Мне выходцу из двадцать первого века, было странно его слушать. Да и страха, какой должен был испытывать, не было. Было дело, приходилось бывать на допросах, но там опера такую чушь не спрашивали.

— Так точно, гражданин следователь, и сами себе по пуле пустили. Что за вопросы, издеваетесь что ли?

Вдруг капитан вскочил с табуретки так быстро, что я и глазом моргнуть не успел. А потом уже и не мог. Глаз заплыл сразу, удар скинул меня на пол. От боли в ноге, я даже не распознал боль на лице. Лишь прикрыл глаз одной рукой, второй держался за ногу.

— Встать, чего притворяешься, гнида!

Хрена себе поворот, меня за последнюю неделю, свои бьют больше врагов. Кое-как я поднялся.

— Сядь на место! — капитан ткнул рукой в сторону нар.

— Зачем же так грубо, гражданин начальник? Так ведь и убьете, кого допрашивать будете?

— А мы тебя оживим, и допросим! — следак стоял возле меня и раскачивался с пятки на носок.

Во дела! Надо решаться, как говорил товарищ Сталин, больше пули не дадут!

Удара он не ждал совсем, думал наверное, что ошеломил меня. А я, уже вставая, знал, что этим закончится. Не долго думая, засветил я ему между ног. А когда капитана скрючило, ударил по спине!

— Вот так, квиты! — я постучал в дверь. Она тут же распахнулась, влетел конвойный, увидел на полу капитана и навел на меня ППШ. Что-то, проорав в коридор, он заорал на меня.

— К стене, лицом, живо!

Я повернулся к стене, прижался. В этот момент он ударил автоматом мне между лопаток. Дух вылетел, вместе с сознанием. Очнулся, темно. Повертев головой, почувствовал, что связан, порукам и ногам. Глаз болел, но еще сильнее саднило ногу. Я лег на спину и закрыл глаза. Спина не болела. Болело все тело. Они специально мне эту суку подсунули. Он, наверное, кроме урок, да беззащитных женщин, никого и не допрашивал никогда. Ну теперь не скоро снова начнет, хоть доброе дело сделал, только попадет мне еще и за это вдобавок! Голову вдруг пронзила резкая боль, и я отрубился.

Очнулся я, лежа на кровати, открыл глаза, вернее глаз, заплывший, хоть и видел, но как-то хреново. Белый потолок. Так, какая кровать, я осмотрелся. Стены, окрашены светло-синей краской. Окно, на нем занавески. Тумбочка, пачка папирос, спички, пепельница. Попробовал поднять голову, зашумело, но боли не было. Согнулся, свесил ноги вниз. Вроде ничего, тронул ногу. На ощупь, под бинтами чешется. А ну если согнуть, ай, а так больновато. Но не как раньше. Взял папиросу, закурил, кашель вывел меня из ступора. Чего за херня-то, арест, избиение, я бью следака, мне прилетает от охранника. Теперь палата, чистота, папиросы. Издеваются что ли?

Когда в палату вошел он, я как-то сразу сник.

— Ну, здравствуй, герой-одиночка! Ты что же такой борзый-то? С прежней жизни злоба на органы внутренних дел осталась?

— Здравия желаю, товарищ Берия. — Я невольно поперхнулся. — Да как-то не подумал, инстинкт. Меня бьют, я не долго думая, отвечаю. Детство веселое было. Не ответишь, будешь жалеть всю жизнь!

— И часто отвечал? — с ухмылкой спросил Берия.

— Отвечал всегда, просто по-разному получалось.

— А удар-то у тебя хороший!

— Ну, так это тренера заслуга.

— Я сам немного занимался, борьбой японской. Ты смотрю, тоже чего-то знаешь!

— Немного, — постарался ответить как можно скромнее я.

— Хорошо, потом как-нибудь об этом поговорим. Как ты себя чувствуешь?

Во блин, вопросики. Чего это вдруг, заинтересовался?

— Хорошо, товарищ Берия,— я потер раненую ногу.

— Я уж подумал, ты нас покинул, трое суток без сознания. Стали волноваться.

— Правда что ли, целых три дня?

— Именно, что, не помнишь ничего?

