Заброшенная деревня стояла на дне оврага. Вернее, ее небольшая часть. Несколько строений — полностью разрушенных и почерневших — еще торчали на холмах. Но то, что оказалось внизу, как это ни странно, сохранилось в гораздо лучшем состоянии. Не все, конечно. Местами приходилось объезжать раскатанные по бревнам избы, частично исчезнувшие под наносами земли и песка, поросшие чахлым кустарником и жидкой травой. Но пара домов имела свой первозданный вид, будто их бережно перенесли на дно неведомые силы. Впрочем, сразу бросалось в глаза, что дома эти необитаемы: двери сорваны, оконные рамы выбиты, крыши давно прохудились и частично обрушились. Но собственно срубы по-прежнему представляли собой идеальной формы прямоугольники без единой щели между бревнами.

Заходить в дома не стали — нет там ничего, да и пахнет дурно. Обедали под открытым небом. Хоть и хмурилось с самого полудня, но дождя раньше ночи не ждали. Расположились — кто где смог: одни расстелили коврики и уселись прямо на землю, другие воспользовались бревнами, в которых здесь не было недостатка.

Димер-Шер знал толк в еде. Появившись в доме Гинеры, он первым делом прогнал с кухни кухарку, едва отведав ее стряпню. Лично принцессе всегда нравилось, как она готовит. Но то, что приготовил на их первый совместный обед сам Димер-Шер, заставило Гинеру признать правоту возлюбленного. У него был своеобразный вкус и талант смешивать компоненты, которые, на первый взгляд, совершенно не сочетались. Причем он ревниво хранил в тайне рецепты блюд и во время таинства приготовления пищи прогонял с кухни даже Ее Высочество. И лишь за столом, во время приема пищи он слегка приоткрывал завесу тайны, перечисляя продукты и специи, пошедшие на изготовление того или иного лакомства.

— Главный секрет не в том, из чего ты готовишь пищу, а в том, как ты это делаешь,— говорил он.

Возможно, он был прав, потому что даже обычное жаркое, приготовленное его руками, имело неповторимый вкус.

За несколько дней, проведенных вместе, принцесса многое узнала о возлюбленном, несмотря на то, что он неохотно рассказывал о себе. Гинера разбиралась в людях и умела наблюдать. И в конце концов, она пришла к вводу, что Димер-Шер... он разный, всегда новый и по-прежнему таинственный.

"Такой человек просто не может надоесть!"

Вот и сейчас, зная толк в изысканной пище, Димер-Шер тем не менее, удовольствием ел холодную жареную курятину, приобретенную на постоялом дворе в Бронте, разрывая ее на части руками — точно так же, как это делали сидевшие в стороне гвардейцы. Возможно, будь на его месте кто-нибудь другой, принцесса непременно упрекнула бы этого человека в том, что для этой цели есть нож. Кого угодно, только не Димер-Шера. Потому что он, даже снисходя до положения простого смертного, вел себя с достоинством, присущим исключительно венценосным особам.

Сама принцесса скоромно отщипывала от разломанной курицы кусочки мяса, макала их в соль, не спеша пережевывала и не сводила глаз с любимого человека.

А он смотрел куда-то в сторону. И потому первым заметил мальчишку, неожиданно появившегося на вершине холма. Только что он беззаботно шагал по приграничью Пустоши, размахивая прикрытым платком лукошком, и что-то весело насвистывал. Но увидев незнакомцев, расположившихся на привал не в самом подходящем и посещаемом месте, резко остановился, замолчал, напрягся.

— Что здесь делает ребенок?— спросил Димер-Шер, не сводя с него глаз.

— Ребенок?— удивилась принцесса, проследила за взглядом пимперианца и тоже заметила мальчика лет десяти.

