"Подменыши"

За дверью негромко кашлянули.

— Вообще-то, это я, — донесся до него голос профессора, и Сайлас едва удержался, чтобы не стукнуть себя ладонью по лбу.

"У Криса же сегодня зачет!" — вспомнилось ему. Дверь медленно приотворилась, пропуская внутрь старшего Ленса, и Сайлас сел в постели, сонно потирая глаза.

— Простите, — покаялся профессор, — я почему-то решил, что вы уже проснулись. Крис уехал в университет и вернется только к вечеру, если только я хоть немного знаю Эдварда. Он редко отпускает от себя студентов, не выжав их предварительно досуха. Так что сегодня вам за няньку буду я. Желаете завтрак?

— А вы еще не забыли, как работать медбратом? — поддел его полностью проснувшийся Сайлас и, осторожно свесив ноги с кровати, попытался встать на здоровую. Ленс подставил ему плечо и, как заправдавский медбрат, помог добраться до ванной.

— Вы хорошо восстанавливаетесь, — удовлетворенно прокомментировал он. — Завтра сделаем снимок и попробуем ускорить процесс. Приедет мой хороший друг — доктор Кински. Он осмотрит вас и распишет дальнейший режим. Глядишь, через недельку запрыгаете. Но гонки я вам запрещу еще на месяц, а в остальном сможете жить нормальной жизнью.

— Звучит, как музыка, — усмехнулся Сайлас, вернувшись к кровати. — Поможете мне с брюками? Черт, скорее бы уже снять эту штуку!

— Не надо спешить, — одернул его профессор. — Учтите, Сайлас, увижу, что вы злоупотребляете своим здоровьем, попрошу Ричарда продлить вам ограничение подвижности еще на месяц. Во избежание, так сказать.

— И как вас только пациенты терпят, — полушутливо проворчал Сайлас, прекрасно осознававший, что это не пустые угрозы. С Ленса вполне могло статься и всего его закатать в силикон, а потом занудно читать лекции о технике безопасности, пользуясь тем, что пациенту просто некуда деться. Перспектива не слишком радовала. — К тому же, в таком случае вам придется терпеть меня в своем доме и дальше.

— Не могу сказать, что это тяжкое бремя, — внезапно улыбнулся Ленс. — Я рад, что у Криса появился друг. И, кстати, вы проиграли наш спор. Помните, вы утверждали, что он отвернется от вас, если узнает правду?

— Я ничего не проиграл, потому что ни на что не спорил, — парировал Сайлас, закончивший возиться с рубашкой. — Крис — он особенный. Мы знакомы не так давно, но достаточно, чтобы я мог это утверждать. На днях я встречался с друзьями, которых знаю с детства, но мне даже в голову не пришло рассказать им о своей проблеме. Они не поймут. Для них я гребанный идеал, образец безупречной генетики. Я всегда был старостой класса, командиром группы скаутов в детском лагере, куратором в университете. На меня всегда перекладывали всю ответственность, все свои проблемы и беды. От меня всегда ожидали, что я со всем этим справлюсь, не подведу, не опозорю. Семейное имя, семейная честь — да меня уже тошнит от этого. Но это моя роль, моя личина... Как у Говарда — его деловой костюм, у Рея — нарочитая развязность, и здоровый образ жизни — у Кармен. Мира... она немного другая, чем мы. Но и у нее есть своя игра. Я не знаю, какие они настоящие, профессор. Мы дружим двадцать лет, а я их толком не понимаю, и одновременно знаю, как облупленных. Я знаю, как должен себя с ними вести, что говорить, как выглядеть. Я могу предугадать их реплики — это я тоже вдруг понял при встрече. Крис — другой. Он меня удивляет. Мы знакомы так недавно, но почему-то сейчас мне не страшно. Он знает про меня гораздо больше, чем мои друзья. Он... Он задает вопросы. И я почему-то не боюсь ему отвечать. Как это называется?