— Помню, голова сильно заболела. Дальше темнота.

— Ясно! Ну и наворотил ты дел, внучок! Зачем же так со следователем? Ему теперь тоже лечиться придется!

— Лучше бы не пришлось, таких свиней резать надо! Извините за грубость.

— Не зарывайся, я не следователь!

— Виноват, Лаврентий Павлович. — Я опустил голову, чего-то и вправду разошелся, забыл, с кем говорю.

— Что, сильно перегнул?

— Не знаю, что считается перегибом, просто с людьми обращаться так не надо. Даже с виновными! Мы отличаемся от первобытных людей, хотя бы разумом.

— Что у вас получилось, можешь рассказать?

— На фронте бы попробовал так себя вести. Олень!

— Почему олень? — Нахмурился грозный нарком.

— Да просто показал он себя полным идиотом!

— Шутки будущего? Да, любят у вас следователей!

— Да причем здесь его профессия, человеком нужно быть. Ведь задал вопрос, хоть и дурацкий, на мой взгляд, я спокойно все ему изложил, не выступал, не борзел, даже не шутил! Или ему так приказали?

— Что приказали?

Я рассказал Берии содержание допроса.

— Ну да, перегнул палку. Вообще-то, разговор должен был быть, совсем о другом. Но он уже наказан, тобою!

— Товарищ Берия, мне что грозит?

— А что, чувствуешь вину?

— В том, что сбежал от Истомина, да. А больше, ну, за следака, разве что.

— Сергей, ты не можешь успеть везде! Я понимаю твой порыв, даже Иосиф Виссарионович понимает. Но ты не сможешь помочь всем! Это-то понятно?

— Да знаю я. Это и гложет постоянно. Но находясь рядом с ребятами, не могу сидеть, ждать когда их всех убьют.

— Ты слишком сентиментален. Это не плохо, те с кем ты воевал плечом к плечу, готовы идти за тобой на край света. Наши люди провели небольшое расследование. Ты всех зацепил своим оптимизмом. Люди, правда, тебя оценили, ты нужен им.

Я покраснел, блин, лучше бы ругался. Уж больно сладко заливает.

— Лаврентий Павлович, да чем я их зацепить то мог. Ну постреляли немного, парни гораздо больше дел сделали, я просто был рядом.

— Сергей, мы знаем, где и кто был. Твои затеи, твоя самоотдача. Ты знаешь, что теперь на всем Ленинградском фронте, люди даже с тяжелыми ранениями лезут в бой. И при этом воюют отлично!

— Я очень рад, что у людей проснулось чувство уверенности в себе и в друзьях, но про ранения я ничего не говорил! И еще, Лаврентий Павлович, на чистоту?

— Говори!

— Очень, очень многое зависит от командира! Я не про себя! Если Лебедев человек, так он и поступает по-человечески! А не гонит людей на убой. Я тоже с людьми поговорил, его все хвалят, с такими командирами, люди и воюют лучше. Просто видят отношение к себе.

— А что касается ранений, так и не надо ничего говорить, люди видели тебя, рассказали друзьям, как раненый осколком гранаты сержант, бросился в бой с превосходящими силами противника. И вышел победителем!

— Все это сильно преувеличено, я же не один был, чего я там один-то навоевал-бы? Товарищ Берия, ранение то было пустяковым, мне врач говорил, просто запущенно. И как было не вступить в бой, если по-другому никак?

— Молодцы, я отнес представления на товарищей из твоей группы верховному. Там и ты в списке.

— Говорю же, Лаврентий Павлович, один я ничего бы не смог поделать.

— А дивизию кто вывел? Они бы так и сидели в лесах!

— Да вышли бы и сами, просто так совпало. Я вышел к ним, когда комдив уже, собирался выдвигаться. — В принципе и не врал, все равно бы вышли! Хотя, хрен его знает. Как получилось, так и ладно.

— Ну ладно. И что с тобой делать? Осудить бойца, при этом награждая, будет как-то нехорошо. Если мы тебя отправим на фронт, как?

— Отлично, Лаврентий Павлович! Только об этом и мечтаю.

