Черная Рысь-2. Экзамен на прочность

Самолет из Москвы прибыл в парижский аэропорт Руасси-Шарль-де-Голль с опозданием на четверть часа. По прохождении регистрации я чувствовала себя как не в своей тарелке, разговаривая на корявом французском со всеми, кто о чем-либо спрашивал. В зале прилета было на удивление тихо, и лишь одна очередь, наша, тянулась от единственной рабочей стойки с горящим монитором до уборной. К слову, две очереди смешались в одну, и невозможно было разобрать, кто стоял в дамскую комнату, а кто собирался предъявить визу. Без чемоданов на руках мы справились относительно быстро и, проходя мимо багажной ленты, могли наблюдать столпотворение вокруг нее.

— Это не нашего рейса,— заметила Мария, глянув на табло. И вправду, чемоданы ждали лондонцы.

Я первой вышла на улицу. Аромат ночной улицы ударил в ноздри, и я невольно насладилась необычным, забавным из-за своей отчужденности от моей культуры, парижским воздухом. Такси, подъезжавшие к обочине, не стояли долго — их тут же занимали шустрые туристы, которые обошлись без огромных автобусов с надписями турфирмы поперек корпуса и гидами, болтавшими в воздухе табличками. Нам пришлось отойти от главного выхода в аэропорт к остановке, где мама Жульена обязалась нас встретить: парень позвонил ей перед тем, как мы прошли на посадку.

Остановка общественного транспорта и такси и вовсе была практически пустой. Небольшая группа студентов, занявших скамейку, создавала иллюзию присутствия. Я встретилась глазами с девушкой-блондинкой: с виду она походила на мою ровесницу, чем-то напомнив мне молодую версию Риты. Сделав вид, что рассматривает здание аэропорта, она обошла полукруг и краем глаза стала наблюдать за нами. Столь пристальный интерес меня смутил, но, к счастью, Жульен дал повод уйти из-под надзора.

— Prenons l`auto (с фр. Садимся в машину),— сказал он стоя у края дороги. Желтый автомобиль, похожий на такси, притормозил у обочины.— Marie, Annet, вы идете?

Я залезла в салон вслед за сестрой, а Жульен пристроился на переднем сидении.

— Bonjour, madame,— поздоровалась Мария и одновременно с этим обратилась к Жульену,— это последнее, что ты слышишь от меня по-французски.

— О, как я счастлив!— хмыкнул он с приторной улыбкой, которую позаимствовал у Машки. Я прикрыла дверь и также поприветствовала женщину за рулем. Она обернулась.

— Maman, ce sont mes cheries amies, Marie et Annet (с фр. Мам, это мои дорогие друзья, Мария и Анна),— представил он нас,— девочки, это моя мама, madame Devoir.

Ей было около сорока лет: элегантная француженка, как раз такая, об ухоженности и изысканности кого ходят легенды, захватывая эпохи мировой моды. Даже не короткие каштановые волосы, аккуратно уложенные в каре, и не утонченные черты лица придавали ей шарма — она улыбалась, в чем-то достойно, в чем-то снисходительно, как к детям, но улыбка не вызывала неприязни, а располагала людей к ее обладательнице. Шелковый шарф, повязанный вокруг шеи, и берет, что лежал на заднем сидении, были своеобразным атрибутом настоящей парижанки, каких показывают в кино.

— Зовите меня Жизель,— сказала она мягким голосом,— приятно познакомиться, Мари и Аннет.

— Просто Анна,— вылетело у меня. Жизель почему-то засмеялась.

— Хорошо, просто Анна. Mon coer, irons a la maison? (с фр. Едем домой?)

— Oui,— ответил Жульен и развернулся в кресле: его светлая кудрявая шевелюра, такая не похожая на материнскую, торчала над спинкой и закрывала мне обзор переднего плана. Такси, которое, как оказалось, водила Жизель за дополнительные доходы, понеслось по пригороду Иль де Франс до района, одного из двадцати парижских, где она жила.