И ни она одна. Увидел его и один из гвардейцев, громко свистнул, заставив ребенка вздрогнуть. Напуганный мальчишка подхватил лукошко обеими руками, побежал по вершине холма в противоположную сторону, споткнулся и упал. Содержимое корзинки рассыпалось, крупные грибы с белыми шляпками покатились по склону. Мальчика не стал собирать утрату, вскочил на ноги и припустил дальше по холму, сопровождаемый издевательским смехом гвардейца.

— Наверное, он из деревни, которая расположена к востоку отсюда,— ответила принцесса.

— Разве здесь все еще живут люди?— удивился Димер-Шер.

— Одна деревня и осталась. Я была там в позапрошлом году. Так, не деревня — одно название. Десяток домов, три старика и две курицы. Я их спросила, почему они не переберутся в более подходящее и безопасное место? Они сказали что, здесь жили их предки, и они хотят умереть в этой деревне... Дикий народ.

— Может быть...— неопределенно пробормотал Димер-Шер...

Мягко давя на рубанок, дед Репей не спеша снимал стружку с зажатой в тисках доски. Вчера вечером треснула прогнившая половица, так что он впотьмах едва не сломал ногу. Давно уже нужно было перестлать весь пол, да силы уже не те — стар был дед Репей. А просить кого — гордость не позволяла. Это дома он мог позволить себе расслабиться так, что колесом сгибалась костлявая спина с выпиравшими лопатками, кряхтя и морщась, лечь на твердую лавку, чтобы утихла боль в искривленном позвоночнике, повздыхать, вспоминая прошедшую безвозвратно молодость. Но выходя из дома, он всегда был подтянут, собран и строг, даже если никто посторонний его не видел.

А все потому, что он был Защитником. Одним из последних — совсем уж мало их осталось. Впрочем, и в прежние времена их было немного. Не каждый мог стать Защитником, да и желающих стоило еще поискать. И то верно — кому захочется провести всю свою жизнь на границе проклятой странниками Харийской пустоши, подчиняясь устаревшим законам и преследуя непонятные ныне цели?

Истину знали первые Защитники, появившиеся в этих краях еще в незапамятные времена, как только отгремела самая страшная война, какую не знали эти земли ни до, ни после нее. Когда по территории, именуемой ныне Варголезом, бродили кровожадные чудовища да злокозненные духи, неисчислимой ордой хлынувшие на некогда заповедные земли из далекой, и в то же время такой близкой Центалы. Когда сгинули могущественные Владыки, именуемые с недавних пор пимперианцами, а уцелевшие туземцы, оставшиеся без учителей и покровителей, разбежались кто куда, не в силах самостоятельно справиться с расползшейся от моря Дитернгаар и до Горгельских лесов, от Пенарских гор и до Олфирских степей нечистью.

Они знали все, потому как были последними из Владык. Большая часть их соплеменников погибла в пламени безумной войны. Кому посчастливилось — ушли. Куда? Говорят в другой мир, оставив после себя выжженную и отравленную землю, да полчища монстров, с которыми даже они — великие и непобедимые — не могли справиться. Или не захотели...

Кто ж теперь скажет?

Местные жители так никогда и не узнали, почему ЭТИ не ушли с остальными? Что заставило их расстаться со своими соплеменниками и поселиться в деревнях, разбросанных вокруг того, что вскоре народ прозвал Харийской пустошью. Что в ней было, кроме смерти и страха?!

Неизвестно.

Они называли себя Защитниками. Жили тихо, скромно, терпели невзгоды, помогали местным, женились, растили детей, которые, взрослея, сами становились Защитниками.

С тех прошла ни одна сотня лет. Уже давно был забыт язык Владык и их обычаи, испортились, пропали или были проданы последние предметы, напоминавшие их владельцам о былом могуществе. Уже давно никто не кичился тем, что в его жилах течет "пимперианская" кровь. Напротив — теперь об этом предпочитали помалкивать. Да и не все те, кто мнил себя настоящим Защитником, являлся им на само деле. Сами виноваты: напустили столько таинственности, говорили недомолвками и намеками, так, что сами перестали понимать друг друга. Оттого и споры, порой доходившие до рукоприкладства.

