Следующей ночью я пошел к Каину.
— Кто это? — спросил он, услышав мои шаги.
— Это я, Сет.
— Тот, кто много думает? — засмеялся Каин.
— Тот, кто называет, — ответил я.
— Садись Сет, — он нащупал меня в темноте и притянул к полу пещеры. — Садись. Тем более что называть некого. Если мы в скором времени не найдем новой пещеры, твои способности не пригодятся. Сюда придет Туман и все кончится. Но, пока мы еще живы, почему бы не поговорить?
— Каин, почему Молох больше не называет? — спросил я.
— Он утратил дар, — ответил Каин. — Теперь он чистит кору можжевельника, собирает ягоды, делает одежду. И рассказывает всякие сказки.
— Откуда он узнал, что утратил дар? — спросил я.
— Ты дал знак ему, — объяснил Каин, — когда тебя нашли. Это было в узкой пещере. Ты ее не помнишь. Ты открыл глаза, когда мы уходили в самую большую пещеру. Если ее считать первой, то эта третья. Молох хотел назвать тебя Глупый. Но ты сам назвал свое имя. Сказал, что тебя зовут Сет. Это настоящее имя. А потом ты увидел растение, которое мы используем, и дал ему имя. Ты сказал, что это можжевельник. Молох не увидел этого до тебя, поэтому он стал делать одежду. Хотя, рассчитывает опять стать тем, кто называет, если ты не поладишь со Стеной.
— Кто дал тебе имя, Каин? — спросил я. — Настоящее имя редкость. Тем более у того, кто не называет.
— Когда-то очень давно я был тем, кто называет, — ответил Каин.
— Как это могло быть? — удивился я. — Молох называл имена двоих, кто были до него. Но он не называл твоего имени.
— Это было очень давно, — усмехнулся Каин. — Но потом пришел Пан. Его Молох тоже не знает. Пан не только называл, но и думал. Я перестал называть. Возможно, мне тоже захотелось думать. Но я не стал делать одежду, я ушел на Стену.
— Почему ты ушел на Стену? — спросил я. — Стена это самое трудное.
— Стена это главное, — ответил Каин. — По Стене можно уйти отсюда.
— Мы все пытаемся уйти от Тумана, — согласился я.
— Ты пока еще мало думал, — сказал Каин. — И ты должен думать по-другому.
— Как по-другому? — спросил я. — Что это значит?
— Ничего не принимай так, как принимают другие. Старайся понять. Прислушивайся. Носильщик — хорошая работа. Можно много думать.
— К чему я должен прислушиваться?
— К ощущениям. Например, чего ты боишься? Муравьев, птиц, слизи, червей?
Я задумался. Боялся ли я муравьев, птиц, слизи, червей? Вряд ли. Ведь это всего лишь боль. А боль привычна и управляема. Ворчун научил меня побеждать боль. В тот момент, когда птица садится на плечи и начинает вырывать кусок за куском плоть из шеи, всего-то и надо, что причинить себе еще большую боль. Очень помогает положить на раскаленную солнцем Стену голую ладонь. Или прижаться щекой к горячему камню. Или укусить себя за мизинец. На руках у Ворчуна нет мизинцев. Последний он отгрыз себе, когда его рвал на части муравьиный отряд.
— Я боюсь того, что упадет Легкий. И еще я боюсь Черного.
— Ну вот. У тебя есть хорошая возможность подумать. Задай себе вопрос, существует ли Черный? И постарайся правильно ответить на него.
03
— Сет. Еще острия Легкому.
Я опять завожу руку за спину и подаю Ворчуну острия. Ворчун засовывает два острия за пояс, а одно передает Легкому. После того, как мы установим третью тройку, у нас будет отдых.
— Ворчун, — спрашиваю я. — Где два острия?
— О каких остриях ты говоришь? — спрашивает меня Ворчун. Я поднимаю глаза и вижу его изодранные скулы. Он с сожалением смотрит на меня.
— Вчера мы установили на два острия меньше, — отвечаю я.
Ворчун молчит несколько мгновений, затем достает из-под рубища острие. Толстая часть его обмотана волокнами можжевельника, тонкая блестит на Солнце.
— Вот, — говорит Ворчун. — Второе острие у Легкого.
— Зачем вы это сделали? — спрашиваю я.