— Человеческие отношения, — усмехнулся Ленс, присевший рядом. Он успокаивающе хлопнул Сайласа по здоровому колену. — Доверие, может быть. Он ведь тоже не боится делиться с вами.

Он немного помолчал, давая Сайласу время прийти в себя, а потом улыбнулся.

— Такие серьезные разговоры вредны до завтрака. Как ваш врач, я настаиваю чтобы вы перекусили, выпили кофе, а потом я бы хотел вам кое-что показать, Сайлас. Если вы действительно готовы двигаться дальше.

— Вы не можете быть быть моим врачом, — поддел его Сайлас, которому внезапно стало гораздо легче. — Вы — акушер-генетик, а у меня сломана нога. Не ваш профиль.

— К чему условности? — шутливо пожал плечами Ленс и, поднявшись, протянул ему руку. — Надо расширять горизонты.

— Готовить я, к сожалению, не умею, — признался профессор, отскребая приставший к сковородке омлет. — Всех моих кулинарных талантов с трудом наберется на заваривание чая. То ли дело Крис... Ему достался талант матери.

— А что с ней случилось? — полюбопытствовал Сайлас, вспомнив вчерашний странный разговор. Профессор молча выложил на тарелку яичную массу, сформировав из нее аккуратную горку, отставил сковороду, сел и только после этого ответил.

— У нее обнаружили рак. Лечение требовалось срочное, практически неотложное, но она отказалась. Она была беременна — третий месяц, и очень хотела этого ребенка. Но это бы убило ее. Мы оба понимали это, но она была непреклонна. Крису тогда было пять лет. Ее врач, действуя по инструкции Департамента, передал дело комиссии по охране здоровья. Ну, вы знаете, как это бывает, обычная процедура.

— И ее обязали принять лечение? — уже зная ответ, спросил Сайлас, который разом потерял весь аппетит и пожалел о своем любопытстве. Сам того не зная, он, кажется, попал прямо в незаживающую рану. Ленс кивнул.

— Я ничего не мог сделать. Комиссия приняла решение, и мы потеряли ребенка. Линда не прожила с того момента и года — лечение не помогло. В основном, я думаю, потому что она не хотела жить. Чертов рационализм Департамента.

Сайлас молчал. Сказать ему было абсолютно нечего, тем более что горькая складка, залегшая в уголке рта Ленса, не располагала к сочувственным речам. Интересно, каким бы мог вырасти брат Криса? Или это могла быть сестра?

— Вы тогда начали собирать эту свою статистику? — наконец смог выдавить из себя он. Ленс отрицательно качнул головой. Его взгляд снова сделался уверенным и твердым.

— Нет, гораздо раньше. У меня был неплохой учитель — большую часть своих книг я унаследовал именно от него. Остальное собирал сам — не всегда законными путями, — профессор криво усмехнулся и тут же спрятал усмешку за чашкой с кофе. — Вы будете есть, Сайлас? Я не обижусь, если вы откажетесь.

— Нет, я пока не голоден, — быстро соврал тот, со вздохом облегчения отодвинув от себя неаппетитную массу. По лицу профессора было видно, что он ни на секунду не купился на эту ложь, но говорить ничего не стал, а лишь поднялся на ноги, захватив со стола обе чашки.

— Давайте переберемся в библиотеку, Сайлас, — сказал он. Я обещал вам кое-что показать.

В библиотеке Сайлас удобно расположился на диванчике, стоявшем у окна, и с интересом уставился на профессора. Тот примостил на журнальном столике принесенные чашки и вазочку с печеньем, а затем обернулся к книжным стеллажам.

— Что вы знаете о Черном кризисе, Сайлас? — поинтересовался он. Сайлас, удивленный неожиданным переходом, послушно напряг память. Этой темой он занимался еще в университете: его преподаватель истории — мистер Муни — был буквально помешан на том периоде и не упускал случая оседлать любимого конька. Кармен все время жаловалась, что его лекции занудны и скучны, но Сайласу, чья семья в те годы владела огромными плантациями в Луизиане, информация казалась интересной. В детстве ему пришлось наслушаться рассказов матери, любившей пристыдить его памятью предков и в очередной раз напомнить, как ему повезло родиться со столь неординарной родословной. Тогда это раздражало и злило, но потом, встав взрослым, Сайлас и сам заинтересовался историей семейства. Как-то он даже поправил Муни, заметив какую-то неточность в его рассказе, и тот, придя в полнейший восторг, долго и увлеченно дискутировал на эту тему.

