Военная кафедра в МГУ была. По окончанию присвоили нам всем звание лейтенантов запаса и тут же отправили служить ''пиджаками''. Большинство с нашего факультета попало в армейские газеты, а счастливчики вроде меня — в войска. Мне повезло два года оттрубить замполитом в сапёрной роте. В жопе мира — станции Борзя Забайкальского военного округа. Как говорили — на родине Чингисхана. Как я там не спился — не знаю, бог отвёл, наверное. На дембель дали старшего лейтенанта. И в запасе ещё одну звездочку на погон подкинули, когда я в ''Правду'' перевёлся.

— Капитан в отставке. Инженерные войска, — удовлетворил я его любопытство.

— Весьма рад знакомству, — сказал посетитель, присаживаясь.

— Чай, кофе, квас? — спросил я.

Спиртного предлагать не стал, памятуя о тарабринской характеристике данного субъекта.

— Кофе, если такой есть, — улыбнулся посетитель в седые усы. — Тут это редкий напиток.

Я выглянул в вагонный коридор, крикнул.

— Федот!

— Чего изволите, барин, — откликнулся вагонный проводник, точнее — вагонный смотритель, потому как вагон никуда не ехал. Даже колёса ржавые.

— Прикажи там, на кухне, чтобы нам кофей сварили, — распорядился я. — Да проследи, чтобы мололи жареные зёрна, а не зелёные как в прошлый раз.

— Вам как — черный или по-варшавски? — оглянулся в купе.

— Если не трудно, то черный, — ответил ветеринар.

— Черный кофе, — уточнил я Федоту.

Смотритель затопал каблуками по коридору в сторону вагона-ресторана.

— Слушаю вас, — присел я на диван и захлопнул ноут.

— Иван Степанович сказал, что вы собираетесь на крымском берегу ставить конный завод.

— Да. И конный завод, и собачий питомник.

— Каких лошадей разводить собираетесь?

— Тяжеловозных. Русских и арденов.

— Русских арденов? — уточнил ветеринар, совсем запутав меня.

Я пояснил, каких коней мы купили на Макарьевской ярмарке по наводке Ивана Шишкина.

На что Мертваго сказал, что русского тяжеловоза так и зовут — русский арден, потому как основа этой породы были арденские жеребцы и местные кобылы.

— И какую селекцию собираетесь проводить? — поинтересовался он у меня.

— Вот тут, дорогой Сергей Петрович, вам и карты в руки. Вам и Шишкину — он будет главным конюшим на заводе. Я в лошадях совсем не разбираюсь.

Развел я руками.

— Шишкины — род известный в лошадных кругах, — кивнул Мертваго. — Дед нашего Ивана гордость России — орловского рысака, — вывел. В наших обстоятельствах Иван Шишкин, наверняка, лучшая кандидатура на главного конюшего будет.

— Значит, не подерётесь? — спросил я в шутку.

— Да бог с вами, Дмитрий Дмитриевич. Я вообще человек мирный, — улыбнулся Мертваго.

— А Тарабрин сказал, что вы три войны отломали.

— Так и есть: японскую, германскую и гражданскую. Награжден государем орденами святого Владимира четвертой степени, святой Анны третий степени с бантом и святого Станислава второй и третьей степеней с мечами. И барон Врангель железный орден святого Николая Чудотворца перед самой своей эвакуацией мне вручил.

— Геройский вы человек.

— Отнюдь. В японскую войну заведовал я корпусным пунктом изнурённых лошадей. В бою был только раз, под Мукденом. Занимался эвакуацией раненого конского состава артиллерии. Пришлось немного пострелять. За то и наградили меня Анной с бантом. Все остальные мои ордена — за выслугу лет. А то, что они с мечами, так их выдача на военное время пришлась.

— Непосредственно ветврачом работали? Или только руководили?

