Дикая Дика

Я бегу по дорожке следом за Даннаей, и в груди моей растёт и ширится то странное чувство, которое родилось в ночь, когда я впервые забралась под одеяло к перепуганному кошмарами мальчику... которое стало осознанным вечером того дня, когда мы впервые сразились с опасностью вместе и одержали первую общую победу... которое спало в очищенном от воспоминаний разуме целых пятнадцать лет! Оно расползается по телу, словно яд, скручивает мышцы, рвёт сухожилия, заставляет кипеть кровь. Горло обжигает горячее дыхание. Голова наливается тяжестью. Не чувствую под собой ног, но бегу, зная, что если остановлюсь — умру на месте. Страх потерять то, что наконец-то нашла, подстёгивает в спину. Лечу на всех парах, расстилая волосы по ветру. Данная ускользает от меня, точно жаждущая свободы птица, а я мчусь по его следу, как вышедшая на охоту лиса. Мы всегда были такими — дикий рыжий лисёнок и подраненный синеглазый птенец. Не помня этого парня, я определила его, как грифа, но чудовищно ошиблась в виде птицы. Чеканя шаг, он идёт впереди — тонкий и длинноногий, и расстёгнутый плащ взмётывается за прямой спиной, будто расправленные крылья.

Как же я забыла то время?! Куда всё подевалось из головы?! Почему воспоминания не ожили в день новой встречи?! Что случилось со мною?! Я вся — характер, взгляды на жизнь, привычки, мечты и способности — родилась и развивалась рядом с этим мальчишкой! Я сейчас именно такая, какой сделал меня он! Я умею только то, чему научил меня он! Я живу тем, что открыл и показал мне он! Как я могла забыть?!

Настигаю Даннаю одним длинным прыжком и, схватив за локоть, разворачиваю к себе лицом, тычу в нос смятую бумажную птичку, кричу во вновь овладевшем мною отчаянии:

Ђ Его ты сделал?!

Синие глаза безучастно блестят с мрачного лица, и тут в них мелькает тень узнавания. Медленным движением он забирает у меня журавлика и смотрит на него, как на магический артефакт — в изумлении, что я видела в синих глазах лишь в детстве, переводит взгляд на моё лицо, и мне открывается простая истина — Данная только в этот миг понимает, что именно со мной произошло, и почему я звала его, носясь по дому. Несколько долгих секунд глядим друг на друга, забывая дышать, и нервы мои со звоном лопаются, швыряя напряжённое тело вперёд. Обхватываю Даннаю за поясницу и жалобно шепчу в ледяные глаза:

Ђ Помнишь то время, когда мы жили вместе?

Он никак не реагирует ни на объятие, ни на вопрос, и мне вдруг начинает казаться, что сейчас он отстранится, и выяснится внезапно, будто я всё это сочинила! Мне просто пригрезился дурацкий сон, в котором мы с этим олухом оказались старыми знакомыми! Ничего этого не было на самом деле! Всё мне только чудится! Или же Данная тоже ничего не помнит уже... От такой мысли горло перехватывает ужасом! Не может того быть!!! Вцепившись пальцами в пояс под складками плаща, ожесточённо встряхиваю парня, призывая к немедленному ответу. Ну же, оболтус, не томи! Широкие ладони ложатся мне на талию и осторожно ползут вверх до лопаток, синие глаза приближаются к самому лицу, и кожу оглаживает тихий хриплый выдох:

Ђ Каждое мгновение.

Сверкающими осколками разлетается лопнувший мир — огромный родительский дом, голосящая мать, закрывший ладонью рот отец, любопытная прислуга, выглядывающая в окна, шумящие деревья, заливающийся восторженным лаем пёс, в нетерпении фыркающий Ферас, высокий каменный забор, усыпанный белоснежными розами. Затаённый в груди воздух вырывается вместе со стоном облегчения, и руки мои смыкаются за шеей Даннаи. Жарко тараторю в лицо, знакомое до каждой чёрточки:

Ђ А я всё забыла, представляешь? Совершенно не могла тебя вспомнить!

Ђ Ты тогда совсем маленькая была. — Успокоительно говорит он.

Ђ Но ты-то меня помнил все пятнадцать лет! — Топаю ногой и вцепляюсь в жёсткие волосы на затылке.

