах и остановится.

Урфин никогда раньше не пробовал искать человека. Точнее пробовал, но обычными методами, главным из которых являлся допрос свидетелей и родственников. Здесь же свидетели, даже случайные, уже были допрошены, а родственников вовсе не имелось в наличии.

Но странная получалась картина.

Изольды не было в замке.

Изольда не выходила из замка, во всяком случае через главные ворота.

Изрядно побелевшая Гленна, которая лепетала, что не желала вреда, но просто не подумала, что выйдет так плохо, все же нашла в себе силы пересмотреть немногочисленные наряды Изольды. Из всех платьев пропало одно, как выразилась Гленна — простенькое. А вот драгоценности остались на месте, в том числе и кольцо с сапфиром.

И подняв его, Кайя сказал:

— Почему она не пришла ко мне?

На этот вопрос Урфин ответа не имел. Предполагал, потому, что дура, но вслух предположение высказывать не стал. Уж больно мрачный настрой был у Кайя.

— А если с ней что-нибудь случится? Что мне делать тогда?

— Тогда, — Урфин потер виски, пытаясь выловить в звенящей пустоте хоть одну дельную мысль. — Тогда тебя загрызет совесть и ты повесишься на цепи мормэра. Она толстая. Выдержит.

В город были направлены люди, которым вменялось искать "маленькую леди с темными волосами, обряженную в красное платье". Урфин не сомневался, что в самое ближайшее время Кайя получил с полсотни маленьких, темноволосых девиц в платьях всех оттенков красного. Как не сомневался, что Изольды среди них не будет.

В общем-то бессмысленность этих поисков и привела к единственно возможному выводу: надо пробовать магию. Нет, теорию Урфин знал, но предыдущие опыты указывали на то, что весьма часто теория расходится с практикой, а последствия этого расхождения мало того, что труднопредсказуемы, так еще сложновыводимы.

— Нужна ее вещь, — Урфин вытащил из тайника свиток. Заклинаний в нем было едва ли с дюжину, но и эта дюжина добывалась окольным и незаконным путем.

Кайя протянул кольцо.

— Нет. Металл не пойдет. Что-то, что было живым и могло запомнить...

Кот на всякий случай отошел, он был живым, прекрасно помнил Изольду, но не собирался помогать людям. Во-первых, своя шкура дороже. Во-вторых, своя шкура определенно дороже.

— Туфли подойдут? — Кайя говорил мало и с каждой минутой мрачнел все больше.

— Туфли? Наверное.

Урфин и сам не знал, подойдут ли.

Первая туфелька сгорела в синем огне, подарив сноп ярких искр, которые долго держались в воздухе. Искры пахли конским навозом.

— И что это значит? — поинтересовался Кайя голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Кольцо он крутил в пальцах, поворачивая то одной, то другой стороной.

— Ничего. Наверное.

Вторая туфля плавилась, медленно, но получалась не белая пророческая жижа, как должно быть, а черное маслянистое пятно, которое с радостным шипением разъедало чашу.

И четкой картинки не появилось. Скорее уж запахи, звуки... будто играет кто-то, поет и недурно. Ощущение тепла. Покоя. Неудобство, но не сильное. Грохот колес по камню. Голоса.

Песня знакомая. Урфин определенно слышал ее прежде. И все остальное... костры, люди, лошади, повозки. Дымы, запахи, множество запахов. Все вместе и...

Чаша треснула, разрушая робкую связь.

Но увидел Урфин достаточно.

— В замке она, — он подошел к окну и распахнул, позволяя ветру вычистить комнату и от смрада, и от искр. — Где-то там... видишь?

Кайя видел. Зажатое меж высоких стен, кипело человеческое море. Сотни костров, словно глаз, глядели на поседевшее небо. И сыпал редкий дождь, а облака грозили вовсе убрать солнце.

— Идем, — Урфин ткнул ложечкой в черную жижу, и та отпрянула, оставив на каменной поверхности стола проплавленный след. — Скоро стемнеет.

— С ней все хорошо?

Кайя умел задавать неудобные вопросы. А Урфин не умел врать ему.

— Не знаю. Странно все. Она спокойна, но кому-то плохо. И кровью пахнет.

Вот не следовало этого говорить. Не следовало.

— Найду, — пообещал Урфин жиже, — и выпорю. Зачем так людей нервировать?

Глава 14. Любовь к театру

Вам говорят, что Вы умны и красивы, не спорьте — людей не переубедишь.

Совет, возможно, что добрый, но уж точно совершенно бесплатный.

