— Мне рассказать о плане Алина еще что-нибудь? Или вы знаете его лучше, чем я?
Допросная комната оставалась все так же унылой. Поставили бы сюда хотя бы электрическое кресло — для оживления обстановки. Зато Джиллиану прошедшие дни явно дались нелегко: я слышал это через эмпатию, видел застарелую усталость на осунувшемся лице, видел то, как он медленно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Хотя для темного мага никакие условия не могут быть слишком жесткими. Если он настоящий темный маг, а не жалкий самозванец, разумеется.
— Это ложь.
Я сочувственно покачал головой:
— Вы предали свою гильдию и свою страну, Джиллиан.
Будь я настоящим светлым магом, все произошло бы так, как предсказывал Миль — Джиллиан бы все понял, проникся и раскаялся. Но пока у меня получалось только доводить людей. Наверное, потому, что это мне нравилось больше всего.
— Я бы хотел верить, что вы просто заблуждались. Я не виню вас в том, что вы пытались мне отомстить; в некотором роде это даже лестно. Вы мне не враг, Джиллиан — всего лишь незначимый эпизод из прочих... хотя я совершенно не понимаю, почему я, светлый, должен защищать темных от других темных. Но тратить время на обычного предателя мне не с руки.
— Светлые, как обычно, много болтают, — темный криво усмехнулся, не замечая, что начал говорить сам. — Интересно, как бы ты запел, когда попал мне в руки.
Угроза была совершенно неуместной. Но держаться за свои убеждения — это все, что ему оставалось.
— Глупо, Джиллиан. Что я могу сказать больше, чем уже сказал?
— Что с нами будет?
Вопрос уже значил, что он начинает сдаваться, и я оставил его без ответа, закрыв за собой дверь допросной.
Сейчас мне было даже жаль этого мага. Система требует крови, и по всем правилам Джиллиан должен стать жертвой. Джиллиан — даже не шестеренка, а тот, кого шестеренки перемалывают между собой, превращая в мелкое крошево. Но иногда механизм требуется останавливать и очищать от крови, иначе он ржавеет.
— Какой-то он сегодня тихий, вам не кажется?
Насколько я понимал, алиновского мага отдали мне на откуп — чем бы светлый магистр ни тешился, лишь бы не лез в дела внутренней службы. Остальных заговорщиков уже перевезли в Нэтар, и внезапно выяснилось, что на их допросах эмпату присутствовать вредно и не для светлых грязная работа.
— Мы его не трогаем, как вы просили, — обиделся Нэттэйдж. — Просто не даем спать.
— А зачем я дал ему читать эти документы, если он ничего не соображает? — я расстроенно хлопнул себя по лбу. — Нэттэйдж, вы можете просто оставить его в покое? Полная изоляция. Никаких контактов со внешним миром. Одиночество, размывание временных границ, неопределенность и вот это вот все?
— А вы увлеклись, — заметил собеседник. Заметил, надо сказать, без укора.
— Да что б вы понимали, Нэттэйдж, это его первый пленник, — цинично напомнил Миль из своего угла. Его тоже перестали допускать к допросам, а значит, внутренняя служба окончательно взяла дела под контроль и в себе же их намеревалась похоронить. — Хотя, светлый магистр, я все равно считаю, что ваша возня с Джиллианом бесполезна.
Через стекло было видно, что Джиллиан не шевельнулся, неподвижно смотря на документы, и я беззаботно отмахнулся:
— Да ладно вам, Миль. Я просто хочу его сломать. Должны же у меня тоже быть положительные эмоции?
* * *
В основе философии темных лежит эгоизм. Провались все в хаос, а я один тут буду красивый делать то, что мне в голову взбредет. Любой темный маг хотел бы, чтобы лично для него правил не существовало; но при этом, чтобы эти правила обязательно соблюдали остальные. Потому что если встречаются два эгоиста, каждый со своей свободой, то начинают лететь искры и клочки по закоулочкам.