— Это случилось в тысяча восемьсот шестидесятом году, — сказал он первое, что пришло в голову. — Партия республиканцев — свежеобразованная, надо сказать, — имела все шансы посадить в кресло президента своего кандидата... Авраама Линкольна, но один из штатов — Южная Каролина, вроде бы — пригрозила выйти из состава Союза. Ее поддержали еще несколько — Миссисипи, Алабама, Флорида...

— Луизиана и Джорджия, — помог ему профессор, когда Сайлас замешкался, припоминая.

— Да, спасибо, — благодарно кивнул тот. — В итоге республиканцы с треском провалились на выборах, не получив желаемую поддержку со стороны "свободных" штатов. Победил же Джефферсон Девис, ярый сторонник сохранения рабства. Несколько десятков лет сохранялось более менее устойчивое положение, но...

Сайлас, увлекшись, развел руками, едва не опрокинув чашку.

— Но к этому времени рабство довольно сильно тормозило развитие страны — это стало понятно многим, даже самым ярым консерваторам. Рабский труд оказался просто не рентабелен, да и частые побеги и волнения доставляли проблем. Постепенно оно сошло на нет само собой. Освобожденные рабы одно время пытались ассимилировать, наниматься на работу, но потом практически все бежали в Канаду. А к чему эта историческая справка?

— Вы помните, что было дальше? — не ответив на его вопрос, поинтересовался Ленс. Сайлас нахмурился.

— На уровне школьной программы. К чему вы клоните?

— В прошлом столетии один французский историк Жерар Гюсто принялся анализировать истоки культуры Соединенных Штатов. Он собрал много материалов, работа была проделана колоссальная. В итоге родился его фундаментальный труд "Основы нравственности". Книга произвела много шуму, в основном потому, что была весьма спорная, но некоторые вещи в ней заслуживают самого пристального внимания.

— Никогда не слышал про эту книгу, — покачал головой Сайлас. Ленс улыбнулся.

— Неудивительно. У нас она запрещена, как политическая провокация, способная повредить здоровью и психике граждан. Другими словами, потому что может заставить их думать своими мозгами, а это действительно очень вредно с непривычки.

Голос профессора буквально сочился ядом сарказма. Сайласу стало не по себе.

— Откуда же вы знаете про эту книгу? — спросил он. — Если она запрещена...

— Оттуда же, откуда у меня имеется статистика самоубийств по Европе, Канаде, Латинской Америке и Азии. А так же данные о процентном количестве носителей SHD-гена и прочие очень любопытные вещи, о которых я вам еще расскажу, Сайлас. Что же касается книги, так вот и она.

Он снял с полки увесистую книгу и протянул ее Сайласу, который, недоверчиво покосившись на профессора, тупо уставился на обложку.

— "Сказание о Лисе"? — удивленно произнес он, увидев название. — Это же детская сказка!

— Никогда не верьте наружности, — усмехнулся профессор и, присев рядом, открыл книгу. Сайласу хватило всего пары предложений, чтобы понять — под личиной хорошо знакомой с детства сказки скрывался серьезный исторический труд, не имевший ничего общего с обложкой.

— И вы просто так храните у себя запрещенные книги? — изумился он, вчитываясь в первые строки. — Даже не в сейфе! Это опрометчиво.

— Любой вор первым делом будет осматривать сейф, — возразил ему профессор. — А где можно надежнее всего спрятать книгу? Среди других книг, у всех на виду. Не нужно искать сложные решения.

— И много у вас вот так спрятано? — скептически поинтересовался Сайлас, которому показалось, что в последней фразе Ленса скрыто нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд. Профессор усмехнулся.

