Ведьмина сила

Подписки нет, текст бесплатный.

Идите.

Ведь только когда человек в пути,

у него есть надежда.

"Письма мёртвого человека"

Пролог

Верховная ведьма напряженно ходила из угла в угол. Уже скоро... Девочку должны привезти уже очень скоро... Она остановилась у окна. На подоконнике цвели белые орхидеи, на улице шумел поздними машинами полночный город, а из тёмного стекла смотрела моложавая, уставшая женщина.

Высокий лоб в глубоких морщинах, нахмуренные брови, запавшие глаза, поджатые губы, чёрные с проседью волосы, выбивающиеся из строгого пучка. Не больше сорока, решит, посмотрев на Верховную, человек. Давно за сотню и уже пора, поймет любая ведьма. И последнее важное дело она довести до конца не успеет. Успеет лишь убедиться... И уже скоро.

Шаги за дверью. Она оглянулась. Тихие, нерешительные... замершие на пороге. Верховная быстро поправила прическу, села за стол и включила настольную лампу. И чихнула аллергично. Проклятые орхидеи и чужой кабинет... Но — девочка могла взбрыкнуть, а отдавать на растерзание свой кабинет Верховной не улыбалось.

— Заходи, — велела она негромко.

За дверью завозились, и отчетливо послышалось отчаянное "Не хочу, пусти!..". Ведьма усмехнулась и сразу стала серьезной.

— Инга, заходите, — повторила она негромко.

Дверь открылась, и в кабинет буквально впихнули девчонку лет тринадцати. Едва исполнилось. А взгляд взрослый. Понимающий. И тьма в крови — мощная... чужая.

— Извини, задержались, — Инга, высокая, худая, с воспаленными глазами и ожогом на левой щеке, сжала дрожащие плечи своей подопечной.

А та едва не рычала. Рыжеватые волосы дыбом, в чёрных глазах... ненависть. Недетская, жгучая ненависть. Ко всему. К миру — за странную силу. К ведьмам — потому что не успели. И лично к Верховной — за то, что... позволила. Да, честно призналась себе старая ведьма, но ничем этого не выдала. Позволила свершиться древнему страшному ритуалу.

— Как тебя зовут? — спросила она спокойно. — Маргаритой?

Девочка промолчала, только смотрела не мигая. Грязные джинсы, мятый свитер с разорванными рукавами. И ненависть.

— Покажи руки, — велела Верховная. — Покажи.

Лохмотья рукавов разошлись как от дуновения ветра, и на худеньких предплечьях обнаружились ожоги. Багровые, вспухшие отпечатками ладоней. Так, словно кто-то напал на девочку со спины и схватил за руки раскаленными перчатками. Верховная удовлетворенно улыбнулась. Получилось.

— Вы... — девочка сглотнула, и ненависть сменилась испугом, но лишь на секунду. — Вы знали!.. Вы заодно! — и дернулась, но Инга по-прежнему держала ее за плечи мертвой хваткой.

— Нет, — резко возразила Верховная, — не заодно, — и подалась вперед, прошипев: — Я охочусь за Ехидной сотню лет, детка. Она убила людей — и ведьм, моих ведьм! — больше, чем ты можешь себе представить. Во время последней облавы, пять лет назад, эта тварь убила восемнадцать круговых ведьм. Самых сильных, самых лучших, опору Круга. А теперь всё, — и она откинулась на спинку кресла, повторив: — Всё! Больше она никого не убьет. Побоится рисковать. Она заляжет на дно и будет ждать. Тебя.

Девочка вздрогнула.

— Да, тебя, — ведьма сложила пальцы домиком. — И теперь нам не нужно бегать за ней по всей стране. Когда ты подрастешь и наберешься сил, она сама придёт. К тебе. За тобой. Вернее, за твоим телом. По метке, — и посмотрела на ожоги. — А мы будем наготове.

— Только вы этого не увидите, — девочка смотрела зло и проницательно. — Вы умрёте. Завтра. В полдень. И за это, — и протянула руки, — заплатите. Там.

— Да, — Верховная устало кивнула. — Ты права. Во всём. Но я защищаю свой Круг, и это мне тоже зачтется. Там. Пятьдесят сбереженных жизней стоит больше одной погубленной. К тому же, — и она встала, — ты не мертва. Ты жива, ты среди своих, и мы тебя не бросим.

— В нашем округе уже нет места для тёмной ведьмы, ни в Круге, ни на периферии. А Рита тёмная. Её придется отдать наблюдателям, — подала голос Инга.

— Не просто придется. Она изначально принадлежала им и принадлежит сейчас. Правда, хорошую ведьму они воспитать не способны, но вот сберечь ценность — вполне. Они охотятся за Ехидной дольше нас и давно приготовили для нее хворост. Позже мы... договоримся. К тому же при Павле есть ведьма с такой же сферой силы, как у Риты, — тёмный целитель. Научат. Защитят. И лет через тридцать... — она замолчала, выдержала паузу и выдохнула: — Всё закончится, — и старая ведьма вернулась к окну, рассеянно дотронулась до цветка орхидеи и сразу отпрянула, задохнувшись.

Девочка со злой иронией посмотрела на Верховную и опустила взгляд.

Ну и зря. Зря хотят сберечь. Ехидна вернётся — Круг умрет. Никто против неё не выстоит.

А может... и не зря. Может, заодно. Может, её хотят вернуть. И знаний хотят. Древних знаний, которыми она так хвалилась, когда...

Девочка угрюмо нахмурилась. Тридцать лет... Откуда такая цифра?.. Дата взросления тела, ведь слабое не вместит дух сильной ведьмы? Или дело в чем-то ещё?.. И много это или мало, когда на кону — собственная жизнь? И много. И мало. Но... Она непроизвольно обхватила ладонями предплечья и сморщилась от боли. Руки всегда будут болеть, пообещала Ехидна. Всегда. И чем она ближе — чем ближе время её возвращения, тем сильнее боль. Но она не сдалась без борьбы сегодня, не сдастся и потом.

А все, кто против... сами виноваты. Тёмных ведьм, выбирающих сферой силы жизнь и целительство, в простонародье не зря называют палачами. И пусть этот путь привит насильно. Пускай. Мама учила верить в себя и цепляться за любую возможность. И не останавливаться. Никогда не останавливаться и не сдаваться. И идти к цели, несмотря ни на что.

Тридцать лет, значит?..

Тридцать лет...

Дорасти, выучиться, набраться опыта... дожить.

Дожить, чтобы выжить.

Часть 1: Предвестники

Глава 1

Тут дурные бабы в селе толкуют,

что Вы, пани Солоха, некоторым образом - ведьма...

Н. В. Гоголь "Вечера на хуторе близ Диканьки"

Я вышла на балкон, оставив открытой дверь, и следом за мной на весеннюю улицу вырвались клубы вонючего зеленоватого дыма. Да, зелье вредное... во всех смыслах этого слова. Но необходимое. И именно для сегодняшнего мероприятия.

Едкий дым оплел студенистыми щупальцами балконные перила, завонял тухлыми яйцами. Рядом сразу же захлопали двери.

— Это ж сколько будет продолжаться-то, а?.. Это жить же невозможно!.. С утра же с самого!.. — заголосила соседка слева, наспех завязывая халат. — Маргарита Вла...

— Мара, — меланхолично поправила я, отмахиваясь и от дыма, и от соседки. — Сколько нужно.

— Послушайте, вы, так сказать, ведьма!.. — перехватил эстафету старичок справа. — Вы нарушаете общественный порядок! Милицию вызову!

— Прокляну, — пообещала привычно.

Как замечал мой начальник, миром правят предрассудки и деньги. И первое, то бишь предрассудки, были моим основным оружием против людей. Одно "прокляну" из уст тёмной ведьмы затыкало рты недовольным лучше мешка баксов. И, кстати, исключало дальнейшие варианты шантажа и провокаций.

Соседи, разумеется, сочли за лучшее промолчать, только засопели в унисон, гневно и недовольно. А дым потемнел, сгустился и повис на перилах рваной тряпкой.

— Что это за дрянь, а? — старичок поправил очки и брезгливо поджал губы.

— Вы же не спрашиваете об этом, Валерий Дмитриевич, когда приползаете за мазью от суставов, — я потерла руки и начала осторожно отдирать студенистую "тряпку" от перил, подтягивая ее к себе и скручивая в рулон.

Сосед нервно закурил. Соседка засопела ещё недовольнее, бдительно наблюдая за каждым моим движением, одной рукой крестясь, а вторую, сложив пальцы в кукиш, спрятав за спину. Я усмехнулась про себя. Да, предрассудки — наше ведьмовское всё... А они ведь даже не знают, насколько я ведьма. Хочешь спрятать вещь — положи на видное место. Хочешь спрятать истинную суть и силу — выстави её напоказ. Всё равно не поверят. В реальность настоящей магии — не поверят.

Я скатала свой "студень" и ласково улыбнулась соседям:

— Валерий Дмитриевич, ещё одна сигарета — и вызывайте скорую, давление подскачет под двести. Марина Станиславовна, позвоните дочке, ей скоро рожать. И не пейте за здоровье малыша... водку точно не пейте. У вас же печень. А больше сегодня сюрпризов не будет. Доброго дня, — и степенно удалилась.

А беспечный майский ветер уже разгонял тухлую вонь, и снова одуряюще запахло цветущими вокруг дома яблонями и черемухой. Оставив дверь на балкон открытой, я подобрала юбку, села на колени в углу комнаты и раскатала тёмно-зеленый "коврик" по полу. Сто раз готовила, а никак нужный момент поймать не могу — "убегает", мерзость... Достала иглу и быстро написала на "пластилиновой" поверхности сдерживающее заклятье. Одно хорошо — на воздухе "остывает" быстро, да и от создательницы далеко не удрать.

Встав, я отступила и критически осмотрела угол, тёмно-зеленый от "коврового покрытия" с пола до потолка и исписанный заклятьями. Перечитав и перепроверив, я улыбнулась, убрала иглу на место и отправилась на кухню. Та тоже была зелёной с пола до потолка, вернее, белой в зелёную крапинку. Да, гости требуют подготовки... Подготовка закончена, осталось притащить "гостя".

С минуту я рассматривала грязную плиту и размышляла — сейчас убраться или после "гостей", но всё решил случай. Зазвонил сотовый, и я выбрала "гостей". Коллега без дела звонил редко, значит, надо в больницу. А "гость" как раз рядом с ней прячется.

— Слушаю.

— Мар, привет, — голос у Стёпы был такой жизнерадостный и веселый, что сразу понималось — дело дрянь. — Занята?

— Не особо, — я насторожилась. — А что случилось?

— Баба Зина! — торжественно ответил он.

Я раздражённо фыркнула. Стёпа засмеялся.

— Давай, ведьма, спасай нас, несчастных. Она уже достала и терапевта, и кардиолога, и психолога, и теперь требует подать ей патологоанатома. А Анатоль Михайлович, представь себе, очкует страшно и отказывается покидать любимый морг.

— Зачем ей патологоанатом? — я вздрогнула. Этот человек вызывал не слишком приятые воспоминания о "крещении" больничной работой.

— Напомнить, что по закону никто не имеет права изымать органы умершего без подписанного ею или её родственниками разрешения. И она с того света вернется, если узнает, что кто-нибудь продал "чёрным" трансплантологам хоть кусочек ее бесценной печёнки.

Я хмыкнула.

— Весело тебе? И нам весело, да. Приходи, вместе развлечёмся.

— Уже.

До больницы — четыре дома, но баба Зина... Я быстро переоделась в длинное чёрное платье. Баба Зина — местная достопримечательность и очень подозрительная для меня как для ведьмы личность. Ей давно и серьезно за восемьдесят, а она патологически, неприлично здорова. И даже медицина в ее случае была бессильна. Бабку не брало ни одно лекарство, а от слоновьей дозы снотворного она только зевала и с утроенной силой жаловалась на "ой, чой-то в боку-то колет...". И требовала ведьму. В современную медицину она давно не верила, зато в собранные на закате травки, к облегчению больничного персонала, — вполне.

Обувшись, я надела плащ, прихватила сумку, закрыла квартиру и отправилась в больницу. Медленно и величаво, ибо я тоже местная достопримечательность, а тёмной ведьме не к лицу нестись сломя голову.

Цокая каблуками, я проходила под цветущими яблонями и обдумывала план действий. Без антуража и ритуалов бабку не пронять, а если не пронять, то она застрянет в больнице с ее извечным "ой, чой-то..." на несколько дней, персонал сляжет с истерикой, работа встанет... И с антуражем и ритуалом работа тоже встанет, да, но по другой причине — народ сбежится поржать за моей спиной. Но — что поделать, роль. И маскировка.

Охранник встретил меня стоя и нервно.

— Маруся... — и чуть не прослезился.

А со второго этажа неслось привычное и громкое: "Ой, умираю, милок, ой, Христом-Богом прошу, спаси! Ой, где ведунья-то наша?.. Ой..."

— А подать сюда Ляпкина-Тяпкина... — я вздохнула, собираясь с духом для представления. — Добрый день, Николай Васильевич. Что, желудок прихватило? Это от нервов, ничего серьёзного.

— Маруся... — повторил он с облегчением, дежурно выдал халат с бахилами и перекрестил меня.

Будто это поможет... Беса из мира живых изгнать проще, чем бабу Зину из больницы, когда ее настигло внезапное "Ой...".

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я скрылась в Стёпкином кабинете, распахнула шкаф и вытащила "антуражную" коробку. Из-под чьих-то туфель, но у меня там хранились килограммы бижутерии и косметика. Цирк...

В дверь предупредительно стукнули.

— Заходи, — я накрасила правый глаз. Поярче и пострашнее.

Ахи-охи стали громче и сменились замогильным завыванием. И так — сутки напролет, и даже мне не всегда удавалось быстро их унять... Стёпа просочился в кабинет и плотно закрыл дверь. Не помогло. Казалось, баба Зина стонет из каждой щели.

— Всё, Мар, — он привалился плечом к косяку, — мы деморализованы, обескровлены, обессилены, раздавлены... Твой выход.

— Угу, — я взялась за второй глаз.

В коридоре громко хлопнула дверь, баба Зина завопила благим матом "ой, умираю-у-у, спаситя-а-а!..", а мимо нас с истеричным рёвом пронеслась медсестричка. Стёпа, махровый атеист, чуть не перекрестился.

— Слушай, а может в неё вселился кто, а? — спросил он встревожено. — Может, отцу Фёдору позвонить?.. Только ему до нас пилить из своей деревни, но а вдруг...

— Не надо, — я закончила со "штукатуркой" и зарылась в коробку, звеня кольцами и браслетами. — Нет у неё никакого "авдруга", только острый недостаток внимания и общения. Она здоровее всего больничного персонала вместе взятого. Ты кому больше веришь — мне, своему врачебному опыту или бабе Зине?

— Сложный вопрос, — признал коллега.

— А если ты снова заржешь в самый ответственный момент, я больше никогда сюда не приду, даже из уважения к тебе.

Стёпа, взрослый тридцатидвухлетний мужчина с двумя высшими образованиями и солидным "хирургическим" стажем, расплылся в довольной детской ухмылке. Взъерошенные светлые волосы, серьга в левом ухе, смешливые зеленовато-карие глаза, джинсы и очень популярная в городе майка. С чёрного фона из-под белого халата душевно улыбался маньяк с бензопилой, а кровавая надпись над и под "фото" гласила: "Заболели? Тогда я иду к вам!". Шпана. Но руки золотые. И если человек хочет в свободное от работы время быть несерьёзным — это его право.

— Стёп, прокляну.

— Ты не для этого меня от машины отскребала и собирала по кускам, — он нагло улыбнулся.

Да, было дело. Так и познакомились. На ночной улице. Он, обалдевший от того, что, расплющив машину (и себя) о забор, отделался парой синяков, и я, ошалевшая от того, что впервые удалось исцелить кого-то сходу, качественно, быстро и не... не калеча предварительно. Обычно моё тёмное целительство работало только на "уборку" за собой, но когда от страха отключается мозг, порой случаются чудеса. И только Стёпка один и знал, что я — не просто городской экстрасенс.

Баба Зина, предчувствуя ведьму, перешла на ультразвук. Я распустила и взъерошила волосы, глянула недовольно в зеркало, вдохнула-выдохнула и доблестно отправилась в палату бабки спасать коллег. Стёпа не отставал.

— Как же вы без меня-то справлялись?.. — пробормотала я, ежась.

— Годовым запасом успокоительных, — отозвался он. — Пару дней баба Зина голосила, а мы — истребляли транквилизаторы. Их Валя теперь даже закупать больше стала. А потом бабка нас посылала, садилась на велик и укатывала под свою "Катюшу"...

— ...до следующего "ой", — я остановилась у палаты. — Ладно, благословляй.

Но коллега лишь икнул от смеха и открыл дверь. Я мужественно переступила порог и ласково улыбнулась своей пациентке. Баба Зина, держащая в страхе не только больничный персонал, но и всю непутевую городскую молодежь, была маленькой и худенькой. Короткие светло-сиреневые волосы мелким "барашком" от "химки", морщинистое лицо, опухшее от слёз, выцветшие глаза... внимательные. Ох, и непроста вы, баба Зина, и дайте срок...

— Милочка... — всхлипнула она, и её подбородок задрожал. — Деточка, помираю...

Стёпа, стоявший в дверном проеме, поспешно отвернулся и снова икнул.

— Ничего подобного, — я присела на край койки. — Вы, баб Зин, ещё нас переживете.

Одной же бабкиной "бесценной печёнке" лет тридцать... И сначала я решила, что она — ведьма, такая же, как я, но вот силы в ней не было ни капли. Ни остаточной, ни... вообще. И я с этим феноменом разберусь. Либо она грамотно притворяется, либо... она предвестник. Один из.

— Но в боку-то ж знаешь, как...

— ...ой, — подсказал Стёпа. Почти серьёзно.

Баба Зина наградила его надменным взглядом.

— Дайте-ка посмотрю... Вы не волнуйтесь, расслабьтесь. Это может быть просто камушек...

— ...в почках? — вместо того, чтобы лечь, она резво села.

— Лунный, — поправила я, хмуро изучая слишком молодой для старухи организм. И рассеянно добавила: — Я же вам советовала носить лунный камень. Почему сняли?

— Так... мылась, — баба Зина смущённо затеребила простыню.

— Тогда для улучшения памяти зелье посоветую.

— А...

— И от нервов.

— Но...

— И для иммунитета. Весна, простуды, — я полезла в сумку.

Баба Зина глянула застенчиво:

— И всё?

— Вы абсолютно здоровы, — я достала из сумки три склянки. — По две капли в чай, утром, днем и вечером. На крышках подписано.

Ненормальная пациентка живо откинула простыню и бодро соскочила с койки. Одернула безразмерную футболку, подтянула спортивные штаны и рассовала зелья по карманам.

— Душевная ты ведьма, милочка, — заметила она весело и взяла с тумбочки очки, которые явно носила для полноты образа. Зрение у нее стопроцентное. — Даром что чёрной прикидываешься. Вот поговоришь с тобой — и словно заново родишься! И ничегошеньки-то и не болит уже!

Подхватила со стула ветровку и глянула на Стёпу снизу вверх, да так внушительно, что коллега едва не присел.

— Учись, мальчик. Учись с пациентами работать. Улыбка, добрые глаза, спокойный голос... Не то что вы со своими иголками да ядами... нелюди! Кышь!

Он отступил, освобождая выход, и посмотрел на меня разочарованно. Я, кстати, тоже слегка расстроилась. Столько приготовлений, а кончилось всё неожиданно быстро и без шоу.

Баба Зина ускакала, напевая "Катюшу", и палата разом опустела. А больница показалась очень, очень тихой. Вымершей. Я выдохнула и начала "разоружаться", снимая килограммы бижутерии.

— Кажется, реально ушла... — Стёпа выглянул в коридор и прислушался. — И как ты её быстро в этот раз...

— Да поди придуриваться надоело, — я сложила в шаль браслеты и кольца.

— А ты уверена, что ничего...

— Да, — я завязала украшения в узел. — Уверена. Ничего. Как два месяца назад, так и сейчас. Не переживай за свою квалификацию. Если у бабы Зины что-то и не в порядке, так это голова, — хотя и мозг, и психика тоже в норме. В ненормальной норме.

...а два месяца назад Стёпа позвонил и смущенно спросил, не могу ли я кое-что, вернее кое-кого, проверить. Уж больно случай странный. Анализы и обследования показывают одно, а пациент твердит об обратном, да так яро, что уже успокоительные на исходе. С тех пор и проверяю.

— Ну, ладно, — коллега наконец расслабился. — Чего теперь должен? Опять ничего?

— Нет, — я встала и прислушалась. За окном шелестела листва, чирикали пичуги и сипло мяукали. — Зверьё поймать поможешь? В парке, говорят, видели.

— Кота? — он удивился. — Зачем?

— Для страшных ритуалов, — я таинственно улыбнулась и сделала большие глаза.

— Умойся, — последовал весёлый совет, — выглядишь кошмарно. Давай минут через десять на крыльце. Людей успокою, — и тоже ускакал радостно.

— Одеяло найти какое-нибудь! — крикнула вслед.

Я вернулась в его кабинет, смыла "боевой раскрас" и собрала волосы в пучок, сдала охраннику халат с бахилами, вручив очередную склянку с зельем "от нервов", и вышла в парк. Прислушалась к тихому мяуканью и снова ощутила то же, что и вчера вечером. Незваных гостей из другого мира. Нечисть. Тёмная сила расходилась по больничному парку, как круги от брошенного в воду камня. Коллеги говорили, что некий кот тут бродит со вчерашнего дня, но раз не нападает, значит слаб после перемещения или ранен. И я рискнула оставить его здесь на ночь, чтобы подготовить "угол". И надо бы снова проверить город. Как только допрошу "гостя".

Сев на скамейку у крыльца, я вытянула ноги, вдохнула аромат цветущих яблонь и тоже расслабилась, ожидая. В одиночку нечисть изловить трудно — нужна приманка, да и парк огромен. Прежде здесь был больничный комплекс из десяти корпусов во главе с исследовательским институтом, а теперь работало лишь два корпуса — хирургия и роддом. А пустые корпуса ветшали, непригодные даже для аренды. И ненужные, как и половина пустующего города.

Я вздохнула. Лезть в эту пустующую половину не хотелось, а придется. Нечисть слаба первые дней десять, пока привыкает к новому миру. А потом или обретает прежнюю силу и новое тело, или подселяется к человеку. И с последними сложнее — очень трудно не навредить при изгнании. И отцу Фёдору надо позвонить, пусть внимательнее по сторонам смотрит, заклинатель все-таки, не только священник. И если случай появления нечисти единичный, значит, рано, а если нет... то время приходит.

Я мысленно прикинула объём работы.

Городок, построенный переселенцами при царской власти, с одной стороны окруженный сибирской тайгой, с другой — вересковыми холмами, состоял двух заселенных районов и двух пустующих. В простонародье он назывался Кладбищенским, чем местные жители весьма гордились. Ибо кладбищ разной степени свежести здесь насчитывалось штук двадцать: два старинных — в центре города, остальные — за его чертой. Плюс деревенские погосты. Плюс так называемся Долина смерти — древние курганы в вересковых холмах. И переселенцы в тайге выживали сложно, и Транссиб проложили далеко от города, и ГУЛАГ, основанный при советской власти вместе с нефтяным месторождением, своего добавил. А когда месторождение (и власть) иссякло, многие разбежались по столицам, бросив жильё.

Два пустующих района... И ладно бы совсем пустующих. Предприимчивая местная молодежь, начитавшись "Сталкеров" и насмотревшись ужасов, в одном устроила "Зону" с ловушками, а во втором — аттракцион "Зомби-апокалипсис". Оба засветились в интернете и пользовались большой популярностью у ненормальных туристов. А сейчас же весна. Крыши у людей летят, туристы к нам — тоже, и аттракционы — во всеоружии. Опасно. Я — далеко не "молодежь", чтобы от разукрашенных идиотов бегать да по "кислотным" лужам прыгать... Но придётся. Нечисть тянется к местам боли, смерти или заброшенности. А вокруг этих районов — кладбища ГУЛАГа. Три в одном. Сначала, конечно, кристаллом проверю, но чутьё подсказывает, что в кварталы надо.

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Стёпа, довольный жизнью и удачным днем. С клетчатым одеялом под мышкой и без привычного халата. По загорелым предплечьям из-под рукавов майки сползали черные иглы татуировок. Типичный столичный хмырь, только без понтов. А за что его полгода назад "сослали" в Сибирь, он не признался даже под знаменитой пыткой спиртом в морге патологоанатома.

— Ну? — коллега вразвалочку спустился с крыльца. — Не передумала?

— Нет, — я встала со скамейки, перекинула через плечо сумку и прислушалась к ощущениям. Нечисть, почуяв мою тьму, где-то затаилась. — Отойдем подальше.

— Вряд ли поймаем, — заметил Стёпа. — Кота уже давно подманить пытаются. И девчонки с поста молоко приносили, и Анатоль Михалыч — колбасу... или остатки пациента. Наверно, пациента. Несвежего и замороженного, раз кот проигнорировал.

К медицинскому юмору я точно никогда не привыкну... Особенно после встречи с незабвенным Анатолем Михалычем. Когда после пары рюмок спирта очухиваешься нагишом под простыней — хотя ведьм алкоголь не берёт, — в полной темноте, страшном холоде и с каруселью в голове... Давно я так не орала. А патологоанатом... Как он, прости, господи, ухмылялся паскудно... Не знаю, почему не убила. Растерялась. Рванула прочь, одной рукой кутаясь в простыню, второй — расправляя её внизу, чтобы побыстрее удрать... И прямо на выходе напоролась на толпу ржущих коллег.

— О, так Анатоль Михалыч уже успел тебя обесчестить? — Стёпа хохотал в первом ряду. — А с виду такая неприступная!

— Неприступных женщин не бывает, — солидно ответил патологоанатом, поглаживая седую "козлиную" бородку. — Бывает некачественный спирт и недостаток терпения.

Давно я так не краснела, хотя точно знала, что с личной жизнью обошлось... Молча ретировалась и долго уговаривала себя не мстить и даже не смотреть в сторону шутника. Чтобы не убить случайно. От злости. Роль есть роль. Светиться пока рано.

— Ничего, выманим... — я рассеянно огляделась.

Мы дошли до самой дальней и запущенной части парка, где и затаилась нечисть. Полуразрушенный корпус, зияющий пустыми окнами, пушистый травяной ковёр, первые одуванчики, старые плакучие берёзы.

Я приметила небольшую поляну и достала из сумки зелье. Коллега наблюдал за мной с нездоровым любопытством. К несчастью, он оказался сдвинутым на магии и вцепился в меня, как бульдог. И память бы ему почистить, как положено, но я плохой целитель и боялась повредить мозг. Да и рехнулась бы тут от скуки в ожидании... предвестников.

— А что ты делаешь?

— Ловушку готовлю, — я прокапала землю зельем по кругу, — а ты будешь "сыром". Встань вот сюда, в центр.

— Но...

— Вставай, — я села на колени. — Ты же хотел поучаствовать в ведьмовском ритуале? Другой возможности не дам. Не бойся, круг защитит.

— От кого? — Стёпа послушно встал в центр.

— Увидишь. Или — не увидишь. Как повезёт. Или как не повезёт... Одеяло приготовь.

Он послушно распахнул одеяло. Я прошептала заклятье, и круг вспыхнул жёлтым, по линии прошла вязь символов. Я напряглась. Ажно целый бес... раненый. Слепой. Поймаю. Достав из сумки вторую склянку, я откупорила её и плеснула содержимое на одеяло.

— Это что, кровь?

— Да. Моя. А теперь молчи. И смотри в оба.

А я заговорила. Бесов язык — сухой, шуршащий осенней травой, горький и неприятный. И кот вышел. Крупный, тощий, дымчато-седой, а глаза жёлтые, пустые. "Зверь" втянул носом воздух и, прихрамывая, пошёл наугад. Кровь живой ведьмы — лучшая приманка: она и у здоровой нечисти отключает мозг, а уж если кто-то говорит на твоем языке и обещает...

— Стёп, готовься.

"Кот" прыгнул, и я движением руки стрела часть круга, чтобы вновь плеснуть зелье, запирая беса в ловушке, едва он вцепился в одеяло. Вместе с коллегой, который справился со своими обязанностями блестяще — ловко поймал и спеленал "животное" как куклу.

— Всё, отдай, — я шагнула в круг и забрала рычащий сверток, погладила беса по боку, усыпляя. — Молодец. Спасибо.

— Мар, — Стёпа глянул на меня искоса и нерешительно спросил: — Мне показалось, или у него было три хвоста?..