Главное противоречие общества темных возникло тогда, когда возникла темная гильдия. Потому что гильдия — это организация, а организации даром не сдалась анархия. Всего в Аринди два свода законов, общий закон, который регулирует отношения между обычными людьми и между людьми и магами, и внутренний кодекс гильдий, и то, что в светлой гильдии обеспечивала изначальная сплоченность, в темной достигалось дичайшей по величине, сложности и жестокости системой наказаний. В основе которой лежало прецедентное право, если судить по запутанности. И еще чудесней с ней сливалась такая же дикая и сложная система иерархических правил, традиций и ритуалов.
Нет закона, который бы настоящий темный маг не мог нарушить. И его не осудят. Или осудят. Все жизни имеют разный вес и ценность: элита, хорошие специалисты, расходный материал. Слабые недостойны существовать, но убивать слабых — недостойно для темного мага и портит его рейтинг. И его осудят. Или не осудят. Я был светлым магом, и никогда прежде меня не волновали детали.
Я захлопнул краткий юридический справочник и возмутился:
— Это все ясно — двойная мораль темным к лицу. Но почему в вашем кодексе прописана правильность взаимовыручки?
Необходимость — ладно, но правильность?
— Нам не нужна связь через эмпатию, чтобы помогать друг другу, — пожал плечами Эршенгаль. — Мы же не какие-нибудь светлые.
За стеклом скользил серпантин. Эршен сопровождал меня во всех поездках по берегу, и я был рад, несмотря на то, что так приказал ему темный магистр.
Города Аринди обладали ограниченной самостоятельностью — все местные дела вел избранный городской совет при молчаливом присутствии нормановских эмиссаров. Как управлял страной Норман, мне не хотелось даже задумываться — про законы он вообще не знал, зато знал про террор. Было грустно, что на коротких сроках это работало, да еще как работало.
Дружественные визиты выматывали совершенно. И заарны, и люди были полностью согласны, чтобы темная гильдия взвалила на себя обязательство по восстановлению волновых щитов, и не протестовали, чтобы маги временно заняли убежища и обосновались на Побережье, в основном, конечно же, потому что ничего не могли с этим поделать. Но чтобы добиться такого немудреного ответа, приходилось приложить гораздо больше стараний, чем он стоил. Одежда для ширмы, форма магистра, работала на отлично; я слушал голоса и эмпатическое поле и мечтал о том, как вернусь в свою комнату и закрою дверь.
Своя комната в штабе гильдейской не-охранки... иронично.
Нэттэйдж был крайне доволен.
— Побережье вас любит. До чего же удобно вести переговоры, когда рядом светлый магистр!
Побережье оказалось готово носить на руках любого, кто проявил к его проблемам хоть каплю внимания и не угрожал при этом массовыми казнями. И это не говорило хорошо о Побережье, это говорило плохо о тех, кто работал с ним раньше.
— Они будут любить даже темных магов, Нэттэйдж. Но вы же понимаете, что конфликты с местными сейчас недопустимы? Будет крайне неудобно, если в своей стране маги будут вести себя как захватчики.
Если гильдия желает сделать Побережье своей опорой, то необходимо, чтобы в случае любых неприятностей люди выступили за нас, а не против. Желание назвать себя высшей расой еще ни одного мага не доводило до добра. Звание высшей расы одно, а желающих много.
Улыбка исчезла с лица высшего, словно стертая ластиком.
— Нам здесь жить. Ну что же — это будет хорошая проверка, кто действительно оторван от реальности.
По крайней мере, глупым он не был.
— Могу я попросить вас об услуге?
— Все, что в моих силах, — вежливо отозвался он.
— Отошлите Ринвеля отсюда. На другой конец побережья, в дальнее поселение, к границе, куда угодно. Так, чтобы он не попадался мне на глаза.
Пусть даже у меня будет право на слабость.
Нэттэйдж удивленно склонил голову, но возразил:
— Ринвель хотел бы доказать свою полезность, раз уж вы спасли ему жизнь... Но как вам будет угодно, светлый магистр.