Смеркалось. Точнее серелось. Дождь то прекращался, то начинался вновь, но в остальном мир пребывал в гармонии с собой. Горел костер, доедая остатки дров. Пустой уже котелок стоял, наполняясь водой. Обжигающая крупяная каша была вкусна, и я собирала с деревянной миски последние крупинки. Голод отступил, на смену ему пришло состояние осоловелое, полусонное. В таком неплохо мечтается. Лаашья, почти не различимая в сумерках, тихо мурлыкала под нос песенку, а Сиг возился с порванной струной. Я думала об исчезнувшей стране.

И о том, что в моем мире нет рабства, зато есть порох и демократия. Стал мир лучше?

Не знаю.

— Спой, Сиг, — попросил Сержант, стряхивая каплю с рукава.

— А что я? Я уже напелся. Вон пусть она и поет. На вот, — Сиг протянул инструмент, этакую тыквину с тугими струнами и длинным, что журавлиная шея, грифом. — Ледей с детства петь учат.

Похоже, и здесь я буду исключением. Меня даже почти обязательная музыкальная школа благополучно миновала за полным отсутствием слуха. Но петь я пыталась, получая от процесса искреннее удовлетворение, пока Машка не сказала, что мое пение наносит ей глубокие душевные травмы...

Мне не хотелось травмировать новых знакомых.

— Я не умею, — призналась я, возвращая инструмент.

— Откуда ты такая выискалась? — Сиг обнял его и подпер грифом подбородок. — Одета не как леди, а платье дорогое...

Было дорогое, а теперь вряд ли на тряпку сгодится. Жаль. Мне платье нравилось. Может, больше у меня никогда не будет таких платьев.

-...петь не умеешь... про Фризию слыхом не слыхивала... сильно издалека, да?

— Сильно.

Его не думали одергивать, да и чувствовала я чужое любопытство.

— ...а лошадей вот лечишь...

— Чего тебе надо?

— Скучно, — честно признался Сиг — Хуже скуки зверя нету. Вот думаю, порасспрошу, послушаю байки... все веселее.

И ведь не отцепится. Ладно, про то, что я не из этого мира, сказать можно. Я уже успела убедиться, что здесь к существованию параллельных миров относятся весьма спокойно. Но Сиг ведь не угомонится. Он полезет выяснять, как устроен мир... и что там Сержант говорил про опасные слова?

Или станет спрашивать, чего мне в замке понадобилось. И доберется до договора и моей короткой, аки кротовий хвост, семейной жизни, которая ушла под этот самый хвост. Мне не хочется об этом говорить.

А о чем хочется?

Если нельзя говорить правду, надо соврать.

Если лень придумывать ложь, надо использовать чужую.

— Скучно, значит... — я погладила Снежинку по носу. — Байку... расскажу.

Когда-то, классе этак в десятом, я записалась в театральную студию. Ну, студией она лишь звалась — кружок при чудом уцелевшем ДК. Руководил им немолодой, но весьма энергичный Владлен Яковлевич, и как-то его энергии хватило, чтобы, придя однажды, я осталась. На месяц. Год. И больше.

Мы ставили "Отелло".

И Колька, которому отдана была роль несчастного доверчивого мавра, неуловимо походил на Сига. Не потому ли я вспомнила сейчас? Колька чернил гуталином лицо, а губы мазал красной помадой, но никто не смеялся над ним.

Я была Дездемоной, но ровно до тех пор, пока не появилась Машка. И роль передали ей, а других, подходящих для меня, не нашлось. Вот и осталось играть саму себя — верную тень на подмостках жизни. Разве я не понимала того, что происходило?

Понимала.

А почему терпела?

Была причина и, наверное, осталась, если уж я опять играю в прятки с собой.

Но помню до сих пор слова, которые запали в сердце:

— Что с Мавром я хочу не разлучаться, о том трубят открытый мой мятеж и бурная судьба. Меня пленило как раз все то, чем так отличен муж. Лицом Отелло был мне дух Отелло, и доблести его и бранной славе я посвятила душу и судьбу...

Слабо зазвенела струна, подхватывая оборванную фразу.

— Продолжайте, леди, — подбодрил Так, присаживаясь у костра.

Продолжу. Точнее, начну с начала. Текст я помню где-то на две трети. Оставшуюся треть как-нибудь вытяну...

— Итак, — я обвела моих слушателей. — Жил-был мавр по имени Отелло...

Сиг получит свою историю. А я... если выгонят из леди — в актрисы пойду.