Откуда мне это известно? Не знаю... Но известно оно мне доподлинно! Всё это время он нарочно попадался мне на глаза — мельтешил перед ними, точно назойливая муха! Ну, для чего ему могло понадобиться каждое утро будить меня пальбой из револьвера, а вечерами торчать на перилах балкона? Оставаясь внешне безучастным, Данная целый месяц упорно привлекал моё внимание! И весьма успешно! А его преждевременное возвращение домой в то памятное воскресение, когда мать устроила смотрины? Прикрыв равнодушно поблёскивающие глаза, он весь вечер буквально не сводил с меня пристально взгляда! Таскался за мною из зала в зал! Готова поклясться, что если бы я тогда всё же остановила свой выбор на каком-нибудь парне, Данная бы, и бровью не поведя, вышиб ему мозги прицельным выстрелом! А как он не выдал меня матери и помог пробраться в дом через балкон? Он всегда играл на моей стороне! А его хвастовство на прогулке верхом? Он разрывался от удовольствия, когда я в восхищении таращилась на резвые прыжки Фераса! А то, что прекрасно зная о слежке, он молчал в тряпочку? Даннае было приятно шататься по городу в моей компании, как в старые добрые времена! Потому-то я всегда вновь брала его след, если вдруг теряла, — ему вовсе не хотелось скидывать меня с хвоста! Только перепугавшись за меня в тот страшный вечер, когда я чуть было не попалась в лапы к грузчикам, он всё же велел завязать с игрой в шпионов. И как я не догадалась, откуда взялся на той улице Данная? Да он же шёл за мною попятам! В те моменты, когда я теряла его из виду, мы наверняка менялись местами, и тогда уже он пас меня! А туманные намёки вроде вопроса, кто научил меня метать ножи, и заявки, будто в день нашего знакомства он был ранен? Он хотел, чтобы я вспомнила! Потому и кинул мне в стекло журавлика! И с обнаженной грудью из процедурной он не покрасоваться вышел — просто вздумал показать мне шрам! Данная настойчиво будил мою память, а та спала, как сурок!

Значит, происходившие в эти несколько недель события воспринимались моим лишённым воспоминаний разумом в искажённом виде и понимались в корне неверно! Я смотрела, но не видела, я слушала, но не слышала! Данная пытался объяснить мне, что творится, а я лишь задавалась всё большим количеством вопросов, увешивала себя ими, как ёлочными гирляндами! Всё глубже закапывалась в эти вопросы, ища ответы, уходила в них с головой! И в упор не замечала предоставляемых мне намёков! Но вот же пень дубовый! Что же он ходил вокруг да около и говорил обиняками? Нельзя что ли было высказать всё прямо? Зачем ему понадобилось вести дурацкую игру в перемигивания? Да что же это такое! Проклятье! Опять вопросы!

Удерживаемый конюхом Ферас настойчиво бьёт копытом, и мы с Даннаей в один миг выходим из сковавшего нас оцепенения. Что это мы сейчас делали? Точно как в детстве сплели в замки пальцы и уткнулись носами друг дружке в волосы? Смотрю на Даннаю обожающим взглядом — в моих глазах как прежде отражается огромный сильный мужчина, внушающий доверие и спокойствие, умеющий задушить любое опасение и усмирить всякий гнев. Моя личная синеглазая ночь со сладким запахом яблок. Поверить не могу, что умудрилась забыть этого парня, а потом вдруг вспомнить всего целиком от одного только взгляда на стаю бумажных журавлей. Чудеса... Вжимаюсь Даннае в грудь, заглядывая в по-прежнему стеклянные глаза, он медленно опускает и поднимает веки, ведёт пальцем по моей щеке, говорит отстраненно:

Ђ Ехал сюда с мыслью, что встречу совершенно чужую мне девицу с изысканными манерами и гордым нравом.

Смеюсь в бледное каменное лицо, надеясь, что он поддержит моё веселье, но губы остаются плотно сжатыми, а глаза спокойно блестят синим ледяным огнём из-под нахмуренных бровей. Как же сильно он изменился... Стискиваю ладони на развёрнутых плечах, измеряю Даннаю взглядом с головы до пят, оценивая воинскую выправку, вопросительно изгибаю брови, а он продолжает неколышимым тоном:

Ђ Не знаю, хотел этого, или боялся... Но ты всё такая же... Дикая Дика.

Одним стремительным рывком он вдруг оказывается в седле, тянет за удила, разворачивая коня к воротам. С оглушающей ясностью сознаю сейчас, что это последняя наша встреча! Через секунду Данная пришпорит Фераса и умчится прочь на неопределенный срок, а меня затолкают в поезд и отправят в колледж! Вот ведь насмешник этот чокнутый разум! Вспоминая прошлое, я совершенно позабыла о настоящем и маячащем на горизонте будущем! Бросаюсь Ферасу под копыта и хватаюсь за уздцы, наклоняя голову лошади, кричу Даннае в лицо:

Ђ Не смей уезжать! Они же отправят меня учиться! Останови их!

Тот Данная, которого я знала пятнадцать лет назад, услышав такую просьбу, тут же кинулся бы в бой! Рвал и метал бы, защищая мою свободу! Выступил бы в одиночку против тысячи противников, лишь бы ни за что не допустить творящейся несправедливости! Но тому Даннае было десять лет, и за его плечами не стояла та мрачная тень, которую я увидала на дне синих глаз, когда этот Данная рассказывал мне о дурном нраве змей. Жёсткие пальцы поддевают мой подбородок, притягивая лицо ближе, скользит по коже пустой прозрачный взгляд, чуть колышутся бескровные губы, размеренно роняя спокойные слова:

Ђ У меня есть дело. Пока оно остаётся незавершённым, мне нельзя останавливаться.

Привыкла слушаться его наставительного тона, руки сами собой разжимаются, отпуская Фераса в неспешную рысь до ворот. Смотрю в прямую спину Даннаи, зная, что он не оглянется. Сказал, что уедет, значит точно уедет — такой уж человек. Тут хоть в истерике бейся, хоть дерись, хоть умоляй. Вот потому мы и сошлись — Данная единственный, кто может справиться с моим характером, покорить меня, укротить... Моя вторая половина. Давно потерявшаяся и вновь обретённая частичка сметенной дикой души.

Мой разум светел и чист. Сейчас я помню всё. Каждый взгляд и каждый вздох. Все до единой секунды, что мы провели вместе — от первой встречи и до момента расставания. Печальным взглядом глажу расправленные плечи и встрёпанные волосы, смотря, как Данная покидает меня теперь уже, кажется, навсегда. Приваливаюсь к стойке ворот и до боли стискиваю пальцы на холодных камнях, не в силах даже шагу ступить вслед за ним. Дробный бой копыт отдаётся в ушах стуком исходящего тоской сердца. На что мне теперь эта память? Зачем мне знать, кто первым сократил моё имя до Дики?

На мир опустилась ночь. Густая и чёрная, как шоколадный мусс. В голубом небе светит солнце, плывут белоснежные облака и щебечут ласточки — но это всё неправда, иллюзия, обман зрения. На самом деле здесь темно, промозгло и тихо. Только гулко тикают огромные часы в гостином зале, отсчитывая шаги блуждающего по дому мрака. Он мечется от стены к стене, взбегает вверх по лестнице и спускается вниз, скользя по перилам, проходит в распашные двери, задевает гардины и хрустальные подвески на люстрах, поднимает в воздух пылинки с мраморных плит и время от времени прикладывает к моему лбу внимательную ладонь, преображаясь то в мать, то в отца. Не надо беспокоиться — я совершенно здорова, и никакой лихорадки у меня нет. Я просто сплю, ведь сейчас ночь.

Огонь еле теплится, спрятавшись в угольки почти полностью истлевшего сердца. Жёлтые глаза потухли до серовато-карих, сбились в ком потускневшие волосы, и побелели пересохшие губы. Все и всегда хотели видеть меня кроткой аристократически-бледной девушкой, не раскрывающей рта. Что ж, надеюсь, теперь общее желание удовлетворено — разбитой фарфоровой куклой лежу на софе в кромешном молчании. В голове веет холодный ночной ветер со стойким запахом яблок. Вспоминаю день нашего расставания, прокручиваю его в голове туда и сюда, раз за разом просматривая затёртые кадры.

Отец усаживает Даннаю на диван в своём кабинете, а я подсматриваю в замочную скважину, припав к дверям. Тухнут пылающие синим глаза, точно в них плеснули ледяной водой, мальчик поднимается на ноги и приникает к папиной груди. Он не кричит, не дёргается и вообще ведёт себя крайне сдержанно и по-взрослому, но по одним нам известным каналам в разум и душу мои перетекает его отчаяние. Всё поняв, распахиваю двери и в исступлённом крике кидаюсь на Даннаю, стискиваю его поясницу, зарываясь лицом в складки просторной рубахи, верещу и брыкаюсь в руках оттягивающего меня прочь отца. Ловлю подрагивающие ладони в свои и переплетаю пальцы в крепкие замки. Из глаз Даннаи синим светом льётся боль, из моих — жёлтым огнём вырывается злоба. Документы на поступление в школу при военной академии оформлены заранее, вещи предусмотрительно собраны накануне, карета уже подана, и у нас всего несколько минут на то, чтобы проститься навсегда. На ярких губах матери пляшет довольная улыбка, суровый рот отца напоминает ржавую подкову. Крепко держа за руку, он ведёт облачённого в новенький костюм Даннаю к дилижансу с четвёркой гнедых коней, а следом сторож несёт небольшой чемодан. Тёмные волосы мальчика расчёсаны и аккуратно уложены на прямой пробор, стиснутая в строгом костюме спина сама собой распрямляется, придавая осанке чинности. У самых дверей кареты он дёргает плечом и оборачивается ко мне, смотрит пристально, словно запоминая. Удерживаемая цепкой рукой матери стою на крыльце и бездумно машу ладошкой у лица. Мне нет ещё и шести лет, я глупый, ничего не понимающий и не умеющий чувствовать ребёнок, но в тот момент от меня отрывают здоровый кусок кровоточащей плоти, и это уж никак не может ускользнуть у меня из виду. Пинаю мать в бок и, вырвавшись из хватки, несусь по каменной дорожке. Данная срывается с места в ту же самую секунду. Я мчусь ему навстречу, а он идёт быстрым шагом. Мы всегда делали одно и то же, одновременно, но по-разному. Зеркальные отражения. Голосит мать, бегущая следом, подобрав подол, удручённо качает головой замерший у дилижанса отец. Ярость застилает мне глаза, утяжеляет ноги, в кулаки сжимает пальцы. Толчком прыгаю Даннае на грудь и утыкаюсь носом в волосы. Он не плачет, и я не плачу тоже. Но он и не злится, а вот я — воплю в истерическом припадке. Огромные ручищи обхватывают мою голову, в самую душу глядят сверкающие глаза. Касаясь лба губами, Данная шепчет, что ещё вернётся, приедет и заберёт меня в путешествие, мы уплывём за море, потерпим кораблекрушение, нас выбросит на тропический остров, полный огромных попугаев и неведомых фруктов, где мы будем жить, сколько захочется, а потом сколотим плот и поплывём дальше. Реву белугой, не веря ни единому слову, полностью убедив себя в том, что завтра мы оба, разорванные пополам, умрём в страшных муках на разных сторонах света и больше никогда и ничего не сделаем вместе. Мать уже близко, тянутся ко мне хваткие руки, рычит над ухом хриплый от бешенства голос. Данная наклоняется вперёд и целует меня. Он понятие не имеет, как это правильно делать. Мы с ним только со стороны видели поцелуи, подсматривая в окна харчевен, да читали о них в приключенческих книжках. Смыкаются приоткрытые губы, соприкасаются на мгновение кончики языков, и во рту появляется сладкий вкус яблок. Визжащая мать ухватывает меня за космы и с силой отталкивает Даннаю, ударяя прямо в грудь, где только-только успела затянуться страшная рана. Поперхнувшись болью, мальчик отступает на шаг и попадает в заботливые руки папы, тут же принимающегося прощупывать место удара и расспрашивать об ощущениях. А я воплю, рычу и шиплю, вертясь и извиваясь в руках тащащей меня в дом матери, бью её ногами и локтями, силясь вырваться и броситься обратно к Даннае. Но силы неравны, меня кидают на пол в гостином зале и захлопывают входные двери. Вскакиваю и всем телом прилипаю к огромному окну, смотря на откатывающийся от ворот дилижанс. Карета скрывается за высоким забором, и на мир опускается ночь. Такая же точно, какая поглотила его сейчас.