Резиденция внутренней службы встретила почти домашней суетой. Мимо прошли деловитые работники транспортного отдела; я вовремя сделал шаг в сторону, и рядом в стену шарахнула дверь, едва не вылетев из пазов, и по коридору, полыхая раздражением, прошагал Олвиш.
— В той комнате у нас пункт стационарной связи, — Нэттэйдж отступил вместе со мной, провожая собрата долгим заинтересованным взглядом. — Беседа с Шеннейром прошла без успеха, не правда ли?
На стационарную связь помехи влияли в куда меньшей мере. Пункты связи требовали специальной аппаратуры, и если Шеннейр уже получил такую, значит, благополучно обустраивается на новом месте. Могу догадаться, что он ответил: что судьбы магов гильдии решает магистр гильдии Тсо Кэрэа Рейни. И Олвиш решил, что над ним издеваются. Отношения между двумя темными казались мне достаточно натянутыми, чтобы Олвишу потребовалось пересиливать себя, чтобы обратиться за помощью, а Шеннейру — не торопиться помогать. Не следовало прилюдно говорить темному магистру, что он был неправ.
Завершая образ домашнего уюта, с кем-то громко ругался Миль.
Голоса доносились из большой аудитории, где заклинатель спорил с группой магов, как я предположил — теми самыми специалистами по волновым щитам, что обещал собрать Нэттэйдж. На стене висела огромная доска, сплошь исчерканная фигурами и знаками, но сотрудничество у экспертов явно не складывалось.
— Я не вижу возможности реализации подобного проекта... — пытался возразить пожилой заклинатель в очках. Остальные стояли рядом или за его спиной, и не оставалось сомнений, у кого здесь имелась поддержка.
— Думайте! — таким разъяренным Миль не выглядел уже давно. — На вас смотрят светлые и уже считают, что в темной гильдии одни тупицы и неудачники!
Под прицелом множества взглядов я разом почувствовал себя неуютно. Тут, в общем, два варианта — либо самим стать лучше, либо убить этих светлых, которые что-то там не то считают.
— Мотивация, — со священным трепетом прошептал Матиас.
— Ищите способы, а не нойте! — напоследок плюнул ядом Миль, и окрыленные напутствием маги поспешили убраться из лектория. Заклинатель оперся о кафедру и устало пожаловался: — Если они еще раз скажут, что это нереализуемо, я разгоню это сборище и буду строить печать сам.
— Если вся экспертная группа говорит, что ваш проект невозможен, то, может быть, они правы? — осторожно предположил Нэттэйдж. Я чуть не зажмурился, предчувствуя взрыв.
Миль выпрямился, сощурившись, и с нарастающим холодом процедил:
— Это значит, мой дорогой собрат высший маг Нэттэйдж, что они неумехи, чудом выигравшие войну. Хотя те, кто по-настоящему выиграл войну, до нашего времени не дожили, — он резко повернул голову, уставившись на меня: — Не знал, что я когда-либо это скажу, но я готов благодарить Тьму за ваше появление, Тсо Рейни. За то, что заржавевшие мозги этого сброда наконец начали шевелиться. Светлый! Светлый среди нас! Вот вы, Рейни, что думаете насчет щитов?
От внезапного перехода я слегка сбился и неуверенно предположил:
— Дело в том, что волновые щиты ослабели, так? Надо напитать их энергией...
Миль зажмурился и медленно процедил:
— Ладно, Рейни. То ли на вас у меня зла не хватает, то ли несчастному светленькому с трагичным прошлым тупить можно. Мы можем поставить новые сильные печати, но башни рухнут. Проклятие Алина испортило всю структуру, и вливание энергии их окончательно добьет. Надо поднимать новую защитную цепь на всем южном берегу, а это...