— Конечно в тыл к немцам, тебя никто не отпустит. Будешь с Истоминым, выявлять обстановку в частях, и докладывать на верх.

— Ясно, — чуть погрустнел я. Но хоть не в камере сидеть.

— Ладно, выздоравливай, гуляй по парку, здесь хороший парк.

— А где мы, товарищ Берия?

— Под Москвой. Отдыхай.

— Спасибо, буду стараться, товарищ Берия.

Он ушел, а я выглянул в окно. Какой-то пансионат что ли. Хоть и осень, а красиво. У дверей стояли костыли. Не спеша, выйдя во двор, остановился, закурил. Народа здесь не было. Я быстро заметил своих наблюдателей. Приглядывали за мной двое. Наверное, и на внешнем периметре есть. Гулял я не долго. Усталость быстро сморила меня, и я похромал обратно. В палате меня сразу уложили, сделали перевязку. Дали какой-то порошок выпить. Уснул я быстро, свежий воздух действовал как снотворное. Так прошло одиннадцать дней. Нога уже прошла, я во всю ухаживал за сестричками, только они не очень отвечали на это. На двенадцатый день, меня с утра разбудил Истомин.

— Ну, чего, преступник, как здоровье?

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности, хорошо.

— Прогуляемся?

— С удовольствием.

— Ну, тогда пойдем, разговор есть.

— О как! Пойдемте.

Дальше я услышал нечто такое, что подумал, куда я влез. До НКВД дошли сведения, что на Ленинградском фронте, и еще круче, в самом Ленинграде, во всю развернулись немецкие диверсанты. Командованию, видимо не до них сейчас, хватает и без того забот, да еще и свои, "Враги Народа", повылезали. Войска, измочаленные боями, отходят, или ложатся в землю. Командование, не может наладить взаимосвязь. Появились случаи, исчезновения высших командиров. Полками командуют, чуть ли не лейтенанты. Надо срочно исправлять ситуацию. Истомина отправляют, как представителя ставки. Меня с ним, так сказать на стажировку. Я ответил, что хоть сейчас готов.

— Я приеду, завтра рано утром. Будь готов. Вылетим сразу, как только сможем.

— А мне в чем ехать? В пижаме?

— А кто свою форму на солдатскую поменял?

— Так я же не выкинул ее!

— Какая разница. К вечеру привезут тебе новую. Еще что?

— Документы мои, вы сами забрали.

— Завтра отдам. Их переделывать пришлось.

— А чего опять не так?

— Лаврентий Павлович говорил, что ты попал под награждение?

— Да, что-то сказал, и что?

— Да то, решили, что за твою самоволку, орден для тебя больно много. Поэтому просто повысили в звании, и дадут медаль.

— Ого, и этого много, зачем?

— Звание-то нужно, а то я узнал, как тебя строил политрук. Вот и решили, дать тебе младшего лейтенанта ГБ.

— Во блин. Росту на дрожжах. Как все зубы выбьют, наверное, к полковнику доберусь.

— Ага, мечтай! Просто дело вы сделали хорошее, и выполнили отлично.

Вечером принесли форму, вошла медсестра Юлечка, хорошенькая, положила на тумбочку. Я посмотрел вслед, уходящей сестре, и развернул одежду. Все знаки различия, уже были на своих местах. Я с удовольствием напялил шмотки и оглядел себя. Ай да вояка.

Ходил я уже нормально, немного прихрамывал только. Но боли не было совсем. Наверное, привычка уже. Немного покрутившись у зеркала, Юля и его принесла, опять переоделся в халат. Завтра, наконец, дело появится. Почти три недели дуру гнал. Нет, мне не сдохнуть хочется, хотя и не исключено. Просто так уж я был воспитан, вся моя большая семья, военные. Меня всегда тянуло к оружию, как наркоманов к героину. Такая видно уж судьба, не в двадцать первом веке, а тут. С такими мыслями я лег в кровать, и моментально уснул.

Опять не успел проснуться до того, как Истомин придет.

— Подъем, мамлей!

— Здравия желаю!

— Доброе утро! — майор был в хорошем настроении.

— А оно бывает добрым? — я сонно натягивал портки.