— До японской войны служил я младшим ветеринарным врачом в Первом Сумском гусарском генерала Сеславина полку. После войны — старшим ветеринарным врачом в Пятом Александрийском гусарском Ея императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны полку. В ''бессмертных'' гусарах. Потом — в Великую войну, да... руководил ветслужбой на корпусном уровне. Юго-западный и Румынский фронты. В гражданскую сначала в Самарском гусарском полку Добровольческой армии, потом у Мамонтова в корпусе ту же службу тянул. Затем у Слащёва в Крыму. Вот у последнего птичек приходилось пользовать. Большой любитель певчих пернатых был этот генерал.

— Кстати, а собак вы лечите?

— Каких собак?

— Каких мне тут советуют разводить — мордашей. Вот ищу их по энциклопедиям и не нахожу.

— Какого года у вас энциклопедия? — поинтересовался статский советник.

— Тысяча девятьсот семьдесят второго, — отвечаю.

— Не знаю, остались ли такие собаки в ваше время. Мордаш — он же медиоланский мастифф, или даже скорее помесь одного с другим; в моё время порода уже вымирающая была. В 1868 году государь-император Александр Второй Освободитель запретил травлю медведей собаками. А диких быков — туров и зубров, к тому времени в России практически всех извели. Для охраны же медиолан обладал избыточной силой и был агрессивен сверх необходимого. Вот помещики и перекрыли их сторожевыми псами. Чаще всего — кавказскими овчарками, которые, если приглядеться внимательно, в России стали крупнее, чем на самом Кавказе. Считайте — уничтожили породу. Сохранилась мордаши только при царской охоте в Гатчине. И то в количествах небольших. Царь всем медведей травить запретил, а сам с великими князьями такой охотой баловался. Александр Третий Миротворец больше рыбалку любил и при нём царская охота в упадок пришла. Последний император охотник был страстный, но больше по птице. Если не было возможности в заказник выехать — ворон в парке стрелял. Метко.

— Спасибо за экскурс. Не знал.

— Не стоит благодарностей, — кивнул статский советник.

Тут нам и кофе принесли. И мы некоторое время молчаливо кейфовали, одновременно покуривая мои папиросы. Мертваго пил кофе без сахара. Я последовал его примеру — вывезенный с Макарьевской ярмарки сахар очень медленно растворялся. А пить вприкуску, по-купечески, перед хорошо воспитанным посетителем я постеснялся.

Когда кофе был выпит, я спросил:

— Итак. Беретесь вы за должность ветеринарного врача при моём заводе и сможете ли воспитать себе смену?

— Смена мне есть. Мой старший сын — хороший ветеринарный фельдшер, но большего от него даже требовать не стоит. А вот младший подает надежды и дочь всё с птичками да котятами возится.

— Кошек и домашнюю птицу тоже иной раз лечить требуется, — улыбнулся я. — Для вашего семейства мы построим хороший дом. Не обещаю, что это случится в первый год, но во второй — точно.

Расстались мы, понравившись друг другу. На переезд в Крым Мертваго согласился. Сказал, что коровы и свиньи ему давно надоели. Как и вечные разъезды по хуторам.

Итак. Руководящий состав будущего предприятия уже стал обрастать людьми. Это хорошо. Хотя врач еще нужен человеческий, или хотя бы фельдшер опытный. И аптекарь с ранешных времен, который руками работать может. А то в моём ''осевом времени'' аптекари только этикетки читать умеют. Менеджеры по продажам от таблеточной мафии, а не аптекари.

Когда же я в Америку-то попаду? Или прав Тарабрин, что там делать нечего. Может и нечего, да только Америка шестидесятых становится у меня уже навязчивой идеей. Элвиса Пресли охота вживую послушать. Сестёр Бэрри. Синатру. Армстронга с Фицжеральд, наконец. А то у меня тут серьезный сенсорный голод образовывается.

Наконец пришло время забирать ''патрика'' с тюнинга.

Все нормально. Хорошо сделали. Постарались. Мне понравилось. А что там под покраской — как оцинковали? — уже не посмотреть. Раньше надо было любопытствовать. В процессе.