— Обзорная экскурсия будет позже,— сказала Жизель, сворачивая на светофоре с бульвара в бесконечный лабиринт Латинского квартала. Она оставила машину на стоянке, и дальше мы пошли пешком по узким старинным улочкам с горящими на домах вывесками баров, уютных кафешек, книжных лавок и бистро. Несмотря на позднее время суток, парижане гуляли по улицам после тяжелого трудового дня. Латинский квартал считался у них студенческим, сочетал в себе несколько высших учебных заведений, включая Сорбонну. Из-за множества памятников архитектуры и исторических мест, цены на жилье в Латинском квартале во многом превышали средние: Жизель сдавала квартиру студентам и жила на ренту в другом местечке, подешевле и потише. Хотя тишина, как я успела убедиться, редка для Парижа: излюбленным транспортом у жителей были мотоциклы — они шли сразу же за миниатюрными машинками для удобства парковки "нос к носу", и в целом город был довольно шумным, чего и стоило ожидать от центральной части.

Апартаменты Жизель находились в самом сердце квартала Сен-Жермен в нескольких шагах от одноименного собора. В прошлом этот квартал был посещаем писателями, в особенности их привлекало вечно переполненное Caf? de Flore напротив Сен-Жермен-де-Пре. По вечерам любители джазовых концертов собирались, чтобы послушать живую музыку, а заядлые шопоголики бесцельно бродили по торговому центру Bon March?, первому в Париже.

Жизель сдавала меблированную однокомнатную квартиру, просторную и уютную. Благодаря большим окнам, выходящим на внутренний дворик; в дневное время она хорошо освещалась, и также радовал декоративный камин, установленный в центре гостиной.

— Так, значит, vous ?tes оборотни?— спросила Жизель, делая ударение на последний слог с фирменным французским "р".— Я сразу поняла это, когда вы сели в машину.

На крохотной кухоньке мы с трудом разместились за круглым столом, и мама Жульена подала кое-что перекусить, включая гусиный паштет.

— Maman, я не думаю, что этo une sujet correcte (с фр. верная тема)...— замялся Жульен и кинул взгляд на Марию, сосредоточенно ковырявшую вилкой в тарелке с овощами.

— Да, мы оборотни,— ответила она, не поднимая головы,— как и вы, Жизель, и ваш сын.

— Конечно,— Жизель кивнула. Ее короткая стрижка слегка растрепалась от этого жеста. Женщина неловко заерзала на стуле, когда пыталась подлить сока из графина в стаканы, но руки ее тряслись от неведомого дискомфорта.

— Вас смущает, что мы ваши враги?— догадалась я, немного опасаясь, что она пошлет мне волну угроз в ответ, презрительную усмешку или молча выйдет из комнаты. Так мог сделать любой патриот, который при встрече с нежелательным "гостем" отомстит за всю свою родню. А северяне в логове западников — те самые "гости", за кого никто и никогда не заступится.

— Вы не мои враги,— сказала она, наконец, и в ее серебряных с карими вкраплениями глазах появилась холодная уверенность,— Жульен не приведет в дом врагов.

— Тогда помогите нам,— вставила Мария.

Она молчала долго, напряженно, устремив взгляд на стену.

— Нет, я предоставила вам жилье, но остальное... нет,— и на этот раз она и вправду ушла.

Ни я, ни сестра не имели ни малейшего представления о том, как добраться к секретному институту исследований. Но с нами был Жульен и, кажется, он знал, где можно найти других ученых.

— Etes-vous pr?tes? (с фр. Вы готовы?)— спросил он, поднимаясь, когда за его матерью закрылась дверь. Снова ощутив свободу от ее влияния, Жульен взял инициативу в свои руки.— Я вызываю такси.

Мария расплылась в улыбке и с готовностью встала.

— Я знала, что ты тут не для украшения комнаты, Жули.

Спустившись на первый этаж, мы побрели по лабиринту к ближайшей автомобильной дороге, где ждала машина. Не успев отвыкнуть от этого вида транспорта, я откинулась в сидении как в знакомом и привычном месте.

— "Moulin Rouge", s'il vous pla?t (с фр. пожалуйста).