— Нет, не показалось, — я баюкала дрожащий сверток. — Это нечисть. Но неопасная и...

И, перебив меня, парковую тишину взорвала резкая рок-н-ролльная трель.

— Да? — коллега достал сотовый. — Кого? Что сделал? Иду, — отключился, убрал телефон в карман джинсов и пояснил: — Очередного сталкера привезли. Допрыгался и распорол где-то ногу и левый бок. Теперь орёт про собаку с красными глазами и двумя хвостами. Пойду што... — и запнулся. Посмотрел на притихший сверток с нечистью и сразу пришел к нужным выводам: — Я с тобой. У меня как раз завтра выходной и...

— Исключено, — я устремилась прочь из больничного парка.

— Мар!.. Ты бывала в старых кварталах? — и предъявил главный козырь: — А я там каждый куст знаю, — Стёпа догнал меня, глянул на сверток и добил джокером: — И со сталкером поговорю. Живо расскажет, где именно видел собаку.

— Позвони завтра, как проспишься, — сдалась я. — Обговорим.

— Но...

Я остановилась у ворот, обхватила взбрыкнувший сверток и примирительно улыбнулась коллеге:

— Уже вечер, и у нас есть свои дела. Ночью я в незнакомое место не пойду, даже если там нет никакой нечисти. А у тебя работы будет до утра.

— Предсказываешь будущее или каркаешь? — он тоже улыбнулся.

— Размышляю.

Снова зазвонил телефон. Стёпа пробормотал "лечу...", сбросил вызов, наклонился, чмокнул меня в щёку "за бабу Зину" и побежал штопать несчастного. А я прислушалась к ощущениям. Будущее я умела предсказывать только по человеческой анатомии... и далёким вспышкам боли. Скоро привезут ещё пару придурков со сложными случаями, а это работы до пяти утра, и пока он всё закончит, пока до дома доберётся и выспится...

Поглаживая сверток с "котом" по боку и мурлыча тихую колыбельную на бесовском, я поспешила домой. Отнесу в ловушку и вернусь — нужно стереть следы ритуала. Весна, и коллеги начинают выползать в парк — налаживать личную жизнь в его укромных уголках. Все, конечно, давно друг про друга всё знают, но продолжают романтично прятаться в старых корпусах от любопытных глаз.

И, кстати, о птичках...

Я свернула в подворотню, замедлила шаг и прислушалась. Минута тишины — и в ушах гулким эхом отдалось суматошное биение чужого сердца. Рядом. Волнуется. Боится. Но наблюдает. Юное сердечко так и колотится... и от чужого взгляда пульсирует затылок. Я обернулась через плечо, но парень, сунувшийся за мной в подворотню, исчез. И отдаленное эхо ускорившегося сердцебиения донеслось с крыши.

Этого ещё не хватало...

Заметать следы поздновато, да и нечисть очнётся, учуяв колдовство, и я продолжила путь. Хмуро смотрела перед собой и гадала. Кто следит? Начальство бдит или?.. Будто мне забот мало...

Дома по-прежнему слабо пахло тухлыми яйцами. Я разулась, развернула свёрок и уложила спящего "кота" в "гостевой" угол. Достала иглу, дописала на стенах заклятья, и от пола до потолка протянулись зелёные прутья. И никуда не денешься... Комок шерсти с тремя хвостами шевельнулся, вытягиваясь, и тихо всхрапнул. Повезло. Ещё пару дней на воле — и он обзавелся бы собственным телом, набрался у людей силы... И тогда изгнать беса сможет только Круг ведьм во главе с Верховной. А в нынешнем состоянии... договоримся.

Я сняла плащ, кинула на диван сумку и снова вышла на балкон. Оперлась на перила и призадумалась. Бес и баба Зина — предвестники ли? Городок построен в аномальной магической зоне — рядом с древним капищем стародавних ведьм, и раз в сто пятьдесят лет здесь случался резкий выплеск скрытой силы. А до него происходило всякое. И пляски смерти на старых кладбищах, и мини-зомби-апокалипсис, и нечисть из мира мёртвых без призывов просачивалась, и люди на Луну "улетали" или устраивали грандиозные побоища на пустом месте, и...

Да, сила влияла на живое и мёртвое по-разному, и баба Зина может быть предвестником, если выплеск уже начался, — напитавшимся силой изменённым организмом. Или — замаскированной ведьмой, ведь не я одна здесь прячусь, имея скрытые дела... Я невольно обхватила ладонями горящие предплечья. Старые ожоги были такими чувствительными, словно мой кошмар находился в соседней комнате, в ожидании выплеска и живительной силы, такими болезненными...

Вернувшись в комнату, я открыла старый дорожный сундук. Что ж. Пока бес спит, поищем. И мой давний кошмар, и новую нечисть. И если её много, значит... время приходит. И Ехидна или уже в городе, или вот-вот нагрянет, чтобы забрать своё. Меня.

Но я не сдалась без борьбы тогда, и теперь сдаваться не собираюсь.

Глава 2

По традиции можно было задать демону

только три вопроса, и ни одним больше.

- Что вообще за чертовщина происходит?

- подбирая каждое слово, промолвила матушка.

- И только посмей извернуться,

тут же вскипячу, прямо в этом котле.

Терри Пратчетт "Вещие сестрички"

Я сжала в кулаке кристалл и нарисовала на карте крестик. Четвёртый.

Несколько часов в городе находился лишь один "кот", а сейчас — уже четверо пришлых. Местную нечисть я в расчёт не брала, зная, где она живет и чем отличается от "гостей", — энергетикой жизни, а не смерти. И последнее, где появится нечисть, получившая от Круга ведьм патент и право жить среди людей, это три вышеупомянутых опасных места. Пропитаются чужой болью, начнут изучать мёртвую силу — и никаким патентом потом не докажешь, что случайно. А ещё...

Подняв голову, я прислушалась. Шаги на лестничной площадке. Сердце очень спокойное, пульс тридцать. Нечисть. И — осторожный звонок в дверь. А ещё последнее, где появится нечисть, — это жилище незнакомой ведьмы. Видать, совсем дело плохо, раз принесла нелегкая, да на ночь глядя...

Обернувшись на спящего "кота", я одёрнула платье и пошла открывать дверь. С первым же щелчком замка пульс незваного гостя резко подскочил до пятидесяти. Молодежь...

— Добрый вечер, — на площадке обнаружилась девчонка лет шестнадцати. Высокая, щуплая и черноволосая, глаза жёлтые, настороженные. — Ты — ведьма? — уточнила хриплым мужским басом. — Разговор есть. Важный.

— Добрый. Допустим, ведьма, — я шире открыла дверь. — Заходи, коль не боишься.

Не побоялась. Зашла. И мы уставились друг на друга, как два раскрывшихся шпиона, изучая внешние особенности и вычисляя слабые места. На её кроссовках и джинсах — мелкий белый песок. "Скорпион". Высокая, пропорции тела правильные — значит, не такая уж молодежь, лет под семьдесят. Молодая нечисть любой "нации" кряжистая, с непропорционально длинными руками, а раз гостья давно "обзавелась" дополнительными позвонками, "вытянула" себя и почти не отличается от людей... Опасная.

— Хвост подбери и не сори песком, я только что прибралась, — я первой нарушила внимательное молчание. — И проходи на кухню.

— Ты настоящая, — она пошла следом за мной. — Только... неправильная. Почему? — а жёлтые глаза щурились и спрашивали: можно ли тебе доверять?..

— В чём неправильная? — я включила чайник.

"Скорпиошка" втянула носом воздух и неуверенно заметила:

— Запах... двоится. Разнится. Беременна?

Любопытная догадка...

— Допустим, — повторила я.

Нечисть расслабилась и кивнула, принимая ответ. Однозадачная, как и большинство её сородичей. Пока не решит одну насущную проблему, не перейдет ко второй, даже если вторая гораздо важнее первой.

— Тоона, — представилась гостья. — Для людей — Таисия, — и сразу перешла к делу: — Нечисти много пришлой, чуешь? Чья ты, ведьма?

— Мара, — я поставила перед ней чашку с чаем и села напротив. — Да, знаю. В городе пятеро. За городской чертой ещё не смотрела.

— Там восемь, — Тоона проигнорировала чай. — И ещё будут. Ткань мира трещит. Нужны ведьмы и заклинатели. Выплеск скоро, — и повторила грубовато: — Чья ты? На помощь позвать сможешь?

— Смогу, но пока воздержусь, — я подула на правую ладонь и предъявила печать. Линии сплелись в открытый глаз.

— Наблюдательская... — по традиционно носатому "скорпионьему" лицу расплылось разочарование. — И не боевая... Только свои дела — и плевать на город... И нечисть держишь, — снова принюхалась с подозрением. — Это против правил.

— Сколько в глазе зрачков? — я улыбнулась. — Семь, да, высшая ступень. Таким, как я, можно всё, — добавила с намеком. Почти начальство.

Но нечисть не была бы нечистью, если бы не ответила гадостью:

— Тёмная, исцеляющая, — жёлтые глаза подернулись зеркальной пленкой, посмотрели насмешливо и с вызовом. — Закабаленная, да? Палачи со времен инквизиции своих же ловили, пытали и жгли, лишь бы род сохранить. А когда инквизиторы наблюдателями обозвались и законы ведьмам прописали, вы уйти не смогли. Предали своих. Так и остались при наблюдателях ра... — и запнулась под моим взглядом.

Нет, вряд ли семьдесят. Едва ли полтинник. И ни потомства, ни пары... ни развитого инстинкта самосохранения.

— Да, я здесь по своим делам, — согласилась я спокойно. — Но тебе волноваться не о чем. О выплеске известно всему магическому миру, и помощь подоспеет в своё время. Людей на произвол судьбы ведьмы не бросали никогда. И я от своей ведьминой сути отказываться не собираюсь. Если у тебя есть предложения, рассказывай. А хочешь проупражняться в оскорблениях — проваливай. Я терплю пока, потому что знаю вашу породу. Но выйдешь за рамки...

Тоона съёжилась и опять принюхалась:

— С огнём играешь... — заметила глухо. — Беса держишь...

— Он мой, — я посмотрела на неё в упор. — Забудь. И переходи к делу. Или...

— Я здесь старшая, — "скорпиошка" выпрямилась и расправила узкие плечи. — Нас мало, места силы — не для нечисти. Только самых стойких подпустили. И безопасных для людей, если... Я над ними старшая. Почему здесь нет других ведьм? Почему нет городской?

Я вздохнула про себя. Никогда не могла понять ход мысли нечисти... Скачут вокруг да около обезумевшим зайцем...

— Потому что рядом с капищем ведьмы сходят с ума от избытка силы, — объяснила терпеливо. — Городской нет, но есть проверяющие, и они в курсе всего. Как и наблюдатели.

Тоона нахмурилась:

— Чужаки — мелочь. Кроме того, что в старых кварталах. Я была там недавно... Испугалась. Красные глаза, — и добавила выразительно: — Красные, ведьма. Кто, как думаешь?

Жёлтые и зелёные "зеркала" глаз без белка, с нитью зрачка — высшая нечисть, синие и чёрные — средняя, а у низшей мелочи глаза как у людей. О красных я ничего не слышала. Но читала. В сказках двухсотлетней давности.

— Это моя забота, — я отставила пустую чашку. — С мелочью поможешь? Хорошо. Изловишь — и вези к отцу Фёдору. Знакомы? Чудно. А что за городской чертой — те, восемь?

— Не проверяла, — она покачала головой. — Одна не рискну, вдруг бес... — и покосилась на стену, за которой спал в ловушке вышеупомянутый персонаж. — Сходишь со мной? Трое — в вересковых холмах, но туда без меня. Оттуда пойдет выплеск, силы перебор...

— А когда он случится? Точно? — спросила я буднично, а внутри напряглась. Нечисть такое чует лучше любой ведьмы.

— Бабка говорила, у начала нет конкретного времени, — "скорпиошка" пожала плечами. — И даты точной нет. Колодец наполняется, когда вокруг много воды. И тогда она льётся через край. Сейчас силы очень много. Предвестники появляются за тринадцать дней до. Слышала?

Я кивнула. Отсчёт пошел... И посмотрела на часы. Тоона сразу засобиралась. Встала, застегнула модно драную джинсовую куртку и беспокойно дёрнула песочным хвостом.

— Когда за город? Завтра утром?

— Нет, завтра — красноглазый, — я качнула головой. — Если нечисть проберётся в город, дай знать, а пока они сидят в лесах... три-четыре дня в запасе у нас есть. Я тебя найду.

— Позови заклинателей, — попросила она тихо. — Делай свои дела, я сама с ними вопросы решу. Хоть одного позови, — и, проглотив гордость, добавила сипло: — прошу. Город — моя территория.

— Я из другого ведомства, а заклинатели — сами по себе. Но напишу начальнику, пусть договаривается.

— Спасибо, — и Тоона ушла не прощаясь.

Я закрыла дверь, проверила спящего беса и вернулась на кухню. Нетронутый чай, два часа ночи, одиночество во тьме... Самое время написать любимому мужчине и сказать, что он очень мне нужен. Вернее, его информационные связи. И пусть мы не виделись чёрте сколько, сейчас не до сантиментов. В сложное время раз расклеишься — и расползёшься лужицей, не собрать... Так, красноглазая нечисть...

Достав из сумки планшет, я набросала письмо. Он точно не спит и сидит в наблюдательских базах данных... Сигнал ответа тренькнул через пять минут, едва я выпила остывший чай. И раз он обошёлся без привычно ворчливого "хоть бы сказала, что скучаешь", значит, начальство загрузило. А скучать мне некогда, разве что немного... Сколько я уже в своей последней "командировке"? Лет пять как. Почти привыкла. Редкие рваные встречи с семьей, короткие поздние звонки и столь же редкая переписка. И осталось командировке меньше тринадцати дней, и только бы дожить... Написав в ответ кроме "спасибо" столь любимое им "скучаю", получила смайлик с сомневающейся мордашкой и улыбнулась. Да, некогда...

Пролистывая документы и прислушиваясь к участившемуся пульсу "кота", я морально готовилась к допросу, когда на панели задач замигала аська. "Царь, очень приятно, царь!", он же Павел Сергеевич, он же моё непосредственное начальство.

"Маргарита, что в городе?" — спросил он без прелюдий.

"Плохо. Предвестников больше обычного. Уже тринадцать особей", — о бесе я своевольно умолчала. Имею право.

"Защитники же украдены — амулеты, прежде охраняющие капище и забирающие силу выплеска. И ты знаешь, кто стоит за кражей, — шайка Ехидны. Разлив тёмной магии с капища притягивает к городу нечисть отовсюду, и тринадцать — это только начало, — со знанием дела объяснил известное начальник. — Помнишь, что защитники на тебе? Их нужно вернуть на место перед выплеском. Обязательно. Все до одного".

"Помню", — ответила я сухо и внутренне сжалась в ожидании естественного вопроса.

"Что Ехидна?"

"Не подаёт признаков жизни. И смерти. Похоже, её нет в городе", — хотя ожоги болели... но они постоянно болели. И пока привычно. Как всегда.

"Заклинатели в помощь будут, а ещё..."

"Не надо, — перебила я. — Не забывайте, мы с вами затеяли грандиозную аферу, Павел Сергеевич. Слишком серьёзную для непосвященных зрителей. Сама справлюсь. Лишние руки, конечно, лишними не бывают, зато глаза — вполне. А наши с вами коллеги непомерно глазасты. Не будем рисковать".

"Аферу... Слово-то подобрала... — он не пользовался смайликами, но сейчас точно ухмылялся в седые усы. — Идёт. Но помощь понадобится — не медли. Заклинателей направлю. Но пока они собираются, не забывай, что ты — ведьма. И приносила клятву защищать людей. Появится нечисть — работай и с ней, не жди заклинателей. Бывай... соучастница".

Я тоже ухмыльнулась. Отстучала "Доброй ночи", закрыла окно аськи и прислушалась к сердцебиению "кота". Скоро очнётся... Надо поесть, пожалуй. Палач на допросе голодным — и злым — быть не должен.

В холодильнике среди рядов заготовленных зелий и несъедобного вида ингредиентов нашелся лишь вчерашний салат и случайный беляш. И то хлеб... Сунув беляш в микроволновку, я съела салат, стоя у окна и глядя на скромные весенние звезды. Итого на всё про всё — дней десять... И в душе неприятно засвербело нервное предвкушение. Дней десять...

Всю жизнь я ждала это время, и верила, что справлюсь... И где она теперь, былая вера?.. Когда долго и упорно идёшь к заветной цели, забываешь, с чего всё началось. Целью становится дорога — и каждый новый шаг, и каждый следующий день, в котором надо выжить. А зачем — и за что — борешься... забывается. Теряется в вихре прожитых лет. Растворяется каплей терпкого яда в тонне воды. И однажды напоминает, едко и горько, что ты ни к чему не готов, несмотря на годы учёбы, тренировок, поисков и размышлений.

Бес заворочался. Я неспешно доела беляш, допила чай, подмела за "скорпиошкой", выбросив в ведро два совка песка, и помыла посуду. И, остановившись в коридоре, придирчиво изучила собственное отражение в зеркале. Узкое, невыразительно-бледное лицо, холодные чёрные глаза, рыже-русые волосы — в гладкой прическе с ровным пробором и строгим пучком.

"Ох, и ледяная ж ты, Маруся, — с осуждением заметил при первой встрече у дверей морга незабвенный Анатоль Михайлович. — Хуже моих пациентов. Не по-женски и не по-людски это". И очень эпично напомнил, что я не только тёмная ведьма на конспиративном задании, но и женщина, и человек. Эпично — и так не вовремя... Пожалуй, выживу — отомщу. Нет, иначе: выживу и отомщу. Обычно я работаю с живыми организмами, но с мёртвыми немного... дружу. Я мечтательно улыбнулась. И это тоже будет очень эпично.

"Кот" сидел у решётки и злобно стегал по полу тремя хвостами. Судя по квадратным отпечаткам на седой безусой морде, он пытался взять преграду нахрапом, но не сложилось.

Я пододвинула стул к "темнице" и села. "Гость" сжался в комок и утробно зарычал.

— Брось притворяться и говори, — попросила я спокойно на бесовском. — Кто тебя вызвал? Таким, как ты, нужна кроличья нора и прямой, широкий путь сюда. И призывающий — тот, кто окликнет и откроет дверь.

— С-сила... — прошипел он, сверкнув жёлтыми "зеркалами" глаз.

Уже прозрел, надо же. Поразительная регенерация даже здесь, в ловушке, забирающей большую часть силы...

— Нет, — я качнула головой, — это верно лишь отчасти. Не забывай, я слышу. Здесь ваши сердца, даже во временном теле, подчиняются не вам, а законами мира. И ускоряют ритм — от страха или при попытке солгать. Родной пульс — двадцать, а сейчас — все шестьдесят. Значит, боишься. Говори, кто вызвал. Бесы в мире мёртвых обитают слишком глубоко, чтобы прийти самостоятельно. Даже сюда. Кто?

"Кот" ощерился, оскалил желтые клыки.

— Ладно, — я отодвинулась к стене и запустила руку в открытый сундук. — Не хочешь по-хорошему, будет по-моему.

— Обойдешься, — он осклабился.

— Правда? — я достала плотно закупоренную склянку, внутри которой бушевал крошечный золотой вихрь.

Бес смерил меня ненавидящим взглядом и уставился на зелье. Пульс нечисти подскочил до восьмидесяти.

— Узнаёшь? — я примерилась к пробке. — Мы называем это "сонным царством". Пытать тебя бесполезно, а оставлять здесь опасно: через пару дней нарастишь тело, обретёшь прежнюю силу и взорвешь клетку вместе с домом. И ищи ветра в поле. Поэтому — спать. И первым же почтовым рейсом — к наблюдателям.

— Чтобы потом языку учить таких, как ты? — прошипел он зло. — И без силы на века остаться? Или обратно быть изгнанным без силы?..

— Или честно и внятно ответить на вопросы.

— Всё равно усыпишь!..

— Зато живым останешься, — я достала вторую склянку, с синим вихрем. — И с силой после пробуждения. Что наблюдатели с тобой сделают, не знаю, но если изгонят обратно, то сила будет при тебе, — и посмотрела на него внимательно: — Итак? Вопрос повторить?

— Женщина призвала, — бес уселся на пол примерным "котиком", обвив хвостами передние лапы. — Живёт на западной окраине, дом голубой... был. Теперь страшный. Три этажа. Ведьма она, тёмная.

— По запаху узнаешь? — я встала.

— Да.

Значит, в постель нескоро... И завтра я тоже пока отосплюсь...

— Перерожденного чуешь? В старых кварталах? — я методично перебирала старые вещи — ремни, шарфы, перчатки в пятнах крови.

Соратников и поклонников Ехидны я искала десять лет, и кое-кому удалось ускользнуть, но не... целиком. И здесь мы снова встретимся, но уже в последний раз. Для них. Или для меня. Как повезёт. Или...

— Да. Перерожденный спит много. Слабый, — "кот" настороженно бдел. — К югу ищи, старая пятиэтажка, жёлтые балконы, — и вдруг заискивающе попросил: — А можно, при тебе останусь?.. Помогать буду. Ведь старший теперь в городе. Всех чую.

— Нет. Не доверяю я тебе, друг мой, — я собрала нужные вещи и повернулась к клетке. — Ты не из тех, кто прикроет спину. А из тех, кто пырнет ножом, только отвернись, — и, посмотрев внимательно, добавила: — Но если действительно готов помогать, могу выпускать иногда из спячки. И замолвлю за тебя словечко.

— Или?.. — просипел он выразительно, сделав большие глаза.

— А если никто о тебе не узнает, верну обратно. Кроличья нора в холмах? Скоро там будет столько силы, что и без Круга справлюсь. И без изгнания с клеймом и травмами. Провожу, — я протянула ему шифоновый шарф. — Но хоть одна гадость...

— Не то, — "кот" принюхался к вещи. — Давай другой.

И на пятую вещь сделал стойку. Я покрутила в руках мятую соломенную шляпку. Любовь Каземировна, среди своих прозванная Химерой. Хитрая, скользкая, прыткая, удирала от меня два раза, и в последний — прямо из-под носа. Тёмный огонь. А бог троицу любит. И я очень хорошо помню, как испуганно бьется её сердце...

— Один пришёл?

— Да, сил ведьме не хватило. Хотела больше, чтобы к прибытию ведьм Круга мы проблемой стали, — пояснил он покладисто. — Не смогла. Но собирается продолжать. Сейчас дома и готовится.

Сил не хватило? Вряд ли. Ехидна не терпела рядом слабаков, а Химера еле-еле вытащила одного беса, травмировав его по дороге, и упустила, не взяв под контроль? Не верю. Ослаблена... или отравлена. Сливают ведьму. Лёгкая добыча.

Следуя интуитивной подсказке, я подсунула под нос нечисти все "улики", но бес предсказуемо не нашёл в городе их владельцев. Кроме одной. Хмуро принюхавшись к перчатке Ехидны, он зло ощерился:

— Проверяешь, ведьма? Твоя!

Провал... Ехидна так меня пометила, что я пахну и ею, и собой, и... Ладно, и это тоже предсказуемо. Я кинула бесу открытый пузырек с синим вихрем.

— Прячься. Понадобишься — выпущу. Поможешь, чем сможешь, — отпущу... домой. Обещаю.

"Кот" глянул нервно и подозрительно, но ретировался. Прутья клетки потухли, потеряв связь с чужой силой. Я заткнула пузырек и спрятала его в походный сундук. Потянулась, прислушалась к тихому биению нужного сердца, взяла сумку и пошла обуваться.

Да, три часа ночи — самое время явиться в гости с дружеским визитом и поговорить о погоде.

Приехав в город прошлой осенью, я неделю целенаправленно бродила по улицам с картой и изучила в жилых кварталах каждый дом. До ведьмы — пять остановок, и по дороге я завернула в круглосуточник за кофе и горячими бутербродами. Надо обязательно добраться до магазина, чтобы не питаться чем попало... Работы предстоит много, а она всегда возбуждает во мне нездоровый аппетит.

Рассеянно жуя бутерброд с сыром, я неспешно шла по пустынным улицам, вдыхала запахи весны и определяла фронт работы. Всего за десять лет охоты в живых осталось двадцать почитателей Ехидны, а наследников ее крови — ни одного. Значит, прячется она где-то среди своих сторонников, вернее в них, ибо телом изувечена и почти мертва.

И у этой же двадцатки — украденные амулеты защиты, тринадцать штук. Наверняка распределенные — яйца в одной корзине не хранят... хотя кто их знает, этих чокнутых. Совести и человеческих чувств им недостаёт, зато ума и изворотливости — на десятерых, и порой такое выдумают, что психически здоровому человеку и в голову не придет. И я могу метаться между одним и другим, теряя время и ничего не находя, а потом приедет последний со всеми "яйцами" в час икс... и я безнадёжно опоздаю.

Мысленно заглянув в походный сундук, я нахмурилась. У меня есть вещи только десяти ускользнувших — тех, кому по разным причинам пришлось светиться. Вторая половина спряталась в глуши — мало ли в России таких мест? — и исчезла с наблюдательских радаров. И если первую половину теперь вычислить легко, то остальных... Я редко выслеживала и вынюхивала, обычно этим занимались наблюдатели рангом ниже и подневольная нечисть. А я приходила в последний момент, чтобы завершить начатое.

Похоже, пора вспомнить молодость и уцелевшие навыки полевой работы, ибо времени — в обрез...

У "страшного" дома я постояла с минуту, усыпляя всех его обитателей, включая намеченную жертву. Первый этаж, квартира слева... и спи сладко, дорогая. Когда десять лет гоняешься за одним человеком, он становится... почти другом. Я допила кофе, выбросила в урну пластиковый стакан и толкнула подъездную дверь. Спи... и встань. Открой дверь, впусти меня... И ничего не трогай, только лишние амулеты сними, будь добра, и оденься, хоть в сорочку... И свет включи.

За дверью что-то звякнуло, щелкнул шпингалет, и я приглашенным гостем вошла в квартиру. Чисто, уютно и знакомо пахнет зельями. Одна комната с разобранным диваном, старым сервантом и открытым настежь окном. Я внимательно посмотрела на замороченную ведьму, соляным столбом стоявшую в коридоре. Поговорим?..

Повинуясь моему жесту, спящая ведьма лунатиком прошла в комнату и села на диван. Лет — давно за сотню, а выглядит едва ли на тридцать. Короткие чёрные кудри, узкое восточное лицо с тонкими чертами, а глаза голубые, славянские. И любовь к собственной внешности всегда её подводила — она пренебрегала мороками, не находя себе идеального и достойного.

Я пододвинула стул, села и сжала кулак, ощущая в ладони спокойную пульсацию сердца. Пока — спокойную.

— Доброй ночи, Любовь Каземировна, — поздоровалась вежливо.

Ведьма открыла глаза и замерла. Взор стал мутным — и обреченным. Да, удираешь, ускользаешь, веришь, что избежишь наказания, живешь этой верой, а потом приходит ночь и... я. И вера — вдребезги. И бежать некуда, и пальцем не шевельнуть...

— Давайте сразу расставим точки над "ё", — предложила я миролюбиво. — Убивать вас нельзя — начальник живой хочет, а пытать... Зачем пытки? Два умных человека всегда смогут найти общий язык и договориться. Разве что...

Она дернулась, резко запрокинула голову и захрипела, когда я вырвала ей разом два зуба. С обезболивающим, конечно. И с пломбами-ядом.

— Исключим глупости, — я улыбнулась, — не то моё начальство рассердится.

— Всё равно... не могу, — Химера с трудом ворочала распухшим языком, глядя из-под растрепавшихся кудрей. — Не скажу... не могу, знаешь... же.

Я задумчиво посмотрела на висящие в воздухе зубы, подманила один к себе и принюхалась. Кровь пахла очень знакомо.

— Вы уже отравлены, Любовь Каземировна. Жить хотите? Тогда ломайте барьер молчания. Вы — Верховная, он вам по силам, не прибедняйтесь. Не Ехидне же обещали молчать, а друг другу поклялись — уцелевшим. Всего лишь. Но не забывайте, — я пошевелила пальцами, — ваше сердце — в моих руках.

— Лжешь... — она дёрнулась, сморщилась.

— Непроходящая усталость, нехватка сил для вызова бесов, потеря концентрации и себя в пространстве, полное отсутствие сопротивляемости моему воздействию, — я перечислила признаки и пожала плечами: — Я удивительно легко вас, дважды ускользающую, скрутила, верно? "Гадюка", если не ошибаюсь. Прозрачный и безвкусный яд с отсроченным действием.

Ведьма шумно выдохнула, задержала дыхание и заискрила. Я не сводила с неё глаз и считала про себя. Раз, два... Она вспыхнула тёмным пламенем и обмякла, но я быстро вернула ее в чувство.