Когда после пробного тест-драйва ставил машину на указанное место, то увидел в углу площадки странную бочку на колесах, окрашенную в армейский зелёный цвет.

— Что это тут у вас? — показал я на заинтересовавший меня агрегат.

— Это? — небрежно ответили мне. — Хлебопечка полевая. ПКХ-50М2.

— И сколько такая печёт?

— До трех тонн хлеба в сутки. Хоть черного, хоть белого, хоть серого, — ответил старый мастер. — Да хоть кулич на Пасху. Только форма будет одна — ''кирпич''.

— На чём работает данный агрегат?

— На солярке, керосине. А может и на дровах или угле. Да хоть на кизяке, — и, поглядев на мой заинтересованный взгляд, спросил. — Сколько организмов тебе кормить надо?

— Чуть больше сотни,— ответил я.

— Эта и больше прокормит. В одной загрузке до 70 буханок по 700 грамм.

Вот что я в своих прожектах упустил, так это — как я буду строителей конезавода кормить. И чем.

— Охренеть. Дайте две, — невольно вырвалось у меня.

— Сто евриков, и она твоя. Но двух нет. Толька эта, — улыбается.

— Комплектность? — насел я.

— Полная, только-только с консервации снята. С длительного хранения. Кухни полевые влёт ушли, а печка эта что-то подзадержалась у нас. Вся документация в порядке. Как и инструкция по эксплуатации.

— А еще полевую кухню достать можешь?

— Какую тебе?

— Возимую. Ротную. Прицеп.

Мастер отошел недалеко. Куда-то позвонил по мобильнику. Вернувшись, сказал.

— Радуйся. Прямо сейчас в наличие есть переносная КП-30 — на отдельный взвод или блокпост. Она всего 100 килограмм весит. Одновременно готовит первое, второе и кипяток. И буксируемая ротная полевая кухня КП-130. Но деньги хотят сразу и налом.

— Нет проблем, — ответил я. — Пусть привозят. Лишь бы агрегаты рабочие были и комплектные.

Что-что, а с деньгами у меня проблем пока нет.

Домой — на Тамань, — к вагону, приехал с полевой кухней на прицепе. Вторая — переносимая полевая кухня тряслась и гремела в кузове пикапа. Полевую хлебопечку пока оставил в автомастерской — завтра заберу. А то фаркоп у меня только один.

Возле состава Тарабрин собрал целый конно-бычий обоз, который загружали чем-то из теплушек и куда-то вывозили. Освобождали для меня временные склады. Будет куда завозить необходимое на будущий сезон. А необходимого барахла набиралось — мама не горюй.

Полевая кухня оказалась марки КП-125, а не КП-130, да и ладно — разница всего в пяти порциях. А где на 125 рыл готовят, там и 130 прокормятся. А если готовить только одно блюдо, типа кулеша жидкого, то и все 250 человек харчиться могут разом.

Тарабрин мою новую машину похвалил. Но на кухни сказал, что это лишние хлопоты. Баловство.

— Костер и казан — люди сами себе сготовят, не маленькие.

— Завтра еще хлебопечку полевую привезу, — сказал я, — на всех разом хлеб печь.

— Ох, Митрий, можно подумать, что у людей баб нет для этого, — вздохнул Тарабрин. — Сготовить еду некому.

— Так они с бабами ко мне на стройку припрутся? — округлил я глаза. — Это мне не только работников, но и их баб кормить придётся. Мы так не договаривались. И что-то я не видел баб в артели каменоломщиков, что ты в Аджимушкай отправлял.

— Так то — на зимовье, — ответил Тарабрин таким тоном, что это все это и так знают.

— Степаныч, слушай мое слово. Кто на постоянное жительство со мной в Крым — пусть с бабами и детьми приезжают. А кто только на сезон трудником — будьте любезны, своих присных дома оставлять.