— Раз проснулся и есть дело, значит доброе! Все, просыпайся, давай.

— Так я уже встал!

— Но не проснулся. Вот твое оружие, — сказал майор, протягивая мне кобуру. — А вот новые документы.

Я раскрыл книжечку, правда, мамлеем сделали. Убрав ее в карман, застегнул ремень и поправил кобуру.

— А чего ты кобуру как фашист носишь, по уставу положено сзади?

— А кто воюет больше, мы или немцы? Они ведь не просто так ее вперед вешают. Так удобнее, и вынуть пистолет быстрее позволяет.

— Ну ладно, но могут быть придирки.

— Интересно, что за светлая голова, у нас устав писала?

— Это очень заслуженные люди, поаккуратней со словами. Больно ты у нас на язык острый.

— Ну, вы ведь никому не скажете?

— Готов?

— Так точно! — я и вправду был готов.

— Пошли, давай, самолет ждет.

Вылетели мы через час, а еще через час, садились на каком-то маленьком поле. От самолета нас забрала полуторка, даже странно видеть было, как Истомин в нее залезал. В кузове сидело еще пяток бойцов, все в фуражках с синим околышком. Сопровождение.

— Все полетят? — спросил я у майора.

— Да, это моя группа, знакомься.

Парни по очереди пожали мне руку, представились.

— Они все знают? — спросил я тихо у майора.

— Ничего, если будет нужно, я сам скажу то, что считаю нужным.

— Ясно. А куда едем-то, секрет?

— На фронт! — отрезал Истомин.

Я не стал продолжать, видно было, что майор не желает продолжать. В части, которую мы посетили первой, и задержались в ней надолго, командующий полком, подполковник Иванцов, принял нас не добро.

— Чего, уже арестовывать примчались? — раздраженно спросил он.

— Это не по нашей части, товарищ подполковник, просто посмотреть, — не моргнув глазом, ответил Истомин.

— А чего тут смотреть. Стоит фрицам ударить, как следует, и все, амба!

— Что, совсем туго? — продолжал Истомин.

— А как еще? Снарядов нет, топлива нет, еды тоже нет. Как воевать, прикажете?

— Все будет! На путях диверсии, снабженцы застряли. Потеряли уже два эшелона боеприпасов и продовольствия. Сейчас налаживают контр-диверсионную работу. Очень много предателей развелось, переходят к немцам, а чтобы новые хозяева приняли, устраивают подрывы.

— И все это предатели делают, может немцы? — не унимался подполковник.

— И немцы тоже, естественно! Куда без них. Авиация у них не дремлет.

Майор Истомин достал и разложил на столе карту местности, на которой стоял полк.

— Что у вас на левом фланге, товарищ Иванцов?

— Два танка, без горючего. Там несколько домишек от деревни осталось, ну в сараях замаскировали. У них десяток снарядов на двоих. Неполная рота, стрелковая. Много раненых. Легкие все на позициях, тяжелых держим в тылу. Отправить не на чем.

— Справа что? — продолжал Истомин.

— Рота, плюс минометчики. Артиллерия вся в центре, да и осталось то их. Четыре пушчонки, да снарядов по ящику на ствол.

— Сегодня вечером, крайний срок, завтра утром, подойдут подкрепления и снабжение. Ваш полк, ближайший от узловой станции. И именно на вашем направлении, по данным разведки, сосредоточены главные силы фашистов.

— Опять нам все самое вкусное! — рассердился комполка.

— Я же сказал, успеем пополнить ваше войско. Вы должны выдержать первый удар, смотрите сюда, — Истомин ткнул в карту карандашом. — Вот здесь вы, в километре от вас на восток, в вашем тылу, понижение местности. Ваша задача, сдерживая натиск врага, медленно отойти. Продвигаясь назад, нужно немного оторваться, от противника, затем вы поднимитесь выше немцев, они попрут за вами.

— А если они окажутся выше?

— Во фланг не ударят. Там уже подготовлен удар наших войск. С севера ударит механизированный корпус, а с юга стрелковая дивизия. Им все равно на север надо, а то сами в котле окажутся. Мы должны сделать немцам хороший котел, когда вы затащите их под холмы.