— Мне нечего сказать тебе, палач, — Химера устало съежилась, враз постарев лет на двадцать. В чёрных волосах сверкнула седина. — Я не знаю, кто приедет следующим и кто уже в городе. И не знаю, у кого защитники, — глянула с кривой усмешкой. — Мы и прежде друг другу не доверяли, а когда одна известная ведьма при поддержке наставницы-палача упрямо пошла по следу...

— За что вас слили? — я проигнорировала провокацию.

— Не хотела, — она пожала плечами. — Устала. Всю жизнь загнанным зверем... Обещанные знания того не стоят. Я давно поняла, что не доживу до них. После первой же встречи с тобой поняла. Но у нас отпускают только на тот свет. Мне нечего тебе сказать.

Пульс подскочил на десять ударов.

— Неправда, — я прищурилась. — Точное число группы?

— Восемнадцать, — ответила сквозь зубы. — Теперь — восемнадцать. Ещё одного, вроде меня, вчера скормили наблюдателям.

А начальник не сказал, зараза...

— Имена. И прозвища.

Ведьма послушно перечислила.

— Главный кто?

— Сфинкс.

— Когда появится следующий? — я смотрела на неё в упор, шевеля пальцами и считая пульс. — Когда?

— Уже здесь, — выдохнула ведьма обреченно. — Должен был приехать этим вечером.

— "Должен был"... — кивнула я задумчиво. — Стало быть, мужчина, — и резко сжала трепещущее сердце: — Кто?

— Я слышала... вроде Циклоп, — выдавила она через силу и постарела ещё лет на десять, красивое молодое лицо прорезала сеть глубоких морщин.

— Хорошо же вы "не знаете", Любовь Каземировна, — я улыбнулась и встала. — У кого защитники? — и сжала ее сердце. Ведьма нервно задрожала и захлебнулась криком. — У кого? — и расслабила ладонь, шевельнула пальцами, успокаивая бешеный ритм. — Что вы ещё слышали... вроде?

Химера молчала, только взгляд помутнел до тёмной синевы.

— У кого? — повторила я резко. — И хватит давить на жалость. Я не верю ни единому вашему слову про "устала". Напомнить, скольких вы убили, гоняясь за знаниями для Ехидны? Вас, как дважды засвеченную, просто сделали... предвестником, — сжимая в левом кулаке сердце, правой рукой я невесомо погладила ведьму по голове. — Говорят, мозг — лучший кинотеатр. А яд — отличный галлюциноген. Посмотрим ваше прошлое? Особенно то, где...

— Не надо... — она съёжилась и пробормотала: — Прозвища. Не мы выбирали. Нам их дали. Кому-то — для антуража, а кому-то... — и слабо кивнула в сторону окна.

Я посмотрела в окно. За "страшным" домом начинались пустые кварталы так называемой "Зоны" и вересковые холмы. Которые, кстати...

— ...по названиям здешних холмов? — поняла я и села на стул.

Вот как... А мы-то с Павлом Сергеевичем спорили из-за этого до хрипоты, выдвигая версии одну хуже другой...

— Не факт, что защитники у них, — сипло добавила Химера. — Привезти могут и другие. Необходимо собрать двенадцать символов в круг в холмах, на месте старого капища, чтобы получить ключ к общему хранилищу и взять под контроль силу. И тогда посвященным откроются древние знания стародавних — так говорила Ехидна.

Сглотнула, сморщилась и хрипло договорила:

— И она украла их, чтобы ведьмы Круга не воспользовались, если мы опоздаем. Чтобы наверняка завладеть. Привезти могут и другие. Контейнеры. Но вот в холмы за знаниями пойдут лишь избранные. Я не лгала, палач. Мне ничего не светило, я хотела порвать с этим... И такой подходящий момент сбежать ото всех... был. Спустила бы бесов и...

Я не ответила, молча глядя в окно. Жаль, она не целитель... Жаль. Переворошила бы её память, собрала биометрику всех участников — и дело в шляпе. Внешность обманчива, а вот сердце и кровь не врут. Опознала бы под любой личиной... но никто, кроме нас, не обращает внимания на то, как различаются в организмах кровотоки и бьются сердца. Циклоп, значит... Мы встречались однажды, но так давно...

— Яд, — тихо напомнила ведьма и заерзала. — Вычистишь?

— Увы, — я обернулась. — Могу только замедлить обменные процессы и его действие. Я не целитель. Вы уснёте и очнетесь в наблюдательском изоляторе. Там вас и почистят, и вылечат... Только будьте готовы к сотрудничеству.

Она хмыкнула и неприлично сплюнула. Кровью.

Я посмотрела на нее внимательно:

— У вас ведь есть дети. Три дочки. Легко найти, дети — наши следы.

Химера побледнела.

— Сотрудничайте, — повторила я с нажимом. — Не упрямьтесь и не набивайте себе цену. Мы не изверги. А я детей не убиваю. Их найдут и пристроят к делу. А сохранят ли вам жизнь, зависит только от вас. А теперь... спите.

Ведьма растянулась на диване, а я достала планшет и написала начальнику: "Посылка. Светлая, 85-34. Химера. Первично допрошена. Отравлена "Гадюкой". В анабиозе. Забирайте".

Наблюдательская "почта" работает шустро и бесперебойно, и, не успею я уйти, как явится "курьер".

"И мы одного взяли, — поделился "новостью" начальник. — Недавно привезли. Тоже отравленный "Гадюкой". Сейчас допрашиваем. Где отчёт?"

"Завтра. Может быть, — я устало тряхнула головой. — Не грузите бюрократией, у меня гора дел".

...первый из который — сон-час.

Хотя бы час. Дел на завтра вырисовывается немало.

Завертелось.

Глава 3

Когда магия делается реальной,

всё остальное реальность утрачивает.

Лев Гроссман "Волшебники"

Я бродила по парку вокруг больницы и старалась собрать мысли в кучу, но после вчерашней встряски и недосыпа они отказывались вести себя по-человечески, прыгая с события на явление, как у нечисти, с насущного на необходимое.

Красноглазая нечисть в старых кварталах. Перерождённый. Для любого ритуала нужна жертва, но одно нарушение в правилах, один недогляд — и дух не в мир иной уходит, а остаётся и впитывает собственную силу, перерождаясь в подобие нечисти. Пока — в подобие, а чем станет, когда наберётся сил?.. Этого не знали даже сказки, ибо перерождённых быстро находили по следам ритуалов. Начальник мне ничего не сказал, значит, наши маяки, реагирующие на любую несанкционированную тьму, смолчали. Значит, убивали либо без использования силы — вручную или зельями, либо убивал тот, кому разрешено. Причём разрешено наблюдателями.

Остановившись, я сорвала с берёзы пару листов. Химера?.. У неё есть то же, что и у меня, — разрешение на использование тьмы, индивидуальная лицензия на убийство, ведь когда-то она была Верховной Круга. Я рассеянно посмотрела на смятые берёзовые листы. Нет, вряд ли она, ритуал вызова беса не терпит отвлечений. Циклоп?.. Не угадаешь. Зато узнать можно. Ещё ни один любитель жертвоприношений не уходил от перерождённого живым. И как от Стёпы-то отвязаться?.. Тащить его на место ритуала слишком опасно.

Я снова заходила от дерева к дереву. Стёпка, Стёпка... и Циклоп. Его досье я давно наизусть выучила, но как найти, под чьей личиной ты прячешься, сволочь?.. И кого убили в заброшенном квартале? Нечисть, ведьму или колдуна? Люди не перерождаются — в них нет магии, а вот остальные... Ладно, на месте разберусь. И хорошо бы рядом с перерождённым нашелся труп Циклопа с защитником в кармане... Я фыркнула на саму себя. Давно в чудеса не верю, но пожила среди людей — и размечталась...

— Мар, привет!

Я вздрогнула, но это всего лишь Вика, старшая медсестра... а лучше бы Циклоп. Я вежливо улыбнулась, инстинктивно прислушиваясь к знакомому биению её сердца, и обреченно констатировала обход. Я же не зря приехала сюда почти за год до. Знаю звучание сердца и биоритмы каждого городского жителя и сразу найду несоответствие, если за знакомым лицом спрячется чужое. Если только банда Ехидны не опередила меня, приехав раньше и затаившись. А таиться они умеют.

Старшая же медсестра, тучная блондинка и мать пятерых детей, уже присела на скамейку рядом, достала сигарету и затрещала о чем-то своём. Я рассеянно внимала и ловила разбегающиеся мысли. Когда я сюда приехала, в городе не было ни одного мага — организм с силой работает иначе, чем без. И ни единого странного случая, кроме...

— Ты к Стёпе или к бабе Зине? — спросила Вика. — Но у Стёпы сегодня выходной, а...

...да, и баба Зина вполне может оказаться затаившейся Гарпией или даже Сфинксом. Наверно, зря я с ней тянула, надо бы попытать. Если, конечно, не обнаружу её труп рядом с перерожденным или... Предвестники, предвестники... Зачем тебя слили, Химера? Неужто пугая других? Или чтобы вычислить палача? Я ведь здесь тоже... под личиной и с "заглушкой" силы. Но в банде нет ни одного целителя, им меня не раскусить. Они знают, что я появлюсь и буду искать Ехидну, и Химера поняла, когда увидела — когда ощутила палача, а вот остальные... Или её не сливали, просто так совпало?

— Гуляю, — отозвалась я невпопад, когда молчание стало неприличным.

На добром лице старшей медсестры крупно проступило: "Я же вижу, что у тебя что-то случилось! Расскажи, помогу!". Я улыбнулась и отрицательно качнула головой. Нет, одного "помощника" хватает выше крыши.

— Ладно, — Вика потушила сигарету о край урны. — Хорошего дня, Марусь. Заходи чайку попить, если надумаешь.

— Спасибо,— я кивнула.

Она ушла, а я достала планшет и проверила почту. Начальство, получив с утра отчет, нагло молчало. Впрочем, оно всегда было наглым и молчаливым и открывало рот только в крайнем случае — или допросить, или предупредить. Стёпа тоже молчал. Я посмотрела на серое здание хирургии. Заняться делом, раз мысли не ловятся?.. Формально я в больнице не работала, конечно, но после бабы Зины никто не интересовался, зачем я брожу по коридорам. Ведьма же, шептались коллеги. Да, коллеги — одно лечим, другое калечим, да простят мне такое сравнение честные эскулапы.

Я вздохнула. Всегда ненавидела свою работу... Всегда. С детства мечтала быть обычным целителем — лечить и спасать чужие жизни. Но мечты сбываются не по-нашему, а по-своему. И целителем я стала, да не тем. Но появился Стёпка — и с ним появилась надежда. Смогу. Если не развернуть силу от тьмы к свету, то дотягиваться до него тогда, когда это необходимо.

...и опять вспомнился тот февральский вечер. Кромешная тьма. Разбитые дороги. Гололед. Грохот. И безумная, пульсирующая вспышка боли. Сначала я хотела только забрать боль — это всегда получалось. Чтобы не мучился до приезда скорой. А когда увидела... Грешна, думала оборвать жизнь — да, чтобы не мучился. Жить там было... нечему. И травмировать, чтобы потом исцелить как своё, тоже было нечего. Но сила — и то, что всегда мечтало спасать, — поступила иначе. И когда чужая боль, электрическими разрядами пробежав по рукам, добралась до головы и замкнула сознание, погрузив меня во тьму... сила поступила иначе.

И с тех пор я ошивалась возле больницы или бродила по обшарпанным коридорам и пыталась. Снова и снова пыталась поймать то ощущение и сотворить маленькое чудо. Но не получалось. Видимо, сломанных костей и почечных колик... мало. Но первый шаг в нужном направлении сделан, и я не теряла надежды на следующий. Чтобы протоптать заветную тропу. К свету.

Сила, говорила наставница, это твое внутреннее солнце, а на нем есть невидимые пятна. Черные, если солнце — свет, или же белые. В природе нет абсолютной тьмы или света, и в нас — тоже. Нужно лишь увидеть, нащупать, научиться касаться и работать. Поверить, в конце концов. И раз появилась возможность совместить необходимое с приятным, я вовсю ею пользовалась.

И, кстати, о "надежде"... Требовательно зазвонил телефон. Стёпа проснулся и жаждал подвигов. Волшебных. Причину отвадить его я так и не придумала, поэтому... А на "там опасно" он не поведется. Только возбудится еще больше.

— Да, привет, — я взяла трубку. — Да, у больницы. Куда?.. Сейчас подойду.

И, уходя по разбитой асфальтовой дорожке к воротам, опять ощутила спиной вчерашний взгляд. И опять то же юное сердечко. Где-то на крыше. Теоретически я могу его и отсюда прихватить... Но пусть живёт. Пока. Молодой еще. Ошибётся. И тогда-то я и возьму своё.

При виде меня Стёпа поднял брови:

— Ты что, собралась в "Зомби-апокалипсис" в длинной юбке и на каблуках?

— Долго ли переодеться, — я хлопнула по сумке и пояснила: — У меня же имидж.

А имидж — это и роль. Пока я в ней, мне проще быть той, кем приходится, и делать свою работу.

От больницы до "аттракциона" — полчаса пешком, и мы с удовольствием прогулялись, обсуждая дела. Стёпа переживал, не начал ли второй хирург потреблять прямо с утра, но я заверила, что Егорыч: а) совершенно трезв и б) бросил пить. Совсем.

Коллега поверил мне на слово, успокоился и вспомнил:

— Нам, кстати, нужна пятиэтажка. С балконами, кажется...

— ...жёлтыми, — я рассеянно глянула по сторонам на перекрестке и остановилась, заметив красный сигнал светофора.

По архитектуре города можно было легко изучить историю заселения. Легкие двухэтажные усадьбы чередовались с деревянными бараками и "времянками", сменялись солидными "сталинками" и угрюмыми хрущёвками, из-за которых виделись редкие "грибы" девятиэтажных новостроек. Машин было немного, а светофор — один на весь город. Серьёзно, один — и на одной лишь стороне перекрёстка.

— Откуда знаешь про балконы?

— Я же ведьма. И я знаю очень много, — я невозмутимо пошла по "пешеходке" на зелёный свет, отгоняя гнусную мысль.

Нет, внезапный скачок давления или спазм сосудов, организованный на ближайшей скамейке, — это очень подло. Поймёт же наверняка и обидится. К лучшему, конечно... Но подло. И, по классике, мы в ответе за тех, кого приручили.

Вторник, середина дня, но прохожих на улицах хватало. На меня смотрели косо и с опаской, а Стёпе улыбались, как родному. За полгода через его руки прошла едва ли не половина жителей, а остальные, как ни странно, мечтали пройти. Коллега скромно улыбался, кивал и здоровался, а я шла строго к парку, за которым маячили, полускрытые первой листвой, старые кварталы. Пока солнце высоко, надо всё успеть. Днём местные "зомби", разумеется, спят, а ближе к вечеру точно выползут — накраситься, нарядиться, поработать...

В парке, заметив, что мой спутник отстал, беседуя с бывшим пациентом, я оглянулась и сняла кольцо с иллюзией. Джинсы, кеды, свитер, рюкзачок и никакого привычного "ведьмовского" макияжа. И всё предусмотрено, кроме... И я снова отогнала подлую мысль о солнечном ударе или отравлении. Хочет человек волшебства, чудес и сказки — будет ему сказка. Страшная, но... Имеет право хотеть. А вот я права впускать его в наш мир не имею. Но — таких, как я, не наказывают и...

— Мар, подожди!

Я остановилась у проржавшей скрипучей калитки и обернулась. Стёпа подошёл и одобрительно присвистнул:

— Надо же, у тебя под этими страшными юбками есть красивые ноги! А я-то думал...

— Они не страшные, а приличные. И у меня же...

— ...имидж, помню, — он весело кивнул: — и муж. Вроде даже любимый.

Точки над "ё" мы расставили через неделю после знакомства. Я всегда считала, что нам дано слишком мало времени, чтобы годами ходить вокруг да около. И лучше поставить человека в неудобное положение и смутить, но сказать всё прямо, честно и сразу. Ибо. Большинство человеческих проблем — оттого, что люди говорят, когда нужно промолчать, и молчат, когда нужно говорить. И молчат о том, о чем нужно говорить.

— Не "вроде", а "даже", — я толкнула скрипучую калитку. Сердце неприятно кольнуло тоской. Зря вчера начала вспоминать... — А у тебя не на меня стоит, а на мою магию, как и на все необычное. А на сердце у тебя Аня, анестезиолог. И в штанах, извини за прямоту, — тоже. А со мной тебе просто... — я помолчала, вспоминая подходящее современное слово: — прикольно. Но лучше бы её в кино сводил, чем шататься по сомнительным местам со старой сумасшедшей ведьмой.

Коллега позади смущенно зашелестел картой. Я улыбнулась, не оборачиваясь. Раз десять уже об этом говорила... но людям свойственно верить, что у них впереди долгая жизнь и море времени, которое можно тратить на душевные метания, стеснительность, неуверенность и прочее. А потом это время приходит, берет за горло и...

— Нам по центральной улице, — Стёпа мудро решил не развивать тему. — Десять домов, потом направо... Что? Про жёлтые балконы ты узнала, а адрес — нет? А я узнал. Если, конечно, эта псина ещё на месте.

Я прислушалась к ощущениям. Сила фонила очень слабо. Стоя у калитки под раскидистыми цветущими липами, я прищурилась на солнце. От любой нечисти тьма расходилась кругами, но не от этой. Сила перерождённого металась безумным ветром, то касаясь лица, то шелестя кустами, то поднимая пыль на соседней улице. В общем, адрес — это хорошо. Перерождённый не может никуда уйти от своего тела — так говорят сказки. Будем верить в их правдивость, раз для лжи пока повода нет.

Однотипные заброшенные хрущёвки зияли пустыми окнами и распахнутыми дверьми подъездов, а разбитый асфальт — глубокими трещинами. Ветер скрипел проржавевшими качелями и подметал тихие пыльные улицы, гоняя старую листву и конфетные фантики, шурша разбросанными пивными банками, взъерошивая весеннюю траву. А вот деревьев не было, только переломанные жухлые кусты да пеньки. Срубили во избежание?..

"Аттракцион" — клубок из пятнадцати длинных улиц с узкими дворами и заброшенными детскими площадками. И, так и не поймав чёткое ощущение направления, я заглянула в карту.

— А если срезать?

— Во дворах ловушки, — пояснил Стёпа. — Замаскированные "могилы", провалы в "склепы"... А на дороге — разве что "кишки" в кустах, "мозги" на асфальте да отрезанные "пальцы", — и бодро добавил: — Но мы в своей практике и не такое видели. Идти минут на десять дольше, зато точно ни во что не вляпаемся.

Резонно. По "склепам" мне бродить точно некогда, ещё же Циклоп.

— Держись за мной, — я посмотрела на него серьёзно. — Эта нечисть опасна.

Коллега кивнул и, едва мы прошли вдоль одного дома, неожиданно вернулся к старой теме. И ему, как и мне, тишина заброшенности после оживленного городского шума давила на уши.

— Неужели мы так предсказуемы? Для тебя?

— Не вы, — я посматривала по сторонам. — Организмы. С психологией не особо дружу, но гормональные всплески, особенно по весне... Специально не слежу, не смущайся. Это давний рефлекс. Обычно на уровне "отметила — забыла". И, кстати, Аня совсем не...

— Мар!..

Я улыбнулась про себя. Молодёжь... Но лучше о чём-то говорить, чем по сторонам смотреть. Тени от домов, "кишки" и "мозги" вдоль обочины, лужи "крови" на асфальте — чёткая тропинка. Ненормальные. Где сколько "реквизита" раздобыли? И видно же, что всё ненастоящее. Хотя — это нам, специалистам, видно. А непосвященным поди всё равно — настоящее или бутафорское. Атмосферно — и ладно.

Тёмный ветер налетел из-за угла, закружил в ногах пыльной листвой. Я замерла посреди дороги и почувствовала. Два тела. Две смерти. Через пять домов. Срезать бы, но там всё в гробах и крестах... Знакомая сила оседала на лице холодом, до гусиной кожи. Перерождённая — ведьма. Плохо дело.

— Стой, — я ухватила коллегу за рукав кожаной куртки. — Не спеши. Она где-то рядом...

— Но по карте...

— Карта — это всего лишь карта, рисунки... — я наконец поймала ощущение нечисти. Вернее, пока ещё нежити.

Оно витало меж пустых домов, скользило по серым стенам солнечными зайчиками. Красноглазую собаку видели в одном доме, и там же ее почуял бес, но "пёс" — это всего лишь солнечный зайчик. А "зеркало" находится в другом месте. В похожем доме с такими же жёлтыми балконами. Рядом, друг напротив друга...

— Нам дальше, — я пошла мимо обозначенного на карте дома.

Вдоль серого торца, по "окровавленной" дорожке мимо "крестового" двора, строго на ощущение. Остановившись у третьего подъезда, я прислушалась к себе. Здесь. Этаж четвертый или пятый. Удобное место. Последний дом, самый дальний от парка, за ним — только пустыри да старые кладбища. Никто ничего не услышит и не узнает. И волны силы от ритуала не дойдут. Я огляделась и качнула головой. И маячков тут, кстати, нет. Непорядок.

— Сюда, — я сняла рюкзак.

Поднялась по разбитым ступенькам, поставила рюкзак на скамейку и расстегнула молнию. Так, быстро расставить маяки и найти то, на что наверняка клюнет мёртвая ведьма...

— Мар!.. — коллега изнывал от любопытства.

— Стёп, смирись, — я интенсивно рылась в амулетах. — Я немного приоткрою дверь в наш мир, но — немного. Смирись с тем, что всего ты никогда не узнаешь. Только поверхностно.

— А если узнаю? — он сел на скамейку, наблюдая.

— Память сотру. По регламенту положено.

— А сейчас почему не?.. — Посмотрел внимательно и сам понял: — Жалеешь, что ли?

— До того февральского вечера ты сходил с ума. Тебе было скучно, грустно, тоскливо и муторно. А организм был в таком стрессе, что... А сейчас ты в норме. Интерес появился — и к жизни, и вообще. Сунул нос в новый мир — и очнулся. Да, жалею. Поэтому немного показываю.

— Я так предсказуем?

— Не обижайся, — я отвлеклась от поисков, посмотрела на него и примирительно улыбнулась. — Ты же своих пациентов жалеешь? Носишься с ними терпеливо и ждешь, когда поправятся? Вот, собственно, и я... Считай это послеоперационной терапией. Реабилитацией. Чтобы ты опять от тоски заборы не поехал искать на ночь глядя.

...и лучше ему не знать, какую сильную связь предполагает эта "терапия". Связь, к счастью, временную, но прочную. Пока она есть, я его от чего угодно излечу. И снова с того света вытащу, хотя природой мне дано только отправлять туда. И бояться буду за его жизнь пуще, чем за свою.

— Вот... ведьма, — пробормотал Стёпа, и я так и не поняла, чего в его голосе было больше — возмущения или одобрения.

Да, а мёртвое лучше всего клюет на живое...

Я выпрямилась и задумчиво посмотрела на своего взъерошенного спутника.

— Что? — он выразительно поднял брови. — Опять "сыром" быть?

— Не опять, а снова. Рискнешь?

— А то!

Балбес... Не понимает, что даже в добрых сказках люди гибнут по-настоящему, и ведьма под боком — не панацея. Идёт доверчиво в пасть загадочного волшебства, и отскребай его потом, если сила не подведет... Но я никогда не отказывалась от возможности сделать дело быстро и качественно, привыкла работать в команде и в одиночку чувствовала себя неуютно. И в открытом бою я перерождённую вряд ли одолею. Рискнем.

Достав из рюкзака склянку с "сонным царством", я оглянулась на дом. Зелье — большая редкость, и второго у меня нет. Беса пугать будет нечем, сущность он вмещает одну... Повезло, что нечисть оказалась сговорчивой. Поставив зелье на скамейку, я достала вторую склянку — со своей кровью. А другого оружия нет — только смекалка, приманка и везение. Боевая ведьма бы развоплотила, но я — целитель, а физического тела перерождённое существо не имеет.

— Держи. Откроешь и пойдешь вперед. Главное, ничего не бойся, — проинструктировала я коллегу. — На руки капни, если не брезгуешь.

Не побрезговал. Небрежно снял куртку, измазал руки кровью и бодро зашёл в подъезд. А я осталась. Зажмурилась и следовала за его сердцем, смотрела его глазами. Перерождённая пока не высовывалась, но ветер её силы затаился, выжидая. Вынув из кармана рюкзака амулет, я зажала его в одном кулаке, а зелье — в другом. Мне нужна пара секунд, чтобы успеть, лишь бы точно знать место и отвлечь нежить...

— На первом этаже никого, — Стёпа выглянул из открытого окна. — Дальше?

— Иди сразу на пятый, — посоветовала я напряжённо.

Интересно, чует ли она скрытую силу — и меня в "засаде"?.. Или поведется на шлейф моей силы от коллеги? О перерождённых мы знаем слишком мало.

Стёпа поднялся наверх. Обшарпанный подъезд, потрескавшаяся зелёная краска, облезлая штукатурка, грязная лестница, отсутствующие двери, безлюдные квартиры, заваленные рухлядью... Пятый этаж — и воздух, завибрировавший от напряжения, вихри силы из дверного проёма слева.

Ругнувшись про себя, я побежала по газонам вдоль дома. Окна этой однокомнатной квартиры выходят на противоположную сторону.

— Мар! — разнеслось над "аттракционном" удивлённое. — Тут мумии!

Естественно... Ведьма, умершая не своей смертью, мумифицируется. Значит, Циклопу не повезло, и он жив... Я перемахнула через замаскированную могилу и едва не угодила во вторую. Наступила на что-то скрипнувшее, но высунувшаяся из "могилы" облезлая "рука" схватила воздух.

— Ма... — и Стёпа поперхнулся. И замолчал.

Замерев у угла дома, я ритмично сосчитала до десяти, прислушиваясь к повышенному пульсу своего спутника, и кинула амулет на землю, превращая его в длинную, узкую подушку. Кто-то по старинке летал на метле, но я предпочитала более удобный транспорт. Оседлала подушку, оттолкнулась от земли и взлетела, огибая дом. Из нужного окна валил чёрный дым. Перевоплощается и поглощена "едой". Отлично.

Спрыгнуть на подоконник, откупорить склянку и метнуть в перерождённую — дело двух секунд. Заваленная обломками мебели пыльная комната, а вместо двухвостой собаки — костлявая красноглазая тень над распростёртым телом. Стёпа лежал на полу, из его носа текла кровь, и перерожденная, чадя тьмой, приникла к ней, слизывая раздвоенным языком каждую каплю в поисках силы, которой нет. С рук слизала, смогла сменить облик — и хватит. Из горлышка вырвался золотой ветер, обволакивая черную фигуру. Да, хватит.

Перерождённая завыла, расплываясь. Я спрыгнула с подоконника, осторожно обходя её, подбираясь к зелью и сжимая пробку. Красноглазая, отпихнув жертву, с рычанием метнулась ко мне. Лицо безобразно пузырилось, "лопаясь" и расползаясь старой тканью, костлявое тело дымило, распадаясь клочьями чёрного тумана. Я попятилась, не сводя с неё взгляда. Золотой ветер, вгрызаясь в нежить, высасывал из нее остатки сил, сиял сотнями солнечных искр. И неожиданно очнулся Стёпа.

Сев, коллега узрел перерождённую, чертыхнулся и торопливо отполз. Склянка с зельем, подвернувшаяся под его окровавленную руку, звеня, покатилась в сторону. Нежить разочарованно завыла и заметалась между нами.

— Стёп, найди бутылку! — я закатала левый рукав свитера. — Лови! — и кинула ему пробку. — Её надо закрыть, и чем быстрее, тем лучше! Шевелись!

И пережала вену на левом локтевом сгибе. Побуду для разнообразия сыром, да. Раз, два... Серебристо-чёрное Пламя охватило мой локоть, рассыпая искры, и перерожденная разом потеряла интерес и к коллеге, и даже к вихрю. Перед ней стояла не просто ведьма с "углем", а Верховная с Пламенем. Бездна мощи. И она ухитрилась собраться, перебарывая действия зелья, обретая очертания. Тварь, сильнее беса, забери её тьма...

— Стёп, быстрее! — я движением руки остановила отвлекающее его кровотечение, замедлила сумасшедший сердечный ритм, понизила уровень адреналина. Спокойствие, только спокойствие...

Мой спутник живо зашуршал в обломках мебели, гремя одноногими табуретками, поднимая клубы пыли и штукатурки, беспрерывно чихая. А я отступала, удерживая своё Пламя, к окну. Там подушка.