Опять Москва ''осевого времени''. Забрал свою полевую хлебопечку в автомастерской и скатался на склад той фирмы, у которой кухни покупал. Адрес был на врученной мне, после оплаты, визитке. Так что посредники в данный момент мне не понадобились.

И не зря съездил.

Взял у них еще одну взводную кухню в запас — мало ли какая подкомандировка от моего ''крымского ИТЛ'' образуется. Там тоже народу питание организовывать придётся.

Договорился о поставках спиралей Бруно. С длительного хранения. Оцинкованных.

И, походя, прихватил пару армейских утеплённых палаток на 85 человек казарменного содержания каждая. Строителям чтобы было, где ночевать. Записал в поминальник важный вопрос с добычей кроватей и матрасов с подушками для них же.

Обещали мне квази-армейские торгаши подготовить к весне миски-ложки, фляги и котелки на 150 организмов. Ремни брезентовые. Верхонки. Шанцевый инструмент сапёрный.

Выбор был большой — только плати, но это попозже, ближе к весне понадобится.

Пытались втюхать еще полевой кипятильник на 100 литров, но его класть уже было некуда — весь кузов забит. Хотя вещь нужная. Бачки еще с кружкой на цепочке для кипяченой воды внедрить бы в наш быт, что под замком около ''грибков'' с часовыми в летних лагерях моей сапёрной роты всегда стояли.

А то, припоминаю, Крым, да вообще юг России, при царях холерой славился.

Не успел оглянуться — уже Рождество. А я все это время так и таскал по мелочи из разных времен — то одно, то другое, пока все теплушки под потолок не забил.

Рождество праздновали у Тарабрина, перед этим отстояв службу в церкви в станице Таманской.

Наконец-то я увидел весь местный бомонд — в основном состоявший из крепких хозяйственных мужиков — старост станичных, но которых по их виду так и порывалось обозвать атаманами, и местной интеллигенции — врачей и священников. Так что пир ''с первой звездой'' у Тарабрина был статусным мероприятием.

Меня Тарабрин посадил рядом с собой, отчего я поймал несколько ревнивых взглядов. И понял некоторые скрытые мотивы отправки меня отсюда через пролив.

Понятно. Пришлый боярин заезжает старые роды. Женился, породнившись с церковниками, детей заведет. И подвинут мои дети кое-кого в местной иерархии вниз. А церковь только пособит этому.

М-да... Ста лет не прошло, а русский народ уже возрождает местничество. И единственный сдерживающий фактор — долголетие первого лица.

А так знакомый до боли ''закон курятника'' — поклонись высшему, столкни ближнего, насри на нижнего.

И в вековечной мечте русского крестьянина — Беловодье, всё повторяется так же, как и на старой Руси. Как от отцов и дедов заповедано. Народ тот же самый. Так почему должно быть по-другому?

Познакомился, наконец, со старшим братом жены — отцом Велизарием, что окормляет свою паству на реке Лабе, а тут оказался по случаю у епископа. Темрюк рядом — как не заехать к сестре? Крепкий мужиком лет сорока. С большой окладистой бородой и длинными волосами, заплетенными в косу. И глазами записного хитрована.

После первой же совместно выпитой чаши с медовухой, стал меня шурин склонять к тому, чтобы взял я к себе в Крым одного из братьев Василисы — своим священником на завод. И, насколько я понял, с прицелом на Крымского епископа. Вслух этого не прозвучало, но подразумевалось. Не первый раз живу, чтобы не понять таких намёков. С другой стороны — священник нужен. И мало ли какого вредного пердуна пришлют. А пришлют обязательно. Лучше родня.

Ничего не меняется. ''Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, то, как не порадеть родному человечку''.

С ходу решать ничего не стал. Просто пригласил через него всех братьев жены к себе в гости. Там и посовещаемся о делах наших скорбных без посторонних ушей.

— Куда в гости? — пробасил Велизарий. — У тебя пока и хаты-то нет.

— Да в поезд, — ответил я. — Больше пока некуда.

Вот и сколачивается клан.