Ижорский гамбит Византийца

Люди замолкли. Все знали, что такое договор, но, что такое контракт — не знал никто. В наёмники шли в основном те, кого дома ничто не держало. И кроме как, обращаться с оружием, они ничего не умели. Подобные ватажки слонялись по Европе, в поисках войн и конфликтов, зачастую сражаясь против вчерашних нанимателей чуть ли не на следующий день. В Северной Руси дело обстояло немного иначе. Почти все повольники имели дома и семьи, а походы расценивали как подработку.

— И на какой срок договор? — Раздалось из толпы.

— На год. Кто захочет, сможет продлить. — Пахом выложил перед собой увесистый кошель. Аванс, так сказать.

— А делать что? Свеев бить? — Сеня уже всё решил для себя, просто любопытно было.

— Что прикажут, то и делать. Тут, всё написано. Но раз задан вопрос, отвечу. Для начала отправляемся в Ладогу. Кто-то останется на судне, а кто-то пойдёт в Смоленск, будет караван сопровождать с инструментами, чтобы смерды хлеба больше выращивали. Жрать поди, все любят? — Ильич улыбнулся. — Ой, чуть не забыл, премии ещё будут, но это, по усмотрению воеводы.

— А добыча? Я вот, к примеру, сапоги с немца снял, мне — как раз, а Филин ложку с янтарём нашёл. С этим как быть?

— Всё награб... тьфу, всё найденное, особенно случайно, направляется в казну войска, то есть в общий котёл. Яков, ты вроде раньше приказчиком у Григория Фёдоровича, царство ему небесное, был? Так вот, всё, что нашли — отдавать Якову, он будет казначеем. Половина вырученных кун от продажи трофеев пойдёт на выплату премий, вторая половина отойдёт мне. А если Яков заметит, что утаил кто-то... тогда, не обижайтесь.

Все вопросы были утрясены, отряд Бренко, конечно, нельзя было сравнить с профессионалами-дружинниками, но теперь, можно было не опасаться, что повольники перебегут к другому атаману, прельстившись на очередной поход за наживой. Синица в руке, она пожирнее будет, чем журавль в небе.

Флотилия из набойной ладьи, кнора-переростка и одной шнеки направилась в сторону Ладоги. Теперь у Пахома Ильича в общей сложности было четыре судна, почти сотня людей и огромное желание сделать свою Родину процветающей державой. Оставалось изменить свой статус, из удачливого купца — превратиться в боярина.

* * *

Мы сидели в кабинете, рассматривая карту Руси. Большая часть разделённой на княжества огромной территории лежала в руинах. Безумство удельных князьков разоряло землю похуже нашествия кочевников.

— Каждый желает жить в своём доме за забором, и чем длиннее стена, тем лучше. Не понимают они, Лексей, что можно один на всех забор иметь.

Ильич иногда погружался в размышления, из коих выходило, что все знают, как должно быть, но никто не хочет ничего делать. Что я мог ему ответить, если в моём мире, некогда построенный кровью и потом многих поколений забор Российской империи, вновь поделили, разорвали на куски, и думают, что так будет лучше. Может, это закономерный ход истории, когда империи рушатся, подобно вековым дубам, давая солнце молодой поросли? Но тогда и земля не должна быть единым шаром, а мелкими осколками? Нет, планеты только монолитны. А значит, высшая ступень, то, к чему надо стремиться — в единстве.

— Пахом Ильич, ты знаешь, как сбивается масло? Сначала образуется маленький кусочек, затем он увеличивается, вбирая в себя весь жир, и наконец, от сметаны остаётся только само масло и пахта. Так же и Русь, сейчас сбивает масло. Предки создали из молока сметану, дети должны завершить начатое. — Я обвёл рукой границы, некогда принадлежащие моей Родине.

В четвёртом часу пополудни, ровно на шестой день после Невской битвы, к терему Пахома Ильича прибыли бояре: Сбыслав Якунович и Гаврила Алексич. Раненого Мешу не отпустила жена — когда тот принялся одеваться, наорала на посыльного, что мужа и так раз в полгода видит, когда на носилках приносят. Вместо него, на телеге приехал Микула, привезя с собой Гюнтера. Ильич встретил бояр, проводил в кабинет и предложил немного обождать, пока будет разбираться с доверенным лицом Меши, пообещав представить уважаемым гостям своего друга из Мурманска.