"Транспорт" сам подвернулся под ноги, и я взмыла к потолку. Чтобы увидеть невероятное. Тварь начала расти — шипя и сужаясь, вытягивалась, удлиняла руки. В глазах без зрачков бушевал багровый огонь, а чёрный язык затрепетал как у готовой "выстрелить" ящерицы. А коллега нашел пузырек и замер, зачарованно уставившись на меня, в одной руке пробка, в другой — флакон.

— Стёпа!.. — рявкнула я сверху. — Крышка!..

Он вздрогнул, уставился на свои руки и закрыл склянку.

— А теперь бросай! В сторону бросай и отходи!

Зелье покатилось по полу, и вшитое в пробку заклятье сработало на совесть. Золотые искры потянулись к ней, как пыль к включенному пылесосу, одна за одной, рассеивая воющую перерожденную, увлекая за собой клочьями тумана. Я посчитала до десяти, снизилась и спрыгнула на пол, подходя к флакону, в котором вновь закрутился золотой вихрь. И выдохнула, расслабляясь. Всё. Почти всё.

— Стёп, где мумии? — я превратила подушку в амулет и спрятала его в карман.

— А-а-а? — отозвался он растерянно, глядя, как я поднимаю с пола использованное зелье. — Там...

Я вынула из кармана джинсов носовой платок, шепнула наговор и, походя, сунула его коллеге в руку:

— Спасибо. Вытрись.

Заодно и память... размою. Стереть — не сотру, но смазать четкую картинку, чтобы кошмары не мучали и лишние вопросы не одолевали...

Мумии нашлись там, где прежде была кухня. Крохотная узкая комнатка, старая газовая труба и проржавевшая плита, остатки стола и перевернутый цветочный горшок на подоконнике. Одна мумия сидела, прислонившись к стене, в ритуальном кругу, а вторая — напротив, в углу у ржавой плиты, в подтёках крови. Колдуны, насколько я знаю, не мумифицируются, то есть мы имеем двух ведьм... причём знакомых. На первой — рваные джинсы и спортивная толстовка, на второй — серое платье в пятнах крови, с лохмотьями длинного подола. Но узнавала я не по одежде.

Я быстро считала остаточные биоритмы каждой, вспоминая звучание замолчавших сердец. Первая — из Круга, понаблюдать приехала, а вот вторая... Я присела, невольно расправляя клочья серого подола. А вот вторая, если Химера права... Медуза. Носительница одного из защитников. Где только спрятала?.. Я обыскала мумию, но ни амулетов, ничего подозрительного не нашла. И встала, озираясь. В принципе амулеты на ней и не должны быть, правилами ритуалов они не допускались, однако...

— Мар, что ищешь? Не это?

Я обернулась. Стёпа стоял в дверном проеме, держа в руке горсть амулетов. Нос распухший, глаза лихорадочные и воспаленные, джинсы с майкой в грязи и крови, но держится бордо.

— Положи сюда, — я указала на подоконник. — И ничего ведьмовского больше не бери, на амулетах встречаются проклятья. И... подойди. Осмотрю.

Проклятья, к счастью, не нашлось, как и внутренних повреждений. Разбитый нос и слабость от потери крови — легко отделался. А вот нужный амулет — вернее, нужный символ на амулете, — обнаружился. Я внимательно изучила тяжелое старинное кольцо с потрескавшимся чёрным камнем. С виду — обычные трещины, но я наизусть знала каждую. И на душе стало легче. Да, ещё Циклоп и остальная банда Ехидны... но первый шаг по нужной тропе сделан.

— А я такой видел, — вмешался в мои мысли коллега. — Камень.

— Где? — встрепенулась я. — Когда и у кого?

— Когда к тебе на встречу шел, у больницы крутился какой-то дед, — пояснил Стёпа. — Помню, он споткнулся, упал, а я подошел — помочь подняться и спросить, как и что. А камень был в глазной повязке. Я еще подумал, креативный мужик, хоть и...

Дальше я не слушала. Камень. В повязке. Циклоп. Они же под личинами, друг от друга из-за слежки наблюдателей прячутся, но рискуют, выставляя напоказ общий символ...

— А как он выглядел?

Мой спутник насупился, сказал "Вроде невысокий..." и замолчал, нахмурившись. Понятно. Отвод глаз. Внешность не вспомнит, а вот ощущение... Организмы запоминают биоритмы друг друга — любые организмы. Только не знают об этом. Считаю информацию. Чуть позже.

Достав из кармана джинсов сотовый, я сфотографировала для отчета кухню, мумий и следы ритуала. Да, Медуза ошиблась. В одном ошиблась — слабо вырубила ведьму. И посреди ритуала жертва очнулась и незаметно стёрла ногой крошечную часть линии. И случилось то, что случилось — ведьма в ритуальном трансе, будь она хоть трижды боевой и опытной, беззащитна. Или — кто-то помог Медузе ошибиться, вмешался в ритуал...

— Стёп, иди вниз. Я скоро.

Он предсказуемо открыл рот, но возмутиться не успел.

— Иди вниз, — повторила я и добавила мягко: — Пока не знаешь — пока я не объясню, что ты видишь, — тебе просто сотрут память. Если я не смогу прикрыть... только сотрут. А будешь много знать... Твой выбор?

Коллега кивнул, повернулся и вышел. Я проследила его путь до первого этажа и достала из кармана джинсов тонкий пакет с порошком. Мумии в "аттракционе", конечно, к месту, но нам лишние следы не нужны.

Вниз я спустилась, лишь убедившись, что от колдовства не осталась и следа. Спрятала в рюкзак "сонное царство" и сотовый, снова проверила сохранность кольца и со значением посмотрела на сидящего Стёпу.

— Что? — он потрогал распухший нос. — Лечить будешь?

— Попробую, — отозвалась я примиряюще. Заодно и в память влезу. Найду того деда и попробую рассмотреть детали.

— И до дома, конечно, не подвезешь, — заметил он грустно и выразительно.

— Я страшно боюсь высоты, — призналась я тихо, обхватив ладонями его виски, и улыбнулась: — И ужасно летаю. И вообще стараюсь не летать. Поэтому... спасибо за помощь, но не подвезу.

Ответом — очередной грустный взгляд. Не был бы ты обычным человеком, Стёпка... Напарник в таком сложном деле мне бы не помешал. Очень не помешал. А вот ты наверняка помешаешь. Как бы тебя отвадить-то и обойтись без обид, лишних объяснений и лоботомии?..

Глава 4

Кончились времена охоты на ведьм,

теперь ведьмы охотятся на нас.

Уршула Зыбура

Я сидела на парковой скамье, вытянув ноги, и рассеянно наблюдала за резвящейся у фонтана детворой. Пара пацанов бродила по бортикам с палками, окуная их в воду, брат с сестренкой поодаль пускали кораблики. Жизнь шла своим чередом. Циклоп ощущался туманной внутренней целью — палач всегда чуял выбранную жертву, — не находился.

С утра мы съездили со "скорпиошкой" в пригород, отловили всю нечисть, и я сразу же по возвращению написала начальству, напомнив о заклинателях, и потребовала несколько "сонных царств". Да, редкое зелье, да, готовится долго и ещё дольше вызревает, но, судя по вчерашнему ритуалу и спящему бесу, банда Ехидны надумала наводнить город крупной нечистью, а я с ней воевать не умею. И отвлекаться не хочу.

Убитой ведьмы хватиться не успели, и её смерть стала для Круга большим и неприятным сюрпризом. Я через начальство попросила никого не присылать, но вряд ли нас послушают. И будет банде "материал". Но в глубине души я подозревала, что у них и без круговых ведьм для ритуалов жертвы найдутся — те самые, без защитников. Особой щепетильностью поклонники Ехидны не отличались и радостно сливали друг друга, лишь бы ноги унести. Или приносили в жертву. И Химере очень повезло встретиться со мной, хотя она думает иначе.

Циклоп, Циклоп, где же ты... Я расправила смятый лист бумаги и в сотый раз всмотрелась в схему. Так называемая Долина смерти. Двенадцать холмов кольцом с тринадцатым в центре — древний Круг ведьм, старейшее капище. Под каждым холмом — гробница, изголовье которой прежде украшали камни. По легенде, раз в сто пятьдесят лет они, наполняясь силой, вспыхивают и указывают путь к древним знаниям — к тем, что были утрачены во времена охоты на ведьм. Стародавние предвидели это и оставили своим потомкам следы-подсказки, тропу к утерянному, но никто, кроме Ехидны, до этих знаний не добрался, да и она не дошла до конца и не получила всё. Потому что... есть наблюдатели.

Со стороны фонтана донёсся весёлый галдеж. Детворы прибавилось, палок и корабликов — тоже. Как и мамаш с бабушками, присматривающих за ребятней. Присматривающих... Последние лет двести открытая война между ведьмами и наблюдателями — бывшими инквизиторами — перешла в холодную, и с тех пор мы присматриваем. Пока от ритуалов нет зла и вреда, пока ведьмы честно выполняют обязательства и оберегают людей от нечисти, а нечисть — от людей, пока скрывают силу и способности, не вмешиваясь в дела общества... мы только присматриваем. И не пускаем к лишним знаниям, вроде тех, что скрывает капище. Ведьмы Круга наивно полагают, что могут распорядиться древними знаниями с умом, однако эти знания лишают ума. И примером тому — Ехидна.

Я подняла глаза к закатному небу, непроизвольно смяв лист со схемой. Всего по миру таких "закладок" знаний было штук двадцать, но часть поглотили морские глубины и землетрясения, часть затерялась в тайге среди болот или заметена вечными песками пустынь так, что не подобраться. В относительно доступных местах — лишь пять, и за каждым мы наблюдали очень пристально. И не один поход пресекали на корню. И лишь раз не справились... почти не справились.

Ехидна была убита в гробнице сферы смерти и получила в честь нее свое прозвище. Почти убита. Искалеченная схваткой и едва живая, она спряталась, пережила несколько крупных облав и забрала, защищаясь и используя знания из гробницы, множество жизней, чтобы однажды объявиться и в ритуале прицепиться ко мне. А прихвостни старой ведьмы унесли камни-защитники. Чтобы точно знать, когда возвращаться, и быстрее пройти прежний путь. И мы всегда знали, что они вернутся — именно сюда, именно в это время. Именно они. Дожившие, презревшие законы природы. И научившиеся прятаться так, что не только меня обманули, но и нечисть.

Сколько Медуза пробыла в городе? У меня есть её кровь, но бес не учуял. И Циклоп упрямо не находится, хотя я чую, кожей ощущаю, что он здесь. Палача выбранная жертва не обманет. До конца — не обманет и не спрячется. Всё равно найду — из-под земли достану. Из-под земли... Я старательно обходила эту возможность стороной, однако...

Я нахмурилась, припоминая планы города. Катакомб здесь нет, если не считать подвалы бывшего научного института, они же — старые лаборатории. Не потому ли Циклоп и крутился у больницы? Да, земля глушит большинство сигналов жизни. И силу ритуалов. И... тьма, как же я не люблю лазить по заброшенным местам... Я уже не в том возрасте, чтобы ищейкой носиться по грязным подвалам, высунув язык, и как же мне не хватает группы помощников...

Встав, я оправила плащ и неспешно побрела в сторону больницы. Пока мы выслеживали родственников Ехидны и ее помощников, у меня под рукой была прекрасная группа. Мелочь первой-третьей ступени — чтобы выслеживать, вынюхивать и собирать сплетни. Ребята постарше — четвертая-шестая ступени силы — проверяли, подтверждали, находили, пасли жертву. И я, вишенка на торте.

Моя седьмая ступень, конечно, невесть что, ещё выше — Совет, они же — главы отделов, да сам глава наблюдателей... Но я — единственный работающий и опытный палач, и по полномочиям равна ему. Почти. А теперь... Наша с начальником авантюра карается смертной казнью, поэтому... Никакой доверительной помощи. И о деле знаем только мы вдвоём, даже моя семья не в курсе. Почти. Да, последние пять лет я живу в режиме "почти", хожу по лезвию ножа, играю с огнём...

По улицам лениво расползались весенние сумерки. Удлинялись тени на аллеях, гасло закатное зарево, возвращался прохладный ветер. Я уверенно шла в сторону больницы, хладнокровно планируя охоту. Ведьм пытать... не могу. Не всегда получается. Колдуны — совсем другое дело, особенно спятившие. Ведьмы — сестры по силе, и пусть я выросла среди колдунов-наблюдателей, в мужской среде, наставница приучила к тому, что ведьмы своих не бросают. И пусть я для них изгой — наблюдатель, предатель, как заметила "скорпиошка". Простые истины при понимании и принятии сидят внутри занозой и шагу не дают ступить без напоминаний о совести и ведьмовской чести.

Больничные корпуса терялись в старых тополях и березах, над кованой оградой склонялись душистые ветви цветущей черемухи. Я глянула на приоткрытую калитку и пошла в обход вдоль ограды, ко второй калитке. Не хочу, чтобы сегодня меня здесь видели. И Стёпа, слава богу, спит. Завтра ему с шести утра на суточное дежурство, и крепкий сон очень кстати. Для нас обоих. И очень кстати бы поесть, и где-то в сумке валялось яблоко...

Со случайными встречами обошлось, и лишь раз я остановилась, прислушиваясь к голосам. Медсестры курили и сплетничали у бывшего геронтологического корпуса, а по соседству, у корпуса гинекологии, хихикали и целовались интерны. Не увидят. Мне — дальше, к сообщающимся корпусам онкологии и вирусологии. Стёпка как-то рассказывал, что там не то лекарство от рака изобретали, не то химическое оружие под видом лекарства. И под корпусами в целости и сохранности, если не считать вывезенных архивов и аппаратуры, пылилось два подземных этажа. Строили в те времена на совесть. К сожалению. Сейчас — к сожалению.

Замка на неприметной ржавой двери не было. Первый знак... опять предвестник. А вторым знаком стало сердце. Едва я спустилась на десять ступеней вниз, как ощутила жизнь — мощную, человеческую. Сильное сердце билось учащенно, торопливо. А я вовремя... Но за годы работы я привыкла приходить вовремя, научилась инстинктивно ловить верные для появления моменты. И редко опаздывала.

Узкие и пыльные тёмные коридоры, закрытые двери, слабо мигающая "аварийка" и никакой живности — ни пауков, ни крыс. И слабый-слабый запах заброшенности. И лекарств. И — крови. Я остановилась, невольно ёжась. Кровь была повсюду. Казалось, она стекает по стенам, собирается лужицами на полу, пульсирует живой силой. Ибо кровь отдавал "хозяин" живого сердца. И мне хватило пары секунд, чтобы разгадать замысел. Ах, стервец...

Подобрав юбку и на ходу сбросив туфли, я побежала туда, где сильнее чувствовалась пульсация. Далеко он не ушёл — метров двести прямо, к обшарпанным дверям бывшей операционной. Я распахнула створки и огляделась. Большое и пустое помещение, мигающая "аварийка" и следующие двери. Из щели по полу стелился ярко-синий свет, по стенам прыгали мрачные тени. И я лишний раз убедилась в верности догадки. Они делают всё возможное и невозможное, чтобы усложнить жизнь ведьмам, которые прибудут к выплеску... и мне.

Я невольно замерла у дверей, успокаивая собственное сердце. Синий свет от ритуала я помнила очень хорошо — слишком хорошо. До ужаса хорошо. И сейчас этот ужас выползал на свет давним воспоминанием и путал мысли, атаковал паникой... и старой болью. Тридцать лет прошло, а я помню в мелочах всё — и собственное бессилие, и оскал на лице Ехидны, и её смех, и синий свет на горячих ладонях... И не к месту вспыхнули болью ожоги на руках.

"Однажды, - сказала она, - когда сила выплеснется наружу, я обрету новое тело. Твоё тело".

Зажмурившись, я с трудом поборола страх и взяла себя в руки. В руки дрожащие, но уже не бессильные. В тринадцать лет я могла только царапаться, кусаться и рычать загнанным зверем, а сейчас... Сейчас мне подвластно многое. А главное из этого "многого" — боль. Это лучшая защита и лучшее нападение. Боль и двухсотлетних колдунов гнет и ломает, как простых смертных — природные законы устройства организмов одинаковы для всех. Просто для двухсотлетних боли надо чуть больше.

Циклоп, конечно, почуял, кто пришел по его душу, и сияние стало глуше. Он быстро перекрывал "кровь", но потушить костер или разжечь его, как следует, не успевал. Я резко толкнула двери, уже зная, что увижу. Пламя цвета индиго, тлеющие кости, черепа с горящими синим пустыми глазницами, рассыпанный прах и ручьи крови на полу, по прочерченному символу. Костёр для погибших душ. Маяк. Он созывал всех, кого мы когда-то убрали. Чтобы, напившись силы выплеска, ведьмы и колдуны на одну ночь обрели материальные тела и прежнюю мощь. Но — обойдётся.

Циклоп, прижав к груди порезанную руку, оскалился.

— Добрый вечер, Юрий Семёнович, — поздоровалась я привычно и ударила сгустком чёрного пламени.

Он попятился к стене, уклоняясь. Невзрачный, сутулый, лысый, увешанный амулетами, как новогодняя ёлка. Но я и не такое ломала, пробиваясь к вожделенному сердцу. Я сжала кулаки. Скрежет, хруст... вспышка. Я выругалась, отшатнувшись к стене. Там, где только что стоял Циклоп, дымилось тёмное пятно. Удрал, сволочь... Менталист, а прыгать с места на место стараниями Ехидны научился, хотя у всех магов и ведьм есть только один профиль — и одна сфера силы. Но Ехидна освоила вторую сферу и шайку свою подучила, дрянь...

Я тряхнула головой, унимая злость, и посмотрела на пол, на ручьи крови. Ладно... Как бы далеко ты ни ускакал, Циклоп, ты возьмешь с собой меня — своей тенью. Оставлять палачу столько полезного материала очень недальновидно. И — как же я не люблю свою работу...

Порывшись в сумке, я достала пару склянок и порошок. Осторожно собрала кровь, потушила костёр и уничтожила кости. Десять черепов — всего лишь десять из сорока... Кажется, не один костер придется тушить во избежание. Да, ещё и это... Я задумчиво посмотрела на чистый пол. А впрочем, есть и плюс. Я знала всех ушедших, а кости хранят информацию долго. Очень долго. Спасибо за ниточку, Циклоп. И — пора побеседовать?..

Удобно устроившись на полу у стены, я одним глотком осушила первую склянку с кровью. Вторую размазала по рукам и, пережав вену на левом локтевом сгибе, разожгла свое Пламя. Чёрный огонь холодком потёк по руке к ладони, заискрил, коснувшись чужой крови. Я пошевелила пальцами, ловя ощущение чужого кровотока, и добралась до сердца. Привычно сжала его в ладони и улыбнулась, расслабляясь.

Никуда не денешься... дружище. Я ведь помню тебя, стоящего за спиной Ехидны, подхватывающего её, объятую ультрамариновым пламенем после создания портала в моё тело, ухмыляющегося... Жаль, я была слишком мала и напугана, чтобы запомнить. Но теперь ты никуда не денешься.

— И снова здравствуйте, Юрий Семёнович, — прошептала я тихо.

Колдун, сидящий на диване где-то в городе, поперхнулся зельем и настороженно огляделся. А вокруг — никого.

— Не там смотрите, — я невесомо провела свободной рукой по его позвоночнику, задевая нервные окончания.

Циклопа свернуло судорогами. Стакан с зельем покатился по полу, пачкая ковер жёлтым.

— Не сопротивляйтесь, — предупредила я сразу. — Просто расскажите. Кто еще в городе из ваших. И где их искать. И где... Ехидна. Быстро и честно. И я уйду.

— Ты и так уйдешь, труп, — он улыбнулся сквозь боль. — И очень скоро. Времени почти не осталось.

— Очень жаль, — сухо отозвалась я, осмотрелась, выискивая слабые места, и приступила к работе.

Сначала Циклоп терпел. Выучка Ехидны — терпеть до последнего, она ведь была такой, как я. Но всему есть предел. А когда знаешь, что он находится в головном мозгу, который у колдунов "изнашивается" быстрее остальных частей тела и органов, если перекрыть потоки силы... Он захрипел, обхватив виски.

— Скажете, когда хватит, — предупредила я на всякий случай и взялась за сосуды.

Порвать — исцелить — порвать — исцелить — порвать... Заточенные до автоматизма действия, стена против чужой боли, равнодушное наблюдение за корчащимся телом и отстраненная оценка. В организме не хватает четырех литров крови, а на ритуал нужно минимум два. Значит, один костер уже где-то горит и созывает на "бой". Внутренним органам — лет сорок, колдуну — за двести. Стародавние ведьмы умели жить за счет других, выпивали силу и продлевали свою жизнь, но ритуал считается утерянным. Но меньше года назад в соседнем округе всплыла древняя ведьма, владевшая ритуалом. Не она ли научила? Но — неважно. Ведьмы уже нет, и...

— Хва...

О, десять минут продержался. Силён. Обычные колдуны и трёх не выдерживали — и те вечностью казались.

— Слушаю, — я привела его организм в порядок, добавив силы.

Циклоп тяжело сел, дико озираясь. Повязка с камнем слетела с глаза, обнажив сшитые веки и сеть глубоких шрамов. Это не я, кстати. Это он Ехидну защищал в том памятном бою у холма. Но руку, изувечившую колдуна, я узнаю. Травму, нанесенную палачом, не вылечить ни зельями, ни чужим целительством. Только тот, кто нанес рану, способен её вылечить. А нас всегда было очень мало, и, да, я знаю...

— Кто ещё в городе? Где второй костёр?

— В холмах, — он по-прежнему оглядывался, ссутулившись. — Найдёшь по костям. А здесь... — я предупредительно сжала его голову, и колдун дрогнул: — Химера здесь. Медуза.

— А ещё?

Он помедлил, поёжился и выплюнул:

— Сфинкс. Но тебе его не найдешь, — и выпрямился, улыбнулся щербато: — Не ищи во мне ничего. Мы знаем твои способности и держимся друг от друга на расстоянии. Кого помельче — вычислишь, а Сфинкс тебе не по зубам, девочка, — в единственном глазу появился лихорадочный блеск. — Не по зубам. Ты... маленькая. Откуда у тебя Пламя? — спросил вдруг требовательно. — Твой предел — слабый "уголь", ты слишком мала и для Пламени, и для его знаний. И это заклятье — для Верховных, не для обычных. Откуда?

Не ваше дело, уважаемый... Жить захочешь — рано повзрослеешь и чему угодно научишься.

— Но коли есть Пламя — хорошо, — Циклоп ухмыльнулся, и его лицо изрезали глубокие морщины. — Без Пламени она бы тебя сожгла. А теперь ты готова. Полностью. Она вернётся. И порвет вашу систему вместе с вами. Знания, — добавил он назидательно, — были спрятаны, чтобы их нашли. Чтобы магия перестала быть тупым, ограниченным рамками ремеслом. Чтобы она стала искусством. Чтобы мы поднялись до уровня стародавних. Неужели ты не понимаешь таких простых вещей, палач?

Я не ответила. Я... отвлеклась. Неожиданно сильно защипало ожоги на предплечьях. Так, словно...

— Палач... — повторил колдун с сумасшедшей радостью. — Всегда в маске, чтобы скрывать лицо и не видеть чужую боль, не выпачкаться в крови. Но из-за нее ты не видишь дальше собственного носа. Не видишь простых вещей, — и рассмеялся сипло. — У тебя нет шансов, девочка. Нет, не было и не будет, — и, воровато оглядевшись, добавил шёпотом: — Ты даже не понимаешь, как она близко к тебе! И не видишь рядом Сфи...

И не договорил. Случилось непредвиденное. Невидимая рука, схватив меня за шиворот, отшвырнула от колдуна, оторвало от его тени. Ожоги вспыхнули огнем, и меня вырвало чужой кровью. И связь порвалась. А когда, очнувшись и наспех вытершись, я схватилась за поисковый кристалл, стало поздно. Ожоги остыли, замерев в прежнем мелкоболезненном состоянии, а Циклоп был мертв. Растянулся на полу лицом вниз, в луже собственной крови, с разбитой головой. И это ощущение в комнате — знакомое ощущение присутствия той, что...

Я не медлила. На ходу сделав сразу несколько дел — вытершись и прикрыв иллюзией испачканное платье и неприятный запах, подобрав туфли и обувшись, — я выскочила из подвалов и побежала к ближайшей остановке. Циклоп далеко забрался, а ещё этот проклятый имидж с каблуками и боязнь высоты... Но нужно избавиться от тела и добыть камень. Хотя бы.

Автобус подошел быстро. Сев на свободное место, я достала планшет и написала начальнику — где, что и как. И спросила: куда дели тела убитых из банды Ехидны? Почему их кости "вдруг" всплывают у бывших коллег? Как наблюдатели прошляпили украденный материал такой ценности?

Начальство, разумеется, с суровым и занятым видом промолчало, а я спрятала планшет и уставилась в окно. Сфинкс уже здесь... Как они маскируются, с помощью чего прячутся?.. Я не знала. Циклоп прав: мы растеряли много нужных знаний, и я... маленькая. По сравнению с ними, добравшимися до части знаний стародавних и успешно их освоившими, — да, маленькая.

Сойдя на нужной остановке, я сразу отыскала дом. Старая хрущёвка, третий этаж, приоткрытая дверь слева. Уже стемнело, улицы опустели, и, снова разувшись, до подъезда я добралась бегом. Взлетела на нужный этаж, ворвалась в квартиру, включила свет и деловито взялась за поиски. Камень, камешек... За диваном, под диваном, под ковром и на полу, в углах и под столом... Я обшарила каждый сантиметр пола, но амулет защитника пропал. Или я плохо ищу, или... кто-то меня опередил.

Я открыла окно, впуская в комнату свежий воздух, и задумчиво посмотрела на звёзды. Никаких следов живых, только от Циклопа... Но я руку даю на отсечение, что до меня здесь побывало одно юное сердечко — тот, кто наблюдал за мной исподтишка. Сферы силы связывают коллег друг с другом. Я не почувствую в городе колдовства, например, огненной ведьмы, но вот целительство учую за версту — за десять вёрст. Юное сердечко — очевидный телепорт. И выводы напрашиваются очевидные. Ощутил, прилетел проверить... ограбил. Меня.

Злость я задушила в зародыше — она на вопросы не ответит. Кто его прикрывает — кто стёр следы? Это под силу только опытной ведьме. Значит, пара. Сфинкс ли? Может быть. Но точно не начальство — оно бы велело убраться и прихватить тело Циклопа с собой, для нужд науки. А тело на месте. И начальство будет в бешенстве.

Я отошла от окна, оглядела комнату, открыла шкаф и зарылась в вещи колдуна, рассеянно перебирая рубашки, ремни, носки и амулеты — ведь почудилась же Ехидна, значит... И руки искали одно, а сила — другое. Но юного сердечка или нет в городе и области — а дальше я не дотягиваюсь, или его спрятали. Конкуренты. А кто у нас конкурент? Во-первых, последователи Ехидны. А во-вторых, Круг ведьм. Заклинатели всегда жили особняком — своя община, своя команда — с кем хотят, с тем и работают. Они считают своим долгом усмирение нечисти и абсолютно равнодушны к тайнам стародавних. А вот ведьмы и Круг...

Закрыв шкаф, я методично распотрошила чемодан. А вот ведьмы всегда мечтали добраться до знаний стародавних. Кто-то открыто — и примкнул к Ехидне, а кто-то — тайно. Даже я, знающая об опасности большинства знаний, мечтала. Однако я знала и о расплате, и она останавливала. А ведьмы Круга всегда знали меньше наблюдателей, даже о собственном "наследстве". Но, надеюсь, мозги у них на месте, и Круг не ударит мне в спину...

Чье же ты, "сердечко"? Ехидны или Круга?

В сумке, как и в шкафу, ничего интересного не нашлось, и я присела около Циклопа. Кровь, потемнев, уже впиталась в ковер. Туфли, рубашка, брюки, ремень... Стянув последний, я посмотрела на пряжку и невольно поморщилась. По пальцам пробежались судороги, и снова заныли ожоги. Я выругалась про себя... и на себя. Похоже, Ехидна находилась в Циклопе — он был ею одержим, а я не поняла... И верно, не вижу дальше собственного носа... А теперь она ушла. К кому?.. Других имен он не назвал, и я никого постороннего в городе не ощущала.

Встав, я снова посмотрела на пряжку. Змеились, переплетаясь, линии, чернели глаза крошечных гранатов. Похоже, опять придется писать любимому мужчине и говорить, что он мне нужен... Что значит этот символ, я не знала, и интуиция подсказывала, что в наблюдательских архивах о нём ничего нет. Но сфотографирую его и попрошу поискать. Не найдут сведений — так пусть подумают и придумают.