— Мы ждем птиц, — отвечает Ворчун. — Или ты хочешь, чтобы я смотрел, как они будут отклевывать твою голову?
— Если тебе это нравится, тогда скажи, и мы будем просто смотреть, — кричит сверху Легкий.
— Легкий, ты же знаешь, что мы ничего не должны делать? — говорю я в ответ. — Ты же знаешь, что мы должны терпеть?
— Почему же ты не терпел, а закрылся рукой? — спрашивает меня Ворчун.
— Вы же знаете, что если не терпеть, то может быть еще хуже, — почти шепчу я.
— Он говорит, что может быть хуже, — передает мои слова Легкому Ворчун.
— Разве может быть что-то хуже? — говорит в ответ Легкий.
— Разве может быть что-то хуже? — повторяет его слова Ворчун.
Я не знаю, что им ответить....
Я пришел к Каину и на следующую ночь. Он уже ждал меня. Поэтому спросил об этом, едва я сел рядом:
— Что ты думаешь о Черном?
— Я думаю, что его нет, и что он есть.
Каин задумался. Он молчал долго. Наша тройка за это время могла бы пройти острие, а то и два. Хотя какие острия ночью? Ночью на Стену нельзя.
Наконец Каин заговорил:
— Никто не видел Черного. Никто не говорил с Черным. Черный ничего не делает в пещере. Он не жевальщик. Он не плетет веревки. Он не собирает можжевельник. Он не делает одежду. Он не называет. Он не вставляет острия, не забивает их и не носит заплечную сумку. И, тем не менее, все убеждены, что он есть. Расскажи, Сет, как ты думал о Черном?
— Сначала я боялся думать, — ответил я. — Мне даже теперь страшно говорить о нем.
— Чего же ты боялся? — спросил Каин.
— Я боялся, что он привяжет меня к Стене на ночь или сбросит в Туман за то, что я думаю о нем.
— Но потом ты все-таки стал думать о нем?
— Я не могу не думать. Я могу заставить себя крепко держаться за острия. Я могу заставить себя терпеть холод и жару. Но я не могу заставить себя не думать.
— Ты мог бы спать.
— Я никогда не сплю, Каин. Я не могу спать.
— Я тоже.
Он нащупал мою руку и сжал. У него были длинные и крепкие пальцы.
— И все-таки, как ты думал о Черном?
— Я думал обо всем, что сказал ты. Никто не видел его, но все уверены, что он есть. Все помнят о том, что он есть. Все знают, что он есть. Все знают правила подъема по Стене. И все уверены, что он следит за соблюдением этих правил и убивает за их нарушение. Поэтому я подумал, что его нет. Что есть только страх, что он есть, но его нет. А потом я вспомнил, что видел его сам. Это было очень страшно. Я очень старался забыть об этом, и почти сумел забыть, но когда я стал думать о Черном, вспомнил опять.
— Ты видел Черного?
— Да. Это было еще в прошлой пещере. Он приходил за Худым. Ты помнишь Худого, Каин? Он сбросил в Туман Белого. Он ударил носильщика по голове ногой за то, что тот уснул на Стене. Белый разжал руки и упал вниз. Или он забыл привязать себя, или Худой отвязал его, но он упал. В Туман. А когда тройки вернулись в пещеру, я увидел Черного. Я увидел его со спины. Он пришел в пещеру и забрал Худого.
— Ты видел, как он забрал Худого? — спросил Каин.
— Нет,— ответил я. — Я видел, как он прошел в его сторону. А утром Худого уже не было. И тогда на Стену послали меня и Ворчуна. Ворчун до этого изготавливал острия. А я тогда еще был никем.
— А Легкий видел, как Черный забирал Худого? Он ведь уже тогда был первым в тройке?
— Легкий сказал, что не мог быть рядом с Худым в ту ночь. Ему стало холодно, как будто он поднимался по ледяной Стене. Он ушел с их места. В ту ночь он был вместе с тройкой Мокрого.
— Понятно, — Каин вздохнул и хлопнул меня рукой по колену. — Ты можешь поднять меня?
— Да, — сказал я.
— Помоги мне, — он обхватил меня за шею. — Подтащи меня к выходу.
— Ночью? — удивился я.
— Да, — сказал Каин. — Не бойся, тащи.