— Хозяин просил кланяться, раны слишком тяжелы, только лежать и может. — Микула улыбнулся, поклонился и стал ждать, что ответит Пахом Ильич.

— Передай, что свейское серебро, очень способствует заживлению ран. Ваня, Ефрем, несите ларец, что слева стоит.

Пока перетаскивали сундучок, Ильич обратил свой взор на телегу, из которой торчали босые ноги с колодкой. Недоумевая, он вопросительно посмотрел на посланца.

— Тут ещё одно дело, Пахом Ильич. Прослышал я, что на реке полон изрядный был захвачен, из свеев, что грамотку везли. Там дружок мой, Снорька. Я его на ладье видел, когда мы лагерем стояли. Может, сменяемся? Моего немца на Снорьку, а?

Микула подошёл к телеге, тычком в бок заставил пленника встать и подвёл его к Ильичу.

— Кто таков? — Спросил Пахом, обращаясь не то к немцу, не то к Микуле.

— Гюнтер Штауфен, — представился пленный.

— Ладно, уважу Мешу. Снорьку своего можешь забрать, он на Готландском дворе, вместе с остальными, только без меня, тебе его не отдадут. Вот что, завтра, к полудню приходи туда, смотри, не опоздай. — Ильич подошёл к сундучку, достал ключик, открыл ларец. — Пересчитывай, потом мне скажешь, сколько насчитал.

Нюрка, втихаря высматривала нового пленника через окошко светлицы. Чем ей приглянулся немец, стоящий в одних портках, было непонятно, но девичье сердце забилось быстрее, а щёки покрылись румянцем.

— Ровно девять десятков. Так я немца тута оставлю? — Микула закрыл сундук, принимая ключик от Пахома.

— Оставляй, Ваня с Ефремом тебя проводят, до завтра. — Ильич подозвал Гюнтера к себе, просто махнув ему рукой, мол, топай, давай. Штауфена заперли в конюшне, оставив ему пару пирогов с вишней.

Стол, накрытый белой скатертью в кабинете, был более чем скромен. В центре стоял похожий на серебро поднос, на котором горкой лежали кусочки пшеничного хлеба с белоснежным сыром и маслиной, нанизанные на короткие обточенные щепки. Возле подноса сиротливо обосновались маленькие тарелочки с нарезанными лимонами, посыпанными сахарным песком. Напротив четырёх мягких кресел гордо возвышались по два бокала: один широкий, в виде кубка и один пузатый, напоминавший бочонок. Фарфоровые тарелки и крохотная вилочка, по одной, на каждого приглашённого. Сбыслав Якунович уже бывал в гостях у Пахома, и теперь, демонстрировал Гавриле Алексичу прелести мягкой софы, удобство кресел и самое главное, показал пальцем на потолок, где замерли лопасти вентилятора.

— Вот эта штука — ветродуй, когда я в прошлый раз здесь был, она крутилась, — просвещал своего друга Сбыслав, — на улице жарень была, хоть голым ходи, а тут, прохладно и свежо.

— Да наверно, юнец на крыше сидел, колесо крутил, тоже мне, чудо. — Ставя под сомнения слова Якуновича, отвечал Гаврила.

— Юнец говоришь, а ну дёрни за верёвочку! — Боярин показал на кончик шнура, который свисал из центра соединения лопастей.

— Тебе надо — ты и дёргай. Лучше скажи, что это за жёлтое такое на столе?

Лимон наполнял приятным ароматом цитрусовых всю комнату, но что это за фрукт, новгородские бояре не знали. Было дело, в город привозили живую обезьяну, выдавая её за жителя далёкой страны, рассказывали о пальме, с которой её сняли, чем она питается и прочее. То есть кое о чём присутствующие слышали, но не видели, так как редкие заморские фрукты, просто не доезжали. Торговые гости, ходившие в Византию, наверняка пробовали их на вкус, однако друзья дальше границы княжества и сопредельных государств носа не высовывали, и посему вынуждены были дожидаться хозяина дома, дабы удовлетворить своё любопытство.