Да-да, ученые — мужчины, и они тусовались в кабаре. "Какая неожиданность!"— подумала я, обращаясь к ночному Парижу.

Глава 7

Бульвар Клиши потому и славился, что ежедневно его посещали ради известнейшего в мире классического кабаре. Название свое оправдывала пристройка к главному зданию: красная мельница с подсвечивающимися лепестками. Над входом горела яркая надпись на полукруглой крыше "Moulin Rouge". Броские вывески привлекали афишами предстоящих событий, в частности, именно они и рассказывали о репертуаре кабаре. Ради программы "Feerie" многие гости столицы оставляли напоследок все менее важные дела, отправлялись в кабаре, чтобы заранее приобрести билеты и провести вечер за просмотром блистательного шоу. В свое время "Мулен Руж" гордился Оскаром Уайлдом и Пикасо в качестве посетителей, нынче же завсегдатаями можно было спокойно назвать ученых из института генетических исследований. Ради них мы и выбрались из дома вместо того, чтобы провести хоть один вечер в тишине, с Марией и Жульеном.

— Что-то мне подсказывает, мы будем сидеть в самой заднице,— заныла Мария, когда, пробираясь сквозь толпу у входа к билетной кассе, ее задел локтем солидный monsieur.

— Не переживай, mon amour,— Жульен пробрался к ней, отпихнувшись от дамы в шляпе с огромными, как пляжный зонт, полями.— Я посажу тебя на колени, чтобы было лучше видно.

— Ох, спасибо,— буркнула она,— посади сразу на сцену. Эй, мужчина, вы в очереди!

Сестра пробилась к окошку и, перекрикивая гам, попросила три самых дешевых билета. Кассирша ее либо не поняла, либо не расслышала, и пришлось говорить Жульену.

— Как минимум сто евро за вход, за вычетом меню,— сообщил он,— не хотите ли подождать на улице?

— Вот уж нет!— Мария потянулась за кошельком.— Раз меня занесло в Париж, хоть посмотрю на полуголых баб, которые так нравятся нашим "ученым",— она изобразила кавычки.

Пока они покупали билеты, я отошла в сторонку и стала разглядывать плакат с бумагой "под старину" цвета пергамента: на него были нанесены бледно-розовые буквы. Тарифы были таковы, что на полноценное меню приходилось 175-200 евро с человека, на просмотр спектакля с предложением шампанского — 105, без шампанского — 95. Были также специальные скидки для детей. Вот только стоило ли приводить их кабаре — вопрос спорный.

Шоу начиналось в одиннадцать часов ровно. С трудом мы подобрались ко входу. Когда мы вошли, толпа рассосалась, и нам удалось без препятствий пройти к гардеробу. В фойе играл Жак Оффенбах с его известным канканом из оперы "Орфей в аду". Грация и торжественность внешнего вида гостей намекали на значимость для них этого похода в знаменитую достопримечательность, в то время как мы всего лишь искали кого-то, кто знал бы нашего с Марией отца.

Права была Машка: нам действительно достались не лучшие места. В зале, где сидения располагались таким образом, что в в центре стояли столики для двух-четырех посетителей, отделенные перегородкой, в разные стороны от нее разветвлялись столы для больших компаний, наши места оказались у дальней стены, в так называемом "балконе". Билеты на них оставались одними из последних нераспроданных. В основном на кабаре был аншлаг. На каждом столике стояли лампы, слабо подсвечивающие ближайшее пространство. Все прожекторы, естественно, были направлены на полукруглую сцену. Свойственный театральным залам ропот наполнял его разноголосыми звуками со всевозможными акцентами. Пчелиное гудение прочно заседало в голове, и я не могла дождаться начала представления, когда музыка заставила бы их чуточку притихнуть.

Официанты начали разносить меню, входившее в состав билетов. Мария провожала их голодным взглядом.

— Кажется, мы немного пожидились,— сказала она, наблюдая за тем, как ставят перед пышногрудой мадам и ее лысым кавалером по бокалу игристого.

