Звездолет "Иосиф Сталин"

Мистер Вандербильт отчетливо понимал, что от него ждут согласия, может быть даже извинений, что он так долго надоедал занятым и важным людям. Но они не на того напали! У него в портфеле нечто!

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — сказал миллионер. — И совершено напрасно недооцениваете их научного потенциала и ненависти к окружающему миру.

Госсекретарь выразительно пожал плечами.

— На счет сегодняшней ненависти я не спорю, — примирительно сказал Президент Куллидж. — В этом смысле от них можно ждать всего.

Он качнул бокалом с виски и кубики льда звякнули, коснувшись стекла.

— Есть в них какая-то сумасшедшинка... Я не удивлюсь, если они в рамках реализации своего утопического пятилетнего плана в припадке классовой ненависти они запланируют предпринять что-нибудь удивительное...

Президент совершенно простецки щелкнул пальцами.

— Что-то воде поворота Гольфштрема, чтоб заморозить Западную Европу. С них станется. Но пусть об этом беспокоятся европейцы. Да и как большевики смогут это сделать?

— Их научный потенциал...

Госсекретарь не выдержал и снова вмешался.

— Помилуйте, мистер Вандербильт! Какой потенциал?

В его голосе помимо воли появились нотки взрослого, разговаривающего с упрямым ребенком.

— После того как самые умные из русских, спасаясь от ужасов Гражданской войны, рассеялись по всему миру, превратившись в таксистов и швейцаров...

Теперь нотки взрослого прорезались в голосе миллионера.

— Вы в плену стереотипов, мистер Госсекретарь... Вы забываете, что с тех пор прошло больше 10 лет. И большевики, одержимые жаждой мировой власти не жалеют денег на науку и промышленность. У меня там есть свои информаторы и они говорят, что люди, думающие как и вы — неправы. Пока еще, слава Богу, не непоправимо неправы. У большевиков есть и ненависть к нам, и светлые головы, которые могут эту ненависть отлить во что-то вещественное. Я готов показать...

— Ах, оставьте... Что они могут?

Миллионер помимо воли вложил в ответ толику язвительности.

— Гольфштермом, как это не покажется вам странным, они пока не интересуются. По моим сведениям они ищут на нас управу в космосе.

Портфель стоял рядом, словно верная собака.

Президент с Госсекретарем переглянулись.

— Как вы сказали? — наклонился к нему Госсекретарь.

— Они собираются подвесить над планетой нечто грандиозное и смертельно опасное. Вам должно быть понятно, что это означает господство в воздухе над территорией противника.

С минуту все молчали. Ответил ему Президент. Ответил мягко, словно нездоровому человеку.

— Поверьте моему опыту, мистер Вандербильт, есть вещи возможные "в принципе", но невозможные именно сейчас и именно в этом месте. Если б вы сказали о гигантских дирижаблях, я мог бы в это поверить. Я знаю, что у нас ведутся работы в этом направлении. Или об огромных самолетах, воздушных авианосцах... Но то, что вы говорите пока не под силу ни им, ни нам. Нам! Величайшей и богатейшей нации мира. Чего уж говорить о нищей России? Все что может эта несчастная страна может быть решено политически. Европа не даст шанса большевикам.

Миллионер покачал головой. Думая о большевистской угрозе он упустил очевиднейшую для любого американского политика вещь. Президент уже не был президентом. Он превратился в "хромую утку". Последние месяцы своего президентства он не хотел неожиданностей ни для своей страны, ни для собственной репутации. Что бы он не показал — все окажется напрасным. Разве что Второе пришествие... Но как его тут организуешь?

— Я был бы только рад, если б ваши слова оказались правдой. К сожалению, господин Президент я не разделяю вашего оптимизма. Конечно наши инициативы в Локарно и Париже, я имею в виду государственного секретаря Келлога...

Он слегка поклонился мистеру Келлогу.

-... и президента Аристида Бриана, возможно и повлияют на политику Европейских государств, но Россия.... Я бы, господин Куллидж, не рассчитывал даже на это. Россия останется в стороне. Неуклюжие попытки господина Литвинова организовать разоружение и всеобщий мир прямо сейчас смешны и подозрительны... Франция?

Он рассуждал, призывая к этому же Президента и Госсекретаря. Он не мог не поверить, что такую ясную для него логику событий никто тут не понимают.

— Нет. Вы доверяете Бриану? Красноречие Литвинова может оказать на него влияние.

— Да, у французов свои интересы... — согласился Президент. — Кстати, два дня назад я говорил с Аристидом.

— И что?