Но деда Репея это не касалось. Он-то был что ни есть самым настоящим Защитником — последним из тех, кому было известно главное предназначение образовавшегося сотни лет назад тайного общества. Уже давно было пора подумать о преемнике: не сегодня — завтра призовет Великий Страж — и уйдет вместе с ним тайна, хранимая на протяжении веков. Но не было подходящей кандидатуры. То ли дед Репей был таким недоверчивым и привередливым, то ли на самом деле не нашел он такого человека, которому можно было бы поведать абсолютно ВСЕ. Он давно присматривался к людям: один был глуп, другой ленив, третий агрессивен, четвертый слаб, болтлив, доверчив, суеверен...

А с тех пор, как Харийская пустошь стала расширяться, пожирая окрестные села, и народ начал переселяться в более безопасные места, кандидатов стало еще меньше. А бродить по городам и весям в его возрасте было уже затруднительно.

Нет, и в Яснере, родной деревне деда Репея, жили еще достойные люди. Не всех заманила и испортила городская жизнь. Были и здесь вполне достойные люди: молодые, целеустремленные, гордые. Еще мальчишками они слушали истории деда Репея, ловили каждое слово и верили всему сказанному. Дед был знатным рассказчиком, умел заинтересовать слушателя, знал, где можно приврать для красного словца, что недосказать или утаить. Мальчишки взрослели, звали друг друга братьями, Защитниками, умели хранить тайны. Но самого главного дед не сказал никому. Пока еще сомневался, выжидал, присматривался...

Потрескивая и завиваясь, стружка сыпалась вниз, устилая каменный пол подвала. Дом у деда Репея был старый, а подвал — и вовсе древний. Он уже был древним, когда над ним, почитай, сто лет назад появился новый сруб. Изба простоит еще десяток лет, может, чуть дольше. Сгниет совсем или завалится. А что скорее всего — поглотит и ее расширяющаяся Харийская пустошь. Но подвал простоит еще не одно столетие. Правда, уже никто не спустится по его каменным ступеням, чтобы взглянуть на изумительной работы фреску, изготовленную руками дальнего предка деда Репея и первого Защитника, обосновавшегося в деревушке Яснер вскоре после войны, уничтожившей Интери-Анере.

Дед Репей мог до бесконечности любоваться этим произведением искусства, несмотря на то, что досконально знал каждый завиток, каждую точку на полотне во всю стену. Никакого сравнения с той мазней, что украшает нынешние дома и дворцы, которая обсыпается уже через пару десятков лет. Этой фреске было по меньшей мере тысяча лет, а она выглядела настолько свежей, будто только вчера художник сделал последний не успевший подсохнуть мазок.

На фреске было изображено поле боя, усыпанное телами воинов, мало чем похожих на нынешних. Это были воины Интери-Анере или, как это принято сейчас говорить — Пимпериана. Многие, даже умерев, продолжали сжимать в руках мечи. Но некоторые обладали оружием, совершенно непонятным даже очень далекому потомку последних Владык, не говоря уже о простых смертных. На поле боя было много железа — исковерканного, оплавленного, перекрученного неведомой силой. Трудно сказать — что это было до того, как стало грудой бесполезного металла. На переднем фоне стояли трое. Два могучих воина крутили руки третьему. Первые двое носили точно такие же доспехи, как и павшие ратники. А вот третий... Он был иным. Вроде бы и не особо крепок, но сила в нем чувствовалась немереная. Победители с трудом удерживали рвущегося к свободе пленника. А он стоял, гордо задрав подбородок и, кажется, надсмехался над ними.

Это была сцена, запечатлевшая окончание боя. Первого и... последнего в котором Владыки одержали победу...

Хлопнула входная дверь, и в подвал ворвался Мангор — соседский мальчишка, постоянно крутившийся возле старого Защитника, который знал массу интересных историй и мог многому научить.