— Если ты их отвлечешь, я попробую стянуть les bocals,— предложил Жульен. Как три жалких бедняка, мы сидели в душном углу и едва ли рассматривали сцену. "Деньги на ветер!"

— Вы бы лучше подумали, как в этом сборище найти наших друзей, а после этого пробраться к ним. Лично я не имею ни малейшего представления, как это провернуть и остаться незамеченными.

Общий свет погас, и при нас остались настольные лампы под винтажным абажуром.

— Они пока не пришли,— ответила мне Мария.— Я почувствую, когда оборотень проникнет на территорию. В крайнем случае у нас есть Жули.

— О, как приятно быть твоим запасным вариантом!— воскликнул Жульен, растопырив пальцы веером.— C`est formidable! (с фр. Это здорово!)

Шоу началось. Занавес поднялся, и под оркестровую музыку сцена зажглась лентами огней. Все гости, кто не успел сесть, поспешили занять оставшиеся места. Из-за кулис появилась часть труппы; вторая спустилась по декоративной лестнице. В глаза бросились вызывающие блестящие костюмы. Стразы, россыпь золота и серебра, перемешавшись, пестрила, как рождественская гирлянда. Высокие головные уборы прямо стояли на головах девушек, а разрезанные на ленты юбки не прикрывали то, что должны были прикрывать, в общем, как и верхние лоскутки костюмов. Разведя руки в стороны, они прокружились по залу и предоставили место своим пластичным коллегам.

Цвета менялись вне зависимости от спектра, головные уборы становились все изощреннее. Наряды откровеннее. Музыка задорнее. Мастерство и хореография держались на высшем уровне.

К середине спектакля, оторвавшись от зрелища, я начала всерьез переживать из-за того, что Мария и Жульен оба молчали. Причем Жульен не отрываясь следил за действием на сцене, а Мария скучала и неодобрительно поглядывала на выход.

— Где они?— спросила я шепотом. "Шикарно, триста евро за один вечер!"

— Они придут,— ответил за нее Жульен,— je suis sur (c фр. Я уверен). Это то место, которое они ни на что не променяют, даже если все спектакли знают наизусть. Peut-?tre, у них есть скидки.

— А вдруг они променяли "Moulin Rouge" на "Lido"?

Жульен передернул плечами.

— В таком случае nous sommes les idiots!

Танцовщицы вышли на следующий номер в одних только красных перьевых юбках и пушистых гребнях на головах; нити искусственных кристаллов болтались на шее в такт музыке. Мария резко выпрямилась и повернулась корпусу к дальнему отделению зала, куда усаживалась группка мужчин среднего возраста или выше того.

— А вот и наши птенчики,— пропела она.

— Как-то их немного.

— Куда тебе, Аннка, больше?— хмыкнула сестра и легонько стукнула Жульена.— Проснись и пой, Жули, сейчас начнем операцию.

На астральном плане появились горячие точки, обозначавшие прибывших гостей. Вслед за Марией и я смогла распознать их присутствие. Эти точки ясно говорили о том, что оборотни были выходцами из чужих стай. В дополнение к вездесущим западникам здесь обосновались и североамериканцы, западно-американцы — моя родня — и кое-кто из северян. Интеграция науки, к счастью, не зависела от межклановых войн.

Пригнувшись, чтобы не мешать зрителям, мы поползли в их сторону.

— Excusez-moi, madames et monsier, pouvez-vous attendre jusqu'? l'entracte? (с фр. Простите, вы не могли бы дождаться антракта?)— нас остановила дежурная, проверявшая билеты у входа.

— Да-да, конечно,— бросила Мария, проигнорировав ее слова: Жульен опережал ее и доползал первым до ложи ученых.

Они заняли крайний столик, зарезервированный у самого подножия сцены. Белых халатов не было и в помине: мужчины оделись подобающим образом в повседневную одежду. Заказав заодно и ужин, они расправлялись с едой, не обращая внимания на действие. Доносившиеся отрывки разговоров относились к привычным и жизненным интересам, не касаясь их рабочей стихии.