— Он меня успокоил. Сказал, что я могу быть совершенно уверен в том, что войны в ближайшее время не будет. По его мнению, большевики не до войны — они сейчас слишком слабы.

— А Коминтерн?

— Он не считает его серьёзной политической силой. Для него важнее роль Германо-Французского сотрудничества в деле сохранения Европейского мира.

— Это ответ лавочника, — нейтрально заметил Госсекретарь. — Не забывайте, что у Бриана на шее сидят тысячи мелких вкладчиков в русские ценные бумаги. Эти пойдут на все, если почувствуют хоть малейшую возможность вернуть свои деньги. Им нужно дружить с Россией.

Миллионер возразил.

— Это страусиная политика. У них короткая память. Они забыли, что большевики отказались платить по царским долгам? Конечно у французов свои интересы, но нельзя же не замечать очевидного.

— У Бриана свои критерии очевидности.

— Возможно,— не стал спорить миллионер, — но нельзя не видеть тенденции. Год назад Россия была слабее, чем сегодня, но она и тогда заявляла о Мировой революции. Через год она станет еще сильнее, чем сейчас... Вы знаете, что они работают над новыми вооружениями?

Президент нейтрально пожал печами и демонстративно глянул на часы.

Почувствовав, что все вот-вот кончится, миллионер разыграл главный свой козырь.

— Господин Президент... Вы верите в силу науки?

— Конечно.

— У меня есть любопытное письмо, — сказал он. — Оно адресовано Сталину. Немецкий ученый предлагает русским аппарат, который может подняться выше атмосферы Земли, в космос.

Лист бумаги из бювара лег перед президентом, но тот не потянул руки к нему.

— Я знаю кое-что о последних разработках вооружений большевиками, и мне становится как-то не по себе.... Комбинация того, что уже есть у большевиков, и того, что предлагает немец, может ввести большевиков в соблазн перекроить карту мира.

Президент молчал. Несколько секунд Президент смотрел на него. Мистер Вандербильт почувствовал, что беседа потеряла смысл. Что письмо? Клочок бумаги... Если не верить живому свидетелю, как поверить бумаге? Только еще готовясь к разговору, он знал, что ему зададут этот вопрос и надеялся, что этого не случиться. Он умолк.

-У вас есть документы? У вас есть какие-то иные свидетельства реальной опасности?

Не дождавшись ответа, Президент поднялся и сухо кивнув, вышел.

Из Президентского кабинета мистер Вандербильт вышел с твердым убеждением, что покажи он ему ту большевистскую штуку, то ничего бы не изменилось. Президент предпочел бы её не заметить. Нет, тут его не поймут.

Соратники, если они у него и есть, могут быть только по другую сторону Океана. Там-то большевиков знали не понаслышке.

Великобритания. Лондон.

Март 1928 года.

...Ветер с Темзы легко шевелил портьеры кабинета канцлера казначейства, иногда долетая до массивного стола, перевидавшего на своем веку множество сановников и переживших множество политических кризисов.

Будь ветер любопытен, он прислушался бы к словам Канцлера, читавшего вслух письмо, но что ему до людских страстей? Играть портьерами куда как интереснее...

"...Уважаемый господин Черчилль!

Не имея чести быть представленным, все же рискую обратиться к вам, так как ситуация, складывающаяся в мире настолько угрожающая, что позволяет мне надеяться на Вашу снисходительность.

Наблюдая за Вашей политической деятельностью, я увидел в Вас человека, яростно сражающегося за те принципы, которые и сам считаю основополагающими.

Сознательный антибольшевизм и отчетливое понимание той опасности, что несет большевистская Россия для Мировой Христианской цивилизации — выделяют Вас среди британских политиков первой величины и позволяют надеяться, что мы поймем друг друга, и плечом к плечу встанем против общего врага, покушающегося на самые основы нашей цивилизации.

Не все понимают исходящую из России опасность. Убаюканные внешними проявлениями миролюбия они не замечают, или не хотят замечать этой опасности. Этой смертельной опасности!

К сожалению я обращаюсь к вам как частное лицо — мне не удалось найти единомышленников в своем Правительстве, однако надеюсь, что со временем эта ситуация изменится.

В настоящее время Правительство и Президент САСШ не видят в большевиках противников. Молю Бога, чтоб эта странная слепота не обошлась для американского народа слишком дорого. Возможно, что эта аберрация здравого смысла вызвана тем, что между мой страной и Советской Россией лежит океан. Между Британией и СССР океана нет.

В качестве жеста доброй воли пересылаю Вам копию письма, которое подтверждает разделяемую нами истину — большевикам нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Надеюсь, что вашей энергии хватит, чтоб довести до своего правительства всю катастрофичность создавшегося положения — ведь, повторюсь, Великобритания отделена от большевиков не океаном, а всего лишь проливом, а изобретение, о котором идет речь, попросту стирает Ламанш с военных карт континента...