Убравшись и избавившись от тела, я вышла на улицу. Городской транспорт заканчивал ходить часов в десять вечера, и домой я отправилась пешком. Заодно проверила жителей — прощупала бегло на предмет странности, и неожиданно искомое обнаружила. Местная достопримечательность — любимая баба Зина — исчезла. Ни в городе, ни в области её не было. И меня затерзали смутные сомненья, связанные с неким юным сердечком, также отсутствующим.

Я нахмурилась, вспоминая биоритмы "сердечка" и бабы Зины, прослеживая кровотоки. И, не выдержав, села на скамейку у автобусной остановки, достала ручку и блокнот и при скудном освещении уличного фонаря взялась рисовать. Сначала — "сердечко", потом — баба Зина, а после сравнить и... Они родственники. Бабка — прабабка и внук — правнук. Стало быть, и баба Зина...

Неожиданно подъехал, еле перекатываясь с колеса на колесо и возмущённо скрежеща, припозднившийся автобус. Спрятав схемы в сумку, я зашла в салон, поздоровалась с недовольным кондуктором, оплатила проезд и села у окна. Ехать-то — пять остановок, но я устала. Когда меня отбросило от Циклопа, на адреналине поскакала за амулетом, а сейчас усталость брала своё, и мелко дрожали руки, и тяжелело тело. Выспаться бы, включить "восстановительный" сон, но...

Я снова достала схемы. Колдовской дар среди обычных людей не появляется. Точка. Только передается по наследству. Однако после вековых гонений осталось много волшебных родов — потухших и погасших. В потухших рождаются... необычные люди. Колдовского дара не имеют, но живут дольше других, обладают отменным здоровьем и в любой момент способны родить мага или ведьму. Баба Зина под это описание в принципе подпадает... но ее тридцатилетняя печень меня смущает до крайности. Даже если она из погасших, при такой внешности её организму должно быть лет пятьдесят, не меньше.

А если потухший род за тринадцать поколений не производит мага, он считается погасшим, раз и навсегда, теряя прежние качества. И это явно не случай бабы Зины. Может быть, она от Ехидны. А может, круговая и замаскированная. И, как и я, охотится за защитниками. Да, самое время написать любимому мужчине: пусть пробьет, кого из круговых не хватает собственно в Кругу. И надо было — надо! — заняться этим раньше, но я так хотела после безумных лет погони пожить в покое...

Я достала планшет, настрочила письмо и, заметив свою остановку, попросила кондуктора притормозить. Вышла из автобуса, побрела к дому в ожидании информации, а муж вдруг позвонил. Хотя нельзя. Я ж законспирирована, и мало ли вокруг чужих глаз и ушей... Но трубку, поколебавшись, сняла.

— Как ты? — спросил он просто и без приветствия.

— Никак, — ответила я тихо. Сил на притворство не осталось.

Муж помолчал, пощёлкал мышкой и перешел к делу:

— Мы проверили — в Кругу действительно есть некая Зинаида Петровна Марченко, огненная ведьма, светлая и боевая, входит в Совет и приближена к Верховной. Еще не "рука", но первая в очереди на должность правой. Возраст — сто пять лет. По легенде сейчас она лечится на водах после стычки с нечистью. Время точного отсутствия сказать не могу — она то появляется на несколько дней в Кругу, то улетает лечиться. Сейчас она в Кругу.

Да-да, на водах... Я хмыкнула. На моих лекарствах то есть. Дело за малым: отловить и прижать.

— Теперь останки, — продолжал он деловито. — После допросов все приспешники Ехидны были захоронены на общем ведьмовском кладбище. Захоронены, запечатаны защитой... Упустили — это тебе Павел Сергеевич передает. Предполагал бы, говорит, такое, ещё бы охрану поставил... но не помогла бы, — добавил уже от себя. — Мы им по силе и знаниям не ровня. Только у тебя есть шансы достать их через боль.

Да, только у меня и только через боль... И стало зябко. И страшно. На мне — и Ехидна, и ее шайка с защитниками, и баба Зина со своим пацаном, и чёрт знает, что ещё всплывет. И умирать — страшно, и не справиться — тоже... Можно было бы выбрать... если бы было, из чего выбирать.

— А вот символ интересный, — вещал меж тем мой собеседник, и от его низкого спокойного голоса мне тоже становилось спокойнее. Не одна. — В архивах такого нет, но Таня, наш эксперт, считает, что он — наследие стародавних, что-то вроде печати... — запнулся, подбирая слова, и сказал прямо: — Вроде твоих ожогов. Печать владения. Или принадлежности. И пообещала разобраться в том, как он работает, какую силу излучает и можно ли его засечь.

От слова "принадлежности" я невольно вздрогнула, но от правды не отворачиваются, даже от такой. Да, по сути, я принадлежу Ехидне. И у меня осталось меньше десяти дней, чтобы или сорвать печать и прижать гадину, или... Или мне уже будет всё равно, что происходит в этом мире, и куда он стараниями Ехидны покатится.

— Нашла ещё кого-нибудь?

— Нет, — призналась я нервно. — Они не находятся. Фактически я случайно на них натыкаюсь. И не могу понять, как маскируются... Как баба Зина замаскировалась?

Муж хмыкнул:

— Недоучка... Меньше надо было с мальчиками гулять и больше учиться. Внутренняя иллюзия с отводом глаз, только и всего. Завязана на амулет или на цепь амулетов. Ты не видишь в ней силу. И носители защитников, думаю, прячутся подобным же образом. Какой-нибудь амулет с апгрейдом от стародавних. Мы ищем к нему ключи и найдем.

Я улыбнулась. Никогда не упустит случая напомнить, что я его поздно заметила — только когда мы попали в одну группу по работе с приспешниками Ехидны... И я действительно пропускала мелкую теорию, считая, что молодость дороже, зная, что мне предстоит пережить и стараясь взять от жизни всё, пока я принадлежу сама себе. Пока у меня есть моя жизнь. И сила, которую мне прикрыли серьезнее простого отвода глаз. Даже нечисть её без явной наводки не почует, а что почует, то будет очень слабым, настоящим, но не представляющим угрозы.

От воспоминаний стало тепло и приятно. И почти прошёл страх. Почти. Опять и снова — почти.

— Ты справишься, — добавил он уверенно, но очень тихо. — Мы найдем к ним ключи, и ты справишься, слышишь?

Я прикрыла трубку ладонью, отвернулась и неприлично хлюпнула носом. И только потом поддакнула — дескать, угу.

— Будет новая информация — напишу, — пообещал он. — Держись, — и отключился, не прощаясь.

Держись... Было бы, за что держаться. Когда-то я верила — очень верила, — что справлюсь. А теперь осталось только отчаяние. И сумасшедшее упрямство. И тупое животное желание выжить. Избавиться от печати принадлежности, обязанностей палача и уехать из этого проклятого места. Меня ведь так ждут дома... С победой или с провалом, со щитом или на щите — неважно... Просто ждут.

Живой.

Глава 5

Магия - не наука, не искусство и не религия.

Магия - это ремесло.

Занимаясь ею, мы не молимся и не загадываем желаний.

Чтобы произвести в мире одну из специфических перемен,

мы применяем волю, знание и умение.

Лев Гроссман "Волшебники"

Утро началось с проверки на профпригодность — моей и беса. Я убила три часа на поисковую медитацию, но две вещи нашла — костёр для погибших душ в Долине смерти и некие старые кости в походном рюкзаке вновь прибывшего. Оный возле костей не ощущался, как и нового биения сердца я не услышала, лишь поймала слабые остаточные биоритмы от вещей — новые и незнакомые. Поэтому взялась за беса.

Он проснулся с удовольствием. Долго тянулся, катался по кухонному ковролину и старательно его драл. Я понаблюдала за ним, пока завтракала, и заметила:

— Ты же бес, а не кот, так веди себя, как положено.

— Если бы я вёл себя, как положено, мы бы с тобой не разговаривали, — оскалилась нечисть. — Кого искать?

Восемь вещей, исключив "отработанных" Химеру и Медузу, я загодя разложила на полу, но "кот", обойдя их, лишь раздраженно сморщился:

— Нет. Никого из этих нет.

— А новых?

Бес вскочил на подоконник, высунулся в открытое окно и долго-долго нюхал воздух. А потом обернулся:

— Нечисть осталась только в холмах. Людей не чую.

Я задумчиво глотнула кофе и уточнила:

— А что именно ты чуешь? Кровь? Или силу?

— Силу. И чем её больше — тем лучше чую. А с кровью на месте разбираюсь, — и снова оскалился.

— Тогда скажи, друг мой, — я осторожно подбирала слова, — как от тебя можно спрятать силу? Я знаю, что новый человек в городе точно есть, но не могу его найти — не слышу новое сердце. И ты не чувствуешь силу, хотя в этом конкретном персонаже её должно быть с избытком. Есть ли способ спрятаться даже от тебя?

Бес поскрёб за ухом задней лапой, повернулся и посмотрел в упор:

— А каковы твои возможности, ведьма? Ты слышишь новых, а если серьёзно проверить каждого? Сколько времени на город? И хватит ли тебя?

Я прикинула:

— Если серьёзно и каждого, считывая и запоминая биоритмы... Недели две-три. Но обычно мне хватает звучания сердца и недели.

— А если оно не бьётся?

Теперь я посмотрела на него в упор:

— Что ты хочешь этим сказать?

И замолчала, наконец сообразив. Они же знают особенности моей силы, и первое, что спрячут, это биение сердца. А его можно скрыть только двумя способами — временной остановкой или анабиозным замедлением. Я ведь не услышу новое сердце случайно, только если ищу целенаправленно, и на короткие промежутки — на час-два — можно просыпаться и смело ходить в любой личине, даже у меня под носом. И так же скрывается сила. Я же живой человек, а не механический радар, настроенный на определенную частоту, не спящий, не устающий...

— Спячка? — спросила я резко. — Но как она возможна без целителя? Только мы умеем так работать с организмом.

— А откуда твои знания и умения, ведьма? — бес склонил голову набок. — От стародавних. Огрызки, но из прошлого.

Всё. Я поняла. Отставив чашку, я подошла к "коту" и от избытка благодарности почесала его за ухом. Он из вежливости и для полноты образа сипло заурчал.

— Не хочешь прогуляться? — улыбнулась ему. — На пару часов. Но никаких искушений, болезней и явлений людям. Тихо, подворотнями и кустами. И нечисть местную не тронь.

— Само собой, поймешь же, — фыркнул бес и сиганул в окно, только хвосты мелькнули в яблоневых ветвях.

Я обернулась на склянку и нащупала в кармане халата пробку. Не вернется — верну. Пропитался зельем так, что никуда не денется и будет вмести себя смирно. А я пока займусь делом.

Перенеся вещи в гостиную и открыв походный сундук, я зарылась в амулеты и заготовки. Есть два варианта: или они спят полумертвым сном, иногда просыпаясь, или... умеют делать то же, что и Ехидна — подселяться второй душой к человеку, подобно нечисти, и смотреть его глазами. И хранить в своем теле искру жизни.

Как? Не знаю. О тонкостях одержимости наши сказки молчат. Но одно знаю точно — изменения в сердечном ритме будут минимальными, и я могу их не заметить. И если бы не ожоги Ехидны и её безмолвное присутствие за спиной, я бы этим предположениям не поверила. Но с некоторых пор я верю очень многому. Даже тому, что колдуны и ведьмы — по сути своей люди — способны уподобляться высшей нечисти.

Разложив по полу заготовки для амулетов кругом, я села в центр, закатала рукав, собралась с мыслями и пережала вену на левом локтевом сгибе. Чёрное пламя, помедлив, привычно охватило локоть, потекло по коже к пальцам. Пламя, говорила наставница, это коллективная память Верховных, древнее хранилище знаний. Но мое — слабое, молчаливое. По-настоящему сильное Пламя у тех, кто с ним рождается, а я свое выстрадала, разожгла сама из скромного "угля" первичной силы. И много раз пыталась с ним "поговорить", но Пламя молчало. Но теперь...

Теперь время для разговоров вышло. Пришло время допросов.

Пламя приятно покалывало пальцы, обтягивало руку теплой и плотной перчаткой, пульсирующим клубком собиралось в левой ладони. Я накрыла его правой ладонью и сосредоточилась на вопросе. Некогда ведьмы умели создавать маяки не только для обнаружения тёмного колдовства, но и для нахождения человека — и для нахождения человека в конкретном состоянии. Я знаю, как будут биться сердца... хотя бы восьмерых из шайки в измененном состоянии. Просчитаю ритмы сна, анабиоза, полусмерти. И найду. И остальных по тем же признакам — тоже, как только обнаружу зацепки. Но нужны маяки. На каждого.

Раздраженно полыхнув, Пламя обожгло руки, но я стерпела. Первый признак того, что я... маленькая. Не для меня знания, да, не доросла, но... Говори!.. Пламя задрожало, заискрило недовольно, и перед моими глазами всё поплыло. Мир смазывался, тускнел, терялся. Уши заложило до полной глухоты, тело онемело, и лишь руки ещё ощущали. Колючие искры, огонь по венам и странный холод в запястьях. Я терпеливо зажмурилась и сжала губы. Не отступлюсь же, пока не скажешь... Не сдамся. Говори!

Мир потемнел, лишь мои руки горели тусклым, серебристо-чёрным огнем. Мое дыхание стало коротким и тяжелым, в груди заклокотали хрипы, запястья свело судорогами, боль ломала и выкручивала левую руку. И, инстинктивно сжав ладонью локоть, я скорее поняла, чем почувствовала, что Пламя стало... материальным. Собравшись в комок, оно наполняло ладонь привычной пульсирующей тяжестью... точно чужое сердце. И я привычно же сжала его в кулаке. Говори... Мне нужно знать...

Говори!

И во тьме сверкнуло серебро второго Пламени — настоящего, природного. Чужого. Сквозь мрак на меня в упор посмотрели незнакомые глаза, и тихий голос прокаркал:

— Как ты осмелилась, глупая девчонка? Пытать собственное Пламя? Сгореть хочешь? Без силы навсегда остаться?

Не захотело по-хорошему — стало по-моему... И я устало ответила, не слыша себя:

— Иначе не получается. Договариваться с палачом никто не хочет. Изначально не хочет. И вам ли этого не знать?

Мрак расступился, являя фигуру — высокую, сухую, величавую. Тьма струилась одеянием, закрывая тело и лицо, лишь глаза горели серебристо-белым огнем. На секунду в них задержалось надменно-гневное осуждение, а потом они прищурились понимающе:

— Да, ты права. Это наше проклятье. Древний страх расплаты сильнее разумных мыслей, и это уже в крови. Даже у нас. Отпусти Пламя. Отпусти. Я пришла и помогу. Отпусти. Не то сгоришь.

Я расслабилась, но своих движений опять не почувствовала, лишь заметила, как снова потекло по руке Пламя, легко и свободно. Озаряя пришедшую, заготовки для амулетов на полу... на старом деревянном полу. И крошечную каморку с прокопченной кладкой очага, самодельной мебелью, оплывшей свечой на кособоком, грубо обработанном столе, связки трав, свисающие с потолка.

— Я помогу, — повторила ведьма. — Сделаем вместе. Смотри. Слушай. Учись.

В сухих узловатых руках оказался шарф Гарпии, и ведьма тихо запела. Её Пламя вспыхнуло ярче, пропитывая шарф, и она по одной вытянула из него несколько дрожащих нежно-голубых нитей. Да, Гарпия — воздух... Подняла с пола заготовку и, не прерывая пения, оплела ими бляху, и искры Пламени побежали по её поверхности, вваривая нити в металл, выплетая незнакомый символ, вспыхивая мелкими голубыми звёздами.

— Повторяй, — велела она, и я послушно нащупала туфлю Морфея.

Хватит ли силы моего Пламени для такого?.. Хватило. Ведьма пела, я повторяла, и готовые амулеты ложились рядом один за другим, восемь штук. Хотя бы половину шайки теперь точно прижму. И, если верить Химере, из них пятеро — носители защитников. И то хлеб. И крайне нужный.

— Ты всё делаешь правильно, — ведьма вдруг присела напротив меня, и ее немигающие глаза посмотрели в мои. — Всё правильно. Не жалей. Когда мы создавали закладки знаний, то не представляли, как спустя века изменится наш мир. И как изменятся ведьмы. То, что питало основы нашего мира и поддерживало его в равновесии, ваш мир разрушит.

Я молча кивнула. И решилась спросить, сформулировав вопрос, но...

— Остальные найдутся сами. Ты поймешь. Вы повязаны. Они у тебя в памяти. И в крови. Нет случайности в ваших встречах, — ответила она на мой молчаливый вопрос. — Все, кто был на ритуале, давно в тебе. Ей не хватало силы для сотворения оков, — и сухая рука легко коснулась ожога, — и она тянула её из своих последователей. Крупицы их силы — здесь, — и сжала мой локоть. — Тебе надо лишь научиться понимать. Оковы чувствуют своих создателей. И ты научишься их чувствовать.

— Спасибо, — поблагодарила тихо.

— Не трогай Пламя, — ведьма встала. — Не пытай. Сейчас повезло — докричалась, а в другой раз мы можем и не услышать. Я буду помогать иногда, — и улыбнулась. — Ты — моё продолжение, а ведьмы всегда защитят своих. Даже после смерти. В этом — сила нашего дара. И ради этого, — пришелица прикрыла глаза, — когда-то я сделала... то, что сделала. Из-за права на жизнь. Тебе тяжело, но ты будешь жить. И твои дети. И дети твоих детей. И однажды род наберёт такую силу, что его уже никто не сможет уничтожить или посадить на цепь.

Я кивнула. Да, я сразу поняла, кто пришел. И — да, тем силён род, но...

— Есть ли смысл помогать, если... — я запнулась. — Я же не последняя.

— Есть, — ведьма улыбнулась. — Ты — наша. Ты — мать юного палача, а кто ещё передаст потомкам опыт? И у тебя будет вторая девочка. Природная Верховная. Будет, не сомневайся. Ты все делаешь правильно. Горжусь. А ты верь. Ради детей.

Я снова кивнула. В горле застрял сухой комок. О детях я тоже старалась не вспоминать, но прародительница права. Наш род — и прошлый, и настоящий, и будущий — наша сила. Истинная сила.

Пришелица отступила, прячась во мраке, её Пламя потухло, но сквозь густую тьму я услышала последнее:

— Символ на пряжке — это ключ. Ключ к твоим оковам. Пойми, как он работает, и сможешь освободиться.

И ушла. Я тряхнула головой и заморгала от резанувшего по глазам света. Весеннее солнце приветливо заглядывало в открытое окно, а на полу, среди горы помятых и обгорелых вещей, лежало восемь готовых амулетов. И отвратительно несло палёным. И соседи на балконах опять голосили про "сколько ж можно, Маргарита Владимировна!..". Мир обретал знакомые черты и становился прежним.

Я с трудом встала и поприседала, разминая затекшие мышцы ног. Прищурилась на солнце, оправила халат и снова полезла в походный сундук. Там, на самом дне, хранилось то, чего мне с собой брать было нельзя, но я не удержалась. Цветная фотография, две улыбчивые мордашки — сын и дочка, здесь, на снимке, ещё маленькие. Мы с начальством сделали всё возможное и невозможное, чтобы, в случае моего провала, до них не добрались. И даже думать о них мне нельзя. Доступ к моему сознанию и памяти перекрыли хорошо, но прихвостни Ехидны и не такое ломали.

Снова спрятав фотографию, я села на ковер и с головой ушла в медитацию. Прочь ненужные мысли и опасные воспоминания, и только дело, и я — городской экстрасенс, который строит из себя тёмную ведьму, причём весьма слабую, молодую, глупую и неопытную... А после — ещё одно дело. Но сначала — поесть, да.

За перекусом я построила графики работы организмов вообще и сердца в частности для бабы Зины и ее "сердечка". Точно родственники. И вряд ли будут прятаться в анабиозе, а значит, для их поиска подойдут и обычные маяки. Выйдя на балкон и убедившись в отсутствии соседей, я сдула с ладони пригоршню черных шаров. Подхваченные ветром, они разлетелись по городу. И — ещё одно дело.

Бес вернулся, когда я заканчивала собирать амулеты в пояс. Скользнул с балкона в гостиную, довольный, разжиревший и медлительный, лениво доковылял до меня и плюхнулся на ковер. Посмотрел на амулеты, принюхался и сипло проговорил:

— Давно не видывал. Забытое уменье.

— Нашел что-нибудь интересное? — я проигнорировала намек.

— Смотря что считать интересным, — он зачем-то начал вылизывать переднюю лапу.

— Цену набиваешь?

Нечисть оскалилась, показав жёлтые зубы:

— Сходи ближе к ночи на первое городское кладбище.

Я напряглась. Конечно, ведь до выплеска — всего ничего. Ещё день-другой предвестники точно будут появляться.

— Спасибо за наводку.

— Спасибо за прогулку, — бес сел. — Я готов.

Я закрыла крышку его "камеры" и спрятала склянку в походный сундук. Посмотрела на часы и решила, что до "ближе к ночи" поброжу у больницы. Попробую провернуть одно важное дело. И вернусь в обычный мир. К жизни, к людям... к своим планам на будущее, которые робко, но напоминали о себе. И о том, что я не труп. Пока. Прародительница же заметила... а мёртвым виднее.

Переодевшись и застегнув на талии пояс, я еще с полчаса проверяла настройку всех необходимых амулетов. Когда выходишь из образа и напряженно размышляешь о постороннем и болезненном, они расстраиваются и фонят, рассказывая всем и каждому, какая у меня защита, где находится и что скрывает. Но два часа медитаций — и всё в норме. И я невольно подумала, что если Сфинкс где-то рядом, то и моя личность, несмотря на защиту, перестала быть секретом, и прятаться остается только от Круга да излишне любопытной нечисти...

Но — может, и к лучшему. Меньше будет соплей при встрече и больше сведений. Даже двухсотлетние — не железные, и если знают, что за ними вот-вот придет палач, если знают, что палач в городе, а их — тех, кто без амулетов защитников — сольют или принесут в жертву... Картина получается интересной.

...а если Сфинкс где-то рядом, то ближе к ночи и ночью займусь не только предвестниками. Но и соседями. А пока — больница. И её персонал с пациентами. Проверить не помешает. Мне так крупно не повезло на заре жизни — попасть под руку Ехидне, — что должно повезти по мелочи сейчас, когда появился шанс от неё избавиться. А в долги судьбы и прочие бумеранги я всегда верила. Фактически я ими работала.

Моя наставница однажды заметила: когда ты начинаешь верить в то, что с тобой ничего не случится, ты пропал — оно уже случилось. Хорошее или плохое — зависит от поступка, бумеранг породившего. Я старалась верить в хорошее. Ибо без силы веры моё предприятие не имело никакого смысла. Как и борьба за собственную жизнь.

Вечер полз по тенистым улицам сиреневыми сумерками, город нежился в майской прохладе. Я неспешно шла в знакомом направлении и интуитивно прислушивалась к своему состоянию. Есть не хочу. Спать — тоже. Обычно пытки изматывали и морально, и физически, а вот "разговор" с Пламенем, наоборот, придал сил. Я ощущала себя бодрой... отдохнувшей. Готовой к подвигам. Наставница говорила, что обычно Верховные после беседы с Пламенем лежат пластом, выжатыми лимонами, а я... Похоже, выжала его скрытую силу и забрала себе. Теоретически палачи умели проделывать такое и с "клиентами", но это знание запретное, потерянное... И, кажется, случайно освоенное. Очень вовремя.

Больница встретила тишиной, тусклыми окнами, зажженными оранжевыми фонарями и шёпотом ветра в заросшем парке. Присев на скамейку у ворот, я закрыла глаза, прислушиваясь к многоголосью человеческих сердец. Больные люди всегда возвращали мне веру в будущее и собственные силы. Они решительно ничего не могли поделать со своими болезнями и травмами, только терпеть и ждать. А вот я могла. И, проверив состояние коллег и их пациентов, нашла лишь два нарушения. И по обоим обращаться в одном направлении.

Встав, я обошла хирургический корпус. Стёпа, взъерошенный и злой, сидел на крыльце запасного выхода, и отчаянно дымил сигаретой. Третьей подряд. На разбитых, поросшей травой ступенях, валялась горка "бычков". Однако допёк его очередной "сложный" пациент... и я даже знаю, кто именно.

Бесшумно подойдя со спины, я дождалась его выдоха, и резко "выбила" из лёгких остаточный дым. Коллега, закашлявшись, уткнулся лицом в колени.

— Стёп, курить бросишь, — предупредила я.

— Не смей лишать святого, — просипел он, выпрямляясь. — Не мешай саморазрушаться. Не имеешь права.

— Вообще-то имею, — я подобрала юбку и села рядом. — В какой философии спаситель становится ответственным за жизнь спасённого?

— Какая разница? — недовольно фыркнул Стёпка. — Но точно не в русской. А мы, напоминаю, в России и...

— ...иди ты со своими спасениями в лес, не мешай рефлексировать? — я усмехнулась. — Что случилось?

Его рука предательски потянулась к карману джинсов, но под моим многозначительным взглядом лишь одёрнула халат. Помолчав, он хмуро пояснил:

— Меня считают экстрасенсом. Посмотрел на больного, пощупал бок — всё, выдавай правильный диагноз. И целителем, представляешь? "Доктор, вы мне таблеточку дайте, и я пойду, а то ночь уже, а у меня футбол сегодня...", — передразнил пискляво и сердито. — Чего ухмыляешься? Весело, думаешь, нам с лабораторией-одно-название и с таким аппаратом УЗИ, которому пора в музей древностей? Я не могу поставить окончательный диагноз без...

— Можешь, — перебила я мягко. — У тебя сумасшедшая интуиция, не говоря уж о двух медицинских "вышках". Можешь. И наверняка поставил.

— "Как считает моя интуиция..." в медкарту не впишешь, — заметил Стёпа назидательно и щёлкнул зажигалкой. Просто так. Нервно.

— "Как считает местная ведьма..." — тоже, — отозвалась я в тон ему. — Хочешь, поставлю диагноз? Легко. И подтвержу твой. Надо? У твоего больного шалит печень, ибо футбол и пиво, пиво и футбол... Когда его заберут в областной центр? Через час? Вот и расслабься. Напишешь обычное "первичный осмотр показал...". Но вообще я по другому делу.

— По какому? — уточнил он без энтузиазма.

— Мне не нравится состояние Виктора Петровича.

Стёпа выпрямился, и мне явственно послышался шорох страниц — коллега "листал" медкарты, вспоминая кто это и с чем поступил. В унисон с его "поисками" из кустов заголосила одинокая ночная пичуга.

— Перелом ключицы? — переспросил через минуту. — А в чём дело? Я его выписывать собрался.

— Дело не в переломе, — я поёрзала, расправляя складки юбки. — Вернее... Это третья серьезная травма за год: зимой — палец, через месяц — голеностоп, а теперь ключица. Это ненормально.

— А откуда ты... А-а-а, ну да. Магия, — хмыкнул он. — Да, ненормально. Мужик живет один...

— Мужик не хочет жить, — поправила я. — У него гаснет искра жизни. Такие даже руки на себя по-человечески наложить не могут. То на мыле поскользнутся и палец сломают, а соседи услышат и скорую вызовут, то... И нет, я не шучу. Такими вещами не шутят. Он знает о выписке и готовится. Поверь мне.

— А я что могу сделать? — Стёпа нахмурился. — Только к психологу отправить или...

— ...к Анатолю Михайловичу, — я достала из сумки блокнот с ручкой и рассеянно прислушалась к слабому биению нужного сердца, проследила кровотоки. — Пусть ему свою знаменитую экскурсию со спиртом организует перед выпиской, глядишь, первичный интерес к жизни проснется, пока...

— Пока? — коллега засмеялся. — Выводы из личного опыта?

А то...

— Смотри, — я нарисовала в блокноте точку. — Это наш Виктор Петрович, а это, — и от точки пошли стрелочки, — его сестра и племянник. Сестра живет в Норильске, племянник учится в Питере. Других родных нет, а этим двоим — хотя бы сестре — позвонить бы. Когда-то они рассорились из-за родительского наследства, но так давно, что уже простили друг друга, да гордые слишком, никто первым извиняться не хочет, — я прищурилась на простенькую схему, и сквозь плотный клетчатый лист увидела — канал... дом и адрес. И записала. — Нет, лучше с племянником связаться. Это адрес его университета. И еще ФИО, — дописала. — Займешься? Нам нельзя вмешиваться в дела людей... обычно.

Да и некогда.

Стёпа смотрел на меня как на аппарат УЗИ новейшего поколения.