— Деда, деда, деда!— зачастил он, кубарем скатившись по лестнице.

— Куда летишь как оглашенный?!— строго окрикнул дед Репей мальчишку, едва не стукнувшегося лбом о доску.— Случилось что?

— Чужаки, деда...— тяжело дыша выдавил Мангор, вцепившись в верстак дрожащими руками.— Идут в Пустошь.

— Ну, и что с того? Пусть идут, коли жизнь недорога. Пустошь — она сама за себя постоять может,— назидательно проговорил дед, продолжая строгать доску. Но, дав мальчишке отдышаться, все же спросил:— Много их?

— Много, деда. И не поганые осквернители могил, а воины, с оружием. И старшим у них — вот он.— Мангор ткнул пальцем в сторону фрески.

— Кто?— не понял дед Репей.

— Он,— повторил мальчишка, приблизившись к изображению и указав на пленника, захваченного воинами Интери-Анере.

— Да ну...— нахмурился дед.— Не может быть. Этот умер давным-давно. Ошибся ты, парень.

— Он, он!— не сдавался Мангор.— Я его видел — вот как тебя сейчас. Он это — чтоб мне из Пустоши не вернуться!

— Прикуси язык, мальчишка!— рыкнул дед.— Думай, о чем говоришь!

— Все так говорят,— насупился Мангор.

— Ты за себя отвечай, а не за всех... Точно он?— тихо спросил он.

Мальчишка выразительно посмотрел на старика, мол, эх, деда-деда...

Нет, не мог в это поверить убеленный сединами, умудренный жизненным опытом дед Репей. Много в этом мире странного, но чтобы настолько... Нет, он не обязан был верить сопливому мальчишке, но проверить...

— Где они? Далеко ушли?— спросил он юнца.

— Нет, только вошли, остановились в Остере, жуют чего-то.

Это хорошо. Значит, у него было немного времени в запасе.

— Брат дома?

— Мужики с утра ушли на охоту, вернутся лишь вечером,— ответил мальчишка.

Плохо, очень плохо...

— Тогда скажи оставшимся в деревне Защитникам, чтобы собирались и ждали меня возле Загона. Беги!

И следом за рванувшим из дома парнишкой, начал тяжело подниматься по лестнице...

Чтобы уж совсем наверняка, дед Репей направился не напрямую к разрушенному Пустошью Остеру, а спустился в овраг. Теперь, даже если чужаки закончили ужинать, они никуда не денутся, выедут навстречу — здесь только один путь к центру Пустоши — не ошибешься.

Выходя из дома, дед прихватил с собой старый арбалет. Меч в последние годы стал для него тяжел, лук — слишком туг, а вот арбалет — в самый раз. Заряжать его, правда, долго, но и спешить было некуда. Взял видавшую виды палку — без нее он не покидал дома. И при ходьбе — опора, и в бою — защита.

Нет, чужаки оказались на месте, если от души, не спешили, словно подсознательно старались оттянуть знакомство с Пустошью. С горем пополам взобравшись на холм, дед Репей осторожно выглянул из-за валуна и увидел людей, о которых говорил Мангор. И пусть у него ломило кости, не гнулись суставы и побаливало сердце, но зрение по-прежнему было как у молодого. Может быть и похуже, но достаточно для того, чтобы рассмотреть незнакомцев во всех деталях. Оружие имелось у каждого...

Все правильно, кто же сунется в Пустошь без доброго клинка?!

...и опытный глаз старика отметил тонкости, по которым с уверенностью можно было сказать — пользоваться они им умели в совершенстве. И еще неизвестно, кто лучше — мужчины или женщины. С фангеэри деду Репею часто приходилось сталкиваться: от Пустоши до Кимских гор рукой было подать. Старик не понаслышке знал о том, как они владеют своими мечами, кинжалами да луками. Одна, правда, не похожа на фангеэри. Судя по манерам — знатная марчена...