Дверь в кабинет распахнулась и мы вошли с Пахомом Ильичом внутрь, как раз в тот момент, когда гости рассматривали фотографию, царапая ногтем по стеклу, за которым она была спрятана.

— Знакомьтесь, боярин из Мурманска, Алексий Николаевич, мой давнишний друг и компаньон, на свея со мной ходил. — Ильич представил меня гостям, по очереди назвав каждого из присутствующих.

Мы пожали руки, после чего стали усаживаться за стол. Пахом же направился к шкафчику, достал две бутылки без этикеток и торжественно поставил на стол, поглядывая на гостей. В любой компании всегда сыщется заводила; и анекдот расскажет, и тост произнесёт, да и беседу на интересующую всех тему вовремя начнёт. Таким оказался Сбыслав, сумевший парой слов превратить официальный визит в дружеские посиделки.

— Пахомушка, ты лучше скажи, что это на столе жёлтое, как канарейка, это есть хоть можно?

— Енто, хе... лимон называется, мы его опосля попробуем, под коньячок, а пока, — разливая белое сухое вино по бокалам, — угостимся вином. Закусывать вот так.

Хозяин стола взял большим и указательным пальцами канапе за шпажку, ловко отправляя в рот целиком, не откусывая по кусочку. Продемонстрировал окружающим одинокую щепочку и положил её на тарелку.

— Дай ка попробовать. — Гаврила повторил действие за Пахомом. — Хм... здорово придумано. А как щепку проглотишь?

Бутылка опустела через двадцать минут, впрочем, как и поднос с закусками. У гостей стал разыгрываться аппетит, прося чего-нибудь посолиднее. Хозяин дома и сам проголодался, вследствие чего, подошёл к стене, где висела фотография, и нажал на рычажок. Этажом ниже зазвонил колокольчик.

— Звал батюшка? — Ильюша вбежал в кабинет через несколько секунд, после сигнала.

— Сынок, скажи мамке, мы в светлице ужинать будем, пусть накрывает на стол.

— Так это, всё давно... передам батюшка. — Мальчик поклонился отцу и исчез, закрывая за собою дверь.

Сбыслав протянул руку к бутылке с коньяком, налил до края, передал бутыль по кругу и приподнял пузатый бокал: — Предлагаю выпить за город наш родной, Новгород, за победу над супостатом, за... за тебя Пахомушка, сто лет тебе жизни.

Дальнейшее не поддаётся описанию. Глаза боярина вылезли из орбит, потекли слёзы, испарина покрыла лоб.

— Лимончиком, лимончиком скорее закусывай. — Подсказал Пахом.

— Гаврюша, это надо попробовать, это нечто. — Сбыслав попытался встать с кресла и не смог. — Ух, попустило.

Если коньяк не 'палёная дрянь', которой в наших магазинах по данным статистки каждая шестая бутылка, то это — божественный напиток. С каждым годом, после пяти лет выдержки в дубовых бочках, теряя немного в крепости, придавая коньяку более утончённый вкус, он ждёт своего ценителя. Новгородские бояре, впервые в жизни пили алкоголь, крепость которого превышала двадцать градусов, и оценили его по достоинству.

Ужинали уже без вина, к столу присоединились Марфа, как хозяйка дома, Нюра и Илья. Бояре сидели с набитыми ртами, не зная, какой ещё кусок снеди положить себе на тарелку. Кулинарная книга, отпечатанная старославянским шрифтом, но больше замещённая бесчисленными иллюстрациями, прочно укрепилась на кухне, и теперь, Марфа радовала мужа всё новыми блюдами, аналогов которым, ещё не было придумано. Когда есть, стало невмоготу, Илья сбегал в отцовский кабинет и заменил свечи, а Ваня с Ефремом, занесли два сундука с серебром, причитавшиеся боярам. Как только Пахом Ильич был извещён, что подготовка завершена, он пригласил подняться наверх.

— Каждому из вас по сундуку, согласно количеству людей, которые были выставлены в походе. — Ильич указал на ларцы и передал каждому по ключику.

Бояре подошли, оценили своё и подсмотрели за сокровищами друг друга. Блестевшее при свете свечей, гривны, марки и прочие монеты, которые лежали сверху, были специально начищены, и мерцание создавало зрительный эффект, как бы увеличивая объём содержимого. Гаврила немного расстроился и, икая, произнёс:

— Сбыслав, ик... так вот почему ты в Ладоге всех родичей с собой взял... ик.