— Почти все важное, Сайлас. Но об этом после. Гюсто изучал морально-этические нормы, сложившиеся на территории Штатов и высказал одно прелюбопытное предположение, которое я склонен считать близким к истине. Вы сказали верно — под угрозой сепарации северным штатам, ратовавшим за отмену рабства, не хватило решимости прогнуть свою линию. Линкольн проиграл, вместо него пришел Девис. Его поддерживали влиятельные семьи, высший круг Юга, а он, соответственно, лоббировал их интересы, политические взгляды и... мораль. Эти люди привыкли считать себя особенными, Сайлас. Да что я вам рассказываю, вы сами — потомок и кровь от крови землевладельцев Юга. Откуда родом ваша семья?

— Из Луизианы... — негромко ответил Сайлас. — Но причем тут мораль? Рабство давно кануло в прошлое.

— А мораль осталась, — возразил ему профессор. — Южане привыкли гордиться цветом кожи, своей расой. У них это в крови. Помните, как относились к неграм? А к полукровкам? Женщину, понесшую от темнокожего, забивали камнями. Знаете, почему?

— Почему? — словно эхо откликнулся Сайлас, который намертво вцепился пальцами в лежавшую на коленях книгу. Почему-то сухие факты, которые он прекрасно знал и раньше, теперь болезненно били по нервам, заставляя съеживаться. Ленс потянулся за своей чашкой и аккуратно отпил остывший кофе.

— Потому что возможность иметь совместных детей опровергала теорию о генетической ущербности чернокожих, — объяснил он спустя минуту. — Этому всячески сопротивлялись. Девис развернул по этому поводу обширную кампанию, Север вяло возражал, но у них не было политических ресурсов, чтобы отстоять свою точку зрения. И денег.

— Но ведь от смешанных браков действительно рождаются не вполне полноценные дети, — рискнул заметить Сайлас, припомнив школьные материалы. Ленс бросил на него косой взгляд и криво усмехнулся.

— Еще одно заблуждение. Но очень показательное. Юг был насквозь пропитан снобизмом, а с легкой руки Девиса подобная мораль стала признаком хорошего вкуса. Вас бы никогда не приняли в приличном обществе, высказывай вы иные воззрения. А людям всегда хочется наверх. Даже северянам.

— Вы думаете, что... — Сайлас окончательно растерялся. — Вы думаете, что все это было привнесено искусственно? Вот так — волей группки лиц? Это абсурд! Кроме того, это ведь правда. Что плохого в борьбе за чистоту расы?

— Ничего, за исключением того, что это идет в разрез с механизмами природы, — развел руками профессор. — Она не терпит унификации, Сайлас. Ей нужно разнообразие — в нем больше шансов откопать нечто действительно стоящее. А еще природа — самый азартный экспериментатор. А мы пытаемся загнать ее в строгие рамки.

— Природа неразумна, — уверенно заявил Сайлас. В руках он все еще сжимал книгу и никак не мог перестать разглядывать ухмыляющуюся лисью морду, изображенную на обложке. В какой-то момент ему начало казаться, что она посмеивается именно над ним, и от этого ощущения стало очень неуютно. — Природа неразумна, — повторил он. — Вы сами говорили — случайная комбинация генов, слепой случай, и человек рождается уродом.

— С точки зрения наших представлений о норме, — парировал Ленс. — И мы снова пришли к тому, с чего начали. Что считать за норму? Плантаторов с Юга, объявивших себя эталоном? С какой стати?

— Но... Но ведь это оправдало себя, — Сайлас отчаянно пытался найти брешь в доводах профессора, но терялся, натыкаясь на хорошо продуманные, подготовленные возражения. — Генетических заболеваний стало гораздо меньше, нация, в целом, здоровее. Что в этом плохого?

— Вы сейчас говорите с человеком, производящим коррекции этих самых генетических отклонений, — невесело усмехнулся Ленс. — Как вы думаете, сколько детей подвергалось коррекции на начальном этапе внедрения теорий Ридлера?