Я обнял его, встал и внезапно почувствовал, что он почти ничего не весит. Или весит меньше, чем мне приходилось каждый день поднимать на спину. Ворчун смеялся, что если по остриям прошел Сет с заплечной сумкой, это гарантия, что каждое острие выдержит не меньше, чем двух Ворчунов. Теперь я нес Каина, который был самым старым в пещере.
Я прижимаюсь к Стене, стараясь не думать о том, как больно лямки режут плечи, а грани острий — пальцы и ступни. Но сверху вновь раздается голос Легкого. Он повторяет:
— Разве может быть что-то хуже?
Я должен что-то ответить. Поднимаю глаза и спрашиваю у него сам:
— Ты спросил бы об этом у тех, кого забрал Черный.
— Ворчун, — говорит Легкий, — как ты думаешь, если Черный захочет сделать с нами что-то похожее на то, что делают птицы, муравьи или черви, не стоит ли мне воткнуть ему острие в живот?
— А я с удовольствием забью его глубже, — отвечает Ворчун.
— Пускай попробует подойти к нам, — смеется Легкий.
— Я не хочу говорить об этом, — шепчу я и повторяю громче. — Слышите? Я не хочу говорить об этом!
— Сет. Еще острия Легкому, — говорит Ворчун.
Я остановился перед последним поворотом. Из-за угла падал призрачный свет. Я никогда не видел Стену ночью. В пещере всегда темно, только чуть фосфоресцируют можжевеловые ягоды, лежащие на полу. Но днем ягоды гаснут, и все идут к выходу. Тройки, чтобы лезть на стену. Остальные, чтобы делать каждому свое дело. Жевать, сшивать, скалывать, плести и так далее. Каждый день. Только некоторые не выходят к Стене. Например, Каин.
— Ну? — спросил Каин.
— Я боюсь, — ответил я.
— Брось меня, дальше я доползу сам, — сказал Каин.
— Нет, — я мотнул головой и сделал шаг вперед.
— Что говорил тебе Молох? — спросил Каин. — То, что Туман ночью клубится у входа? Что птицы сидят на краю пещеры и ждут возможности выклевать твои глаза? Спросил бы ты его, а видел ли он это сам?
— Я спрашивал, — сказал я и сделал еще несколько шагов.
— И что он тебе ответил?
— Он сказал, что для того, чтобы знать, не обязательно видеть.
— Да? — мне показалось, что я увидел в этом ужасающем полумраке, как Каин приподнял брови. — Интересно.... И все-таки, если можно увидеть, зачем же от этого отказываться? Ну вот, смотри....
И я посмотрел. Каин подполз к самому выходу и высунулся наружу, а я смотрел на небо, или на то, что когда-то давно какой-то неизвестный мне называющий назвал небом и не мог сказать ни одного слова.
— Что это, Каин?
— Это звезды, Сет. Когда-то давно именно я назвал эти бесчисленные точки, похожие на россыпь светящихся ягод можжевельника, звездами. Но никто не знает этого слова. Потому что никто не решается выйти ночью к Стене.
— Они боятся Черного, — сказал я.
— Черного нет, — ответил Каин.
04
— Ну? — Ворчун протягивает ко мне руку. Я вздрагиваю и торопливей чем обычно делаю движение рукой в сторону сумки. Локоть ударяется о Стену, я покачиваюсь, нога соскакивает с острия, но уже в следующее мгновение Ворчун ловит меня за шиворот и удерживает в воздухе.
— Успокойся, — у него удивительно тихий голос. — Успокойся. Ногу ставь на острие, носком внутрь за веревку. Руку сюда. Выше. Хватайся. Вторую руку продевай локтем под веревку и выводи кисть с этой стороны. Держи себя за рубище. Вторую ногу ставь. Вон на тот выступ. А теперь медленно и аккуратно давай острия.
Я медленно и аккуратно завожу руку за спину и достаю очередные три острия. Капли пота скатываются со лба, противная слабость поселяется в коленях. Смотрю вверх и вижу точно такие же капли на лбу Ворчуна. Он отпускает мой балахон и забирает острия.
— Легкий, — говорит он вверх. — Смотри-ка. Две руки, две ноги, к тому же моя рука на балахоне? Получается три точки и еще две. Опять правила не соблюдаются. Я уже не говорю о самом главном правиле — терпи, терпи и опять терпи. Оно окончательно забыто.