С уважением, искренне Ваш Р. Вандербильт..."

Сэр Уинстон Черчилль, Канцлер казначейства, отложил одно письмо и протянул своему гостю второе, пришедшее в том же конверте.

Его гостем сегодня стал руководитель МИ-6. На лице его читался явный скептицизм, но он все-таки взял письмо и углубился в бумагу.

Черчилль глядел в окно и постукивал пальцами по столешнице.

Большевики, большевики, большевики... Нигде нет от них спасения. Пока красную заразу удалось вбить в прежние границы Российской Империи, но не сиделось там большевикам. Где тихо, где в наглую, они лезли в Европу через свой Коминтерн. Черчилль, вероятно как никто в этом мире понимал заокеанского миллионера. Как и тот он видел то, что отказывались видеть другие. Но, слава Всевышнему, он имел рычаги влияния.

Три минуты гость читал, а потом вернул письмо хозяину. Высоко поднятые брови его красноречиво говорили о реакции на новости.

— Вам что-нибудь известно об этом?

Тот пожал плечами, глядя на него спокойно и даже доброжелательно.

— Один сумасшедший ученый не может стать угрозой Великобритании. Так что беспокойство мистера Вандербильта мне представляется излишним... Армия и флот позволят нам защитить страну от любых посягательств большевиков! Слава Богу, который любит Англию, у нас есть все, что необходимо!

Лицо Черчилля изменилось. Только что это было лицо человека, ожидавшего встретить понимание, но прошло мгновение и в нем не осталось ни теплоты, ни понимания.

— Ваш оптимизм не внушает оптимизма мне... — сухо произнес он. — Британия, между прочим, вечна именно оттого, что мы внимательно смотрим по сторонам и замечаем то, что может угрожать нашей Родине!

Что бы вы не думали, а человек, о котом нам пишут из-за океана, опасен.

Он взял письмо и, аккуратно сложив его, убрал в конверт.

— Не сам, конечно, а своими идеями, которые собирается довести до большевиков. Я не знаю, сколько истины в его измышлениях, но знаю упрямство красных. Если там что-то есть, они обязательно доведут дело до разрушительного конца, и я с трудом смогу представить последствия этого.

Его собеседник пожал плечами.

— Не думаю, что это возможно...

— А это не важно... Тут есть адрес. У вас есть кого посадить перед домом этого профессора, чтоб мы могли узнать наверняка заинтересовало это русских или нет?

— Ну... Если вы считаете это важным.

В глазах шефа МИ-6 светилось не понимание, а недоумение.

— Не так давно немцы не поверили в то, что танки стали реальностью и поплатились за это на Сомме. Мне бы не хотелось, что мы уподобились им. Если большевики заинтересуются тевтоном, то вы обязаны будете предпринять все необходимые меры, чтоб до Москвы он не добрался.

— Любые меры? — осторожно поинтересовался разведчик. Это слово его озадачило. Оно было редким в его лексиконе.

— Да, — повторил канцлер казначейства. — Любые!

САСШ. Вашингтон.

Март 1928 года.

...Мистер Вандербильт, владелец заводов, газет, пароходов и многого другого, сложил письмо, сунул его в боковой карман, положил подбородок на сцепленные ладони, а те — на позолоченного серебра рукоять трости и стал смотреть в окно. Плавное покачивание рессор не успокаивало, а напротив, поднимало в душе мутную злобу от недавнего разговора.

Даже вереница зеленеющих деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля Вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что шумели и тут недавно демонстрации.

Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.

Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз восьмого марта шофер не работал. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное, повернулся и вопросительно глянул на босса.

Нет, Чарли конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента...

Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.

Ему не верили! Ему никто не верил!

— Что же делать?

В вопросе часто задаваемым миллионером самому себе чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма вдел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь, обломав когти на Польше и Германии, вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех — и Конгресс и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.

Миллионер не задавал вопроса "Почему". Вопрос имел значение риторического.

С одной стороны торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшей в Мировой, продать можно было все что угодно.

А с другой стороны, что тоже совсем не дурно, головы об Азии должны болеть у Великобритании и Франции. Таким образом, сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних, а золото — сильнее принципов и здравого смысла.

Правительство верило большевикам, а он — нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей — не верил. Особенно после того, как получил посылку от своего конфидента в СССР мистера Гаммера. И кто-то еще пытается убедить его, что там не осталось умных людей! Идиоты!!! Нет, большевики не перед чем не остановятся, и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки!