Ведьмина сила

— В Долине смерти находится древнее капище ведьм, — я вытянула ноги и пошевелила пальцами. Почти не трясутся. — Капище — это место колдовства, жертвоприношений и силы. Колодец, в котором копится мощная магия. Стародавние ведьмы накрыли его "крышкой" — амулетами, чтобы сила не выплескивалась и не вредила окружающим. Я ищу тех, кто эти амулеты украл. Чтобы вернуть "крышку" на место. И отправить воров в тюрьму.

— И своё проклятье снять?

Я глянула на него искоса и тихо попросила:

— А вот сюда не лезь. Пожалуйста.

И снова ощутила себя отвратительно старой, выдохшейся и очень уставшей. Вымерзшей. Мне бы его интереса и энтузиазма... хоть немного. То, что прежде горело и давало силы жить, давно погасло и истлело, оставив лишь усталое отчаяние.

Стёпа достал из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и закурил. Глянул на меня смешливо и картинно затянулся. Я отчего-то улыбнулась. Приятно, когда не боятся. Я так устала от чужого страха...

— В интернатуру, — коллега выпустил из носа тонкие струйки дыма, — меня отправили в один подмосковный городок, без скидок на тёткины связи. Городок мелкий, криминогенный, и на хирургический стол попадал контингент очень специфический. Один раз вора-рецидивиста привезли — восемь ножевых, пять часов его штопали, одну почку удалили... Еле вытащили. Но не об этом, собственно, речь. Перед выпиской он мне сказал: "Ты, травма, дело нужное делаешь, но голодным и нищим сдохнешь при нашей системе. Деньжат срубить захочешь — приходи, научу. Но сам не воруй". Мы, добавил, горазды наступать на одни и те же грабли. И на этом палимся.

Докурил, затушил окурок об урну и закончил:

— Воры сейчас здесь, да? Так есть ли смысл, Мар, бегать за каждым, если они палятся на одном и том же? Не проще ли помахать перед ними тем, что им захочется украсть — и они сами к тебе придут?

— Возможно... — я быстро обдумала мысль. — Дело дельное, но вот чем махать...

— Тебе виднее, — Стёпа потянулся, закинув руки за голову, посмотрел на тёмное небо и спохватился: — А который час? А...

— Ещё час у тебя точно есть. Все спят, в больнице тишь да гладь, — я встала и тоже потянулась.

— А через час?..

— А через час... будет через час, — я подмигнула и поправила сумку. Имею право на небольшую месть, да. — Всё, я домой.

— Но...

Он явно хотел опять напомнить о капище, но совести оказалось больше любопытствующего напора. И напоминания не случилось. Но в выразительных глазах оно читалось. А дети... это такие дети. С отступниками я умела быть жестокой и безжалостной, а вот дети из меня веревки вили. И когда сын просил взять с собой на работу и смотрел вот так же...

— Пойдем, — вздохнула я, зная, что пожалею. И жалея заранее.

— Серьёзно? — удивился коллега.

— К сожалению. Но при двух условиях. Ты, — и я прихватила его за ворот майки, — слушаешься... и повинуешься.

— Да, моя госпожа, — Стёпа скроил смирную рожицу.

— И сводишь Анютку в кино. Сразу после долины.

И мы обязательно оттуда вернемся целыми и невредимыми. Оба. Чтобы там ни пряталось кроме костра для погибших душ.

— Что?.. — такой подлянки коллега явно не ожидал. Аж расстроился.

— То! — я не удержалась от легкого подзатыльника. — Раздолбай. Жениться тебе пора. Глядишь, и мозги на место встанут. Хоть ради девушки перестанешь лезть в сомнительные авантюры со старой сумасшедшей ведьмой.

— Женюсь, — пообещал он проникновенно, потирая шею. — Но...

— Но? — я напряглась.

— Сначала — дело, а потом — хоть свадьбы, хоть похороны. Идёт?

Такой подход мне нравится... Но только касательно долины, не больше. Наверно.

— Идёт. Доброй ночи, Стёп.

— Доброй, Мар.

А вот это вряд ли... Этой ночью я вспомню. О том, как...

Глава 7

Человек, посвятивший себя магии,

должен быть не добр и не зол,

как не добр и не зол наш Мир.

И при этом чуток, переменчив и пластичен,

как сама жизнь.

То есть в идеале колдун

должен быть всяким - одновременно.

Макс Фрай "Тубурская игра"

— Рита! К тебе пришли!

Девочка не реагировала. Сидела, отвернувшись к окну и обняв колени, спрятавшись в глубоком кожаном кресле, — маленькая, незаметная, настороженная.

— Рита, — бас начальника всех наблюдателей, Павла Сергеевича, сочился укоризной, — поздоровайся со своей учительницей.

...и не только. С этой придется и жить, раз своей семьи уже... нет. Эта — так девочка называла про себя учительницу, еще не зная, как она выглядит. Почему-то казалось, что она будет старой, толстой тёткой, противной и в больших очках, пухлой и нудной, с писклявым голосом и отдышкой. Но нет. Эта оказалась другой. Совсем. Очень высокая и худая. И белая. Светлая. Белая-белая прозрачная кожа, белые-белые волосы строгим удлинённым каре. И очень светлые глаза — не то серые, то голубые. Неприятные. Из тех, в которые смотришь, ищешь эмоции, а видишь только себя.

Девочка повернула голову. Учительница, надо же... Косо и быстро посмотришь — кажется, лет двадцать. Но глаза старые. А одета совсем не как учительница. Чёрная майка, приспущенная с плеча, с мелкими красными бабочками диагональной вышивкой, синие джинсы, смешные туфли — черные, а носы белые. Улыбчивая. Приятная. И страшная. Чем-то интуитивным. Палач же, вдруг вспомнилось с содроганием. Эта — палач. Опытный. Потомственный. Наверно, потому и... страшная. Как ночь. Ведь мы не темноты боимся, говорила мама, мы боимся своих страхов, которые просыпаются во мраке вместе с искаженными звуками и образами. И на эту смотришь — и страшно. Не ее боишься. Себя. Того, что внутри...

— ...ждет наказания, — негромко добавила учительница, читая мысли. — Да, это часть силы палача. Все люди в чем-то виноваты, все в глубине души знают, что однажды пробьет час расплаты, и за ними придут. И чем дольше бегают и прячутся, чем дольше ждут, там сильнее и мучительнее страх. И тем сильнее воздействие палача на жертву, — голос у нее был негромкий, певучий. Ужасные вещи говорила, но тихо, нежно, музыкально.

Глава наблюдателей посмотрел на неё искоса и вдруг смутился, отвел глаза быстро. Словно испугался. А учительница улыбнулась:

— Да, все в чём-то виноваты. Но не ты. Тебе нечего бояться. Не ищи себе вины за то, что не сделала. Ещё успеешь закончить начатое. Избавься от вины. Нам долго работать вместе, а страх будет мешать.

Работать... Звучало так по-взрослому. Деловито.

— Меня зовут Элла. А ты, — подойдя, она присела рядом с креслом, — Рита? Знаешь, с некоторых пор имя "Маргарита" стало среди ведьм очень популярным. У нас уже есть несколько в отделе. Одна — Рита, вторая — Марго, третья — Маргарита, четвертая — Маргаритка, она же Цветочек. А еще есть Маргоша. И Ритуля. И, конечно, Маргарита Викторовна, старейшая боевая ведьма. Как насчет... Мары?

— Богиня смерти? — хмыкнул в усы Павел Сергеевич.

— Ну и пусть, — тихо отозвалась девочка.

Мара... Новая жизнь — новое имя. Новая сила. И страх вдруг схлынул, но не внутри спрятался привычно, а вышел скупой слезой.

— Идём, — Элла встала и протянула руку. — Покажу тебе офис, познакомлю с девочками, а потом... Накормить тебя надо да умыть, — добавила с доброй улыбкой.

А девочка зажалась. На тонкой руке учительницы — единственное украшение, серебряное обручальное кольцо. Семья... Элла заметила её тоскливый взгляд и поправила кольцо. Отвела глаза, зажмурилась, будто запрещая своим слезам выходить, и тихо сказала:

— Ты не единственная потерявшая. Ехидна и мою семью забрала. При последней облаве она убила всех моих. Мама, отец, бабушка, сёстры, тётки... Все. Меня тогда в поход не взяли — посчитали маленькой. А на самом деле они просто знали, что не вернутся. Сберегли. Это, — и нервно провернула на пальце кольцо, — всё, что у меня осталось. Не завидуй. У тебя тоже всё будет в своё время, — добавила мягко. — Пойдем?..

И Мара неловко выбралась из кресла, потерла украдкой затекшие ноги. Осталась, в чём привезли от Верховной — грязные джинсы, рваный свитер. И ожоги. Элла их увидела и из улыбчивой снова стала очень страшной.

— Они заплатят, — посмотрела девочке в глаза и повторила: — Заплатят, не сомневайся. Я научу. Наставлю. Пойдём.

И Мара несмело взялась за протянутую руку, сжала прохладные пальцы наставницы.

* * *

Элла была умной. Сильной. Начитанной и всезнающей. Спокойной. Сдержанной. Заботливой. И очень доброй. И так хотелось походить на наставницу во всём... И хотелось, и боялось. Страшно становиться такой же... страшной.

— А у тебя есть Пламя?

— Нет, что ты, Мар. Я обычная ведьма. Знаешь, что мы живем только до ста пятидесяти лет, и умираем на утро, после этого дня рождения? Не все, правда, до него доживают... А Верховные живут на десять лет дольше за счёт Пламени. И оно — сильное, способное управлять всеми сферами через ведьм Круга — есть только у урожденных.

— Но ведь своё тоже можно получить?

— Можно. Слабое, рассчитанное только на одну сферу и неспособное собирать ведьм в Кругу, использовав их мощь. Да, можно. Но только после середины жизни и ценой очень, очень больших стараний. Я ещё маленькая для Пламени.

— А сколько тебе лет?

— Сорок три.

— А не дашь...

Элла засмеялась.

— Да и тебе на вид совсем не тринадцать, а все мои сорок три, если в глаза посмотреть... Отставь прошлое в сторону. На время. Положи его в большой сундук, закрой на все замки и задвинь подальше в чулан. А ключики носи на шее. Чтобы помнить, ради чего учиться. И бороться.

— Я хочу Пламя.

— Хочешь — получишь. Оно тебе пригодится. Добудем, не сомневайся. Правда, говорят, если не родился с ним, то раньше середины жизни — семидесяти пяти лет — оно не сформируется, хоть костьми ляг... Но мы постараемся.

* * *

Мужа Эллы звали Артемием. Он был на полголовы ниже её ростом, но широкий, кряжистый, рыже-русый, с задорным взглядом и аккуратной бородой. Элла говорила, что он носит бороду, скрывая свой юный возраст, а он замечал, что она красится "под седину" для солидности. Они постоянно подшучивали друг над другом и смотрелись братом и сестрой. И, пока шутки не касались Мары, она чувствовала себя лишней.

— Давай, палач, покажи, чему научилась. А? На что ты способна? — подначивал порой Артемий.

— Да я ещё ничего...

— Все вы сначала "я ничего..." А потом приходите... и всё. Эль, а может, хватит на сегодня? Давай выгуляем девчонку, в кино сводим. На ужасы. А? Рискнешь?

— Тём, прекрати. Она ещё ребенок, её не пустят. И я не пущу. Ей такие ужасы предстоят...

— Так пусть готовится. А что до "не пустят"... С вами же менталист. Кому угодно мозги заплету. И с ума сведу, если понадобится. Пойдешь, Маришка?

— С ума? Да.

Засмеялись.

— А вы...

— Ты, Мар. Не выкай, мы же семья.

— Ты... палача не боишься?

— А что такое воздействие палача? Это воззвание к совести. Но, на твоё счастье — и на счастье этой замечательной женщины, — когда я стоял в очереди за наглостью, совесть уже раздали будущим негодяям. И мне повезло родиться без неё. Поэтому — нет! — не боюсь.

— Он лжет, не слушай. Он просто постоянно сбегает от меня в командировки и там размышляет, что сильнее — привычка или страх. Пока сильнее привычка.

— Конечно, у меня же дети.

— У нас.

— Нет, у меня. А у тебя это начинающие колдуны на дрессуре.

Дети у них чудесные. И любовь, а не привычка. И только это Эллу и спасало. Она... вымерзала. Особенно заметно, когда муж уезжал.

— Тебя тоже это ждёт, — говорила Элла негромко. — Сначала мы учимся видеть в живых людях бесчувственных мертвецов, а потом — наоборот. Это проклятье профессии, Мара. Профдеформация. Теряя ощущение чужой боли, мы теряем и себя-человека. Не тяни с семьей. Не жди принца или неземной любви, выходи замуж, когда поймешь, что рядом с мужчиной спокойно, хорошо и надёжно. И не страшно — ему. И деток рожай. Только в семье наше спасение. Только в любви палач способен остаться человеком. Хоть немного.

Она была сильной и гибкой, как ивовый прут. Гнешь-гнешь, и до земли сгибалась, если нужно — если приказывали, но только зазевайся и ослабь хватку, прилетит так, что мало не покажется. И она старалась держаться. Но на морозе дерево промерзает. Трескается. И даже если рядом те, кто укутывает корни и убирает с кроны лишний снег... Природу не победить.

Никому.

* * *

— Он... он шевельнулся!

— Да, но это всего лишь мышечная память мёртвого организма. Не бойся, Мар. Погоди-ка... Вы что вчера с Тёмой всю ночь смотрели? Поди каких-нибудь "Ходячих мертвецов"? Ну, я ему... Забудь про американских зомби. Наши, русские, другие.

— К-какие?..

— Набрасываться и убивать они точно не будут. Даже если прикажешь. Да и приказать-то не сможешь. Мозг мертв и не примет твои сигналы-слова. Но управлять мертвым организмом сможешь, как кукловод куклой. И для этого мы здесь. Учиться.

— З-зачем?

— Мало ли... Попугать непутевую молодежь. Вещи тяжелые принести. От заклятья, как щитом, закрыться. А чтобы драться мёртвым, нужно самой владеть приёмами боя. И защищать тебя труп будет по принципу "человек — отражение в зеркале", что ты сделаешь, то и он. Это неудобно, но может пригодиться.

— А скольких ты... поднять сможешь? Ну... сразу?

— Единовременно. Это называется "единовременно". Поднять — десятерых. Чтобы стояли и на ветру качались. А вот управлять — максимум тремя.

— А...

— Моя мать поднимала с полсотни, а управляла двадцатью. А бабушка могла поднять целое городское кладбище и спустить на врагов всех. Но ей было сто сорок, когда... Это высший пилотаж, Мар. К тому же бабуля... специализировалась именно на мёртвых организмах. А мы больше работаем с живыми. Мама моя так хотела. Мечтала, что сможет вырастить из меня целителя и прервать проклятье рода. Пока не получается.

— Какое проклятье?

— У нас нет выбора. Мы — древний род палачей. Заложники сферы жизни. Когда-то моя прапрапра подписала кабальный договор с наблюдателями: они берегут и защищают наш род от охоты на ведьм, а она и её потомки служат палачами. До скончания времён. А когда кровь пропитывается одной и той же силой, выбор исчезает. У всех юных ведьм есть Ночь выбора и три-четыре сферы силы, из которых можно, собственно, выбрать. Но не у меня. И не у моих детей. Мы обречены рождаться палачами и рожать палачей.