— Удивляет только то, — отзывается сверху Легкий, — что при этом он еще и боится Черного.
— Черного нет, — внезапно говорю я.
— И птиц нет, — смеется вверху Легкий. — Тебе они приснились, Сет. А шею и затылок ты натер о пол пещеры. Ворочался ночью.
— Может быть, ты скажешь, что и муравьев нет? — поворачивается Ворчун.
Он улыбается, и сквозь лохмотья кожи на скулах я вижу желтую кость. От этого его улыбка кажется еще ужаснее. Она разделяет его лицо на две части, от уха до уха. Злой рассказывал, что та тройка, которая была до него, однажды попала на муравейник. Когда они не вернулись, новая тройка пошла по их маршруту. Они поднялись на половину дневного пути и увидели потерянную тройку. От них остались только кости, так их обглодали муравьи. Они висели на веревках ниже муравейника. И на их лицах были такие же улыбки.
— Они смеялись над нами, — говорил Злой, — потому что их путь был окончен.
Злой, Шалун и Мокрый поспешили назад. С тех пор Мокрого зовут Мокрый, потому что на Стене он покрывается каплями жидкости. Руки у него становятся влажными, и чтобы не сорваться, он постоянно трет ладонями о каменную поверхность.
— Муравьи есть, — говорю я в лицо Ворчуну, — а Черного нет.
— Черного нет, — сказал Каин.
— Как же так? — я старался говорить спокойно, но где-то в глубине верил каждому слову Каина. — А как же правила подъема по Стене?
— Правила? — Каин поднял с пола ягоду можжевельника, раздавил ее двумя пальцами, и кончики их засветились в полумраке. — Смотри, светятся. Но пальцы при этом жжет. Если немного подумать, можно догадаться, что сок ягод чем-то напоминает слизь. Если еще подумать, ты вспомнишь, о чем говорят правила. Нельзя вырывать можжевельник из стены с корнем, потому что под корнями часто обнаруживаются гнезда слизи. Ягоды, растения, слизь. Ты чувствуешь, что во всем этом есть какая-то связь?
— Слизь бывает не только там, где растет можжевельник, — возразил я. — Она может быть где угодно.
— Вот, ты уже начинаешь думать, — согласился Каин. — Только не останавливайся. Слизь бывает не только там, где растет можжевельник. Но там где он растет, она есть почти всегда. Это говорит только о том, что можжевельник питается слизью.
— Питается? — я не понял этого слова. — Каин, ты сказал "питается"? Что значит "питается"?
— Есть еще много слов, которые трудно понять, — сказал Каин. — Многое мне объяснил Пан. Еще до того, как он ушел. Он был очень умен. Он знал больше, чем говорил. Но что-то он мне рассказал, потому что я был способен слушать. Многое, но не все. Когда я спрашивал его, почему он не говорит мне всего, он отвечал, что каждый должен сам пройти свой путь.
— А как же пройдут свой путь те, кто не выходят на Стену, например ты? — спросил я.
— У каждого свой путь, — повторил Каин. — И когда ты, Сет, висишь на Стене с сумкой за плечами, твой путь не только в том, чтобы подняться вверх вслед за Легким и Ворчуном и найти новую пещеру, рощу можжевельника, удобный барьер. Накормить своим телом муравьев, птиц или червей, сгореть в слизи, свалиться в Туман или уйти по Стене. Твой путь в том, что ты думаешь. Твой путь в твоих мыслях.
— Я не понимаю, Каин, — сказал я. — Опять новое слово, "накормить". Что это?
— Когда ты возвращаешься вечером в пещеру, из твоих ран на ногах и на руках течет кровь. Если на тебя напали муравьи, птицы или черви, этих ран больше. Но если твои сухожилия не повреждены, утром от твоих ран остаются только белые шрамы. Почему же тогда они не заживают прямо на Стене? Пещера дает тебе силу. Ты прислоняешься к стенам пещеры и засыпаешь, или, если не спишь, просто чувствуешь, как в тебя вливается сила. Вот, что значит накормить, питаться. Но те существа, которые нападают на нас на Стене, не имеют такой пещеры, они питаются твоим телом, отбирая у тебя, таким образом, часть того, что дала пещера.