— А тебе кто мешал? — боярин обнял друга, — Гаврюша, не печалься.

— Полно вам, — Ильич уселся в кресло, приглашая бояр последовать своему примеру, — давайте Лексея послушаем, с предложением он к нам приехал.

Выждав пока все разместятся, я начал речь.

— Многоуважаемые Пахом Ильич, Сбыслав Якунович и Гаврила Алексич. Плохие вести я вам принёс. В этом году в Новгороде может начаться голод. Если сейчас же не предпринимать экстренных мер, ситуация с продовольствием станет катастрофичной уже к концу осени. Вы принимали участие в походе на Ижору, и смогли убедиться в полезности наших затей. — Я указал на сундуки. — Через три дня начинается операция 'Хлеб' и я приглашаю Вас участвовать в ней.

'Да, польза несомненная, за год столько не имею, как там', — подумал Гаврила, глядя на своё серебро.

— Сегодня в полдень, — продолжал я, — князь Великого Новгорода Александр подтвердил своё участие. Вкратце, мы начинаем скупку хлеба по всему княжеству. Если вас это интересует, то я изложу детали операции.

— Ты Лексей, как-то не по-нашему говоришь, скажи, что от нас надо, сколько надо и когда. Всё, что Пахомушка делает, приносит удачу. Я его поддержу, а ты, Гаврюша? — Сбыслав уставился на своего друга, который не мог оторвать глаз от блестящего металла.

— А что я, конечно, с вами, только это, — Гаврила всегда осторожничал, а посему, редко попадал впросак, особенно, когда дело было сопряжено с риском, — людей у меня мало, а гривны есть.

— Ну, раз все согласны, тогда не позднее четверга, необходимо разослать гонцов по деревням и договориться со старостами смердов о продаже всего собранного зерна.

— Постой, так ещё урожай не убран, о чём договариваться, да и не продадут смерды первым встречным своё зерно? — Сбыслав уже протрезвел, но ещё не уловил всей сути.

— Правильно, не продадут, так как у них есть постоянные покупатели и отлаженный рынок сбыта. Но у нас будет указ князя, об обязательной продаже.

— Верно, князь! — Якунович подошёл к столу, взял дольку лимона и сунул себе в рот, — забыл я про него. Только после этого, житья ему в Новгороде не будет, с потрохами сожрут.

— Лексей, — Гаврила тоже съел лимон, — ты хоть представляешь, какую надо иметь казну, чтобы скупить весь хлеб? Думаешь, до тебя не пытались подобное сделать?

Новгородский боярин стал вспоминать все махинации спекулянтов, происходивших в городе за последние двадцать лет. Припомнил даже Ярослава, который устроил в городе голод, а про события десятилетней давности, когда булка хлеба торговалась по восемь кун, а кадь ржи продавали по двадцать гривен, при цене в три, в самое голодное время, даже прослезился. После пошли название хлебных областей с именами махровых спекулянтов, причём по возрастающей, от мелкокалиберных до настоящих монстров и в конце монолога добавил:

— Кстати, — продолжал Гаврила Алексич, — Строгана надо придушить, совсем обнаглел. На пару с Белозёрцами тридцать ладей в прошлом году продал. Но монастырям князь не указ, — уставившись в мою сторону. — Вот если с монахами столковаться.

— Думаю, попытки контроля над рынком были. Предполагаю, что некоторые из них даже вышли удачными, хотя об этом никто и не догадался. Только вот в этом году, хлеба извне не будет, Суздаль еле сможет прокормить себя сам, пошлины введут такие, что не будет смысла вывозить его, Владимирское ополье разорено. Задача не скупить зерно, а затем втридорога перепродать. Цель сохранить хлеб на голодное время. Свои гривны, да ещё с хорошей прибылью мы вернём, сейчас надо пострадать за Новгород, дабы дети наши, зимой лебеду не ели. А монастыри, пусть попытаются скупить хлеб, мы должны там оказаться раньше. Предложим общинам новые инструменты, которые позволят поднять урожай в будущем году, где надо, заплатим серебром, а где не получится, то придут княжьи дружинники и объяснят, кому надо продавать.