— Кровь — лучший проводник, — я вырвала лист из блокнота, — хочешь про свою родню узнать? Особенно про ту, из-за которой ты здесь прозябаешь?

Он скривился:

— Не напоминай... — и покосился недоверчиво: — Ты и об этом знаешь?

— Тётя, — я пожала плечами. — Неродная, то есть жена дяди, а тот — старший брат твоего отца. Своих детей у них нет, ты — единственный, потомственный медик, значит, тебе и семейное дело передавать. А тебе это дело нужно, как собаке пятая нога. Должность всучить хотела? А ты отказался от теплого министерского кресла, послал её на хрен, вернее матом, и сбежал в тайгу. Делать то, что умеешь и любишь. Даже без лабораторий и УЗИ. И поступил абсолютно правильно.

Теперь коллега смотрел на меня как на инопланетный томограф. И я решилась закончить, раз уж начала:

— Прости её. Тётю, — уточнила, а мой собеседник снова скривился, как от зубной боли. — Она, конечно, плохо поступила, закрыв перед тобой все двери и оставив без работы, но у неё... серьёзная онкология. А люди, которые в курсе, сколько дней им отведено, невыносимы. Не знал? Ну вот... Прости её. Родня всегда хочет, как лучше. А ты всё равно вернешься обратно. И довольно скоро. Адрес возьми, — и сунула сложенный листок в карман его халата. — И позвони. Или медсестрам поручи разыскать парня. Спасёшь очередную жизнь. Доброй ночи.

Но уйти не успела.

— Мар, ты явно хочешь от меня отделаться, только повод найти не можешь, — протянул Стёпа с крыльца и полез за сигаретами.

Не могу, призналась про себя. Думала, этот сработает, но...

— А что ты делаешь сегодня ночью? — прозвучало асексуально и по-деловому.

— А у тебя всё равно дежурство до утра, — возразила я неубедительно.

— А ты знаешь, спокойное оно будет или с очередным сталкером, — улыбнулся он вкрадчиво.

Я не нашлась с ответом. Опыта в отшивании наглецов и нахалов я имела крайне мало и отчасти из-за этого однажды обнаружила себя замужем. Обычно все, с кем я желала общаться, сами драпали от меня без причин и поводов. И я со вздохом повторила:

— Доброй ночи, Стёп, — и пошла прочь от больницы.

Но коллега не отстал. Догнал, небрежно бросил докуренную сигарету на тропу и пошёл рядом, сунув руки в карманы халата.

— Мар, а ты что здесь делаешь? В этой дыре? Ищешь кого-то? Или что-то?

— Стёп...

— А давай завтра сгоняем в Долину смерти? Местные говорят, туда лучше ходить компанией, и я все ждал подходящего...

— Исключено.

— Каждый раз, когда ты так говоришь, случается по-моему, — он ухмыльнулся.

— В долине... — нудно начала я, но вовремя прикусила язык. Скажу "опасно" — рванёт один. Или так достанет...

— Между прочим, там могут быть те, кого ты ищешь, — заметил Стёпа. — Ты ведь не нечисть гонять приехала, верно? И так оживилась, когда я рассказал про того деда, с повязкой. Но раз вместо поисков ты торчишь здесь, то не можешь никого найти. А если их нет в городе...

...и подземелья кончились...

Дальше я его рассуждения не слушала. Меня как под дых ударило — собственной глупостью. Когда привыкаешь, что за тебя всю грязную работу делают другие, невозможно тупеешь. Невозможно и непозволительно. Конечно же, я могу проверить только город, мои силы небезграничны, а за городом — и тайга, и холмы, и два небольших села... И один внутренний голос безапелляционно требовал послать коллегу — дежурить, но второй предательски шептал — а он с транспортом и готов к подвигам, а я и без первого, и без второго.

— Стёп, — сказала я проникновенно, — я тебя обожаю. Ты чудо.

— Так пойдем? — оживился он.

— Я подумаю об этом... завтра, — открестилась неловко, внутренне смиряясь с неизбежным.

Почти. Теоретически и "скорпиошку" можно пристроить к делу, она тоже с транспортом... Но с коллегой приятнее. Люди мне нравились больше нечисти. У них болевых точек больше... и боли больше. И не всякая моя магия на нечисть действует.

Мы остановились у ворот, и я, оглядываясь, прислушалась к ощущениям. Что бы ни обитало на городском кладбище, опасным оно не было. Волн тьмы, как от нечисти или перерожденной, я не ощущала. В общем...

— Кладбище, — догадался Стёпа, проследив за моим взглядом.

Городок маленький, и все необходимые для жизнедеятельности объекты соцкультбыта — вокзал, гостиница, кафе-бар, больница и кладбище, именно в таком порядке, — находились по соседству.

В общем, сказка, да. И на небесах мне это невольное доброе дело, надеюсь, зачтётся.

Я достала сотовый и посмотрела на часы.

— Через полчаса у тебя обход, да? Потом приходи на первое городское со спокойной совестью.

— Мар, — коллега скопировал мою проникновенную интонацию, — обожаю тебя. Ты чудо.

— Скажешь мне это ещё раз, когда упырь будет доедать твою руку, а у меня не получится, как в прошлый раз, с исцелением, — я любезно улыбнулась.

— Упырей не существует, — весело возразил Стёпа.

— Тех, которых в кино показывают, — нет, — согласилась я и тихо добавила: — И ведьм, способных читать мысли, исцелять умирающего за минуту и находить на другом краю мира потерянных родственников, тоже. Правда?

Он нахмурился. Задумался.

— Не придёшь — не обижусь, — я подмигнула и пошла к кладбищу, спиной ощущая внимательный взгляд. — Но если что — буду в центре.

Хоть бы наконец понял, балбес малолетний...

— Мар, а какие они — упыри из вашего мира?

Понял. Но не то.

— Повезёт — увидишь, не повезёт — почувствуешь... — пробормотала я.

Ночь обещала быть нескучной.

Глава 6

...нет и не будет понимания меж теми, кто верит в чудеса,

и теми, кто умеет их творить.

Николай Бородин "Хозяин Пророчества"

Близилась полночь, но на первом городском, для такого времени и места, оказалось людно. От старого кладбища первых поселенцев остались лишь кованая ограда, зияющая дырами и опутанная вьюном, покосившиеся кресты в самых неожиданных местах да название. Территория же давно использовалась вместо парка из-за отсутствия оного. Старые раскидистые тополя и древние ели. Непролазные кусты шиповника и дикой малины. Утрамбованные многочисленными посетителями старые тропы и густой важный сумрак всегда, даже днем. Скамейки из потрескавшихся могильных камней. И неожиданно проваливающиеся старые могилы на редких одуванчиковых полянках.

Прихлебывая кофе, я неспешно прогуливалась по угрюмой аллее. Зелёные фонари пугливо прятались в густых зарослях цветущей яблони и черемухи, выглядывали из-за еловых ветвей и давали мало света, разбрасывая по тропе дрожащие на ветру тени. И отовсюду доносились голоса. Перешептывались с придыханием влюбленные парочки, щебетали, хихикая, подружки, обсуждали футбол и бокс парни. И где-то в дальнем конце парка одиноко плакала скрипка. Сюда приходили и за любовью, и за общением, и за вдохновением в любое время дня и ночи. Но ночью — чаще. Кладбище, романтика...

Подсчитав число гуляющих и приплюсовав к ним Стёпку, я наморщила нос и констатировала: идиотизм наказуем. Всегда. Услышать предупреждение беса, не почувствовать тьмы и решить, что парк безопасен, было очень глупо. Опасность есть. Она прячется в лунных тенях в центре парка, там, где возвышается несколько обелисков и не растут деревья. Она спит до поры до времени и может не прийти никогда. А может случиться в любой момент. И, потягивая через трубочку горьковатый кофе, я по одному выпроваживала народ. Кто-то вдруг есть начинал хотеть, кто-то — в постель, кто-то — по иной нужде... И так увлекалась, что...

Выскочивший из кустов парень остался жив лишь по случайному стечению обстоятельств. Выронив бумажный стакан, я шарахнулась в сторону, споткнулась о корень и взмахнула руками, удерживая равновесие. А парень, распахнув длинный черный плащ, уже навис надо мной.

— Давай, — он оскалил бутафорские клыки, — скажи мне, что вампиров не существует!

— Не гневи небеса, придурок, — я опомнилась и нахмурилась. — Тебе дана величайшая ценность — жизнь, так что не зови смерть. В ней нет никакой романтики.

— Я — древний вампир! — почему-то обиделось это бледно-прыщавое нечто и щелкнуло зубами, едва не выронив вставные челюсти, вытаращило глаза с красными линзами.

Я скептично фыркнула. Конечно, учить идиотов уму-разуму — потом силы на полезное дело не хватит, а убивать — кладбищенская земля не резиновая...

— А я — тёмная ведьма, — и в моей ладони вспыхнуло тёмным серебром Пламя, объяв предплечье. — Давай, скажи мне, что чёрной магии не существует! И если хочешь умереть...

Как он драпанул... Но не далеко — на его и свою беду именно этот момент выбрал Стёпа, чтобы прийти на кладбище и догнать меня. Почти. Глухой удар, вопль, мат-перемат...

— Мар, это ты тут детей пугаешь на ночь глядя? — коллега появился на тропе, удерживая за шиворот извивающегося парня.

— Я? — я уже потушила Пламя, но на всякий случай спрятала руки за спину. — Да делать мне больше нечего!

Но он уже оценил увиденное — выроненный и растоптанный стакан, трясущегося и нервно щелкающего "клыками" парнишку — и сделал свои выводы.

— Это же кладбище, — я пожала плечами, предупреждая подколы, — здесь может напугать любой звук. Знаешь, как у Пушкина в стихотворении "Вурдалак", — и страшным шёпотом продекламировала отрывок: — Ваня стал, шагнуть не может. "Боже! — думает бедняк, — это, верно, кости гложет Красногубый вурдалак"!.. Что же? Вместо вурдалака (вы представьте Вани злость!), в темноте пред ним собака на могиле гложет кость...

— И где подходящая могила? — Стёпа ухмыльнулся.

— Пусти!.. — с визгом попытался извернуться "вампир".

Коллега разжал руки, парень отскочил на шаг и в дрожащем свете зелёного фонаря узрел знаменитую футболку с маньяком, татуировки на крепких руках и недвусмысленную усмешку. И, всхлипнув, обморочно закатил глаза.

— Лови его!..

— Измельчали вампиры, — резюмировал Стёпа, укладывая парня на тропу. — Куда его?

— С собой, — я хмуро изучила тощую долговязую фигуру. — Я же не зря сюда пришла. И не смогу одновременно отваживать посетителей и уничтожать монстра. И одного тут оставлять опасно — вдруг тварь с привязи сорвется... А ты мне можешь понадобиться.

— Какого монстра?

— Вредного, — я прислушивалась к ощущениям, но опасности не улавливала. Но я ее видела, а значит, она есть. — Некоторые виды нечисти, например "бабочки" или "мотыльки", крайне живучи и упрямо не хотят умирать. Их убиваешь, а они впадают в кому. Вернее, у них наступает то, что вы называете клинической смертью. Нет никаких признаков жизни, кажется, что они уже бредут по тоннелю к свету в конце, но — случайность, и жизнь возвращается. И тогда они моментально регенерируют и доставляют массу проблем.

А сейчас — ничем не защищённый выплеск. Магия с капища, лишенного защитных амулетов, безнаказанно расползается по городу, и спящая под землей тварь глотнула силы и выползла. Интересно, сколько здесь таких схронов?.. И какой идиот додумался устроить захоронение недобитка близ капища?

— "Бабочки"? — повторил Стёпа заинтересованно. — "Мотыльки"?

— Стандартная классификация нечисти, — дабы не тащить "вампира" на себе, я заставила его, сонно-обморочного, встать. — Услышал и забыл.

— Ясно, — кивнул коллега. — Куда идём?

— За мной. То есть за "вампиром". Позади держись.

Ни "бабочкой", ни "мотыльком" увиденное не являлось. Имея дело с колдунами и ведьмами, я не шибко разбиралась в нечисти, особенно стародавней, и понятия не имела, кого тут "спрятали". Но наставница, не к ночи будь помянута, считала, что ведьма должна все знать, и я знала. Не всё, но... почти. И как убить — тоже. Дело за малым.

Центр кладбища не зря представлял собой четкий круг из старых елей. Хвойные всегда считались мощными оберегами против "летуче-насекомой" нечисти, и очнувшийся спящий за их пределы выбраться не смог. А еще его должна держать привязь. Но — выплеск, сила разливается, и в любой момент её может оказаться достаточно, чтобы... Надеюсь, это последний проблемный предвестник на мою голову. Но, с другой стороны, хорошо, что есть хоть какое-то дело. В тупом ожидании я дурею.

— Стёп, стой здесь, — я уложила спящего "вампира" под ёлкой. — И ни шагу отсюда, пока не позову.

Мой спутник снова кивнул и с подозрением посмотрел на старые обелиски — три потрескавшиеся и поросшие мхом стелы, прислоненные друг к другу в извращенном подобии памятнику собственно кладбищу, установленные на горке из древних надгробий.

— А где?..

— Скоро, — отозвалась я односложно и зарылась в сумку.

Да, клятва ведьмы... И приказ начальника работать с нечистью, пока...

Перед "нападением" я успела переодеться в джинсы, и теперь оставался последний штрих. Я достала из сумки длинные, искрящие огненными чешуйками перчатки и сняла плащ. Стало зябко. Прохладный ветер застревал в древесных макушках и густых ветвях, но и без него в парке было влажно и сыро, как в могиле.

— Помоги, — я протянула коллеге перчатку, но он просьбу проигнорировал, уставившись на мои ожоги. Красные, вспухшие волдыри, испещренные линиями и рунами, свежие, точно полчаса назад появившиеся.

Стёпа посмотрел на меня как врач на бесконечно страдающего пациента, которому он ничем не мог помочь. Даже эвтаназией.

— Что это, Мар?

— Проклятье, — я поморщилась. — Не спрашивай. Да, иногда больно. Но я привыкла и почти не замечаю. Поможешь?

Коллега молча взял перчатку. Кожа — плотная, тугая, длина — выше локтя. Одну я еще могла с трудом натянуть сама, но вторую — нет, пальцы в перчатке еле гнулись и горели огнём. За пользование неродной сферой силы всегда приходится платить.

— У тебя кровь, — и Стёпа привычно зашарил по карманам.

— Так надо, — я встала, чувствуя, как немеют руки. Из-за тугой резинки по перчаткам потекла кровь. — Не высовывайся, хорошо? Если что-то пойдет не так... В боковом кармане сумки лежит склянка. Открываешь, швыряешь в нечисть — или в меня, — хватаешь пацана и убегаешь. Иначе, — и предъявила козырь, — никакой прогулки в Долину смерти.

— Да-да, если выпадешь из окна, не возьму тебя с собой в магазин, — он скрыл за улыбкой тревогу.

Я хмыкнула, сжала-разжала ладони, разминая пальцы, и вызвала Пламя — сейчас бледно-желтое. В физиологии нечисти я, опять же, несильна и как палач почти бесполезна, но одно знаю точно — в огне брода нет. И понадеялась справиться быстро — быстрее, чем с перерожденным, на которого я перчатках идти не рискнула. Они пьют силу до полного истощения и выгорания.

Чужая сила больно сжимала предплечья, но я давно привыкла к подобному и умела абстрагироваться. Подойдя к обелискам, я огляделась и сдула с ладони пригоршню искр, выжигая свежую траву. Времени может быть много, а может быть, уже нет, но... Повторные знаки я рисовала быстро, ребром левой ладони, сооружая западню. Кровь смешивалась с пеплом, заполняя земляные выемки. Недобиток примчится на запах почти проснувшимся, где бы ни прятался, и тогда я смогу опознать его наверняка.

Тварь напала внезапно, когда я, всё закончив, встряхивала руки. За спиной сгустились лунные тени, свет от фонарей сошелся в одной точке, и предупредительно рявкнул Стёпа. Я отскочила к обелискам, швырнув в нечисть сгустком пламени, но она увернулась, растворилась во влажном мраке. Лишь символы под моими ногами засияли серебром. М-мать, "муха"... А где одна, там и "гнездо" с "личинками"... И хорошо, если не вылупились...

Дальше я действовала очень быстро. "Мухи" — слабая нечисть, но она легко отказывается от тела, вселяется в людей и откладывает в них "личинки" новых сущностей. А тут — сразу двое и без защиты, чёрт бы побрал мою "терапию"... Рассыпая искры, я обежала обелиски, замыкая "памятник" в кольцо пламени. Там, среди трещин "постамента", я и увидела свечение, но спящую нечисть символы сразу не опознали. Взлетев по ступенькам плит, я обхватила обелиск, и он вспыхнул жёлтым. И тварь заверещала пронзительно и тонко где-то под моими ногами.

Огонь объял "памятник", заплясал на плитах "постамента". Руки выкручивало болью, но я терпела. Прислушивалась. Смотрела. И заметила. Лимонно-зелёная тень прорывалась сквозь пламя внизу. К людям. И Стёпа, будь он неладен, опять решил помочь. Рассмотрел, глазастый, выскочил из-под елки и что-то крикнул. И "муха" обошла кольцо пламени — распалась на лоскуты, дымом поднялась в воздух, почуяв человека — и нужную оболочку. И я на выдохе одним прыжком перелетела через огонь и подмяла под себя сгусток туманного света. "Личинка". Слабая, сонная, но... Студенистая, как густой кисель, липкая, почти телесная, гадина...

Пробив подобие тела правым кулаком, левой рукой я вцепилась в землю, из последних сил поднимая стену пламени. Через метр перелетишь, через два — силёнок не хватит... "Муха" истошно завизжала, задергалась, а я через не могу напитывала ее уже своей "целительской" тьмой, быстро формируя физическое тело. И сжигая. Дотла, чтобы ничего не осталось, чтобы каждую клетку, каждую молекулу, каждый атом — в мёртвый пепел... Ибо и клочок мёртвой "мухи" способен стать будущей "личинкой", и пройдет мимо человек, наступит...

Огонь на земле догорал серебристо-чёрным. Спалив тварь, я оглянулась на подсказывающие символы. Погасли. "Памятник" — тоже, лишь на "постаменте" мерцали последние искры. Сила в перчатках кончилась, и теперь она забирала мою, обращая её в привычно-огненную, но я не спешила их снимать. Через боль быстро начертила новые символы, проверяя, и достала из кармана джинсов порошок, убирая следы. Кажется, всё...

— Мар, тебе помочь? — крикнул Стёпа.

Шатаясь, я встала, запрокинув голову и зажимая кровоточащий нос, побрела к нему. Коллега оказался рядом очень быстро.

— Сними...— прохрипела я, протягивая руки.

Перчатки одна за другой упали в траву. Под ёлкой сонно заворочался "вампир", и опять пронзительно заплакала вдали скрипка, зашумели деревья, заголосили пичуги. И отвратительно завоняло горелым. После суровой драки мир всегда кажется таким... шумным и громким. И почему-то очень большим. Другим.

— Погоди, перевяжу...

— Нет, "жгуты" нет... Я сама себя быстрее вылечу... Спасибо, Стёп.

— Да я-то что... А вот ты крута, — добавил он с восхищением.

Я посмотрела на него мрачно и не стала говорить, что с трудом одолела мелкую и полудохлую нечисть, чья сила лишь в мощной регенерации и быстром размножении через людей. Мало ли, с кем столкнет нас судьба... Пусть верит в меня, как прежде. Глядишь, и во мне веры прибавится... И с неожиданной тоской вспомнила свою работу — родных колдунов-отступников и пыточные. К этому меня готовили, а не мелких "насекомых" в ночи гонять...

Надо срочно найти бабу Зину. Пусть занимается нечистью, она боевая ведьма. Не всё же ей прикидываться больной и воровать у меня амулеты с помощью своего "сердечка". Это всего лишь одна "личинка", а "муха" откладывает их минимум три. Да и матку надо найти. Не удивлюсь, если и этот схрон — давняя западня Ехидны, ведь считается, что "мух" истребили полностью лет сто назад.

— Ты как?

— Через полчаса буду в норме, — я тяжело села на траву у сумки, спрятала перчатки и выпила зелье.

А теперь — медитация. Мало ли, ночь длинная, вдруг кто-то из моих "подопечных" появится... И невольно провела рукой по поясу. Почему я не взяла в расчет окрестности и не расставила там маяки на тьму?.. Вероятно, в мозгу слишком крепко засело давнее утверждение о том, что сила капища, к тому же лишенного защитников, сводит с ума, и последователи Ехидны будут держаться от него подальше, пока не придет время. А оно приходит.

Медитация отняла всего десять минут — Пламя накануне подпитало меня хорошо, и я быстро восполнила потерю крови и исцелила изрезанные руки. И, выходя из транса, услышала содержательнейший диалог.

— Ты что, с ней?.. Она же ведьма! — испуганно шептал "вампир".

— Ну да, ведьма, — охотно подтвердил Стёпа.

— Чёрная ведьма!..

— Ну да, чёрная.

— Ты чё, не понимаешь?.. Ну... ну ведьма же!..

— Ну и что?

За три месяца знакомства со Стёпой я так и не нашла ответа на столь простой вопрос, задаваемый им в самый неожиданный момент. Парень тоже не нашелся. Зато увидел, что я пришла в себя. Издал сдавленный хрип, подхватил плащ, как я юбку, и ломанулся через кусты.

— Эк ты его запугала, — фыркнул коллега и подобрал потерянную "вампиром" пластиковую челюсть. И протянул мне руку.

Долго ли умеючи...

— Больше, — я ухватилась за его ладонь, встала и с силой сжала дрогнувшие пальцы коллеги, — так не делай. Если я сказала сидеть и не высовываться, значит, ты должен сидеть не высовываться.

— Но... — возмутился он.

— Это нечисть, — я смотрела на него в упор и не мигая. — Она подселяется к человеку второй сущностью, обживается и постепенно вытесняет родную душу. Или подчиняет, или убивает, полностью занимая тело. Если бы она успела до тебя добраться... мне пришлось бы тебя убить.

— Зачем?.. — не понял Стёпа. Не понял — и не поверил.

— Затем, что мёртвое тело нечисти ни к чему. И она полетела бы за новым. А я бы погналась за ней и не успела бы тебя вернуть. Я умею, — добавила в ответ на изумленный взгляд, — убивать и возвращать, но я не Господь-бог, чтобы успевать везде и всегда. И возвращать тоже не всегда получается. Это тебе понятно?

Понятно было. А еще было досадно. И обидно. И один аргумент для возражения он нашел:

— Относишься ко мне, как к пятилетнему ребенку... — проворчал недовольно.

— Если бы я относилась тебе как к пятилетнему ребенку, — я отпустила его руку, подняла с земли сумку и украдкой отряхнулась, — то сняла бы штаны и отлупила, и "вампира" бы не постеснялась. У меня в семье так: папа — добрый волшебник, а мама — злая ведьма. Я не сторонник рукоприкладства, но иногда дети иначе не понимают. И ты, похоже, не понимаешь. И скажи спасибо, что ты — не мой сын и лет тебе больше, чем ему. Ещё вопросы, кроме личных?

— Когда в Долину смерти? — его авантюрный нрав требовал подвигов.

— Стёп, тебе машины мало? — я пошла по тропе прочь из парка, попутно собирая растрепавшиеся волосы в привычный пучок.

Если в городе появляются бесы и просыпаются "мухи"... Страшно представить, что творится вблизи капища.

— А я её не помню, — коллега догнал меня и пожал плечами. — Я тот вечер вообще не помню. Я устал после смены и, наверно, задремал. Наверно. Не помню. Помню ночь. Дорогу. И тебя. Всё. И — нет, — он заметил мой косой осуждающий взгляд, — не мало. Склонности к самоубийству я не имею, хотя ты явно думаешь иначе.

Он помолчал и тихо добавил:

— Мар, я хочу помочь. Я многого не знаю, но думать умею. И человека с проблемами вижу сразу. Ты сказала о проклятье, ты кого-то ищешь... Того, кто тебя проклял? Чтобы избавиться от него? Да, от меня как от человека мало толку, но он есть. Первую помощь после драки я тебе точно оказать смогу, и не говори, что она не нужна. Если бы была не нужна... если я был не нужен, ты давно меня послала. Значит, нужен. И могу помочь. Ты из гордости отказываешься или чего-то боишься?

— Нет, я не гордая, — я рассеянно прислушалась к голосам из кустов — "изгоняющее" заклятье спало, и снова люди потянулись к романтике. — Гордостью сыт не будешь. Не хочу опять за минуту собирать из пятидесяти пяти кусков мяса одного живого человека, и ставить каждый кусок на место, и надеяться, что не убью. Сложное целительство — не мой профиль. Боюсь, Стёп. Боюсь, что не успею защитить. Или не смогу собрать.

— Пятьдесят пять кусков? — он улыбнулся. — Звучит... Я буду послушным.

— Нет, не будешь.

— Нет, буду.

Я собралась с мыслями, заготовила логичную речь — о том, почему, как и зачем, но сказать ничего не успела.

— Зануда... — протянул Стёпа выразительно и, явно подражая незабвенному патологоанатому, добавил: — Какая же ты занудная и правильная, Маруся... И так и хочется сделать с тобой что-нибудь неправильное...

Не будь я уставшей и заторможенной после боя... Земля из-под ног исчезла внезапно, сменившись пустотой и какой-то... деревяшкой. Деревяшкой... И ночь стремительно сменилась днём. Строительные леса. Шаткая опора под ногами. Чужой смех. И тело на асфальте — неподвижная сломанная кукла, неестественно вывернутая шея, кровавая корона вокруг спутанных светлых волос... И смех громче. И опора шатается. И семь этажей до асфальта. И шёпот на ухо: "Пойдешь за своей подружкой? Или..."

— Мар, так мы идем в Долину смерти? — весёлый голос из другого мира. Такой знакомый...

Я тряхнула головой, судорожно сжимая... верёвки. Ночь вернулась. И всего-то метра два внизу, под самодельными качелями, которые предприимчивые умельцы сделали регулируемыми. Он меня ещё... пожалел. Гаденыш малолетний...

— Мар?

— Стёп, а у тебя рака легких нет? — угрожать ухмыляющейся роже, нервно поджимая ноги и испуганно цепляясь за веревки, было неудобно, однако... За живое задел. Зря. — Нет? А если найду?

— В смысле найдёшь? — закрепив веревку за вбитый в дерево штырь, коллега отступил, задрал голову и посмотрел на меня с любопытством.

— В прямом, Стёп, найду, — доска скрипела, лохматые верёвки внушали опасение, и страшно хотелось вниз, на землю. И плевать, что узнает. — У любого дара две стороны. Скажи-ка мне, хирург, какая у твоего дара тёмная сторона? Как однажды тебя я собрала, так и разобрать могу — легко и просто, без проблем, на пятьдесят пять кусков. Или на сто. И ты живым останешься, но вот захочешь ли жить? Я не просто ведьма и целитель. Я тёмный целитель. И... опусти меня на землю! Быстро! — и голос дрогнул предательски.

— Высота... — Стёпа вспомнил разговор в "аттракционе" о полётах и метле и разом растерял свой довольный вид. — Мар, извини, забыл!

Земля ткнулась в ноги, но я не спешила покидать качели. Пуще прежнего вцепилась в верёвки и снова... увидела. Тело на асфальте. Как же я виновата... И хруст ломающейся опоры, и свист в ушах...

— Ой, тут занято! — послышалось разочарованное девичье... опять из другого мира. Почти.

— Уже нет, — коллега осторожно отцепил мои дрожащие руки от верёвок и подхватил меня под мышки, ставя на ноги. — Мы уходим. Занимайте.

— Хочу повыше! — обрадовалась девушка. — И раскачай посильнее, не как в прошлый раз!

Мы прошли буквально метров десять, до ближайшей скамьи под зелёным фонарем. У меня тряслись колени, но привычный мир, слава богу, больше никуда не исчезал, и памятные видения спрятались в подсознании... обещая вернуться. Стёпа осторожно усадил меня на скамейку, а сам присел на корточки, выглядя крайне виноватым. И молчание непривычно резануло уши. У нас ведь всегда было, о чём поговорить...

— Прости засранца.

Я поджала губы. Голос почему-то пропал. Со стороны качелей донёсся весёлый визг, и я вдруг почувствовала себя старой. Вымерзающей. Ведьмы быстро взрослеют, но очень поздно старятся, и в сто лет молоды душой и мыслями, как в двадцать-тридцать, но я со своими проклятьями... Нет, чтоб улыбнуться и перевести всё в шутку...

— Мар, ты серьёзно? Насчёт рака и остального?

— А ты нашёл у меня чувство юмора? — отозвалась я язвительно. Зато голос прорезался. Хриплый, каркающий, злой. — Удивительно, как я всю жизнь его не замечала...

— Мне снова извиниться? — с готовностью спросил он, садясь рядом. — Сколько раз?

— Отвали, — проворчала я, откинувшись на спинку скамьи. — Искалечу.

Ухмыльнулся. То ли верил до конца, то ли... Но на душе стало легче. От меня всегда шарахались — по принципу, который моя наставница окрестила как "все люди в чём-то виноваты и боятся наказания". А у наблюдателей и подавно рыльце в пушку. И, подружившись, так легко выболтать случайно собственные тайны... И начальство скажет "фас!", и конец дружбе. Видеть перед собой "пациента", а не приятеля, меня научили быстро. И мужу моему памятник при жизни ставить нужно. А теперь и второй нашелся, кто не сторонился. Но он же не понимал, что...

— Дружба с палачом — прямой путь на костёр. Или на виселицу, — заметила я и пояснила: — Так говорят ведьмы и колдуны о людях моей профессии. Не страшно?

— Палач? Вроде киллера? — Стёпа действительно умел думать, причём хладнокровно, без лишних эмоций и соплей. — Так ты здесь ловишь виноватых? Палачи — они же казнили преступников, а ты... А в чём виноватых? — и заинтересованно посмотрел на меня.

Раз пошла такая пьянка... Я достала из сумки бутылку с водой и разом выпила половину. Протянула коллеге, а он прищурился:

— А не отравлено?

— Не умею с ядами работать, да и не нуждаюсь, — я пожала плечами. — Знаешь, сколько в организме токсинов скапливается? И яды не нужны, если отравить хочешь. Найди "залежи", убей иммунитет, запусти реакцию...

Стёпа понимающе хмыкнул и допил воду.

— В Долине смерти находится древнее капище ведьм, — я вытянула ноги и пошевелила пальцами. Почти не трясутся. — Капище — это место колдовства, жертвоприношений и силы. Колодец, в котором копится мощная магия. Стародавние ведьмы накрыли его "крышкой" — амулетами, чтобы сила не выплескивалась и не вредила окружающим. Я ищу тех, кто эти амулеты украл. Чтобы вернуть "крышку" на место. И отправить воров в тюрьму.

— И своё проклятье снять?

Я глянула на него искоса и тихо попросила:

— А вот сюда не лезь. Пожалуйста.

И снова ощутила себя отвратительно старой, выдохшейся и очень уставшей. Вымерзшей. Мне бы его интереса и энтузиазма... хоть немного. То, что прежде горело и давало силы жить, давно погасло и истлело, оставив лишь усталое отчаяние.

Стёпа достал из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и закурил. Глянул на меня смешливо и картинно затянулся. Я отчего-то улыбнулась. Приятно, когда не боятся. Я так устала от чужого страха...

— В интернатуру, — коллега выпустил из носа тонкие струйки дыма, — меня отправили в один подмосковный городок, без скидок на тёткины связи. Городок мелкий, криминогенный, и на хирургический стол попадал контингент очень специфический. Один раз вора-рецидивиста привезли — восемь ножевых, пять часов его штопали, одну почку удалили... Еле вытащили. Но не об этом, собственно, речь. Перед выпиской он мне сказал: "Ты, травма, дело нужное делаешь, но голодным и нищим сдохнешь при нашей системе. Деньжат срубить захочешь — приходи, научу. Но сам не воруй". Мы, добавил, горазды наступать на одни и те же грабли. И на этом палимся.

Докурил, затушил окурок об урну и закончил:

— Воры сейчас здесь, да? Так есть ли смысл, Мар, бегать за каждым, если они палятся на одном и том же? Не проще ли помахать перед ними тем, что им захочется украсть — и они сами к тебе придут?

— Возможно... — я быстро обдумала мысль. — Дело дельное, но вот чем махать...

— Тебе виднее, — Стёпа потянулся, закинув руки за голову, посмотрел на тёмное небо и спохватился: — А который час? А...

— Ещё час у тебя точно есть. Все спят, в больнице тишь да гладь, — я встала и тоже потянулась.

— А через час?..

— А через час... будет через час, — я подмигнула и поправила сумку. Имею право на небольшую месть, да. — Всё, я домой.

— Но...

Он явно хотел опять напомнить о капище, но совести оказалось больше любопытствующего напора. И напоминания не случилось. Но в выразительных глазах оно читалось. А дети... это такие дети. С отступниками я умела быть жестокой и безжалостной, а вот дети из меня веревки вили. И когда сын просил взять с собой на работу и смотрел вот так же...

— Пойдем, — вздохнула я, зная, что пожалею. И жалея заранее.

— Серьёзно? — удивился коллега.

— К сожалению. Но при двух условиях. Ты, — и я прихватила его за ворот майки, — слушаешься... и повинуешься.

— Да, моя госпожа, — Стёпа скроил смирную рожицу.

— И сводишь Анютку в кино. Сразу после долины.

И мы обязательно оттуда вернемся целыми и невредимыми. Оба. Чтобы там ни пряталось кроме костра для погибших душ.

— Что?.. — такой подлянки коллега явно не ожидал. Аж расстроился.

— То! — я не удержалась от легкого подзатыльника. — Раздолбай. Жениться тебе пора. Глядишь, и мозги на место встанут. Хоть ради девушки перестанешь лезть в сомнительные авантюры со старой сумасшедшей ведьмой.

— Женюсь, — пообещал он проникновенно, потирая шею. — Но...

— Но? — я напряглась.

— Сначала — дело, а потом — хоть свадьбы, хоть похороны. Идёт?

Такой подход мне нравится... Но только касательно долины, не больше. Наверно.

— Идёт. Доброй ночи, Стёп.

— Доброй, Мар.

А вот это вряд ли... Этой ночью я вспомню. О том, как...

Глава 7

Человек, посвятивший себя магии,

должен быть не добр и не зол,

как не добр и не зол наш Мир.

И при этом чуток, переменчив и пластичен,

как сама жизнь.

То есть в идеале колдун

должен быть всяким - одновременно.

Макс Фрай "Тубурская игра"

— Рита! К тебе пришли!

Девочка не реагировала. Сидела, отвернувшись к окну и обняв колени, спрятавшись в глубоком кожаном кресле, — маленькая, незаметная, настороженная.

— Рита, — бас начальника всех наблюдателей, Павла Сергеевича, сочился укоризной, — поздоровайся со своей учительницей.

...и не только. С этой придется и жить, раз своей семьи уже... нет. Эта — так девочка называла про себя учительницу, еще не зная, как она выглядит. Почему-то казалось, что она будет старой, толстой тёткой, противной и в больших очках, пухлой и нудной, с писклявым голосом и отдышкой. Но нет. Эта оказалась другой. Совсем. Очень высокая и худая. И белая. Светлая. Белая-белая прозрачная кожа, белые-белые волосы строгим удлинённым каре. И очень светлые глаза — не то серые, то голубые. Неприятные. Из тех, в которые смотришь, ищешь эмоции, а видишь только себя.

Девочка повернула голову. Учительница, надо же... Косо и быстро посмотришь — кажется, лет двадцать. Но глаза старые. А одета совсем не как учительница. Чёрная майка, приспущенная с плеча, с мелкими красными бабочками диагональной вышивкой, синие джинсы, смешные туфли — черные, а носы белые. Улыбчивая. Приятная. И страшная. Чем-то интуитивным. Палач же, вдруг вспомнилось с содроганием. Эта — палач. Опытный. Потомственный. Наверно, потому и... страшная. Как ночь. Ведь мы не темноты боимся, говорила мама, мы боимся своих страхов, которые просыпаются во мраке вместе с искаженными звуками и образами. И на эту смотришь — и страшно. Не ее боишься. Себя. Того, что внутри...

— ...ждет наказания, — негромко добавила учительница, читая мысли. — Да, это часть силы палача. Все люди в чем-то виноваты, все в глубине души знают, что однажды пробьет час расплаты, и за ними придут. И чем дольше бегают и прячутся, чем дольше ждут, там сильнее и мучительнее страх. И тем сильнее воздействие палача на жертву, — голос у нее был негромкий, певучий. Ужасные вещи говорила, но тихо, нежно, музыкально.

Глава наблюдателей посмотрел на неё искоса и вдруг смутился, отвел глаза быстро. Словно испугался. А учительница улыбнулась:

— Да, все в чём-то виноваты. Но не ты. Тебе нечего бояться. Не ищи себе вины за то, что не сделала. Ещё успеешь закончить начатое. Избавься от вины. Нам долго работать вместе, а страх будет мешать.

Работать... Звучало так по-взрослому. Деловито.

— Меня зовут Элла. А ты, — подойдя, она присела рядом с креслом, — Рита? Знаешь, с некоторых пор имя "Маргарита" стало среди ведьм очень популярным. У нас уже есть несколько в отделе. Одна — Рита, вторая — Марго, третья — Маргарита, четвертая — Маргаритка, она же Цветочек. А еще есть Маргоша. И Ритуля. И, конечно, Маргарита Викторовна, старейшая боевая ведьма. Как насчет... Мары?

— Богиня смерти? — хмыкнул в усы Павел Сергеевич.

— Ну и пусть, — тихо отозвалась девочка.

Мара... Новая жизнь — новое имя. Новая сила. И страх вдруг схлынул, но не внутри спрятался привычно, а вышел скупой слезой.

— Идём, — Элла встала и протянула руку. — Покажу тебе офис, познакомлю с девочками, а потом... Накормить тебя надо да умыть, — добавила с доброй улыбкой.

А девочка зажалась. На тонкой руке учительницы — единственное украшение, серебряное обручальное кольцо. Семья... Элла заметила её тоскливый взгляд и поправила кольцо. Отвела глаза, зажмурилась, будто запрещая своим слезам выходить, и тихо сказала:

— Ты не единственная потерявшая. Ехидна и мою семью забрала. При последней облаве она убила всех моих. Мама, отец, бабушка, сёстры, тётки... Все. Меня тогда в поход не взяли — посчитали маленькой. А на самом деле они просто знали, что не вернутся. Сберегли. Это, — и нервно провернула на пальце кольцо, — всё, что у меня осталось. Не завидуй. У тебя тоже всё будет в своё время, — добавила мягко. — Пойдем?..

И Мара неловко выбралась из кресла, потерла украдкой затекшие ноги. Осталась, в чём привезли от Верховной — грязные джинсы, рваный свитер. И ожоги. Элла их увидела и из улыбчивой снова стала очень страшной.

— Они заплатят, — посмотрела девочке в глаза и повторила: — Заплатят, не сомневайся. Я научу. Наставлю. Пойдём.

И Мара несмело взялась за протянутую руку, сжала прохладные пальцы наставницы.

* * *

Элла была умной. Сильной. Начитанной и всезнающей. Спокойной. Сдержанной. Заботливой. И очень доброй. И так хотелось походить на наставницу во всём... И хотелось, и боялось. Страшно становиться такой же... страшной.

— А у тебя есть Пламя?

— Нет, что ты, Мар. Я обычная ведьма. Знаешь, что мы живем только до ста пятидесяти лет, и умираем на утро, после этого дня рождения? Не все, правда, до него доживают... А Верховные живут на десять лет дольше за счёт Пламени. И оно — сильное, способное управлять всеми сферами через ведьм Круга — есть только у урожденных.

— Но ведь своё тоже можно получить?

— Можно. Слабое, рассчитанное только на одну сферу и неспособное собирать ведьм в Кругу, использовав их мощь. Да, можно. Но только после середины жизни и ценой очень, очень больших стараний. Я ещё маленькая для Пламени.

— А сколько тебе лет?

— Сорок три.

— А не дашь...

Элла засмеялась.

— Да и тебе на вид совсем не тринадцать, а все мои сорок три, если в глаза посмотреть... Отставь прошлое в сторону. На время. Положи его в большой сундук, закрой на все замки и задвинь подальше в чулан. А ключики носи на шее. Чтобы помнить, ради чего учиться. И бороться.

— Я хочу Пламя.

— Хочешь — получишь. Оно тебе пригодится. Добудем, не сомневайся. Правда, говорят, если не родился с ним, то раньше середины жизни — семидесяти пяти лет — оно не сформируется, хоть костьми ляг... Но мы постараемся.

* * *

Мужа Эллы звали Артемием. Он был на полголовы ниже её ростом, но широкий, кряжистый, рыже-русый, с задорным взглядом и аккуратной бородой. Элла говорила, что он носит бороду, скрывая свой юный возраст, а он замечал, что она красится "под седину" для солидности. Они постоянно подшучивали друг над другом и смотрелись братом и сестрой. И, пока шутки не касались Мары, она чувствовала себя лишней.

— Давай, палач, покажи, чему научилась. А? На что ты способна? — подначивал порой Артемий.

— Да я ещё ничего...

— Все вы сначала "я ничего..." А потом приходите... и всё. Эль, а может, хватит на сегодня? Давай выгуляем девчонку, в кино сводим. На ужасы. А? Рискнешь?

— Тём, прекрати. Она ещё ребенок, её не пустят. И я не пущу. Ей такие ужасы предстоят...

— Так пусть готовится. А что до "не пустят"... С вами же менталист. Кому угодно мозги заплету. И с ума сведу, если понадобится. Пойдешь, Маришка?

— С ума? Да.

Засмеялись.

— А вы...

— Ты, Мар. Не выкай, мы же семья.

— Ты... палача не боишься?

— А что такое воздействие палача? Это воззвание к совести. Но, на твоё счастье — и на счастье этой замечательной женщины, — когда я стоял в очереди за наглостью, совесть уже раздали будущим негодяям. И мне повезло родиться без неё. Поэтому — нет! — не боюсь.

— Он лжет, не слушай. Он просто постоянно сбегает от меня в командировки и там размышляет, что сильнее — привычка или страх. Пока сильнее привычка.

— Конечно, у меня же дети.

— У нас.

— Нет, у меня. А у тебя это начинающие колдуны на дрессуре.

Дети у них чудесные. И любовь, а не привычка. И только это Эллу и спасало. Она... вымерзала. Особенно заметно, когда муж уезжал.

— Тебя тоже это ждёт, — говорила Элла негромко. — Сначала мы учимся видеть в живых людях бесчувственных мертвецов, а потом — наоборот. Это проклятье профессии, Мара. Профдеформация. Теряя ощущение чужой боли, мы теряем и себя-человека. Не тяни с семьей. Не жди принца или неземной любви, выходи замуж, когда поймешь, что рядом с мужчиной спокойно, хорошо и надёжно. И не страшно — ему. И деток рожай. Только в семье наше спасение. Только в любви палач способен остаться человеком. Хоть немного.

Она была сильной и гибкой, как ивовый прут. Гнешь-гнешь, и до земли сгибалась, если нужно — если приказывали, но только зазевайся и ослабь хватку, прилетит так, что мало не покажется. И она старалась держаться. Но на морозе дерево промерзает. Трескается. И даже если рядом те, кто укутывает корни и убирает с кроны лишний снег... Природу не победить.

Никому.

* * *

— Он... он шевельнулся!

— Да, но это всего лишь мышечная память мёртвого организма. Не бойся, Мар. Погоди-ка... Вы что вчера с Тёмой всю ночь смотрели? Поди каких-нибудь "Ходячих мертвецов"? Ну, я ему... Забудь про американских зомби. Наши, русские, другие.

— К-какие?..

— Набрасываться и убивать они точно не будут. Даже если прикажешь. Да и приказать-то не сможешь. Мозг мертв и не примет твои сигналы-слова. Но управлять мертвым организмом сможешь, как кукловод куклой. И для этого мы здесь. Учиться.

— З-зачем?

— Мало ли... Попугать непутевую молодежь. Вещи тяжелые принести. От заклятья, как щитом, закрыться. А чтобы драться мёртвым, нужно самой владеть приёмами боя. И защищать тебя труп будет по принципу "человек — отражение в зеркале", что ты сделаешь, то и он. Это неудобно, но может пригодиться.

— А скольких ты... поднять сможешь? Ну... сразу?

— Единовременно. Это называется "единовременно". Поднять — десятерых. Чтобы стояли и на ветру качались. А вот управлять — максимум тремя.

— А...

— Моя мать поднимала с полсотни, а управляла двадцатью. А бабушка могла поднять целое городское кладбище и спустить на врагов всех. Но ей было сто сорок, когда... Это высший пилотаж, Мар. К тому же бабуля... специализировалась именно на мёртвых организмах. А мы больше работаем с живыми. Мама моя так хотела. Мечтала, что сможет вырастить из меня целителя и прервать проклятье рода. Пока не получается.

— Какое проклятье?

— У нас нет выбора. Мы — древний род палачей. Заложники сферы жизни. Когда-то моя прапрапра подписала кабальный договор с наблюдателями: они берегут и защищают наш род от охоты на ведьм, а она и её потомки служат палачами. До скончания времён. А когда кровь пропитывается одной и той же силой, выбор исчезает. У всех юных ведьм есть Ночь выбора и три-четыре сферы силы, из которых можно, собственно, выбрать. Но не у меня. И не у моих детей. Мы обречены рождаться палачами и рожать палачей.

— А я?

— Ты — тоже потомственный палач. Не знала? Да, ты из потухшего рода, первая ведьма за восемь поколений. Но твоя прапрапра тоже была палачом, иначе Ехидна не смогла бы так легко привить тебе насильно тёмное целительство. Я потом покажу твое генеалогическое древо. Ты из тёмного рода, не сомневайся. Однако у твоих детей будет выбор. Будет, обязательно.

— Значит, и меня... по договору защищали?

Долгая-долгая пауза, и виноватое:

— Прости, детка. Должны были защитить. Не по договору, но... За тобой присматривали с самого рождения. В тебе ощущалась сила, и твои родители знали... Но не уберегли. Подозревали, что Ехидна тоже следит за такими, как ты — из потухших родов. Урожденных ведьм защищает Круг, нас — наблюдатели, а вы... Ведьма, что следила за тобой, исчезла бесследно за сутки до появления Ехидны. А у нас не нашлось свободного человека, и пришлось просить Круг. И вот, — Элла осторожно коснулась ожога, — к чему это привело... Прости.

Мара ничего не ответила. Только снова посмотрела на своего окоченевшего "пациента".

— И как его поднять?

— Поднимать ещё рано. А вот пытать — пора.

— Мёртвого?! Он же...

— Ничего не чувствует. Да. Привыкай... именно к этому. Так должно быть... всегда.

* * *

— У меня не получается... Почему у меня никогда ничего не получается, как надо?..

Элла хмуро смотрела на свою ученицу и не решалась объяснить. Рассказать то, что ей поведала специалист по древним проклятьям. Потому что ожоги-кандалы нарушали энергетический обмен. И потому что они были не только маяком и порталом в тело. Они были и односторонним каналом. И Ехидна пила из девочки силу, как сок из стакана через трубочку. И магическую силу пила, и жизнь.

— Почему, Эля?..

— Надо больше тренироваться. Ты плохо оцениваешь собственные ресурсы и не понимаешь, сколько в тебе силы. Ни в целом — как в ведьме, ни на данный момент — для одного заклятья. Не чувствуешь её. Пока закончим с пытками. Будем учиться медитировать. Восстанавливать ресурсы и ощущать силу.

Только вряд ли это поможет, предупреждали специалисты. Если Ехидна не опомнится и не найдет себе другой источник жизни, она высосет из Мары все силы до того, как. И убьёт. А может, специально высасывает. Поняла, что сглупила, выбрав слабую ведьму, без поддержки рода и перспективы Пламени. А Пламя ей необходимо, иначе она сожжёт при переселении слабое и неподходящее тело.

А жертва в кандалах может быть только одна.

Но, добавляла специалист, выплеск из капища не за горами, и новая девочка, даже если Ехидна её найдет, не успеет повзрослеть и набрать нужный уровень силы. Скорее всего, безумная ведьма не понимает, что творит. Забыла, каково это — быть юной и слабой, рехнулась окончательно, умерев. Почти умерев.

Шансы есть всегда, говорила бабуля. Но чтобы их создать, нужно свести в одной конкретной точке очень много случайностей и приложить массу усилий.

— Не вешай нос, поняла? Работай.

* * *

— Куда мы идём?

— На Тропу палачей. Я хочу познакомить тебя со своей семьёй.

Штаб-квартира наблюдателей находилась за городом, в бывшем здании старинного санатория, в окружении огромного парка. И из-под осенне-золотистых берёз на них смотрели...

— Что это?..

— Иллюзии. Мороки. У нас одно время работал парень-иллюзионист. Из другого округа, но он там что-то натворил, и его сослали сюда. Думаю, спрятали — видать, кому-то влиятельному на хвост наступил. Но парень сильный, талантливый, такими не разбрасываются. Он и создал тропу. По памяти. Маму и бабушку — по моей памяти, остальных — по фото и рисункам. Иллюзионисты умеют выворачивать память наизнанку, считывать образы и воплощать их. Обещал, что эти иллюзии будут вечными. Я прихожу сюда, когда... Иногда.

Приятная белокурая женщина встала с усыпанной рыжей листвой чугунной скамьи, улыбнулась, коснулась дрогнувшей щеки Эллы. И наставница замерла, впитывая прикосновение. Иллюзорное, но такое... настоящее.

— Как ты можешь?.. — тихо спросила Мара. — Как ты можешь жить так... спокойно? И не мстить?

— А кто тебе сказал, что я живу спокойно? — впервые со времени их знакомства в невозмутимом голосе Эллы появилось нечто похожее на раздражение. Злость. Неприязнь. И взгляд стал страшным. Леденяще-жутким. — С чего ты это взяла? Думаешь, легко сидеть здесь и учить тебя, когда эти монстры живут и чувствуют себя чудесно? В безопасности?

Девочка отшатнулась. Нет, не девочка. Уже не ребёнок. Ей двадцать. И парень появился. А внутри — всё тот же маленький, колючий и испуганный ежонок, готовый ощетиниться и забиться в угол. И зашипеть, отбиваясь из последних сил. Но повода не было. Не давали. Приучали и приручали.

Элла отвернулась и устремилась по осенней тропе вперёд, мимо встающих ей навстречу женщин. Прямая, точно палку проглотила, распахнутый черный плащ взвивается крыльями, отросшие волосы путаются в порывах влажного ветра, под низкими каблуками сапог хрустят, ломаясь, листья и тонкие ветки.

У последней фигуры она остановилась, поджидая ученицу.

— Это, — сказала она почти спокойно, — моя прародительница. Елизавета Петровна. Нет, не императрица, — даже улыбнуться смогла. — И родилась намного раньше.

На женщине было странное одеяние — длинная светлая рубаха до пят, вышитая красным по вороту, плетёный пояс. Светло-русые волосы свободно распущены. Лицо... неприятное. Нос крючком, глаза серо-голубые, колючие. Такие же невозможно светлые и отражающие свет, как у Эллы.

— Она приходит ко мне с тех пор, как я лишилась наставниц. И учит, — Элла задумчиво смотрела на свою прародительницу, а та отвечала ей нечитаемым взглядом. — Это древний дар силы палачей — за недоученными присматривают предки. Передают знания рода. Не всё, конечно, рассказывает, знает, что у нас есть запреты на некоторые умения... И на первом же уроке она сказала то, что говорили мне и бабушка, и мама: палач не имеет права на месть. Палач рождается, чтобы наказывать. Карать. Казнить. Но не мстить.

— Какая разница, если?.. — возмутилась Мара.

— Большая. Очень большая. На палача всегда работает команда. Одни вынюхивают и высматривают, вторые ведут по следу, третьи собирают информацию и улики... И пока вина не доказана — за исключением явных случаев вроде Ехидны, — палач ждёт и не вмешивается.

— Но...

— Пойми одно, Мара, — Элла внушительно посмотрела на неё сверху вниз, — если, например, ты сейчас сорвешься и побежишь искать Ехидну... Сначала ты, вероятно, будешь следить, расспрашивать, высматривать, собирать слухи. А потом вспомнишь, — и её пальцы легко коснулись локтя с ожогом, — что твое время уходит. Безвозвратно. И его всё меньше и меньше, а Ехидна всё ближе и ближе. И сорвёшься. И бросишь проверять сведения, и начнешь пытать каждого, кому знакомо имя ведьмы. И очень быстро станешь невосприимчивой к чужой боли, забудешь о том, что мучаешь живых. И пытать, вспоминая прошлое, будешь так, что... И превратишься в чудовище. В одного из тех, за кем охотишься. И тогда уже за тобой пошлют палача. Меня. И не сведения вытянуть, а убить, как бешеную собаку.

Она помолчала, снова посмотрела на прародительницу и тихо повторила:

— Палач не имеет права на месть. Только на наказание. Когда придёт время. Я терплю и жду. И ты будешь терпеть. Ещё год-другой... и мы выйдем на охоту. Вместе. А до тех пор — терпи.

* * *

— Мара, вернись!

Шаткие деревянные панели скрипят под торопливыми шагами. Она боится высоты. Наставница боится высоты с пеленок, и только там от неё можно спрятаться, чтобы...

— Мара!..

— Отстань!..

Самое высокое здание в городе — всего-то девятиэтажка, но... должно хватить. Планки и балки квадратом, грубые лестницы между ними... Утром рабочие здесь конопатили швы, говорили, крыша проваливается и не выдержит, если спускаться альпинистами сверху... Очень удобно. Шестой этаж...

— Мара! — отчаянный крик и скрип ступеней.

— Не хочу!.. Я так больше не хочу!

— До выплеска осталось всего-то пять лет! Слышишь? Пять жалких лет! Всего ничего!.. Мара!.. Ты сдаешься после стольких лет работы?.. Сейчас?.. Когда осталось...

— Не могу!.. — восьмой этаж. — Не могу, Эля! Она жрёт меня! Приходит каждую ночь и мучает!.. Это не твоя добрая бабка! Это... чудовище! Я каждое утро боюсь не проснуться! Хватит!..

— Ты справишься!

— Ты каждый раз это говоришь, а я не справляюсь! Каждый раз не справляюсь!

— Мы же столько сделали...

— Нет, не мы! Ты! Ты — потомственная, сильная! А я... я слабая! Мёртвая! Я слышала, что другие говорят!.. Что ты в пятнадцать лет умела делать то, что у меня не получается до сих пор!.. И Ехидна мною питается, и род... мёртв. Эта прапрапра убила его! И меня!

— Неправда! У неё не было выбора! Как и у моих — договор или смерть! Она выбрала свободу и смерть, вывернулась наизнанку, заняла у своих потомков силу, чтобы сохранить твой род свободным! Да, без силы на время! Но свободным! Я же тебе говорила!..

— А что толку с этих разговоров? Достали!

— Мара!..

— Хватит! Хватит сказок, Эля. Они красивые. Но лживые. Насквозь. Я мертва. И умерла не тогда, когда Ехидна меня пометила. А при рождении. Как ведьма я пуста и бесполезна. Да, ты говорила, что источник однажды проснется — родовой источник, который делает тебя такой сильной. Я помню. Но уже не верю. Одна лишь ведьма в роду — прародительница потом перерыв на семь поколений. Не держи за дуру. Нет у меня источника. И сил уже нет. Никаких. Она меня убивает. Не мучай. Отпусти. Я... я так устала... Устала заставлять себя быть сильной. Отпусти. Пожалуйста...

— Ты не умрёшь, — она смотрела с лестницы между пятым и шестым. Дрожащая без пальто на ледяном ветру. Но не от страха. — Я не позволю. Ты выживешь. И победишь.

— И как же ты меня спасешь? — Мара улыбнулась и опасно качнулась на краю деревянного помоста.

— Убью, — пояснила наставница спокойно. — Да, иногда единственный способ спасти человека — убить его. Мы с тобой не целители, но тоже кое-что умеем. Помнишь, что я говорила про особенности тёмного целительства? Трещину в ребре от чужого удара нам не вылечить, но если мы доломаем это ребро по трещине, то вылечим. Уже как свою травму.

Элла с опаской глянула вниз и протянула:

— Если упадешь, сломаешь позвоночник и с десяток других не столь полезных костей. Разобьёшь голову. Но останешься жива. Прыгай. Я сломаю тебе в полете всё необходимое, порву мышцы и сосуды, отшибу органы. И убью. Успею, не сомневайся. И верну потом, и исцелю. И так всыплю... идиотка малолетняя! И не посмотрю, что уже выросла! Давай! Прыгай!

Тени внизу. Обе целительницы вздрогнули и одновременно сосчитали удары чужих сердец.

— На метлу, живо! — прошипела наставница. — И чтобы духу твоего здесь...

— А кто это у нас тут такой важный и без охраны?

Мара остолбенела, глядя на двух подлетевших ведьм, а Элла хладнокровно закатала левый рукав платья, сжала ладонь в кулак, и в воздухе замерцали чёрные искры разгоревшегося "угля".

— Убьём подружку и заберём девчонку? — предложила одна.

— Да, пора. Она уже почти вошла в нужный возраст, — кивнула вторая. — Остальное сами дотренер...

Элла ударила искристым смерчем, и ведьма, запнувшись, крутанулась в воздухе и страшно захрипела. И безвольным кулем перемолотых костей и порванных мышц рухнула наземь.

— Не жалко дуру, — скривилась вторая, и следующий чёрный смерч лишь содрал с ведьмы личину.

Сморщенная кожа закружила в воздухе согревшими хлопьями, обнажая истинную суть. Длинные красно-рыжие кудри, живыми змеями шевелящиеся на ветру, неприятное курносое лицо, усыпанное веснушками. Слишком молодое. Слишком...

Элла беспомощно выругалась.

— Узнала, — рассмеялась Муза. — А раз знаешь меня, почему без защитных амулетов? Нет, тебе до моего сердца не добраться, палач. Не доросла. Маленькая ещё. А вот мне до твоей души — по прямой дорожке и без препятствий...

И наставница замерла соляным столбом, глаза помертвели.

— Шагай, — ласково улыбнулась ведьма. — Сильная девочка, но тело так слабо, и в душе от него столько боли... Жаль, что ты не с нами. Не сопротивляйся. Один шажок вниз... Умничка.

Крик Мары сухим комком застрял в горле, ладони до боли сжали грубые перила.

...строительные леса. Шаткая опора под ногами. Чужой смех. И тело на асфальте — неподвижная сломанная кукла, неестественно вывернутая шея, кровавая корона вокруг спутанных светлых волос. И смех громче. И опора шатается. И семь этажей до асфальта. И шепот на ухо: "Пойдешь за своей подружкой? Или...". И длинные пальцы, липкими щупальцами обхватившие дрожащий подбородок.

— ...или поиграем немного, а? Ехидна подождёт. Она привыкла тебя ждать. А я проверю, то ли ей достанется, нужное ли, сильное ли. А потом заберу тебя. Ты выживешь и быстро вылечишься сама. А она меня отблагодарит, да так отблагодарит...

В душе враз всё вымерзло. Ни чувств, ни эмоций — мёртвая пустошь. Муза приблизилась, вглядываясь внимательно и жадно, высматривая что-то своё. И, обнаружив, хмыкнула одобрительно.

— Источник. Знаешь, Ехидна была уверена, что его нет. А я вижу. Дух твоей прародительницы рядом и пытается помочь. И однажды у него получится. Я помогу. Проведу вас друг другу. Это просто. Просто послушайся меня.

И, отстранившись, протянула руку:

— Забирайся. Тебе давно пора вернуться в свою семью. Мы заждались, Маргош.

Семья... Перед внутренним вздором вдруг встали родители — то, что от них осталось после нападения Ехидны. И улыбающаяся Элла. И Артемий. И муж. И... Чувства взорвались вулканом, злость и ненависть хлынули раскаленной лавой, сминая ледяное безразличие. Убью...

— Оу! — Муза отшатнулась, вильнула ковром-"метлой", уходя от сгустка чёрного пламени. Нет, Пламени. — Поздравляю, дорогая! Первая вспышка! Но не огорчайся, если она будет последней. Мала ещё, но потенциал... — и восхищенно цокнула языком. — И, раз не хочешь по-хорошему...

Окровавленное тело наставницы шевельнулось, приподнялось, неуверенно опираясь на сломанную в запястье левую руку. Она была жива — сердце билось, но состояние костей... И Маре вспомнилось, для чего ведьмам ломали руки — и пальцы, по каждому суставу. Чтобы создать...

— Посмотрим, кто кого, — хихикнула ведьма. — Знаешь, сколько в ней неприязни к тебе? Сколько она скрывала её, копила, утрамбовывала... Осталось лишь выпустить скрытый поток и направить его в нужное русло, — и улыбнулась добродушно: — Скажи, как устанешь. Я добью её и заберу тебя с собой. Не хочешь пожалеть свою подружку? Нет? Как знаешь. Вставай!

И она встала. И повернусь, оскалившись. Улыбнулась кроваво.

— Элла!..

* * *

Я проснулась в холодном поту. Скатилась с дивана и устремилась к балкону. Выскочила на свежий воздух и замерла, судорожно вцепившись в перила. В небе сгустились тучи, в ветвях выл, срывая яблоневые лепестки, влажный ветер, из-за туманных холмов выползал мглисто-сизый рассвет. Я до боли в глазах всматривалась вдаль, дыша мелко и часто, унимая дрожь.

Элла...

Я заставила себя забыть. Имя. Лицо. Личность. Ведьму.

Элла...

И с тех пор боюсь высоты. До дрожи и истеричного срыва.

Элла.

Учительница, подруга, сестра... Да, была неприязнь, но наставница, не скрываясь, объяснила причину. И когда обучение закончилось, и она занялась желанным делом...

Я выдохнула и тихо, сипло позвала, пробуя имя на вкус, вспоминая его звучание. Словно она могла меня услышать... и простить:

— Эля...

Я обещала не мстить. Но карать буду так, что месть покажется дружескими объятьями.

И за тебя - тоже.

Отвернувшись от грозового неба, я взялась за балконную дверь, но, услышав тихий трезвон, замерла. Опустила взгляд и криво улыбнулась. В углу обнаружилась скромная серая авоська. Наверняка с нужными зельями и всякой полезной, по мнению начальства, мелочью.

Без Эллы... но не одна.

Сверкнула молния, перекликаясь с далёким громом, и спящий город накрыл прозрачной пеленой первый в этом году дождь.

До выплеска осталось восемь дней, считая этот. До выплеска и возращения Ехидны. И нашей схватки. И моей жизни. Или смерти. Как повезет.

Или...

Часть 2: Охота за призраками

Глава 1

Каждое мгновение каждого дня

отмечено собственной магией.

Энтони Дорр "Собиратель ракушек"

Сидя у сундука, я перебирала своё магическое богатство и размышляла о словах Стёпки — о приманках. И о коллеге. Будь в нём хоть капля силы... но её не было. Ни в нём, ни в его родне. Да, припомнив слова Циклопа и прислушавшись к паранойе, я просканировала Стёпу вдоль и поперек. И вздохнула с облегчением. Никаких связей с магическим миром — ни у него, ни в его родне. Такое не подделать. Спрятать, как и силу, можно, но подделать — нет. У меня вот... хорошо спрятано. За "ширмой". Посмотрит кто-нибудь глазастый — а вместо семейной женщины с детьми обрезанные нити рода, пустой источник и туман в прошлом. А у Стёпки там такая... семейная мафия. Чистый. Никаких Сфинксов или Фениксов.

Западня и приманка...

Я невольно коснулась другой пары перчаток с чужой силой. И "мухи". Не будь у меня полезных артефактов, чёрта с два я прибила бы "личинку". А матка-то должна быть где-то рядом. Вероятно, в больнице. Надо сводить беса на экскурсию. Спящую в чужом теле "муху" распознать сложно, но можно. На худой конец поеду к отцу Фёдору, раз начальник с заклинателями не шевелится. Эту тварь опасно оставлять в городе. Не ровен час, матка очнётся, а "яйца" она откладывает быстро, часто и много. Полчища "мух" могут за пару дней наводнить город. И всё.

Перчатки легли на дно рюкзака, и я задумчиво повертела в руках новое "сонное царство". Почему "личинка" оказалась без тела? Матка сил дала мало, не сумела подселиться?.. И вздохнула. Ладно, во тьму эту нечисть... Никогда её не понимала и работать с этой дрянью не умела, лишь по личному приказу начальника иногда занималась. То ли дело мои замечательные колдуны...

И, кстати, о... Сунув в рюкзачок склянку с зельем, я прислушалась к ощущениям и с удивлением констатировала... зов. Кто-то, умирая, звал на помощь целителя. И находился умирающий рядом со мной. Я выскочила из квартиры, в чем была — тапки, длинный халат поверх ночнушки. Быстро сбежала по ступенькам вниз и нос к носу столкнулась с колдуном. Невысокий, щуплый и очень молодой, он стоял, скособочившись и держась за грудь, привалившись к стене.

— Палач?.. — бесцветные глаза смотрели и не видели, на губах запеклась кровавая корка.

— "Гадюка"... — опознала я сходу.

Вот и ещё один слитый...

— П-помоги... — сипло, на грани слышимости. — От...благо...дарю.

— Чем? — я быстро разжигала Пламя. — Я могу помочь только одним. Тебе. Сейчас.

Обычно я не позволяла себе панибратства даже по отношению к врагам — воспитание. Но колдун казался мальчишкой — юным... и приговорённым. Судя по состоянию внутренних органов, мой ровесник... И, кажется, я его видела. У наблюдателей. Перебежчик? Надо бы уточнить. Не "умирал" ли часом этот персонаж, не "хоронили" ли его там же, где сейчас не хватает древних костей для колдовского костра?.. Похоже, банда Ехидны успела обзавестись жертвенным "курятником", и знал ли об этом начальник? Вопрос.

— За тем и пришел, — он неприятно осклабился и со стоном распрямил руку. На тонких скрюченных пальцах качнулась подвеска с очень знакомым камнем.

— Взятка? — я лихорадочно работала, замедляя обменные процессы и забирая боль, но даже если доживет до целителей... вряд ли выживет.

— Месть, — с бескровного лица не сходил оскал. — Возьми. Нет больше Гидры. И Фавна. Бери!..

Я успела подхватить и амулет, и колдуна. Заставила непослушное тело подняться наверх, на один этаж, закрыла дверь и уложила его на пол в коридоре. Он едва дышал. Невидящие глаза затянуло желтоватой пленкой. Щуплое тело парализованно застыло в позе перевернутого на спину жука. Я отправила вызов своим и села рядом с колдуном.

— Зачем же тебя к этим нелюдям понесло, парень?

Красивый. Узкое породистое лицо, сейчас мелово-белое и неопрятно небритое, каштановые волны блестящих волос, нос горбинкой.

— Жить хотел... вечно, — неожиданно отозвался Фавн. Хрипло, еле слышно. И зашёлся кровавым кашлем.

Я только головой качнула. Странные люди... Убегают от одного, чтобы прийти к нему же. Длинным и кружным путем, в обход, с другой стороны, но... Вечность — это и есть смерть. Смерть души в безвременье и безнаказанности.

— Как ты меня нашел?

— А ты не больно-то... таишься, — колдун едва шевелил губами. — Мы давно знали... и обходили. Ты же... палач. За тобой страх — шлейфом... никакой личиной... не скрыть. Слушай, — сиплый голос вдруг обрел силу. Как всегда перед... — Слушай... Марга...рита. Хочешь... жить?

Я промолчала. Глупый вопрос.

— К тебе... даже за амулетами... никто не пойдет. Ты ведь будешь... защищаться. И убивать. А они... не смогут. Побоятся тебе... навредить. Ехидна же вернётся... не пощадит. Придумай... кому отдать... амулеты. К нему... пойдут. А ты... рядом будь. Понимаешь?..

Я кивнула. А про себя подумала, что вряд ли. Беззащитным человеком я так не рискну ни за что.

— Входы в гробницы... уже появились, — сипел он. — Я был там... вчера. Путь открыт. Нужны ключи — они же... защитники, чтобы доступ к знаниям... получить. Один камень — одна гробница... и одна сфера силы, но только все вместе... откроют основную, центральную и... самую важную. Ехидна... шкуры сдерёт, если... время пропустят. Ты знаешь.

Да, знаю. Лишь раз в сто пятьдесят лет гробницы открывались для тех, кто хотел знаний. Ехидна среди желающих была первой.

— Они придут... за амулетами, — выдохнул Фавн. — Ты убьёшь.

Этот вариант мне нравится больше. Западня на месте. Спасибо, парень. Очень вовремя.

— А ты — отомстишь, — тихо добавила я. — За подлость и смерть. Рюкзак с костями для костра твой?

— Да. Внизу. Найдешь?

— Конечно.

Он умер со злобной ухмылкой на губах, без судорог и боли. Я закрыла незрячие глаза и обыскала труп. Узкие молодёжные джинсы, яркая рубашка... Символ. Я нашла его на подошве левой туфли. Замысловатое переплетение линий — почти как на ременной пряжке Циклопа. И если Ехидна некоторое время находилась в теле последнего...

Я закатала рукав халата. При внимательном осмотре в ожоговых волдырях замечается похожий знак — будто линии на руке. А мои ожоги — это и клеймо принадлежности, и портал, то есть дверь в тело. Возможно ли, что Ехидна заранее, ещё до встречи со мной много лет назад, создала себе "заготовки"? Или это её приспешники постарались? И в душе шевельнулась сумасшедшая надежда. Краткосрочные "заготовки", в отличие от меня, но...

"Ключ к оковам", — сказала прародительница. Надо только найти... всех. Ехидна не может долго находиться в чужом теле — срастётся с ним, не отрежешь, и ей придется навсегда остаться лишь второй душой.

За моими плечами развернулись невидимые крылья.

Нужно найти всех меченых и подкараулить момент смены ведьмой оболочки... И всё. Убью одно тело, но две души. Или уничтожить меченых, чтобы осталась только я. Главное — успеть до выплеска, иначе она напитается силой до материальности, а в открытом бою мне её не одолеть. Убьёт душу и заберёт тело. До выплеска не рискнет — моё тело, и я в нём сильнее, а вот после...

Однако — почему мужчины? Да, двое — не показатель, но уже повод задуматься. С их силой не срастется, в отличие от ведьмовской, и она же лучше маскирует?.. Догадки без опоры... И этот символ — я снова провела рукой над туфлей — не фонил, в отличие от того, что был у Циклопа. Не успела воспользоваться? Или, наоборот, уже использовала? Плохо. Плохо, что они не ощущались и оставались незамеченными — в любом случае. Крылышки слегка поникли, однако... Это ключ. Лучше, чем ничего.

Встав, я запахнулась в халат и снова спустилась на первый этаж, деликатно оставляя наблюдательскому "курьеру" одиночество для работы. Эти парни часто стеснялись своей должности, хотя, на мой взгляд, они выполняли крайне важную работу. Рюкзак — небольшой спортивный "мешок" — нашелся в тамбуре, под детской коляской, и я сразу ощутила силу древних костей. Опять соседи будут голосить про "Маргариту Владимировну"... Или пожалею их и уничтожу кости в долине, вместе с костром.

Я вытащила рюкзак из-под коляски, осмотрела его и невольно нахмурилась. Из бокового сетчатого кармана выглядывал крупный, снежно-белый цветок орхидеи. Светло-оранжевые в красную крапинку тычинки-"клыки", увядающие края помятых лепестков, жёсткий серо-зеленый стебель. И в памяти шевельнулось давно забытое воспоминание — где-то я уже видела этот сорт орхидей, где-то... Подсказка? Или всё проще — усопший колдун был сентиментально неравнодушен к экзотическим цветам?

Когда я вернулась в квартиру, тело уже забрали. Вместо него на полу лежал плотный конверт без адреса. Я вскрыла его и достала три записки. На первой — ФИО пары прибывшей в город заклинателей. Пока — первой, уточнял начальник. На втором — план расположения холмов-гробниц, который я и так знала, и два крестика с восклицательными знаками, о содержании которых я понятия не имела. Один, вероятно, горящий костер, а второй?.. От третьей записки в предвкушении задрожали руки. Адреса. Два городских, один — деревенский, в близлежащем селе Старый Погост.

Я убрала записки в конверт и улыбнулась. Немного отпустило напряжение от крайне ответственного и опасного одиночества. Наблюдатели наконец зашевелились. Вернее, они всегда шевелились, я не работала в одиночку никогда, кроме как здесь... Но активность проявили очень вовремя. И, кстати, мне тоже пора шевелиться. Кофе, завтрак — и в поля, то есть в холмы. Стёпка проснулся и вот-вот позвонит, требуя обещанную долину.

Включив плитку и насыпав в турку кофе, я снова мысленно перебрала прозвища всех оставшихся последователей Ехидны. А осталось их теперь, если верить Фавну, четырнадцать (молодой и наивный "курятник" — не в счет). Из них у девяти человек защитники, у пяти — допустим — порталы для Ехидны. А дней до выплеска осталось восемь. Больше суток она в чужом теле не сидит — опасно, значит, должны быть еще те, кто послужит телом. Кто?..

Кофе, вскипев, выплеснулось на конфорку, и я невольно вздрогнула. Ах, да, у Циклопа и амулет был, и символ. Хватает. "Порталы" на стороне можно не искать, но вот забывать о них не стоит. Кто их, сволочей изворотливых, знает...

Вымыв печку, я переложила со сковородки на тарелку остывший омлет с сосисками и села за стол. Аппетита нет, но — надо. Кофе пошел лучше второпях проглоченного завтрака, и я снова задумалась. "Поясные" маячки, изготовленные при помощи прародительницы и Пламени, пока молчали, и я в глубине души не очень-то надеялась на их помощь. Вряд ли успею поймать. Почувствую — услышу — найду место, но пока доберусь... Адреса от наблюдателей — куда вернее. И общими усилиями...

Зазвонил телефон.

— Доброе утро, Стёп. Где я? А где мне надо быть? Хорошо, через час буду. Да, дела. Позвоню, если что.

По совету наставницы я быстро выстроила приоритетный план действий. Сначала — заклинатели, познакомиться и рассказать о "мухах". Эту дрянь нужно найти как можно скорее. Потом — холмы, гробницы и ловушки. Капканы на приспешников Ехидны я ставила последние лет десять постоянно и весьма удачно. И "сыр" теперь есть подходящий. Если не сгинут, то конечности отгрызут, вырываясь. А мне много не надо — каплю крови, ощущение живого присутствия и биение сердца. И всё.

А потом, до заката, — в деревню: ночь в холмах — опасна до чрезвычайности, да и рехнуться от избытка сил там недолго. Сходить в селе по известному теперь адресу, познакомиться наконец с отцом Фёдором и разведать обстановку... Переночевать, вероятнее всего. И завтра утром — по городским адресам, как бы не чесались руки метнуться туда немедленно. А лучше — ночью. Тише, спокойнее, привычнее... страшнее.

Допив кофе и сполоснув посуду, я переоделась в джинсы и куртку, обернула шею шарфом, обула кеды, закинула на плечо рюкзак и взяла зонт. Утренний ливень — самое время для прогулки по городу и на природе... Элла любила повторять: всё всегда случается вовремя и идет на пользу, даже если кажется, что против тебя весь мир.

Дождь призрачно шелестел в деревьях и кустарниках, растекался лужицами по разбитым, поросшим травой тротуарам. Низкие светло-серые тучи хмуро нависли над городом, цепляясь за крыши и обещая затяжную сырость. Я неспешно шла по пустой улице к гостинице строго на биение двух новых сердец. Которые приближались ко мне гораздо быстрее. Я припомнила имена. Алексей Валерьевич и Динара Сафиулловна. Самые опытные заклинатели из соседнего округа. Старая гвардия.

Остановившись, я подняла зонт повыше и терпеливо дождалась спешащую парочку. Они едва не прошли мимо, прячась под одним зонтом.

— Динара Сафиулловна?

Заклинательница выглянула из-под зонта и сдержанно поздоровалась. Туманно-серые глаза, седые волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, короткий мышиного цвета плащ и строгие брюки, серебро длинных серёжек. Ее спутник, низкий усатый старичок, добродушно улыбнулся.

— Маргарита, ты ли это? — и крякнул. — Сколько лет, сколько зим... А ведь ничуть не изменилась!

— Добрый день, — я невольно улыбнулась в ответ и сразу перешла к делу: — Здесь "муха".

Заклинатели переглянулись.

— Вчера я сожгла "личинку" на первом городском кладбище, — и махнула рукой, указывая на старую ограду. — Где матка — не знаю.

— Найдем, — Динара Сафиулловна кивнула, поверив мне на слово. Не первый день знакомы, не в первый раз работаем вместе. — Кто старший в городе?

— Тоона, "скорпион". Пишите адрес.

— Я ощущаю беса, — пожилой заклинатель посмотрел на меня внимательно, проницательно прищурив темные глаза. — При тебе?

— Да, — не стала отрицать. — В "сонном царстве". Пока нужен, не отдам.

— С огнём играешь, — он неодобрительно цокнул языком.

— А для чего ж ещё жить? — я пожала плечами.

— Лукавишь, палач, — хмыкнул Алексей Валерьевич. — Что за городом?

— Приеду — расскажу.

Я продиктовала адрес "скорпиошки" и вкратце описала знакомую местную нечисть. Заклинатели выглядели встревоженными. Их ждала очень сложная работа — найти то, что практически невозможно обнаружить. "Мухи" были слабой нечистью с минимумом сил и в спячке не фонили тьмой совершенно. Да и когда просыпались — тоже. А при подселении к человеку опознавались только первые дня три, пока усиленно питались и приживались. А потом... А потом убивали душу человека, меняли под себя тело, плодились и беспрекословно выполняли приказы старшего. И если у банды Ехидны есть старый и сильный бес на привязи, то у нас — у меня особенно — будет очень много ненужных проблем.

Ответив ещё на пару вопросов о "личинке", я продиктовала номер своего телефона, попросила держать в курсе, попрощалась и поспешила на встречу со Стёпой, "вычеркнув" из мысленного плана один пункт и поставив знак вопроса на втором. Да, если "муха" успела подселиться и срастись с телом, я заклинателям понадоблюсь. И перешла к выполнению следующего пункта — к Долине смерти. Хорошо иметь четкий план действий и не тонуть, как недавно, в мутной неизвестности, захлебываясь паникой...

— Стёп, я освободилась. Где? Сейчас подойду.

Разумеется, он у больницы — место встречи изменить нельзя.

Коллега выглядел одновременно и бодрым, и уставшим.

— Вернемся, — сказала я внушительно, забираясь в салон и пристегиваясь, — уложу в спячку на ночь. А отдежуришь потом — на сутки. Нечего выжимать из себя последнее.

— Буду, — заявил он упрямо. — Я, кстати, отпуск взял под это дело. Что? Такие приключения не каждый день случаются. Обойдутся без меня недельку, имею право на отпуск. Я чёрт знает, когда отдыхал в последний раз. Пусть Анатоль Михалыч отрабатывает. Да-да, он хирург и очень квалифицированный. А в морг сбежал, когда я приехал, — типа на пенсию, — и грубовато закончил: — Пошли все на хрен, Мара, я устал. Хочу адреналина, нечисти и волшебства.

И пристегнулся. Сейчас втопит... Я обняла рюкзак и зажмурилась.

— Э, ты и скорости боишься? — Стёпа хмыкнул. — А как же...

— А никак, — отрезала я сипло.

— Ладно, расслабься, — добившись вожделенной долины, он был настроен очень благодушно. — Поедем медленно и печально.

— Не, гони, потерплю. Быстрее приедем — быстрее дела закончим. До заката надо уйти. И не спрашивай, что там после заката творится, но ночью там находиться нельзя. Мне особенно.

— Тёмное колдовство? — коллега открыл окно и закурил. — Расскажешь?

Да, когда одной рукой рулят, второй — курят, а скорость — за сотню... Надо отвлечься. Но осторожно.

— В долине — не только древнее место силы. Еще там находится захоронение стародавних ведьм. Под холмами есть круг подземных гробниц со всем сопутствующим — защитными заклятьями и злобными сторожами. А мёртвых обычно охраняют тоже мёртвые.

— И ваша нежить боится солнца?

— Не солнца. Света. Вернее, видимости. Узнавания. Простые люди не должны знать, что в долине кто-то что-то стережёт. Поэтому днем они и носа не кажут, и мимо пройдешь — не зацепят, пока в святое святых не полезешь. А вот ночью стражи наверняка расползаются по холмам — обновляют ловушки, проверяют защиту. И ночью всё можно. Сломает пьянчуга-авантюрист шею впотьмах — кого это удивит?

— Но ты же ведьма. Неужели свою не пропустят?

— Для "своих" на капище есть и своё время — раз в сто пятьдесят лет охрана уходит в тень и ждёт, когда ведьмы придут... почтить память. На это даётся одна заповедная ночь. В остальное время я — такой же нарушитель границ и покоя стражей, как и всякий любопытный человек.

— А, так время приходит, да? Та самая ночь?

— Да, Стёп, приходит. До неё осталось чуть больше недели.

— Значит, с отпуском я угадал, — довольно заключил он.

Я только вздохнула про себя.

— Что, Мар? Говори, не стесняйся.

— Гадость ты, Стёпка...

— Я?

— Ну, не я же... Я — порядочная ведьма, тихая и скромная женщина...

— А чем докажешь?

Я даже глаза открыла от столь неожиданного вопроса. Врывающийся в салон ветер трепал светлые волосы, в ухе блестела сережка, зеленовато-карие глаза смотрели задорно и нагло. И стремительно убегала вдаль дорога. Мокрый асфальт темнел под редким дождём, сливаясь на горизонте с тучами, проносились мимо низкие и колючие курганные холмы. И почему-то почти не было страшно. Надо — надо! — изживать старые страхи, я боюсь непозволительно многих важных вещей...

— Совсем другое дело, — заметил Стёпа весело. — Знаешь, где границы долины?

Сглотнув, я храбро выглянула в окно.

— Дальше. Нужны холмы в виде рысей, лежащих морда к морде, — это врата.

— Рысей? — повторил он.

— Увидишь, — я высунулась из окна и с удовольствием вдохнула влажный терпкий воздух. Внутри дребезжало привычно-неприятное беспокойство, но я уже не обращала на него внимания. Действительно, пошло оно всё... подальше, я устала. — Раньше за город не выезжал?

— Не, местные так стращали долиной...

— Как именно?

— Не скажу. Всё равно у тебя так не получится.

А вот с этим можно было бы поспорить... если бы я не знала исхода спора. Печального.

— А вдруг? — я прищурилась.

Правда, в "авдругов" я не никогда не верила... "А вдруг" — волшебное ощущение и предвкушение чуда, которого не существует. Чудеса — это удачное стечение обстоятельств, над которыми прежде долго и упорно работаешь. И мне бы только понять направление...

— А не скажу, — повторил коллега.

Я разочарованно поджала губы. Наверно, не зря мои "пациенты" сразу шли в отказ и начинали сопротивляться, вынуждая меня действовать по-плохому. Экономили и моё время, и свое. Не могу я по-хорошему. Карма.

— Стёп, ты так интересуешься миром магии, так в него веришь... почему?

— Манит. Тянет, — он пожал плечами, высматривая впереди "рысь". — Беспокоит. Будоражит. Не каждый день встречаешься с настоящим волшебством.

Я повернулась к нему и мягко сказала:

— Нет, каждый. Вокруг нас полно волшебства, иного, нежели это, — и над моей раскрытой ладонью взвихрились чёрные искры. — Стёп, магия — это просто... вера. Вера в необычное и неподвластное пониманию. А с этой точки зрения магом является любой. И ты, по мнению жителей города, кудесник с волшебными руками. И по моему, кстати, тоже. Да, ты не умеешь того, что умею я, а мне не дано постичь то, что умеешь ты. А ты себя считаешь обычным человеком, врачом, который хорошо знает своё дело и верит в себя, — и повторила, но больше для себя: — Истинная магия рождается в человеке, который знает свои силы и верит в себя. Это творит настоящие чудеса, а не колдовство ведьм.

— Возможно, — отозвался он после паузы. — Но мой мир мне осточертел. И не надейся отвязаться. Я сказал, что хочу помочь, и помогу. Точка, Мар. Кстати, это не "рысь"?

— Она самая, — я сжала руку в кулак, гася искры Пламени, и повернулась, глядя в окно заднего вида. — Приехали.

"Рыси" возвышались над дорогой. Два мордастых холма с "кисточками" на острых ушах и "пятнами" вересковых кустов на боках в напряженных позах лежали друг напротив друга, голова одного повернута к нам, вторая — к долине. Под ними стелились высокие холмы, словно беспорядочное нагромождение ярких подушек, а над их спинами тяжело ворочались грозовые тучи. Между холмами в цветущем лиловом вереске вилась едва заметная тропа.

Стёпа съехал на обочину, затормозил, вылез из машины и уставился на врата.

— Реально "рыси"... А почему не львы?

— Потому что в Сибири они не водятся, — я тоже вышла из машины и нашла голый участок земли, достала из кармана рюкзака ручку и присела.

— То есть ты хочешь сказать...

— Нет, это ты так думаешь, — я быстро чертила в пыли привычные символы. Ни людей, ни магии не ощущалось, но вот опасность... — Живые они или это проказы природы, я не точно знаю. Но сила в них есть.

Ознакомительный фрагмент, без дальнейших прод на СИ.

Целиком роман выложен на литнет, где я публикуюсь под своим настоящим именем. Для заинтересованных: Дарья Гущина, "Ведьмина сила": https://litnet.com/ru/reader/vedmina-sila-b55073?c=446765