Заклинатель смолк, подозрительно уставившись в сторону. Матиас подкрался бесшумно и с удивлением ткнул в мага пальцем:
— Так этот человек в самом деле приносит пользу? А я думал, что ты, мой Лорд... мой магистр, держишь его рядом из жалости. И еще потому, что других темных врачей боишься.
Караул, меня раскрыли. Предотвратить бурю я уже не успел.
— Рейни, как и любой светлый, слишком жалостливый. Это сразу видно по тому, как он таскает с собой бесполезную обузу, — заклинатель практически шипел. Я бы сравнил его со змеей, но слишком уважаю змей. — Которая даже не способна своим упыриным умишком понять, что должна защищать своего магистра.
Нэттэйдж следил за стычкой со снисходительным терпением. И я бы присоединился к нему, но спорщиков уже впору было разнимать. Вероятно, отношения в светлой гильдии, которые Миль называл сладкой патокой, достигались долгой и кропотливой работой и умением держать язык за зубами, когда хочется кого-то оскорбить или унизить, но я, как и другие рядовые маги, этой работы не замечал. И проделывать ее не умел.
— Если вы говорите, что необходимо поднять щиты — значит, поднимем, — я вклинился между темным и заарном, и уверенно продолжил: — Что вам для этого нужно, Миль?
Я был обычным светленьким магом с трагичным прошлым, и если на моем фоне Миль мог почувствовать себя хоть немного счастливее — этого достаточно. Он был хорошим специалистом.
Пожалуй, первой вещью, с которой я не справлялся с первых дней, была бумажная работа. Сколько бы я ни разбирал документы, завалы на рабочем столе становились только больше. Бумаги громоздились на полу, на столе, поднимались выше головы: ежедневные отчеты, которые накопились за неделю, доклады о положении дел на побережье, жалобы от заарнских комендантов и жалобы от городских властей, краткие письма от Нормана и настоящий талмуд от экспертной комиссии, очень объемный, очень сложный и очень непонятный. Отдельной стопкой лежали личные дела темных; но когда я их открывал, то постоянно попадал на период нашей войны, после чего дела оставалось только закрыть и долго-долго переживать. Хотя, возможно, война со светлыми была в жизни темных самым ярким событием, и больше с ними ничего значимого не случалось.
Матиас со стуком прикрыл дверь и, чеканя шаг, подошел к столу. Я наугад вытащил из самой высокой стопки прошение об отмене комендантского часа и вчитался в неровные строчки. Бумагами меня заваливал Нэттэйдж, отвлекая от своих дел, но если я хотел стать магистром, то должен был справиться и с этим.
Лист с прошением Матиас просто забрал из рук. Я автоматически потянулся следом и с нарастающим удивлением уставился на то, как незваный гость раскладывает документы в аккуратные стопки, освобождая место. Кто-то вломился ко мне, чтобы навести на моем рабочем столе порядок. Приятно, но все же.
Последний лист лег на отведенное место, и заарн оперся о стол, с нажимом объявив:
— Я не нашел протоколы допросов.
Я подпер голову рукой и глубокомысленно сообщил:
— Ага.
Разумеется, не нашел. В темной гильдии такая традиция — раз в десять лет жечь старые архивы, после чего все прошлое прощается.
— И даже не получил ответ, потеряны они во время обрушения Шэн, пропали раньше или не велись никогда, — он говорил, чеканя каждое слово, излучая горячность, напряжение и азарт. — Но я узнал список тех, кто проводил допросы светлых. И одно имя повторяется постоянно.
Я сделал мысленную заметку узнать, у кого добывались ответы и не требуется ли несчастным медицинская помощь. Матиас склонился ниже, прошивая потемневшими фиолетовыми глазами, и спросил:
— Каким образом мне убить Миля?
Предложение было прекрасно от и до.
Я откинулся на спинку стула, зажимая рот ладонью, чтобы не сорваться на непристойный хохот — реакция была нервной, но сдержать веселье все равно удавалось с трудом — и, заметив, как на лице заарна отражается обида, поспешно взмахнул рукой:
