Око урагана

Глава 1. Снегопад

Глава 2. Убежище

Глава 3. Темные времена. Начало

Глава 3. Темные времена. Столкновение

Глава 3. Темные времена. Прошлое

Глава 4. Шторм на Побережье

Глава 5. День мертвых

Глава 6. Все в порядке

Глава 7. Правильный выбор

Глава 8. Лабиринт

Глава 9. Стеклянный мир

Глава 10. Острова

Глава 11. Мечты, мечты

— Вы только посмотрите... посмотрите на эту конфигурацию волн, на отраженное эхо, на энергетический индекс! Разрушение высшего уровня, неконвенционка, это же... я клянусь, похоже, они проводят ритуал Наэтэре!

— Они сумасшедшие?

— Это же светлые, конечно, они сумасшедшие! Шеннейр!! Где вас носило?

— Высший совет, мое почтение.

— Мы все умрем! Эти ненормальные заперлись в своем замке и собираются сдохнуть сами и утащить нас с собой!

— Миль, хватит орать.

— Я спокоен, Шеннейр. Но мы все равно умрем.

— Так, что у нас тут... Миль, вы точно уверены, что светлые готовы активировать неконвенционную печать Наэтэре, которая заразит все темные источники и сметет Аринди с лица земли?

— Я...

— Позвольте вмешаться. Миль, вы только что нас убеждали.

— Я никого не убеждал, Алин, я говорю факты! Это очень похоже на Наэтэре, здесь характерный отпечаток, но... сейчас накопители Иншель работают на максимум, и они сильно искажают рисунок... под этот отпечаток подходят еще несколько заклятий. С вероятностью восемьдесят процентов это именно Наэтэре, но...

— Так да или нет?

— Я не знаю!

— Когда мы будем знать точно?

— Перед активацией печати они снимут щиты и помехи исчезнут. Но если печать начнет разворачиваться, мы ее уже не остановим. Надо бить на опережение...

— Ясно. Сколько времени у нас осталось? Гвен, со светлыми до сих пор нет связи?

— Пять часов. Они блокируют все попытки вызова.

— Либо связь не работает из-за этих помех...

— Миль, спасибо, вы уже все сказали. Высший совет, мы все знаем, что светлые нас ненавидят. Они загнаны в угол, и они не остановятся ни перед чем, чтобы нас уничтожить. Если мы не ударим сейчас, будет поздно. Наш магистр, мы ждем вашего решения!

— Мы ждем вашего решения.

— Мы выполним любое ваше решение.

— ...хорошо. Я, Шеннейр, магистр темной гильдии Аннер-Шэн, беру на себя ответственность. Риск слишком велик. Если светлые нарушили правила первыми, то у нас развязаны руки.

— Да. Они нарушили правила первыми.

...

...

...

...

— Увы, верховное собрание. Наш магистр ошибся.

Глава 1. Снегопад

Аринди, двенадцать лет спустя. Пять дней после Осеннего праздника

Если на вас внезапно валится большая власть, к которой вы абсолютно не готовы — обычно, это не означает, что вам делают подарок. Обычно это значит, что кто-то знающий собирается стоять в тени и управлять ситуацией вашими руками.

И это было бы предсказуемо, и это было бы замечательно, если бы не одно но:

— Так почему я все равно все должен делать сам?!

Я аккуратно опустил на стол переговорный браслет, обреченно ожидая, когда он снова загорится, и испуганные голоса с той стороны радостно расскажут о неминуемой катастрофе, которую я обязан предотвратить.

За окном красиво падали хлопья снега. События, произошедшие после Осеннего праздника, можно было описать драматично и емко, например "Темный Лорд Норман и транспортный коллапс". Последний раз снег видели в Аринди лет пятьдесят назад. Выпало две снежинки, народ кричал о конце света. Сейчас дома заметало по крыши.

Первые попытки Нормана спасти ситуацию напоминали попытки оживить электрошоком лежалый труп. Потому что дороги в Аринди были и даже транспорт еще остался, но снегоуборочной техники не имелось совсем. Нет, темные могли решить проблему: использовать для расчистки дорог одно из боевых проклятий маги предложили сразу, и до сих пор пытались настроить его так, чтобы оно не сносило случайно зацепленные города. А в целом заклинатели придерживались своей философии. Если долго сидеть и смотреть на снег, то через несколько месяцев он растает сам. Хотя по нашим временам я бы не дал никакой гарантии.

Как и обещал, Шеннейр сразу собрал своих и умчался в замковую долину. Через сутки он вызвал к себе Нэттэйджа, потом пошел снег и дороги завалило. Связь с замковой долиной уже типично не работала; ближе всех к эпицентру событий находился Вильям, но его сообщения никакой информационной окраски не несли. "Как там все сильно сверкает! А тут еще сильнее!" и в подобном духе. И вот так темная гильдия осталась на произвол судьбы.

Снег покрывал выжженную землю, старые раны. Окутывал мир звенящей тишиной. Если даже мне происходящее казалось затянувшимся дурным сном, то сложно представить, каково приходилось остальным. Официально меня не объявляли магистром — но официально вообще ничего не объявляли. Зато, в отличие от магов, обычные люди уже не сомневались, что раз я участвовал в Осеннем празднике как светлый магистр, то я и есть светлый магистр. Ах да, еще между делом я спас страну от вторжения иного мира, так что все хорошо, все в порядке, все идет по плану.

Я с унынием посмотрел на стол, заваленный отчетами, списками и картами, и лег сверху, подперев голову рукой. Несколько дней назад у меня была превосходная возможность открыть врата и одним махом отомстить своим врагам, и я бездарно ее пропустил.

Матиас сидел рядом и перебирал таблички, которые передал инфоотдел. На табличках размещались данные по правителям городов и поселений и прочим людям, которые играли мало-мальски значимую роль. То есть тем, кто сейчас с таким упорством мне названивал. Над каждой табличкой добровольный помощник зависал минут по десять, и толку от него не было никакого, но я все равно смотрел на заарна с умилением. Моя будущая защита от внешнего мира даже не подозревала о своем предназначении. Тем лучше.

Снег кружился. Белые хлопья, серый пепел. Я верил, что возвращение в Аринди поможет, и я почувствую себя лучше. Не помогло. Круговорот дел позволял отвлечься, но стоило поймать момент передышки, как тоска подступала с новой силой. Мне было тошно от того, чем приходилось заниматься, от этой страны, от людей и от себя самого. От обычных болезней существуют лекарства. Но как бороться с невидимой тварью, что живет в моей голове, я не знал.

— Я просто очень, очень устал.

Тени, склонившиеся надо мной, кивнули с явной издевкой. Конечно же, ты устал, Тсо Кэрэа Рейни. Это нормально, что тебе плохо. Никому не интересно, что тебе плохо — так что заткнись и работай дальше.

Иногда мне казалось, что весь мир — театр теней, черно-белая плоская картинка. И что я давно мертв, и теперь брожу по серым пустошам среди призраков прошлого, расплачиваясь за совершенные ошибки.

— Я просто хочу, чтобы все это закончилось.

Информативный диалог прервал стук рассыпающихся по полу предметов, и Матиас угрюмо сказал:

— Я скажу, чтобы Миль дал тебе другие таблетки. От которых... ну... ты не будешь разговаривать со стенами.

Я безразлично посмотрел на перебежчика из чужого мира и пожал плечами:

— Какая разница? Они все равно мне не отвечают.

Даже Вихрь со мной больше не общается.

По докладам инфоотдела, разумная тюрьма страдала некоего рода душевным кризисом. О тоске и печали она талдычила пойманным в нейросети магам, а еще о том, что окрестности она пожирает из-за душевной пустоты, в которой лупает глазами черная бездна. Обычно такие доклады сопровождались отметкой "ближайший ассоциативный ряд, не мы это придумали".

Заарн сгреб уроненные таблички, беспорядочно свалив их на стол, и встал рядом со мной, ультимативно сложив руки на груди. Что он этим хотел сказать, я не понял, даже будучи эмпатом.

— Ты...

— Я хочу, чтобы закончилась неопределенность, — перебил я. Ментальные щиты рушились неуклонно: контролировать себя, когда кто-то постоянно был рядом, становилось все сложнее. Или, быть может, мне просто хотелось, чтобы хоть кто-то узнал правду. — И тот, кто против светлого магистра в темной гильдии, проявил себя. А то у меня ощущение, что мне здесь рады, а это неправильное ощущение.

Стук в дверь почти дал надежду, но вместо народного мстителя пришел Эршен и позвал в столовую, где поймали новостную волну от дорогих соседей.

Новости меня не привлекали. Не иначе границы замковой долины пересекло черное облако, и дорогие соседи решили, что к ним из Аринди приближается тьма, Тьма, Тьма!!! Подобные истерики прекрасная страна Ньен закатывала последние лет двести. Содержание их секретом не было, и маги знали все пункты обвинений дословно. В периоды обострений светлая гильдия отправляла туда посольство и убеждала окружающих, что им показалось. Со светлыми в данном вопросе спорить сложно.

— Почему они считают, что вы им угрожаете? — Матиас искренне пытался разобраться в ситуации. Хотя его, как настоящего заарна, вводило в ступор уже то, что в нашем мире существуют другие страны. Я планировал найти ему учебник по истории; просто наша история — то еще перекатывание на ухабах дурости от катастрофы к катастрофе.

— Давным-давно Аринди и Ньен спорили из-за замковой долины. У Аринди были маги, Аринди выиграла. С тех пор у соседей прорезался национальный комплекс несчастных и обиженных.

А так как замковая долина близка к границе, и там сейчас сражаются, все блестит и сверкает, то последствия понятны.

— Сначала они сказали, что мы плохие, попытались нас захватить, но у них не получилось, — конкретизировал вынырнувший из-за угла Миль. — И потому мы виноваты. А Шеннейр как-то побывал на переговорах и сказал, что ему припадочных не надо, завоевывать их не будет, а уничтожать всю нацию, это как-то... Испортит мировую статистику. Она и так просела по нашему региону, и мировое сообщество на нас косо смотрит.

— Это проблема?

— А разве кто-то в свое время вмешался и помог светлой гильдии?

В главном зале маги организовали что-то вроде алтаря, где то ли поминали погибших, то ли благодарили Источники за то, что выжили, то ли просили Хаос забрать свое порождение Шеннейра обратно. Выглядел алтарь грозно, вокруг сияли колдовские печати, а некоторые руны были измазаны кровью. Но жертв здесь не приносили, потому что, опять же, Шеннейра не было дома. С возможностью покушения я погорячился: меня охраняли, а в самой гильдии порядок поддерживали боевые маги и внутренняя служба. Обитатели Вихря и не бултыхались, и самым вероятным сценарием стало то, что передерутся как раз хранители спокойствия. Из-за спокойствия. Говоря прямо — от скуки.

Скука была опасна. Люди, которым не нужно бояться, бежать и сражаться за свою жизнь, начинают думать и задавать вопросы. А кому нужны подчиненные, которые думают и задают вопросы? Столь удачно выбитая из равновесия система либо сама найдет точку опоры, либо окончательно погрузится в хаос, и оба варианта перечеркнут то, что я добивался все это время. Как магистр, я должен был принять решение и вновь запустить механизм. Говоря коротко — магов срочно требовалось переключить на новую задачу.

До чего же отвратный из меня светлый магистр.

Мимо столовой я прошел, просто заглянув внутрь. Зрители уже сдвинули столы, сидели компаниями с закусками и смотрели на большой экран. Я не исключал варианта, что темные считали новости от соседей хорошей юмористической передачей.

— Серьезно, Миль, а почему меня никто не хочет убить? — вернулся я к занимающей с самого утра теме. — Вот вы, к примеру, почему не хотите меня убить?

— Рейни, вы меня достали. Идите и просите Шеннейра.

— Я просил. Точнее, я просил его забрать темную гильдию обратно. А он сказал "берите, что дают, светлой у меня нет" и укатил на войнушку.

Заклинатель схватился за голову и злобно сказал:

— Тьма, да вы зажрались. Чего вам надо? Вы зачем своих соперников переубивали — чтобы сейчас ныть?

— Чем раньше проявятся остальные недовольные, тем быстрее от них избавимся, — осторожно предположил Матиас.

Ну, он уже начал понимать правила игры.

Эршенгаль сопровождал нас неслышно. Но он в целом был ненапрягающим и незаметным товарищем. Матиас и Миль о чем-то шептались, пока заклинатель не отмахнулся:

— Слушай, нечисть, какое "в порядке с головой", ты о чем? Рейни пять лет просидел в Вихре. Удивительно, как Вихрь выдержал и не свихнулся.

— Так он, э-э-э... и свихнулся, — еще осторожней уточнил Матиас, и спутники одновременно уставились на нависшее сверху здание тюрьмы.

На крыльце было безлюдно и морозно. Я прошел по нетронутой снежной белизне, остановился и поднял лицо к небу, закрыв глаза и вдыхая холодный запах зимы. Сверхспособностей у меня не было. Была только пустота. Люди не склонны считать это страшным, пока не ощутят ее сами.

— Рейни, хватит там стоять, — нервно окликнул Миль от ступеней. — Вы подхватите воспаление легких, а виноватым назначат меня. И Шеннейр вырвет мне ребра.

Это была интересная последовательность, но я даже не стал оборачиваться:

— Миль, я — живучая тварь?

— Да.

— Вот и отстаньте.

Находиться за стенами Вихря было легче: концентрация темной магии падала, и я мог освободить сознание хотя бы от ее давления. Сбежать от людей и от груза проблем, от давящих стен, чужих глаз и ушей.

Хотя и это всего лишь иллюзия. От себя не убежишь.

— Я не понимаю, почему гильдия приняла меня так легко.

Миль все же не выдержал, подойдя ко мне, и с терпеливым раздражением процедил:

— Рейни, вы вообще ничего не понимаете. Если во главе темной гильдии встал безмозглый светлый хранитель, это значит, что темной гильдии на данный момент нужно, чтобы во главе ее стоял безмозглый светлый хранитель. Вы — тот самый компромисс, который никого не устраивает, но никого со страшной силой не бесит. И, кем бы вы ни были, вы лучше, чем Шеннейр, — он на миг замер, уставившись перед собой стеклянными глазами, и с нарастающим предвкушением беды произнес: — Шеннейр здесь всех заставит пахать за десятерых.

— Да, работать — это уже слишком, — поддержал я. — Но мне почему-то кажется, Миль, что большинству рядовых магов ваши выкладки не близки. Я светлый, и дальше их мысли не пойдут.

— Наш дорогой светленький магистр, хватит говорить смешные вещи. Когда и где что-то решало рядовое большинство?

Шагов через десять снег превращался в сплошную пелену, а еще дальше, во внешнем кольце Вихря, бушевал шторм. Сейчас магическая тюрьма казалась укрытием, приютом от всех бед. Сейчас гильдия делилась на две части: те, кто знал, что такое Вихрь, и те, кто собирался здесь зимовать. Я знал, что такое Вихрь даже слишком хорошо, и я был уверен, что зимовать мы не останемся.

— Сегодня еще четыре идиота впало в кому. Поперлись на нижние уровни поглазеть на камеру Шеннейра. Я уверен, что именно так действует естественный отбор, но вы специально... — Миль болезненно закашлялся, с трудом глотая воздух. Вот кто шел к воспалению легких полным ходом: менять привычки и носить теплую одежду из-за какого-то снега он принципиально отказывался, — ...специально заманили нас в магическую тюрьму, а теперь будете сидеть и наслаждаться, пока ваши враги мрут один за другим?

— Какая прекрасная идея! Я всегда знал, что на вас можно положиться, — я благодарно улыбнулся темному и, не снижая оптимизма, продолжил: — Чем больше жертв, тем больше желания переехать.

— И? Вы уже приготовили нам новый чудный дом?

— В точку, Миль. Мы едем на побережье.

Гильдии негде жить. Побережью позарез нужны маги, которые починят волновые щиты. А еще на Побережье есть почти законченные убежища, где можно разместиться на первое время. Волноломы, убежища и маги в моих глазах сочетались как та самая шеннейровская мозаика, что еще долго будет являться высшим в кошмарах.

Спутники молчали. Я не ждал для своего первого значимого решения шквала оваций, но хотя бы как-то отреагировать... ну хоть немного? А как же сказать, что у меня ничего не выйдет?

Миль прижал ладонь ко рту и сипло осведомился:

— А Шеннейр-то в курсе, что гильдия едет на побережье? Или вы принимаете решения поверх его головы?

Учитывая, что с Шеннейром до сих пор нет связи? Именно так.

Но все будут думать, что я выполняю указания темного магистра. И пусть в мире царит доверие, ведь доверие — это важно.

* * *

О том, что Шеннейр возвращается, гильдия знала заранее, и гудела как растревоженный улей. О приближении угрозы мне докладывали чуть ли не поминутно, так что под конец уже хотелось выйти на крылечко и встречать.

— Что за всеобщее помешательство? — я сбросил новое сообщение, тревожно гласящее, что черный гробик, то есть кортеж темного магистра, уже у порога, и потер слипающиеся глаза. Спать хотелось неимоверно, но сон не шел, и оставалось ждать, когда усталость вырубит меня сама собой.

— Интрига дня — что с вами сделает Шеннейр, — как обычно без обиняков пояснил Миль, крутя перед собой очередную печать. — Осенний праздник прошел, вы, все-таки, светлый, а мы, все-таки, темные.

Ух ты. Вот так новость. А еще если Шеннейр собирается забрать себе власть над гильдией, то сейчас самый подходящий момент. Стоило бы вникнуть в общий настрой, но спать мне хотелось куда больше, чем волноваться.

— Хотите узнать, заступится ли кто-нибудь за вас?

— А как вы сами ответите на этот вопрос, Миль? Разумеется, нет.

Пока опасность превышает мою выгоду, рассуждать на эту тему бесполезно.

Шеннейр шел по Вихрю как хозяин — просто потому, что он был Шеннейром и везде вел себя абсолютно так же. Шел быстро, уверенно, подавляя всех вокруг властной силой. Правда, его уже успел перехватить Вильям и что-то активно втирал, нарушая все ритуалы и торжественность момента.

— Совсем чокнулся, — прокомментировал Миль, и я заметил, как Вильям посмотрел на переговорный браслет и быстро отцепился от жертвы, скрывшись в толпе.

— Что вы ему написали?

— Чтобы немедленно убирался. Темный магистр возвращается с победой. Нельзя портить ему триумф.

Шеннейр остановился напротив, небрежно кинув мне под ноги знамя Алленталя, и алое полотнище с шорохом развернулось. Матиас, уже привычно стоящий за правым плечом, напрягся: заарн был единственным, кого на самом деле заботила моя жизнь. Главным образом потому, что это задевало его самого. Сначала я планировал улыбнуться, исключительно ради окружающих, но потом решил никого не шокировать и просто спокойно кивнул:

— С возвращением.

Так бы смотрел и смотрел на вытянутые лица тех, кому недодали зрелищ.

— Что от вас хотел Вильям?

— Упрашивал оставить вас в живых и отдать ему, — судя по ухмылке Шеннейра, тему с моим убийством он уловил, и она его искренне веселила. — Мол, у него светлый источник и не хватает светлого хранителя для коллекции.

— Ему не приходило в голову, что вы легко можете отобрать у него и источник, и все заводы с поместьем?

Шеннейр с иронией хмыкнул:

— Значит, Вильяму недостаточно рассказывали о том, какой я злой и страшный.

На злого и страшного темный магистр сейчас не тянул. А всего-то требовалось отдать ему на растерзание долину, пять замков, несколько сотен человек и кровного врага.

Комнаты для боевых магов были уже готовы. Заниматься этим неожиданно пришлось мне: Гвен от принятия решений самоустранилась, сказав, что ждет указаний, а Миль таскался следом и давал вредные советы поселить Шеннейра в его бывшую камеру, потому что в родном доме и стены помогают. Отвечать все равно пришлось бы не ему, так что фантазия у заклинателя работала. После долгих раздумий я поселил бывшего магистра на том же уровне, где жил сам, но в максимально противоположной стороне. Правила иерархии это устраивало, правила безопасности — нет.

На обстановку Шеннейр едва ли обратил внимание, сразу упав в первое попавшееся кресло и вытянув ноги. Я устроился напротив, не зная, с чего начать разговор. О чем вообще разговаривают с темными магистрами в небоевой обстановке, когда не требуется спешить и принимать решения немедленно? Опыт совещаний на высшем уровне ограничивался у меня присутствием на советах, где я преимущественно молчал. Светлый дар, как оказалось, не делает автоматически из человека дипломата.

— Как все прошло... в замковой долине?

— После всей подготовки это было форменное избиение, — эмпатическое эхо собеседника транслировало довольство и мир, но обманываться не стоило. Эмоции Шеннейра менялись стремительно, и гнев вспыхивал так же быстро, как налетал морской шквал. — Да, Кэрэа, кажется, я забыл вас поздравить с титулом спасителя Аринди?

— Взаимно.

— Но на боевые операции я вас больше брать не буду.

Славно, что правильные выводы он делает с первого раза. Боевые операции — это то, что я собирался оставить далеко в прошлом.

Одно отрицать не получалось: общаться с Шеннейром было легко.

— То есть вы не планируете от меня избавляться?

Темный маг подпер голову рукой, окидывая меня дружелюбным взглядом.

— А нужно?

— Меня беспокоит будущее и неопределенность собственного положения, — честно признал я, уже понимая, что именно неопределенность и сомнения веселят противника больше всего.

— Вас избрали магистром — так будьте магистром. Я собираюсь вытащить эту страну из очередной ямы, и если вы хотите помочь — вот вам способ, светлый хранитель Тсо Кэрэа Рейни. Согласитесь, это будет забавно.

Темные глаза человека напротив были совершенно непроницаемы. Как жаль, что я не могу забраться ему в голову и узнать, что он думает на самом деле — и какая роль в замысле отведена мне. Отвлекающий маневр? Жертва?

— Побережье? — с интересом осведомился темный магистр. Я замер, чувствуя, как по спине ползет холодок — глупо было ожидать, что эта тема пройдет стороной — и неуверенно спросил:

— Но я все делаю правильно? Побережью немедленно требуется помощь, вы сами это показали в нашей поездке, и я решил, что вы ждете именно такого шага...

Я знал, что все делаю правильно. У Аринди сейчас две задачи: восстановить защиту границ и волновые щиты. Приграничье и Побережье в противоположных частях страны, и магам придется разделяться надвое. Учитывая, что на случай войны я у границ полностью бесполезен, а большинство боевых магов рядом с Шеннейром, то к границам поедет Шеннейр. Волноломы остаются мне. Это был его план, хотя я все равно занимался полным самоуправством, за которое должно следовать наказание.

Шеннейра я не боялся. Что бы он ни сделал. Конечно, помимо прочего он мог бы забрать блокиратор, и вот это было бы совсем неприятно...

Некоторое время меня оценивали, взвешивая на внутренних весах пользы, правил, будущего и личного отношения, позволяя в полной мере оценить угрозу. А потом дали понять, что на сегодня мне повезло.

— Похороны завтра в полдень, ваше присутствие обязательно. Спросите про ритуал, вам расскажут. На опознание... как хотите. Вы светлый, заставлять не буду, — он устало потер глаза. — Не сочтите за обиду, но больше всего на свете я сейчас хочу отдохнуть. Со своей смертью обратитесь завтра, а лучше когда-нибудь потом. А вот с вашим даром придется что-то решать. У темной гильдии были всякие магистры, но никогда — магистр, абсолютно не разбирающийся в магии.

— Светлых магистров у темной гильдии тоже не было.

— В светлой магии вы тоже не разбираетесь, — ободрил меня Шеннейр и махнул рукой на выход. Задерживаться и искушать судьбу я не стал.

Матиас ждал меня у дверей и маялся. Сейчас его волнение казалось смешным. Как будто кто-либо мог мне помочь. Но чужие эмоции раздражали, и я коротко бросил:

— Шеннейр только что запытал до смерти своего личного врага. Сейчас он добрый.

Шеннейр использует меня, я использую Шеннейра. Общая польза связывает сильнее, чем дружба или вражда. Я для него — ценная фигура, а игровые фишки так просто не ломают. Время ставить меня на место еще не пришло. Пока Шеннейр не видит угрозу, и ему интересно, как глупая рыбешка будет барахтаться дальше.

Ему интересно. Миль прав, это почти безумие.

На сей раз общее собрание высшего совета проходило в мертвецкой. Всегда бы так. Все равно то, что часть собрания мирно почивала в железных ящиках и была немножечко мертвой, результата не меняло. Из живых высших здесь находилось трое: Олвиш и Миль, совершенно спокойные, и Нэттэйдж, посеревший и измученный, что стоял у двери и ломал длинные бледные пальцы. Любопытно, как с такими слабыми нервами он вообще попал к темным. Но вернулся из долины, и то хорошо: о здоровье главы внутренней службы сильно беспокоились аж три его заместителя. Правда, я подозревал, что больше самого Нэттэйджа их волновали печати и ключи от сейфов.

— Что он здесь забыл? Такие зрелища не для светленьких. Пусть убирается, пока не повредил свой хрупенький дар, — маг с белой повязкой на рукаве резко мотнул головой на выход.

Олвиш был из тех людей, которым при любых условиях спокойно не жилось. Эмпатов он воспринимал на уровне детей или домашних животных, и то, что я теперь официально могу ему приказывать, не укладывалось в его голове. Еще одна будущая проблема. Я даже не стал связываться, обойдя препятствие по широкой дуге, и двинулся к Милю.

— Что скажете?

Тела, что лежали не в ящиках, а на столах, закрывала плотная белая ткань. И это было к лучшему — смотреть на мертвецов мне не хотелось. Достаточно.

— Можно было и аккуратнее, — Миль неподвижно смотрел в пространство, глубоко погрузившись в раздумья. — Для боевой магии такой уровень работы с плотью, это, конечно, верх, но можно же изящнее, гораздо изящнее...

Нэттэйдж побледнел еще сильнее и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Трус и слабак, — презрительно процедил Олвиш ему вслед.

— Олвиш, вам тоже гордиться нечем, — перебил его Миль, так и не отвлекшись от созерцания стенки. — Вам бы только родню свою резать. Идите следом. Не мешайте думать.

Олвиш так же презрительно оглянулся на него, но действительно убрался. До меня потихоньку доходило то, что Миль сказал про компромисс — все сильные маги гильдии знали друг друга не один десяток лет, и отношения у большинства, мягко говоря, натянутые. Позволить сопернику стать твоим господином? Нет, нет и нет. Раньше всех устраивал Алин, Алин вообще был хорошим вариантом и потенциально хорошим правителем, но он ошибся. Система не прощает тех, кто пытается ее покинуть.

Белая ткань, закрывающая мертвецов, магнитом притягивала взгляд. Поверх одного из тел Олвиш бросил красную ленту; я приблизился, не в силах сопротивляться любопытству, и потянул на себя край покрывала. Тканое чистое полотно...

Я отвернулся и зажал рот рукой, сдерживая тошноту:

— Это... правда Алин?

— Тоже боитесь, что Шеннейр мог оставить его в живых, у себя в плену, а нам подсунуть пустышку? — заклинатель наконец отвлекся, поднимая на меня запавшие глаза. — Не-е-ет, наш светленький магистр, второго шанса спасти пленника и всех подставить вам не дадут. Это Алин. Внешность можно подделать, но отпечаток души не спутаешь.

В мертвецкой было холодно, пахло чем-то химическим, резко и неприятно, и синеватый свет чуть колебался, скользя перед глазами неровными пятнами.

— Ну что — вы счастливы?

Честно? Нет.

— Как я вижу, вы у Шеннейра по-прежнему в фаворе. Цените милость, она долго не продлится, — Миль вернул ткань на место, закрывая мертвеца, и заботливо разгладил складки. — Ну что ж вы так побледнели, Рейни, как будто Шеннейр вас в замковую долину вызывал, как Нэттэйджа? Показать, что бывает с теми, кто его предает...

Химический запах переплетался с тяжелым запахом крови. Ощущение холода смешивалось с чужим, отзываясь в груди тяжелым давящим комом.

— По-моему, пыток и зрелищ с меня давно уже хватит.

— Мне все время кажется, что у вас всех есть какое-то прошлое, о котором никто не говорит, — наконец подозрительно выдал Матиас. Миль приглушенно засмеялся.

— Для чего тебе это знать? — я проиграл собственной эмпатии, нашел в подсобке шерстяное одеяло и кинул Милю, усмехнувшись в ответ на чужое возмущение.

Какая разница? Они все равно все умрут.

Мою бывшую камеру пытались спрятать, но она оказалась тесно связана с главной структурой Вихря, с глаз долой не убиралась, и потому здесь организовали склад. Коробки на стеллажах и новенькие, еще не активированные боевые посохи у стены. Я часто приходил сюда и смотрел за окно, привычно ища глазами город далеко внизу и острый шпиль гильдии. Снаружи бушевала вьюга, и все было такое ненастоящее.

Мог ли я не возвращаться? Сбежать далеко-далеко, все забыть?..

Но я — всего лишь эхо. Всего лишь еще одна тень прошлого. А тени действуют так, как предназначено, и все идет так, как предназначено, а значит, все в порядке. И не может быть иначе.

* * *

— "У меня для вас есть плохая и хорошая новость"? Алин, вот сейчас было совсем не смешно.

— Плохая — светлую гильдию мы уничтожили зря.

— А хорошая?

— Нам не придется перед ними оправдываться.

Глава 2. Убежище

После Осеннего праздника время летело стремительно, путаясь в хороводе дел, разговоров и лиц, которые расплывались в сером тумане. Я улыбался, что-то отвечал, как-то жил дальше, и ржавое зубчатое колесо в груди продолжало поворачиваться.

— Леди Гвендолин? День добрый. Как идет подготовка к переезду?

— Темная гильдия не может вечно ютиться в заарнских убежищах... но не стоит волнений. У нас сохранились архитектурные разверстки Иншель.

Иншель? Иншель?! Замка светлой гильдии? Наверное, мне следовало гордиться. Светлые умели создавать красивые функциональные вещи.

— ...а также по прогнозам, наши действия с Заарнеем и Вихрем с вероятностью в пять процентов запустили процесс, ведущий к разрушению мира.

Ну что же. Печально. Пять процентов — это несерьезно.

— Срыв плана поставок...

— Это невозможно...

— Просят о помощи...

— Проклятый светлый!

— Светлый магистр...

— Наш магистр.

Я потянулся к ножику для бумаг, задумчиво повертев его в руках, и закатал рукав. Гнев вспыхнул внезапно, трансформируясь в горькую, очищающую боль; голоса замолчали, мысли остановились, и даже ненависть к себе на мгновение утихла.

На мгновение стало легче.

На второе мгновение остались заляпанный кровью стол, дергающая боль от пореза, опустошение и досада. Я швырнул ножик обратно, сжав ладонями виски, и уткнулся лбом в столешницу. В самом деле, это было глупо. Глушить эмоции подобным способом — вряд ли путь к тому, чтобы стать нормальным вменяемым человеком. Теперь, ко всему прочему, еще оттирать пятна и искать пластырь. Мне не поверят, что я тут магию крови практикую. А может, начать?

Впрочем, все нормально.

Блуждание среди теней продолжалось. Мне оставалось лишь надеяться, что однажды я смогу вырваться отсюда.

Как и любая крупная организация, темная гильдия Аннер-Шэн имела строгую внутреннюю иерархию. Но, в отличие от человеческого мира, иерархия здесь имела свои особенности.

Маги, стоящие наверху, жили лучше — но хотел бы я посмотреть на мир, в котором происходит иначе. Но при этом, по крайней мере сейчас, не в разы. В чем статус давал полную монополию — в информации. Полными знаниями о происходящем владели от силы человек десять, еще часть примерно представляла правду, а до остальных едва доходили жалкие отрывки, на которых цвели дикие слухи. Когда я был учеником, такого распределения не замечал. Интересно, сколько там было случаев из разряда "вам лучше не знать"?

Лучше бы всей этой дряни я бы не знал и дальше.

Самой популярной темой для слухов, естественно, служил мой стремительный и наглый взлет по карьерной лестнице. Версиями с охотой делился Миль, а потом с не меньшим удовольствием следил за реакцией. Самая вменяемая гласила, что я изначально был учеником Шеннейра и шпионом в светлой гильдии — завел Ишенгу в ловушку, привел светлых к краху, но потом что-то пошло не так. Может быть, сам переметнулся к светлым. Может быть, зарвался. Много ли нужно, чтобы разозлить темного магистра? Но меня не убили, а всего лишь отправили в тюрьму — потому что не так-то просто уничтожить творение, в которое вложено время и силы. А потом Шеннейр остыл и даже выпустил меня на свободу — живого ученика хотя бы можно разобрать на реагенты, а от ученика в тюрьме толку вообще никакого.

Насколько я знал, эту версию поддерживали боевые маги. Она полностью отвечала их картине мира и заметно улучшала отношение ко мне.

Но порой это напрягало.

А порой мне казалось, что окружающие воспринимают это слишком серьезно.

...Шеннейр на миг зажмурился и с мукой уставился на меня.

— Что это сейчас было?

Простейшая печать связи посерела, покрывшись хлопьями ржавчины, и начала уловимо напоминать покореженную шестерню. Сидящий на полу Матиас отвлекся и с надеждой спросил:

— Особый тип магии? Я так тоже научусь?

Десяток ровных шестигранных печатей висели рядом с ним сияющим строем. Будь заарн человеком, его бы называли талантливым.

Призыватель из иного мира не переставал меня удивлять. Последние дни он пропадал где-то в Вихре, появляясь буквально минут на десять и без слов исчезая. В прошлый раз я наткнулся на него посреди ночи: Матиас сидел в темном кабинете, без света, собрав из информационных табличек пирамидку, и черкал на разбросанных по полу списках разноцветными маркерами. Эмпатическое эхо говорило о полной увлеченности работой. Все это выглядело настолько жутко, что я закрыл дверь и на цыпочках ушел.

— Это же просто! Концентрируетесь, строите печать, обращаетесь к источнику, берете его магию, — Шеннейр схватил меня за руки, пытаясь напитать своей силой распадающуюся печать. Темный магистр вообще проявлял чудеса терпения: Миль не выдержал и десяти минут издевательств, покинув нас с фразой "я не могу на это смотреть". — Да что с вами не так?

По общей традиции принято считать, что печати не обладают собственной силой. Печати — это... пожалуй, чертежи событий, которые маг запускает своей силой и волей. Маг обращается к своей искре, искра обращается к источнику, а печать служит посредником, переводя намерения человека для силы мира. Конечно, маг способен обращаться к источнику напрямую, но далеко не факт, что источник поймет его правильно.

И я считал, что в обучении наметились определенные подвижки. Раньше у меня не получалось ничего, теперь получалось нечто. Страшно представить, какое именно событие я мог бы запустить... вот этим.

— Дело не в магии, Шеннейр, — Миль, как и предполагалось, далеко не ушел, незаметно вынырнув из тени и многозначительно постучав пальцем по виску. — Дело в разуме. Печати требуют ментальной дисциплины. Если в голове нет порядка, то нигде нет.

Шеннейр раздраженно отмахнулся. Он верил, что успех достигается упорством и стараниями, и в немалой степени был прав.

— Подойди.

Матиас без возражений приблизился, протягивая руку в ответ на нетерпеливый жест. Кинжал сверкнул стремительно, глубоко вспарывая кожу, и темный маг повернулся ко мне и потребовал:

— Лечите без печатей.

Страсти к экспериментам Шеннейр не утерял.

Кровь быстро заполнила ковшик ладони и закапала на пол. Заарн не двигался, переводя взгляд с меня на Шеннейра, полностью доверяясь тем, кого считал главными. Я представил, как выхватываю нож и втыкаю его в горло темного магистра; но на моменте, как он в агонии корчится у моих ног, видения пришлось свернуть. Во-первых, такая мелочь Шеннейра не убьет, а во-вторых, я даже замахнуться не успею.

Светлая искра сияла рядом, вызывая резкое раздражение. Жалкая подделка по сравнению с моими настоящими сородичами. Я с усилием задвинул темные мысли в сторону и взял заарна за руку. Как там говорит Миль? Я — светлый магистр. Лицемерие — мое второе имя.

Разделить эмоции получилось естественно. Магия откликнулась сразу, и я отстраненно окутал чужую искру теплой вуалью, заполняя сознание участием и заботой и получая в ответ робкий изумленный отклик. Покореженная печать выправилась и слабо засверкала, постепенно набирая силу. Миль подошел ближе, склонившись над ней с любопытным видом, и с другой стороны его движение повторил Шеннейр.

Уничтожить их всех.

— Связь со светлым источником сохранилась, интуитивное целительство работает, — озадачился Шеннейр. — Но вы даже не стараетесь, Кэрэа. Если вы останетесь в одиночестве, то даже сигнал о помощи послать не сможете!

— Лоботомия, — с удовольствием предложил Миль. — Говорят, электрошок хорошо мозги лечит. Я не думаю, что подействуют стимуляторы, хотя... что и в каких дозах смешать...

Матиас с непонятными эмоциями разглядывал грубый шрам на месте раны, то и дело касаясь его когтем. Шеннейр смотрел на Миля так, словно хотел распилить на кусочки. Я потихоньку отошел в сторону.

И почему же я не могу нормально использовать светлую магию, замешанную на эмпатии, в окружении убийц, которые разрушили все, что мне дорого? Иногда казалось, что меня окружают непрошибаемые кретины.

— Не обращайте внимания. Шеннейр всегда был нетерпелив.

Я медленно поднял голову.

— Даже после полного обучения точно и легко печати получаются у подмастерьев после месяцев и месяцев отработки в полевых условиях. У Шеннейра сроду не было учеников, чтобы это знать.

Только что вошедший в зал Эршенгаль смотрел на меня с сочувствием.

Оставленные печати полыхнули разом. Вихрь болезненно застонал, содрогаясь всем телом от пронесшейся по нейросети болезненной вспышки. Я посмотрел в спину боевого мага, что загородил меня от Шеннейра, и решил, что это просто последняя капля.

В итоге решающей мотивацией переезда для гильдии стала воля Тьмы.

Воля Тьмы выражалась прямо — в том, что неподалеку от Вихря до сих пор бушевал темный источник Шэн, самый сильный источник в стране. А Вихрь, как известно, был энерговампиром. Встреча двух одиночеств должна была произойти, и маги заранее делали ставки, кто кого поборет — Шэн сожжет Вихрь, или Вихрь сожрет Шэн. Тему того, что будет с жителями тюрьмы, обходили стороной, и проверять это почему-то никому не хотелось.

Первым на Побережье уехал Нэттэйдж — подготавливать почву, договариваться, устраивать жилье для тех, кто следовал за ним. Последней уезжала Гвен — как оператор Вихря, она должна была сдерживать его до конца. Я ехал где-то посередке, в основном затем, чтобы поскорее отделаться от Шеннейра. Темный магистр торопился жить, и вынужденное пребывание на одном месте его тяготило; страдали все остальные.

Снег продолжал валить, а ветер только усилился — Вихрь набирал обороты, готовясь к финальному скачку и поглощению источника. Ожидать прояснения можно было до бесконечности, тем более инфоотдел отказывался давать прогноз погоды даже на ближайшие сутки, отделываясь мутными отмазками про неопределенность и завихрения вероятностей. В итоге машины выезжали тогда, когда стихия хоть немного стихала.

— Сюда идет Миль, — сообщил Матиас, и я кивнул, вслушиваясь в его эмпатическое поле. В путь отправлялись штук семь грузовиков и фур разной степени дряхлости и страховидности, мы ждали, и времени, чтобы проверить некоторые предположения относительно светлого дара, было достаточно. Тренировка была пустяковой, но, кажется, заарну она нравилась; эмоции, пропущенные через чужое восприятие, ощущались слабым эхом — но именно это мне было нужно. Возможно, если я буду воспринимать темную магию через фильтр, то она не будет вызывать такое отвращение.

— Хорошо.

Матиас ответил довольной ухмылкой. В отличие от Шеннейра, мне достался толковый и старательный ученик — и я не знал, грустить мне или гордиться. Людей заарн воспринимал как движущиеся мишени.

Отъезд проходил тихо и без лишних церемоний. Но скрывать его не скрывали, и делегация старейшин Полыни, что пробились через заслон из магов и внешней оболочки Вихря, оказалась тем еще сюрпризом. Как и ожидалось, из подземного убежища жители столицы не ушли и, оценив погоду, даже не собирались. На добровольных началах подземелья достраивались в три раза быстрее, без пререканий и бунтов, что вызывало у Нормана тревогу от несвойственного людям поведения. Дополнительный контроль тревожил уже людей; они боялись, что как только я уеду, заарны накинутся на незваных квартирантов и превратят в кровавый фарш.

А я их, конечно, спасу. Это было бы умилительно, если бы не так грустно.

Успокоить делегацию и отправить обратно удалось далеко не сразу. В глазах людей горели надежда и страх.

— Вы, Рейни, просто свет и солнце всей Аринди, — кисло скривился Миль.

Разумеется. Я просто хочу, чтобы любой, кто захочет повредить светлому магистру, получил серьезные проблемы.

Выполз Миль, как обычно, из самой темной тени: к белому дню у мага, покидавшего гильдию исключительно под гнетом обстоятельств, существовала стойкая антипатия. Судя по взглядам на машины, путешествия он не терпел как класс.

— Люди — жадные твари. Смотрите, как бы они не захотели оставить вас себе.

— Сюда идет Шеннейр, — Матиас с удовлетворением проследил, как заклинатель вновь маскируется под тень, и обернулся ко мне, намеренно затягивая паузу. — У меня один вопрос. Эмоции людей я слышу примерно одинаково... Кроме твоих. Тебя я не слышу.

Я спокойно выдержал испытующий взгляд:

— Потому что я — светлый магистр.

И пусть объясняет это как угодно.

— Удачи, — Шеннейр прощался последним, напоследок вручив заарну запакованный сверток. Шеннейр и Матиас неплохо ладили еще с тех пор, когда на пару устроили в гильдии террор. Я бы посчитал последнего шпионом, который будет сливать обо мне информацию — но это не имеет никакого значения.

— Шеннейр...

Темный магистр верно понял мой взгляд, и мы одновременно сделали несколько шагов в сторону. Шеннейр вдобавок подвесил заглушающую печать, окончательно убедив окружающих, что мы обсуждаем секретные государственные дела. Хотя в моих словах не было ничего секретного.

Что не отменяло того, что их абсолютно никто не должен был слышать. Мне не стоило произносить их вовсе, но остановиться я уже не мог.

— Вы говорили, что я никогда не был вашим врагом, — слова с трудом проталкивались сквозь пересохшее горло. — Вы считали меня обычным светлым учеником, которому звание магистра досталось по ошибке. Со мной не делились планами. Вы были в курсе, что я ничего не знаю. Я был... никем. Тогда для чего велись допросы? Для чего вы и ваши маги заставляли меня смотреть на мучения моих сородичей... и... для чего все остальное? В этом был смысл? В этом была цель? Зачем?

Зачем вы это делали?

Шеннейр удивленно посмотрел на меня и пожал плечами:

— Что вы хотите услышать? Потому что могли.

Все последствия Осеннего праздника становились видны только за пределами Вихря. Разрушение было тотальным, и от столицы остались бесформенные снежные груды на месте зданий. Предместья пострадали меньше: дома стояли заброшенные, с выбитыми стеклами, засыпанные снегом. Столица Аринди Полынь прекратила существовать.

Грузовик ехал ровно; трясло только тогда, когда маги промахивались и спрямляли путь по оврагам и остаткам домов. Технология была еще не отработана, и ориентироваться по карте получалось не всегда. Разместили нас с комфортом, в самой теплой машине, где перевозили ценные и хрупкие вещи. Вдоль бортиков шли скамейки, Матиас мгновенно развалился рядом, заняв половину нашей стороны, а Миль демонстративно сел напротив. Хотя сложно сказать, чем ему приятнее всю дорогу наблюдать за мной.

— Рейни, — маг щелкнул пальцами перед моим лицом. — Вы еще с нами? Долго будете сидеть и пялиться в одну точку?

Я равнодушно перевел взгляд на темного, и тот поспешно пошел на попятный:

— Согласен, пяльтесь туда дальше.

Матиас растерянно обернулся на меня, словно собираясь что-то сказать, но вместо этого с досадой зашипел, уткнувшись в свой сверток, и в салоне вновь повисла тишина.

Эмоции отключились, как будто кто-то выдернул рубильник. Вихрь оставался за спиной — размытое серое облако. Рано или поздно он вырастет еще больше и погребет под собой всех нас.

Но Миля тянуло на общение, и спастись от беседы по душам в замкнутом пространстве было некуда.

— Надо же. Тайны. Интриги. У нас спорили, что за грандиозный план стоит за переездом на Побережье. А на самом деле светлый магистр едет на Побережье, потому что ему жалко бедных-несчастных человечков, которых смоет в море.

— Давай я выкину его наружу? — тихонько предложил Матиас. — Следующие подберут.

Я устало уперся лбом в стекло. Иногда мне казалось, что я попал в параллельный мир, где люди мыслят совершенно иными моральными категориями. Говорите, у светлых в коллективах сахарная патока? Да я лучше в сахарной патоке утоплюсь. Там уютно.

— Да, меня это волнует. И, при всем вашем старании, Миль, вам не может быть настолько наплевать.

Хотя... это Миль.

— Я считаю, что гильдия должна починить волновые щиты, потому что это ее обязанность. Но людей, нет, людей мне не жаль, — твердо отозвался заклинатель, и ткнул пальцем в стекло: — А может, вас и эти волнуют?

Дома за окном провожали нас пустыми окнами.

— Тогда вспоминайте чаще, как эти самые люди с готовностью выдали нам всю островную диаспору. Кого там у вас казнили?

Я закрыл глаза. Беженцы с островов традиционно держались вместе и сородичей, связанных со светлыми магами, прятали. А Шеннейр пообещал, что убьет всех, кто не выполнит его требования в установленное время. Магистры должны держать слово.

Я бы мог сказать, что у жителей Полыни не было выбора — но это ничего не изменит.

Колонна въехала в лес, и с двух сторон потянулись заснеженные обгорелые деревья с обломанными ветвями. Аринди, мирная и безопасная страна. Преодолев нежелание шевелиться, я достал толстую кожаную тетрадь, сплошь исписанную наставлениями Шеннейра по управлению гильдией. Записывал я все подряд, когда понял, что информация не имеет ни малейших шансов уложиться в голове.

Она и на страницах не особенно укладывалась. "...этих проверять раз в декаду и давать по мозгам, иначе работать не будут..." "А этих что, до сих пор не казнили?! Везунчики" и в таком роде. После приезда придется взяться за Нэттэйджа — ясно, что он владеет многими ключами от происходящего. Я ощущал себя неопытным серфингистом, который думал, что сейчас прокатится на самой высокой волне, а волна подхватила его и потащила в далекий океан. А доска болтается где-то рядом и иногда больно бьет по голове.

Вьюга выла между деревьями. Машины с трудом пробивались через круговерть снега и ветра; печать, расчищающая дорогу, едва справлялась, и ползти нам предстояло всю ночь. Долгую тоскливую ночь. Картинка за окном сливалась в серые полосы, и время тянулось неразличимо, час за часом оседая на дне сознания. Мне хотелось исчезнуть.

Но, в конце концов, мы ехали с Милем.

— Остановите машину, — голос заклинателя прогнал только-только накативший сон. Миль сидел прямо, стиснув пальцы, и медленно поворачивал голову из стороны в сторону, словно к чему-то прислушивался. Выглядело это так, как будто потусторонние голоса наконец нашли своего контактера и теперь со всей силы ломятся в мозг; но прежде чем я решил, позвать Миля или позвать на помощь, темный пошатнулся, резко вцепился в виски, оставляя на них и на щеках красные полосы, и сорвался на крик. — Остановите!

Двигатель заглох прежде, чем водитель успел отреагировать. Машина покачнулась — в нас несильно врезалась фура, едущая позади, и тоже встала. Игнорируя доносящиеся снаружи раздраженные голоса, Миль рванул дверь и выпрыгнул наружу.

— Ну вообще, — прокомментировал Матиас, уже успевший задремать у меня на плече. — Надо было выкинуть.

Колонна встала намертво. Кажется, Миль вырубил заклятием все механизмы разом — счастье, что мы ехали медленно, но кто-то все равно сполз в кювет. Сам виновник беспорядка остановился на обочине, подняв голову к небу и полностью игнорируя недружелюбные взгляды.

— Вот что значит — везти Миля, — наш водитель сплюнул и полез обратно в кабину.

Надежда на то, что заклинатель просто не переносит дальние переезды, продержалась недолго. Блуждающий взгляд без тени мысли скользнул по кромке леса, перепрыгнул на меня и судорожно заметался между машинами. Сознание Миля стремительно заполняла паника — слепая, безумная требующая бежать и спасаться.

— Что у вас? — спросил подошедший от головы колонны Эршенгаль, и я остановил его взмахом руки. В округе не наблюдалось ни одного разумного, который бы испытывал враждебные намерения; вообще ни одного разумного. Маги у машин начали терять терпение, и я медленно предложил:

— А давайте, Эршенгаль... сейчас соберемся и поедем обратно, — и прикусил губу от смороженной глупости. Развернуться на узкой дороге и не застрять фуры не могли. Будущее стало весьма определенным: сейчас маги побьют Миля, а потом мы тут замерзнем, потому что застряли. Эпичный финал.

— Рейни, уводите нас отсюда, — севшим голосом потребовал Миль. Я недоуменно потянулся к ошейнику, и маг буквально впился мне в горло, срывая артефакт.

Искажение плеснуло в глаза затхлой серостью, увлекая за собой, и я автоматически вцепился в стоящих рядом людей, пытаясь удержаться. Светящийся ромб завис над машинами, рухнул вниз, и ударная волна вышвырнула нас всех в междумирье.

* * *

Сложно возразить, что перемещение в пространстве — полезная способность и великолепное оружие. Но, как у любого оружия, половина его эффективности — в неожиданности. Неожиданными мои способности перестали быть двенадцать лет назад.

На барьер я налетел со всей силы. И то, что я готовился заранее, не помогло. И мечты удавить Миля тоже не помогли. Жесткий удар выбил весь дух и вышвырнул обратно, в холодный мир, безжизненный, белоснежный и призрачно-нереальный...

Как оказалось, лучше всего от рефлексии помогает ныряние головой в сугроб.

Снег, вполне реальный, ощутимый и мокрый, моментально залепил лицо, забился за шиворот; я забарахтался, пытаясь подняться, но тяжелая рука опустилась на затылок, придавливая к земле. Ну что же, намек понят. Не так здесь и плохо, пока можно кое-как дышать. Не люблю все эти вещи. Удушье — это неприятно и очень страшно. Но только я успел смириться с ситуацией и найти в ней плюсы, как меня вытащили обратно.

Эршен оглядел меня с ног до головы, удостоверившись в отсутствии повреждений, и сгинул в сумраке, вскарабкавшись на склон оврага.

Выкинуло нас в глубокий лог: лес стоял тих и бездвижен, мертвые деревья кутались в снежные шапки, а на дне тек ручей и валялись груды валежника. Миль стоял поодаль и то ли прятался, то ли обнимался с березкой, озираясь вокруг. Если приглядеться, то становились заметны черные нити, шарящие по снегу и уходящие за деревья, которые составляли печать слишком большую, чтобы увидеть ее с земли полностью. Я вытер кровь, текущую из носа, поправил разорванный ошейник и с любопытством спросил:

— На нас напали?

Ну, это было предсказуемо. Зато, в отличие от Миля, я оделся по погоде. Заклинатель так и остался в рабочей мантии и легких сапогах, в которых ходить только по коврам в гильдии.

— Так вы в самом деле умеете чувствовать опасность, Миль?

Темный маг вздрогнул, инстинктивно вскинув руки к голове, и зло процедил:

— Это должно было закончиться плохо. Все, что касается вас, светлый магистр, заканчивается плохо.

Вот человек, который умеет вернуть веру в будущее.

Матиас обнаружился тут же: лежал, вжавшись в груду веток, и оцепенело смотрел на окружившие его сугробы. В протянутую руку он вцепился с такой силой, что мог бы сломать кость; внезапно очутиться среди холодного и оттого смертельно опасного снега стало для пришельца из мира-пустыни сродни шоку.

— Так вы знали, что ехать опасно? Но почему вы поехали?

И куда смотрит темная гильдия? Давно надо было вычислить ходячий детектор и использовать.

— Я видел смерть в том, чтобы ехать, и в том, чтобы остаться, я вижу смерть в конце каждой ветви событий, и вы не представляете, насколько это... — Миль оборвал фразу, отнимая ладони от висков и разглядывая перепачканные кровью пальцы. Кажется, детектор немного сбоил на высоких частотах вероятностей. — Отдохнули, Рейни? А теперь переносите нас к Вихрю. И, будьте добры, аккуратнее. Сомневаюсь, что вы ваших светлых таскали так же небрежно.

Я вспомнил удушливую пустоту искажения, боль от удара и с возросшим интересом уставился на него:

— Миль, вы в курсе, как работает перемещение больших групп?

Мало того, что связь с группой должна быть достаточно крепкой. Мало того, что необходимо знать территорию, включить в группу навигатора и предварительно отработать контрольные точки, в которые должно происходить перемещение. Я вообще не должен был вытащить за собой темных без подготовки и нейросети. Да, в свое время у меня была идея, как я захватываю врагов и оставляю их в искажении умирать, но лучше бы она не исполнилась вовсе, чем исполнилась наполовину. Темных я перемещаю, но они все равно не дохнут. Разочарование, разбитые мечты.

— Для чего мне быть в курсе? — высокомерно выдал темный. — Это ваша специализация.

И вряд ли это предвещает благо. Я тяжело вздохнул и просто пояснил:

— К Вихрю я вас не перенесу, потому что здесь повсюду пространственные барьеры. Те, кто на нас напал, предполагали, что я могу сбежать через искажение.

— Барьеры вокруг Полыни ставил Норман. Чтобы маги не использовали порталы между предместьями, — Эршен бесшумно появился на краю оврага, задержав на Миле неприязненный взгляд. — И чтобы задержать тварей, попавших в наш мир после открытия врат.

Вероятно, нас караулили именно на этом участке дороги. Достаточно близко от столицы, и достаточно далеко от нее, чтобы мы не смогли выбраться своим ходом. На то, что работает связь, рассчитывать не стоит вовсе; поставить заглушающее поле при любых диверсиях — самое милое дело.

Первый пункт — нападение. Второй — барьеры. Но если напавшие не рассчитывали только на то, что мы заблудимся и замерзнем в снегопад, то должен быть третий.

— А эти твари, которые переползли к нам из Заарнея — они могут чуять переход по искажению?

Миль стремительно схлопнул печать и уставился в чащу так, словно действительно мог там что-то увидеть. Все еще держащийся за меня Матиас злорадно хмыкнул, и я кивнул сам себе:

— Пункт три.

— Колонну прикрывали щиты. Нам не следовало бежать, — хмуро произнес Эршен, по-прежнему не спуская глаз с Миля, и тот яростно вскинулся:

— Что-то защита наших боевых магов еще никого не спасла!

Такая вспышка эмоций оказалась для меня полной неожиданностью. Прошлый опыт? Эршен помедлил, словно борясь с желанием ответить, повернулся к нам спиной и бросил через плечо:

— Я знаю эти места. Недалеко есть деревня.

Обычно знакомый мир мучительно-тосклив. Здесь известен каждый угол; каждое укрытие и пути отхода. Рано или поздно он становится настолько тесен, что превращается в тюрьму. И тем прекрасен кажется мир внешний, тем ярче он сияет через прутья решетки, тем сильнее манит вырваться.

Но это ловушка. Жизнь с нетерпением поджидает у порога, чтобы доказать, что место неудачников — в их безопасной тесной клетке. Один шаг, одно неверное движение — и ты уже бредешь в ночи посреди занесенного снегом леса, с неприятелем за спиной, который жаждет твоей крови. Когда многодневная усталость давит на плечи, тело бьет дрожь от холода, а спутники скорее презрительно посмеются, чем протянут руку помощи...

Именно так чувствовал себя Миль.

Пока мы шли, потеплело, и с неба посыпался косой ледяной дождь. Льдинки били по лицу, намерзали на одежду; снег лип к ногам, делая каждый шаг невыносимо тяжелым. Миль с Матиасом начали отставать сразу: заарн шел за мной как зомби, ориентируясь на светлую искру, и я не переставал радоваться, что занимался его экипировкой сам. Миль, по-моему, держался только мыслью, что если он упадет, то никто его не потащит. При всем своем могуществе, маги, тепличные цветы и дети цивилизации, против дикой природы оказались бессильны.

— Вы хорошо держитесь, — Эршен замедлил шаг, поджидая меня. В его словах правда шла где-то напополам с желанием меня подбодрить. Я мог бы напомнить, что много лет провел в Хоре, где было ровно две возможности: либо выжить, либо нет, но не стал.

— Для светлого?

Темный неопределенно качнул головой:

— Для вашей специализации. Ну, знаете... этнография.

О, Свет. Они так говорят, как будто это диагноз.

— Этнография, — судя по звукам, Миль чем-то подавился. — Эта сказочка еще работает? Ха. Ха. Ха.

— Что вас не устраивает, Миль? — раздраженно осведомился я. — Без культуры люди — всего лишь биологические механизмы.

— Да, да, — язвительно протянул темный. — Культура. Знаем мы, на кого обучали этнографов. Собирать песенки, традиции, правила, сведения о расположении режимных объектов и численности вооруженных бойцов и прочие цели внешней разведки...

Я разом ощутил себя на перекрестье трех взглядов и хладнокровно отрезал:

— Выдумки. А на кого учились вы, Миль?

— Медик, — буркнул тот, и я не сумел скрыть удивление. Конечно, это объясняло, почему ему позволяют лечить, но я всегда считал, что знаний Миль нахватался по роду своей основной деятельности.

— Вы хотели стать врачом? Вы? Помогать людям?!

— Каждый раз, когда я брал в руки скальпель, я представлял, как потрошу этих недоумков, с которыми приходится учиться. В результате у меня проявился дар к проклятиям, и к живым людям меня так и не подпустили, — закруглил душещипательную историю Миль и съежился, поднимая воротник.

Низкие беленые домики вынырнули из снежной пелены внезапно: на фоне сугробов они казались призраками. Окна домов были темны, и, сколько я ни старался, не мог ощутить ничего живого.

— Надеюсь, жителей эвакуировали? — надежда была слабой и продержалась недолго.

— Здесь слишком далеко до убежища и до эпицентра искажения, чтобы эвакуация имела смысл, — Эршен решительно взбежал на крыльцо одного из домов и толкнул дверь. Та открылась без усилий; боевой маг скрылся внутри и вернулся буквально сразу: — Пусто.

Пусто оказалось и в следующем доме, и в следующем. Ни следа борьбы: все выглядело так, будто люди просто покинули дома, бросив вещи и не заперев замки. И внутри всегда было холоднее, чем снаружи: настолько, что поверхности покрывала толстая бахрома инея. Накопившиеся странности потихоньку начинали действовать на нервы. Но, в конце концов, со мной не самые слабые маги, и бояться мне нечего. Суть светлого дара вовсе не в том, чтобы уметь все, а в том, чтобы оказываться в неприятностях с теми, кто тебя из этих неприятностей вытащит.

— Мертвая деревня, — с чувством произнес Миль, отряхиваясь от снега. — Очаровательно. Ненавижу путешествия.

— Все человечьи поселения жуть... жуткие, — заторможенно согласился Матиас. — Это же надо было додуматься — строить дома наверху... поверхности.

Или нет.

— Может быть, люди просто ушли.

— Ушли, — Миль скривил посиневшие от холода губы и повернулся к большому зданию в конце улицы. Там, на втором этаже, мерцал призрачный огонек.

Большое здание оказалось административной постройкой и совмещало в себе магазин и почту. В логово предположительного противника мы пробирались огородами и через черный ход, но даже там не нашлось ничего опасного: мерцал большой передатчик. На втором этаже обретались гильдейские маги, то ли из тех, кто караулил поселения, то ли из тех, кого прислали на защиту деревни перед Осенним праздником. Шкала мощности связи показывала стабильный нуль, а рядом с передатчиком, прислоненные к стене, стояли два боевых посоха.

— Ушли, — саркастично повторил Миль и развернулся на каблуках, спускаясь на первый этаж.

Главные двери были открыты нараспашку, и на пол уже успело намести снега. С небольшого возвышения поселение виднелось как на ладони: дорога, исчезающая в темноте, поле в непонятных буграх и лес. Заклинатель остановился на пороге, разворачивая очередную высокоуровневую печать; черные нити поползли от домов, сканируя землю, и вслед за ними на снегу начали проявляться бледные светящиеся пятна. Больше всего пятен было разбросано между домами и лесом; а два, похожие на лужицы разлитого фосфора, проявились совсем рядом — в нескольких шагах от входа, отмечая невысокие занесенные снегом холмики.

Эршен смахнул верхушку холмика, и я втянул воздух сквозь стиснутые зубы, когда под слоем снега показалось что-то черное. Человек в одежде с гербом темной гильдии лежал лицом вниз и делал это не первый час.

— Я чую искажение, — Матиас бесшумно возник за плечом, внимательно глядя на кромку леса, едва различимую за снежной пеленой. — Дыхание Хсаа'Р'Нэа. Кто-то из тварей был здесь.

Рисунок светящихся пятен сразу приобрел иное звучание. Конечно, я слышал о заарнских тварях, что разбежались по Аринди в то время, когда врата оставались открыты. Но, собственно, что с того? Я никогда их не видел. Надо было сразу устроить охоту — ах да, но у нас же была маленькая война против замковой долины. Надо было создать нормальную защиту для поселений — но здесь что-то делать уже поздно. Люди умирали, люди постоянно умирали.

— Вся мерзость нашего мира родом из Заарнея, — сладко подтвердил Миль, и склонился над телом, зажигая диагностическую печать: — Какая прелесть. Никаких повреждений. Наши защитники, боевые маги вышли за двери и умерли. Профессионализм, достойный всяческих похвал.

— После того, как ваша заклинательская шайка урезала снабжение буквально во всем и выслала лучших за пределы страны, — судя по нетипично длинному монологу, слова задели Эршена за живое. Миль насмешливо фыркнул, взмахнув черной перчаткой:

— Эти оправдания...

— Эршенгаль, у нас есть шанс добраться до другого поселения? — я скользнул взглядом по мертвецу, на этот раз отмечая нормальную зимнюю униформу, и со вздохом опустился рядом.

— Я — доберусь, вы — нет.

Ну что же, справедливый ответ.

— Выбирая между тем, сожрут нас в лесу или под крышей, я выбираю под крышей, — сам с собой проголосовал Миль и с любопытством склонил голову, обхватывая себя за плечи. — Мародерствуете, Рейни? Вспоминаете славное прошлое?

Я прекратил сдирать с трупа одежду и молча сунул в руки заклинателя теплую куртку и сапоги.

В некотором роде, правота Миля была неоспорима: оставаться на месте гораздо проще, чем идти, а крыша и стены защищали от ветра и снега. Но холодно в здании было как в морозилке.

— Нас найдут, — сказал мне Эршен, закрывая главный вход на засов. — Надо всего лишь дождаться Шеннейра.

Я вяло кивнул. Найти-то нас найдут, нет сомнений. Вопрос в том, кто быстрее. Но вообще было забавно, насколько образ темного магистра, спешащего на помощь, вообще не состыковался у меня с образом темного магистра.

— Лет десять не был в таких заштатных дырах. И за десять лет ничего не изменилось. — Миль прошаркал мимо, брезгливо открывая двери ногой, и скрылся в дальних помещениях. Даже в одежде с чужого плеча, шаря по чужому дому, он ухитрялся вести себя с высокомерием царственной особы в изгнании. — Рейни, идите сюда!

Я заглушил смутную надежду, что это был зов о помощи, и дальше последует хруст костей. Миль стоял в подсобке, расчистив пол от мусора вроде стеллажей и коробок с письмами точным заклятием тлена, и смотрел на печать, зависшую над люком в полу. Печать вращалась и легко дымилась.

— Хотите еще раз припасть к истории? Бывшая светлая схронка. Светленькие всегда наивно считали, что если используют магию для маскировки, это никто, никто не заметит.

— Вы здесь были?

Заклинатель остро усмехнулся и ответил:

— Я — нет. Я вам не мясник, чтобы бегать по полям и потрошить народ.

Вряд ли стоило в этом сомневаться. Его руки были чисты: Миль составлял сложные проклятия, которые били по площадям, и для этого не было нужды ни бегать по полям, ни убивать самолично. Хотя толковое жертвоприношение еще ни одному ритуалу не вредило. Насколько мне известно, Миль предпочитал, чтобы жертва была хорошо привязана и не мешала, когда вскрываешь ей горло или вырезаешь сердце. Это был единственный случай, когда он менял свои обычные черные перчатки на белые.

Учитывая близость Иншель и то, что на втором этапе войны стычки вокруг столицы были частыми и постоянными, новость не представляла особенного интереса. Схронки были небольшими убежищами, где боевые группы отдыхали и ждали переброски в другое место. Или прятались от ловчих отрядов врага. Или поджидали ловчие отряды врага. По ситуации.

Эршен поморщился, явно не одобряя действия товарища по гильдии, но привычку делать то, что не нравилось остальным, Миль давно возвел в абсолют. Крышка подпола истлела за считаные секунды, и алчное любопытство заклинателя мгновенно сменило разочарование: от схронки остался один пустой подвал. Если здесь когда-то и было нечто ценное, то темные давно забрали это себе.

Зато внизу, очевидно, из-за остаточного магического отпечатка, было значительно теплее. Я спустился по приставной лесенке, бросив куртку у дальней стены, и сел сверху. Матиас двинулся следом, так и не открыв глаз, упал рядом и обмяк. Заарна била крупная дрожь; я с неохотой пошевелился, касаясь его лба и делясь теплом светлой искры. О полезных игровых фишках следовало заботиться.

О своей самостоятельности Матиас мог думать что угодно: но, приняв светлую искру, он принял также общее эмпатическое поле. Простейшая светлая механика.

Насмешливое хмыканье прозвучало нарочито отчетливо. Я без эмоций посмотрел на вставшего напротив Миля, а потом исключил его из зоны внимания.

— Эй, магик. Я знаю, что за тварь убила людей, — вполголоса пробормотал заарн, не меняя позы. — Это тхитаро. Тхитаро поет песню смерти, выманивая жертв на поверхность, и похищает их души.

— Да у вас образовалась теплая компания на почве сказочек, — насмешливо поздравил Миль.

Матиас открыл фиолетовые глаза и холодно процедил:

— Я корректирую понятия под ваше ограниченное понимание, людишки. Тхитаро обитает в междумирье. Оно генерирует акустические волны определенной частоты, входя в синхронизацию с разумом, и так заставляет жертвы покинуть убежища, закрытые пространственными щитами. Потом заманивает их в искажение, расщепляет на физическое и астральное тело: тела остаются в реальности, а астральный отпечаток тхитаро заматывает в коконы и питается, насколько хватит.

Я задумчиво поднял голову к потолку и предположил:

— Ни у кого нет ощущения, что мы в ловушке?

Миль смотрел на меня как на личного врага.

— Тсо Кэрэа, попробуйте создать печать связи и дозваться до Шеннейра, — спокойно предложил Эршен. — Светлая магия работает по другим принципам, и у вас должно получиться.

А еще лучше позвать на помощь Нормана. Уверен, что заарнский Лорд десять таких тварей сожрет и добавки попросит. Но вместо Нормана я ощущал холодную пустоту.

Венец Та-Рэнэри был со мной постоянно — просто как светлый артефакт, единственный, что был под рукой, а не в хранилищах Лонгарда. Что не значило, что венец мне нравился. Когда я надел его в первый раз, еще в ученичестве, ради эксперимента по развитию дара перемещений, то ослеп почти на сутки — и полезного эффекта это не принесло, кроме клятвенного обещания наставников впредь использовать другие методы.

Другие методы были хуже, но это мелочи.

Железный обруч уже привычно сдавил голову. Простейшая печать связи работала как сигнальная ракета, чей свет видит только один человек. Техника связи для магов действительно различалась: темные создавали особые информационные заклинания, светлые общались через общее эмпатическое поле. Темная связь обрывалась от любого чиха; светлая связь ломалась, когда ломался человек.

По оптимистичным прогнозам, эмпатия, усиленная венцом Та-Рэнэри, обойдет любые внешние барьеры. Но с той стороны меня не услышат. Мы не говорили с темными — нам не о чем говорить. Я закрыл глаза, без особой надежды представляя контур печати, и беззвучно выдохнул, перекатывая горечь на языке:

"Шен-нейр".

Железный крюк воткнулся под ребра и рванул в темноту, наполненную ревом мотора и светом фар, скользящим по снежным хлопьям. Вспыхнувшая паника утонула в водовороте эмоций: беспокойство, нетерпение, азарт — и ответная волна отклика буквально вышвырнула в реальность.

Я провел по вискам, снимая венец, и сжал его в дрожащих ладонях.

Вместо того чтобы сформировать обычную светлую печать, которую Шеннейр мог бы почуять, я перекинул к нему эмпатический мост. Мост, которого существовать не должно.

И это плохо.

О, Свет. Разумеется, это очень плохо. С темными не бывает иначе.

Я наклонил голову, приводя мысли в порядок и борясь с дурнотой от отвращения, и едва не рассмеялся. Ответ вполне прозаичен. Я же сам создал эту связь — когда вытаскивал Шеннейра из Вихря и пытался не допустить, чтобы его разум погрузился во тьму. Учитывая, что разумной тюрьме нравится копаться в сознании пленников, срывая ментальные барьеры, то в первые часы после освобождения бывший магистр был крайне уязвим для внушения. Должно быть, от оборванной нити остался отпечаток — как от зажившей раны. Или забытого воспоминания, которое все равно никуда не исчезнет. И теперь... А теперь я буду молчать. По крайней мере, пока не придумаю, как использовать информацию с наибольшей выгодой.

За то время, что я провел в трансе, в подвале мало что поменялось. Эршен стоял у лестницы и курил, глядя в никуда; теперь я со всей отчетливостью знал, что идею насчет печати он предложил только затем, чтобы меня отвлечь. Миль нервно расхаживал туда-сюда, и дымчатая печать скользила по стенам, сопровождаемая изломанной тенью. Почему я здесь — и почему я с ними? Я бы отдал все, чтобы отмотать время назад.

Печать вспыхнула, и заклинатель подскочил к стене, жадно поднимаясь на цыпочки:

— Ага, тайник? Думали, никто не найдет?

Интересно, что он надеется найти в уже разграбленной схронке? Секретное оружие? Спрятанные в незапамятные времена артефакты? Скрывающая светлая печать тихо хрупнула, и Миль с торжествующим возгласом вытащил из стены кирпич, запуская руку в нишу, и с проклятием отдернул:

— Что это за хлам?

Добыча рассыпалась по полу. Я смотрел на подкатившуюся к ногам сувенирную монетку с гербом Полыни, на разбившуюся хрупкую ракушку с Островов, на плетеный браслет из тех, что делают в Хоре, и время застыло.

Застыло в хрупком стеклянном кристалле, разлетевшемся вдребезги от крика.

— ...ни!

Эршен захлестнул цепью горло заарна, оттаскивая в сторону от Миля; заклинатель перевернулся на бок, отползая к стене и оставляя кровавый след. Я приподнялся, поражаясь, когда скучное ожидание успело перерасти в побоище, и растерянно начал:

— Миль...

— Утихомирьте вашу тварь! — рявкнул тот, ощупывая шею и грудь. Трофейная толстая куртка была продрана насквозь; по сути, только она Миля и спасла.

Я тронул Матиаса за руку, заглядывая в пустое лицо, и поспешно проверил собственные ментальные щиты. Так и есть: один благополучно рухнул. Кажется, заарн перехватил мои эмоции и принял за свои. Забавный эффект, даже слишком забавный...

Эршен убрал цепь и принялся собирать разбросанные по полу амулеты.

Заарн шел за мной как послушная механическая игрушка, позволив усадить себя у стены. В фиолетовых глазах наконец мелькнула осознанность; Матиас облизал окровавленные когти, пытаясь вспомнить, что произошло, и без всяких угрызений совести объявил:

— Жалкий человечек давно напрашивался. Слишком мельтешит. Магик, а что это за вещи? Артефакты?

Я невесело усмехнулся и ответил как есть:

— Перед боем у нас, учеников, была такая традиция — оставлять в укромном месте разные памятные вещички. На них клялись... обещали победить, а потом забрать и вернуться.

Эршен вернул амулеты обратно в нишу и запечатал ее заклинанием.

Первым изменения заметил Матиас, подобравшись и вытащив ритуальный кинжал:

— Начинается.

Эршен повернулся к люку в потолке, неторопливо наматывая на запястье боевую цепь. Закрывать двери смысла не было: если мы не выйдем твари навстречу, то тварь придет навстречу нам. Теплая мелодия, прокатывающаяся по эмпатическому эху, уже становилась отчетливой; но вместо того, чтобы идти навстречу, Миль забился в угол, олицетворяя торжество паранойи над иномирной магией. Хотя это только начало.

— Пока тхитаро находится в искажении, повредить ему невозможно, — предупредил заарн. — Оно высунется чуть-чуть, когда будет захватывать жертву, и тогда возможно его отогнать. Хотя оно все равно вернется...

Я тяжело встал, вновь надевая металлический венец, и сказал преградившему путь Эршену:

— Я — светлый магистр. Просто прикройте меня.

После истории с освобождением Шеннейра эта фраза оказывала на боевого мага волшебное действие.

На первом этаже стремительно холодало; волны мороза прокатывались от выхода, и стены обрастали ледяными кристаллами. Привыкшая к жаре Заарнея, тварь высасывала все тепло, до которого могла дотянуться. Я остановился у дверей и спросил:

— Я похож на беззащитную жертву?

— Как обычно, — мгновенно проинформировал Миль. Заклинателя пошатывало, но он все равно считал, что находиться рядом со мной безопаснее. Может быть, даже надеялся, что я прикрою его от внушения. — Рейни, вы всегда выглядите так, что хочется дать вам печеньку в утешение.

Отлично. Я сошел с порога, сразу провалившись в снег, и старательно игнорируя доносящееся бормотание:

— ...но когда вы отхватите печенье вместе с рукой, то будете выглядеть так же.

Снегопад прекратился. Сугробы покрылись ломким настом, и ледяной воздух обжигал горло. Лес сливался в единую черную массу — склизкую, растекающуюся по полю словно студень, и я непроизвольно задержал дыхание, когда чужая воля захлестнула с головой.

Оно поднималось над лесом на тонких ножках. Многолапая тень, состоящая из клубящейся темноты, шуршания маленьких веточек, запаха гнилой крови и парализующей чуждости.

Оно было прекрасно.

Я потянулся к нему, позволяя искре в груди разгореться, заполняя тело теплом, и самое чудесное существо на свете двинулось навстречу, с трудом проталкивая неповоротливое тело через дымку искажения.

В его глазах сияли звезды, падая на землю каплями гноя.

В черных глазницах сияло обожание. Я посмотрел на нависшую над деревней бесформенную тушу, полностью выбравшуюся в наш мир, и спокойно произнес:

— Убейте это.

...Сверкающий росчерк боевой цепи подрубил тонкие лапки, заставив тхитаро грянуться оземь; удушающее проклятие опутало его сетью, и тварь забилась на земле, извиваясь и ломая деревья. Тонкий полный боли вой пронесся по эмпатическому полю, и я позволил себе улыбнуться.

В самом деле, к чему были сомнения? Смерть прекрасна.

Омерзительная волна темной магии ударила по всем чувствам, намертво забив эмпатию, и тишину разорвал низкий рокот моторов. Я сорвал с головы венец, злобно поминая прибывших как-обычно-вовремя темных, и закрыл лицо руками, спасаясь от света фар. Очертания терялись в слепящем свете, но эти машины выглядели гораздо массивней, чем я до сих пор видел. То ли Шеннейр разделял любовь темных к пафосной грозной технике, то ли должность требовала соответствовать.

— Живы? — размытый силуэт спрыгнул с подножки кабины и встряхнул меня за плечи, оптимистично предположив: — Вот видите — и печать связи у вас получилась! Хотя такой модификации я еще раньше не встречал. И позвольте узнать, для чего вы пытались себя скормить этому существу?

Я заморгал, пытаясь разглядеть хоть что-то, и старательно изобразил, что да, получилась именно печать и ничто иное.

— Вы быстро, Шеннейр... те, с кем мы ехали — они в порядке?

Он беззаботно отмахнулся:

— От нападения мы их прикрыли, заклинание отследили. Вот с вашим перемещением вышла накладка — вы же говорили, что не станете использовать дар? Ну ничего, зато мы проверили подготовку боевых групп к экстренным ситуациям, — темный магистр на мгновение помрачнел. — Отвратная подготовка. Так эта тварь охотилась в поселении? Выживших нет? Жаль. Я оставлю тут группу, чтобы зачистили лес и похоронили мертвых. Кстати, хотите поглядеть на командира тех, кто планировал вас убить?

Жгучий взгляд между лопаток был ощутим почти физически.

— Рейни? — тихо спросил Миль, и я пожал плечами:

— Как вы и сказали, Миль — я похож на жертву.

В самом деле, мне надоело ждать, когда противники выберут подходящий момент и нападут. Они не выбирают — я выберу за них.

Смотреть на неудачливого убийцу мне не хотелось, но Шеннейр отчего-то считал, что дело это необходимое. Двое боевиков выволокли пленника под свет фар и ударами заставили встать на колени: незнакомец смотрел на меня упрямо и зло, не обращая внимания на текущую из носа кровь. Кажется, я видел это лицо раньше: но, вероятно, тогда оно было без синяков.

— Светлый все равно умрет, — в голосе мага не отразился ни страх, ни сомнение в декларируемом исходе. Обращался он к Шеннейру, словно сбросив меня со счетов. Интересно, стоит ли обижаться, что меня даже не считают за врага? Вряд ли. Я равнодушно развернулся, но уйти не успел.

Правую ладонь обожгло: я быстро поднял руку, с удивлением наблюдая, как по коже расплывается черная клякса печати и как Шеннейр зеркально повторяет мой жест. Яркая вспышка совпала с громким ударом гонга, и зависший перед нами стальной ромб крутанулся вокруг своей оси, разделяясь на два.

Один ромб остановился передо мной, открывшись, и под дружный вздох зрителей на снег упала сломанная лилия.

Живой цветок был последней странной вещью, которую стоило бы ожидать посреди мертвой деревни. Окружившие нас боевые маги напряженно молчали; Шеннейр озадаченно держал в руках латунную рыбку — латунную рыбку с выколотыми глазами и процарапанным крестиком на одной из чешуек. Я скользнул ошарашенным взглядом по серьезным лицам — эй-эй, эти люди понимают, что происходит? — и как на последнее спасение наткнулся на крайне расстроенного Миля:

— Это что?

— Это вызов, — неохотно объявил тот в полной тишине. — Один старый, старый ритуал. Темного магистра Шеннейра официально уведомляют, что на его ученика объявлена охота. А вам выражают сожаление, что вам суждено погибнуть... кхм, во цвете лет. И это называется цивилизованная страна! Торжество прогресса! В какой дыре я живу?

— А я говорил, что он ученик! — радостно сказал Бретт. Я заметил, как Эршенгаль передает товарищу кошель, и вновь обратился к Милю:

— Вы сказали — старый ритуал. А теперь учеников не убивают?

— Цивилизованная страна, — хмуро повторил заклинатель. — Теперь об этом не предупреждают.

Шеннейр рассмеялся и повесил рыбку на шею.

На дальнейшем пути мы застряли еще один раз: взбудораженные маги слишком разогнались и въехали в подтаявшее болото. В результате пришлось вызывать помощь с Побережья и ждать полдня, но это уже технические трудности.

* * *

За день до описываемых событий. Личные покои на одном из уровней Вихря

— Миль, что с вами? Что случилось, пока я был в Вилленсхольме? Услышав последние новости, я надеялся, что наконец-то увижу вас в хорошем настроении. Очнитесь, Осенний праздник закончился благополучно, наша затея с возвращением светлого магистра закончилась благополучно, а вы заняли место в совете, которое давно вам полагалось!

— Чтоб вы понимали, Вильям. Мы выпустили чудовище на волю. Я выпустил. В том, что оно существует, только моя вина.

— ...простите?

— Если бы не я, Рейни был давно мертв. Это мне приходилось вытаскивать его с того света раз за разом. Тьма, это не мой выбор, я не хотел этого! Я говорил высшим — либо добейте, либо оставьте его в покое, а они мне — Миль, ты же хороший специалист! Ты же справишься! Проклятый Алин и его эксперименты...

— Ну... вы хороший специалист, Миль. Вы ведь справились?

— Вы не представляете, как я раскаиваюсь. Я ведь... я ведь спасал ему жизнь собственными руками, и с каждым разом он менялся все сильнее. Если вначале он притворялся светлым учеником — и высшие ему поверили, идиоты — то потом чудовище даже не пыталось скрываться за пустой оболочкой. Если вначале он еще притворялся, что страдает, то потом смотрел на казни и улыбался, представляете? Этой своей жуткой улыбкой...

— Жуткой?

— Да!

— Хм, странно.

— Я как сейчас помню ту нашу встречу. Он стоял посреди камеры, а потом обернулся и посмотрел на меня, этими своими пустыми глазами убийцы...

— Убийцы?

— Вы что, не замечаете?

— Хм. Я не рассматривал. Но, мне кажется, вы преувеличиваете.

— ...а потом он посмотрел на меня и сказал: "А знаете, Миль, вы будете жить. Но, наверное, вы будете об этом жалеть".

— Видите, Миль, все хорошо. Несмотря на бывшие между вами... недоразумения, светлый магистр заранее обещал вам защиту и поддержку. Отдайте... отдайте стакан. Вот, возьмите лучше пирожное.

— Недоразумения?! Да он спит и видит то, как станет мне мстить!

— Тихо, тихо, успокойтесь. Сядьте сюда, не надо так волноваться. Выпейте чаю с ромашкой. Говорят, помогает...

Глава 3. Темные времена. Начало

После полусуток, проведенных в замкнутом пространстве с Шеннейром, я начал понимать высший темный совет, запихнувший своего любимого магистра в Вихрь. Там ему было самое место. Это вообще был единственный способ от него спастись. Если Шеннейра перевести в чистую энергию, ее хватило бы на всю страну. В смысле, разрушить всю страну.

Трясти меня перестало только тогда, когда последняя машина скрылась за поворотом.

Снег на Побережье уже стаял. Серое море билось у подножия мокрых скал, и кипарисы темно-зелеными свечками карабкались по склону, закрывая идилличные белые особняки. Я повернулся к будущим владениям, заставляя себя выпрямиться и расправить плечи. Будущее лежит передо мной: сколько бед ждет впереди, сколько неразрешимых проблем, м-м-м, красота.

Здесь нет Шеннейра.

Нет. Шеннейра. А жизнь-то налаживается.

Опорным пунктом темная гильдия выбрала Кипарис — крупнейший из пяти городов Побережья. Нас обещали разместить в местной резиденции внутренней службы; я ожидал увидеть здание посреди города, но Нэттэйдж отхватил немаленькую территорию на склоне, окружив группу особняков высокой стеной. Разумеется, Шеннейр не бросал меня на произвол судьбы — отделаться от него было бы несбыточной мечтой — и оставлял в поддержку Эршена с небольшим отрядом боевых магов, но именно с этого момента начинался раскол темной гильдии на два блока.

— Личная гвардия темного магистра, — Миль получил от путешествия свой набор впечатлений. Его способности к коммуникации как обычно оставались на высоте: несмотря на то, что от боевиков заклинатель демонстративно держался в стороне, все равно успел с ними переругаться. В отличие от Матиаса, который все путешествие сидел в окружении темных и травил байки о заарнских тварях. — Шеннейр набирает армию.

Ну, это было самое вероятное развитие событий.

— Если у Шеннейра армия, то у нас какая-то... спецслужба? — я с сомнением оглянулся на магов в сером, терпеливо ожидающих в стороне. По поводу внутренней службы уже давно напрашивался один, но всеобъемлющий вопрос: внутренняя по отношению к гильдии или по отношению к стране.

По крайней мере, "какая-то спецслужба" встречала нас радушно.

Выделенный мне дом был пустым и холодным. Огромные окна оставили открытыми, и сырой ветер свободно гулял по комнатам. На чистом столе лежала папка: я осторожно взял ее в руки, проведя по отпечатанным буквам.

"Эршенгаль".

Вся потерянная память на пожелтевших от времени страницах. Потому что с Эршеном все не так просто: когда я встретил его впервые (впервые?), он казался обычным боевым магом с нижних этажей иерархии. Но его выделяет Шеннейр, Шеннейр отдает людей ему в подчинение. Шеннейр поставил Эршена руководить карателями — теми, кто страховал возвращение темного магистра во время Осеннего праздника. Эршенгаль хорошо относится ко мне, но он предан Шеннейру до мозга костей. Это было умное решение — назначить его на Побережье. Вопрос о лояльности боевика не стоит, но, в конце концов, мне приятно с ним работать. Эршен единственный, кто с самого начала отнесся ко мне по-человечески.

Кого он убивал там, в прошлом? Кто из моих товарищей умер от его руки? И что я буду вспоминать, каждый раз глядя на него? Потому что у него темное прошлое. У нас всех темное прошлое.

Я кинул папку в ящик стола и запер на ключ.

По всем прикидкам, переезд должен был сказаться на моем состоянии благотворно. Морской воздух, меньшее количество темных в округе. Отказ от блокиратора взамен на дополнительную, третью таблетку снотворного, казался мне хорошей идеей.

Эффект на практике вышел далеко не тот. Сквозь сон я слышал море; оно грохотало так, словно билось о стены дома, но не могло заглушить тревогу. Тяжесть давила на грудь, не давая пошевелиться; я открывал глаза, смотрел на светлый провал окна, считал тиканье часов, и холодные руки мертвецов вновь уволакивали в темноту.

Склонившуюся над кроватью тень я принял за продолжение видений. Но вместо того, чтобы растаять в ночи или хотя бы достать кинжал, тень торжественно объявила:

— Я закончил это!

Фиолетовые глаза светились в темноте; а искра Матиаса сияла так ярко, что причиняла боль. Я бы мог его сломать. Прямо сейчас. Убрать ментальные щиты, чуть-чуть, растоптать, задушить пламя. Есть множество способов повредить только появившемуся магу, и тем более магу-эмпату. Пожалуйста, если я его убью, мне можно будет поспать хоть немного?

Я прикрыл глаза и терпеливо спросил:

— Что?

— Я составил расписание дел и встреч светлого магистра! — Матиас сунул мне в лицо сплошь исчерканный листок и придвинулся ближе, взволнованно прошептав: — Эти жалкие низкостатусные порченые людские существа... и этот Нэттэйдж!.. посмели потребовать встречи прямо завтра, когда ваше мерзкое быстрое солнце поднимется. Как будто моему магистру не надо отдыхать! Я передвинул все встречи на послезавтра. Я уже уведомил этих человечишек, и они не посмели не подчиниться.

Естественно. Если их тоже сейчас подняла с кровати тварь со светящимися глазами. Я посмотрел сквозь него, не в состоянии сфокусировать взгляд, и похоронно ответил:

— Спасибо.

Интересно, маги Шеннейра тоже шарашатся по его личным покоям, будят своего магистра среди ночи и пристают с работой? Хотя, зная Шеннейра, это скорее он будит своих подчиненных и отправляет пахать отсюда и до конца следующей пятидневки.

Руки Матиаса заметно дрожали; уверенность заарна таяла с осознанием, что что-то в его плане идет не так.

— Оно... должно быть полезно? — почти жалобно спросил он.

Я с усилием сел на кровати, заставив эмпатическое поле отразить благодарность и одобрение, и улыбнулся:

— Конечно, Матиас. Не знаю, что бы я без тебя делал.

Я. Бы. Сейчас. Спал. Но отталкивать союзников — последняя из глупых вещей, что можно совершить. Матиас — дитя инкубатора; вряд ли порождениям инкубатора дано много времени на развитие, и злиться на него попросту глупо. На всю жизнь не выспишься, а обиду он запомнит надолго. Хотя утешение было слабым. И как светлые магистры удерживают равновесие круглые сутки?

Хотя Шеннейру приходилось хуже. Понятия не имею, как вспыльчивый темный маг держался, когда в его обожаемой гильдии каждый первый клюёт мозг, а каждый второй по совместительству считает себя твоим кровным врагом, единственным и неповторимым.

Матиас с надеждой подождал еще чего-то и с неохотой двинулся к двери.

— Подожди, — я оценил, с какой готовностью он остановился. — Что тебе подарил Шеннейр? Перед тем, как мы выехали на Побережье?

Заарн слегка сник и закатал рукав, показывая плетеный красный браслет:

— Переговорный браслет Алина. Я их собираю.

Все-таки есть вещи, которые я об окружающих предпочел бы не знать. Но браслеты — это все же более цивилизованно, чем уши и скальпы. Я поднял оставленный листок с расписанием:

— Хорошая работа, Матиас. Отдыхай.

Он кивнул и бесшумно прикрыл дверь.

Утро я так и встретил — стоя у окна и бессмысленно пялясь в серую хмарь. Дождь растворил в себе мысли, море и небо, оставив только шум прибоя. Где-то там, далеко на юге, лежали Острова, и там было солнце, синее небо, теплое море и белоснежный песок... Наверное. Острова были моей родиной, самым счастливым местом на земле, и я ничего не мог о них вспомнить.

Переговорный браслет потеплел, слегка сжимая запястье, и я неохотно достал наушник, не сразу вникнув, на чей допрос меня зовут и зачем туда идти, если допрос не мой. Ах да, настоящий магистр должен первым делом узнать, чем закончилось неудачное покушение... наверное. Но мне было лень даже притворяться. Да, меня пытались убить. Но это темные. Для них это естественно.

— То есть вы даже не хотите услышать причины, узнать, что у человека на душе, что толкнуло его на этот шаг? — патетично возмутился Миль на той стороне, и я страдальчески поморщился от громких звуков:

— Нет.

— Что за бессердечие.

Миль сегодня был неумеренно весел.

— Шеннейр, вы оставили пленников на Побережье? — темного магистра я вызвал, даже не успев задуматься, что делаю, и продолжил по инерции: — Вернетесь и заберете?

Собеседник помолчал и с долей сочувствия проинформировал:

— Тсо Кэрэа Рейни, вы являетесь магистром темной гильдии, и решать судьбу магов, принадлежащих гильдии — ваша прерогатива. Доброе утро.

Ни рассыпанные на склоне особняки, ни зелень кипарисов не давали подсказок, у кого и каким способом их отобрала внутренняя служба. Здание, к которому вывел провожатый, мало отличалось от остальных: белоснежные арки, внутренний дворик. Впрочем, знакомые виды темной гильдии появились уже на минус первом уровне.

Миль нашелся в лаборатории — через систему линз рассматривал ромб, что доставил подвеску с рыбой и цветок. Магическая конструкция уже распалась и начала разлагаться, но в очертаниях еще угадывались останки почтового журавля: перья, большие крылья, сломанный и вывернутый позвоночник. Журавли, как любые заарнские твари, были ограниченно материальны, а значит, из них можно было создавать разные интересные вещи. Насколько интересные вещи получались из почти разумных существ.

— Вы можете определить, кто послал Шеннейру вызов?

— Ритуалы, Рейни, на то и ритуалы, что происходят по шаблонам. Кто станет отправлять вам послания, которые можно отследить? — с высоты подиума посетовал Миль. Бессонная ночь отпечаталась на заклинателе довольно заметно. Хотя я ни разу не замечал Миля спящим, и создавалось впечатление, что он вообще это не делает.

— И всегда в ритуале лилия... и рыба? Крест?

— Лилия — знак ученика-неофита. Не потому, что ученики лапушки, а потому, что они лапушки на фоне учителей. Сломанная лилия — скорая насильственная смерть, засохшая — долгое и мучительное увядание от болезни или проклятия. Но рыба — это ваше, Рейни, родное, — заклинатель наконец оторвался от окуляров и снизошел по ступеням. — Ученики — особенно ученики высших — мрут постоянно. У Мэвера выжил только один, у Бронны никого. Никого из сотни... м-да. Это ее подкосило, Рейни, вы стойте там и не расстраивайтесь. Шеннейр настолько хреновый учитель, что вы сдохнете от его раздолбайства раньше, чем охотник до вас доберется.

— Почему вы так говорите о темном магистре?

— Но это правда.

И не возразишь.

— Вам не кажется, что это слишком сложно? — я замялся, не зная, как выразить пришедшую мысль. — Тот, кто на нас напал... я могу ошибаться, но мне кажется, что он бы с радостью отправил Шеннейру мою отрезанную голову. Но лилия... рыбка... как-то слишком. Изощренно. Как будто действовал ненормальный, для которого важна не только смерть, но и мучения жертвы.

— Что б вы понимали в традициях!

— То есть этот ритуал не был придуман, чтобы поиздеваться над учениками и их наставниками ощущением постоянной угрозы?

— Но вас-то это не слишком проняло, — недовольно огрызнулся темный. — Но вы угадали.

— Вы уже разговаривали с... тем магом, которого притащил Шеннейр? Он что-то рассказал?

Миль оскорбленно фыркнул в ответ на сомнения:

— Было бы что там скрывать. Не светлый, все-таки. Каждое ничтожество мнит, что их секретики — великие тайны, и они будут молчать до последнего... Не будут, — он резко замолчал, потянувшись длинными тонкими пальцами к моему лбу, и с оттенком нежности произнес: — Вы, Рейни, молчали. Потому что у вас в голове стоял блок, и я даже знаю, какой, кто его поставил, и знаю, почему его нельзя было снять... и этот блок — это самое лучшее, что в вас есть. Но, как я говорил — со светлыми всегда было интереснее.

В некотором роде было занимательно послушать версию событий с другой стороны.

... нет. На самом деле нет.

— Так зачем, вы говорите, мне с ним встречаться, если вы уже все узнали?

— Вот так всегда и бывает в этой мерзкой жизни, — заклинатель поскучнел и отвернулся, нервным движением потирая перчатки: — Ты стараешься, ночами не спишь, грызешь подушку, думая лишь об одном, кладешь свою судьбу на алтарь цели — и кто бы оценил! Черная неблагодарность. Вас убить хотели, а вы как обычно.

Я понял, за что Шеннейр шпынял Миля. Да за прекрасное свойство городить бред вместо прямого ответа. В моем представлении ему уже ломали что-то не слишком нужное, вроде пальцев.

— Миль, вас по старой памяти я обязательно навещу и выслушаю. Пожалейте подушку. Так зачем?

Если он, конечно, сам это понимает.

— Традиция, — подтвердил пессимистичный прогноз Миль. — Шеннейр с пленниками общался, и вы пообщайтесь. Представьте, вы входите к нему в своем сиянии светлого ореола и кротко опустив очи долу говорите "Все люди братья, давайте жить в мире!" А он: "Да!! Я прозрел!"...

И в самом деле — что за занимательные вещества потребляет Миль? В прошлый раз ничего настолько занимательного я не нашел.

До лифта мы дошли в молчании.

— Но, чисто в теории — чем плохо жить в мире?

Миль смотрел под ноги, до тех пор, пока кабина не остановилась на нужном этаже, и только тогда ответил:

— Люди не хотят мира. Люди хотят жрать друг друга живьем. Жить и так сложно, так что отвяжитесь со своими сверхзадачами.

На минус третьем уровне темная гильдия уже полностью вступала в свои права. Уходящий вдаль пустой коридор с рядом однотипных дверей вызывал гнетущее ощущение, равно как спрятанные в стенах смертоносные заклятия. И оттого помещение за одной из дверей вгоняло в легкий диссонанс.

Нэттэйдж сидел на кожаном диване, закинув ноги на журнальный столик, и под ненавязчивую приятную музыку созерцал картину на стене. Изображенные на картине зеленые треугольники и белые линии действительно можно было созерцать бесконечно, особенно если стараешься понять, что они означают. Здесь, в своем доме, начальник внутренней службы был полностью спокоен. Хотя я сомневался, испытывал ли он волнение когда-либо раньше. Нэттэйдж умел показывать эмоции, но сложно сказать, имелась ли в них хоть капля искренности.

— Всего преступников было семеро, — без предисловий начал высший, не глядя подняв руку, и стоящий рядом с диваном маг вложил в нее папку. — Инициатор: Джиллиан, боевой маг, глава охраны Алленталя. Остальные — его подопечные. Входили в свиту Алина, но покинули его перед Осенним праздником и присоединились к нам.

— Это те самые маги, которые приехали на Осенний праздник вместе с Олвишем? — я с трудом сглотнул ком, вставший посреди горла. — Олвиш с ними заодно?

Те самые маги, которые все же откликнулись на призыв о помощи и покинули безопасную замковую долину. Да, мне следовало об этом узнать.

— Рейни, — такой тон Миль берег для случаев, когда хотел показать, что я сморозил очередную глупость. — Если бы это был Олвиш, то не было бы проклятия. И не было бы каравана. Была бы дымящаяся воронка километр на километр. Олвиш — самый сильный человеческий маг в Аринди и второй по силе маг после Нормана. Когда он действительно выступит против вас, это узнают все. Но Олвиш тормоз.

Да, кажется, еще до войны я слышал что-то о том, что Олвиш намного сильнее Шеннейра. И говорилось это в контексте "сила — это далеко не все".

Нэттэйдж дождался тишины и без тени раздражения продолжил:

— Так как вас прикрывал Миль, нацелить заклятие точно преступники не могли, и потому били по площадям. Боевое проклятие должно было принести как можно больше жертв, задержать колонну и притянуть тварей из Заарнея. В злом умысле Джиллиан полностью сознался. Причина нападения на светлого магистра...

— Видишь светлого — убей светлого? — тихо предположил я. Миль ностальгически пробормотал что-то вроде: "Как легко и просто было в прошлом".

— По сути вы сказали точно, — Нэттэйдж захлопнул папку, указывая передать мне. — "Светлый не может стоять во главе темной гильдии". Конец цитаты.

Я потянулся за протянутыми документами, встретившись взглядом с магом-помощником, и на мгновение замер. Шрамы на лице Ринвеля уже почти зажили, но забыть его я все равно уже не мог.

Темный маг, когда-то вытащенный прямо с устроенной Шеннейром казни, с каким-то испугом отвел глаза и отступил в тень. Ринвель не был виноват, что находился на работе, и что наши пути пересекались снова, но воспоминания от совершенной ошибки до сих пор причиняли жгучую боль.

Папка оказалась довольно увесистой. Не сомневаюсь, что биография Джиллиана, одного из ведущих алиновских магов, содержала много примечательных фактов; но теряюсь в догадках, что могли написать о человеке, который решил наказать светлого, вздумавшего править темной гильдией. "Все правильно сделал"?

Нэттэйдж махнул рукой на стену из темного стекла:

— Заключенный уже здесь. Мы знаем, что светлые... м-м-м, обращали большое внимание на эстетику...

— Эстетику?

Иногда мне казалось, что не я теряю нить рассуждений, а нить рассуждений теряет меня.

— Красота и гармония крайне важны для душевного равновесия, — воодушевленно подтвердил высший. — Не волнуйтесь, мы уже привели преступника в порядок, и его внешний вид вас не оскорбит.

Маги смотрели на меня: что они ожидали? Что я поступлю как светлый магистр — или поступлю как Шеннейр? Это ловушка? Проверка? Привычка следовать традициям? Впрочем, никто из них не считает меня настоящим магистром. Неважно.

Я видел полевые допросы, допросы в Иншель и допросы в Шэн, но эта комната допросов была самой стандартной комнатой допросов, в которые я попадал. Одинокий стол, два стула, лампа. Магические оковы и невидимая печать, делящая комнату на две части. От тошнотворно знакомой картины горчило во рту, но сбегать от собственного пленника было бы странно. И потому я отодвинул стул и сел напротив, подперев голову рукой и равнодушно глядя сквозь него. Если темные хотели меня убить — могли бы стараться лучше.

— Ваше проклятие было направлено не на меня, а в толпу. Четверо раненых, один серьезно покалечен. Что вам сделали эти люди, Джиллиан?

Смуглая оливковая кожа, черные глаза и вьющиеся волосы выдавали в нем побережную кровь. Полукровка-ашео, потомок народа ашери, что заселял материк до нас. Ашери не слишком повезло; однако полукровки-ашео были вполне успешны, пусть слишком горячи и жестоки... нет, пожалуй, неправильно говорить так о целом народе. И я не стану.

Заключенный выглядел измученно, но не сломлено: как и обещал Нэттэйдж, следов прошедшего допроса почти не осталось. То ли технология пыток была обкатана идеально, то ли внутренняя служба действительно озаботилась скрыть от меня неприглядную картину выбивания истины. Обычно пленников латали ровно настолько, чтобы они могли говорить. Регенерация достаточно дорогая, чтобы тратить ее на отработанный материал, который все равно пойдет в расход. Но кто их разберет, как это происходит в мирное время.

Темный окинул меня оценивающим взглядом и откинул голову, уверенно усмехнувшись:

— К чему им ждать пощады, если они сопровождали светлого магистра?

— И вас не пугает проклятие?

— Я готов заплатить эту цену, — твердо ответил он. — Но моя гильдия под вашей властью не будет.

Прозвучало почти красиво.

Сбывался худший вариант. Против меня начал выступать костяк прежней гильдии — не серая масса, и не высшие, которые всегда играли в свои игры. Талантливые сильные маги, которые были готовы защищать страну — но не готовы подчиняться мне. И их сложно винить. Войну можно пытаться забыть, но из памяти она не исчезнет. Если представить, что магистром светлой гильдии внезапно стал темный... ну... эти в сравнении еще ничего, спокойно реагируют.

— Желаете продолжить дело Алина и добить Аннер-Шэн самолично? — я уловил непонимание, и размеренно перечислил: — Вы готовы дальше убивать своих, мешать строить новый замок для гильдии, саботировать починку волноломов? А ваша гильдия точно поймет такую большую любовь?

Хотя напрасно ждать, что аргументы подействуют.

— Алин дал нам семь лет мира, — со всем светом внутренней убежденности возразил Джиллиан. — И он проверял щиты два года назад. Пока вы не приехали, волноломы не ломались и Заарней на нас не нападал.

А то. Ведь я — вестник смерти, что сеет чуму и раздор. Я дослушал до конца и с любопытством предположил:

— Вы что, меня боитесь?

— Светлые — враги, — без тени колебаний ответил он.

И это был тупик. Точка, конец цитаты.

Из допросной я вывалился без сил, прислонился к двери и выдохнул:

— Тяжелый случай.

— Вот вы и ощутили то, что ощущает нормальный человек при допросе светлых, — жизнерадостно поздравил Миль. — Рейни, чем вы всех так берете? С вами хотя бы разговаривали культурно, а меня обвиняли в продажности.

Потому что я — враг, и мне позволено быть плохим.

— Не надо было принимать их обратно, — с сожалением припомнил Нэттэйдж. — Было бы куда проще, если бы все ненужное осталось в Аллентале.

— А почему меня не позвали на допрос? — Матиас уже успел явиться, и сидел на диване, заметно подвинув Нэттэйджа, и сосредоточенно листал папку, делая заметки на полях. Высший рассматривал его как неведомое насекомое, до конца не веря, что кто-то так может прийти и проигнорировать иерархию.

— Дрыхнуть меньше надо, — наставительно посоветовал Миль, и заарн враждебно оскалился. Я отвлекся от этих двоих и подвел итог:

— Но он не остался. Казнить его будет... некрасиво.

— Вы неправильно воспринимаете ситуацию, светлый магистр, — мягко поправил Нэттэйдж. — Некрасиво испугаться за свою шкуру и бросить Алина, которому клялись в верности. Некрасиво переметнуться на другую сторону, как только весы закачались. Джиллиан может считать, что борется за гильдию — но он изгой. Если вы решите его казнить, гильдия не заплачет.

— Изгоем, предателем своих и перебежчиком, как я понимаю, он стал только что?

По глазам высшего я понял, что изгоем каждый станет тогда, когда глава внутренней службы этого пожелает.

— Всего лишь правильная подача информации, Тсо Рейни.

Что имеет шансы сработать. По большому счету, вся поддержка Джиллиана осталась в замковой долине. Но те идеи, что он высказывает, разделяют многие темные — и если я его убью, не превратится ли он в мученика? И если я начну казнить всех, то кто потом будет воевать с Заарнеем? Каждый темный был драгоценен, и сколько бы мне ни хотелось придушить этих сволочей, они все равно оставались драгоценными. Темные. За что я ненавижу свою жизнь.

— Что вы предлагаете насчет строительства новой Шэн и волновых щитов?

— Архитекторами заведует Гвен, — попытку вникнуть в дела Нэттэйдж принял со снисходительным одобрением. Светленький старается. Как это мило. — Щиты... Составим экспертную группу, пусть оценят состояние и разработают план восстановления.

— Эти бестолочи вам разработают, — зловеще предрек Миль. — Каждый возьмет себе участок, вылижет его до блеска, а потом окажется, что участки не стыкуются друг с другом. Нужен тот, кто будет сводить всю сеть воедино. В прошлом ее ставили великие маги. Восстановление волновой сети будет крупнейшим проектом в новой истории. Если, конечно, не крупнейшим и провальным.

Интересно, что он думал о том, зачем здесь нужен?

— Один великий маг у нас есть. Не сомневаюсь, что вы прекрасно с этим справитесь.

— Вы принимали участие в ритуале Осеннего праздника, Миль, — внезапно поддержал Нэттэйдж. — Это некому доверить, кроме вас.

Заклинатель уже приготовился возразить, но оборвал себя на полуслове и призадумался. Спорить с собственной гениальностью он не мог.

Я отвернулся, скрывая улыбку, и наткнулся на стекло, за которым скрывалась допросная. Что-то важное там все же прозвучало. Алин посещал побережье два года назад. Неужели проснулась забота о стране? Сомневаюсь. Он был из тех, кто выбирает путь и уже с него не сворачивает.

Плевать на принципы и убеждения. Джиллиан не верит, что мир несправедлив и бессмысленен? Это надо исправить.

— У меня есть идея.

— Я поехал на инспекцию, — мгновенно сориентировался Миль.

— Но эта идея безопасна... — я беспомощно посмотрел в стремительно удаляющуюся спину. — И она про инспекцию.

— А теперь можно сделать ее опасной? — с надеждой спросил Матиас.

У выхода из администрации уже ждал Эршенгаль и компания боевых магов в рабочих комбинезонах.

— Хина Нару Ая, — представил он женщину с толстой косой белоснежных волос. — Командир ремонтной бригады, которая занималась волноломами.

Встретить сородича с Островов среди темных было удивительно. Я уже начинал подозревать, что таковых здесь нет.

— Пока Алин нас не отстранил, — волшебница дружелюбно улыбнулась, пожимая мне руку. — Можно просто Хина. Рада, что кто-то из наших сумел подняться так высоко. Вы с Маро Раэту, магистр?

Для перевозки магов власти Кипариса не пожалели самое дорогое — маленькую машинку-буханку, украшенную гирляндами из тиса и самшита. Вероятно, она же была единственной, и выкатывали ее из гаража в самых торжественных или экстренных случаях, но от одной мысли, что нам всем предстоит набиться внутрь, мне становилось плохо. Ремонтниками боевые маги может и были, но в далеком, весьма коротком прошлом.

— Кто бы мог предположить, что Шеннейр возьмет себе ученика с Островов! — Хине не хотелось срывать покровы лжи. Ей хотелось верить в сказку. — Хотя кто бы мог подумать, что у нашего магистра вообще есть ученик. Он держал это в секрете, чтобы защитить вас от высших, верно? Жаль, что мы тоже не знали...

Я внезапно осознал, что вся бригада сидит напротив, а еще по бокам, и все дружно пялятся с жадным любопытством, и предпочел хранить молчание.

Путь до берега был мучителен.

К волноломам я ехал ради экскурсии — чтобы представлять, на что подписался. Две черные приземистые башни стояли на выходе из бухты и по совместительству служили маяками. Проход к правой затопляло в прилив, а в отлив волны били о понтон и осыпали идущих брызгами. Открытая вода была в белой пене; по местным меркам — даже не волнение, легкая зыбь. До по-настоящему жестоких грохочущих штормов оставался еще месяц.

— И все-таки, что случилось с Алином? — я оперся о железную ограду. Вблизи становилось видно, насколько мало башни напоминают рукотворное изделие. Волноломы, как и волшебные замки, не строили, а выращивали, потому что маги не видели смысла в том, чтобы быть магами и заниматься при этом грязной работой. Прообразами волновых щитов были актинии: внешняя оболочка, пористая и корявая, составляла их скелет, а тело червя пряталось внутри.

— Почему с ним должно было что-то случиться? — не понял Миль.

— Что должно случиться с высшим темным магом, что он настолько озлобился на весь свет?

Кроме того, что он стал высшим темным магом, конечно же.

— Алин, — Миль внимательно посмотрел на меня, так, словно пытался прочесть мысли, и чуть прищелкнул пальцами: — Мнил себя единственным праведником средь мрака и грязи. Он сидел в своем замке, в тепле и безопасности, и считал окружающий мир недостойным и подлежащим исправлению.

— Вы не верите в мрак и грязь?

— Я не верю в праведников. Не ищите оправдания для мерзостей, Рейни.

— У нас говорили, что Шеннейр и Алин если не друзья, то хорошо ладят.

Миль коротко фыркнул:

— Алин и Шеннейр не "хорошо ладили". Алин был лучшим заклинателем в поколении, а Шеннейр обращался с ним... Шеннейр отдавал приказы и требовал беспрекословного подчинения, и жестко взыскивал за ошибки. Я думаю, что Алин понял, что это будет продолжаться всегда, всю его жизнь, и у него сдали нервы.

И власть темного магистра рухнула оттого, что он не смог наладить отношения с приближенными. Это в той же степени печально, что и поучительно.

— Вам не кажется, что вы пристрастны к Шеннейру, Миль? Он не настолько страшен.

Хотя к кому Миль не пристрастен, и кто для него не страшен.

— Если бы Шеннейр со мной так носился, как с вами, я бы тоже в это поверил. Но, Рейни, если он пытал и убивал ваших товарищей — что для вас "настолько"?

Из открытого люка потянуло запахом гнили; ремонтная бригада переглянулась и без удивления натянула респираторы. Они собирались подключиться к нейросети актинии, но та была скорее мертва, чем жива.

— Этот человек — тоже с Островов? А я думал, вы все светлые... — Матиас настороженно следил за Хиной и цеплялся за ограждение, вздрагивая от каждой волны. Я припомнил достопамятные коэффициенты светлости и поздравил:

— Ты сейчас все Острова подвел под статью, — это было то же самое, что сказать, что Хора — земля темных магов только потому, что там родился Шеннейр. — Нет. Но с тех пор, как темные отказались помогать в эвакуации и публично объявили, что беженцам стоило утонуть вместе с архипелагом, темная гильдия на Островах крайне непопулярна.

— Опять вы о своих ненаглядных Островах, — Миля в беседу никто не приглашал, но он был вежливым человеком и не заставлял других утруждаться. — Бросили вас, бедняжек.

— Нас не бросили? — я с интересом обернулся к нему, приготовившись выслушать очередную восхитительную темную версию событий. Правда, при таких начальных условиях, вряд ли она могла быть действительно восхитительной. — Когда тебе в лицо говорят, что лучше бы ты умер — это любви еще ни к кому не прибавляло.

И это было мое первое впечатление о темной гильдии. То есть темные, сами по себе, может и были замечательными людьми, но в тот момент адекватно их замечательность я оценить не смог.

— А светленькие, конечно, свой шанс покрасоваться не упустили, — заклинатель бросил под ноги клубок ниток: клубок развернулся, опутывая башню крупной сетью, и так же стремительно смотался обратно, прыгнув обратно в руки. — Рейни, а что вы вообще о том случае знаете? Знаете, почему волновые щиты столетиями стояли, а теперь начали ломаться? Извержение Маро было крупнейшим в истории. Трясло даже Хору. На Побережье шла волна, и мы в одиночку держали щиты — а где была светлая гильдия? А светлая гильдия во главе с ненаглядным магистром в дальних краях корчила из себя спасителей! Здесь был троекратный перегруз, и волноломы сыплются с тех самых пор! Мы уже думали, что все... Сколько человек вывезли с вашего Маро Раэту? На Побережье живет в сотни раз больше. Кем можно было пожертвовать?

Я слушал и поневоле вспоминал. Багровое пламя, утробный подземный гул, гигантская водяная воронка, тьма и бешеный ветер. Три года без солнца, лагерь для беженцев, грязные дожди из пепла.

— Может быть, вы и правы.

Но мне тяжело судить. Я был среди тех, кого спасли.

Миль сумрачно замолчал, разматывая клубок и рассматривая нить на просвет. Разумеется, диагностику он мог провести мысленно, без подручных средств, но это было все равно, что перемножать десятизначные числа в уме, вместо того, чтобы доверить это вычислительной машине.

— Вы можете сказать, что мы ищем, Рейни?

Я отогнал видения и оптимистично сообщил:

— Проклятие, которое при перегрузке щитов разнесет волноломы в щепки, обрушит цепь и всех убьет.

Заклинатель кисло посмотрел на оборванную от резкого рывка нить:

— Мы можем хоть раз искать что-то хорошее?

— Хорошее? — я прикинул варианты, и с сожалением вздохнул: — Это слишком сложно. Я за такое не возьмусь.

Первый волнолом оказался чист. Но это ничего не меняло: проклятие будет на соседней башне, или на любой ключевой. Кипарис — сердце Побережья. Если Алин действительно хотел нанести удар, после которого южный регион уже не поднимется, то бил бы именно по нему.

К следующей башне ремонтная бригада отправилась одна, подкинув меня к подножию скалы. Отлив обнажил галечный берег и поросшие водорослями валуны, и я прошел между ними как по лабиринту, наконец исполнив мечту и встав у кромки прибоя. Матиас попытался двинуться следом, но не выдержал и сбежал обратно к дороге.

Сумрак и серая пелена. Шелест волн, запах дождя, йода и водорослей.

Побережье.

Крайний юг материка — край мира. Огни маяков в ночи, призрачный свет источников, бьющих на дне. Скалистый берег, серпантины дорог, пять крупных городов. Самый населенный регион Аринди.

Побережье.

Мы делим его с двумя странами: на западе — Ньен, на востоке, там, где Хорский хребет вплотную подходит к берегу, — Вальтона, и в Вальтоне нет ничего, кроме узкой полоски суши, серого неба и дороги на восток. Можно подумать, что мы обязаны быть хорошими мореходами и иметь большой флот, но из-за скал, коварных отмелей, сложных течений, штормов зимой и туманов летом побережье малопригодно для судоходства. Корабли тонут здесь каждый год.

Прекрасный южный берег когда-то стал судьбоносным для Аринди — именно здесь на заре времен разбился крейсер Аннер-Шентагар. Означало ли его название пункт отправки и пункт назначения, история не сохранила, но на корабле спасались ученые с гибнущего материка. Вряд ли наши края были их заветной мечтой, но сил двинуться дальше уже не осталось. Так на бесплодной пустынной земле с редкими деревушками рыбаков возникла Единая гильдия. А потом в Аринди появились маги.

Дорогие соседи утверждали, что ученые были. Ученые и военные преступники, которые бежали от наказания за изуверские опыты над людьми.

А потом в Аринди появились маги с совершенно неестественной для людей магией, и здесь прямая связь.

Приближающегося человека я услышал задолго до того, как он показался в поле зрения. Его искра горела как гигантский факел, а ореол магии был грузным и неподвижным. Олвиш шел не спеша, что-то волоча за собой, и я ждал, разглядывая мага с белой повязкой на рукаве. Никто не видел, куда он исчез после похорон, и неизвестно, где он был и какими путями добирался до Побережья. Издалека Олвиш был похож на любого из своей родни, и вся родня походила на него.

Магических династий в полном смысле этого слова в Аринди не существует. На детях сильных магов природа отдыхает, а высшие, по неизвестным мне причинам, часто оставались одиноки. Семья Элкайт была исключением. Настолько хорошим, насколько хорошим можно назвать семью, которая поколение за поколением проводит циничную генетическую селекцию.

Партнеров Элкайт подбирали по сложному комплексу параметров, не учитывая только один — гильдию. Насколько я знал, они поклонялись магии в целом, добиваясь наибольшей яркости искры, неважно, светлой или темной. И видели смысл своей жизни в служении Источникам и их воплощениям — магистрам. Поколения магов меняются медленно, подробности скандалов в высшем круге не предавали огласке, и о своих заморочках мне с гордостью поведали сами Элкайт, высший маг Юрий, высший маг Юлия. Так вышло, что перед войной почти весь род оказался на нашей стороне.

Кроме Олвиша. По меркам семьи, он, вероятно, считался удачным результатом отбора.

Высший подошел вплотную, выпустив ношу, и высказал намерения в лоб:

— Джиллиан.

Похоже, единственный способ, как определить дружеские отношения между магами — это пригрозить кому-то смертью, и отмечать тех, кто отреагирует.

Матиас был жив; я посмотрел на бессознательное тело, на слипшиеся от крови белые волосы, и спросил:

— Знаете, Олвиш, есть одна вещь, которую я никогда не мог объяснить — почему темным так нравится все портить? Если вы хотели меня увидеть, то могли бы договориться о встрече заранее.

Но это сложно. Слишком-слишком сложно.

— Это же нелюдь, — Олвиш мазнул взглядом по лежащему заарну, и так же прямо указал: — Ты не имеешь права казнить магов гильдии. Аннер-Шэн и так обескровлена.

И все же до дружеских отношений тут было далеко. Как и любого Элкайт, Олвиша мало беспокоили конкретные люди.

Я поднял руку, останавливая монолог:

— Проясним несколько вещей. То есть для темных является нормой нападать на своих, швырять боевые проклятия в толпу, покушаться на жизнь официально назначенных магистров и при этом надеяться избежать наказания? Я из светлой гильдии, и даже у нас про такое не рассказывали.

Непрофессионально. Должны были узнать, а не узнать, так придумать.

— Ты из светлой гильдии, — повторил Олвиш. — Они решили, что ими будет управлять светлый. Можно понять.

Вариант Шеннейра "потому, что могли" был из того же перечня. Я сложил руки перед собой и печально признал:

— Я понимаю свои недостатки. Раз уж приходится работать в темной гильдии, я попробую вести себя как темный магистр. Казнь так казнь.

Намерения были самые благие, но мага все равно немного перемкнуло:

— Ты не можешь стать темным магистром!

— Я буду стараться.

К чести Олвиша, ступор прошел быстро. Высший подошел ближе, нависая надо мной всем своим статусом и тяжелой магической аурой, и негромко, с унизительной жалостью произнес:

— Забавная маленькая рыбка. Ты не темный магистр, и ты не светлый магистр. Ты просто игрушка, которая развлекает Шеннейра. И ты никем не станешь.

И это правда.

— Но что я делаю не так, Олвиш? Я не должен восстанавливать щиты? Я не должен готовиться к войне с Заарнеем? Вы готовы поклясться, что Джиллиан и остальные заботились о благе гильдии, а не о собственной ущемленной гордости? Вы готовы поручиться за них? — я сделал паузу, и с радостным озарением предположил: — Или вы подчинитесь кому угодно — но лишь бы он был темным? Удивительная неразборчивость. Впрочем, вам не привыкать.

Олвиш не торопясь поднял руку, рассматривая костяшки пальцев, и легко толкнул меня в грудь.

Ощущения были такие, как будто в меня на полном ходу врезался грузовик. Несколько бесконечных мгновений я пытался вдохнуть, скорчившись на камнях и прижимая руки к груди. Только бы не переломы. Понятия не имею, что мне делать с переломами. Но серьезные травмы были бы заметны, а высшему не хотелось тратить время на разбирательства из-за глупой рыбы.

— Просто веди себя хорошо. Веди себя хорошо, и будешь жить.

Олвиш спокойно смотрел, как я пытаюсь подняться, но не мешал. Удалось далеко не с первого раза; я с неохотой отцепился от валуна, за который держался, и вновь остановился напротив, запрокинув голову, и грустно сказал:

— Как жаль, что из всей семьи выжил самый никчемный.

Все спокойствие высшего исчезло вмиг. Темная магия загудела с такой силой, что я живо представил, как в следующий миг на месте берега остается котлован с кипящей водой. А жаль. Доводить Олвиша мне нравилось. Он доводился очень легко.

— Ты не смеешь о них говорить!

Я изумленно посмотрел на него, и тихо напомнил:

— Они были моими друзьями, Олвиш. Моими друзьями, которых вы убили.

То, что отразило эмпатическое эхо, я принял с трепетом. Чужая боль, словно полоснули по незажившей ране; есть вещи, которые невозможно исправить. Можно делать, что угодно. Можно забывать, сколько пожелаешь. Степень вины присуждена навсегда.

Олвиш отступил на шаг, развернулся и пошел прочь, и я сказал ему в спину:

— Мне все равно, кем вы меня считаете. Помогите спасти Побережье. В гильдии осталось слишком мало магов, а хороших магов — того меньше. Им не справиться без вас.

Он замедлил шаг, но не остановился.

Море шуршало, внезапно притихнув. Море не понимало, зачем людям столько ненависти, и я привалился к камням, глядя в небо. Олвиш все понимает правильно; Олвиш считает мое назначение магистром затянувшейся шуткой. Олвиш даже счел возможным открыть мне глаза на истинное положение вещей.

Забавный маленький человечек.

— Хорошо? — Матиас шевельнулся, со стоном хватаясь за голову, и прошипел: — Хорошо себя вести?!

Выглядел он порядком ошарашенно. Миф о собственной непобедимости развеялся как раз вовремя — прежде, чем заарн успел наткнуться на действительно серьезного противника, который бы не стал его щадить.

— Почему ты его просил?! — ярость тоже была неподдельной, и я отвернулся, разом теряя интерес.

Черный силуэт волноломной башни краем выступал из-за скал. Вряд ли внутренняя служба упустила произошедшее — в самом деле, сложно такое скрыть. Но им не было нужды вмешиваться. Если Нэттэйдж хотел показать, что за пределами его ненавязчивой опеки мир полон врагов и слишком жесток для беззащитных светлых.

Шкрябанье когтей по камням вплелось в размышления фальшивой нотой. Матиас остановился рядом, смотря исподлобья со смесью еще не угасшей злости и упрямства, и процедил, словно давая клятву:

— Ничего. Если ты не умеешь сражаться — не страшно. Твое дело думать. В следующий раз у меня получится лучше. Я найду способ. Они все еще пожалеют.

Кровь ему удивительно шла.

А вот светлый маг из Матиаса вышел на редкость фиговый. Но учитывая, какие примеры у него были перед глазами, исход был предрешен.

— О, Матиас, мне не нужно, чтобы он жалел, — я удивленно оглянулся на заарна и рассмеялся. Жизнь Олвиша, смерть Олвиша. Мелочи. Рядом бродит источник такой силы, а я не могу его использовать — вот в чем трагедия. — Мне нужно, чтобы он помог. А если он будет бесполезен...

Я задержал дыхание, преодолевая кашель, и зло усмехнулся. В самом деле, мне это надоело. С чего эти твари взяли, что имеют право ко мне прикасаться?

— А если он будет бесполезен — пожалуйста, вырви ему руки.

...Миль вернулся глубокой ночью, мокрый с головы до ног, усталый и злой.

— Нашли, — мрачно буркнул он, проходя мимо веранды, и громко хлопнул дверью.

Глава 3. Темные времена. Столкновение

Во всей этой истории с переездом для меня остался один таинственный вопрос. После обрушения Шэн темные остались практически без всего; хорошо, часть вещей они успели достать из развалин, распотрошили хранилища и замковую долину, что-то забрали у Нормана и горожан. Но откуда они взяли, точнее, у кого отобрали все остальное?

Дорога между столицей и Побережьем давно уже превратилась в широкую просеку с несколькими срытыми холмами. Грузовые фуры сновали по ней без перерыва, вызывая подозрение, что маги по кусочку перетаскивают Вихрь. А еще то, что в убежищах перезимовать не удастся. Потому что люди в убежища, может, и влезут, но эти горы барахла — уже нет. А когда первым делом поселенцы установили в чистом поле гигантский ангар и начали собирать перегонный куб, я понял, что многое не понимаю в жизненных приоритетах.

— Вы знаете, за счет чего существует наша страна? — спросил Нэттэйдж.

Мы завтракали на веранде. Весной с нее открывался роскошный вид на море и цветущий миндаль, а в остальное время — на дождь. Время было шесть утра; большинство темных в это время либо еще не вставали, либо только-только ложились спать, так что глава внутренней службы оказался ранней пташкой.

— Торговля, — сказал высший, не дожидаясь моего ответа. — Мы отправляем товары по восточному шоссе, через Вальтону. Пусть дальние соседи не столь дороги нашему сердцу, зато более лояльны. Аринди пережила гражданскую войну, Тсо Кэрэа, и здесь мало плодородной земли. Если мы не запустим оборудование как можно скорее и сорвем поставки, с продуктами начнутся перебои. По нашим сложным временам темная гильдия продает за границу заклинания, зелья и артефакты в обмен на еду.

Открытие, как и многие открытия, оказалось неприятным. Темная гильдия слабо вязалась в моем представлении с образом кормилицы. Хотя я зацепился не за те фразы. Темная гильдия. Артефакты.

Я посмотрел на дождь за стеклом и грустно спросил:

— Вы продаете оружие?

— Оружие — самый ходовой товар, — не стал протестовать Нэттэйдж. — Вы имеете что-то против, светлый магистр?

— ...Нет. Ничего.

Либо оружие, либо голодные бунты. Вряд ли тут есть выбор.

Завтрак Нэттэйджа состоял из кофе и маленьких осьминожков, которых он вылавливал из большой банки с помощью палочек и обмакивал в острый соус. Еще день назад завтракать совместно с высшим темным магом показалось бы мне дикостью, но на деле все оказалось гораздо проще. Ты садишься за стол и ешь, а напротив сидит высший темный маг и тоже ест.

Нэттэйдж подцепил осьминога, наблюдая, как белое тельце извивается, цепляясь крошечными щупальцами за палочку, и утвердительно произнес:

— Я вам не нравлюсь.

Я смешался от неожиданности. В Нэттэйдже было сложно заподозрить эмпата. Хотя такой вывод, конечно, напрашивался просто логически.

Высший непроницаемо улыбнулся:

— Эмпатия — вовсе не единственный способ понимать эмоции, Тсо Кэрэа Рейни. Язык жестов дает ничуть не меньше информации. Мои сородичи не придают этому значения, равно как эмоциям вообще, но у меня иное мнение. Вы изначально настроены ко мне негативно, и ради нашего будущего сотрудничества мне бы хотелось обсудить эту проблему.

Темный маг, которого интересуют чужие эмоции. Сбой системы. Я не стал убирать растерянность, добавив к ней извиняющуюся улыбку:

— Я — светлый, и меня окружают темные маги. Это пугает.

Нэттэйдж поверил. Или сделал вид, что поверил.

— Многие не доверяли мне только потому, что я родился в Ньен. Говорили, что я не имею права занимать ту должность, которую занимаю, только из-за происхождения. Но я живу в Аринди давно и считаю ее своим домом. Тем более, пути назад у меня нет: тех, кто бежит из Ньен, в Ньен не прощают.

— Мне неважно, где вы родились, Нэттэйдж, — искренне ответил я. Много чести — еще и о прошлом темных магов задумываться. — На вас охотятся эмиссары Ньен?

— Эмиссаров Ньен в нашей стране больше нет, — высший посмотрел на осьминога с удивлением, словно уже успел о нем забыть, и сунул извивающееся тело в рот. — Равно как кого-то иного. Совать свой нос в чужие дела нехорошо, вы не находите?

Тихо сработала сигнальная печать, предупреждая о посетителе, и на веранду бесшумно вошла девушка с невыразительным серым лицом и протянула Нэттэйджу планшетку с приколотым поверх документом. Высший быстро пробежал его взглядом и приложил к странице подушечку пальца, активируя подтверждающую печать. Кажется, нытье замов, что без живого начальника они ничего заверить не могут, имело свое основание. Я проводил волшебницу взглядом и спросил:

— Чем занимается внутренняя служба?

— Всем. Кроме того, что входит в зону действия инфоотдела, конечно же, — Нэттэйдж полюбовался на мое лицо, и рассмеялся: — Ну что вы, не считайте нас за монстров или какую-нибудь охранку! Вначале мои подчиненные отвечали за склады, и лишь когда Алин отослал большинство боевых магов, нам практически на добровольных началах пришлось сопровождать торговые караваны и следить за порядком в стране.

И где при таких условиях вы не охранка? Разве что из монолога стало ясно, что внутренняя служба образовалась недавно и не успела наработать необходимый опыт. Структуры, что существовали прежде нее под эгидой Шеннейра и Алина, были расформированы самым трагичным способом. Хорошо, это не спецслужба, а личинка спецслужбы, из которой вырастет монстр. Так лучше?

Нэттэйдж потер пальцы, на которых я успел заметить вытатуированные магические печати, и откинулся на спинку плетеного кресла:

— Вы в самом деле являетесь учеником Шеннейра? Я не стану спрашивать обстоятельства, но сам факт крайне важен.

— Нет. Я не являюсь его учеником.

Он заметно расслабился:

— Хорошо.

— Разве? — изумился я.

— Не упоминая то, что это налагает определенные сложные обязательства и ограничения свободы, два темных магистра не могут существовать одновременно. Это некоторые... технические детали. Великие Источники выбирают только одно воплощение. Шеннейр потерял номинальное право управлять гильдией, когда гильдия обратилась против него, но фактически он остается темным магистром. Если вы хотите стать настоящим темным магистром, вы должны устранить Шеннейра.

— Убить?

— Нет, этого бы я вам не советовал, — аккуратно поправил Нэттэйдж. — Если конечно темный Источник не выберет вас как своего магистра, и Шеннейру не придется подчиниться его решению.

Это мне сейчас намекают на то, что нужно сделать для счастья? Кажется, высший против того, чтобы я был марионеткой Шеннейра. Его полностью устроит, если я буду марионеткой Нэттэйджа.

Я уже знал, что штаб внутренней службы зовется Нэтар — по старой традиции называть волшебные замки созвучно именам владельцев. Нэттэйдж представлял собой яркий пример, что к власти пробиваются далеко не самые талантливые, умные или сильные. Зато изворотливые — вполне. Темная гильдия выстояла без Шеннейра и без Алина, но Нэттэйдж незаменим. Даже Шеннейр мог только его запугивать — на этом высшем завязано слишком много.

Настоящий правитель Аннер-Шэн разлил кофе по двум чашечкам и пододвинул одну мне:

— Вы ешьте, ешьте, Кэрэа. По поводу вашей одежды...

— Я не стану носить униформу темной гильдии. Простите, Нэттэйдж, не обсуждается.

— Я не требую. Но вы представляете магов перед властями Побережья, и вы должны выглядеть соответственно вашему статусу. У нас нет намерений вас оскорбить; это вопрос уважения к людям, которые будут вам подчиняться. Вы — маг и магистр гильдии, Тсо Кэрэа Рейни, — Нэттэйдж смотрел на меня жестко и пристально. — Мы подберем нечто более... нейтральное, чем форма темных.

Я склонил голову, ощущая, как те остатки принципов, за которые я еще держался, стараясь не потерять себя, уступают под напором. Все аргументы Нэттэйджа были логичны, и стоять на своем казалось глупым упрямством.

— Хорошо.

— Вот и замечательно, — мягко заключил высший. — Я правильно понимаю, что официальные визиты мы согласовываем с вашим секретарем, заарном... Матиасом? Интересный выбор. "Светлый магистр сумел обуздать даже мерзкую тварь"... нет, "даже у самой мерзкой твари есть стремление к Свету!". Людям понравится.

Я даже не стал вслушиваться в его фантазии. Понравится, так понравится. Главное, чтобы не разбегались.

— Да.

Если заарну это по душе — пускай.

— С вами приятно работать, — Нэттэйдж поднял ладонь, зажигая перед ней печать, и я, спохватившись, повторил его жест. Все идет по плану — так почему от происходящего так тошно? — Надеюсь на наше долгое сотрудничество, Тсо Кэрэа Рейни.

Одеяние магистра действительно не походило ни на униформу светлых, ни на униформу темных — нечто среднее, и обязательно черно-белое. Маги редко использовали цвета. Мне не хотелось думать о предательстве; ведь я — функция, а функция должна быть эффективной. Прежде всего.

— Как ты стал гельдом... научился перемещаться?

Искра Матиаса сияла ярко, но неровно. Подобные перепады означали, что раскрытие дара еще не закончено; обычно стабилизация искры мага происходила в первую неделю после инициации, и чем дольше растягивался срок, тем сильнее обещал стать посвященный. Я сам не знал, отчего Матиас вызывал такое раздражение. Матиас — жалкая подделка под светлого, но он не враг. Он — игровая фишка, и глупо злиться на фишку. Мы не какие-нибудь темные, чтобы поддаваться эмоциям.

Я повернулся к зеркалу, тщательно одергивая манжеты так, чтобы они закрывали запястья. Должно быть, я просто отвык? Я собирался вернуть сородичей, но не продумал одну вещь: а что я буду делать, когда светлых будет много?

Они почуют мои щиты. Они сразу увидят, что со мной не так, и не успокоятся, пока не сорвут все покровы, не докопаются до сути. Именно к этому я стремился — раньше. Но на самом деле мне больше не хотелось, чтобы кто-то лез в душу.

Научно особый дар называется врожденным пороком внутренней структуры искры. Изъян, маленькая червоточинка. Если о нем забыть, не раскрывать, не применять — искра постепенно выправится сама и будет сиять чисто и ровно, как другие искры. Стоит начать использовать дар — изъян превратится в глубокую язву. Маг лишается возможности пользоваться магией, а вся сила источника идет на снабжение особого дара. Особый дар был наследством Заарнея и, подобно Заарнею, паразитировал на магической искре.

Достойная ли цена? Кто знает.

Мой изъян состоял в том, что я чуть лучше чувствовал искажение. Именно чуть. Он раскрылся на втором году после инициации, после того, как я впервые перешел через портал. Потом я смог видеть искажение, входить в искажение, перемещаться по искажению. Я думал, что это связано с исследованиями Заарнея, что светлая гильдия планирует установить контакт с тем миром, с Лордами, что я стану ключевой фигурой и, возможно, сумею разрушить врата, спасти наш мир...

И я стал ключевой фигурой.

— Меня обучали, — только и сказал я.

Матиас провел ладонью по горлу, не отрывая взгляда от моего ошейника, и нервно потребовал:

— Почему ты не снимешь эту штуку? Это унизительно. Ты как будто... рад, что тебе не надо проявлять дар. Но это уникальный дар, его нет и никогда не будет у этих ничтожеств!

Это не допрос, следует помнить, что это не допрос. Это просто нелюдь-эмпат пытается докопаться до правды, не обращая внимания на преграды. Я коснулся ошейника, выигрывая время; сломанная застежка порой беспокоила, особенно по ночам: не хотелось бы провалиться в иной мир во сне, поэтому новый ограничитель я заказал Лоэрину сразу. Лоэрин даже не стал ругаться, а только обиженно спросил, за что я так не люблю его артефакты. Мой дар полезен и способен на многое, но все закончится тем, что я по-прежнему буду водить боевые группы.

— Я бы не хотел, чтобы меня снова использовали как оружие. Но странно для оружия не хотеть быть оружием, Матиас.

Он не понял, но этого не стоило ждать. Я застегнул воротник, закрывая ошейник, потянулся к стоящей отдельно шкатулке и замер.

— Это знак светлого мага? — Матиас держал белую семилучевую звезду бережно, почти с трепетом. Судя по полупрозрачному материалу и тонкой серебряной гравировке, звезда принадлежала кому-то из элиты: хороший трофей. Наверное, темные так и говорили — хороший трофей.

Белая звезда сияла в руках у заарна отраженным холодным светом. Отраженным светом его искры. Я бы мог его уничтожить. Прикасаться к этой вещи он не имел никакого права.

Матиас с величайшей предосторожностью прикрепил гильдейский символ на форму и поднял на меня горящие наивной надеждой глаза:

— Я похож на настоящего светлого?

Я похоронил все слова, которые очень хотелось сказать, в самой глубине души, достал вторую звезду и ответил:

— Очень.

Надеюсь, мои товарищи были уже мертвы, когда звезды у них забирали.

* * *

Блокиратор со снотворным не сочетались, но понял я это слишком поздно. Пялиться во тьму до рассвета в очередной раз было невыносимо; вместо этого я пытался разбирать прошения от городских администраций, пока не понял, что сознание плывет, и в голове не осталось ни слова из прочитанного. Мысли шли по зыбкой грани сна; порой мне казалось, что стоит остановиться, сосредоточиться, и мелькающие образы выстроятся в единую систему, и я увижу ее целиком во всей ясности, и наконец пойму...

Это было всего лишь один раз.

Я по-прежнему ощущал светлый Источник — смутно и неясно. Насколько деталь механизма может ощутить управляющий ею механизм и те детали, что она приводит в движение. Я никогда не рассчитывал стать настоящим магистром.

Я взял посох, и я был избран, но предстоящий путь был вполне ясен. Я должен сохранить этот дар и передать достойному. Найти преемника, настоящего светлого магистра, который сумеет защитить мою гильдию и вернуть ей силу и славу. Но чтобы найти преемника, нужно сперва вытащить сородичей из ссылки, а чтобы вытащить сородичей из ссылки мне придется притворяться магистром здесь и сейчас. И сделать это достойно.

Я стану ступенькой для того, кто придет после — для того, кто будет лучше, чем я.

И тогда все закончится.

Какая это ночь без сна? Третья? Четвертая?

— ...Источники. Темный Источник. Светлый Источник. Мы даже не знаем, что это такое. Люди заражаются магией, селят ее в своих телах, кормят ее своей жизнью и умирают, пытаясь достичь то, что без магии не имеет смысла. А потом искры, разжирев, выпив нас досуха, возвращаются к своему истоку. Носители умирают — источники горят ярче.

Огромный белый круг за окном заливал комнату неживым ярким светом. Алин сидел на краю кровати, вполоборота, и лучи мертвого светила выделяли его профиль тонким контуром. Его приходу я не удивился: некоторые люди вовсе не исчезают со своей смертью.

— Иные люди отбрасывают слишком длинные тени. Люди уходят, но тени остаются, — сказал высший.

Он выглядел точно так же, как в нашу последнюю встречу перед Осенним праздником — посмертная маска, снятая в тот момент. Я осторожно сел на кровати и предложил:

— Перечень планируемых диверсий, может быть? — и вежливо добавил: — Алин.

По бледной щеке стекла струйка крови и закапала на покрывало. Я не помнил, как выглядели его глаза — и глаз не было. Если он и слышал, то не счел нужным отвечать:

— Так или иначе — я сумел уйти.

Но призраков не существует, и воскресших мертвецов не существует тоже. После смерти разум человека затухает, и дальше нет ничего. Видения напрямую связаны с эмпатией — как человеку снятся события, произошедшие днем, так эмпат способен видеть людей, чьи эмоции ощущал раньше.

— Неужели вы считали, что этот мир уже не исправить? Неужели вы в самом деле хотели таких жертв?

Бледное лицо разорвала черная трещина улыбки, и тень наконец повернулась ко мне:

— Кто меня поймет, как не вы, Тсо Кэрэа Рейни?

Я приготовился возразить и понял, что если в разговорах с мертвыми есть оправдание, то беседы с обоями не являются хорошим знаком.

Комната была полностью погружена во мрак. Никакого светящегося круга за окном, никакого Алина, ничего кроме, вероятно, подслушивающих заклинаний. Даже море за стенами притихло и, не выдержав гнетущей неестественной тишины, я потянулся к тумбочке, нащупывая переговорный браслет.

И остановил руку. Искушение услышать во мраке живые голоса было велико, но это уже напоминало зависимость. А у меня нет зависимостей. И мне не требуется помощь. У меня все хорошо, и даже если магия использует людей как батарейки — что с того? Если моя жизнь поможет Светлому Источнику сиять ярче, то, возможно, во всем этом появится хоть какой-то смысл.

Вот только это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Во мраке браслет вспыхнул ярко, заставив от неожиданности выронить его на покрывало. Идентификатор неопределенно замерцал, не сразу определив источник вызова, и я с запинкой спросил:

— Шен-нейр?

Слабенькие печати на переговорных браслетах едва держали связь. Линия сбивалась, но я засомневался даже над тем, что сумел уловить сквозь скрежет и хрипы. Вопреки ожиданиям, на Побережье не надвигалась катастрофа, война или мор, или внеплановое пришествие темного магистра. "Хватит сидеть на месте, поехали смотреть, как Вихрь и темный источник Шэн пытаются аннигилировать друг об друга"? Серьезно?

— Абсолютно, — подтвердил собеседник. Судя по голосу, Шеннейр был бодр и весел, и середина ночи не являлась помехой. Как не было помехой кого-то разбудить. — Бросьте, Кэрэа, это единственный шанс в истории! Если слишком много работать, у нас здесь можно двинуться со скуки. Рутина убивает.

Его слова прервал свист, перешедший в вой и далекий взрыв. Браслет мигнул индикаторами, на мгновение оборвав связь, и я с оторопью предложил:

— Вы там осторожнее... с вашей рутиной.

Темный магистр хохотнул, прикрывая браслет от далекого грохота и чьих-то воплей.

— Жду вас послезавтра. Кстати, вы можете снова вызвать меня с помощью вашей светлой печати связи? — в последний момент спохватился он. — У нее странный отклик. Возможно, потому, что она светлая?

Я так и остался немо смотреть на погасший браслет. Моя печать не светлая, она просто кривая, как и все остальное, все, все остальное в моей жизни.

Приглашение Шеннейр повторил с утра, для верности прислав вместе с боевым дальнобойным проклятием. Проклятие пролетело через половину страны и влепилось прямо в клумбу перед главным штабом внутренней службы, оставив глубокую воронку. Надежность связи темные оценили, и ответ отправился тем же способом, а потом в переписку вмешался Норман с нотацией о дружбе и мире.

К моему удивлению, смотреть на столкновение собиралось довольно много народу. Причины у темных оказались те же, что высказал Шеннейр — событие, которое не повторится никогда в истории, пропустить невозможно. Преодолевая плохие предчувствия и паранойю, в путь отправлялся даже Миль; в последний раз, что я его видел, заклинатель ходил по веранде туда-сюда и в отсутствие зрителей спорил сам с собой. Я подождал рядом с водителями, ни капли не удивленными, что задерживает всех именно Миль, заинтересовался, где носит Матиаса, обратился к эмпатии и двинулся к дому.

Две искры находились на веранде, и эмоции, их связывающие, имели весьма примечательный оттенок.

— Что за блок стоял у Рейни, который никто не мог снять?

Матиас держал у горла Миля ритуальный нож, глубоко вдавливая в кожу; серые нити искажения плавали рядом, сковывая человека.

Я кашлянул, но противники даже не обратили на меня внимания. Как заклинатель-теоретик, в ближнем бою Миль безнадежно проигрывал, но каждая секунда промедления делала его опаснее. Но Милю задали вопрос. У него не было никаких причин не выдать чужие секреты.

— А что же ты не спросишь у своего магистра? — с первого раза попал по больному темный, и вкрадчиво предложил: — Давай-ка с тобой разгадаем загадку. После смерти светлого магистра Ишенги некто Тсо Кэрэа Рейни три недели провел в компании высших светлых магов, а после сдался. Итак, кто же поставил ему уникальный ментальный блок? Один правильный вариант из одного варианта!

Нож сверкнул, оставляя на щеке мага тонкий порез, и заарн слизнул с лезвия алые капли:

— И кто?

Миль коснулся щеки и пораженно уставился на испачканные в крови пальцы. Кажется, он даже не предполагал, что кто-то откажется играть в загадки; но, прежде чем я успел вмешаться, заклинатель заговорил снова:

— А ответ такой, тупая тварь. Если бы он счел тебя достойным, то рассказал бы сам.

Я едва успел удержать эмпатическую связь, останавливая Матиаса. Но заставить замолчать Миля было уже невозможно: темный отбил кинжал голой рукой, и потеснил заарна, наступая и цедя слова:

— Высшие создали для Рейни общую эмпатическую сеть. Распределенное сознание. И они держали заслон, когда было нужно. Но все эмоции они делили пополам, и Рейни не учел, что их он тоже будет слышать. Они умирали. А он каждый раз возвращался. Да, Рейни, вы не против, что я выдал вашу истинную суть?

— Ну что вы, Миль, все нормально.

— Тогда забирайте вашу зверюшку.

Куда исчез нож из рук Матиаса, я заметить не успел; заарн быстро выпрямился, одергивая форму и принимая вид самого законопослушного светлого мага.

Миль достал платок, тщательно вытерев кровь, и брезгливо отряхнул одежду. Я коснулся поцарапанной щеки, исцеляя — маг шарахнулся в сторону сильнее, чем от ритуального кинжала — и со вздохом отвернулся:

— Благодарю за представление. Мне даже понравилось.

Во Тьму этих людей, гильдию и суд. Я поехал развлекаться. То есть пусть у меня будет намерение развлекаться. Это уже неплохо, верно? Правда?

...На обочине мелькали тревожные знаки. Миль демонстративно ехал на другой машине; Матиас сидел напротив, скрестив ноги и разложив вокруг себя листы с перечнем мероприятий на ближайшую вечность.

— Матиас.

Заарн вопросительно поднял голову, и я понял, что не представляю, как объяснить, что нельзя накидываться на союзников с ритуальным кинжалом и считать, что это нормально. Даже если союзники тоже так считают.

— Держи себя в руках. Выбивать из товарищей по гильдии сведения с помощью силы — это уровень самого недалекого темного мага. Таких уничтожают как бешеных зверей. Здесь есть правила, и тебе не будут до бесконечности спускать нарушения с рук. И я тоже не стану.

Миль, как и все заклинатели, не склонен отвечать ударом на удар немедленно. Заползти в укрытие или в соседнюю машину, лелеять обиду, пока она не вырастет до размеров монстра, а потом, когда Матиасу понадобится помощь, столкнуть его в пропасть.

— Ты расстроен, — оценивающе проговорил иномирец.

— Да.

Эмпатическое эхо пошло рябью, но раскаяния в нем не было ни капли. Иномирец отвел взгляд и прикусил губу:

— Миль чувствует вину и потому говорит.

Я отрицательно качнул головой:

— Миль не чувствует вину.

— Он считает, что совершил ошибку, и теперь очень... жалеет? — возразил заарн.

— Миль жалеет самого себя. Но, самое забавное, что он не знает, что именно из его действий было ошибкой, — я отвлекся на молнии, и тихо добавил: — Хотя я тоже этого не знаю.

Дорога резко свернула вбок, углубляясь в холмы. Снег растаял, обнажив мертвую землю и завалы горелого бурелома вместо лесов. Вихрь полностью скрылся за бесконечной стеной из пыли, облаков и молний от земли до неба, и белые обелиски на равнине казались крошечными по сравнению с ним. Обелиски-стабилизаторы ставил Норман — гигантские батареи должны были поглотить энергию взрыва и остановить ударную волну. Несмотря на размеры, больше энергии Вихрь давать не стал, а та вспышка, что произойдет сейчас, и вовсе пройдет впустую. Благо, если не пережжет все цепи.

Густой мрак разгоняли только малиновые зарницы, но даже в нем источник Шэн казался кляксой абсолютной тьмы, от взгляда на которую начинали слезиться глаза. Не помешал бы блокиратор, но принимать блокиратор перед встречей с Шеннейром — откровенно неверный поступок. Тем более, я так и не придумал, что сказать о печати связи. То, что я могу сотворить ее только в критической обстановке? Прямое разрешение для темного магистра на продолжение экспериментов. Уж опасных ситуаций он обеспечит с лихвой. Попытки срочно создать работающее заклинание тоже терпели крах, и я даже мог сказать, на каком этапе: одна мысль о том, что придется добровольно использовать светлую магию, чтобы связаться с этим человеком, вызывала отторжение. Но не мог же я отработать технику на одном примере, что Шеннейр показывал, когда мы уезжали из Вихря...

— Матиас, ты можешь создать сигнальную печать?

Заарн кивнул, не отвлекаясь от дела, и сплел пальцы в жест-ключ. Эталонная сигнальная печать, похожая на полураспустившийся цветок, мягко засияла посреди салона.

— Кому ее направить, магистр?

— Откуда ты научился?

— Шеннейр показывал. В тот раз когда мы уезжали из Вихря, — Матиас пожал плечами и размашисто поставил галочку напротив одного из пунктов.

Я подавил жгучую зависть.

Обзорную площадку темные устроили на самой высокой точке, раскинув на пологом склоне холма три прозрачных купола. То, что кругом родные места, стало ясно, когда мы миновали знакомые кованые ворота. Темным хватило бы такта занять сами развалины светлого замка Иншель, но Иншель считалась местом проклятым и неблагополучным.

Я выбрался из машины и оглянулся в поисках Нормана или Шеннейра. Цепь белых обелисков отходила от холма, протягиваясь к Вихрю, с неба падали хлопья пепла и сажи, и блекло-серый пушистый мир был хорош.

Миль, как и любая неприятность, подкрался из ниоткуда и неожиданно.

— Ну что, светлый магистр, приятно чувствовать себя мессией? Как там у вас, "и покроет землю пепел, и солнце поблекнет, и прольется огненный дождь с кровавых небес...".

Я мысленно застонал и устало повторил:

— Я не рассказывал темному суду про кровавый дождик и солнышко. Мне не кажется, что темному суду это было бы интересно.

Хотя я ошибаюсь. Судя по общему помешательству, именно это они хотели услышать.

Слухи о том, что я предсказал падение темной гильдии, не казались мне серьезными. Пока не стало ясно, что слухи пошли в народ и активно этому народу понравились. Темных и страсть темных к теориям заговора я недооценил. Еще печальней ситуацию делало то, что протоколы допросов и судов сгинули в развалинах, а свидетели в большинстве своем почему-то умерли. Но у меня устойчивое подозрение, что фраза "чтоб вы все сдохли" не похожа на сто двенадцать кровавых изуверских катренов.

— Какие ваши доказательства? Нет, Рейни, теперь не отвертитесь. Вы еще нам конец света обещали, не подведите. Кстати, ваш триумвират собирается вон там.

— Мы не триумвират.

— Да, да, да, вас всего лишь три штуки, и вы правите Аринди. Разумеется, когда вы друг друга передушите, вас станет меньше, но до этого момента надо еще дожить.

— Ваш прогноз?

— Я бы поставил на Шеннейра. Но вы все равно ударите ему в спину раньше.

Пророчества Миля всегда казались мне гораздо интереснее. Цены бы ему не было, если бы он не говорил их в полный голос.

Для верховной элиты отгородили зону с самым лучшим обзором. Практичные подчиненные уже успели оценить, что на лучшие обзорные места придется самая лучшая ударная волна, которая самортизирует о любимых командиров и остальных не затронет. То есть заарны с боевыми магами этих командиров, скорее всего, ценили и уважали. Смотреть и восхищаться, как они справляются с бедами, смотреть и восхищаться, и главное, чтобы беды не кончались, чтобы восхищаться как можно дольше.

Понятие защиты магистра гильдиям было полностью чуждо. Магистр — лучший из лучших, и это он должен оберегать остальных. А если правитель гильдии не может сам о себе позаботиться, то зачем нужен такой правитель?

Заарнский Лорд и темный магистр держались друг от друга на значительном расстоянии, вполне достаточном, чтобы встать между ними. Я улыбнулся щитам Нормана, как обычно приносящим ледяной покой и уют, и с сомнением спросил:

— Укрытие точно безопасно? Здесь ничего не сломается в самый ответственный момент?

Обоюдная аннигиляция — это слишком оптимистичный прогноз. Либо источник Шэн, либо Вихрь все переживет и начнет разносить округу. И укрытие темных магов вовсе не выглядело прочным и надежным. И, если знать об отношении темных к опасности, прочным и надежным оно не было даже в проекте.

— Все будет нормально, — успокоил Шеннейр.

— Вы им тоже не верите? — печально спросил я у Нормана, и тот покачал головой.

За панорамным стеклом сверкнула разлапистая молния, и темный магистр наконец оторвался от зрелища:

— О, Кэрэа, вы уже здесь? Хотите, покажу кое-что веселое?

И почему это уже звучит как нечто плохое? Я развернул протянутую карту и предположил:

— Нас пожирает черная штриховка?

— Карантинные зоны Аринди, — Шеннейр перегнулся через плечо, и увлеченно ткнул пальцем в бумагу. — Видите? Заражение идет от центра и с северо-запада, от полигонов. Удивительная картина конфигураций. У нас никогда их столько не было!

А ведь если так посмотреть, то в Аринди происходит настоящая катастрофа. События развиваются бесконтрольно, и остановить их невозможно. Я еще раз оценил расцветку карты и уточнил:

— А что будет, когда вся Аринди станет заражена?

— Тогда нам не придется огораживать каждую зону отдельно, — утешил он. — В конечном итоге, неконвенционное оружие справится со всем.

А у безжизненной пустыни проблем нет. Хотя всегда есть надежда, что когда-нибудь с соседнего материка снимут карантин, и мы сможем переехать обратно и творить глупости снова.

Матиас отсеялся естественным путем, как только почуял Нормана. Можно было сказать, что он отправился мониторить настроения в общем зале. Миль не любил ни Нормана, ни Шеннейра, никого, но без приглашения заявиться в закрытую зону и встать в углу, давя окружающих мрачным видом, это ему не помешало. Но рот он не открывал, вполне оправданно полагая, что после первого же пессимистичного высказывания Шеннейр выкинет его наружу и заставит проверять прогноз на практике.

Прожектора погасли, заставив столпившихся в соседних куполах людей умолкнуть, а потом один раз мигнули, подавая сигнал. Шеннейр выступил на освещенный участок, обводя взглядом столпившихся внизу магов, и сказал:

— Шэн была домом для всех нас.

Прощальная речь принадлежала ему. И я, и Норман были в Шэн только нежеланными гостями.

— ...а потом светлые его бросили, и вот к чему это привело, — прокомментировал Миль. На него заклинание громкости не распространялось, но мне все равно захотелось ему врезать.

— Сегодня мы прощаемся с ней навсегда, — голос темного магистра усилился, наполняясь азартом. — Наш замок уходит так, как уходят темные замки — в последнем миге блеска и славы!

И если темная башня Шэн будет разрушена, то пусть она сделает это красиво.

Печати, висящие перед куполами, изогнулись, превращаясь в линзы и многократно увеличивая изображение. От башни Шэн остались оплавленные руины, и по второму сигналу печать-снежинка, что ее закрывала, исчезла.

Темный источник взметнулся вверх, прошивая небо сверкающей иглой, холм содрогнулся, и по полу побежала тонкая трещинка. Мимо прошел Миль, ткнул в произвольной последовательности точки на стекле, обнажив ячейки защитной печати, отсчитал пять шагов от окна и три от стены, очертил круг и встал в середину.

Трещина увеличилась, и пол перекосился. Земля тряслась не переставая, из глубоких разломов било бесцветное пламя, источник рвался наружу как сумасшедший, заполняя воздух темнотой. Сверкнули молнии, подсвечивая контур Вихря, и облачный смерч неторопливо начал движение.

И два монстра столкнулись.

Последнее, что я запомнил перед падением — черно-белые полосы и катящийся на нас облачный вал.

...А первое — пыль.

Пыль клубилась за стеклом, и сквозь редеющую пелену проступала темная масса приблизившегося вплотную смерча. На равнине остался только Вихрь — Вихрь поглотил врага и распух еще сильнее, теперь дойдя до холмов. Если бы темный источник Шэн умел думать, то он бы знал, что находится в изначально невыгодных условиях. Сердце Вихря, то, чему действительно можно было повредить, было далеко отсюда.

В воздухе потрескивало статическое электричество. Под уцелевшими куполами висела тишина. Люди лежали вповалку; на ногах остались Норман да Миль, который встал прямо под ведущей линией печати.

— Ментальный удар? — Шеннейр вскочил мгновенно, ничуть не задетый нарушением своего магистерского величия, и прилип к окну, с уважением рассматривая творящуюся снаружи кашу: — Силен!

Норман кивнул. Кажется, именно он прикрыл щитами нас с Шеннейром, а остальных вырубило начисто.

Вихрь успел отойти назад, и теперь клубился темной массой перед стеклом. Меня не оставляло ощущение, что что-то, что скрывалось внутри, внимательно нас разглядывало.

— Гигантское чудовище-эмпат, — торжественно объявил Миль, не торопясь выходить из своего угла. — А что можно было ожидать, когда в него посадили столько светлых? Связался со светлыми — жизнь насмарку.

Остальной мудростью он поделиться не успел. Вихрь покрутился рядом, словно раздумывая, и сгустился, рванувшись вперед. Стекло лопнуло; напор воздуха просто выдавил его снаружи, и смерч навалился всей массой...

Норман встретил его нерушимой стеной ледяных щитов. Темнота скользнула по гладкой поверхности и ударила со всей яростью бури.

Заарн выстоял. Крошечная фигурка против бушующей стихии — и прекрасные в своей неумолимости щиты, что заставляли Вихрь отступать, пядь за пядью загоняя его в прежние границы. Полежать, отдохнуть и посмотреть на нормановские щиты. От этой поездки я взял все.

— Рейни, вам там плохо или удобно? — громко осведомился Миль, не сдвигаясь с места. Оказавшийся ближе всех Норман повернулся, внимательно сканируя меня раскосыми черными глазами, и я предпочел встать с пола и не выделяться. Создавалось впечатление, что из всех человеческих взаимодействий Норман улавливал едва ли половину, да и ту, что улавливал, понимал с трудом, и не хотелось лишний раз заводить его в тупик.

Люди в соседних куполах начали потихоньку подниматься на ноги, заполняя эмпатическое поле восторгом и легкой досадой на то, что что-то интересное все же пропустили. Все-таки отбор магов гильдии происходил и по скрытым критериям. Вряд ли хоть одному жителю Полыни, что сейчас прятался в подземельях, пришло бы в голову устраивать из катастрофы аттракцион и заранее занимать места в первом ряду.

Вот только Вихрь отступил — но не ушел до конца.

Далекий белый обелиск загорелся неоновым светом, сигнализируя о заполненной батарее, и цепочка огней цепью протянулась по стабилизаторам, приближаясь к нам. Сквозь шелест ветра пробился нарастающий шорох, и Вихрь мягко окутал холм, заволакивая воздух вязкой пылью. Норман еле заметно пошатнулся, нарушив привычную неподвижность, и заморгал, словно ослепнув. Я сделал крошечный шажок назад, аккуратно отцепляя тянущиеся к голове пепельные щупальца, и нерешительно предположил:

— Мне кажется, или оно любит мозги?

— Ваши не любит, — нервозно огрызнулся Миль. — Идите к нему и общайтесь.

В соседних куполах замелькали темные печати, и эмпатическое поле взорвалось скрежетом недоумения и паники, когда искорки разумов забились в вязкой паутине. Шеннейр выругался, срывая с виска присосавшиеся нити, и окружил нас рядом печатей:

— Темный источник тварь сожрала, магию Заарнея сожрала... Кэрэа, ваш ход. Иншель рядом, дома и стены помогают, так что призовите светлый источник и свяжитесь с Вихрем.

Стены? Какие стены? Которые они двенадцать лет назад по камешку разнесли?!

— Зачем? — на этот раз я не уследил, нырнув в эмпатию слишком сильно, и ощутил, что под внешней уверенностью, в самой глубине, в эмоциях темного магистра разгорается... страх?

— Как вы вытащили меня из камеры? Дезориентируйте его! Не давайте подчинить людей, а дальше мы его добьем! — Шеннейр крепко встряхнул меня за плечи, и отчеканил: — Вы — светлый магистр. Вы — воплощение светлого Источника. Делайте уже, Кэрэа, а не стойте!

Темный магистр... боится... вновь попасть в плен? Нет, это можно понять. Но осознание, что Шеннейру тоже ведом страх, нагоняло на меня дикую жуть, от которой тряслись руки и в голове все путалось.

— Я не могу сосредоточиться...

— У вас есть целая минута!

— Но... я не знаю, что делать?

Шеннейр поймал меня за подбородок, заставляя посмотреть на себя:

— Концентрация, Рейни. Почувствуйте внутреннее равновесие, мир и... — пылевое щупальце подползло сбоку, и Шеннейр со всей силы долбанул по нему печатью, — гармонию!

Еще лучше, чем по щупальцу, темная печать долбанула по моей эмпатии.

— Я же знал, знал, чем все закончится! — с нотками истерики расхохотался Миль. — Рейни, вы можете найти гармонию с чудовищным монстром-мозгоедом. Кто же, если не вы?

Внезапно звуки пропали, отгороженные ледяными щитами.

— Мне показалось, что они вам мешают, — вежливо извинился Норман.

Я затравленно оглянулся на темных и сделал шаг к окну. Вихрь сожрал темный источник, продавил щиты Нормана, но он явно безопаснее, чем эти люди. Пепельные нити поднялись по ногам, опутали тело, поползли по лицу...

В последний момент Вихрь попытался повернуть назад, но было уже поздно.

...В моей камере было спокойно.

Внешний враждебный мир бесновался снаружи, но не мог пробиться за стены. Безопасно. Привычно.

Я коснулся стекла, оставляя алый отпечаток ладони. А я и не знал, что буду скучать.

Где-то там, у моих ног, виднелись крошечные купола и прячущаяся внутри россыпь искр. Поглотить. Растворить. Встроить в себя. Волшебная тюрьма была полностью открыта миру. Чужое сознание ощутимо давило на виски; кажется, Вихрь решил меня изолировать и без помех расправиться с остальными. Ему нравились чужие страдания, но совершенно не нравилось страдать самому.

Как энергостанция, Вихрь вовсе не был предназначен для хранения пленников. С несколькими заключенными в десятилетие он справлялся без проблем, но когда в сложную и почти разумную структуру поместили светлых магов, объединенных в эмпатическую сеть, то произошел перегруз. Единая гильдия, которая строила Вихрь, такого не предполагала — хотя Единая гильдия, судя по последствиям, действовала наобум в десяти случаях из десяти. Волшебная тюрьма светлых, конечно, убила и поглотила, как и всех, но в ее внутреннюю структуру добавились дополнительные связи. Так что можно сказать, что светлые на самом деле Вихрь немножко сломали.

— Светлый источник, — я протянул руку, ощущая в ладони фантомную шероховатость посоха, и со спокойствием смертника повторил: — Хотите светлый источник — будет вам светлый источник.

Вихрь сам дал мне свободу. Не стал подчинять мой разум. И если он боится со мной общаться, я буду общаться с ним. Надо преодолевать свои страхи. Правда, порой в борьбе со страхом побеждает именно страх, но это излишки оптимистичного видения мира.

Светлый источник всегда был рядом. Он заполнял собой все, он был жалок и бесполезен, он был могущественен и ужасен, и я не знал, что с ним делать, но Вихрь тоже был его частью. И темные маги были частью светлого источника. Но они умели об этом не думать.

Искра вспыхнула в сердце, разрастаясь как боль, разрывая тело Вихря изнутри и поглощая волной эмпатического моста. Сознание монстра попыталось ускользнуть по паутине нервов и магических цепей, но я вовремя окутал его светлым сиянием. Это больно, я знаю. И не надо сопротивляться. Я провел здесь пять лет, здесь моя камера и здесь навсегда остались души моих погибших товарищей. Уж прости, Вихрь, никуда ты не денешься.

... Гроза с рокотом уходила за горизонт, оставляя на равнине гаснущие светлые ячейки. Купола уцелели, и полностью живые и бодрые зрители с энтузиазмом обменивались впечатлениями.

— Вот примерно так выглядит светлая магия, — сказал Шеннейр Норману. — Красиво же. А вы говорили — не будем рисковать, не будем рисковать.

* * *

...— Великий светлый маг, что за вид? Вы только что одолели чудовище и с триумфом возвращаетесь домой. С триумфом, а не так, будто с похорон!

В чем тут противоречие? Возвращаться с похорон гораздо радостнее.

Мотор ревел, машины ехали, я все так же закрывал голову руками, мечтая ничего не видеть и не слышать. Да, да, я, светлый магистр, одолел чудовище. Шеннейр вытер об меня ноги так, как у него не получилось бы даже специально. Он был рядом, и заарнский Лорд тоже был рядом — так почему я решил, что они не предусмотрели опасность, что мы все умрем и именно я должен всех спасать? Поверил в свою избранность и великую миссию? Идиот.

А ведь для остальных все выглядело так, как должно. Правители заранее просчитали поведение Вихря, встретили его пробуждение и блокировали. Ага, объединив при этом светлую и темную магию и силу Заарнея. Просто мир и дружба всех символов Аринди. Чудесный план.

— Разве в том, что светлый магистр победил монстра, есть нечто необычное? — с холодком осведомился Матиас, и Миль согласно хлопнул в ладоши:

— Скучная рутина!

Не умолкали они уже несколько часов, и несколько часов я старался их не слушать. После Шеннейра понятие скучной рутины никогда не будет прежним.

— Я не великий светлый маг.

— Что вы так переживаете, Рейни, я вам верю, — согласился Миль. — Зато этим недалеким личинкам магов стоило показать светлую магию, и они сразу решили, что вы победили благодаря ей, а не потому, что вы психопат, и Вихрь испугался за свой неокрепший разум.

— Я не психопат.

— Ну, — развел руками он. — Тогда вы великий светлый маг. Улыбайтесь.

— Кому есть дело до моего триумфа, Миль? Успокойтесь уже.

Машина остановилась перед въездом в Нэтар, и ворота начали плавно открываться. Даже отсюда была видна толпа встречающих, и темный наклонился ко мне и горячо прошептал:

— Кому есть дело?.. О, Рейни, вы не знаете, кто вы. Вы — золотая мечта серой посредственности. Столь стремительный взлет войдет в историю. Кто-то будет вас ненавидеть всем сердцем, но вас запомнят. А теперь сделайте лицо попроще. Я понимаю, что вы переживаете, что вам не дали добить Вихрь, но люди не поймут.

В свою комнату я влетел, сразу вытряхнул на покрывало венец Та-Рэнэри и блистер с таблетками. В пределах Аринди для меня не было ни одного надежного укрытия, и я делал ставку на то, что темные не полезут к светлому артефакту из опасения повредить настройки. И потому блокиратор даже не прятал, а носил вместе с венцом.

Гораздо больше беспокоило то, что оставалось всего две капсулы. Старые запасы стремительно таяли; я нерешительно коснулся предпоследней таблетки и почти с ненавистью переломил оболочку, закидывая препарат в рот. Во Тьму Шеннейра. Я сумею надавить и на Лоэрина, и на Миля, и на любого, у кого найдется лаборатория подходящей мощности. Блокиратор подействовал мгновенно, опустив между мной и миром мягкий заслон, и беспокойство отступило на второй план. Все уже закончилось. Все нормально...

Сотрудники внутренней службы собрались в большой аудитории с проектором и смотрели вечерние новости с какими-то сложными выражениями лиц. Без эмпатии — именно сложными. Я бесшумно остановился в дверях, решив сперва поднять настроение, а потом вызвать Нэттэйджа, и поздравил себя с тем, что хотя бы соседи реагируют адекватно. Ньен била тревогу и под суматошный речитатив показывала глубокий разлом на месте замковой долины, мертвую пустошь, мрак и Вихрь в ореоле багрового сияния. Даже с такого расстояния столкновение выглядело эпично.

... Стоп, какое еще "империя тьмы готовится нанести удар?!" У нас экологическая катастрофа! Нам срочно нужна помощь!

Нет, мы не будем нарушать границу, чтобы ее забрать.

Я надеюсь.

Я очень надеюсь.

* * *

...— Вот это та самая светлая сигнальная печать? — с недоверием спросил Шеннейр.

Я посмотрел на перекрученное хилое нечто, висящее в воздухе, и гордо кивнул:

— Да. Это светлая сигнальная печать, которую я сотворил по дороге на Побережье.

— Но почему я ничего не чувствую?

— Совсем ничего? Это странно, Шеннейр. Возможно, вам не хватает мотивации? Сейчас стимул искать меня не столь велик, как тогда? Светлая магия требует тонкой настройки. Попробуйте войти с ней в резонанс...

— Резонанс?

— Может быть, понадобится тренировка.

— Тренировка?

— Внутреннее равновесие. Концентрация. Гармония. Но у вас все быстро получится, я уверен.

Глава 3. Темные времена. Прошлое

...— Во скольких диверсиях вы помогали, Джиллиан?

Толстая папка шлепнулась перед ним, и фотографии магических печатей разлетелись по столу.

— Мне рассказать о плане Алина еще что-нибудь? Или вы знаете его лучше, чем я?

Допросная комната оставалась все так же унылой. Поставили бы сюда хотя бы электрическое кресло — для оживления обстановки. Зато Джиллиану прошедшие дни явно дались нелегко: я слышал это через эмпатию, видел застарелую усталость на осунувшемся лице, видел то, как он медленно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Хотя для темного мага никакие условия не могут быть слишком жесткими. Если он настоящий темный маг, а не жалкий самозванец, разумеется.

— Это ложь.

Я сочувственно покачал головой:

— Вы предали свою гильдию и свою страну, Джиллиан.

Будь я настоящим светлым магом, все произошло бы так, как предсказывал Миль — Джиллиан бы все понял, проникся и раскаялся. Но пока у меня получалось только доводить людей. Наверное, потому, что это мне нравилось больше всего.

— Я бы хотел верить, что вы просто заблуждались. Я не виню вас в том, что вы пытались мне отомстить; в некотором роде это даже лестно. Вы мне не враг, Джиллиан — всего лишь незначимый эпизод из прочих... хотя я совершенно не понимаю, почему я, светлый, должен защищать темных от других темных. Но тратить время на обычного предателя мне не с руки.

— Светлые, как обычно, много болтают, — темный криво усмехнулся, не замечая, что начал говорить сам. — Интересно, как бы ты запел, когда попал мне в руки.

Угроза была совершенно неуместной. Но держаться за свои убеждения — это все, что ему оставалось.

— Глупо, Джиллиан. Что я могу сказать больше, чем уже сказал?

— Что с нами будет?

Вопрос уже значил, что он начинает сдаваться, и я оставил его без ответа, закрыв за собой дверь допросной.

Сейчас мне было даже жаль этого мага. Система требует крови, и по всем правилам Джиллиан должен стать жертвой. Джиллиан — даже не шестеренка, а тот, кого шестеренки перемалывают между собой, превращая в мелкое крошево. Но иногда механизм требуется останавливать и очищать от крови, иначе он ржавеет.

— Какой-то он сегодня тихий, вам не кажется?

Насколько я понимал, алиновского мага отдали мне на откуп — чем бы светлый магистр ни тешился, лишь бы не лез в дела внутренней службы. Остальных заговорщиков уже перевезли в Нэтар, и внезапно выяснилось, что на их допросах эмпату присутствовать вредно и не для светлых грязная работа.

— Мы его не трогаем, как вы просили, — обиделся Нэттэйдж. — Просто не даем спать.

— А зачем я дал ему читать эти документы, если он ничего не соображает? — я расстроенно хлопнул себя по лбу. — Нэттэйдж, вы можете просто оставить его в покое? Полная изоляция. Никаких контактов со внешним миром. Одиночество, размывание временных границ, неопределенность и вот это вот все?

— А вы увлеклись, — заметил собеседник. Заметил, надо сказать, без укора.

— Да что б вы понимали, Нэттэйдж, это его первый пленник, — цинично напомнил Миль из своего угла. Его тоже перестали допускать к допросам, а значит, внутренняя служба окончательно взяла дела под контроль и в себе же их намеревалась похоронить. — Хотя, светлый магистр, я все равно считаю, что ваша возня с Джиллианом бесполезна.

Через стекло было видно, что Джиллиан не шевельнулся, неподвижно смотря на документы, и я беззаботно отмахнулся:

— Да ладно вам, Миль. Я просто хочу его сломать. Должны же у меня тоже быть положительные эмоции?

* * *

В основе философии темных лежит эгоизм. Провались все в хаос, а я один тут буду красивый делать то, что мне в голову взбредет. Любой темный маг хотел бы, чтобы лично для него правил не существовало; но при этом, чтобы эти правила обязательно соблюдали остальные. Потому что если встречаются два эгоиста, каждый со своей свободой, то начинают лететь искры и клочки по закоулочкам.

Главное противоречие общества темных возникло тогда, когда возникла темная гильдия. Потому что гильдия — это организация, а организации даром не сдалась анархия. Всего в Аринди два свода законов, общий закон, который регулирует отношения между обычными людьми и между людьми и магами, и внутренний кодекс гильдий, и то, что в светлой гильдии обеспечивала изначальная сплоченность, в темной достигалось дичайшей по величине, сложности и жестокости системой наказаний. В основе которой лежало прецедентное право, если судить по запутанности. И еще чудесней с ней сливалась такая же дикая и сложная система иерархических правил, традиций и ритуалов.

Нет закона, который бы настоящий темный маг не мог нарушить. И его не осудят. Или осудят. Все жизни имеют разный вес и ценность: элита, хорошие специалисты, расходный материал. Слабые недостойны существовать, но убивать слабых — недостойно для темного мага и портит его рейтинг. И его осудят. Или не осудят. Я был светлым магом, и никогда прежде меня не волновали детали.

Я захлопнул краткий юридический справочник и возмутился:

— Это все ясно — двойная мораль темным к лицу. Но почему в вашем кодексе прописана правильность взаимовыручки?

Необходимость — ладно, но правильность?

— Нам не нужна связь через эмпатию, чтобы помогать друг другу, — пожал плечами Эршенгаль. — Мы же не какие-нибудь светлые.

За стеклом скользил серпантин. Эршен сопровождал меня во всех поездках по берегу, и я был рад, несмотря на то, что так приказал ему темный магистр.

Города Аринди обладали ограниченной самостоятельностью — все местные дела вел избранный городской совет при молчаливом присутствии нормановских эмиссаров. Как управлял страной Норман, мне не хотелось даже задумываться — про законы он вообще не знал, зато знал про террор. Было грустно, что на коротких сроках это работало, да еще как работало.

Дружественные визиты выматывали совершенно. И заарны, и люди были полностью согласны, чтобы темная гильдия взвалила на себя обязательство по восстановлению волновых щитов, и не протестовали, чтобы маги временно заняли убежища и обосновались на Побережье, в основном, конечно же, потому что ничего не могли с этим поделать. Но чтобы добиться такого немудреного ответа, приходилось приложить гораздо больше стараний, чем он стоил. Одежда для ширмы, форма магистра, работала на отлично; я слушал голоса и эмпатическое поле и мечтал о том, как вернусь в свою комнату и закрою дверь.

Своя комната в штабе гильдейской не-охранки... иронично.

Нэттэйдж был крайне доволен.

— Побережье вас любит. До чего же удобно вести переговоры, когда рядом светлый магистр!

Побережье оказалось готово носить на руках любого, кто проявил к его проблемам хоть каплю внимания и не угрожал при этом массовыми казнями. И это не говорило хорошо о Побережье, это говорило плохо о тех, кто работал с ним раньше.

— Они будут любить даже темных магов, Нэттэйдж. Но вы же понимаете, что конфликты с местными сейчас недопустимы? Будет крайне неудобно, если в своей стране маги будут вести себя как захватчики.

Если гильдия желает сделать Побережье своей опорой, то необходимо, чтобы в случае любых неприятностей люди выступили за нас, а не против. Желание назвать себя высшей расой еще ни одного мага не доводило до добра. Звание высшей расы одно, а желающих много.

Улыбка исчезла с лица высшего, словно стертая ластиком.

— Нам здесь жить. Ну что же — это будет хорошая проверка, кто действительно оторван от реальности.

По крайней мере, глупым он не был.

— Могу я попросить вас об услуге?

— Все, что в моих силах, — вежливо отозвался он.

— Отошлите Ринвеля отсюда. На другой конец побережья, в дальнее поселение, к границе, куда угодно. Так, чтобы он не попадался мне на глаза.

Пусть даже у меня будет право на слабость.

Нэттэйдж удивленно склонил голову, но возразил:

— Ринвель хотел бы доказать свою полезность, раз уж вы спасли ему жизнь... Но как вам будет угодно, светлый магистр.

Резиденция внутренней службы встретила почти домашней суетой. Мимо прошли деловитые работники транспортного отдела; я вовремя сделал шаг в сторону, и рядом в стену шарахнула дверь, едва не вылетев из пазов, и по коридору, полыхая раздражением, прошагал Олвиш.

— В той комнате у нас пункт стационарной связи, — Нэттэйдж отступил вместе со мной, провожая собрата долгим заинтересованным взглядом. — Беседа с Шеннейром прошла без успеха, не правда ли?

На стационарную связь помехи влияли в куда меньшей мере. Пункты связи требовали специальной аппаратуры, и если Шеннейр уже получил такую, значит, благополучно обустраивается на новом месте. Могу догадаться, что он ответил: что судьбы магов гильдии решает магистр гильдии Тсо Кэрэа Рейни. И Олвиш решил, что над ним издеваются. Отношения между двумя темными казались мне достаточно натянутыми, чтобы Олвишу потребовалось пересиливать себя, чтобы обратиться за помощью, а Шеннейру — не торопиться помогать. Не следовало прилюдно говорить темному магистру, что он был неправ.

Завершая образ домашнего уюта, с кем-то громко ругался Миль.

Голоса доносились из большой аудитории, где заклинатель спорил с группой магов, как я предположил — теми самыми специалистами по волновым щитам, что обещал собрать Нэттэйдж. На стене висела огромная доска, сплошь исчерканная фигурами и знаками, но сотрудничество у экспертов явно не складывалось.

— Я не вижу возможности реализации подобного проекта... — пытался возразить пожилой заклинатель в очках. Остальные стояли рядом или за его спиной, и не оставалось сомнений, у кого здесь имелась поддержка.

— Думайте! — таким разъяренным Миль не выглядел уже давно. — На вас смотрят светлые и уже считают, что в темной гильдии одни тупицы и неудачники!

Под прицелом множества взглядов я разом почувствовал себя неуютно. Тут, в общем, два варианта — либо самим стать лучше, либо убить этих светлых, которые что-то там не то считают.

— Мотивация, — со священным трепетом прошептал Матиас.

— Ищите способы, а не нойте! — напоследок плюнул ядом Миль, и окрыленные напутствием маги поспешили убраться из лектория. Заклинатель оперся о кафедру и устало пожаловался: — Если они еще раз скажут, что это нереализуемо, я разгоню это сборище и буду строить печать сам.

— Если вся экспертная группа говорит, что ваш проект невозможен, то, может быть, они правы? — осторожно предположил Нэттэйдж. Я чуть не зажмурился, предчувствуя взрыв.

Миль выпрямился, сощурившись, и с нарастающим холодом процедил:

— Это значит, мой дорогой собрат высший маг Нэттэйдж, что они неумехи, чудом выигравшие войну. Хотя те, кто по-настоящему выиграл войну, до нашего времени не дожили, — он резко повернул голову, уставившись на меня: — Не знал, что я когда-либо это скажу, но я готов благодарить Тьму за ваше появление, Тсо Рейни. За то, что заржавевшие мозги этого сброда наконец начали шевелиться. Светлый! Светлый среди нас! Вот вы, Рейни, что думаете насчет щитов?

От внезапного перехода я слегка сбился и неуверенно предположил:

— Дело в том, что волновые щиты ослабели, так? Надо напитать их энергией...

Миль зажмурился и медленно процедил:

— Ладно, Рейни. То ли на вас у меня зла не хватает, то ли несчастному светленькому с трагичным прошлым тупить можно. Мы можем поставить новые сильные печати, но башни рухнут. Проклятие Алина испортило всю структуру, и вливание энергии их окончательно добьет. Надо поднимать новую защитную цепь на всем южном берегу, а это...

Заклинатель смолк, подозрительно уставившись в сторону. Матиас подкрался бесшумно и с удивлением ткнул в мага пальцем:

— Так этот человек в самом деле приносит пользу? А я думал, что ты, мой Лорд... мой магистр, держишь его рядом из жалости. И еще потому, что других темных врачей боишься.

Караул, меня раскрыли. Предотвратить бурю я уже не успел.

— Рейни, как и любой светлый, слишком жалостливый. Это сразу видно по тому, как он таскает с собой бесполезную обузу, — заклинатель практически шипел. Я бы сравнил его со змеей, но слишком уважаю змей. — Которая даже не способна своим упыриным умишком понять, что должна защищать своего магистра.

Нэттэйдж следил за стычкой со снисходительным терпением. И я бы присоединился к нему, но спорщиков уже впору было разнимать. Вероятно, отношения в светлой гильдии, которые Миль называл сладкой патокой, достигались долгой и кропотливой работой и умением держать язык за зубами, когда хочется кого-то оскорбить или унизить, но я, как и другие рядовые маги, этой работы не замечал. И проделывать ее не умел.

— Если вы говорите, что необходимо поднять щиты — значит, поднимем, — я вклинился между темным и заарном, и уверенно продолжил: — Что вам для этого нужно, Миль?

Я был обычным светленьким магом с трагичным прошлым, и если на моем фоне Миль мог почувствовать себя хоть немного счастливее — этого достаточно. Он был хорошим специалистом.

Пожалуй, первой вещью, с которой я не справлялся с первых дней, была бумажная работа. Сколько бы я ни разбирал документы, завалы на рабочем столе становились только больше. Бумаги громоздились на полу, на столе, поднимались выше головы: ежедневные отчеты, которые накопились за неделю, доклады о положении дел на побережье, жалобы от заарнских комендантов и жалобы от городских властей, краткие письма от Нормана и настоящий талмуд от экспертной комиссии, очень объемный, очень сложный и очень непонятный. Отдельной стопкой лежали личные дела темных; но когда я их открывал, то постоянно попадал на период нашей войны, после чего дела оставалось только закрыть и долго-долго переживать. Хотя, возможно, война со светлыми была в жизни темных самым ярким событием, и больше с ними ничего значимого не случалось.

Матиас со стуком прикрыл дверь и, чеканя шаг, подошел к столу. Я наугад вытащил из самой высокой стопки прошение об отмене комендантского часа и вчитался в неровные строчки. Бумагами меня заваливал Нэттэйдж, отвлекая от своих дел, но если я хотел стать магистром, то должен был справиться и с этим.

Лист с прошением Матиас просто забрал из рук. Я автоматически потянулся следом и с нарастающим удивлением уставился на то, как незваный гость раскладывает документы в аккуратные стопки, освобождая место. Кто-то вломился ко мне, чтобы навести на моем рабочем столе порядок. Приятно, но все же.

Последний лист лег на отведенное место, и заарн оперся о стол, с нажимом объявив:

— Я не нашел протоколы допросов.

Я подпер голову рукой и глубокомысленно сообщил:

— Ага.

Разумеется, не нашел. В темной гильдии такая традиция — раз в десять лет жечь старые архивы, после чего все прошлое прощается.

— И даже не получил ответ, потеряны они во время обрушения Шэн, пропали раньше или не велись никогда, — он говорил, чеканя каждое слово, излучая горячность, напряжение и азарт. — Но я узнал список тех, кто проводил допросы светлых. И одно имя повторяется постоянно.

Я сделал мысленную заметку узнать, у кого добывались ответы и не требуется ли несчастным медицинская помощь. Матиас склонился ниже, прошивая потемневшими фиолетовыми глазами, и спросил:

— Каким образом мне убить Миля?

Предложение было прекрасно от и до.

Я откинулся на спинку стула, зажимая рот ладонью, чтобы не сорваться на непристойный хохот — реакция была нервной, но сдержать веселье все равно удавалось с трудом — и, заметив, как на лице заарна отражается обида, поспешно взмахнул рукой:

— Нет, нет, нет, Миль неприкосновенен.

Тени налились предгрозовой чернотой, и Матиас с силой врезал по столу ладонями:

— Но почему?!

— Тихо.

Короткий приказ, подкрепленный эмпатическим внушением, словно окатил его ледяной водой.

— Сядь, — не повышая голос попросил я. — С чего ты взял, что должен кого-то убивать?

Матиас не глядя пододвинул кресло, устраиваясь на подлокотнике и крутя в руках ритуальный кинжал. В эмпатическом эхе явственно повисло "есть причина этого не делать?".

— Я должен убить Миля. Он... — ритуальный кинжал стремительно замелькал между пальцев; заарн глянул исподлобья и уверенно сказал: — Он враг.

— Миль — не твой враг.

Матиас мотнул головой:

— Нельзя прощать врагов. Это слабость. Это уверяет их в безнаказанности. Тот, кто причинил тебе зло, должен заплатить. Вот это равновесие. Это справедливость.

Когда-то давным-давно я мечтал, чтобы кто-то пришел и отомстил за меня. Но почему-то проблем от внезапного явления больше, чем радости. Иномирцу не стоило принимать произошедшее так близко к сердцу. Я — не он.

Я сосредоточился, создавая светлую печать; прожила она недолго, но отключить подслушивающие темные заклинания, если они здесь были, сумела.

— Кто говорит о прощении? Видишь, ли, Миль сделал одну вещь, за которую я ему сильно обязан, — я прикусил язык, скрывая улыбку. Все-таки то, что случилось, до сих пор приводило меня в восторг. — И ты тоже. И все вокруг.

— Я не понимаю, — упрямо повторил собеседник.

Я ответил.

Он поверил не сразу.

— Вот это — причина, Матиас.

Заарн провел когтями по волнистому лезвию и твердо возразил:

— Нет.

Я забрал кинжал, воткнув его в стол, и поправил:

— Это причина. А "не трогай Миля" — это приказ. А теперь помоги мне с сортировкой бумаг.

* * *

Суд над Джиллианом происходил при закрытых дверях. Внутрь пустили только тех, кто по меркам темной гильдии считался элитой, но даже так зрителей собралось немало — развлечения в темной гильдии ценились. На несколько часов заглянул даже Вильям:

— Всегда любил Побережье. Замечательные пляжи! — сказал он, кутаясь в плащ под проливным дождем с градом, поставил свою печать под приговором, и уехал. Суды гильдии Вильяма угнетали.

Хотя после того, как темная гильдия перешла на военное положение и там осталась, потому что ей понравилось, ее судебная система угнетала кого угодно без сомнений и права защиты. То, что война закончилась, совет теоретически заметил, но принимать меры не торопился. Сегодня войны нет, а завтра есть. Мир преходящ. В итоге любые три высших мага с санкции магистра могли решить судьбу кого угодно, и пусть на практике процедура была сложнее, они имели на то право. Если говорить о привычках, то Шеннейр предпочитал выносить приговор быстро и радикально, а совет любил тянуть с приговором, пока жертва окончательно не падала духом.

— Как будто вы знаете, что происходило у светлых, — решил постоять за темную судебную систему Миль. — Им вредят, они прощают, им вредят, они прощают...

Матиас с досадой покачал головой, но решил быть снисходительным:

— Зато мы готовы меняться.

Если эти двое в чем-то и ладили, то в клинической мизантропии.

— Прощают, прощают, а потом р-р-раз — кровь, кишки, мясо, все умерли.

— Миль, а вы откуда столько знаете про светлую гильдию? — вмешался я.

— Он светлый шпион, — щедро предположил заарн. — Или перебежчик. Его выгнали из светлой гильдии, и он затаил злобу.

От вала вариантов заклинатель слегка растерялся, даже не став отвечать, и махнул на собравшихся:

— Это мелкую шушеру можно не запоминать. Но все высшие маги гильдий знают друг друга в лицо. Хотя закрытые суды светлых всегда оставались закрытыми. Ваши там собирались и стояли у преступника над душой, пока он не раскается.

— Раскается? — совсем приуныл Матиас и приподнялся на цыпочки, выглядывая, когда приведут пленников.

— То есть давили эмпатией, пока не доводили до самоубийства.

— Общественное осуждение — сильная вещь, — согласился я. — И, Миль, вы уже определитесь. Или светлые слабые и никчемные, или вы их боитесь. Кстати, темные ужасны, коварны и жестоки, и своей мелочностью вы ломаете весь образ.

— Рейни, вам и вашим образам здесь никто соответствовать не обязан. И пауки тоже слабые, мелкие и никчемные, но я их боюсь.

А с этого места подробней. Какие у Миля претензии к паукам?!

Темных судов я перевидал больше, чем темные маги. Настолько больше, что, пожалуй, можно было об этом рассказывать и вызывать зависть. Закрытые встречи одуревшие от рутины высшие порой превращали в шоу, но ради зрителей вынужденно следовали церемониалу. То есть стояли с постными лицами и излучали торжественность.

Большой и мрачный зал — пол и колонны из черного оникса — делился на три части: места подсудимых, в центре, для зрителей с одной стороны, и для высших — с другой. Но решение принималось не здесь; все знали, что в зале суда выносился только приговор.

Если Джиллиан выглядел измотанным и ожесточенным, то его спутники — полностью сломленными. Я пересчитал их по головам и спросил:

— А где седьмой?

— Сердце не выдержало, — доброжелательно отозвался Нэттэйдж.

— Работы во внутренней службе? — подколол Миль.

— Скорблю вместе с вами. Мы предпримем более эффективные меры по охране труда.

У Джиллиана был осведомитель из внутренней службы? Это объясняет, почему они так не хотели огласки.

Я встал на подготовленный рунический круг и с любопытством оглянулся на возникшую рядом печать и прозрачные панели управления, повисшие прямо в воздухе перед каждым высшим. Моя личная печать была официально-белой и пустой — тот максимум светлого, что смогли сотворить темные. Место справа занял Миль; напротив — как обычно угрюмый Олвиш, как обычно доброжелательный Нэттэйдж и враждебность, разделяющая магов как непроницаемый барьер.

— Начнем, — Гвендолин заняла центральный круг и под оглушающее молчание поманила к себе дымчатую сферу с алым сердцем внутри. Сердце мерно пульсировало и фонило темной магией так, что в голове нарастала боль, а по языку разливался металлический привкус.

Меня могли обвинить в светлости, Нэттэйджа ткнуть в происхождение, Олвиш разговаривал с людьми так, словно его заставляли, а собрание под руководством Миля грозило перерасти в смертоубийство, причем не подсудимых, а самого Миля. Но ссориться с будущей хозяйкой замка гильдии, если, конечно, кто-то не желает остаться без крыши над головой, чревато. Гвендолин была идеальной кандидатурой на роль судьи.

Под первые же фразы обвинения Джиллиан протестующе вскинулся, пораженно глядя на высших. Ни слова о намерениях; ни слова о светлом магистре. Вряд ли когда темный задумывал свой план, он мечтал, что его осудят за банальный разбой из мести. Обычно подобные мелкие дела даже не рассматривались советом, и с таким клеймом Джиллиана можно было смело выпускать за порог без стражи — дальше порога он бы не ушел.

— Алин был прав, — изумление переросло в глухое отчаяние вместе с тем, как Джиллиан понимал, что умереть с честью ему не дадут. Но он был взрослым магом и понимал, что с его послужным списком и службой Алину гильдии гораздо проще объявить его врагом и сорвать злость. Упомянуть Алина — последняя глупая вещь, которую он мог бы сделать. — Темная гильдия прогнила насквозь. Хотел бы я увидеть, как вы потеряете Побережье под руководством вашего самозваного магистра.

Эх. Я старался держаться в рамках, но порой так хотелось поддаться на уговоры.

Миль лениво поднял руку, пошевелив пальцами, и Джиллиан схватился за горло, не в силах выдавить ни звука.

— Увы, Джиллиан, вряд ли вы это увидите, — медоточиво объявила Гвендолин. — Наказание — смерть.

Среди осужденных пронесся вздох, но Джиллиан не дрогнул, открыто и мрачно глядя на свою, теперь уже бывшую, гильдию. Я вновь утвердился в правильности решения — этот человек не принял бы жеста доброй воли. Светлый магистр, поступающий как светлый магистр, был недостоин того, чтобы к нему относились как к человеку.

Эмпатическое поле Гвендолин сияло чисто и холодно, и, на контрасте с ним, эмоции Олвиша наливались грозовой чернотой. Олвиш попался так, как я и не мечтал. Сейчас я мог его уничтожить: несколько слов, и высший взбунтуется. Пойдет против, освободит Джиллиана и окажется вне закона. А потом я натравлю на него Нормана. Минус седьмая мишень.

— Желает ли кто-то оспорить предрешенную участь? — высоко и отчетливо добавила волшебница. — Желает ли кто-то поручиться за них своей жизнью?

Вот только пользы от мертвого Олвиша мне нет никакой.

— Я желаю.

По рядам собравшихся прошел неодобрительный шепоток. Олвиш тяжело выступил на середину зала, обводя собратьев по гильдии прозрачным вызывающим взглядом.

— По праву высшего я ручаюсь за этих людей своей жизнью, — повторил он. — И готов нести за них ответственность, пока они не искупят свое наказание.

Все-таки совсем обойтись без шоу темные не смогли. На любой закон или правило всегда найдется древний ритуал — я знаю, мы искали этот ритуал заранее.

— Если подсудимые вновь нарушат закон, то вы разделите их участь, — величественно предупредила судья. — Вы готовы к этому, Олвиш Элкайте?

— Да, — без колебаний ответил тот.

Такого просветленного выражения, как у главы внутренней службы, я не видел никогда.

Олвиш влип. Гордость не позволила отступить, пойти против своих не дала лояльность, и удержаться на двух сторонах без потерь не удалось. Теперь любая ошибка, совершенная Джиллианом, ударит прямо по нему.

Гордость — чудовищная штука.

Алое сердце глухо стукнуло, и сфера покрылась паутиной трещин.

— Право подтверждено, решение принято, — кровь из трещин закапала в медную чашу, и Гвендолин мерно заговорила в такт. — Темные маги Джиллиан, Тшасса Тхаши, Ириен, Эмерик, Ланно и Амара лишаются всех статусов и рангов и переходят под власть высшего темного мага Олвиша отныне и до искупления своих грехов. Привести в исполнение.

Олвиш склонился перед советом, опустившись на одно колено. Миль стянул перчатки, подхватывая медную чашу, спустился по ступеням и, не меняя высокомерно-презрительного выражения, обмакнул пальцы в кровь и начертил на лбу высшего колдовской символ. Эмпатия плеснула болью, и Олвиш дрогнул, прижимая руку к груди.

— Но почему именно Миль? — раздраженно прошипел Матиас за моим плечом. — Чем он заслужил?

Какие же разные бывают мечты.

Олвиш поднялся; Джиллиан кивком подозвал к себе товарищей и вышел из зала следом за ним, ни разу не обернувшись. Может быть, я ошибся, позволив недовольным сбиться вместе. Но... по крайней мере... у меня есть еще один стимул спасти Побережье. Это будет моим вступительным испытанием. Даже если после этого меня будут ненавидеть еще сильнее.

— Ваша взяла, — с иронией поздравил Нэттэйдж. Отпустить пленников он согласился в тот же момент, когда понял, насколько может подставить Олвиша. — Но, рано или поздно, вам придется проводить казнь, светлый магистр.

Когда-нибудь. Но не сегодня.

— Но, пожалуй, зачистка заарнских тварей будет подходящим искуплением для отступников, — мягко добавил он. — Мы же не нелюди. Заарнские твари тоже живые и тоже хотят кушать.

* * *

Лабораторный блок светится белым и черным, белым и черным. Лампы искрят, вспыхивают и гаснут, и вспыхивают снова. Длинные столы уходят в темноту, и на них разбитые колбы, перемешавшиеся зелья.

... рукоять ритуального ножа удобно лежит в ладони.

Лабораторный блок светится белым: белые стены и провода, белые инкубационные капсулы и белые лампы. Что-то липкое стекает по пальцам и капает на стерильный пол.

Мои руки пусты. Я должен ждать, и я жду.

...я иду вперед. Алое на белом смотрится очень красиво.

Первое тело лежит в проходе, второе — на верстаке. Остальные я не вижу.

Алые брызги на белых стенах. Алые отпечатки на вырванных с мясом проводах, алые разводы на разбитых капсулах. Злость и азарт щекочущей волной разбегаются по телу, заставляя сильнее стискивать нож.

Они не успели ни ответить ударом на удар, ни подготовиться к бою. Наше появление всегда внезапно.

Они смотрят со всех сторон — одинаковые лица, фиолетовые глаза. Осколки зеркала. Бесконечные копии. Мертвецы. Ненавистные фиолетовые глаза смотрят из отражения, я поднимаю руку и тщательно закрашиваю их красным.

Наше появление.

Копия перестанет быть копией, только если останется единственной.

Мое появление.

Я открыл глаза и медленно сел на кровати, опустив ноги на холодный пол, и растер лицо ладонями.

Комнаты Матиаса располагались прямо напротив моих. Заарн спал на большой кровати, забившись в угол и зарывшись в ворох подушек и одеял, среди разбросанных информационных табличек и аккуратно сложенных трофейных браслетов. Трудное прошлое и заарнские жилые блоки два метра на метр просчитывались очень легко. Чужие видения мелкими песчинками кололи под веками: очевидно, без контроля разума мои щиты слабели, две светлых искры спокойно сияли в тишине, отражаясь друг в друге.

Матиасу казалось, что ему снится очень хороший сон.

Ночь была мутна и туманна. Спали люди и темные маги, спало море и источники под темной водой, а вот Миль, кажется, не спал — окна соседнего особняка светились. Я прошел мимо, планируя спуститься к морю и немного проветрить голову. Наверное, во сне Матиас неосознанно пытался восстановить нашу связь; но скоро ментальная синхронизация собьется, потому что активность мозга у бодрствующего человека иная, а сладкие грезы заарна сменятся чем-то другим.

Хотя бы чем-то другим.

Я практически прошел мимо, но вернулся.

Веранда у дома Миля была засыпана листьями и выглядела заброшенной — но Миль сам запретил посторонним делать уборку и даже приближаться к крыльцу. Я думал, что сторожевое заклинание и меня не пропустит, но оно рассыпалось, царапнув искрами, и дверь в дом отворилась.

На дверь я уставился с подозрением. Постоял над спящим Матиасом, постою над работающим Милем? Мое появление в самый темный предрассветный час не принесет ему радости, и потому тянуло появиться. Я прислушался к эмпатическому полю, проверяя рискованность поступка, и не услышал ничего.

В покоях Миля я не бывал ни разу, уважая право заклинателя на личное пространство, и потому не подозревал, насколько он любит лабиринты. Тесные, запутанные лабиринты. Искра мага горела по-прежнему, но вместо эмоций зияла черная прореха; я не слышал Миля, и от противоречия эмпатическое эхо заходилось в корчах.

Из-под одной двери пробивался свет. Внутри горела тусклая настольная лампа; зелья не кипели, приборы были выключены, и только над большим стеклянным столом, висел контур огромной печати, составленной из миниатюрных символов. Миль лежал прямо в проходе, между столом и узким верстаком, и я уже приготовился грустить на его похоронах (хороший, дельный повод), попутно вспоминая, как связаться с медиками, когда заклинатель все же очнулся от похлопываний по щекам и убойной дозы целительной магии. Очнулся, открыл глаза, сфокусировал взгляд, и велел:

— Сгиньте, — и начал кашлять черными кровавыми сгустками.

Я отошел, с оторопью наблюдая за кошмарной картинкой, и заметил:

— Да, Миль, кровавые сопли — это сильно. Вам так не хочется с утра проверять светлые источники? Мне тоже.

— Заткнитесь и дайте мне тот флакон! — рявкнул маг. Можно успокоиться, пациент живее всех живых.

Протянутый флакон заклинатель опрокинул на платок, прижав ткань ко рту и делая глубокие вдохи, и я осторожно предположил:

— На вас напали? Вызвать помощь?

Маг ткнул рукой в сторону двери. Я не стал спорить и вышел в коридор, хватаясь за переговорный браслет. Вот это все совершенно не по плану. Совершенно не по плану. Почему-то мне не кажется, что подобное поведение для темных заклинателей нормально. Надеюсь, я не заставляю работать на себя больного человека. Конечно, заставлять я его не перестану, но делать это будет как-то... немного совестно?

Удивительно, но предложение Шеннейра звонить в любое время дня и ночи действовало в обе стороны. Темному магистру я звонил по простым причинам — милые невинные привычки подчиненных не могли пройти мимо него, и он был слишком далеко, чтобы сию секунду примчаться на помощь. Потому что, имея дело с темными, никогда нельзя точно предсказать, примчатся они именно на помощь, а не добить давшего слабину товарища.

— Привыкайте, — со скукой отозвался Шеннейр в ответ на сбивчивый рассказ. — На моей памяти его уже несколько раз едва откачивали. И с вами так будет, Кэрэа, если станете жрать таблетки.

— Таблетки? — с запинкой повторил я. — Какие?

— Слышу неподдельный интерес? Стимуляторы. Точно я вам даже не скажу — за то время, что я пробыл в Вихре, наверняка появилось много новых препаратов.

— Но почему? И вы не запрещали?!

Несправедливо.

Шеннейр прищелкнул языком, и устало пояснил:

— Сложная архитектура печатей выжигает заклинателям мозги. Тот, кто тратит время на отдых, всегда будет отставать от тех, кто принимает зелья. Прежний магистр поддерживал распространение этой дряни. Темная гильдия сидит на стимуляторах давно и прочно, и бороться с этим — все равно, что голыми руками останавливать тайфун. Я не смог сделать ничего, светлый магистр.

Переговорный браслет погас, и драгоценные камни покрылись трещинами. Миль яростно уставился на меня и развернулся, двинувшись в комнату. Правда, до дивана так и не дошел, опустившись прямо на пол и одаряя кафель тем же высокомерным взглядом. Кафель был, конечно же, недостоин, и ему следовало это осознать.

— Это правда? — темная печать предупреждающе вспыхнула перед лицом, и я прикусил язык. — Как давно вы не спите? Несколько дней? Неделю?

— Двенадцать лет.

Я так и сел рядом. Предположим, что у меня есть проблемы, но откуда такие проблемы у окружающих?

— Война закончилась, Миль. Если вы не заметили.

— Это все из-за вас, светлые. Все из-за вас!

— Объяснитесь?

Заклинатель с явственным усилием отвел руки от головы, вытянув их перед собой, и спокойно произнес:

— Первый раз я почувствовал это перед первым нападением. Я просто не смог выйти из комнаты, а когда я добрался до лаборатории, там уже не было ничего живого. Что вы знаете о смерти, Рейни? Вас всегда берегли. Я прошел через охоту, что вы на меня устроили, без единой царапинки, — Миль поднял на меня больные глаза в красной сетке прожилок: — Это было весело, не так ли?

Вероятно, да.

Он вылил на платок остатки флакона, глубоко вдыхая и откидываясь назад, и убежденно произнес:

— Мои предчувствия — это единственное, чему стоит верить. Я вижу любую опасность, Рейни. И этот мир ужасен. И если я закрою глаза, он не станет менее ужасным — это я стану беспомощным.

Как загнать себя в ловушку — просто и с гарантией. Усилившаяся интуиция требовала постоянного приема стимуляторов, стимуляторы усиливали интуицию. Я обратился к искре и потер кончики пальцев, ощущая, как по ладоням растекается тепло. Что требовалось Милю — это поверить, что его не сожрут чудовища из подсознания, если он хотя бы на миг потеряет контроль.

— Я мог бы вам помочь.

— Вы? — Миль саркастически усмехнулся, и холодно процедил: — Себе помогите. Не лезьте ко мне в голову ни со своей магией, ни со своей эмпатией. Если доброта и всепрощение светлых хотя бы были красивым мифом, то я стану последним человеком, который поверит в вашу доброту и всепрощение.

А, возможно, и сожрут. Откуда мне знать.

— Почему все ваши разговоры в итоге сводятся к светлым?

Заклинатель уткнулся в платок, пробормотав что-то в стиле "вы, светлые, жизнь мне сломали, все из-за вас". Я подождал подробностей, не дождался, и разочарованно добавил:

— В любом случае, я всего лишь предложил.

В тишине громко тикали ходики. Темный маг сложил платок и обвиняюще произнес, словно продолжая непроизнесенную фразу:

— Если бы вы умерли, Рейни, ничего бы не случилось. Вы сами виноваты во всем, что с вами произошло.

Интересно, чего он ожидал. Что я стану отрицать?

— Да. Это так.

...Прошлое.

Что случилось в прошлом?

— Что вы сделали, Миль?!

— Ничего. То, что вы приказали.

Случилось ли? Ничего — это на самом деле лучший ответ. Лучшие ответы не имеют ничего общего с правдой.

Я помнил стягивающую голову повязку, тяжесть нейрошлема и раскаленное сверло, буравящее правый висок. Помнил боль и ремни на руках и ногах, яркий свет и раздраженные голоса. Я помнил достаточно.

— Почему он не реагирует? — Алин резко сдернул с головы нейрошлем. Соединяющие нас провода натянулись, вызвав новый приступ боли в виске, и свет безжалостно брызнул в глаза, когда высший пальцами растянул мне веки: — Что пошло не так?

Вряд ли темные знали, что высший маг Алин совершенно не умеет скрывать эмоции.

— Ваша идиотическая идея пошла не так, когда вы ее придумали, — Миль стянул заляпанные красным белые перчатки и швырнул в раковину, открыв воду на полную мощность. — Алин, вы темный маг — какой еще эмпатический мост со светлым?!

Но его собеседник сделал шаг назад, глядя под ноги и шевеля губами, словно повторяя начерченные на полу знаки, и отстраненно возразил:

— Нельзя называть невозможным то, что никогда не пробовали.

— Вы попробовали. Что изменилось?

— Не понимаю. Расчет был верен, — Алин вернулся обратно и вновь наклонился ко мне. Так близко, что стали четко видны расширенные зрачки и россыпь бледных веснушек. — Он был в эмпатической сети. Если начать убивать участников сети, то это неизбежно вызовет шок и разрушение психики. Чтобы выжить, он должен будет цепляться за окружающих — кого угодно — это инстинктивная реакция. Если бы я перехватил связь, то он бы подчинялся мне как вышестоящему светлому...

— А он предпочел свихнуться. Беда и печаль, Алин, так бывает. Лучше бы вы и дальше спрашивали про посох.

Высший слабо поморщился:

— Какой толк мне, темному магу, от посоха светлого магистра? Мне нужны его способности.

— Конечно, приказывать светлому магистру — это достойная мечта. Мечта.

— Он будет мне подчиняться!

— Не будет. Он ушел в шок и обратно не вернулся.

— Человеческая психика — штука гибкая, восстановится. И мне близко не нужно, чтобы она восстанавливалась полностью, — Алин потянулся к панели жизнеобеспечения. — Проведите ритуал снова.

— А если он умрет, — Миль перехватил его руку, снижая голос до шепота: — Кто получит проклятие магистра? Кто будет отвечать перед Шеннейром за все, что здесь творится?

Маги замерли друг против друга, и Алин отступил первым. Неудивительно, если знать ответы на вопросы.

— Он не умрет. Вы сами знаете, Миль, что у нас нет времени, — сейчас в его голосе слышалось отчаяние? Мольба? — Последний суд будет через несколько дней. Потом светлые окажутся вне досягаемости. И вы единственный специалист, кто способен составить печать для моего заклятия...

— Тогда вот вам моё мнение как специалиста: ваше заклятие не работает.

Я чувствовал, что Алин на грани того, чтобы просить; но он был высшим, или он просто знал, что просьбы не подействуют, и потому вовремя одернул себя, сжал губы и холодно кивнул, и вышел из комнаты.

— И как же так сделать, чтобы получить все и при этом не замараться? — насмешливо протянул Миль ему вслед и остался стоять у стола, поглаживая шлем нейросети.

Ходики тикали точно так же громко, как тогда.

— Объединить темную и светлую магию? — заклинатель скривил губы в ухмылке и одним движением вырвал провода из нейрошлема. — Я недостаточно выжил из ума, чтобы позволить подобную чушь.

Сейчас я мог бы сказать, что Миль солгал. Что один заклинатель сделал то, что не смогла сделать вся светлая гильдия. Что один человек пустил под откос исследования, которые могли бы перевернуть наш мир.

Но тогда я молчал.

— Никакой светлой магии. Никаких светлых, — Миль потянулся к панели жизнеобеспечения, побарабанив пальцами по тумблеру подачи кислорода, отдернул руку и склонился надо мной: — Сегодня Алин считает, что светлый магистр ему подчиняется, а завтра вся темная гильдия думает, что подчиняться светлому магистру — это нормально. Я не дам вам шанса, Рейни. И я не собираюсь рушить из-за вас свою жизнь. Если высший совет сочтет вас бесполезным, то вас казнят, и все наконец закончится.

Сейчас, с высоты прожитых лет, я мог улыбнуться его ошибке.

Миль так и не стал высшим магом и не вошел в совет, совет не стал брать на себя ответственность, а Шеннейр решил то, что решил. Но Миль верил в то, что поступает правильно. И ради этой веры я не стал говорить, что моя смерть все равно никого не спасет.

Глава 4. Шторм на Побережье

Два месяца после Осеннего праздника

Ни в одной нормальной системе не должно быть места героическим поступкам.

Любой героический поступок означает, что где-то в системе закралась ошибка, которую необходимо затыкать с бешеной тратой ресурсов и вероятными жертвами. Ни одна правильная, распланированная и четко функционирующая система не допустит, чтобы опасность доросла до критических границ.

Но где эти правильные системы, а где Аринди.

Шторм пришел внезапно — впрочем, как обычно. И ничего, как обычно, не было готово. Никто не чинит защитные щиты в шторм; но проблема в том, что если мы не починим их сейчас, то не починим никогда. Гудел набат, дождь хлестал стеной, море ревело, грозя разметать в клочья тех, кто вздумает плыть к волновым башням.

Пять часов назад выяснилось, что шторм глушит сигнал, и чтобы запустить синхронизацию защитной цепи, нужно подплыть к волновым башням вплотную.

Корабль, который успели оборудовать к плаванию в шторм к скалам, оказался тем самым, который тонул в мое прошлое посещение Побережья.

Я начал подозревать, что забрав себе Побережье и оставив границы Шеннейру, совершил большую ошибку. Сидел бы в предгорьях, спокойно тянул по границе колючую проволоку и растил гигантских пауков. Тьма знает, на кой я променял пауков на эти проблемы.

— Перенаправляю вам энергию. На следующие два часа восемьдесят пять процентов странового объема ваши, — голос Нормана в переговорнике звучал равнодушно и холодно. — Больше я ничем не могу помочь. Вода меня блокирует.

— Спасибо и на этом, Норман.

Как и всегда, с Лордом было приятно общаться. Его интонации никак не выдавали, что он думает о моих затеях.

Свет экранов над аппаратурой резал глаза. Темные работали спокойно и сосредоточенно; волны вздымались стеной, то швыряя кораблик в яму, то обрушиваясь сверху валом пены, сверкали молнии, освещая клыки скал, я стоял в рубке и внушал окружающим отвагу и уверенность. Я бы предпочел делать нечто более полезное, но присутствие магистра оказывало на окружающих гипнотическое воздействие. Магистр — это символ и лидер. Темная гильдия много лет видела, как должен вести себя настоящий правитель, и если я не знал, что делать, то стоило представить, что бы на моем месте сделал Шеннейр.

Нетрудно догадаться, почему срок жизни магистров не особо велик.

— Начать подключение береговой цепи версия два-ноль. Начать синхронизацию.

— Тьма! — Миль врезал по сенсорной панели. Я думал, что на корабль его придется затаскивать силой, но заклинатель не произнес ни слова, поднявшись на борт с тупой обреченностью. За последние дни он вымотался полностью, а узы ненависти между Милем и его экспертной группой окончательно окрепли. — Что опять в пятом секторе?!

— Синхронизация десять и два процента, — заботливо проинформировала Гвендолин.

Волновые щиты ставила Единая гильдия, но, готов поклясться, работали над ними эмпаты. Пусть светлые уступали темным в искусности сложных построений, но только они могли создать цепь из мощных одинаковых печатей. Печати темных, даже созданные по единому плану, были слишком индивидуальны и отказывались работать вместе.

— Понизить снабжение береговой цепи версия один-ноль до минимума.

Огни на старых волновых башнях уменьшились до бледных точек.

Энергия, что сейчас передавал нам Норман, позволяла напитать силой новые щиты; но не объединить их. Для того чтобы спаять печати, слить их в одну, требовался дополнительный импульс; а законы магии не столь далеки от обычных. Для того чтобы получить всплеск энергии, большой всплеск энергии, надо что-то взорвать. Взорвать на скалах можно было только старые волновые башни, а на башнях как раз осталось проклятие Алина, которое сработает во время шторма.

— Я так надеялся, что вы до этого не додумаетесь, — кисло ответил Миль в ответ на мою гениальную идею. Идея для заклинателя была ясна с самого начала, но рисковать он не хотел. — Если мы не сумеем поднять новые щиты и не уберем проклятие со старых — наш срок до первого шторма. Если это не сработает, вы будете виноваты.

— Как магистр, я в любом случае буду виноват.

Либо он ждал, чтобы кто-то взял ответственность раньше, чем он.

Рушилась цепь волноломов красиво.

Последнее, что должно было увидеть Побережье — как древние печати секция за секцией погружаются в океан, и как гигантские волны поглощают защитные башни и устремляются к беззащитному берегу. Проклятие Алина было цинично красивым. Достаточно, чтобы устрашать и отнимать надежду. Но взамен почти истаявших старых печатей из морской пучины уже поднималась сияющая стена новых, призванных закрыть Побережье от всех угроз.

Миссия по спасению тоже была красивой — настолько, чтобы все поняли, что их спасают. И, пожалуй, ничуть не менее циничной.

— Пятьдесят процентов синхронизации.

Нерушимая стена замерцала, покрывшись рябью. Миль бессильно зашипел, сжимая руки в перчатках, и я потянулся к нему, с упавшим сердцем наблюдая, как графики пяти секторов вновь начинают расходиться:

— Что-то не так? Чего не хватает?

— Я не могу манипулировать с таким количеством энергии, когда меня отвлекают! — взорвался он. — Дайте мне время!

— Вы сможете.

Миль злобно зыркнул в ответ. Но я хотел, чтобы он это услышал, а читать эмоции темные не умеют.

— Сорок... Двадцать... Двенадцать... Синхронизация десять процентов. Шторм усиливается, — безжалостно сообщила Гвендолин. — Вам не хватает мощности. Это была хорошая попытка, светлый магистр. Уходите.

Единственная попытка. Я обвел взглядом рубку, склонившихся над консолями управления магов, Миля, полностью погруженного в свою сложнейшую печать-схему, и ответил:

— Мы остаемся.

— Я принесу вам цветы, — после недолгого молчания сказала она. — Какие предпочитаете?

В борт что-то ударило, и я с легкой дрожью переспросил:

— Какие цветы?

— Анемоны, — задумчиво продолжила волшебница. — Быстротечность времени. Рано загубленная жизнь. У вас пробоина по левому борту. Даю вам пять минут, а потом перемещайте всех, кого сможете.

Пробоина? Хотя нечему удивляться. Было бы странно, если бы этого не случилось. Сейчас ее запечатают магией, но если волны прижмут корабль к скалам и разобьют, то никакая сила его не склеит. Я бы мог, наплевав на запреты и угрозу Заарнея, использовать дар, забрав с собой как можно больше людей. Но... трусливо сбежать и выжить?

Крах щитам, крах побережью, крах моей карьере магистра. Крах планам. После такого провала мне уже не подняться. Да, настоящий магистр смог бы, и даже обычный маг, но я — чужак, и они ждут только неверного шага, чтобы разорвать меня на кусочки. Уж лучше героическая смерть. Героическая смерть еще ни одному образу не вредила.

— Нас сейчас разобьет, — присоединился к нагнетанию паники маг за штурвалом. — Пора убира...

Матиас бесшумно возник у него за спиной, захлестнув горло, и столкнул придушенное тело на пол, широким жестом указав на кресло. Навигаторы переглянулись, и смутно знакомый маг с косичкой занял освободившееся место и азартно спросил:

— Что мы делаем, светлый магистр?

Я коснулся венца Та-Рэнэри и повторил:

— Мы останемся.

Мир не враждебен — враждебны люди. Мир не желает тебя убить. Мир делает это случайно. Шторм чуть притих, повинуясь воле светлой искры, но не прекратился. Возможно, потому что Шеннейра с его мотивирующей поддержкой не было рядом; Шеннейр всегда приносил удивительное ощущение жизни. Не сна, где катастрофа — всего лишь очередное бредовое видение, а той самой прозаической реальности. Но я не собирался сдаваться.

— Ты собираешься использовать великую светлую магию? — с надеждой спросил Матиас. Я обхватил голову ладонями, подозревая, что железный обруч вот-вот ее раздавит, и кивнул:

— Очень великую светлую магию. Да.

Я мог бы представить, как Гвендолин с волнением ждет ответа, как Нэттэйдж с досадой качает головой, как эмпатическое поле третьего участника наливается яростью, как он хватает передатчик и кричит...

— Хотите угробить Побережье? Желаете сдохнуть с музыкой? С музыкой угробить Побережье?!

С чего темные такие догадливые? Я щелкнул по браслету и ровно произнес:

— Как светлый магистр, я бы предпочел более красивую гибель. Но сейчас я выполняю свой долг, и потому не до красоты. Не отвлекайте, Олвиш, если вам нечего сказать.

Некоторое время он тяжело дышал в микрофон, а потом, судя по звукам, швырнул на стол. Злость, страх и темная магия железным буравчиком впились в висок; заклинание разворачивалось с трудом, расходясь от источника как круги по воде, ломая энергетические потоки и корежа чужие печати и заставляя их слиться в одну цепь. Графики на пяти экранах соединились, и Миль обессиленно уронил голову на сложенные руки.

Миль составил схему, по которой должна произойти синхронизация, Норман предоставил энергию, а Олвиш взял энергию и напитал ей схему. Я прекратил сжимать обруч и шепотом объявил:

— Почти светлая и почти магия.

В словах "великая светлая магия" и "небольшой психологический шантаж" даже есть одинаковые буквы.

Огни на волновых башнях горели ярко, отмечая поднятые щиты. В рубке послышался свист, потом смех и радостные голоса. Можно позавидовать этим людям: для них это было удачное завершение проекта. Я бы тоже хотел не знать большего.

— Как твое имя?

— Лу, — маг за штурвалом подскочил, не скрывая довольной улыбки. — Луонгаарш.

Он выглядел совсем молодо: наверное, из последних наборов, которые проводил Шеннейр. В магах, прошедших войну было нечто схожее — какая-то внутренняя усталость. Отпечаток смерти. В этом — только азарт и вера в собственное бессмертие.

Темные юнцы-энтузиасты. Новые грани кошмара.

Волны опали, и корабль с трудом, но повернул назад. Я все же вышел наружу, жадно глотая сырой холодный воздух; город приближался бесконечно медленно, и огни в его окнах расплывались перед глазами.

— Олвиш так впечатлителен, правда? — мелодично рассмеялась Гвендолин. — Нет, на самом деле я совсем не люблю анемоны.

Над берегом взмыла сигнальная ракета, заставив внутренне обмереть, и расплескалась по небу разноцветными всполохами салюта.

Обратно корабль плыл втрое дольше, и на пристани уже собралась приличная толпа. Салюты, сначала редкие, теперь грохотали непрерывно; торжественно потонуть прямо у берега было, конечно, забавно, но мы добрались почти с достоинством. Первым на корабль ворвался Олвиш, и я шагнул ему навстречу и, не дожидаясь вспышки ярости, коротко поклонился:

— Благодарю, что вы ответили на мой призыв о помощи, высший маг Олвиш Элкайт. Мы бы не справились без вас.

— Вы...

— Я был неправ, когда говорил, что вам все равно. Примите мои извинения, — я поднял голову и тепло улыбнулся. — Я рад, что мы сделали это вместе.

Он резко замолчал, сверля меня взглядом, и пошел прочь, с грохотом чеканя шаг по железным решеткам. Налетевшая волна нависла над его головой; темный раздраженно взмахнул рукой, и вода отхлынула от мола, оголяя дно.

Я продолжал безмятежно смотреть вслед.

Будь я темным магистром, я бы только и делал, что развивал в подчиненных совесть и ответственность. Совесть и ответственность — отличные инструменты принуждения. Чем эти темные магистры думают, непонятно.

— Он что, испугался? — недоверчиво протянул заарн. — Эм, магик... магистр... Кэрэа Рейни... А если бы он не вмешался?

— А кем бы он был, если бы не вмешался, Матиас? Сильнейший-то человеческий маг Аринди?

Сильнейшие маги не прячутся за спинами лабораторных заклинателей и светлого ученичка. Олвиш и так изгой, а тут бы его сожрали живьем. Это был риск, но реакция Олвиша — бесценна.

Дружба, сотрудничество и прочие хорошие вещи.

— Мои глаза, — сквозь зубы процедил Миль, сохраняя высокомерный и величественный вид. — Рейни, прекратите улыбаться людям. Люди такого не заслужили.

Я поправил венец и сошел с корабля, к сиянию прожекторов и приветствующей толпе.

Побережье гуляло словно в последний раз. Осенний праздник прошел в атмосфере надвигающейся войны; времена смуты давали немного поводов для веселья, и надежда, что впереди забрезжил просвет, требовалась людям как воздух.

Нехорошо было ее отнимать. Может быть, это действительно был последний раз.

От города празднество постепенно перекинулось в Нэтар. Темные справедливо считали, что заслужили отдых ничуть не меньше остальных, и наплыв эмоций кружил голову.

Нэттэйдж сидел вместе со своими замами и сосредоточенно напивался.

— Мое почтение, светлый магистр, — отсалютовал он бокалом. На этот раз приветствие прозвучало натянуто. — Так темный магистр Шеннейр действительно не приказывал вам строить волновые щиты и не контролировал ни процесс, ни запуск?

— Он должен был?

Замы, волшебник и две волшебницы, заметно съежились, и Нэттэйдж послал им многообещающий взгляд:

— Я разговаривал с Шеннейром только что. Так это в самом деле была ваша идея от начала до конца?

— Разве это не подразумевалось, когда гильдия переезжала на Побережье?

До них только сейчас дошло, что все, что я здесь делал, я делал по собственному произволу? Но магов можно было понять. Предположение, что меня выпустят из-под контроля, было слишком диким, чтобы рассматриваться изначально.

— Ничего особенного, — успокоил Нэттэйдж. — Только вам забыли сказать, что это невозможно. Мои извинения.

— Нельзя называть невозможным то, что никто не пробовал, — со смутно знакомой интонацией ответил за меня Матиас.

— Для темного магистра Шеннейра... — поправила одна из замов. — А не для светлень... светлого...

Нэттэйдж заглянул в бокал и от души высказал:

— Мы выжили. За то и выпьем.

После знаменательного тоста четверка шефов внутренней службы уже никому не мешала. Меня не задерживали, позволив подняться наверх и выйти на пустой балкон.

Чувство триумфа поблекло разом, как только за спиной закрылись двери.

Я стащил с головы венец, уронив на пол, и подошел к ограждению. Салюты гремели непрерывно, улицы заполняла толпа, слышалась музыка и смех, и от яркости красок хотелось выколоть себе глаза.

Последняя таблетка блокиратора растворилась на языке, принося долгожданное оглушение. Сегодня я победил. Если бы в победе был хоть какой-то смысл. Если бы только эти люди заслуживали жизнь больше, чем те, кто остался в прошлом. Что я здесь делаю?

— Найди мне доказательства, что Лоэрин замешан в чем-то плохом, — я сглотнул ставшую внезапно горькой слюну, пытаясь избавиться от химического привкуса.

— Будет сделано, — Матиас поднял венец и замешкался, не решаясь подойти.

— И здесь я в безопасности. Иди к остальным, — я вяло махнул рукой. — Веселись.

Даже если не хватит своих эмоций, всегда можно использовать чужие. Порой сильные эмоции необходимы; порой они притягательнее, чем наркотик. Эйфория, радость, химеры вроде восхищения и любви. Любой светлый готов отдать искру и полжизни впридачу за ощущение принадлежности к своим. Не так много вещей придают тебе ценность.

— Но...

Заарн замолчал за мгновение до того, как двери открылись, и появившийся на пороге Эршенгаль протянул мне футляр:

— Темный магистр Шеннейр прислал вам официальное поздравление. Вы очень быстро ушли, и я не успел передать при всех, — он замялся, и продолжил: — Примите мои поздравления, Тсо Кэрэа Рейни. В один момент я начал сомневаться и запросил поддержку, но мой магистр ответил, что вы сами знаете, нужна ли вам помощь. Признаться, он доверял вам больше, чем я.

Я пожал протянутую руку, молча уставился на закрывшуюся дверь, на футляр, и с чувством произнес:

— Кретин. Свет, какой же я непроходимый кретин!

— Но у тебя все получилось, — возразил Матиас.

— Меня отправляли сюда не для того, чтобы у меня что-то получилось, — я едва не швырнул сообщение на стол, но в последний момент остановил руку и вместо этого прошел по комнате: — Представь, что ты — темный магистр, чье положение пошатнулось, чья власть под угрозой. И вот, внезапно, откуда ни возьмись, появляется новый игрок, о котором ничего не известно и который, возможно, является наследником твоего злейшего врага. Он не выглядит опасным...

Фиолетовые глаза мертвенно светились, отмечая каждый мой жест. Откровенничать с иномирцем было далеко не самой лучшей идеей, но остановиться я уже не мог. Тем более, бесполезно скрываться от существа, которое неотлучно находится рядом.

— Темный магистр Шеннейр может посчитать тебя за угрозу?

— ... но ты не можешь знать правду. И потому ты даешь ему задания все сложнее и сложнее, пока он не выдаст себя.

Это было испытание, и я его провалил.

Не было никаких причин, чтобы отказываться от поддержки Шеннейра. Не хотелось унижаться, вымаливая помощь у темного? Поверил в свои силы настолько, чтобы вспомнить о гордости? Да, если бы я обратился к Шеннейру, то показал бы всем, что гильдия по-прежнему полностью зависима от бывшего магистра, а я — марионетка, с которой не обязательно считаться. Зато теперь меня будут принимать в расчет. Отличный результат.

Я заставил себя дослушать поздравление до конца, и зловеще пообещал:

— Шеннейр желает, чтобы я просил у него о помощи? Хорошо. Я буду.

Ключи от пункта связи мне выдали без проблем. Должно быть, Нэттэйдж уже знал, кому я звоню и для чего. За все время пребывания в Нэтаре я ни разу не сталкивался с грубостью или враждебностью; все были милы и предупредительны, и контролировали каждый шаг. В итоге терпение лопнуло у Миля; систему слежения Нэттэйдж отстоял, упирая на безопасность, но лишние разговоры больше не прослушивались.

Управление прямой связью оказалось достаточно простым, чтобы научиться ему с первого раза. Я задержал пальцы над тумблерами, концентрируясь, дождался, пока картинка на экране начнет выступать из вихря помех, и объявил:

— Я не справляюсь.

Сбить Шеннейра с мысли мне удалось с первой попытки.

— Побережье еще стоит. Значит, справляетесь, — логично напомнил он.

— Оно могло погибнуть сегодня. Одна моя ошибка могла бы уничтожить тысячи людей, и это не произошло не благодаря расчету, а благодаря удаче. Моих умений не хватает, Шеннейр. Я не готов быть магистром.

Патетика. Больше патетики. В общении с темными патетики много не бывает — они ее боятся. Уже готовая улыбка исчезла, и темный маг с тяжелым вздохом подпер голову кулаком:

— Магистрами становятся.

— Я думал, что справлюсь в одиночку... просить помощи у темных... — я взял себя в руки, и откровенно произнес, прямо глядя ему в глаза: — Эти новые башни могут обрушиться в любой момент. Я взял слишком тяжелую ношу. Это уже не вопрос светлых и темных, и я больше не стану ставить на кон человеческие жизни. Простите, Шеннейр, моя глупость едва не привела к катастрофе.

Откровенность редко приходится людям по душе.

— То есть вы предлагаете мне забрать власть, — уточнил темный магистр, и мрачно побарабанил пальцами по столу: — Кэрэа, я занят на границах. Побережье ваше, вы сами его выбрали. Главная проблема уже решена, что вы сейчас паникуете?

— Я не паникую, я...

— Побережье стоит, люди не бунтуют, убить вас никто не пытается. Значит, глобальных ошибок вы не совершили, — заключил он, и с нажимом велел: — Сидите спокойно. Я скоро приеду, там посмотрим. И выспитесь уже, на вас глядеть страшно.

Связь прервалась, и я задумчиво провел пальцами по переключателям. Я сделал все, что мог.

— Вы плачетесь Шеннейру по прямой связи, а темный магистр Шеннейр уверяет вас, что все хорошо, — с праведным ужасом сказал явившийся из ниоткуда Миль и прижал платок ко рту. — Отвратительнее сцены я еще не видел.

На то и был расчет, на то и был расчет.

Шеннейр обязан появиться на Побережье, этого требуют каноны вежливости, но теперь он поедет с иным настроем. Да, сейчас я взял неожиданностью, и у него будет достаточно времени, чтобы вновь оценить ситуацию беспристрастно. Но и у меня будет время.

— А когда Шеннейр приедет, вы будете смотреть на него трагичным взглядом и рассказывать, что ничего не умеете, что ничего у вас не получается, что вас никто не любит... — заклинатель выглядел так, будто его вот-вот стошнит. — Рейни, дайте мне отпуск.

— Берите, — я проводил мага удивленным взглядом, переглянулся с Матиасом и пожал плечами. За такой хороший план действий грешно не поощрить. — Миль, так зачем вы на это смотрели-то?

* * *

То, что праздник закончился, я понял сразу с утра, как только увидел Нэттэйджа. Завтраки с главой внутренней службы уже стали обыденностью, и даже плохие новости перестали отбивать аппетит. Но эта новость смогла.

— Нам нужно провести вашу инаугурацию. Побережные города желают поздравить вас с назначением, а вы даже официально не назначены, — без предисловий объявил он. — А еще у нас возникла небольшая проблема.

За небольшой проблемой пришлось ехать в сторону границы с Ньен, в четвертый побережный город Остролист. Два часа по мокрому серпантину в компании молчащего Эршенгаля и все еще сонного Нэттэйджа привели меня в состояние траурной тоски. Случилось то, чего я ожидал и боялся. Темная гильдия почувствовала силу и решила вести себя на побережье как дома.

Ночь. Праздник. Веселые боевые маги катались по побережью, заехали в город и повстречались с не менее веселыми местными и решили, что веселые местные обращаются с ними, своими благодетелями, недостаточно почтительно. В итоге — разрушенные дома, человеческие жертвы и много общеобразовательных вещей, которые темные наговорили во всеуслышание. На темных, разумеется, ни царапинки. Ситуация, предсказуемая до слез. С подачи Алина маги уже начали считать себя высшей кастой; а кто запретит высшей касте делать с низшими все, что заблагорассудится?

— А потом еще вмешались островные, которые в последнее время на редкость агрессивны... Мы два месяца нарабатывали репутацию, чтобы четверо недоумков за один вечер испортили ее своими погаными языками, — пожаловался Нэттэйдж, грея руки о стаканчик с кофе. — Дело серьезное, светлый магистр. Надеюсь, сейчас вы не станете играть в милосердие?

Мои сородичи — агрессивны? Всегда считал, что если островные чем-то отличаются, то пофигизмом, возведенным в степень.

Преступники, четверо молодых парней, шумно переговаривались и, кажется, просто ожидали, когда уберут заклятую решетку и конвоиры отпустят их по домам, поздравив с весело проведенной ночью. Я прислушался к очередной шутке, сдобренной громким смехом, и кратко ответил:

— Они нарушили общий закон, и судить их будут по общим правилам.

И даже не для того, чтобы успокоить народ — чтобы раз и навсегда показать гильдии, что так делать нельзя. Нет, маги были реальной силой и правили южным берегом, и на самом деле могли задавить любое недовольство и встать над обычными людьми. Кастовая система почти сложилась, и к ней привыкнут. Простые люди выродятся в запуганное стадо, маги выродятся в такое же стадо, только напыщенное и высокомерное. Такого будущего для своей страны я не желал.

— Компенсацию жертвам мы, конечно, выплатим, — с неохотой пообещал высший, и оценивающе глянул на магов за решеткой: — На органы их что ли продать?

Гильдия умела прощать, и прощала многое. Но только не лишние расходы.

Этому городку, Остролисту, еще повезло, что внутренняя служба подоспела быстро и скрутила боевиков прежде, чем они успели разгуляться. Я даже не удивился тому, кто оказался ответственным за этот участок.

— Я напишу прошение о переводе на границу, — тоскливо сказал Ринвель и поспешил скрыться с глаз. Пожалуй, послепраздничное настроение было у всех, кроме Матиаса; а, нет, у него тоже.

— И с чего человечишке такая милость? — недовольно осведомился заарн.

— Милость?

— И чем же рядовой маг заслужил личное внимание светлого магистра?

Какой же ерундой маются люди.

— Тамариск, — равнодушно пояснил я. — Ты посетил этот город в стеклянном гробу, и потому не смог оценить его в полной мере. Там попали в котел почти все ученики и подмастерья светлой гильдии. Ринвелю было приказано их ликвидировать, что он, как верный маг, и сделал.

Это было первое крупное поражение светлой гильдии и первая крупная победа темной. Темные сильно удивились, что она далась настолько легко. Но темная гильдия была вовсе не виновата, что светлые ученики не умели сражаться.

— Я многого не понимаю в людях, — признался Матиас. Но редкий порыв самокопания долго не задержался, закончившись классическим: — Что ты на него смотришь, человек? Возьми и убей.

Я смотрю на Ринвеля, и на таких, как Ринвель, и не забываю, что нахожусь среди врагов. Все просто.

— Если я буду вспоминать прошлое, то мне придется убивать каждого, кто встретится по пути.

Хотя кому я пытаюсь объяснить? Существу, которое говорит "а что такого"?

Цветы на окнах городского отдела внутренней службы выглядели дико. Я слегка передернулся, когда Эршенгаль раскрыл над нами купол против дождя, и грустно сообщил:

— И снова потери в гильдии. Хотя они всего лишь вели себя как темные маги.

— Вы путаете темных магов и отморозков, — поправил Эршенгаль.

Надо же. Здесь есть разница.

В оставшееся время я встретился с местными властями и навестил пострадавших в больнице. Посещение было дежурным, ради поднятия духа — за лечение взялась темная гильдия, а значит, выживших она на ноги поставит. Зато поглазеть на светлого магистра собрался весь этаж, правда, почтительно держась в отдалении.

Больница была обшарпанным, но все еще крепким зданием с огромными окнами. Как раз возле окна меня окликнул беловолосый островитянин в официальной форме.

— Светлый магистр, — с запинкой произнес Тхи Лаэ Ро, беженец с острова Киину и секретарь главы города Оливы. Во время обмена официальными приветствиями он явно думал о своем, и потом долго мялся, пока не спросил на тхаэле: — Верно ли то, что светлые и их сторонники, пострадавшие во время войны, оправданы?

Островное наречие я распознал не сразу, и с удивлением напомнил:

— Уже несколько лет.

Насколько мне известно, Алин начал пересматривать дела светлых почти сразу, как пришел к власти. Алин благороден, Алину несложно пожалеть мертвых. Стоит его поблагодарить — никто так не повредит темным магам, как темный маг.

— Тогда есть ли надежда, что убийцы будут наказаны?

— Убийцы?

Кто, где, что я опять пропустил?

— Нелюди, уничтожившие нашу столичную диаспору, — отчеканил он. — Те, на чьих руках кровь женщин и детей. Мы все знаем, что темные не хотели беженцев в этой стране, и нашли повод, чтобы от них избавиться.

"Этой стране"? Хотя... Островам отказывают в помощи, беженцам в глаза говорят убираться обратно, островитян убивают. Будет вполне логично, если Острова захотят отделиться. И я не знаю, что хуже — если у них получится, или если Аринди загонит их обратно сталью и боевыми заклинаниями. И, самое смешное, что Шеннейру лично до Островов не было никакого дела. Большинство темных даже не найдут их на карте. Несколько сотен беженцев для такой страны, как Аринди — мелочь, и они бы растворились среди местных через несколько лет, если бы не держались вместе. А держались они вместе потому, что к ним отнеслись враждебно. А отнеслись к ним враждебно, потому что их спасла светлая гильдия. И уничтожили их потому, что они заступились за спасшую их светлую гильдию. Во всем опять виноваты светлые, здесь не ошибешься.

— Это геноцид, Тсо Кэрэа. Разве у нашего народа нет права на справедливость?

Я не ожидал, что у решения в конфликте магов и обычных людей встать на сторону людей появится оборотная сторона. Если темную гильдию можно призвать к ответу за один проступок, то почему бы не спросить за все остальное? Это было неправильно, но я злился. Я забывал тот эпизод долгое время; гораздо проще притворяться, что его не было. Проще не думать об этом. Право на справедливость? Я не ошибусь, если скажу — нет.

— Возмездие настигнет всех, Лаэ Ро. Я не позволю Островам больше страдать.

Он заметно смутился, словно разом потеряв уверенность, и пробормотал:

— Мы хотим установить памятную стелу, здесь, на Побережье. Надеюсь, нас за это не убьют. Стоило ли спасаться, чтобы умереть в этой проклятой стране?

Эршен терпеливо дожидался снаружи. В его опеке я видел ясный приказ Шеннейра: вероятно, под впечатлением от нашего последнего разговора темный магистр забеспокоился, как бы я не сбежал или не вытворил нечто неожиданное. Против сопровождения я не возражал: даже обидно, что такой вроде бы нормальный человек оказался на вражеской стороне.

Я забрался вслед за ним в машину и спросил:

— В вашей гильдии есть выходцы с Островов, Эршенгаль. Что они сказали о решении Шеннейра уничтожить беженцев?

— Темный магистр не может нарушить данное слово, — только и ответил он.

* * *

Я долго ломал голову над тем, что двигает Нэттэйджем. При всей любви к деньгам, пожалуй, даже вынужденной, высший не был жаден; при своем положении в гильдии он мог бы грабить и грабить, но даже внутренняя служба, как я узнал недавно, была создана на личные средства. Слабым местом Нэттэйджа, тем, что заставляло его сердце биться чаще, была власть. Власть над чужой жизнью; способность вершить человеческие судьбы, исподволь, исподтишка, приводила его в трепет. Но в конце концов я сумел к этому привыкнуть, и даже его эмпатическое поле, серое и липкое, прекратило вызывать желание пойти и умыться.

— Сначала инаугурация, потом казнь? Или сначала казнь, потом инаугурация? Как по вашему, светлый магистр?

Нэттэйдж разгуливал по кабинету, подбрасывая на ладони матовый шарик, и разговаривал сам с собой. Я сидел, положив руку на стол, и старался не шевелиться, пока татуировщик наносил на подушечки пальцев контуры печатей.

Малые личные печати служили для подписей и для идентификации, а татуировки упрощали создание заклинаний. Глава внутренней службы носил похожие; я долго не решался, но не с моими способностями отказываться от любой помощи.

— Можно ли обойтись без широкого обнародования ритуала? Провести все... тише?

— Ни в коем случае! Праздники — это хорошо. Праздники понижают социальную напряженность. Ваше официальное назначение успокоит островных... тхаэ...ле... ри... И Побережье желает назвать вас своим магистром. Им приятно думать, что светлый магистр любит их больше, чем другие города.

Странные люди. Я всех ненавижу одинаково.

Олвиш стоял в противоположном конце комнаты и излучал враждебность. Во время общих советов противостояние между потомком древней семьи и безродным пришельцем было не столь заметно, но стоило высшим остаться один на один, то возникало ощущение, что они вот-вот подерутся. Но в город потомок Элкайт приезжал редко; он координировал зачистку заарнских тварей по стране, и делал это хорошо.

— Не волнуйтесь, Кэрэа, это похоже на второе посвящение, — продолжил лететь на крыльях вдохновения Нэттэйдж. — Плюс немного церемониала, древних реликвий, общий круг высших, призыв Источника, активация Оракула, ритуальный бой...

— Если бы я представлял себе, как выглядит второе посвящение.

Об остальном мне даже думать не хочется.

— А вы что, его не... Я думал, для вас светлые изменили сроки... Мать моя Тьма, — севшим голосом объявил Нэттэйдж. — Тьма великая. Я не хочу проводить инициацию для светлого мага.

Светлые не стали бы заранее посвящать меня из учеников в подмастерья. Учеников, детей и женщин темные все-таки были настроены убивать гораздо меньше, чем прочих. И я предчувствую, что посвящение перевалят на Шеннейра. Ведь именно темный магистр об этом мечтает, знает, умеет. Нисколько не удивлен, что Шеннейр в итоге задолбался быть магистром.

— Инициация светлого? Вы в своем уме?

Создавалось впечатление, что Олвиш до сих пор надеялся, что кто-то придет и скажет ему, что все это неправда.

Нэттэйдж резво развернулся, расплывшись в акульей улыбке, и я предпочел оставить высших одних.

— Видите ли, Олвиш, нужды текущего момента, вам недоступные, существуют независимо от вашего понимания...

А до моего прихода они без изысков ругались.

Кабинет высокого начальства находился прямо над общим залом. В общем зале висело информационное табло, по которому сутками крутили новости или сводки со всего материка; наш язык можно было назвать общим, пусть с очень разными диалектами, и я встал у лестницы, привычно вычленяя знакомые слова. На этот раз вещала не Ньен; дорогие соседи уже успели сообщить всему свету, что Аринди что-то строит у своих берегов, и это наверняка оружие, направленное против Ньен, а еще Аринди что-то взрывает и думает о Ньен, ведь нельзя жить и не думать о Ньен. Усиление штормов... пространственные аномалии... Тьма из Нэртэс готовит нападение, Северная коалиция стягивает силы к границам...

— Нэртэс с Северными до сих пор грызутся?

Конфликт Северной коалиции стран и темной гильдии Нэртэс был вечной песней. Я пять лет провел в заключении и семь — в бегах, а у них ничего не поменялось.

— Да. Слава Тьме! — не к месту крикнул Нэттэйдж через дверь.

Магических гильдий на материке было множество. Маленькие и крупные, влиятельные и слабые, использующие совсем уж экзотические практики. И на их фоне Нэртэс была тем еще пугалом.

Нэртэс была мрачна и ужасна как темная ночь. В Аринди ее за глаза называли гильдией обиженных; создали ее маги, которым дали от ворот поворот в других гильдиях, после чего неудачники обосновались на пустынном полуострове и начали творить там нечто непотребно страшное. Свои цели маги-нэртэс старательно скрывали, потому ни я, ни кто-либо другой до сих пор не знали, чего они хотят кроме всеобщего уничтожения. Старожилы обещали выскочкам скорое падение и недолгую память; вопреки прогнозам, Нэртэс процветала, и все любопытствующие могли проследить, как за последние полвека она непреклонно растет и набирает влияние.

А самые любопытные могли проследить, как рядом непреклонно растет и набирает влияние Северная коалиция, созданная для защиты от Нэртэс. Я не хотел сказать, что они связаны и поддерживают друг друга. Был крошечный шанс, что нет. Со времени создания Северная коалиция подмяла под себя половину материка; Аринди находилась на юге, а та компания — на севере, их разборки до нас не докатывались, спотыкаясь о расположенном в самом центре материка Загорье. У загорских фанатиков были свои взгляды на мир, и остальным в этом мире места не находилось.

— Но Нэртэс наступать не будет, — с блуждающей улыбкой прокомментировал Нэттэйдж, присоединяясь ко мне. — Поставки товара мы им все-таки задержали.

— Вы продаете оружие гильдии, которую признают вражеской и преступной на всем континенте?

И я не хотел сказать, что у Аринди хорошая репутация. Потому что нет.

— Не волнуйтесь, светлый магистр, — умиротворенно отозвался темный. — Северной коалиции мы тоже его продаем.

— Но если вы, темная гильдия, поддерживаете Нэртэс как темную гильдию... вам это не мешает помогать их врагам?

— Конечно, мешает, — изумился он. — С Северными приходится торговать через посредников.

Насколько же прекрасны были времена, когда я был наивен и ничего не знал.

— По прогнозам Нормана, Заарней выстроит новый межмировой мост через три-четыре года, — я попытался выбросить страшную экономику из головы и перейти к делам менее пугающим. — Мы должны начать новый набор магов, верно? Я хотел поговорить об испытаниях. Я знаю, что испытания темных жестоки, и на них всегда высокая смертность. Но мы должно обучить как можно больше магов, и массовая гибель учеников будет... весьма нежелательной. Тем более, у людей и так предубеждение перед гильдией.

Да, за несколько лет хороших магов не обучить. Но это вовсе не значит, что не нужно делать ничего.

— Видите ли, Тсо Кэрэа, здесь есть небольшой нюанс, — эмпатическое эхо Нэттэйджа замерцало, выдавая желание увильнуть от темы. — Испытания направлены на то, чтобы вытравить из человека эмпатию. Если эмпатию не выжечь вовремя и полностью, то она начнет развиваться...

— Мы не станем обучать светлых магов! — грубо выразил общую мысль Олвиш. Его противник поднял брови и с холодком ответил:

— Вы, Олвиш, родную сестру не пожалели. Уж вам никто светлых не доверит.

— С каких пор темная гильдия считает нормальным все это... всю эту... светлость?!

Ну, начнем с того, что светлых светлыми делает далеко не эмпатия. Чему вы их научите, в то они будут верить. Вопрос, поднятый Олвишем, был глубок и значителен, но он мог бы предсказать ответ.

— А что вы хотели? — меланхолично осведомился Нэттэйдж. — Времена сейчас тяжелые. Но никто не жалуется, Олвиш, и вы не жалуйтесь.

— Не ссорьтесь. Все равно расходный материал войну не переживет, — мягко вмешался я, и подавился словами. Нэттэйдж смотрел с укором, а Олвиш с возмущением.

— Люди — не расходный материал, — с опасными нотками предупредил он, оставив меня немо смотреть вслед.

— Скрещивание со светлыми не довело род Элкайт до добра, — глубокомысленно сделал вывод Нэттэйдж и выронил шарик.

Матовая сфера подкатилась к краю балкона, едва не свалившись вниз. Я проводил ее взглядом и устало спросил:

— Что это?

Забавно, если глава внутренней службы успокаивает нервы массажными мячиками. Может, попросить один для себя?

— Неконвенционка, — буднично ответил высший. Ответ я осмысливал почти полминуты, а потом шарахнулся в сторону:

— Оружие массового поражения? Оно в свободном доступе? И нет угрозы, что его... неправильно используют?

А можно не носить его с собой, или, хотя бы, маленькая просьба, не ронять на пол?

— Не бойтесь. Оно в блокирующей сфере, которую могут распечатать только трое высших с санкции магистра, — Нэттэйдж поманил сферу, и та поднялась с пола, зависнув над его рукой. — Совершенно бесполезная вещь. Мы не можем их использовать и не можем их продать. Продажа одной такой вещички способна решить половину наших денежных проблем...

— Если станет известно, что Аринди торгует неконвенционкой, на нас ополчится весь материк.

Это была первая конвенция, которую подписали все страны. Время колонизации, время надежд и клятв, что теперь-то люди точно будут жить в мире и думать о будущем. Не знаю, о чем они думали, но мирная страна Аринди живет за счет чужих войн, а высшие темные маги таскают с собой смертельные заклятия только затем, чтобы показать свою крутость.

Нэттэйдж с сожалением кивнул и протянул мне лист бумаги с гербовым бланком:

— Подпишите решение по делу преступников, светлый магистр.

Я пробежал глазами текст приговора и прижал палец к гербу. Татуировка еще не поджила, и вместе с магической печатью на странице остался кровавый след. Нэттэйдж был прав; я магистр, а магистры принимают решения.

К счастью, общий зал был почти пустым, и никто не мешал мне занять диванчик с краю и погрузиться в невеселые думы. Голова гудела уже не фигурально. Зато притворяться перед Шеннейром не придется: у меня действительно ничего не получается и полно нерешенных задач. И я поделюсь — мне не жалко — а если Нэттэйдж одновременно начнет капать ему на мозги насчет посвящений-инаугураций, а Олвиш — о порочном светлом пути темной гильдии, то бывший магистр сбежит от нас быстрее, чем приедет.

— Задание выполнено, — Матиас с самодовольным видом вручил мне папку и плюхнулся на подлокотник, заглядывая через плечо.

— Благодарю, Матиас, — я зашелестел страницами, отправляя по эмпатической связи восхищение проделанной работой, включил переговорный браслет и добрым голосом поздоровался: — Лоэрин Дэлла Гефаро.

— Тсо Кэрэа Рейни, — с опаской отозвался он.

— А скажите-ка мне, Лоэрин Гефаро, разрешены ли в Аринди эксперименты над людьми?

— Это было давно и военное время, — моментально сориентировался он. — Я был против, меня заставляли!

— Да чтоб все так были за, как вы против. Но кто вас сейчас заставляет, Лоэрин? Может быть, вам угрожают? Вам требуется защита?

— Никто не заставляет, — с честнейшими глазами отказался нейтрал. — О чем вы?

— Не надо скрывать. Вы под покровительством светлой гильдии, и я найду, как вам помочь. Ведь кто-то принуждает вас просить у Нэттэйджа заключенных на опыты, цитирую "они же все равно умрут, пусть сделают это на благо науки"?

Лоэрин уныло нахохлился, поняв, что отвертеться не получится:

— А разве не так?

Я закрыл папку и поправил:

— Они умрут во славу справедливости.

— Тогда хотя бы тела отдайте, — взмолился он

— Зачем?

— Я буду изучать посмертные изменения, которые вызывает магическая искра. Вы же не будете спорить, что маги отличаются от обычных людей? Даже эмпатия вызывает изменения в головном мозге, способствуя чрезмерному развитию некоторых отделов... — он запнулся и поспешно закруглился: — Не буду надоедать скучной терминологией.

Лоэрин был гением и творцом, но главная его проблема заключалась в том, что он считал, что его призвание — наука. Та самая, которая с приставкой "псевдо". С другой стороны, именно Лоэрин сделал то, что в свое время не удалось Алину. Без сложных печатей и высших заклинаний, пусть грубо, пусть несовершенно, но он научился управлять чужим разумом. И большая удача, что процесс исследований увлекал его больше, чем результат, и происшествие с Матиасом удалось замять. Одно существо, превращенное в раба, даст понять, что превращать людей в рабов можно и нужно, и запустит цепную реакцию.

— Гефаро, — позвал я. — Некрасиво сговариваться с кем-то за моей спиной. Вы согласны?

Он поник, но все же с упрямством огрызнулся:

— Я бы с вами договорился, если бы вы со мной договорились...

— Вы не пробовали.

Он изумленно поднял глаза и быстро предложил, словно боясь, что я передумаю:

— Что вы хотите взамен? Артефакты? Я готов вам служить, Тсо Кэрэа, я никогда не отказывался!

И к чему в этой стране эмпатия. Можно никому не верить, и не прогадаешь.

— Я никогда не отказывался от вашего служения. Артефакты, — великодушно согласился я. — И блокиратор. И мне неважно, откуда вы его достанете. Трех... нет, двух часов вам будет достаточно.

— Но Шеннейр...

— Либо Шеннейр, либо наука. Вы всегда можете сказать, что вы вынуждены мне подчиняться, и я вас заставил.

И жажда знаний победила. Разве кто-то сомневался в высоких порывах? Лоэрин представлял собой самый худший тип нейтрала — служил тому, кто громче прикрикнет.

— По рукам.

Картина маслом "светлый магистр обменивает своих подчиненных на наркотики". Хотя блокиратор, с точки зрения эмпата, не наркотик, а обезболивающее, и то, что другие не ощущают эту боль, не значит, что ее нет.

Лоэрин уложился в срок. Как я и предполагал, препарат он не искал и не готовил, а достал из старых запасов. Потому что эксперименты над светлыми — это именно то, чем он занимался, в глубине души непременно морально страдая. И мне стало все равно.

Отпечаток личной печати на готовом приговоре. Кровь или казнь. Народ ликует, справедливость торжествует. Все идет так, как надо.

Шеннейр явился на четвертый день.

Все четыре ночи я не спал, маясь от беспокойства и стараясь придать себе наиболее жалкий вид. Как там говорит Миль? Я ничего не делаю, кроме как участвую в совещаниях и заговариваю людям зубы, а за меня правит... а правит Нэттэйдж. Стоит за спиной и дергает за ниточки. И все успехи гильдии получены исключительно тяжелым трудом ее магов. Надеюсь, эмпатическая связь между нами хоть раз сработает для дела, и Шеннейр уловит посыл.

Логика подсказывала Шеннейру радоваться сильному союзнику; суть темного магистра требовала уничтожить конкурента. Темные магистры не делятся властью, а Шеннейр и того меньше склонен к компромиссам. Он думал о будущем, и вряд ли в этом будущем было место для меня, или для Нормана, или для мятежной гильдии. По здравому размышлению я решил, что сразу после победы убивать меня не будут: люди не поймут, темные поймут, но не поддержат. Но любые подозрения сулили немалые беды, и, в любом случае, справиться с ними потом будет намного сложнее.

Время до встречи бежало неумолимо. Миль наглухо заперся в своих покоях, отчего я неожиданно почувствовал себя брошенным. Рядом остался Эршен, и я был благодарен ему за поддержку.

— Не волнуйтесь, — сказал он, в очередной раз поймав мой взгляд. — Вы победили, а победа ученика — победа его учителя. Он будет рад.

Судя по прозвучавшей иронии, в сказку об ученике он не верил, но считал нужным ее поддерживать. Эршенгаль был даже слишком осведомленным для своего статуса; но ему хватало толку молчать и наблюдать.

— Вряд ли Шеннейру приятно, что меня считают его учеником.

— Почему вы решили, что вы плохой ученик? Вы покладисты, не спорите, не задаете вопросов, не создаете больших проблем, сами справляетесь с бедами, вас можно спокойно бросить на произвол судьбы и навещать раз в месяц. Таких учеников в реальности не бывает, и потому вы бы вполне сошли за идеал.

Его эмпатическое эхо, как это бывало все чаще, когда речь заходила о Шеннейре, отразило оттенок горечи. Всегда грустно, когда твой кумир оказывается неидеален.

Стоило поблагодарить церемониал темных за то, что тот не допускал бурной радости и пышных встреч. Если бы я не видел, как они ругаются и весело друг друга подставляют, то так бы и считал противников холодными и скучными. Шеннейр выпрыгнул из машины, жизнерадостно улыбнулся всему миру, заметил волноломные башни и пропал.

Ради темного магистра природа могла бы расщедриться на грозные тучи и вспышки молний. Но вместо этого, впервые за много дней, сияло солнце, сияло море и глянцево блестели новенькие волноломные башни. Еще в самом начале постройки я попросил раскрасить их не в черный цвет, потому что цепь черных башен с учетом репутации Аринди выглядит для проплывающих мимо довольно мрачно. Мы же не хотим, чтобы окружающие считали, что Аринди злая нехорошая страна? Темные думали, думали почти два месяца, и раскрасили их в оптимистичную черно-белую клеточку. Вот так я и узнал, почему гильдии настолько монохромны — да потому что темные заклинатели дальтоники, и из всех цветов лучше всего различают серый с оттенками.

Потом разговор подслушал Нэттэйдж и сказал, что вопрос с репутацией Аринди решается проще — достаточно поставить на волновые башни турели, и посторонние шпионы мимо плавать не будут.

— Нормальные башни, — сказал Шеннейр, отсмеявшись. — И они просто еще не выросли. Идемте смотреть на ваши беды.

Я боялся, что он не найдет косяков? Зря.

— Не достроили замок для гильдии? Стройте дальше, время есть. Провели казни? Молодец. Не провели казни, не знаете, где сейчас Джиллиан и что он делает? Так узнайте. Как там граница с Ньен? Не знаете и никогда там не были? Не знаете, что внутренняя служба делает с недовольными? Не проверяли распределение ресурсов в гильдии? Кэрэа, а вы жалованье-то хотя бы получали?

— Деньги?

— Я-а-асно... — темный маг обернулся к заарну и приказал: — Проверь.

Матиас сделал пометку в блокноте и вновь погрузился в мечты. С полей Шеннейр привез ему боевую цепь одного из высших светлых магов, и все помыслы иномирца крутились вокруг подарка.

— Не психуйте, Кэрэа, — подвел итог Шеннейр вечером на пороге Нэтара. — Все поправимо. Просто запомните, что с вами маги, которым под сотню лет, жить они хотят не меньше вашего, и потому сделать что-то реально провальное вам не дадут.

Я нервно хмыкнул:

— Будь здесь враждебная гильдия, меня бы давно раздавили.

Жизнерадостность собеседника дала еле заметную трещину:

— Но враждебной гильдии здесь нет, и говорить не о чем.

Разместили Шеннейра там же, где жили Эршен и другие боевые маги. В покоях темного магистра даже был огромный камин — именно к нему темный и направился, протягивая руки к огню.

— Наконец-то мне можно признаться — никогда не любил Побережье. Летом здесь дико жарко, зимой дико сыро.

Очередные откровения я пропустил мимо ушей, настороженно устраиваясь в одном из кресел. Что-то назревало, как зреет гроза; комната была погружена в полутьму, и только камин бросал алые отблески.

— Вы ведь неглупый человек, Рейни. Так что вы творите?

Я вздрогнул от неожиданного вопроса и поднял голову.

— Что?..

— Не знаю, в курсе ли светлые, но стоит сделать вот так, — темный магистр протянул руку и щелкнул пальцами рядом с моей головой, — и зрачки человека, который принимает блокиратор, меняют форму. Сейчас я применил темную магию, Рейни, и вы даже ее не почувствовали. Сколько дней вы травитесь этой дрянью?

Он был зол.

И мне нечего было ответить.

— Я вас предупреждал, — он вновь повелительным жестом протянул руку, и приказал: — Ваш переговорный браслет.

Сложно угадать, на что он злится больше — на блокиратор, или на то, что я нарушил приказ. Меньше всего Шеннейру хотелось усложнять ситуацию еще больше. Но темный магистр Шеннейр не может нарушить обещание.

Матиас оказался на его пути совершенно внезапно и бесшумно, загораживая меня, и боевой маг устало прикрикнул:

— Успокойся! Я твоего магистра пальцем не трону.

Утешает. Но не слишком. Я царапнул заевшую застежку браслета, стягивая его негнущимися пальцами, кинул на стол и велел:

— Матиас, отойди.

Против Шеннейра он все равно не выстоит, а со всем остальным я разберусь сам. Заарн нерешительно оглянулся на меня, на Шеннейра, и с совершенно неподходящим колебанием встал сбоку от кресла. Его порыв был почти умилителен. Аж до слез.

Внутри разливалось странное спокойствие. Мы на территории боевых магов, а не в Нэтаре. Вряд ли Эршен забыл закрыть свое убежище пространственными барьерами, и даже если забыл — побег выглядел более чем глупо. Но мне было интересно, как Шеннейр может поступить. Стоит отдать ему должное. Он дал мне три попытки.

— Теперь блокиратор.

Шеннейр с хмыканьем повертел упаковку с таблетками в руках, явно узнав серийный выпуск, и внезапно ушел на другую половину комнаты. Правда, вернулся быстро, поставив передо мной стакан с водой, и кинул таблетки:

— Пейте.

— Все? — неуверенно уточнил я, и темный холодно подтвердил:

— Все.

Вообще-то недоумение имело двойную причину. Блокиратор не токсичен сам по себе, и от дозы зависит прежде всего длительность действия. Самое неприятное, что меня ждало от десяти таблеток — головная боль, а самое страшное, — это подавиться под взглядом темного магистра. Не особо показательное наказание, если это, конечно, именно наказание.

— Я видел много людей вроде вас, — задумчиво произнес бывший магистр. — И не хочу вспоминать, скольких похоронил. Слова действуют редко. Вы видели то, во что превратились ваши высшие светлые к концу войны, и это вас не останавливает.

Я отпил глоток воды, ощущая нарастающий шум в ушах, и взвешенно произнес:

— Знаете, Шеннейр, если все, что вы со мной сделали, мою искру не уничтожило, то блокиратор ей точно не повредит.

— Ждете моих извинений? — насмешливо отозвался он. — Вы — магистр, Кэрэа. Вы не принадлежите себе. Вам нужна эмпатия, и вам нужны эмоции, и вам нужна ваша светлая искра. Однажды вы не сможете применить магию именно тогда, когда это будет необходимо.

— Я умею рассчитывать силы. Пока этого не случилось.

— Пока, — повторил он, и с короткой ухмылкой повернулся к Матиасу: — Вот видишь. Никакого вреда.

И ударил.

Я заторможенно стер с щеки брызги крови и сполз на пол, падая на колени рядом с заарном. Темная печать прошла сквозь него, превратив грудь, живот и правую половину лица в кровавую кашу; правая рука была сломана в нескольких местах, и судороги, проходящие по телу, больше всего напоминали агонию.

Заарны умирают долго. И я видел это много раз.

Шеннейр лениво устроился в соседнем кресле и закинул ногу на ногу:

— В следующий раз на его месте окажется целый город. Или ваши светлые сородичи, которых вы так мечтаете спасти. Чего вы ждете, Кэрэа? Докажите мне, что блокиратор вам не мешает.

Его намерения закрывала темнота; я попытался обратиться к искре, к целительной магии, и Матиас вцепился мне в руку, отчаянно таращась уцелевшим глазом. Ему было больно — наверное, он умирал — я не хотел в это верить, и я не чувствовал совершенно ничего, кроме накатывающей паники. Светлые маги умирают — и я видел это еще чаще.

И я попробовал снова.

И снова.

И не смог пробиться сквозь барьер.

* * *

... Свет.

Крики.

Красное, очень много красного. Я — сторонний наблюдатель в собственном теле. Я не вижу и стараюсь не слышать.

Ничего не случилось.

Вокруг — матовое стекло.

Меня здесь нет.

Крики? Что им нужно? Ничего не случилось. Ничего не произошло. Ничего.

Свет.

Пустота.

...— Четыре дня. Четыре дня вы смогли продержаться без меня. Почему я? Я не несу ответственность за то, что происходит. Меня это не касается! Я не ответственен за это безумие!

Резкий голос гулко отдавался под черепом. Ржавым крюком подцеплял сознание, вытаскивая на поверхность и не давая нырнуть обратно в темноту. Белый рассеянный свет ввинчивался в глаза; я повернул непомерно тяжелую голову набок и слабо, не слыша своего голоса, прошептал:

— Вы незаменимы, Миль. Без вас мир перевернется.

— А вы зачем очнулись, Рейни? — недружелюбно осведомился заклинатель и со стуком швырнул саквояж на подоконник.

Жаловался он из любви к процессу, а не ради зрителей.

Пустая комната. Кровать. Царапающие стекло ветви. Я что, проспал встречу с Шеннейром? Воспоминания словно закрывала мутная пленка; я зацепился за слабый проблеск, раскручивая их словно нить, и выдавил помертвевшими губами:

— Что с Матиасом? — Миль молчал, и я повторил громче: — Что с Матиасом?!

— Умер.

Эмпатия выдавала черный экран. Там, где раньше теплилась искра заарна, теперь была пустота; искра, чье свечение я потерял. Я проиграл; я не смог использовать светлую магию и не смог пробиться сквозь барьер. Я не чувствовал ни боли, ни удивления.

...ничего.

— Заарн. Светлый. Ваш приближенный, — Миль вытянул руку, поочередно загибая пальцы, и выдохнул: — Да в коме валяется эта тварь! В лечебной капсуле. Вам легко радоваться, а вы не представляете, какая это растрата ресурсов. Рейни? Рейни, что с вами опять?

Я наконец смог дышать — но не прекратить бьющую тело нервную дрожь. Мне хотелось надеяться, что он не лгал. Карта темного магистра без труда била все три пункта.

Миль прекратил трясти меня за плечо, наконец позволив спросить:

— А... что со мной?

У меня не должно быть травм — или я пытался напасть на Шеннейра? Надеюсь, я не совершал такой глупости. Или у передоза блокиратора все же есть побочные эффекты? Сильный психотропный препарат должен серьезно воздействовать на мозг.

— О, с вами, светлый магистр Тсо Рейни, совершенно ничего. Вы были в шоковом состоянии, стояли в кровище и по своему обыкновению пялились в стенку. Это что, ваш универсальный выход из всех сложных ситуаций?

По-видимому. Когда внешнее давление становится слишком сильным, какие-то цепи в мозгу перемыкает. Иногда я остаюсь с провалами в памяти, иногда нет.

-...А зачем Шеннейру разбираться? Когда наш магистр разбирался с тем, что сотворил? Все сломал и умчался дальше. Ведь Миль же умный, он знает, что делать с припадочными светленькими!

— И вы меня вырубили.

— Ну... да.

Тоже выход на все времена.

Значит, Шеннейр в последний момент все же вызвал помощь. Вероятно, он планировал это с самого начала: ему требовалось меня напугать, а не разорвать все договоренности. Как он станет на меня давить, если лишит всего? А теперь, раз уж темный магистр проявил снисхождение, я остался у него в долгу. Если бы я не лишился эмпатии, я бы прочитал это в его эмоциях. Но вся прелесть блокиратора в том, что я не могу быть уверен до конца.

— И каким образом вы заставили Шеннейра пощадить эту нечисть? — с предвкушением осведомился Миль, раскладывая на белой тряпице шприц и капсулы с зельем. — Угрозы? Шантаж?

— Я его умолял.

Заклинатель раздавил в руках капсулу и с ругательствами смел осколки со стола:

— И зачем я спросил?

Но это логично. Я мог бы привести доводы. Убеждать. Но к чему разочаровывать человека? Он хотел получить мой страх и отчаяние — и я дал ему страх и отчаяние. Если Шеннейру нужна победа — мне несложно убедить его в том, что он победил.

— Но, самое странное, что темный магистр Шеннейр прав.

Буквально в каждом слове. Без эмпатии я никто.

— Шеннейр — урод, — безапелляционно объявил Миль, набирая лекарство в шприц. — И рано или поздно он заплатит. А ваш комплекс жертвы меня бесит, и потому сочтите за необходимость держать его при себе.

— Миль, а почему вы не избавились от Шеннейра, если настолько этого хотите?

— Я пытался.

Я резко сел на кровати:

— И он жив? И вы живы?

Заклинатель прижал к груди правую руку, со странной искаженной гримасой сжимая пальцы:

— Человека, живущего темной магией... человека, вроде Шеннейра... сложно задеть темной магией. Мои проклятия не действуют сразу. Он всегда мог их определить — и определить, кто их составил. В конце концов, мои попытки заканчивались одинаково... Прекращайте болтать, Рейни!

Тупая игла пробила кожу, и я без сил откинулся на подушке. Зелье быстро растекалось по венам, превращая мысли в бессвязную путаницу.

— И последнее, — маг перехватил меня за запястье, поворачивая к свету: — Кто с вами это сделал?

Уже давно зажившие розовые шрамы тянулись от запястья до локтя. Ровные и аккуратные: я вовсе не стремился получить заражение крови и уж точно не хотел сломать ровный строй букв.

Ш-е-н-н-е-й-р.

У боли, заглушающей ненависть, был кратковременный, но хороший эффект. Я не собирался выносить это на всеобщее обозрение, но есть вещи, скрыть которые полностью все равно не выйдет. Да, вина на мне; пусть — но Шеннейр все равно умрет.

Миль ждал, пока напряженное выражение на его лице не сменило вспыхнувшее понимание:

— Тьма милостивая, Рейни, зачем вы это сделали?

Я провел пальцами по шрамам и безмятежно предположил:

— Мне это нравилось?

— Да что с вами не так?!

— Со мной все хорошо. Почему вы так волнуетесь? Какое это имеет значение, если это не влияет на мою функциональность?

— Вы какой-то нелюдь, Рейни, — он смотрел со сложной смесью жалости и отвращения. Вряд ли он хотел узнать правду. Никто не хочет.

Я закрыл глаза, позволяя себе соскользнуть в темноту:

— Выполняйте свою работу, Миль, и не задавайте вопросы. Как вы делали всегда.

Одно у заклинателя получилось — успокоительное, смешанное с модификацией зелья правды, имело отличный снотворный эффект. Сквозь накатывающее забвение я почувствовал, как матрас прогнулся под чужим весом, как Миль издевательски провел по моим волосам и пропел:

— Баю-баю-баю-бай, спите крепко, Тсо Кэрэа Рейни, растите большим-пребольшим монстром... и однажды вы сожрете Шеннейра. И подохнете сами.

А все остальные останутся жить долго и счастливо.

Наверное, это было бы справедливо.

Накрыло меня только на следующий день. Как раз с утра, когда я открыл глаза и пожалел, что выжил и что проснулся. До тошноты не хотелось вставать, одеваться и высовываться наружу — и уж тем более не хотелось никого видеть. Но темная гильдия — большая деревня. Здесь ни от кого не спрячешься.

На выходе меня не встречали, Нэтар жил прежней суматошной жизнью, и люди вели себя ровно так, как и всегда. Шеннейр стоял под солнечными лучами и внимательно рассматривал латунную рыбку. Рядом с первым выцарапанным крестом на чешуе появился второй.

— Интересно, чего он добивается? — темный магистр смял подвеску и обернулся ко мне с привычной широкой ухмылкой.

Я считал, что после перенесенного унижения не смогу смотреть ему в глаза.

Посмотрел.

Ничего не случилось.

Шеннейр вел себя как обычно: не потому, что он умел прощать, а потому, что не видел смысла повторять сказанное по два раза.

— Доброе утро, — вежливо поприветствовал подошедший Нэттэйдж, и неискренне посочувствовал, старательно не глядя на Шеннейра: — Тсо Кэрэа Рейни. Примите мои сожаления о произошедшем на тренировке... несчастном случае с вашим магом.

Глупо было подумать, что внутренняя служба не проведет логические взаимосвязи. Матиас — единственный светлый маг, кроме меня, и искалечить его — ударить по мне, светлому магистру. Готов биться об заклад, больше всего Нэттэйджа сейчас занимало то, в чем, по мнению темного магистра, состоял мой главный просчет.

Вторая часть инспекции проходила с участием главы внутренней службы. Официально мы катались по берегу и смотрели самые интересные объекты; на деле Шеннейр откровенно давил на Нэттэйджа, а тот изворачивался, пытаясь не выдать ни слова даже необходимой информации. Я думал о том, что если повернуть руль, то мы вылетим с серпантина.

Здесь прекрасные крутые склоны.

Уехал темный магистр тем же вечером. К Матиасу меня допустили неохотно, отступив только перед статусом; хотя я бы пробился и раньше, пока заарн еще лежал в целительной капсуле, если бы не понимал свою бесполезность.

Матиас практически пропадал на фоне белой простыни и бинтов, и повязка на голове только подчеркивала неестественность облика. Исследования показывали, что изначально население Заарнея гораздо больше походило на людей: людей, которые хорошо играли в творцов, и творения надолго их пережили. Заарны навсегда остались биомеханизмами с накопившимся грузом погрешностей — и с вратами, которые открывались в миры, подходящие для людей, но враждебные им.

При моем приближении Матиас быстро повернулся здоровой частью лица, стараясь сделать так, чтобы я не попал в слепую зону. Темные-медики не могли дать гарантий, насколько сохранится его зрение, но в уцелевшем глазу по-прежнему горела упрямая злость.

Я остановился у кровати, не зная, что сказать.

Сейчас я видел свое будущее. Как только светлые вернутся в Аринди, то, угрожая их жизням, Шеннейр сможет делать со мной все, что угодно. Шантаж придумал вовсе не он, но никто другой не использовал шантаж так часто и эффективно.

— Я его разочаровал, — без обиняков произнес иномирец. — Он говорил, чтобы я смотрел... за тобой. Единственный маг светлой гильдии должен заботиться о своем магистре. Я оказался плохим защитником.

Да как Шеннейру это удается? Выворачивать ситуацию себе на пользу? Вместо того чтобы разозлиться, Матиас воспринял произошедшее как справедливое наказание. Но он хотя бы уяснил, что разочарование темного магистра стоит дорого, а расположение его переменчиво.

Заарн провел рукой по бинтам и оценивающе произнес:

— Но я жив. Значит, несмотря на мои просчеты, я все еще тебе нужен?

Глубоко в душе шевельнулось нечто незнакомое. Должно быть, совесть — но продлилось диковинное ощущение недолго.

— Ты мне нужен, Матиас, — я коснулся его плеча в жесте поддержки, и тихо произнес: — Выздоравливай.

— Я учту свои ошибки! — крикнул заарн мне вслед, и я внутренне передернулся. Да не приведи Тьма он начнет по заветам Шеннейра контролировать каждый мой шаг и мешать саморазрушению.

Из соседней комнаты вышел Миль, уперевшись рукой в косяк и перегородив мне путь:

— Рейни. А вы зачем перед приездом Шеннейра таблеток наглотались? Вы же знали, что он от этой темы становится неадекватен. И не надо ваших страданий, я все равно не поверю. Хватит меня подставлять.

Я поменял печаль на скуку и пожал плечами:

— Сорвался.

— Ну-ну, — подозрительно хмыкнул он и освободил дорогу.

С юга наползали тучи, обещая принести на Побережье долгожданный дождь и туман. Да, я знал, что наркотические зелья для Шеннейра — больное место. А еще мне нужен был предлог, чтобы отвлечь Шеннейра от своих успехов. Жаль, что Матиас пострадал; я не ожидал этого. Но, в конце концов, его роль — стать моей защитой и принимать удар на себя.

Сегодня прекрасный день.

Прекрасный день.

* * *

— Ты говоришь, Эршенгаль, что он не справится?

— Он уже не справляется. Он рискнул, но синхронизация щитов нарушена. Если никто не вмешается, это будет крах.

— То есть ты считаешь, что я должен вмешаться.

— Да, мой магистр.

Темный магистр, бывший глава темной гильдии Аннер-Шэн откинулся в кожаном кресле, закидывая ноги на стол, и задумчиво обвел взглядом зависшие перед ним экраны. Именно сюда, в одно из укрытий на границе, передавали информацию следящие заклинания: упускать Побережье из-под контроля Шеннейр не собирался. Аринди — место, где вещи, упущенные из вида, мгновенно проваливались в хаос.

Хотя глупо считать, что родная гильдия не заметила наблюдения и ничего не пыталась скрыть. Таковы традиции.

— Если бы Тсо Кэрэа Рейни требовалась моя помощь, он бы сказал об этом.

— Он мог неправильно просчитать опасность.

— Он не станет главой темной гильдии, если я буду вытаскивать его из всех неприятностей. Гильдия его не примет. Я не стану вмешиваться и запрещаю вмешиваться тебе, Эршенгаль. Я хочу посмотреть, как Тсо Кэрэа Рейни справится в одиночку.

— А если нет?

— Значит, кто-то поплатится за излишнюю самостоятельность.

— Это его сломает.

— Отлично, Эршен, отлично. Так тому и быть.

— Но, мой магистр...

Темный магистр чуть поморщился. Эршен был надежным сторонником, и только потому возражения ему прощались.

— Но я проявлю снисходительность и поддержу его в момент поражения. Я же снисходителен, не так ли? Кэрэа Рейни станет моим должником, и вместо нестабильного союзника мы получим ценного подчиненного. Меньше амбиций — меньше проблем.

Глава 5. День мертвых

Солнце опускалось в море, превращаясь в бесформенный красный блин. Каверны на нем были тенью далеких облаков — да, они были тенью далеких облаков — а вовсе не проеденными в алом свете дырами искажения. Я не собирался по примеру Миля заламывать руки и кричать, что мы все умрем.

Мы все, конечно же, умрем. Но в нашем приличном обществе об этом принято молчать.

— Наклоните голову влево, — посоветовал Нэттэйдж.

Маг в сером вышел из-за спинки кресла и приставил к моему виску механический агрегат, угрожающе похожий на дрель. Механизм зажужжал, покалывая кожу, на мгновение прижался вплотную, обжигая; я коснулся отпечатавшейся магической печати и признал:

— Это выглядело страшнее, чем оказалось.

— Подождите, пока приживется, — Нэттэйдж предупредительно перехватил мою руку, и повернулся к свету, показывая точно такой же рисунок, что у меня. — Татуировка заменит обычную печать связи. Я сам не великий маг и предпочитаю пользоваться любыми средствами.

Я вернул понимающую улыбку. Если в противовес Шеннейру Нэттэйдж решил демонстрировать максимальную заботу и поддержку, то у него получалось правильно расставить акценты.

— Татуировки — практика Ньен?

— В Аринди не доверяют любым модификациям тела, — высший недоуменно развел руками. — Хотя ума не приложу, чем они опаснее зелий. А артефакты, как мы знаем, ненадежны. Тот же переговорный браслет — его можно потерять, сломать, его могут забрать...

Участие, что плескалось в его глазах, было настолько искренне, насколько возможно было изобразить. Обмануть эмпата в истинном отношении непросто, но Нэттэйдж заслужил свой утешительный приз за старания.

Нэттэйдж был мил, вежлив и дружелюбен всегда. Для того чтобы нарушить идиллию мне было достаточно сделать что-то ему наперекор — но к чему портить то, что приносит выгоду нам обоим?

— Мне могут повредить через эту печать?

Отрицать он не стал:

— Могут. А еще вам могут снести голову боевым проклятием. Или расплавить браслет прямо у вас на руке, а это крайне больно, уверяю вас. Или отрубить руку... — Нэттэйдж оперся о спинку кресла, с сожалением глядя на меня: — Я бы не выпускал вас с Побережья вовсе, светлый магистр — внешний мир крайне опасен. Но церемониал требует, чтобы вы посетили северный регион в ответ. Тем более, моим магам необходимо осмотреть границу.

— А я буду отвлекать Шеннейра?

Высший покачал головой, словно досадуя на мою прямолинейность, но согласился:

— Темный магистр Шеннейр — крайне увлекающаяся натура. Его притягивают разные... экстраординарные вещи. И он нетерпелив. Он требует, чтобы вы явились к границам немедленно. Но официальные встречи так не проводятся, светлый магистр. Бывший магистр не может приказать нынешнему признанному советом магистру гильдии бросить все и мчаться на другой край страны по его слову. Это протокольный вопрос.

Вот и пошли подковерные интриги, основанные на размежевании магов. Но раз я стою на виду у всей темной гильдии, то я должен отвечать общим чаяниям. Мое положение и так неустойчиво; с шаткой табуретки удобно вешаться, а не проводить революции. Тем более, я не настолько соскучился по Шеннейру, чтобы видеть его так скоро. На деле мне вовсе не хотелось покидать Побережье, за прошедшее время превратившееся в подобие дома; хотя, возможно, мне просто подливали что-нибудь подходящее настроению.

Я задумчиво провел по краю кофейной чашки и кивнул:

— Мой подчиненный, Матиас, болен. Я не могу брать его в дорогу в таком состоянии и не могу оставить.

Страх за близких — это слабость, но оправданная слабость, которую мне позволят. Светлые пекутся за своих, и я поступаю как светлый.

— Тем более, темный магистр некоторым... опосредованным образом виновен в произошедшем, — Нэттэйдж смотрел на меня чуть ли не с гордостью; тот образ, который из меня получалось вылепить, его устраивал. — Печальный, очень печальный несчастный случай.

— У бедной заарнской зверюшки сильно болит глазик, — Миль вошел в комнату без приглашения, забрав у меня из рук чашку, сделал глоток и брезгливо вылил содержимое на пол. — Светлый магистр собирается сидеть у его кровати, поправлять подушки и петь колыбельные, и ему некогда возиться со всякими темными. Кстати, Кэрэа Рейни, вы не забываете пить универсальный антидот, что я вам дал?

К очередному вызывающему поступку я отнесся стоически. Миля было не исправить.

— Конечно. Я ценю вашу работу.

Универсальный антидот превращал вкус любой еды в картон, но в темной гильдии даже воздух был ядовит. Она отравляла и разум, и все вокруг.

— Какая предусмотрительная заботливость с вашей стороны, Миль, — Нэттэйдж преспокойно наполнил свою чашку и отсалютовал нам кофейником. Мелкие подозрения главу внутренней службы не пронимали. — Наконец-то вы нашли, к чему ее приложить. Рад за вас.

Печать страдания Миль хранил весь путь до медблока.

— Вашей зверюшке стало хуже. Кто же знал, что в его пустой голове столько лишних железок. А еще вас мечтает видеть и слышать Шеннейр, Лорд Норман и половина Побережья. С кого начнете?

К моему приходу Матиас уже спал, и я сел на край кровати, положив ладонь на бледный лоб. Лишние железки — вероятно, остаток экспериментов, что проводил над заарном Лоэрин, чтобы добиться подчинения. При таких условиях любая травма мозга для Матиаса была достаточно серьезна.

— Затяните его восстановление настолько, насколько сможете.

Миль вскинул на меня изумленный взгляд, и протянул:

— Ваша светлость, светлый магистр, приводит меня во все большее восхищение.

— Благодарю.

Я поступаю правильно.

Мне жаль.

Планировал ли я использовать Матиаса с самого начала? Пожалуй, что нет.

Видел я для него иной путь, уже тогда, когда освобождал от подчиняющей удавки, накинутой Лоэрином? Я испытывал к нему жалость, но вовсе не хотел брать ответственность за еще одно потерянное существо — Матиасу самому требовался проводник, а я был плохим проводником. Я мог привести его только к гибели, а ведь Матиас, в отличие от остальных, не был ни в чем виновен. Но отказаться от шанса было глупо, и я не отказался.

Моя хорошая жертвенная фишка. Я бы мог относиться к нему лучше. Я бы мог лгать ему лучше — но мне просто не хватало циничности давать лишние надежды смертнику.

Заарн то и дело царапал тонкий шрам и щурился на свет, когда большегруз подбрасывало на неровной дороге. Теперь его правый глаз немного отличался по цвету от левого; не думаю, что Шеннейр планировал причинить моему охраннику реальный вред, понадеявшись на знаменитую заарнскую регенерацию, но последствия операции, проведенной Лоэрином, дали осложнения, и восстановить зрение полностью маги так и не смогли.

— Не жалеешь о своем выборе?

Бессмысленная дань совести, а не вопрос. Матиас прекратил тереть шрам и жестко отрезал:

— Я уже признал свою ошибку. И даже если я перестану видеть, я все равно буду чувствовать этот мир лучше, чем вы, человечишки.

Он даже не понял вопрос.

Сборы в дорогу затянулись. Именно это слово описывало их полностью. А еще я вник, что темный церемониал существует, чтобы делать вещи, которые ты делать не хочешь, мучительно медленно.

Большую часть времени темные решали те самые таинственные протокольные вопросы и разрабатывали маршрут — я должен был посетить северные города, внутренняя служба планировала под прикрытием проинспектировать некоторые важные объекты, и вместе с официальной делегацией ехали фуры с ценным грузом. Гильдия отправляла собратьям реагенты, заклинания и артефакты; сутки назад еще ничего не было готово, потом темные придушили жадность, собрали волю в кулак, дождались, когда Норман пришлет машины, погрузчики и рабочих, и с чистой душой выехали с трехдневным опозданием. Теперь шел второй этап — мы стояли под белым обелиском, рядом с дырой в холме, куда уводил монорельс, и нормановские посланники таскали с платформ на фуры опечатанные контейнеры. Заарны, как им и следовало, работали, охрана на броневиках нарезала круги вокруг холмов, а темные бродили туда-сюда и указывали. Благо, рабочие-нелюди язык не знали, и потому никто никому не мешал. Вихрь враждебно следил за нами издалека.

Столичный регион, сердце Аринди, был покинут полностью. А ведь мы до сих пор могли уничтожить Вихрь — подрубить корни, оставив его без подпитки, высушить. Но Вихрь давал безопасную энергию, и потому ничего ему не сделают.

— Светлый магистр, — один из заарнов стащил капюшон, и я весело махнул рукой:

— Привет, Тхиа. Как служба?

С Тхиа я встречался редко, но слышал, что именно он курировал расселение Полыни. Подозреваю, такое повышение бывшая гончая получил только потому, что после семи лет блуждания по человеческим землям его опыт общения с людьми начал отличаться от нулевого.

— Типичный Нэа с поправкой на погоду, — заарн поморщился и отвернулся. — Так значит, ты все-таки получил свой трон гильдии?

— Ради чего еще мне возвращаться в эту страну?

Спиной я почувствовал всплеск злобы; Матиас смотрел на Тхиа с открытой ненавистью, которая внезапно сменилась на затаенную злорадную ухмылку.

Тхиа заметил и только пожал плечами:

— Выбраковка.

— Мы будем ждать вас снаружи, светлый магистр, — Эршен обменялся с посланником долгим взглядом и демонстративно прислонился к воротам. Норман требовал, чтобы я являлся к нему в одиночестве, и магам это не нравилось — в основном потому, что содержание переговоров они хотели бы слышать. А еще если я ненароком потеряюсь в темных коридорах, меня уже не найдут.

Я слышал раньше, что от северных гор под Аринди тянется цепь пещер, и Норман, вероятно, обосновался именно в них. Свет в подземельях так и не включили; мы спускались вниз на бесшумном лифте, а потом долго шли в кромешной тьме.

— Что обозначает выбраковка?

— Порченые гены, криво вставшая психоматрица, — Тхиа придерживал меня за локоть и иногда вполголоса советовал, куда свернуть. — Эта линейка гельдов вся оказалась неудачной. Лорды планировали выбрать несколько наименее испорченных экземпляров, но одна особь уничтожила все копии, и пришлось оставить именно его как дублера Маллеа. Избавься, пока не поздно. Лорд Норман предлагает хорошую цену.

— Норман?

Тхиа остановился перед светящейся на полу линией и поднял пустые ладони, показывая, что не хотел ничего плохого:

— По-хорошему советую, Кэрэа.

Зал был настолько велик, что по нему гулял ветер. Светящиеся линии вели к двум креслам и столику между ними. Явное проявление расположения: в прошлый раз меня держали на ногах. Нормана еще не было, и я сел в ближайшее кресло, погрузившись в тишину.

Так хорошо не слышать никого, оставшегося снаружи. Хотелось поверить, что их нет.

Когда я вновь открыл глаза, Норман уже сидел напротив и терпеливо ждал. Я поспешно потер слипающиеся веки и сонно прошептал:

— Простите.

Можно я буду приходить сюда и спать? Я уже не помню, когда в последний раз высыпался.

— В следующий раз я прикажу поставить диван.

Норман был самым потрясающим существом, которое мне когда-либо встречалось.

Внешность заарнского Лорда не казалась пугающей; но он был частью своих подземелий и менее всего выглядел живым. Причину встречи правитель Аринди не обозначил, и для верности я начал с успехов:

— Как мы и договаривались, Норман, я восстановил волновые щиты, и сейчас мы достраиваем убежища. Как только гильдия получит новый замок, маги освободят подземелья. О чем вы хотели поговорить?

— Удивительно видеть человека, который выполняет обещания.

Никак не могу понять — это у него такая ирония, или он серьезно?

— Шеннейр тоже выполняет.

— Темный магистр Шеннейр не нарушает взятые обязательства, — по ледяным щитам прошла крохотная трещинка, и я сочувственно добавил:

— Но так, что лучше бы нарушал?

Перед Норманом я никогда не пытался скрываться — если он того хотел, то мог думать, что видит меня насквозь. Заарн ценил искренность, и в том, что его защитное поле начало поддаваться для сканирования, я видел благой знак.

Из темноты выступила полностью замотанная в ткань фигура в безглазой маске и с поклоном протянула мне поднос с одним бокалом.

— Я доволен вами как союзником, светлый магистр, — Норман легко провел рукой, призывая забрать приношение, и пояснил в ответ на паузу: — Это честь.

Значит, не отвертеться. Я с неохотой забрал бокал и в шутку предположил:

— Надеюсь, это проверялось на людях.

— Разумеется, — серьезно подтвердил он.

Если бы не антидот, я не смог бы выпить и глотка этой гадости. Но антидот вообще помогал на разных приемах, где гостей традиционно пытались кормить. Норман раньше не пытался и, вероятно, просто дошел в своем справочнике людских обычаев до соответствующего пункта. К сожалению, заарн следил за мной слишком пристально, чтобы получилось вылить жидкость без обид.

— Для меня важно, чтобы в Аринди сохранялись спокойствие и порядок, — размеренно произнес он. — А для этого необходимо, чтобы магистры действовали вместе. Мы союзники, и вражда недопустима. Я слышал о том, что случилось. Темный магистр Шеннейр вам угрожал?

Свет, да почему Лорд Норман нормальнее нас всех?

— Спасибо за беспокойство. Все в порядке, Норман. Правда.

Это звучало, как ложь. Как и должно было прозвучать.

— Вы делаете важное дело, Тсо Кэрэа Рейни. Я надеюсь на наше долгое сотрудничество.

Я с трудом скрыл дрожь в пальцах. Вот оно. Момент истины близок.

— Я могу рассчитывать... На вашу поддержку?

Главное — не сказать защиту или, упаси свет, покровительство. Тогда меня переведут в категорию ценных подчиненных, а этого бы совсем не хотелось.

— Можете, — сказал он.

Сюда его призвал темный магистр. А потом бросил умирать в чужом человеческом мире. Норман не предложил мне открытый союз против Шеннейра, но, пожалуй, он прекрасно понимал, что вдвоем в Аринди они не уживутся. А ведь инцидент с блокиратором принес мне сплошную пользу, позволив узнать расстановку сил.

Я с трудом допил зелье и поставил бокал обратно на поднос:

— Очень вкусно, благодарю, — и спросил, отвлекаясь от скользкой темы удачных решений: — Есть ли надежда, что после разрушения моста Заарней откажется нападать на нас? Что он выберет более легкую добычу?

Не слишком разумно открывать врата в страну, которая может напасть в ответ.

— Нет, — безжалостно отозвался Норман. — У Нэа уже нет энергии, чтобы пробить путь в другой мир. Даже перенаправить врата с вашего старого материка на этот потребовало колоссальных затрат. Они откроют врата туда же, куда открывали.

— И те три или четыре года, что у нас есть...

— Меньше. Нэа нечего терять.

Невеселый исход. Бой на территории Аринди станет для страны катастрофой, и Лорд Ирвин встретит нас с распростертыми объятиями, если мы вновь осмелимся сунуться в Заарней. Пока этот вопрос заводил меня в тупик.

— Два месяца назад, передо мной, вы говорили, что ваша цель — вернуть светлых, — негромко произнес Норман. — Но к чему вы стремитесь на самом деле, светлый магистр? Какое будущее хотите увидеть?

Будущее? Он желает услышать правду? Я могу сказать. Она ничего не поменяет.

— Мир без войны. Процветающая страна, которая не торгует смертью. Единая гильдия. Там, где светлые и темные существуют вместе на равных условиях и без ненависти. Не организации, рвущие друг друга за власть, а центр знаний, где каждый человек может изучать то, что захочет... Но, — я рассмеялся. — Я понимаю, что это невозможно. Время.

— Время, — Норман посмотрел куда-то вбок и встал. — Ваши спутники волнуются. Мне жаль, что наша встреча закончилась так быстро.

Мне тоже. Текущие вопросы мы обычно решали по прямой связи, и в подземелья я приезжал отдыхать. Я уже сделал несколько шагов по светящейся линии, когда Норман снова заговорил:

— Отдайте мне заарна. Не сейчас — но когда у вас появятся другие светлые маги, отдайте его мне.

Наша песня хороша — начинай сначала. А ведь все складывалось так удачно.

— Зачем? — вымученно поинтересовался я.

— А вы бы просили отдать вам светлых магов, если бы они находились у меня в услужении? Я — Лорд. Он должен принадлежать мне.

Вероятно, с точки зрения Нормана, он говорил полностью логичные и интуитивно понятные вещи. Но реакция Тхиа ясно показывала, что в обществе заарнов Матиаса не принимают. Чем призыватель так ценен, что Лорд настойчиво выдирает его у меня из рук? Неразумно соглашаться, пока я не узнаю причину.

— Это будет обмен, — даже голос Нормана немного смягчился. — Я отдам вам что-то, что попросите. Или кого-то.

Тяжело. Я бы обменял Матиаса на Тхиа не глядя. Пусть у Тхиа нет таких способностей, уверен, работать с ним будет гораздо легче. Но время упущено, и поступить так будет подло по отношению к ним обоим.

— Если Матиас добровольно решит перейти к вам, я не стану препятствовать. Прошу вас больше не касаться этой темы.

Норман не пошевелился, но разом потяжелевшая темнота говорила, что Лорд недоволен.

— Вы знаете срок жизни гельдов? — спросил он вновь заледеневшим тоном, и ответил сам: — Гельд должен открыть врата и провести прорыв. Большую прочность в него не закладывают. Гельды — существа с малым сроком годности. Не привязывайтесь, Тсо Кэрэа, люди живут гораздо дольше, чем заарны.

Фигура в плаще бесшумно выступила сбоку и поклонилась, протягивая мне поднос со стоящим на нем фиалом, и Норман кратко добавил:

— Это эликсир. Позволит гельду протянуть до того, как вы решитесь.

И световая дорожка, ведущая к нему, выключилась, погружая заарна во мрак.

Наверх я поднялся гораздо быстрее, чем спускался, и быстро бросил Эршену и Матиасу, проходя мимо:

— Идемте отсюда.

— Вы долго, — заметил Эршенгаль.

— Я спал.

Боевой маг приподнял брови и вернул на лицо равнодушную маску. Вероятно, ответ его устроил.

— Подарок от Лорда Номмейни, — я перебросил Матиасу фиал и внимательно пригляделся. Рассыпаться в пыль прямо сейчас иномирец не собирался. — Часть отправь на анализ. Не хочу, чтобы с тобой снова произошел нечаянный несчастный случай.

Заарн жадно перехватил посылку и быстро спрятал в одежде, пристально глянув на меня, и после короткого колебания сказал:

— То, с кем ты разговаривал — это не Лорд. Это его внешняя форма. Его настоящая форма там, глубоко под землей. Поэтому он не может уходить далеко от убежища.

А вот это уже любопытно. Я не знал.

— На что он по-настоящему похож? Если убить внешнюю форму, Лорд не пострадает?

— Вырастит новую, — Матиас обернулся и наклонился ко мне, прошептав: — Но я могу определить, где он прячется, магистр.

И отстранился с той же странной ухмылкой, больше не сказав ни слова.

Ночь подступала.

Первой остановкой был назначен Лонгард — как союзный светлый замок, подлежащий инспекции, и просто самое приличное место на карантинной территории. После Осеннего праздника Лоэрин покидал свой дом всего один раз, чтобы прилететь в Вихрь на новеньком серебристом антиграве. После запрета порталов летательные аппараты из блажи богатеньких эксцентриков превратились во всеобщую мечту, и никаких иных причин, кроме желания вызвать у бывших товарищей зависть, у Лоэрина не было. При исключении из гильдии темные наговорили ему много мотивирующих вещей вроде "ты бездарность" и "сдохнешь в канаве", и артефактор старательно доказывал, как они ошиблись.

Темные скрипели зубами и завидовали. По-моему, Лоэрин искренне напрашивался на то, чтобы у него отобрали все финтифлюшки, а замок разнесли по камешку.

Лонгард вырос раза в два и сиял на километры вокруг, гордо возвышаясь на фоне черных холмов, черных оврагов и черного неба. Лоэрин уже начал подсоединять к нему присланные светлые накопители, и дуги защитного поля в нескольких местах вились веретеном. Но подключение прошло не полностью, и я с удивлением заметил, что разрушенные два месяца назад башни так и остались брошенными.

Ворота открылись без происшествий; к гостям Лоэрин не вышел, но темные оттого не страдали, быстро разбежавшись по внутреннему двору и коридорам, которым хозяин предупредительно придал знакомый по Шэн облик. И вот тут можно было начинать бить тревогу. Лонгард без вырвиглазных цветов бешеного зефира был совсем не Лонгард.

Лоэрин обретался на кухне — подозреваю, только потому, что кухня была самым обжитым помещением в замке — и хандрил. Он не уговаривал пожертвовать мозг на опыты, не заваливал новыми идеями и даже не заметил, когда я встал напротив.

— Мне срочно необходимо пройти обследование.

Впервые вижу, как человек оживает от одной фразы.

Некогда чистый белый халат покрывали пятна от реагентов, ожоги на пальцах прикрывали пластыри, и выглядел артефактор крайне рассеянно. Я сделал мысленную заметку выяснить, не дотянулся ли Шеннейр до него с угрозами — но когда Лоэрин повел меня вниз по винтовой лестнице, то говорил уже более оживленно. Даже слишком.

— Моя большая благодарность за тот экспериментальный материал, что вы прислали. Но вот скажите, светлый магистр, прежде чем стать трупами, они ведь были живыми?

— Кхм, — я запнулся на ступеньке. — Вероятно?

— Так почему бы не отдать их мне сразу?

Исследователь смотрел с такой искренней надеждой, что ответить было в радость:

— Обойдетесь.

— Но исследования не могут быть верными при недостатке материала! Ко мне попадали только обычные люди и светлые... то есть я не хочу сказать, что светлые были плохим материалом... Но для полной выборки темные мне необходимы. А еще заарны. Вам ведь не жалко темных и заарнов? Исследования души...

— Наука доказала, Лоэрин, что души нет.

Поиск души, жизни после смерти и прочей некромантии был вписан в историю темной гильдии траурной краской. Когда ни один дух мертвых не явился на зов и ни один труп не поднялся только потому, что он труп, темные страшно разочаровались и со злости объявили, что за гранью ничего нет. Пустота и распад. Светлые еще веселились и спрашивали, на что те надеялись.

— Лично я эти выкладки не видел и на темных не проверял, — обиделся артефактор и смел с верстака все, что там валялось, достав шлем с датчиками. — Может, только у светлых нет.

— Лоэрин, а вас никогда не смущало, насколько ваши методы аморальны? Запрещены?

— Я служу науке, а наука вне морали. Светлые говорили о запретах, и где они сейчас? Прогресс не остановить, — маг толкнул меня в кресло, после окрика с сожалением оставив держатели для рук и ног в покое. — Да, Кэрэа, а что у вас стряслось?

Я поправил датчики на руках, оттягивая неприятный момент, собрался с духом и признался:

— Я... я сумел переместить темных без нейросети.

Лоэрин подождал еще немного и разочарованно спросил:

— И все?

— Но я светлый!

— А ваш дар перемещения не знает, что вы светлый. Вот когда вы усилием воли пробьете врата в Заарней, вот тогда, тогда будет проблема...

Назойливый писк приборов бил по ушам. Я оборвал чужое бормотание и отчеканил:

— Вы не понимаете, Лоэрин. Я не могу создать эмпатическую связь с такой мерзостью, как темные. Это какое-то извращение.

— Мерзость? — нейтрал высунулся из-за приборов, и с интересом уточнил: — Темная магия причиняет вам боль?

— Она... Да, именно.

— Раньше боль была сильнее, чем сейчас?

А ведь так. Раньше я едва переносил присутствие хотя бы одного темного — а теперь уже два месяца живу в окружении сплошных темных магов, и хотя это нисколечко не весело, но вполне терпимо.

— ...Да.

— У вас искусственно инициированный светлый синдром, — тоном, которым обычно сообщают диагнозы, объявил он. — Как и у всех светлых, что ко мне попадали. И вы выздоравливаете.

Я потянул провода, ведущие к вискам, мечтая оторвать начисто. Я ждал встречи долгое время, мысленно проигрывая предстоящий разговор, думал, как признаться так, чтобы это не звучало слишком дико, и меня просто не приняли всерьез.

— То, что со мной происходит, это ненормально, Лоэрин!

— "Любой светлый будет прежде всего поддерживать другого светлого", — артефактор соскочил со своего места и обошел меня по кругу, говоря все быстрее и быстрее: — Светлый синдром — ловушка для эмпатов. Затраты на создание связи с другим эмпатом всегда меньше, чем с не-эмпатом. Чем больше светлые общаются со светлыми, тем сложнее им общаться с кем-то иным. А если общение светлых замкнется на самих себя, то их эмпатические поля сольются, слипнутся в одно, в сравнении с которым все внешнее окажется чуждо... враждебно. Кэрэа, это же идеальное оправдание для войны!

— При чем тут...

— Нет, слушайте! Чтобы светлые начали убивать, врага нужно обезличить, лишить всего человеческого, уничтожить любую симпатию и жалость, разорвать все связи. А если враг вызывает физическое отторжение... идеально. Ваши правители намеренно пошли на изоляцию светлой гильдии. Переезд светлой гильдии из Шэн был не поражением, а первым шагом к войне. Светлые всех обманули, а темные радовались, что вся Шэн досталась им!

А ведь Шеннейр говорил примерно о том же. Но я всегда считал, что светлые покинули башню потому, что темная магия стала для них невыносимой, а не темная магия стала невыносимой потому, что светлые покинули Шэн.

— То есть чтобы светлые не воевали с темными, нужно заставлять светлых общаться с темными?

— Заметьте, не я это сказал, — мгновенно пошел на попятный Лоэрин. — В любом случае, для вашей эмпатической сети рядом нет никого, кроме темных. Это нормальный процесс. Все будет хорошо, у светлых профессиональная социальная мимикрия. Вы будете маскироваться под темных лучше, чем сами темные...

— Я не хочу этого.

Тени стояли прямо за ним, и я ощущал их четко как никогда. Вот это со мной происходит? Я распадаюсь, теряю свою суть, смешиваюсь с окружением, как краска в стакане с водой? Это было ясно с самого начала, но получить подтверждение из чужих уст было страшно.

— В вас говорит болезнь, — Лоэрин оперся о подлокотники, уставившись на меня горящим взором: — Вы первый светлый, который преодолел светлый сидром. Остальные почему-то предпочитали смерть... А может, я все-таки возьму у вас пробу костного мозга? Это почти не больно!

Да я бы тоже предпочел смерть. Просто у меня нет выбора.

— То есть мой дар перемещений будет усиливаться?

— Особый дар всегда усиливается, если его использовать, — разом потух артефактор. — Как вы с ним справляетесь?

— Я? Справляюсь? — я саркастично ткнул пальцем в ошейник, и Лоэрин тяжело вздохнул:

— Повезло.

Немой вопрос он оставил без ответа, а потом снова вздохнул и встал, поманив меня за собой.

Двери на секретные уровни Лонгарда Лоэрин делал из любви к искусству. По крайней мере, дверей было много, и все они были разные.

— Я могу сделать любой артефакт, но это просто ремесленный навык, — сказал нейтрал, ожидая, пока закончится сканирование. — Но самые лучшие я создаю, когда приходит вдохновение. И я это не контролирую. Как будто мной управляет чужая рука... вы представляете, каково это — когда из твоей жизни выпадают часы, дни, и вы не знаете, что сотворили и почему?

Круглая железная дверь наконец откатилась в сторону. Пол небольшого зала густо усеивали осколки, а посередине стояла конструкция, напоминающая стеклянную спираль.

— Сюда я отношу артефакты, предназначение которых не смог определить, — Лоэрин с иронией обвел зал рукой. — В последнее время у меня просто прилив вдохновения. Я практически не помню последний месяц. У вас дар гельда, дар открывать межмировые врата, светлый магистр, а я создаю артефакты. Мы оба с Островов, наши дары — дары Заарнея. И знаете, что я тут подумал... что если я должен построить дверь, а вы — ее открыть?

И все же, чтобы дотянуть до драматичности Миля, нейтралу недоставало мрачности и надрыва. Я обошел спираль по кругу, вспоминая пустынный чужой мир и циклопический межмировой мост, и успокоил:

— Заарнские врата я видел своими глазами, и это совсем на них не похоже. И при всех ваших талантах, Лоэрин Дэлла Гефаро, я сомневаюсь, что вы сумеете построить пространственный мост быстрее, чем несколько сотен лучших заарнских специалистов.

Мысль, что он хуже каких-то заарнских специалистов и Лордов с тысячелетним опытом, Лоэрина ранее не посещала. Кажется, ему даже хотелось поспорить.

— А вдруг...

— Если это вас так беспокоит, я обращусь к Норману.

— Нормана не надо, — испуганно отказался он. — Норман меня уничтожит.

Да он и меня уничтожит, если будет хотя бы шанс на то, что я представляю угрозу.

— ...и Норман поставит вокруг вашего замка пространственные барьеры, потому что вы боитесь заарнских тварей, что строем бродят мимо вашего замка. Не поднимайте панику раньше времени, Гефаро. Возможно, это всего лишь следующая ступень вашего дара.

С провалами в памяти и лунатизмом. Но Лоэрин занимался тем, что препарировал мозг, и здесь он был большим специалистом, чем я.

— Что-то оно все равно мне не нравится, — признался маг и взял у стены кувалду, привычным жестом опустив ее на стеклянный артефакт.

* * *

Наутро стены Лонгарда окрасились кислотно-зелеными спиралями, знаменуя, что хозяин замка одолел тоску. И встречаться с ним не стоит, даже будучи при смерти — особенно при смерти, если не желаешь, чтобы тебя выпотрошили во славу науки.

Я сплюнул в раковину красную слюну и без сил сполз на пол:

— Интересно, если Лорд Норман меня отравит, кто будет его судить и как?

Лихорадило меня всю ночь. Больше всего хотелось вернуться на Побережье, но понимание, что без опеки Миля я протянул ровно сутки, расстраивало. Ехать на север заклинатель отказался наотрез, и, учитывая его отношения с Шеннейром, это было верным решением.

Вряд ли Норман на самом деле напоил меня ядом — возможно, его зелье не сочеталось с антидотом — но ощущения были самые мерзостные. Брать что-либо из рук Лорда я зарекся.

— Это же кровь, — эмпатическое эхо Матиаса сияло чистейшим укором. — Это честь.

В лучших традициях Миля иномирец стоял над душой, страдал, боролся то ли с жадностью, то ли с завистью, и ничего не делал. Я взял мокрое полотенце и шлепнул его на лоб, хладнокровно признав:

— Я недостаточно сознателен для всего этого.

— Ради тебя Лорд пустил в переработку своего Приближенного, — укор перешел в осуждение, и я скептично уточнил:

— Всего?

— А как иначе выпарить нужное количество?

Я вытер с лица красную гадость и резко сконцентрировался на диалоге, который поддерживал только для того, чтобы отвлечься. В странном наборе фраз внезапно проклюнулась внутренняя логика:

— Поясни.

Матиас недовольно проследил за испачканным полотенцем и поднял руку, раздвинув пальцы на крошечное расстояние:

— Вы, людишки, такие себе вкусные кровяные сосуды. А в жилах наших рабочих плещется химическая вода, и жизни в ней вот столько. Но чем выше статус, тем больше в служителях крови Лорда. А больше всего священной крови в Лорде, — заарн зажмурился, и сладко повторил: — Лорде. В голодные годы он может кормить всех своих слуг.

— Эй, Норман уже звал тебя к себе, — я даже отодвинулся в сторону, открывая путь. А я еще думал, что Матиас воспринимает меня как Лорда. Не надо, пожалуйста. — Мне не намекай.

Через эмпатию сверкнула злость, но заарн притушил ее вовремя и плавно опустился на пол, так, чтобы смотреть глаза в глаза:

— А в самые голодные годы Лорд сожрет своих слуг.

— Я прямо жажду продолжения.

— А потом окуклится и будет спать.

И правильно. Поддерживаю. Я старался держать собеседника на расстоянии вытянутой руки: светлый не причинит вреда другому светлому, но проблема с Матиасом состояла в том, что в его случае я вовсе не был уверен.

— Но в Заарнее... когда-нибудь... голодные времена кончаются?

Или как в Аринди, смуты и беды — состояние стабильное?

Матиас придвинулся почти вплотную, касаясь лбом моего лба, и низко прошептал, словно пытаясь отпечатать каждое слово у меня в сознании:

— Тогда Лорд создаст себе внешние формы, внешние формы вырастят инкубатор, а инкубатор перезапустит цикл. Я — последний из линейки гельдов, я — кровь от крови Лорда Ирвина. Пятый хочет меня съесть. И тебя тоже. И весь мир. Он же Лорд.

То есть Норман — это Вихрь с мозгами. Интересно, восприняли ли правители Заарнея появление Вихря как попытку провести на свою территорию нового Лорда?

— Нам пора выезжать, магистр, — Эршенгаль, которого я с нетерпением ждал, постучал о косяк и окинул нас спокойным взглядом: — Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Такое ощущение, что он сомневается.

— Я передумал изучать магию крови, — пожаловался я в ответ. — Она мне не по вкусу.

А столько было надежд и стремлений. И даже диван в подземельях мне больше не светит. Еще одна хорошая вещь исчезла из этого мира.

Предположение, что сопровождать меня будет отряд Эршена и половина внутренней службы, не оправдалось. Отчетливую печать магической охранки носил только один темный, и вместе с ней он носил форму и вообще не скрывался. Должно быть, в этом и заключался расчет: службист отвлекал внимание, и оставалось загадкой, сколько агентов Нэттэйджа среди охраны, специалистов или магов, сопровождающих груз. Все?

Иллерни был безукоризненно вежлив, доброжелателен и совершенно незаметен, и именно его незаметность заставляла напрягаться.

— Я не стану вам мешать, — пообещал он при первой встрече, и я понял, что темный маг, который выпадает из восприятия эмпата — это совершенно ненормально. Можно было отвлечься, проехать час или два, и внезапно понять, что он сидит напротив и смотрит на тебя добрыми глазами.

— Тяжело сопровождать светлого магистра, да? — я знал, что Иллерни едет в одной машине со мной, но даже эта мысль стиралась из памяти.

А теперь в этих глазах заискрился смех:

— Вы считаете, что это слишком сложная для нас задача?

— И многих светлых вы убили во время войны, Иллерни?

Я не собирался идти на конфликт — проверял реакцию. На второй день пути маг должен немного расслабиться, и, при малейшем намеке на срыв, не поздно отправить его назад.

Хотя я просто развлекался.

Его эмоции не изменились вообще.

— Я не горжусь ни единой смертью, — искренне и открыто сказал темный маг, и мне стало совершенно не по себе.

— Неужели?

— Война — это всегда печально. Тем более, гражданская война.

Эмпатическое эхо показывало прежнюю картину. Нет, дальше давить опасно: я столкнулся с чем-то непонятным, и попытку намеренной провокации оно раскусит.

— Простите мою грубость, Иллерни. Я был некорректен. Могу я узнать, чем вы занимались во время войны?

И выдаст ли мне Нэттэйдж досье на своего сотрудника? Хотя, если выдаст, я узнаю, что Иллерни кристально честен, чист как слеза, да еще работник года.

— Это понятный интерес, — темный чуть развел руками: — Ничем, чем стоило бы хвалиться или стыдиться. Я работал с нейтральными мастерскими.

Обычный пункт из карьеры снабженца. Если бы я не знал, как именно во время войны темная гильдия уговаривала нейтралов выступить на ее стороне.

Матиас продолжал разглядывать службиста; под пристальным вниманием нелюдя любому стало бы не по себе, но Иллерни просто достал папку и передал ее заарну:

— Доклад по экономике северного региона. Я подумал, что вам захочется почитать что-нибудь интересное в пути.

Матиас увлекался подобными вещами гораздо больше меня, и внутренняя служба это прекрасно знала. Да, мне тоже прочитать придется, но не оставляло подозрение, что гильдия если не утаивает информацию, то подает ее неверными объемами. Где-то слишком много, где-то слишком мало, и сложно понять, что именно потерялось среди горы сведений.

— Вы ученик Нэттэйджа, Иллерни?

Наконец-то. Эхо изменилось, словно по гладкой поверхности озера пробежала рябь. И в ней был отзвук... сомнения?

— Нэттэйдж — мой начальник, — не меняя дружелюбия ответил Иллерни. — Я обучался у Гвендолин.

Колонна резко сбросила ход, останавливаясь со скрежетом колес. Мысль о нападении была первой, что пришла мне в голову — давно не было, пора повторить — но в эмоциях магов ярче всего горело удивление.

— Не выходите, — предупредил Эршенгаль и исчез снаружи. Через несколько минут в его эмпатическом эхе ядовитым цветком распустилось раздражение: — Теперь можно. Это вас, светлый магистр.

Связь через волшебную татуировку прозвучала так, словно он говорил внутри головы. Иллерни оставался спокоен, уже связавшись со своими по такой же, как у меня, печати; но тревога от того не угасла. Чувствовать такие эмоции от всегда невозмутимого Эршена было необычно.

Поперек дороги цепью стояли женщины и дети. Взявшись за руки, в темной мешковатой одежде и с ожесточенной решимостью на лицах. Головная машина остановилась от них едва ли в трех шагах.

Остальные демонстранты уже выбирались на дорогу, и больше всего в их воинственности было страха. Старик с оранжевым ромбом — знаком главы малых и крупных поселений — стоял рядом с Эршенгалем, главой обоза и невесть когда успевшим подойти Иллерни.

— Староста деревни Повилика Тарен, — поклонился он. Я не стал представляться, предполагая, что это уже сделали спутники, и ровно спросил:

— Что это значит?

Его эмоции сияли чистым благоговением. На меня впервые смотрели как на чудо, спустившееся с небес, и это было неприятно.

— Нам нужна ваша помощь, светлый магистр!

Аринди сильно изменилась за двенадцать лет.

— А почему мы остановились? — Матиас потянул меня за рукав, добавляя к шепоту вопросительное мерцание через эмпатию: — У них же нет оружия?

Вынырнувший из-за машины Луонгаарш подарил ему широкую улыбку, и кивнул на людей, с предвкушением прокручивая в руке боевой посох:

— Эта деревенщина совсем потеряла берега. Нам объяснить им правила приличия, магистр?

А темные изменились не очень.

Луонгаарша я выделял легко: он единственный из всей группы носил столько металлических брелоков и выглядел младше всех. Что выдавало скорее сбой в инициации, а не реальный возраст.

— Проверьте наличие скрытых заклятий еще раз, Луонгаарш. И разве правила приличия позволяют вмешиваться в чужой разговор?

Темный оглянулся на начальство в лице Иллерни, очевидно, вспомнив что-то эдакое, и уже без спеси быстро поправил:

— Лу. Эти не-ассимилированные имена уродливы.

Пожалуй, в чем-то с Луонгааршем я готов был согласиться. Больше всего происходящее напоминало шантаж. Если жителям Повилики требовалась помощь, они должны были обратиться к человеческим властям региона, и те передали бы дело мне.

Или не передали бы. Заслон из женщин и детей — это крик отчаяния тех, кто уже не надеется быть услышанными.

Или циничный расчет. Даже темные не станут давить женщин и детей — или у них совсем нет сердца? Наша островная диаспора тоже так думала.

— Ведите, Тарен. И освободите дорогу — или вам совсем не важны жизни ваших близких?

— Мы знали, что по этой дороге поедете вы, светлый магистр. Вы бы остановились, — с глубокой внутренней убежденностью ответил староста. — Вы же не темный.

Вы тоже не темные. Вы просто ненормальные.

Огороженное защитной полосой из акации, у дороги лежало поле пшеницы. Наверное, пшеницы — сухие ростки покрывала паутина и слизь. Поражение шло кругами, в центре которых, на голой земле, копошились белые личинки рядом с полусгнившими комками перьев. Мертвые птицы.

Болезни были одним из самых явных предзнаменований. Светлый источник служил иммунной системой для нашего мира; когда он слабел, силу набирала зараза.

— Шихиш, — Матиас хищно принюхался и потыкал носком ботинка трупик вороны. — Белая гниль. Они обычно пытаются залезть в инкубаторы, но у вас выбор больше.

— Заарнские твари в заарнские инкубаторы?

Заарней сам по себе — мертвый мирок, и кормиться там практически негде. Я представил, что гниль способна сделать с инкубатором, где развиваются зародыши заарнов, и вновь почувствовал тошноту.

— Коконы на глубине полуметра в центре кругов, — добавил Эршенгаль, рассматривая поле через проявляющую рамку. — Знакомо.

Я и сам ощущал медленное тление жизни под ногами. Отзываясь на чужое внимание, шихиш пробуждались.

— Почему вы не позвали темных? Нормана?

Темная магия отличалась от силы Заарнея. Темная магия была чистой эссенцией, концентрированной смертью, и порождения иного мира умирали от нее точно так же, как все остальное.

— Они же темные, — угрюмо возмутился староста. — Что хорошего ждать от темных? Они десять лет плевали на наши беды! А эта нелюдь, кровавая тварь...

Он остановился, осознав, что уже доболтался до смертной казни.

По лицу Эршенгаля было совершенно непонятно, что он думает об услышанном.

С точки зрения темных, все происходящее было полнейшим нарушением иерархии. Пойти на поводу — ужас, страх и безрадостное будущее, где все вытирают о тебя ноги. Единственный выход — срочно сгонять всех с дороги и бежать со свистом ветра. Но светлый магистр обязан поступать иначе.

Люди подошли ближе; они смотрели на меня, и смотрели с надеждой. Я был обычным человеком и терялся на фоне спутников, но в их глазах отражалось нечто иное. За прошедшее время светлая гильдия превратилась в красивую легенду; полезное искусство — вовремя умереть, как сказал бы Миль.

— Что думаете? — я отозвал Эршенгаля и Иллерни в сторону, попросив последнего поставить заглушающее поле.

— Поражение уровня второго, слабое, — отозвался боевой маг. — Зато оно растет. Чем быстрее с ним разберёмся, тем лучше.

— Вы можете сделать это сейчас? Это будет правильно?

Вопрос предназначался каждому из них.

— Можем, — кратко ответил Эршен.

Иллерни одобрительно кивнул:

— Люди ждут, что вы поможете им сейчас. Весть о благом деле, которое вы совершили сразу по прибытии, разлетится быстро. Вашему образу это пойдет на пользу, светлый магистр.

Он говорил то, что думал я сам. И помощь была правильна; так почему слова звучали так мерзко?

— Я использую светлую печать. Твари вылезут, и вы их накроете. Идет?

— Будет сделано, — Эршен развернулся к своим. Иллерни коснулся печати на виске, созывая магов из обоза.

Подготовка к зачистке была проста: темные поставили метки по краю поля, очерчивая границы для защитного купола, я попросил жителей отойти подальше. Они ждут светлой магии — они получат светлую магию. Самую чуточку поверх всего остального. Светлый магистр не может поступать неправильно, не так ли?

Обычная светлая печать, которую использовали для связи с источником, была максимальной по размеру, которую я мог создать. Матиас не сказал ни слова, но от притока энергии печать выросла, раскидываясь над полем золотым шестигранником. Шихиш зашевелились, подбираясь к поверхности и проявляя дальние, еще скрытые очаги поражения; светлая магия их разбудила как первые лучи солнца будят землю. Эршенгаль отдал приказ, и темное пламя покатилось по полю, уничтожая все на своем пути.

Чистильщики действовали методично, обрабатывая круги по несколько раз. Жители вновь потянулись вперед, неохотно отодвинувшись от опасной зоны только после окрика темных. За прошедшее с заражения время они не удосужились сами поставить хотя бы ограду у поля — но обычные люди не обязаны заниматься тем, во что вмешивается магия.

Пламя под куполом бушевало минут десять. Я создал над обуглившейся землей новую печать и подождал, не полезут ли наружу уцелевшие твари:

— Ваша земля чиста. Я пришлю сюда специалистов для проверок и оценки ушерба. У меня общее совещание в вашем главном городе, Шафране, через...

— Десять дней, — подсказал Матиас.

— Десять дней. Там мы окончательно решим этот вопрос.

Хорошо бы залить поле морской водой — но после этого здесь пять лет не будет ничего расти. Хотя оно и так не будет расти, и всем окрестным поселениям придется туго. Обычно власти региона выделяли пострадавшим средства, чтобы те продержались, пока идут тяжелые времена, и я надеялся, что не узнаю на совещании нечто новое.

В лучшие времена Аринди едва обеспечивала продовольствием саму себя. Теперь надежда оставалась только на Нэттэйджа и его торговые караваны.

Староста кивнул, не отрывая от меня взгляда:

— Мы верим вам, светлый магистр.

Я обратился к светлой искре, наполняя свои слова властностью:

— И не пытайтесь больше тормозить машины человеческими телами. В следующий раз вас будут судить по закону.

И вы ошибаетесь, думая, что темные обязательно остановятся. А заарны не остановятся вообще.

Люди не ушли, проводив нас до машин, и так и остались стоять на дороге, пока не пропали вдали.

Я поежился и признал:

— Да, это было странно.

И я не сделал ничего, что не сделали бы Норман или Шеннейр. Не предполагал раньше, что для других значат слова "светлый магистр".

— Это всегда странно, — пожал плечами Эршен.

Серо-зеленые холмы приближались, вздымаясь над горизонтом. Облака уже сидели на их вершинах; Хора, как обычно, пряталась в туман. В отличие от островов, чьи жители попадали в гильдию достаточно редко, предгорья были домом родным для доброй половины магов — тем домом, из которого хочется мчаться без оглядки.

Аринди всегда жила за счет переселенцев. Из Хоры бежали массово; предгорья пустели с каждым годом, а люди заселяли — основывали — пограничные города и постепенно сдвигали нашу границу на север. Бежали с той стороны гор, с востока, из Вальтоны, и, как показывает пример Нэттэйджа, даже с запада, из Ньен. Беженцев с островов вывозили кораблями. Может быть, именно открытость в свое время сделала Аринди самой развитой страной на южном берегу, но программа ассимиляции, общая для всего материка, для нас превратилась в культ. Все граждане Аринди — один народ, который говорит на одном языке.

И это совершенно не так.

Из Хоры пришли ла'эр. Ла'эр, которые давным давно привели к северным берегам самый большой флот, которые заполнили весь материк, захватывая лучшие земли, и насмерть передрались между собой в итоге. Их ассимиляция шла без проблем; единственное, что сохранили первые колонисты — право называть детей длинными непроизносимыми именами. А еще ла'эр считались самыми сильными боевыми магами — так же, как мирринийке считались равнее всех равных и всего лишь стояли у власти, а ашео и Тхаэ Ле Ри просто были и болтались где-то на фоне. И даже думая об этом, я нарушаю закон.

Ехать на север по хорошей дороге и миновать Тамариск было невозможно. В этот раз город выглядел более оживленно: жители украшали дома сосновыми ветвями и омелой и жгли свечи, готовясь к годовому празднику зимы.

День обнуления дат — светлый и чистый день.

Перед умилительно знакомым пропускным пунктом нас встречала целая делегация: представители гражданской власти региона и союзных городов. Зимний праздник считался главным из цикла — именно в этот день путешественники с разбившегося корабля Аннер-Шентагар сумели ступить на землю. Начало колонизации южного берега, момент рождения Аринди, знаменательная дата и все дела.

Нам вручали ритуальные дары: веточки ели, колючие шары из можжевельника, венки из омелы и сладкие манные колобки. Темные принимали подарки со снисходительным одобрением, показывая, что им оно не особо нужно, но внимание приятно. Еловые лапы бросали за процессией; целая делегация поднесла мне горящую свечу; я продержал ее оговоренное регламентом время и под всеобщее облегчение передал спутникам.

Матиас в очередной раз завис, не дописав в блокноте фразу, и я пояснил, не дожидаясь, пока иномирец окончательно уйдет в ступор от творящейся фантасмагории:

— Чем дольше горит свеча, тем дольше проживет человек.

А свеча, погасшая в руках — хуже предзнаменования нет.

— Чему они радуются? — заарн подозрительно осмотрел зал, и испытующе повернулся ко мне: — А почему не радуешься ты?

Проклятый эмпат.

— Сегодня темные провели последнюю казнь. Я не праздную.

Я растянул губы в улыбке, встречая нового человека, желающего поздороваться. Матиас вновь склонился над блокнотом.

Любопытство сменилось пораженным узнаванием, узнавание переросло в страх; подошедший показывал необычные эмоциональные реакции. Я присмотрелся, узнав чиновника, с которым столкнулся в первое посещение Тамариска, и со внезапным озарением произнес:

— Регистрация.

Временная регистрация, которую мне дали на месяц, и которую я благополучно просрочил.

Страх начал переходить в панику; взгляд чиновника метнулся по собравшимся, словно моля о помощи, и человек дрогнувшим тоном сказал:

— Я послал запрос...

Его помощник рванулся к стационарному аппарату связи, кажется, собравшись звонить хоть кому-то, кто мог ответить.

— Я не думал, что вы...

Что светлый, которого силком притащили в страну, останется жив к этому моменту?

— Ничего страшного.

Администрация Полыни была расформирована еще до Осеннего праздника, а темная гильдия вряд ли хоть на секунду поверила, что ей придется реабилитировать светлых. Запрос обязан был потеряться, даже не дойдя до тех, кто принимает решения. Мне проще сразу обратиться к Нэттэйджу и вдогонку к непройденному второму посвящению порадовать его своим незаконным статусом.

От лица звонящего разом отхлынули все краски; он быстро произнес что-то одними губами, и побледнели все остальные. Я уловил, как чужие взгляды скрещиваются на черном портрете во всю стену и забрал наушники:

— Норман, хватит пугать людей.

— Регистрация будет у вас к завтрашнему утру. Бланков нет, но мы найдем, — без проволочек пообещал правитель Аринди: — Почему вы мне сразу не сказали?

Я забыл. Я родился в Аринди, и мне странно чувствовать себя здесь изгнанником. Кто вообще имел на то право?

— Наконец-то вы удостоили нас своим появлением, светлый магистр! — Шеннейр распахнул двери, уверенно входя внутрь, и я впервые увидел, как эмпатическое поле одного человека мгновенно затмевает все остальные. Шеннейр сиял, остальные — едва тлели.

Темного магистра здесь знали. Возможно, уже знали его действия; но в Аринди маги были частью привычного мира, и все, что оставалось людям — держать лицо и надеяться, что в этот раз ураган пройдет стороной. Шеннейр еще держался, пока мы не выехали, но терпение его уже закончилось.

— Я торопился, как только мог, — я с достоинством обернулся к вошедшему, не став испытывать судьбу, и прежде, чем он узнал бы ситуацию и начал глумиться, сообщил: — И я просрочил временную регистрацию.

Увлекся заговорами. Простите.

— А вы у нас, оказывается, незаконный мигрант? — с восхищением отозвался темный магистр.

— Я незаконно репрессированное лицо. И я могу потребовать компенсацию с темной гильдии.

— Требуйте. Как только выведете бюджет гильдии в плюс, так сразу, — разрешил он. — Да, поздравляю вас с победой над шихиш.

— И сколько здесь зараженных полей? — сквозь наигранную серьезность я уловил иронию, и сам ответил: — Значит, полно. И вы их не трогаете?

— Люди ложатся под колеса и кричат, чтобы светлый магистр явился и осветил им мрак, — торжественно отозвался Шеннейр, и без перехода презрительно процедил: — Люди от страха теряют последние мозги.

Я кратко маякнул Матиасу через эмпатию, призывая не подходить ближе. Шеннейр находился в приподнятом настроении — но это могло быть предвестие бури.

Темный маг остановился на пороге, вдыхая запах горящей хвои, и с долей ностальгии поведал:

— Знаете, как проводится настоящий темномагический ритуал белой гнили? В тело человека подселяют личинки и зарывают в землю. Через сезон земля заражена на километры вокруг.

— А для правильного темномагического ритуала, как я понимаю, человека нужно зарыть заживо.

— Вы начинаете улавливать суть темных ритуалов, — он указал на стоящую перед входом машину, и я без возражений забрался внутрь, заметив:

— При том, что человека без потерь эффективности заменит гнилая тыква.

— Или не улавливаете. Какой же ты темный, если используешь тыкву вместо человека? — маг последовал за мной и сел напротив: — Вы были нужны мне здесь, Рейни.

Этот разговор должен был произойти. Я хотел бы ответить, что "мне скучно" — это не причина; причина у Шеннейра могла быть иная, и я думал об этом тем больше, чем больше проходило времени.

— Если случилось нечто важное, Шеннейр, вы всегда могли сказать по прямой связи.

Ошибка.

Плохой ответ. По сравнению с темным магистром Шеннейром я был всего лишь бесправным учеником. Низшая ступень в иерархии не имеет права на подобную дерзость. Мне помогли вскарабкаться наверх, но так же легко сбросят вниз, и не следовало об этом забывать.

Темный магистр откинулся на подушках, окидывая меня холодным взглядом:

— Я не привык, что мои приказы не выполняются.

Да. Не привыкли — пусть я не позволю себе сказать это вслух. Но светлый маг может быть зол и неосторожен; я не стал дожидаться угрожающего "а вы обнаглели, Рейни" и того, что будет после, и тихо напомнил:

— Вы искалечили моего подчиненного, Шеннейр. Он должен был меня прикрывать, а вы едва не лишили меня защиты. Это нарушило бы планы, наши общие планы. Это была моя вина, и я должен был отвечать, а не Матиас.

Шеннейр перевел взгляд на стоящего у соседней машины заарна, и с ленцой посоветовал:

— Понизь тон, светлый. Или я его вообще убью.

Я предпочел умолкнуть вовсе.

Свеча погасла, когда мы уходили.

Вместо ставки Шеннейра мы поехали к складам, где темные начали разгрузку. Просевшие и полуразвалившиеся сараи украшали магические печати и омела, настроение царило расслабленно-праздничное, и прибывшие быстро смешались с местными, побратавшись и решив хотя бы на несколько дней забыть разногласия.

— Подождите-ка, — Шеннейр остановил меня и убрал волосы с виска, открывая печать. Я потерял контроль лишь на миг, прикрывая татуировку ладонью, и темный магистр насмешливо присвистнул: — Да расслабьтесь вы, Рейни. Если я вас ударю, вы же помрете ненароком. И что мне тогда делать?

Наверное, ему казалось, что это забавно.

Я вел себя как обычно; Шеннейр тоже делал вид, что ничего не произошло — но темный магистр умел скрывать настоящие эмоции ничуть не хуже. Я следил за ним со стороны, в который раз поражаясь, насколько он похож на Ишенгу. Одинаковые жесты, одинаковый голос, одинаковая интонация. Но я мог ошибаться — прошло слишком много времени, размывая воспоминания, и светлый магистр никогда не общался со мной больше, чем необходимо. Уверен, он не был таким же вспыльчивым, деспотичным и жестоким, как Шеннейр.

А если был — какая теперь разница?

Машину вновь вел Эршенгаль — должно быть, имелась причина, почему Шеннейр постоянно держал его рядом. Шеннейр перегнулся через переднее кресло, пристально меня разглядывая, и вынес неожиданный вердикт:

— Светлый магистр, а что вы все время молчите?

Я не нашелся с ответом; маг недовольно сощурился и резко бросил Эршену:

— Останови.

И вышел из машины.

В дождь и промозглый ветер. Я с тоской оглянулся на Эршена с Матиасом, которые оставались в тепле и просто оставались, и обреченно двинулся следом.

— Так, Рейни, — Шеннейр остановился на краю дороги, и резко спросил: — Что у вас за убитый вид? Что еще стряслось?

Скрыть удивление оказалось на пределе моих возможностей. Заботой об окружающих Шеннейр ранее не запятнался, и мой вид, убитый или нет, он бы заметил в последнюю очередь. Выстраивая линию поведения, я предполагал, что темный не настроен слушать чужую болтовню, тем более от светлого мага. Не касаясь дел — обычный светлый вообще немногое может сказать темному магистру.

Оставьте меня в покое. Я и так делаю то, что вам нужно. Что вы еще хотите услышать?

— Я сожалею, темный магистр. Я ошибался. Не трогайте Матиаса.

— И вы до сих пор из-за этого... — Шеннейр оборвал сам себя и отвернулся, раздраженно простонав: — Связался же со светлыми!

Я пожал плечами и вернулся в машину, сразу прислонившись виском к стеклу. Пусть пришлось померзнуть, но вместо угроз я послушал разные удивительные вещи. Все на пользу.

— Заедем на шестнадцатую, — Шеннейр забрался в машину и от души шарахнул дверью.

Я предпочел молчать дальше.

Объект шестнадцать прятался в редком сосновом перелеске. По просеке к нему тянулись вышки с нитями паутины и скрывались за бетонным забором.

— Именно сейчас меня не ждут. Будет им внеплановая инспекция, — с предвкушением сказал Шеннейр, наблюдая, как открываются ворота.

Темный магистр любил делать жизнь подчиненных веселой и разнообразной.

Зима в предгорьях чувствовалась гораздо сильнее, чем в долинах. Подоспевший комитет по встрече сделал большие глаза и честно предупредил, что к испытанию все готово, но совсем не совсем. Шеннейр милостиво сообщил, что казнить не будет, а всего лишь заехал в гости, и все порадовались его доброте.

Забор окружал заросшее поле и заброшенные ангары. Где-то на крышах виднелся мох, где-то — молодые березки; целыми выглядели лишь несколько зданий, и Шеннейр направился прямиком к ближайшему. Очередной полигон? Хранилища или лаборатории? Новое испытание лично от магистра? Вряд ли от темных стоит ждать хорошего.

— Но это же светлый! — возмутился один из встречающих, маг в рунной броне. — Вы собираетесь показать это светлому? А вдруг он...

Шеннейр распахнул двери одного из ангаров, приглашая меня внутрь. Вначале я видел лишь темноту; потом в темноте зашелестели маленькие лапки, и ко мне со всех сторон бросились пушистые...

Матиас отпрыгнул с места прямо к стене. Я поднял с пола одного из маленьких паучков, с любопытством заглянув в глаза — красные дуги обозначали маркировку нового поколения — и ощутил, как на лицо сама собой выползает улыбка.

— ... испугается, — уныло продолжил техник.

Темных магов мне уже показали, не беспокойтесь.

— Это паучья ферма, — Шеннейр подозвал одного из крупных пауков, придирчиво разглядывая рунные клейма. Остальные дисциплинированно держались в отдалении, не приближаясь к темному магистру; хорошо обученные существа умели вести себя правильно. — Когда выпал снег, они практически замерзли. Мы ставили печи, утепляли стены...

— Селили этих монстров у себя в главном здании... — кажется, техник и сам не решил, хочет он ужаснуться или пожаловаться.

Я вернул паучка к собратьям, наклонившись к большому серебристому смертокосцу, и удивленно сказал:

— Вы их спасли.

— Это же пауки, Кэрэа! — поразился Шеннейр. — Что может быть лучше пауков?

К сигналу связи, прошедшему через татуировку, оказалось сложно привыкнуть. Зато она позволяла разговаривать мысленно; я коснулся виска, активируя печать, и связь взорвалась возмущением:

— Вижу, слухи не врут, и встречу с Шеннейром вы пережили, — скороговоркой выдал образ Миля, появляясь посреди ангара, и внезапно позеленел: — Вы там что, обнимаетесь с пауками? Два дня, Рейни, а вы уже пошли вразнос! У вас официальная миссия, между прочим. Уберите их от меня!

— Я проверяю обороноспособность, — я взял лезущего на руки смертокосца и поправил когда-то поломанную паучью лапку, с нежностью убеждаясь, что она полностью зажила. Остальные пауки сгрудились ближе, и, кажется, заклинатель принял их интерес на свой счет. — Навещаю защитников наших границ.

— А говорят, мерзость к мерзости не липнет, — припечатал маг и оборвал связь.

— Смешной человек, — сказал я смертокосцу.

Как будто Миль способен что-то сделать, если встреча закончится плохо.

Самый новый ангар стоял на отшибе, окруженный вместо разрухи и зарослей колючей проволокой и предупреждающими знаками. Бронированные двери открылись, с щелчком вспыхнули мощные прожекторы, освещая заполненное паутиной помещение. В глубине, в паутинном коконе шевельнулось нечто большое и уставилось на нас сотней сверкающих глаз.

Искаженное. Старое порождение ночи и темных земляных нор. Чудовищная паучиха пристально оценивала вторгшихся в ее приют человечков, и я с трепетом коснулся разделяющего нас стекла:

— Это... это прекрасно, Шеннейр.

— Пробный экземпляр, Тсо Кэрэа, — темный самодовольно ухмылялся, забавляясь моей реакцией. — Мы планируем запустить этих милашек в шахты. Тоннели тянутся под горами и уже выходят в Аринди. Сейчас по ним шарахаются контрабандисты и прочая шушера, и гостей с той стороны нам не надо.

Чудовищная паучиха с обожанием смотрела из темноты.

Теперь в мрачных заброшенных туннелях под Аринди будут жить гигантские монстры-людоеды. Но пауки не виноваты, что они такие милые, что у них столько замечательных глаз и лапок.

Голову сжал невидимый обруч, и незримый шепот стал невероятно громким, почти распадаясь на голоса. Тень выросла за спиной у Шеннейра, упираясь в потолок, колоссальная тень обвинительно нависла над нами, и медленно подняла руку, указывая на темного магистра.

Я не ответил, молча смотря на нее, и опустил смертокосца на землю.

Я помню, кто мой враг, я помню свою цель, и то, что любое промедление — моя вина. Я помню все это. Вы никогда не дадите мне забыть.

Глава 6. Все в порядке

Огромная черная стена поднималась ввысь, упираясь в небо черными шипами. Уходила вдоль нашей границы, докуда хватало взгляда. И влево. И вправо. И подавляла.

Маги-архитекторы стояли в стороне и улыбались гордо и скромно. Заклинатели из внутренней службы пялились на них не отрываясь. Черная стена фонила темной магией на километры вокруг и распугивала все живое на те же километры.

Шеннейр восстановил границу в рекордные два месяца, и минута гробовой тишины по этому поводу все длилась.

— Вообще-то, — осторожно уточнил я. — Мы планировали доказать окружающим, что Аринди открытая, дружелюбная, светлая страна.

И не надо про пауков-людоедов. Они в шахтах, их сверху не видно, и никто не докажет, что Аринди не светлая, не хорошая и виновата в их появлении.

— И это была наглядная проекция внутренней структуры нашей границы! — жизнерадостно объявил Шеннейр. Неприступная стена рассыпалась на блоки печатей и растаяла, открывая лес и заградительную полосу из траншей, ловушек и колючей проволоки.

Заклинатели одарили магистра неласковыми взглядами, но смолчали. Иллюзию они раскрыли раньше меня и теперь гадали, кто из посторонних мог ее увидеть, что именно подумают соседи и какие удивительные вещи от соседей узнает материк.

Хотя в одном с Шеннейром я был согласен. Вряд ли репутация Аринди может стать хуже — что бы мы ни вытворили, все воспримут это как должное.

Карточку с постоянной регистрацией мне привезли заарны, как и обещал Норман, в первый же день с утра. Вместе с открыткой и коробкой, украшенной огромным бантом. Я еще раз перечитал каллиграфическую подпись "Поздравляем нового гражданина Аринди" и все-таки связался с Милем.

— Гвендолин! — рявкнул тот, не дослушав. — Но Норман-то, Норман хотя бы мог не пропустить!

Бант или открытку?

— Но что вы...

— Мы это случайно не убрали, — невнятно пробормотал он и отключился. Я даже не успел посоветовать Милю не дергаться и праздновать избавление от обоих магистров дальше.

Свои зимние праздники я провел, зачищая зараженные земли — наверное, если бы не задержка на Побережье, не пришлось бы делать это сутками, пока не начнешь валиться с ног. Шеннейр восстановил границу, надежно обосновался на севере и отладил практически все — кроме шихиш.

Шихиш он оставил для меня.

Темный магистр мог бы остановить заражение — когда его волновал чужой протест? Но он вновь расчищал мне дорогу. Позволял заявить о себе. У меня еще не было союзника, работать с которым было бы настолько легко и настолько тяжело одновременно. Зато охота на белую гниль принесла видимые плоды. Я исписал комментариями весь подаренный Иллерни отчет и довел проявляющее светлое заклинание до автоматизма.

Золотистая печать в полумраке салона горела весь путь по полям и проселочным дорогам, и я почти с нетерпением ожидал, когда же она погаснет. Матиас смотрел на рисунок, не шевелясь и не моргая, и золотые блики отражались в его глазах как луна в глазах у кошки.

Пустой контур, по которому Источник распознает обращение от мага. Символ "слово" — детерминатив заклинания. Цвет печатей не имеет значения, но по старым договоренностям светлые используют оттенки, которые в монохромном зрении близки к белому — чтобы темные с нарушенным цветовым восприятием не путались. Моя единственная отработанная печать больше не разрушалась сразу после создания. Сотни повторений, два месяца тренировок. Меня ждет великое будущее, без сомнений.

Машина проехала блокпост, и я погасил печать, ступая на раскрошенный бетон.

Штандарт Шеннейра стоял посреди лагеря — изломанная черная полоса на красном фоне. Единственное яркое пятно посреди темных зданий, грязно-серых плит и жухлой травы. Под главную ставку магистра темные расконсервировали старую военную базу, Мэйшем-один. Тренировочный лагерь для неофитов, Мэйшем-два, располагался чуть в стороне. Исключительно для того, чтобы обычные люди, не слишком пугались нравов и обычаев гильдии, в которую попали.

Если я думал, что темный магистр собирает армию — я думал верно. Пока другие колебались, он без трагедий и воплей о нарушении устоев начал инициации новых магов.

Речь не шла о приеме в темные — далеко не каждый стремился связываться с организацией, второй десяток лет не способной вылезти из массовых убийств и бесконечной перетасовки сотрудников. Инициация проходила для тех, кто желал защищать страну от Заарнея. И Шеннейр поступал правильно. Ученики никогда не сравнятся с полноценными магами, но у вооруженного человека, обладающего хотя бы слабым даром, гораздо больше шансов. Нет, не на то, чтобы выжить — на то, чтобы нанести врагу урон.

То, что он вводит в мир потенциальных светлых, темного магистра волновало мало. Как человека, уничтожившего светлую гильдию и способного это повторить — не волновало совсем.

"Война сама по себе испытание, Тсо Кэрэа Рейни. А самых талантливых мы позже заберем в темные".

А эмпатию убьет война. Или просто убьет.

Перед главным зданием толпилась группа магов, и я приостановился, ожидая, пока они насмотрятся и освободят дорогу. В приграничье вновь началось то, от чего я почти отвык на Побережье. Взгляды — наглые, любопытные, презрительные или злые. Перешептывания за спиной, эмоции... Мне было бы неприятно, но вряд ли стоило чувствовать неприятие к тому, что естественно.

Темные неохотно расступились. Я прошел мимо, отслеживая угрозу, но все равно не успел отреагировать, когда один из магов с веселым азартом схватил за плечо:

— Эй, светлень...

Как же вы предсказуемы.

Боль ударила по нервам, и человека отшвырнуло в сторону, протащив по земле. Матиас навалился на него сверху, выкручивая руку, и с хрустом вырвал ее из сустава.

Я схватился за плечо, от шока не понимая, кто именно зажимает открытую рану, пытаясь остановить хлещущую кровь. Матиас вновь очутился рядом, поднимая вокруг нас шестигранные золотые щиты. Темные качнулись вперед; если они бросятся разом, нас сомнут...

— Стоять на месте! — большая печать разделила нас барьером, и на порог протолкалась волшебница в командирской форме. Все разом смолкло; в наступившей тишине был слышен только тихий скулеж раненого и ругань магов, которые закрывали рану целительной печатью.

Матиас протянул руку и разжал пальцы, позволяя оторванной конечности шлепнуться на ступеньки, и с наглым спокойствием сообщил:

— Этот человек был невежлив и немного поломался. Если вы поторопитесь, то еще успеете его починить.

Волшебница пробежала глазами по столпившимся людям, анализируя ситуацию, и дернула подбородком:

— Унести.

Товарищи подхватили раненого и потащили к медпункту. Вряд ли этот маг планировал причинить мне вред, но прицепиться к светлому, это же... весело? Пожалуй, он в самом деле был невежлив.

— Но командир... — попытался возмутиться кто-то, и волшебница резко вскинула голову, упираясь в него взглядом.

Смуглая кожа, черные вьющиеся волосы. Высокая. Красива, как и все южане-ашео. Сильный маг. Если покопаться в памяти, то получилось бы ее узнать — она должна была проходить по светлым расстрельным спискам.

— Вы только что проиграли светлому, — с леденящей определенностью произнесла южанка и сделала паузу, позволяя полностью осознать сказанное. — Вы только что проиграли красноглазой твари. И вы собрались воевать?! — рявкнула она так, что маги подпрыгнули, и отрывисто приказала: — Вы, светлые, за мной.

— Никто не смеет так обращаться со светлым магистром, — Матиас ищуще заглянул мне в лицо. В его эмпатическом поле горела жажда одобрения; и, наверное, радость от исполненного желания.

Я достал платок и протянул заарну:

— Я не отдавал такой приказ. Вытри кровь.

Надеюсь, я сумею его выгородить, если дело обернется плохо.

У кабинета Шеннейра стояли люди. Наша провожатая прошла мимо них, решительно толкнув дверь, вытянулась по струнке и обвинительно отрапортовала:

— Светлые шныряют по нашей базе и отрывают нашим магам руки!

— Кэрэа, ну кто же так знакомится? — рассеянно укорил темный магистр, не отвлекаясь от переговорной печати. Бумаги заваливали его стол так, что не оставалось свободного места; поверх них россыпью лежали информационные таблички, и выглядел Шеннейр непривычно замотанным. — А, может хоть так до них дойдет. Не трогать — значит, не трогать.

— Но это же светлые!..

— Амариллис, это Тсо Кэрэа Рейни. Славно, что вы уже встретились.

Я немного расслабился, поняв, что наказывать Матиаса не будут. Имущество гильдии он не испортил, руку неосторожному магу приживят обратно, и система иерархических правил не нарушена. Кроме одного — светлые на темных нападать не смеют.

И стоит ли мне ждать, что хоть когда-нибудь дойдет до Шеннейра? Так фамильярно, как со мной, он не обращался ни с кем. С подчиненными темный магистр держал такую дистанцию, какую не заметишь даже у высших. Да, светлые общаются иначе — уж точно не ведут себя как мороженые рыбы и не боятся касаний так, словно через них можно подхватить чуму — но Шеннейр не светлый.

Амариллис коротко вздохнула и наклонилась ко мне; на полпути спохватилась и спрятала руки за спину.

— Он же все равно не выживет. И вы расстроитесь. Лучше бы взяли в ученики заарна, тут хотя бы есть потенциал, — с сожалением вынесла она вердикт, и отвернулась, пробормотав. — Магистр, прошу вас, заприте их в теплом безопасном месте. Эти хрупкие вещи, которые ходят на свободе, заставляют меня нервничать...

— Ваши соратники, Шеннейр, мне глубоко симпатичны, но мне не кажется, что это взаимно, — грустно признался я.

— Да нет, — легко отозвался он. — С чего вы так решили?

В повисшей паузе любопытство магов, столпившихся за дверью, ощущалось еще сильнее. Я подошел к столу и положил сверху карту с разноцветными отметками:

— Зараженные поля зачищены.

— Отлично. Можете идти, — Шеннейр не глядя смахнул карту в ящик стола. Я не двинулся с места, и он уточнил: — Вы что-то хотели?

— Если ваши обращенные еще не проходили положенных темным испытаний, то их эмпатия не нарушена, — я был внутренне готов к приказу не лезть и не портить будущих жертвенных фишек светлой магией, но все равно продолжил: — Я могу объяснить им, как определять магию заарнов, темных, чуять ловушки...

Еще никто не умер. И в моих силах этому помешать. Иначе зачем я здесь?

— Кэрэа. Где вы были раньше?! — Шеннейр выронил браслет и стиснул пальцами переносицу, подавляя эмоции. — Завтра же начнете. Да, и подождите меня снаружи.

Кровь уже впиталась в землю и стала незаметной. Солнце плыло в дымке, ветер пах гарью и железом — хотя после выжженных полей этот запах преследовал меня всюду. По широкой площади сновали люди, ездили машины; лагерь жил. Если Нэтар напоминал мне мягкий невод, то Мэйшем — стальную клетку. Хотя их предназначение и суть от того не менялись.

Я сел на ступеньки и указал Матиасу на место рядом. Обвинить его — в чем? В том, что мне трудно принять, что человеку можно вот так походя причинить боль? Но если все считают это нормальным, то, наверное, именно я ошибаюсь.

— Я знаю, что я сделал неправильно, — заарн тяжело сглотнул, с трудом выдавливая слова. Моя резкость ударила по нему сильнее, чем я ожидал. — Ты сказал, что надо вырвать обе руки. Я вырвал только одну.

Появление Шеннейра избавило меня от ответа.

Эту часть базы я еще не видел — не позволял уровень допуска. И не отличил бы от открытой зоны: те же бетонные здания и ангары, и только стена с вмурованными в нее черепами оживляла вид.

— А чей это алтарь? И на какой именно обряд? — я с проснувшимся этнографическим любопытством склонился к костям. После долгого пребывания в темной гильдии, могу точно сказать — она гораздо скучнее, чем в фантазиях светлых. Кости хоть как-то фантазии оправдывали.

— Как и в любые смутные времена, кто-то решил, что грабить мирное население — самая лучшая идея. Особенно зимой, когда заарны в спячке, — Шеннейр неохотно подошел ближе и подцепил привязанную к черепу бирку с именем. — Мы делаем мир чище, и у нас производственное соревнование.

Я почти видел, как наблюдатели из внутренней службы ставят мысленную галочку напротив "казнит людей без суда и следствия". Хотя если Шеннейр отвечает за армию, то бандитами и военными судами он тоже занимается сам.

— А почему черепа, а не головы?

— Гниют и разносят заразу, — просто объяснил магистр. — Кэрэа, вы не стесняйтесь, говорите, если вам алтарь чей-то нужен. Духовные потребности — дело тонкое.

На складе располагалась оружейная. Матиас прилип к первой же витрине, но Шеннейр прошел дальше, к закрытым контейнерам, на ходу поясняя:

— Если мы планируем отправлять в бой учеников, то должны дать им что-то простое, мощное и не зависящее от личной искры, — он открыл один из контейнеров личной печатью и передал мне вытянутую железную штуку с деревянным прикладом. — Иначе против заарнов они просто мясо.

Я бережно принял оружие, стараясь ничего не нажимать. Подобные вещи я видел у армии Ньен — в Аринди стрелковое оружие популярности не получило, уступив магии. Мысль быстрее пули. А вооружать гражданских гильдии никогда не стремились.

— Все с людьми нормально, — упрямо возразил Матиас. — Вы очень питательные и служите для того, для чего предназначены.

Я с познавательным интересом посмотрел на иномирца и сгрузил ему тяжелый сверток. Шеннейр отвлекся от второго контейнера:

— Тот был для вас, а это я хотел отдать заарну, но раз так... — и перекинул мне нечто в два раза больше, напоминающее железную трубу со съемными кольцами и надстройками. Я едва не потерял равновесие, в последний миг удержавшись на ногах, с трудом закинул ее на плечо.

Дальние ворота вели на небольшой полигон. Шеннейр подхватил оружие, помогая удержать его на весу, и любовно провел по выбитым на корпусе знакам:

— Это Зет-2, "Заря". Человек-оператор выбирает цель, а "Заря" создает вокруг нее разрушающую печать. Тяжесть в основном за счет оболочки — чтобы артефакт не повредил хозяина. Прицел вот здесь.

Какая прелесть.

"Заря" была интересным проектом, а мишень напоминала фигуру человека. Вероятно, Шеннейр ставил эксперимент: если оружие сработало у светлого, то сработает у кого угодно.

— Благодарю за демонстрацию. Хотя я все равно не думаю, что смогу убивать, — на всякий случай предупредил я.

В том, чтобы заставить меня переступить черту, не находилось практической пользы. Но оборвать чужую жизнь в культуре темных — ритуальный жест, и Шеннейр, как типичный темный, считал это необходимым для гармоничного развития личности.

— Вы хоть попробуйте! — отмахнулся он. — Откуда вам знать?

— Я не хочу пробовать.

— Всем поначалу тяжело. Вдруг втянетесь, и вам понравится? Нажмите вот сюда.

Взрыв разодрал мишень в клочья. Гулкий грохот заметался между барьеров вместе с ослепительной вспышкой, и железную трубу я все же уронил. Мог бы уронить Шеннейру на ноги, но темная звезда магистерской удачи этого бы не допустила.

Зет-2 лежал на бетоне, но что-то острое, неясное, по-прежнему отражалось в эмпатическом эхе. Из-под неплотно прижатых рунных колец выкатилось несколько красных капель, и я растер их между пальцев:

— Что там внутри?

— Как и во всех накопителях. Соединительная ткань, костный мозг... — Шеннейр внезапно остановился, подозрительно приглядываясь ко мне, и отрицательно потряс головой: — Нет, вы не чувствуете его эмоции.

Я опустился на колени и сочувственно прижал ладонь к теплому железу. Пусть эту вещь создали злой и страшной, но это вовсе не значит, что мы не можем поговорить.

— Светлый магистр, что вы делае... Кэрэа, хватит. Я сказал, хватит. Вы еще скажите, что вы эмоции боевого посоха ощущаете!

Вообще-то...

Шеннейр молча отобрал у меня оружие.

* * *

То, что мы пересекли границу Аринди, я заметил сразу. Холмы стали выше, облака ниже, признаки жилья растаяли в тумане, а дорога превратилась в невнятную колею. Но спутники считали, что если ехать быстро, то она не обвалится. Настоящие темные маги не могут закончить жизнь, сверзившись в пропасть, и потому этого, разумеется, не случится.

Пропасть со свистом проносилась рядом. Это могло бы меня беспокоить, но не беспокоило.

Машину вел незнакомый маг, и Шеннейр не торопился начинать разговор. Он мог бы поставить заглушающую печать, если бы хотел; но все-таки у темного магистра были иные занятия. Я на всякий случай делал вид, что сплю. Путешествовать с Шеннейром в одной машине было морально тяжело; в прошлый раз он уговорил меня сесть за руль, и мы въехали в реку.

Ни цель, ни причины вылазки в приграничье Шеннейр так и не раскрыл, подняв меня на рассвете и огорошив известием:

— Мы несколько дней будем далеко от цивилизации. Вашему заарну требуется что-то особенное? Маска, защита от солнца, зелья?

Изумление от внезапной внимательности перебило даже вопрос, где он зимой в Хоре видел солнце. Устойчивость к дневному свету у Матиаса была выше, чем у обычного жителя иномирья, защитную маску подарил Норман, и я уже узнал, где находится склад и как получить там хороший плащ-дождевик. О Хоре можно сказать много вещей, но плащ-дождевик — дело решающее. С едой дело было сложнее — человеческую пищу Матиас за еду не считал. Но пробники заарнских зелий тоже прислал Норман, и я с улыбкой припомнил, как Миль заперся с ними на несколько дней в лаборатории, создавая копии, и долго ругался с заарном о вкусовых качествах.

— Вам? — добавил темный после короткого перечисления.

Мне? Мне что-то требуется? Шеннейр помахал ладонью у меня перед лицом, но, если честно, это не слишком помогло.

Сейчас заарн лежал на сиденье и подбрасывал металлический шарик — обычный, не запретное заклятие. Шеннейр протирал тряпочкой боевую цепь, я краем глаза следил за тем, что мелькает за окном — в основном мелькала белая пустота.

Статус Хоры до сих пор оставался туманным. Когда-то она была богатой и процветающей, и за ее рудники и знаменитые мощные источники боролись три страны — Аринди, Ньен и Загорье. За время войны Хора стала чуть менее богатой и уже не особо процветающей, но Аринди победила. А потом оказалось, что магические бои нарушили баланс и заарнские навигаторы сумели вывести врата прямо к этим знаменитым источникам.

Вторжение прокатилось по всему южному берегу, принося опустошение. Когда наша страна очнулась и обнаружила, что отхватила себе огромный бесполезный кусок земли, который требуется защищать и восстанавливать, то быстро выдала предгорьям независимость. Под правлением Аринди Хора пробыла от силы месяца четыре, но в памяти это осталось. Люди так ее и принимают — как наши дальние дикие рубежи

Машина подпрыгнула на ухабе, и Матиас упустил шарик. Шеннейр поймал игрушку в воздухе и кинул обратно.

Основным перевалочным пунктом на севере служило поселение под названием Ель. Ель была большой деревней — в основном это значило, что состояла она из тех же сараев, но сараев было много. Деревянные угрюмые дома вросли в склоны, прячась за ветхие заборы; за время, пока я здесь не был, они мало изменились. Только ограда, когда-то защищавшая поселение, стала еще реже — жители растаскивали ее на доски.

Главным и единственным признаком присутствия магов были широкие улицы, по которым проедет машина. Светлые в свое время еще пытались отстроить Ель и привести ее в порядок, но махнули рукой, поняв, что местным это не надо. Темным окружающая разруха тоже была не по нутру, но стремление к благоустройству — все снести и отстроить заново — накатывало на них редко. В остальное время наши недруги стойко переносили невзгоды.

Центр общественной жизни, как обычно, располагался на главной площади. Здесь уже стояло несколько машин и грузовик пограничной службы, и среди темных разгуливал Михаэль Наро в щегольской шапочке с пером. Пауки гроздьями висели на грузовике, не торопясь пачкать в грязи лапки.

— Пауков мы возьмем с собой на вылазку. Будут охранять лагерь, — пояснил Шеннейр, спрыгивая на землю и на ходу здороваясь со своими.

— Я знаю. Мы тоже брали... в наши экспедиции.

На севере всегда неспокойно — но делить опасный путь с другими светлыми не страшно. Мы прошли все предгорья, и никто не пережил первый месяц войны и резню под Тамариском. Им повезло. Они умерли быстро.

Один из пауков взобрался по стене, зависнув над нашими головами. Шеннейр не оборачиваясь сбил его заклинанием, и вместо того, чтобы прыгнуть на меня сверху, смертокосец подбежал по земле, ткнувшись в колени.

— Ничто так не обесценивает старания, когда ты создаешь разумное оружие, а светлые начинают с ним дружить, — заметил темный магистр.

Теперь у него с этой темой что-то личное.

— Зет-2 мне тоже очень понравился. Спасибо, что вы нас познакомили, — я усилием воли заставил себя не развивать тему. О новых вооружениях гильдии хотелось бы знать, а такими темпами мне Шеннейр больше ничего не покажет.

Насколько я помнил, на ельской главной площади находилась гостиница, где маги ночевали, если хватало храбрости. Перед ней, прямо в грязи, на коленях стояло несколько человек — охраняли их Эршенгаль, суровый и странно чужой, и двое таких же спокойных молчаливых магов.

— Удачная охота? — Шеннейр обменялся с Эршеном рукопожатием и остановился напротив пленников. Прибывшие темные сгрудились за ним, и тишина на площади была тяжелой и тягостной.

Даже со своего места я видел, что одеты пленники гораздо лучше, чем местные жители. А один из незнакомцев носил потрепанную и латаную зимнюю форму темных с черной звездой.

На лице захваченного мага горела угрюмая злоба, страх и вряд ли раскаяние. Если ты — одаренный среди обычных людей, и тебя отправили на окраины, оставив безо всякого контроля, то вполне закономерно желание взять жизнь в свои руки. Зато стало ясно, где пропадал Эршенгаль — как это назвали, производственное соревнование?

— Удивительно, как быстро безнаказанность превращает людей в скотов, — негромко произнес темный магистр. — Но еще больше меня удивляет то, что скот продолжает носить знаки гильдии.

Амариллис что-то прошипела сквозь зубы; на лицах магов читалось презрение. Эршенгаль сорвал с формы пленника звезду, и Шеннейр раздавил ее в пальцах.

— Я думал, вы сделаете это... более торжественно, — вырвалось у меня, и Шеннейр не оборачиваясь бросил:

— Ради грязи не устраивают ритуалы, светлый магистр. Грязь вычищают.

Я отошел в сторону, решив, что дальнейшее не для посторонних глаз.

— Это правда вы? — недоверчиво спросил кто-то. Михаэль Наро, глава пограничников, подошел ближе, вглядываясь мне в лицо. — Значит, слухи не врали. Я сопровождал в Аринди настоящего магистра... Я имею в виду — магистра гильдии. Темной.

Кажется, он не мог решить, гордиться или расстраиваться.

— Вам уже пытались за это отомстить?

— Пускай, — отмахнулся он, и озадаченно пробормотал: — То есть я теперь вам подчиняюсь?

Понятия не имею. Темные по привычке еще продолжали считать себя одной гильдией, но, по сути, гильдия развалилась на две части. Наша большая удача, что они пока работают вместе, а не соперничают — хотя каждая часть наверняка считает истинной гильдией себя, а всех остальных — отступниками. Я бы предсказал, что темные разделятся на собственно магов и армию, а Шеннейр станет главнокомандующим. Но пока никто не решался сделать шаг и признать это вслух.

— Сейчас, по крайней мере, границами занимается Шеннейр.

Михаэль не выглядел особенно счастливым.

На другом конце площади стояли несколько столов под навесом. Все пустые, кроме крайнего, который занимали двое пограничников и следили, чтобы в беседу не влез посторонний. Наро провел меня в дальний угол, и перед нами как по волшебству появились дымящиеся кружки. Я сделал глоток и блаженно зажмурился — тот самый вкус специй, который стал мне родным за время скитаний. Интересно, откуда Наро узнал — нет, не так. Кто осведомитель Наро из внутренней службы?

Матиас соткался буквально из воздуха, пройдя мимо дозорных и тенью нависнув над пограничником. Не стоило и ожидать, что он забудет свою поимку и стеклянный саркофаг. Но в эмоциях Михаэля звучал не страх, а исследовательское любопытство:

— Так значит, и это правда? А нам говорили, что твари не поддаются человеческой дрессуре.

— Это Матиас, мой секретарь, — я тронул заарна за руку, успокаивая. — Он вступил в светлую гильдию добровольно и готов служить для вящей ее славы.

Матиас торжественно поклонился, с мерзким скрежетом подтащил соседний стул и сел между нами, нагло присвоив чужую кружку. Пограничник обескураженно покосился на нового соседа и сложил руки на столе, сцепив их в замок.

Жизнь — удивительная штука. Вчера ты схватил красноглазую тварь и продал ее в подпольную лабораторию, а сегодня красноглазая тварь сопровождает твоего начальника.

— У меня к вам дело деликатного свойства, светлый магистр. Мы, семья Наро, и еще несколько человек, которые пожелали остаться неизвестными... сами понимаете — не все у нас признавать безопасно... готовы дать средства на корабль, который вывезет ссыльных с Островов, — Михаэль чуть сгорбился, словно ожидая осуждения, и легко всплеснул руками: — Ну да, моя родня светлые, так что — бросить их за это?

А вы как думали?

Не сказать, что предложение оказалось неожиданностью. Я сам искал людей, связанных с изгнанниками, и Михаэль Наро вошел в список. Но те, кто пожелал остаться неизвестными, имели вполне оправданные сомнения, что мне позволят построить корабль. У меня получится построить корабль. У меня хватит времени это сделать.

— А вы не боитесь, Михаэль?

— Мы — Наро, — ответил темный как само собой разумеющееся. — Про нас и так все знают.

Пограничники встали из-за стола, и Михаэль вежливо откланялся. Шеннейр столкнулся с ним буквально на пороге, проводив долгим взглядом, и от души выдал, подходя ко мне:

— Семейка Наро. Кошмар любого магистра. По два десятка человек с каждой стороны, все мямлят, что верны гильдии, но сражаться друг с другом не хотят.

Наро превосходно подходили под закон о светлости. Половина семьи светлая — это приговор. Но другая половина была темной. Наро не были сильными магами, не занимали высокие посты и не старались стать магическим родом — обучение в гильдиях просто было их семейной традицией. Полагаю, темные Наро выжили только потому, что с них нечего взять.

— Ведь лояльность мага принадлежит гильдии.

— Всегда и во всем, — подхватил Шеннейр.

В поселении Ель мы задержались еще на несколько часов — и когда уезжали, четыре головы уже торчали на штакетнике. Почти разобранная ограда еще раз послужила благому делу. А черепа из них сделают потом.

После деревни мы свернули на второстепенную дорогу, круто карабкаясь на холм. Места казались смутно знакомыми, но точнее определить я не мог — за прошедшее время в Аринди случилось столько, что прошлое отступило в тень.

— Пограничники говорят, что видели у наших границ кое-что интересное, — счел возможным поделиться Шеннейр. Нетерпение взвивалось в его эмпатическом поле вихрями, обрываясь резкими нотами диссонанса, и я мог бы поспорить, что темный маг ухватился за первую возможность вырваться из рутины. Именно для этого правителю гильдии и нужен высший совет — люди, которые сидят на месте и занимаются скучными делами.

— И там пригодится эмпат? — я с усмешкой подумал, что привлечь внимание темного магистра довольно просто: достаточно быть чем-то интересным.

— У того, кто считал эмпатов бесполезными, была слабая фантазия, — Шеннейр отзеркалил насмешку. Хотя он не мог этого сделать, и, наверное, мне показалось.

Дождь со снегом привычно залеплял окна. На середине подъема головная машина застряла, и темные, решив, что сделали все, что могли, без возмущений пошли пешком. Благо, цель виднелась совсем рядом — одинокое дерево на вершине.

Я остался у машины, поглядывая сквозь стекло на спящего Матиаса, то зажигая, то гася проявляющую печать. Многократные тренировки переломили отторжение, и обращаться к дару даже стало приятно; конечно, когда я не пытался сотворить нечто незнакомое. Кроме того, игры с печатью помогали сосредоточиться. Эмпатия говорила, что в округе нет никого разумного, кроме темных.

— Не так, — Эршен осторожно перечеркнул символ слова, не нарушая структуры печати, и вывел вместо него символ "дом". — Попробуйте эту. Построить и удержать ее гораздо сложнее, справитесь — справитесь со всеми остальными.

— Не слышал об этом, — измененная печать мгновенно просела, словно вместо булыжника я пытался удержать гранитный валун, и распалась. Все печати делились на категории по простоте символики и стабильности — но не по легкости создания. Символ "дома" составлял печать первой категории или основу печати обороны крепостей и подходящим для учеников не считался.

— По личному опыту. Это упражнение помогает, если нарушена концентрация. Шеннейр... — Эршенгаль странно повел рукой, словно не зная, как объяснить. — У него никогда не возникало трудностей. Если бы он занимался испытаниями, у нас бы не осталось неофитов. Понятия не имею, чему темный боевой маг может научить светлого хранителя.

О, многим интересным вещам — кроме, разве что, магии. Но Шеннейр вряд ли планировал опираться на нее. Связываясь с хранителем, необходимо помнить некоторые константы развития. У меня нет еще десяти лет, чтобы мой дар раскрылся полностью, чтобы моя магия хотя бы перестала вызывать у посвященных насмешливую жалость. Дело-то вовсе не в этом.

— В любом случае, я — уже творение Шеннейра.

Порой мне казалось, что Эршенгаль молчит и не задает вопросы потому, что не всегда желает услышать ответ.

Я коснулся ошейника, на пробу отгибая одну из застежек, и сразу поймал эхо искажения. Старое, размытое, но знакомое. Где-то рядом в прошлом открывались врата, и дерево стояло не просто так.

И темные, кольцом окружившие дерево, тоже стояли не просто так.

— Светлому нечего делать, — один из магов вытянул руку, и я остановился, с недоумением глядя на него.

— Да пусть идет, — с нехорошей ухмылкой возразил его сосед и отодвинулся, освобождая путь. Я наконец увидел то, что скрывалось за их спинами, и дружелюбно сказал:

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Это всего лишь труп.

Правда, труп лежал уже долгое время и успел подгнить. Я закрыл рот и нос шарфом, разглядывая повреждения — человеку удалили веки и вскрыли грудную клетку — и обошел вокруг дерева.

Мертвецов мы изредка встречали в экспедициях, и это были неприятные находки — смерть всегда печальна. Обычно мы хоронили тела, сообщали темным и ехали дальше. Разумеется, если это не выглядело как жертвоприношение на месте, где когда-то открывались врата в иномирье.

— Он висел на дереве, так? Куда он смотрел?

Женщина-эксперт ткнула на юг.

— Он был магом?

Это можно было сказать и не глядя — для ритуалов всегда убивали магов. Искра, связь с Источниками, все такое.

— Нейтралом, — уточнил Шеннейр.

— Загорье?

— Загорье, — подтвердил он без страха и без удивления.

— Прочухали, что в Аринди беда, — Амариллис оглянулась на север и презрительно сплюнула сквозь зубы. — Очевидно, передовой отряд. Магистр, мы их отловим и развесим по деревьям?

Памятная плита у корней дерева гласила, что врата открывались здесь около сотни лет назад. Земля рядом с ней была взрыхлена. Темные следили за мной кто с иронией, кто с равнодушием; угроза нападения Загорья висела над нашей страной всегда, и темная гильдия встречала ее в первых рядах.

Со своей точки зрения, загорцы не проводили жертвоприношения. Но магами они себя тоже не считали, а магами они были, и потому доверять их точке зрения не стоило.

— Он стоит на неусыпном посту, защищая свою землю. Смотрит туда, откуда придет угроза. И сердце зарыто под ногами... камнем... — я с легкой растерянностью повернулся к Шеннейру. — Это "страж". В Загорье около полусотни сект, и у каждой свой почерк. Я не знаю их все, но Знаки Солнца легко отличить. Но это внутреннее общество конфедерации, их даже свои считают радикалами, что они делают здесь — ума не приложу.

Если только эта секта не подавила остальные и не пробилась к власти.

— Если я прав, будут еще жертвы. Еще "стражи". И еще "мольба о спасении" и "ключ". Знаки убивают в тройной связке. И если они здесь, то в Лонн все очень, очень худо.

— Лонн всегда худо, — Амариллис смотрела на меня свысока, но теперь — настороженно: — Откуда светлому все это знать?

Я чувствовал чужое недоверие. Темные считали, что в загорских фанатиках разбираются лучше, даже если никогда их не видели.

— Наш этнографический кружок весьма интересовался сектами Загорья.

— Внутренними сектами, — вполголоса уточнил Эршен, словно что-то припомнив.

Внутренними сектами враждебной страны. Как будто в этом есть что-то плохое.

— Культура и традиции, Эршенгаль. Это важно.

Со мной могут поспорить многие, но колонизация была счастливым временем. У людей была надежда; люди верили, что сбежали и оставили прошлое за спиной. Что заарнам не хватит энергии перенаправить врата со старого материка на новый.

Энергии хватило. Вторжение стало тяжелым ударом для всех — но Лонн оно пришибло полностью.

Плодородные равнины Лонн начинались прямо за хорскими горами. Хора была примерно в два раза больше Аринди, Загорье — гораздо больше Хоры. В конфедерацию входило несколько стран, пять или семь — их границы менялись, и вялотекущие внешние и внутренние конфликты были делом постоянным. Ни одной конвенции Лонн не подписала со времени основания, чем заслужила экономическую блокаду. Отсталая, перенаселенная и агрессивная страна была вечной головной болью для соседей. На материке порой высказывали сомнения, что есть наш бич — заарны, которые появляются от случая к случаю, или конфедераты, которые всегда здесь.

Правили в Лонн кланы и... пожалуй, аналог магических гильдий, секты. У них отличались методы, сходились цели, и главная идея заключалась в том, что Аринди надо уничтожить. Прошлая ведущая секта, "Сияние", очень старалась.

— Кажется, мы довели конфедерацию до смены власти, — Шеннейр каким-то странным жестом потер плечо, и весело объявил: — Обожаю Загорье. Сколько их ни бьешь, там ненормальных меньше не становится.

— Я что-то пропустил, пока был в Вихре? — спросил я у Эршена.

— Вы пропустили... — медленно ответил он. — Вы пропустили достаточно, светлый магистр. У нас была война. Как только загорцы прознали о смуте, они начали выступление. Силы конфедерации и ведущая секта во главе. Было... много всего, решающее сражение, помощь не пришла вовремя... Магистр, конечно, выбил их обратно, но был ранен.

— И переворот в гильдии случился тогда же?

Хотя я мог бы не спрашивать.

Темные споро обустраивали лагерь. Защитные печати от врагов и дождя, костер, разноцветные шатры. Ла'эр относились к многоцветью с куда большей благосклонностью, чем мирринийке — когда могли себе это позволить. И вновь я в приграничье, и вновь наедине с темными. Правда, тогда рядом был Эршенгаль; но он и сейчас здесь, и Шеннейр, и Матиас...

Эршенгаль, Шеннейр и Матиас и несколько незнакомых магов погрузились в машины и, пожелав мне добрых снов, укатили в неизвестном направлении. Темные потихоньку собирались вокруг костра, я так и стоял посреди лагеря как загорский тотемный столб.

Просто спокойно развернуться, уйти в свой шатер и не привлекать ничье внимание. Это несложно. И, в конце концов, я все еще светлый...

... Искры от костра поднимались вверх, к защитному куполу, к черному беззвездному небу. Несмотря на щиты, которые не пропускали ветер или дождь, рядом с огнем было и теплее, и приятнее. Обсуждали Загорье: с баек о прошлых сражениях темные расслабленно перекинулись на обсуждение дорогих соседей, тактику и жалобы на "загорцы придурки и не сдаются живыми".

— К ним в плен тоже лучше не попадать, — заметил кто-то, и его поддержали одобрительным гулом.

Совершенно верно. В живых пленников загорцы все равно не оставляли, и смерть их легкой не была.

На самом деле вопрос, кто из дорогих соседей хуже — Ньен или Загорье, не столь прост. Ньен нападала только при многократном перевесе сил, то есть редко, шла на переговоры и обменивала пленников. Конфликты с Загорьем захлебывались в крови. Зато Ньен уже давно выиграла информационную войну, назначив себя рупором новостей всего южного берега — точнее, ужасов, что творились на южном берегу, которым маленькая, но гордая страна Ньен отчаянно противостояла.

— Они нас боятся, — тихо вставил я. — Мы прокляты, и земля наша проклята, и все, что с нами соприкоснется, тоже проклято.

— Придурки, мы ж говорим, — поддержал кто-то.

Костер горел ярко — я в самом деле не собирался идти к нему. Но все же я был светлым.

— Знаки Солнца, — Амариллис сидела наискосок, между мраком и пламенем, но темнота не могла скрыть ее оценивающий взгляд. — Что ты о них знаешь, светлый?

Я помедлил, собираясь с мыслями. Все это я уже подробно рассказывал Шеннейру и, к самому концу объяснений понял, что светлая гильдия по идее передавала собранную информацию темным. По идее. Тогда мы уже не дружили. Но даже если Шеннейр все это знал, вряд ли знали остальные — простым боевым магам внутренние течения философии Лонн не близки. Вот враг, его надо убить, и ни к чему детали.

— Знаки действуют во время бедствий. Находят то, что считают причиной, и уничтожают. Они даже у своих были непопулярны, а это для Лонн показатель, сами понимаете.

Даже у сект Лонн есть разумные ограничения. К примеру, те, кто считал, что медицина мешает равновесию, долго не протянули.

— "Мольба о спасении" и "Ключ".

— Формы ритуалов. "Мольба о спасении" — добровольная жертва. Погибший отправляется с посланием к светлому Источнику. "Ключ" — главный виновник бедствий. Конечно, маг.

Именно магия привлекла в наш мир заарнов. А еще прогресс и человеческая дурость. С первым и вторым Загорье боролось, а третьему проиграло. Наверное, поэтому у них мало что получалось.

— Если Шеннейр найдет тело человека, зарытого лицом вниз на месте истощившегося источника — это "мольба о спасении", — кратко заключил я, вслушиваясь в эмпатическое поле. — Детали могут объяснить только загорцы. Но, как было сказано, живыми они не сдаются.

Хотя я бы поговорил с кем-нибудь из них.

— Шеннейр? — со странной интонацией повторила Амариллис. Маги сдвинулись, и я обнаружил, что сижу у костра поздней ночью в компании темных. Спасибо, светлый дар. — Почему "Шеннейр"?

Темные придвинулись еще ближе. И оно прозвучало:

— У нашего магистра в самом деле есть ученик?

Такое ощущение, что если даже ближние сторонники, те, для кого темный магистр априори идеал, испытывают потрясение, то дела совсем плохи.

Я стиснул пальцы, уставившись в огонь. Поддерживать чужие фантазии уже встало поперек горла; прилюдно объявлять себя учеником Шеннейра я не собирался, тем более, россказни моментально дойдут до Побережья в составе подтвержденных фактов, и мой статус резко понизится. Но портить отношения со спутниками тоже не с руки.

Самое смешное, что не будь ритуального вызова — моё ученичество осталось бы смутным слухом из тех, что так любит гильдия. Зачем объявлять охоту на ученика, если ей нет оснований? Тот, кто бросил вызов, управлял нами всеми.

— Темный магистр не может быть учителем светлого мага.

Темные заметно помрачнели.

— А вот за это можно отправить в Вихрь, — недовольно заметил Бретт.

— Вы освободили нашего магистра, Кэрэа Рейни, — с легкой усмешкой напомнил его сосед. — К чему это упрямство? Я был рядом, когда вы услышали весть о его мнимой смерти.

У меня планы накрывались медным тазом. Естественно, я расстроился. Но темных уже захватило любимое занятие — промывать мозги о том, что думать и делать правильно.

— Это останется между Шеннейром и мной, — я холодно пожал плечами и поднялся с места. Я мог сказать нет, и мог сказать да — это ничего бы не поменяло. Мятежные ученики вполне вписываются в культуру темной гильдии.

Задержать меня не пытались.

— Магистр слишком его бережет, — громко высказался кто-то, вызвав приступ нездорового веселья:

— Это светлого-то не беречь?

— Кто мы такие, чтобы обсуждать действия нашего магистра? — сухо оборвала беседу Амариллис, и я почувствовал к ней сильную симпатию.

Мой шатер стоял чуть в стороне от остальных, но защита на нем была достаточна. Чуть дальше путь перекрывали нити паутины; паук сидел на верхушке дерева, и я не стал мешать караулу, остановившись под ним.

Перевороты в гильдии, то, что я уже успел сделать на побережье, от этих магов бесконечно далеки. Единственное, за что меня здесь могли уважать — за спасение своего магистра, и они трактовали это так, как могли. Не может задевать то, что на севере меня считают приложением к Шеннейру. Это выгодно. Меня не может задевать то, что выгодно.

— То есть ты говоришь, что ты ему не ученик, — Бретт бесшумно встал рядом, и я скорее ощутил, чем увидел, как он указал на мою щеку: — Тогда почему ты оставил это?

Я потрогал ожог от сигареты и с интересом повторил:

— Почему?

Смешно: это произошло недавно и совсем рядом, в этих горах. Хоть исцеление старых шрамов отличается от исцеления свежих ран, я, пожалуй, мог бы избавиться от метки. Но мне было все равно. И я не хотел забывать, что со мной могут сделать.

— Магистр тоже оставил клеймо.

То клеймо, которое получил в Вихре? Шеннейр тоже не собирался забывать. Я попытался уловить, к чему клонит собеседник, и изумленно уточнил:

— Вы хотите сказать, Бретт, что я ношу шрам из солидарности? Или вины за то, что не вытащил Шеннейра раньше?

А знаком ли Бретт с автором ста двенадцати катренов?

Темный прислонился к дереву, непринужденно скользнув на другую тему, так, словно уже получил необходимый ответ:

— Мы все знаем, почему Мэвер умер первым.

— Почему? — тупо переспросил я.

Кто — "все"?

— Что мог ожидать человек, который пытал ученика темного магистра? И, как мы знаем, делал это... слишком увлеченно?

Земля качнулась под ногами, и я с трудом заставил себя дышать. Потом — говорить:

— Ваша настойчивость переходит границы, Бретт. Избавьте меня от ваших странных фантазий.

— Вполне понятно, почему магистр расправился с остатками светлой гильдии, даже когда светлые уже не представляли угрозы, — неумолимо продолжил он. — Светлая гильдия отняла его ученика. Непростимо.

— Хватит!

Шорох травы под уверенным четким шагом я услышал задолго до. Амариллис остановилась ровно на расстоянии вытянутой руки и непререкаемо приказала:

— Время позднее. Спокойной ночи, Тсо Кэрэа Рейни.

Внутри шатра я сразу завернулся в одеяло, но не смог побороть ни холод, ни нервную дрожь. Я думал, что Бретт — приятель Эршенгаля, и маячит рядом с Шеннейром только потому, что участвовал в его освобождении. Но он замешан здесь сильнее, чем казалось. На самом деле, все идет своим порядком: темные чуяли подвох, и хотели податься с советами к Шеннейру. Но все знали, что темный магистр в плохом настроении делает с советчиками, и потому лезли ко мне. Совершенно нормально, что моему отрицанию они верили сильнее, чем согласию. Именно этого я добивался.

Снаружи зашуршали, и я включил фонарик.

На тенте шатра нарисовалась многолапая тень, и я погасил свет и закрыл глаза. Пауки будут охранять меня всю ночь.

* * *

Утро началось с Миля.

Когда я уезжал с Побережья, то верил, что по связи мы будем обсуждать что-то срочное, жизненно важное. Темная фигура тревожным вестником застыла в изголовье, готовясь сообщить нечто такое...

— Вы спите в обнимку с пауками?!

Я провел по виску, снижая громкость, и сонно ответил:

— Миль, а откуда вы берете такую прорву энергии, чтобы будить меня самолично? Вы модифицировали пункт прямой связи и теперь там живете?

И зачем он названивает мне по десять раз на дню, да еще с таким хорошим сигналом?

— Еще чего, — высокомерно отрезал маг. — Нэттэйдж провел мне отдельную линию.

Лежащий под головой смертокосец неторопливо поднялся и посеменил к выходу, пройдя прямо сквозь Миля. Изображение брезгливо зарябило.

По большей части пауки были обычными механизмами. Даже если они мерзли.

— Но, Миль, не отключайтесь. Вы как раз кстати, — злопамятно отметил я и выглянул из шатра наружу. Костер еще горел, и несколько магов до сих пор сидели у огня. Надеюсь, они нашли иную тему для беседы. — Это ведь вы первым заговорили про ученика Шеннейра. Шутка перестала быть веселой, когда темные на этом помешались.

Я не осознавал масштаба, пока не попал к боевым магам. Или с общим обучением все настолько плохо, что только личные ученики имеют шанс чего-то достичь?

— Вы не понимаете? — осведомился Миль, и тихо фыркнул: — Тьма, вы правда не понимаете. Видите ли, свет страны нашей Тсо Рейни, Шеннейр из кожи вон лез ради своей гильдии. Ишенга, ваш магистр, свою гильдию угрохал. Шеннейра предали сторонники, и все, чего он добился, мгновенно обратилось в прах. Ваш Ишенга помер героем. И оставил ученика, который уже получил власть над двумя гильдиями. Вы, Рейни — успех светлой гильдии. Триумф кровного врага. Понятия не имею, как Шеннейр вас терпит.

— Я не связан с Ишенгой. Это правда.

— Да кому нужна ваша правда? Будьте тогда учеником Шеннейра. Если это успокаивает темных, если это успокаивает Шеннейра, если это сдерживает его от того, чтобы сомкнуть руки на вашей шее и сломать вам позвоночник... не возражайте.

Кажется, предлагать Шеннейру прекратить спектакль действительно не стоит.

— Притворяться? Это советуете мне вы, Миль? Как жизнь ломает даже самых праведных из нас!

— Смешно, — кисло отозвался маг.

Утренний лагерь выглядел полностью в традициях темной гильдии. Часть магов еще не поднялась, часть магов не ложилась, злое начальство в лице Амариллис бродило по поляне и пинало палатки, решив, что раз оно не спит — никто не спит.

Сильная примесь аборигенной крови делала внешность ашео довольно экзотической. Оливковая кожа, вьющиеся черные волосы; я находил это красивым. Пусть прошлое население материка не отличалось магическим талантом, пусть искра полукровок-ашео никогда не сияла так ярко, как у ла'эр, и они не умели создавать сложные фигуры, как мирринийке, но их заклинания были сильными и быстрыми.

А ведь громко об ашео и островных, ла'эр и мирринийке заговорили во время войны. Пусть для рядовых магов кровь значения не имеет, но на высших закономерности проявлялись: любая информация о враге полезна, даже если нарушает закон об ассимиляции. Я знал об этом потому, что тесно общался с семьей Элкайт. Когда Элкайт заводили бесконечный напев о генах, даже магистры не могли их унять.

Вежливые приветствия и пожелания доброго утра не затянулись надолго. Боевой маг Амариллис вряд ли понимала, зачем и о чем вообще разговаривать со светлым, и, преодолевая замешательство, я уточнил:

— А куда вас сослал высший совет?

И попал в точку.

— Я шесть лет проторчала в Вальтоне, карауля местных, пока они ловят рыбу, — с отвращением сказала она. — Ловят рыбу, сушат сети, чинят лодки. Чинят лодки, сушат сети, ловят рыбу. Не-на-вижу рыбу.

Молчание, повисшее между нами, стало почти понимающим. Волшебница сдула со лба волнистую прядку и искренне произнесла:

— Я долго не могла поверить, что нашего магистра спас светлый.

— Я просто хотел, чтобы он был на моей стороне, — я развел руками, насмешливо пояснив: — Не с высшими же мне было договариваться?

Совершенно случайно проходящий мимо темный просиял, но под взглядом командира вынужденно ускорил шаг. Амариллис посмотрела в сторону леса и холодно произнесла:

— Магистра один раз уже предали те, кто был ему близок.

И над этим стоило бы задуматься.

— Тогда ему стоит опасаться вас?

Ах, простите. Вы уже его предавали.

Ашео нахмурилась:

— Я таких светленьких, как ты, давила...

— Славно, что вы заботитесь о безопасности вашего магистра, Амариллис. Ведь мы союзники и мы вместе сделаем все, чтобы защитить нашу страну. Я рад, что работаю с таким человеком, как Шеннейр.

Если исключить те моменты, когда не рад.

Амариллис шумно выдохнула. Я продолжал прямо и открыто глядеть ей в глаза. Но темная больше не говорила угроз. Ничего больше.

Шеннейр вернулся как раз к окончанию сборов. Грязь уляпывала машины до крыш, фары потускнели, а рычание мотора звучало тише. Передвижные механизмы не владели разумом, но покатушки всю ночь по бездорожью утомили даже их. Зато, судя по довольным лицам магов, вторую жертву они нашли. Темная магия и радость темных от воссоединения били по эмпатии с двойной силой.

Прибывшие не выглядели усталыми, и я запоздало понял, что ночевка в первый день после выезда с базы вовсе не была обязательной. Приятной, но не обязательной, особенно если они торопились. По всей вероятности, отдых был устроен для меня — и для того, чтобы столкнуть меня с рядовыми боевиками.

Вообще, выносливость темных намного превышала человеческую. Существовало верное мнение, что темные неспособны к постоянному монотонному труду — светлые способны, но мы умеем делить усталость и поддерживать друг друга. Зато если темным что-то сдалось, то они прошибут лбом любые преграды, но добьются своего. Оборотная сторона — ради того, что кажется неважным, они не способны шевельнуть и пальцем. Экономия силы. Поэтому действовала темная гильдия по одной схеме: запускала ситуацию и преодолевала, запускала и преодолевала. Чем создавала видимость бурной деятельности и частых побед. В житейской мудрости темные давали нам сто очков вперед.

Матиас запрыгнул на колесо, выглядывая меня поверх голов, и пробился сквозь толпу. Плотный дождевик был разодран в нескольких местах, и в боевой цепи, свисающей с плеча, застряли щепки.

— На обратном пути набрал, — заарн вручил мне шевелящийся сверток и независимо отвернулся.

— Замечательно. Что это?

— Пауки! — на ходу крикнул он.

Хороший совет, Шеннейр. Таким важным ценным вещам вы учите моего светлого мага. Я с укором посмотрел на темного магистра, и тот приветственно помахал рукой.

Пауков я выпустил на окраине лагеря.

В машине Матиас сразу завалился спать; замотался — всю ночь ловил пауков и диверсантов. Я подошел к Шеннейру неохотно и под всеобщее демонстративное невнимание. Человеческая социальность сыграла с темными злую шутку; но интуиция, что помогала бы разбирать хитросплетения отношений, статусов и иерархий, у них не работала, оставляя возможность только наблюдать.

Вполне понятно, если от этого зависело их благополучие. Но большинство, по-моему, просто пыталось попасть в первый ряд.

— Хорошо пообщались? — вскользь поинтересовался Шеннейр. Мышцы на лице свело, и я постарался вернуть улыбке человеческий вид:

— Ваши подчиненные — прекрасные собеседники. Мы нашли общие темы!

Я очень вовремя ушел. Они еще полночи все это обсуждали.

— Я помню, что без общения светлые чахнут, — великодушно принял благодарность темный магистр. — И я не стал вам мешать. А что это с вами?

В некотором роде план Шеннейра был хорош — позволить мне наладить эмоциональную связь с боевиками. Показать, что я — не безымянная мишень, а человек, который может быть полезен. Тренировка эмпатии, снижение угрозы светлого синдрома. Неизвестно только одно — почему все верят, что темный магистр не умеет манипулировать людьми?

Я сцепил пальцы в замок, внимательно их разглядывая:

— Сбой адаптационной программы. Зачем вы сказали Матиасу про пауков?

Самостоятельно до такой дебильной идеи заарн бы не дошел.

— Но он же привлек ваше внимание? Привлек.

Всегда было грустно, когда Шеннейр проявлял человечность. Особенно когда его человечность оказывалась большей, чем при всем старании мог изобразить я.

До полудня мы раскатывали по окрестным деревням, напоминая местным, что гильдия о них не забыла, и приносили тоску, смирение и счастье. Счастье — быстрым отъездом. Самое большое поселение, как и всегда, находилось рядом с шахтами, и, глядя на покосившиеся дома, я вновь удивлялся, что до сих пор держит людей здесь. Хотя — в Аринди приходилось соблюдать какие-то законы, и еще больше — негласные правила.

Обычно брошенные шахты заколачивали. С этой сняли ворота, унесли по кирпичику хозяйственные постройки и не утащили только рельсы, хотя, судя по сколам и царапинам, пытались.

— Думаете, загорцы прячутся под землей? — из черного проема тянуло сыростью и холодом. Эмпатия не проникала далеко во мрак, но я чувствовал, как стонут гнилые балки под весом камня. — Может, обвалить потолок или пустить ядовитый газ?

Эмпатическое поле стоящих рядом магов лучилось одобрением. Темные так радовались, что светлый способен сказать что-то умное, что становилось неловко.

— В шахтах полно ходов и крысиных нор. Так просто не перекроешь, — с сожалением отказался Шеннейр.

Опавшие листья трухой лежали на земле. Больные, покрытые ржавыми пятнами. Разложение давно въелось в эту землю, пропитало воздух — впрочем, все равно.

— Меня волнуют эти жертвы. Снегопады после Осеннего праздника должны перекрыть все лоннские перевалы. Если передовые отряды прошли раньше — почему начали убивать именно сейчас?

Боялись раскрыться? А сейчас почему не боятся?

— Вы правы, светлый магистр. Поймаем — узнаем.

Рядом с шахтой мы задержались. Темные зашли дальше и чертили на стенах сканирующие печати, собираясь составить карту подземелий. И в их уверенности я черпал поддержку; война, границы — все это решится. Словно неверное будущее обретало опору.

Темные мне не нравились — почему они должны? Но, следует признать, без них не обойтись. Хотя полезные вещи и не должны всем нравиться; необязательно обожать друг друга, достаточно разумного сосуществования...

Притворяйся. Делай вид, что ты на их стороне. Спаси свою гильдию, верни сородичей в Аринди, обеспечь им безопасность. А потом ударь — когда тебе начнут доверять.

Я бы зажал уши, пытаясь избавиться от настойчивых слов — но невозможно заставить замолчать мысли. Я не предатель, но ведь мир, даже такой, это лучше, чем...

Светлые и темные все равно не смогут жить в мире. Есть вещи, которые не прощаются.

Я не предатель потому, что помогаю темным. Я не предатель потому, что позволяю им жить. Я не предатель потому, что сомневаюсь — но если это не предательство, как еще это назвать?

Шеннейр с Матиасом отошли чуть в сторону; темный магистр держал боевую цепь и что-то втолковывал заарну. Цепь была светлой, той самой, что была подарена на Побережье; Матиас взял ее с собой и давно мечтал пустить в ход.

Заарн в очередной раз кивнул и выкрутил кисть, заставив кольца цепи распрямиться. Ударная волна прошла по земле, подрубив ближние деревца. Следующий удар пришелся прямо на магический щит; Шеннейр не дрогнул — ответное заклинание Матиас принял на железные звенья, отводя в сторону, и метнулся вперед.

Блеск магии слился с металлическими росчерками. Матиас был быстр и силен, и мне почему-то казалось, что он бил всерьез. Шеннейр даже не пытался состязаться с ним в скорости; но его оборона была неуязвима, и отвечал он далеко не в полную силу. Темный магистр был много опытнее.

Сделав еще несколько выпадов на радость зрителям, человек и заарн разошлись. Матиас приблизился, сматывая цепь и не обращая внимания на одобрительные оклики, и я кивнул в сторону темных:

— А ты неплохо с ними поладил.

Любому стало бы не по себе, окажись он светлым среди темных, да еще нелюдью среди людей — но Матиас своей уникальностью наслаждался. Наверное, поэтому его принимали. Хотя... злая опасная тварь, обожающая насилие и убийства — почему бы темной гильдии ее не принять?

— Неужели ты думаешь, маг, — в голосе заарна вновь появились протяжные презрительные нотки. — Что мне приятно тратить время на этих жалких человечишек?

— Но ты тратишь.

— Потому что я светлый. Я должен уметь втираться в доверие к жертве, ведь светлые делают именно так...

Матиас смотрел снисходительно, словно показывая, что выдержал проверку, и я в который раз не знал, что ему ответить. Потому что я сам поступал именно так. Иномирец быстро учился.

— Кэрэа, вы теперь едете там, — Шеннейр подошел к нам, не вслушиваясь в беседу (светлые болтают о своем о светлом. Ничего необычного), указал на одну из машин. Ничего пояснять он не стал: у темного магистра свои игры, и я — одна из фигур. Возможно, достаточно важная. Или нет.

Снаружи новый транспорт не отличался от остальных — хромированных обводов, шипов и прочих темных красот по статусу ему не полагалось — но уже внутри стали заметны усиленный каркас и дополнительный слой защитных печатей. Эршенгаль тщательно проверил, правильно ли я застегнул страховочные ремни, и занял место водителя. Порой мне становилось интересно, каково боевику возиться со светлым учеником, когда хочется с друзьями гонять бандитов по холмам. Но приказы Шеннейра не обсуждались.

Туман лип к окнам, оставляя дорожки слез. Было заманчиво поверить, что за ним ничего нет — но мир от того никуда не девался.

— Мы смеялись над тем, что Алин отправил нас ловить загорцев. Оказалось, загорцы тут были.

Я отвлекся от блокнота, куда записывал данные по сектам. Но Эршенгаль считал, что сказанного достаточно.

Вряд ли Алин действительно верил в необходимость приказа. Угроза Загорья никогда не исчезала полностью — когда приключалась очередная беда, загорцы случайным образом определяли виновника и устраивали ему карательные рейды до тех пор, пока беда не заканчивалась. Лонн — страна большая, неприятности случались там регулярно. На мольбы соседей прекратить конфедерация логично отвечала, что незачем менять то, что работает. А так как врата в Заарней открылись на юге, и волны искажения шли с юга, то сосредоточие зла, с точки зрения Загорья, так же логично располагалось на юге.

— М-м-м... Матиас. Как Хсаа'Р'Нэа находит новые миры?

Заарн прекратил царапать когтями обивку кресла и неторопливо повернулся, словно выигрывая время для ответа. Эмпатическое эхо показывало обычную смесь: настороженность, жажда внимания и готовность в любой момент вцепиться зубами в протянутую руку. Я не показывал ничего, кроме равнодушного любопытства.

Чем больше между нами дистанция, тем меньше для иномирца опасность попасть под светлый синдром.

Чем более фишка зависима, тем легче ей управлять.

А может быть, я, светлый маг, разучился строить доверительные близкие отношения с людьми. И этот вариант звучит вернее всего.

— Когда гибнет мир, он излучает много энергии, — все же снизошел Матиас. Желание блеснуть победило. — Агония смерти питает рожденное Сердце.

— Сердце? Что это?

Иномирец непроизвольно выпрямился, и в тягучем высокомерном голосе впервые отразился трепет:

— Сердце — это все. Сердце — это Нэа. Каждый цикл Нэа дряхлеет и, поглощая миры, перерождается вновь. Сердце плывет в пустоте и защищает тех, кто внутри. Его тянет куда-то... оно чувствует свой единственный мир и стремится туда. Это значит, что оно проголодалось. Ему нужна энергия, чтобы вновь расти.

У каждого народа свой культурный мотив. Хсаа'Р'Нэа, насколько я понимал заарнский, дословно значило "Большая красная лодка".

— ...И тогда Лорды создают Навигатора. Навигатор очень умный. Он считает координаты врат, но тратит слишком много энергии. Как высчитает, то сразу умирает. Мы, гельды, его потомки. Координаты... — Матиас постучал по виску, — уже у нас в голове... записаны... записаны в мозг. А Сердце делится на части по количеству Лордов, создает именные домены, репликаторы и все такое прочее.

Надеюсь, Эршенгаль все запомнил и позже передаст темному магистру. Было бы приятно думать, что Заарней — еще один злой, но глупый сосед, вроде Загорья. Но история Хсаа'Р'Нэа — цепь чудовищных метаморфоз. И координаты, чтобы хоть раз открыть врата в стороне от многострадального юга, заарны пересчитывать не будут.

— А для вашего дрянного мирка понадобились целых два Навигатора, — цинично оборвал сказку заарн. — Я слышал от наших, что ваш мир невкусный и что прошлые были лучше. Но что поделать. Надо ценить то, что есть. Пока мы вас не доедим, Нэа дальше не поедет.

Колонна неторопливо втянулась в ущелье.

— Сейчас на нас будет совершаться нападение. Пожалуйста, оставайтесь на местах, — проинформировал Эршен.

Первый удар пришелся аккурат к концу фразы: волна сырой силы пронеслась от противоположного склона и врезалась в перегородивший ущелье барьер. Карандаш сорвался, оставляя на бумаге уродливый след, и я с досадой спросил:

— Мы можем объехать?

Боевик отрицательно качнул головой:

— К сожалению.

Матиас прикипел к окну, жадно следя за обменом заклинаний. Враждебная магия была незрима, проявляясь в эмпатическом поле как движение чего-то мощного; противник уже понял, что внезапность провалилась, и сделал ставку на упорство и настойчивость. Острие атаки приходилось на головную машину, где ехал Шеннейр. Нигде больше он ехать не мог — статус темного магистра требовал соответствующего обрамления. Барьер держался, с неба валил мокрый снег, намерзая на стеклах, колонна упрямо ползла дальше. Не тормозить же по мелочам — так у нас вся Аринди встанет.

Эмпатическое эхо резко поменялось, взорвавшись новым потоком созвучий — как будто волна наткнулась на камни и вернулась отраженным эхом. До боли знакомый отклик. Я чувствовал людей, что были рядом, и они почуяли меня.

Я закрыл блокнот и сложил его в сумку.

— Эршенгаль, а мы застрахованы от лавин, селей и обвалов?

Темный закаменел от нахлынувших тяжких воспоминаний и резко выкрутил руль. От вспышки холода окна пошли морозными узорами, машина пошла юзом, едва не вылетев с дороги, и влепилась в скалу. Ремни впились в тело, и я сжался еще сильнее, прикрывая голову. Что-то стукнуло по капоту, лобовое стекло брызнуло осколками, и гарпун, пробивший переднее сиденье, мигнул зеленоватыми рунами.

Гарпун схватил Матиас, рванул на себя, заставив силуэт на капоте потерять равновесие — и метнулся наружу, сшибая врага на землю. Эршенгаль успел пригнуться и пинком вышиб заклинившую дверь.

От селей и обвалов щиты нас закрыли. Ото льда на дороге — нет. От стеклянных линз, перекрывающих дорогу спереди и сзади — тоже нет. И не от трех человек, что спустились сверху на веревках. В сумерках я видел их размыто — только зеленые руны на коротких копьях.

Эршенгаль шагнул им навстречу. Я остался в машине.

Маленький участок дороги не позволял использовать цепь. Загорцы давили чистой силой; Эршенгаль держал защиту. Противники были почти равны ему по силе и отлично работали в связке. Темный справлялся бы лучше, если бы не прикрывал меня.

Вызов через переговорную печать пришел совершенно некстати. Пропущенный удар пришелся по дверце машины, вмяв ее внутрь; я отшатнулся и быстро проговорил:

— Меня сейчас убивают, Миль, давайте потом, — и все-таки сумел заблокировать связь.

Точным ударом Эршен снес одному из противников голову; оставшиеся двое зажали мага в клещи, тесня к пропасти...

Темный источник взревел на границе восприятия, мгновенно заглушив эмпатическое поле. Правого загорца перемололо в кровавую кашу от концентрации магии, а левого накрыла черная сфера, вздергивая в воздух.

— Вот что мне интересно, — Шеннейр с грохотом прошел по крыше машины и спрыгнул вниз. Сфера сжалась, сковывая загорца по рукам и ногам, и голову его обхватили широкие ленты, блокируя магию. — Почему вы решили, дорогие гости, что имеете право охотиться на наших светлых?

Возмутительно. Совсем распоясались.

На лице пленника не дрогнул и мускул. Вся схватка заняла от силы пару минут, ровно столько, сколько потребовалось Шеннейру разозлиться и прийти сюда. Интересно, на меня напали потому, что светлого магистра убить проще, чем темного? Или я был исходной целью? Я был уверен, что не сделал Загорью ничего плохого.

Сверху на склоне мелькнул силуэт; Шеннейр среагировал молниеносно, выкосив подкравшегося врага вместе с травой, но проклятие полетело не в темных и не в меня; загорец направил боевое проклятие на товарища.

Сфера поглотила магию, но этого хватило, чтобы ленты на мгновение ослабли. Я успел заметить, как губы пленника шевельнулись; внутри сферы полыхнуло зеленым огнем, и обезглавленное тело шлепнулось на траву.

— Как эти самоубийцы меня бесят, — Шеннейр со свистом выдохнул сквозь зубы, и наклонился к машине, постучав в окно: — Кэрэа, вы там как?

— Не стоит волнений, — я убрал руку от ошейника, с трудом расстегнул онемевшими от холода пальцами страховочный ремень и выбрался наружу. — Мне не было скучно.

Темный магистр обменялся с Эршенгалем взглядом; боевик коротко поклонился и отступил в сторону. Прикрывающий машину защитный купол чуть истончился, пропуская шум ледяного дождя.

— Этот был из командирского состава. Жаль, — Шеннейр ногой перевернул мертвого загорца на спину, и с легким недовольством покосился на выжженный до скалы склон. Если там кто-то и прятался, то от него не осталось и пепла: — Я старался быть аккуратен, Тсо Рейни, и сдерживаться, но... признаться, я не особо хорош в том, чтобы захватывать врагов живьем.

Половина черепа у мертвеца отсутствовала начисто; по коже трупа скользили зеленоватые огоньки, пожирая плоть. Эти люди не были мне знакомы, и я практически ничего не ощутил от их смерти. Все умирают, всё умирает.

Бой в ущелье уже закончился, но отзвуки заклятий еще доносились через эмпатическое поле. Я поднял руку и указал на противоположный склон:

— Но группа прикрытия, что ехала за нами, достаточно аккуратна?

Шеннейр приподнял брови, оборачиваясь по направлению движения:

— Надеюсь.

Легко поверю, что с аккуратностью у кого угодно лучше, чем у него.

— Надеюсь, в случае неудачи вы не станете наказывать ваших подчиненных слишком строго. Гибель на поле боя для загорцев — честь и слава, они веками гробили сами себя... Культурные традиции. Сложно спорить с культурой.

Заклятие самоуничтожения у них всех. Я бы хотел такое же.

Матиас вытер измазанное в крови лицо измазанным в крови рукавом, прислушиваясь к нашим словам, подошел к краю дороги и шагнул вниз, в туман и пустоту. Переговорная печать вновь ожила; я надавил на висок, и голос Миля впился в голову настойчивым зудом:

— ...Вы там живы? Рейни, если вы живы, перекиньте связь на Шеннейра. У меня есть к нему темы для разговора. Пара интересных тем. Он мне не отвечает.

— Лично для Миля — я вне связи, — темный магистр щелкнул меня по виску и махнул своим, указывая вниз. — Миль перебивает мне текущие сводки.

Я потер заглохшую татуировку и без возражений двинулся следом. Возражения просто не имели смысла — зачем тратить на них время.

От дороги отходила небольшая тропинка, ведущая вниз, к мосту через горный ручей, и вновь карабкающаяся на склон. Кажется, Шеннейр не захотел ждать, пока основная группа доберется в объезд, и двинулся к месту встречи по короткому пути. Нас сопровождали; но в отдалении, держась в тумане.

Тропинка понемногу стала шире, и я не сразу понял, что мы идем по разрушенной деревне. Колючие кусты на фундаментах домов, почти сглаженная улица, остатки печных труб.

— Знакомые места, — Шеннейр глубоко вдохнул сырой воздух, и с ностальгией поведал. — Я в этой деревне родился

Надо же. Легендарное место. Удивительно, как темные не устраивают сюда экскурсии — хотя не думаю, что хоть кто-то из темных удостаивался подобной искренности.

— И сожгли ее тоже вы?

— Было дело, — мимолетно согласился спутник.

Защитная печать неторопливо плыла впереди, излучая слабое тепло. Мы вышли на пустырь; через мглу проступило корявое старое дерево, отмечающее место врат, и я остановился и устало спросил:

— Вас тоже раздражает, что у кого-то столько лишнего времени?

На дереве, прибитая железным штырем, висела плюшевая акула.

Игрушка успела промокнуть под дождем; я не видел рядом следов от колес и не чувствовал человеческого присутствия. Послание было оставлено достаточно давно, чтобы охотник успел скрыться.

— Чем чаще наш приятель выдает себя, тем быстрее попадется, — Шеннейр стащил акулу со штыря и с любопытством повертел в руках, заглядывая в слепые пуговичные глазки. Очередной знак был глубоко символичен и угрожающ, но отправитель не учел, что темного магистра все это увлекало.

Игрушка была самодельной. Ни один родитель в Аринди не станет дарить ребенку островную акулу, и на конвейере их не производят. Я представил, как охотник в своем тайном убежище шьет плюшевую рыбку и позавидовал настырности.

Хотя акула не давала нам много зацепок. Вероятнее всего, охотник нанял кого-то из местных бродяг; шерстить окрестные поселения в поиске незнакомых магов-одиночек или человека, который по чужой указке подбросил плюшевую акулу? Темный магистр, конечно, имеет право быть чокнутым, но плюшевая акула — это уже слишком.

— Знаете, что я понял, когда изучал врата в Хоре? — я наклонился к памятному надгробию, стараясь не обращать внимания на Шеннейра. Надпись на камне гласила, что врата на этом месте открылись пятьдесят три года назад. Подобных маленьких порталов на холмах было раскидано немало: порой заарны появлялись, вырезали окрестные деревни и исчезали, и о том, что случилось, мы узнавали с большим запозданием. — Новые вторжения были слабее, чаще и все ближе к нашим границам.

— Заарней корректировал координаты. Собирал информацию, — Шеннейр наконец наигрался и сунул акулу в наплечную сумку. — Поражаюсь вам, светлый магистр.

— Ну что вы. Не стоит.

Чем бы ни поражался.

— Вы молчали. А ведь могли бы позлорадствовать на допросах и рассказать, что нас ждет.

Мог бы. Но для чего? Беда должна приходить внезапно.

Темный маг растер клеймо на щеке — неосознанно. Вряд ли стоило напоминать, насколько наш союз хрупок и ненадежен. Шеннейра предавали те, на кого он мог бы полагаться, а мы с ним даже врагами быть не переставали.

— Алин вас предал, — взвешенно проговорил я, и неторопливо продолжил: — Вы ему доверяли. Но — я не Алин. Я желал вам смерти; не вижу ни единой причины, почему я должен был не желать. Хотя в некоторых вопросах я не был прав, и потому я поделюсь всем, что знаю. Общее дело объединяет больше, чем одинаковая форма.

Шеннейр спрятал лицо в ладонях:

— Вы думаете, это меня задевает? — его слова звучали глухо. — Предательство Алина? Мы в темной гильдии, Тсо Кэрэа, хотеть власти — это нормально. Но предать, чтобы править так бездарно?! Делайте что угодно, но не будьте таким идиотом.

Я забеспокоился, и забеспокоился еще больше, когда понял, что он смеется.

— Я сказал что-то веселое, магистр?

— Мне многие признавались, что мечтают о моей смерти, но... — темный с трудом взял себя в руки. — Простите, Кэрэа. Вы уморительно забавны.

— Магистры, — Эршенгаль подошел не сразу, остановившись перед этим на границе светового круга, и предупредил: — Вторая группа прибыла.

— Рийшен, — Шеннейр собрался вмиг, приветствуя мага с командирскими нашивками. Глава второй группы скользнул по мне равнодушным взглядом и покаянно склонил голову:

— У этой новой секты новые заклятия. Подорвали себя, как только поняли, что не вырвутся.

Боевики выглядели расстроенными — но скорее из-за того, что разочаровали своего магистра, а не потому, что боялись наказания. Да и Шеннейр не торопился срываться — эй, я с главой темной гильдии путешествую или с нормальным человеком?

— Вы, темненькие, просто беспомощные людишки, — от этого самодовольного тона зачесались кулаки даже у меня. Матиас выступил из тумана, ослепляя ухмылкой, и сбросил на землю бесформенный куль. — Кто сказал, что загорцев нельзя захватить живьем?

Рванувшиеся к телу маги заставили его отступить. Заарн опустил взгляд на добычу и наконец ощутил то, что я почуял сразу — человек уже не дышал, и искра его медленно таяла.

— Светлый магистр, пойдите сюда, — быстро приказал Шеннейр.

— Он был жив! — попытался оправдаться заарн. Темный-медик уже разложил на траве аптечку, методично вкалывая загорцу заранее припасенные препараты. Я опустился рядом с телом, подхватывая безвольную руку:

— Матиас, ты сделал все правильно. Ты успел.

И натаскивал его Шеннейр тоже не зря.

Темные уже чертили вокруг загорца печати — кажется, кровью. Ставили свечи. Мертвеца не оживить, но в короткие мгновения после гибели еще возможно запустить сердце и заставить мозг заработать вновь. Поймать душу, вернуть — если бы душа существовала на самом деле. Полчаса агонии, а потом окончательная смерть.

Искра пленника, еще не полностью угасшая, выглядела сильной, но размытой; инициацию загорцы проходили при вступлении в свои сектантские общества. Я предполагал, что в Лонн вообще полно магов, которыми никто не занимается. Оставленная без контроля, эмпатия росла, крепко спаянные секты отправляли посвященных на войну, и шепот мира сносил карательным отрядам крышу начисто.

Я поймал слабый эмпатический отклик и крепче стиснул чужое запястье, отдавая силу своей искры и, гораздо более яркой, искры заарна. Первый вдох, первый удар сердца, отблеск чужих эмоций. Вот моя роль, как единственного в команде светлого — вытянуть врага с того света и дать его допросить. Вытянуть сородича-эмпата с того света и отдать на растерзание своим врагам.

Я протянул руку ладонью вверх:

— Нож, пожалуйста.

На этот раз просьбу исполнили немедленно и без комментариев. Я подцепил шнурок, что виднелся на шее у загорца, и срезал, разглядывая медный амулет:

— Защитный сигил Элгиш, очищение. Многоуважаемые темные, в Загорье мор. А болеют они...

Я вгляделся в пометки на линиях, конусом расходящихся из центра. А Свет знает. Таких печатей не помню.

Загорец захрипел и открыл глаза, избавив от необходимости продолжать. Я качнул шнурок с амулетом перед его лицом и промурлыкал:

— На солнце раскрылись язвы. Ядовитый свет проливается на землю и на людей. Наше солнце гниет и умирает...

Крошечные точки зрачков отследили движение, метнулись по краю поляны. Загорец быстро осознал, что он в плену у проклятых тварей и что защитный сигил в моих руках; и новость, что обречен, принял стойко. Он был даже слишком молод.

— Я не боюсь смерти! — гордо выплюнул лазутчик. Я спрятал амулет в карман и похвалил:

— Что совершенно прекрасно. Потому что ты уже умер.

Я практически видел, как в голове у пленника что-то сбивается. Но ответ он подобрал верный:

— Ты лжешь, колдун!

— Эй, он вообще-то светлый, — не выдержал кто-то из зрителей.

Я зевнул, прикрыв рот ладонью, и поправил одну из свечей, привлекая внимание к ней и к кровавой пентаграмме, и дружелюбно продолжил:

— Сейчас я подниму тебя на ноги, и ты вернешься домой. К родным, к друзьям... у тебя ведь есть родные и друзья? В их дом еще не постучалась болезнь?

По его виску скатилась капля пота. Уверен, что заклятие самоуничтожения, пусть и замедленное, продолжало действовать. И что лазутчик не боится пыток, нечувствителен к боли, и ничего важного я от него не добьюсь. Темные будут вскрывать его разум как консервную банку. И, как светлый маг, я мог расшатать его ментальные барьеры и заставить говорить. Когда начинаешь говорить, сложно остановиться.

Мы оба были эмпатами, только и всего.

— Это ты, — наконец определился загорец. Ощущать его гнев и презрение было больно. — Ты, мерзкая тварь, которая открыла Врата и осквернила священный Осенний праздник! Ваша страна, гнездо заразы, предатели человеческого рода, которые прогнулись под нелюдь и лижут сапоги заарнским Лордам...

Воу, воу. Последнее неправда. Лорд у нас свой собственный. То, что Врата в Аринди означают, что Аринди страдает от искажения сильнее всех, загорцы в расчет не брали.

Интерес и поддержка зрителей горячей волной разбегались по венам. Я — желаю получить одобрение от темных? Человеку необходимо одобрение общества. Я бы хотел, чтобы мной гордились светлые... Но они умерли.

— Насылайте на нас мор, неурожай и гниль, но Лонн вам не сломить. Мы защитим свою страну. Мы спасем вас всех, даже если вы этого недостойны, — из носа загорца потянулись кровавые дорожки. — И вы ничего от меня не добьетесь!

Уже.

— У нас еще двадцать две минуты, — проинформировал медик, деловито ломая очередную, фиолетовую капсулу, и наполняя шприц. Я встал и, кивнув Шеннейру, покинул круг. Матиас в противовес придвинулся ближе, сразу скрывшись за сомкнувшимися спинами. Похвальное рвение: опыт ведения полевых допросов в Аринди всегда пригодится. По-моему, только он в Аринди всем нужен и полезен.

Маги, охраняющие машины, восприняли меня как своего, перекинувшись парой слов и вслух пожалев, что они здесь, а не там. Что еще раз подтверждало, что лучше всего налаживать контакты в экстремальной обстановке боевых действий. Мозг уже не включается, работают инстинкты, а то, что впаялось в инстинкты, не исчезнет.

Крупный паук сидел на самой большой машине и перебирал лапками, иногда свешиваясь с крыши. Потом попытался подползти ближе, но я остановил его на полпути.

Порой мне казалось, что в Аннер-Шэн существует своеобразный список "сто и одна вещь, которую хотя бы раз в жизни должен сделать темный маг". И, путешествуя по приграничью, я как раз закрываю некоторые пункты. Следовало провалить хотя бы допрос, но мешать делу я не отважился.

Эршенгаль вышел из тумана, уронив мне на плечи забытую на поляне накидку, и попытался уйти обратно.

— Так неловко — когда тебя обвиняют в том, что ты действительно совершил, — поделился я.

Боевик пожал плечами и остался, прислонившись к машине.

Все хорошо. Надо только закрыть глаза и зажать уши.

По возвращении надо настоять, чтобы наши проверились у медиков. Неизвестно, какую заразу лазутчики натащили с собой.

...Двадцать две минуты длились долго.

— Наши друзья-конфедераты прознали о том, что светлый магистр едет на север, и специально устроили жертвоприношение, чтобы заманить вас в Хору. Если с Ньен граница на замке, то на севере граница — дырявое сито. Все про всё знают, — буднично сообщил подошедший Шеннейр. — Поздравляю, звание Врага Страдающего Загорья вам выдали в счет будущих свершений. Еще да, Кэрэа, я даю добро на вашу затею с кораблями.

Я внутренне обмер и аккуратно переспросил:

— Какими кораблями?

— Я не знаю, как вы их построите и из чего, но это уже ваша задача. Светлые должны быть здесь к началу лета.

— Какие светлые?

— Кэрэа. Вы думаете, я не знал, кого отправляю в ссылку? Что кроме подмастерьев с погашенным даром и прочих мы-несчастные-жертвы-просто-рядом-стояли туда попали инициированные маги с четкими приказами и планом действий? Если есть в этом мире вещь, в которой я уверен — на Островах нас ждет полноценная светлая община.

Это было не так. Конечно же, совсем не так. Кто бы мог подумать, что человек, правящий Шэн, слегка умнее... эхем, ну да, он все-таки правил Шэн.

— Но почему вы это позволили?

— Какой же темный магистр откажется от личной светлой гильдии? — изумился он, и задумчиво потер подбородок: — Я планировал их вытащить пораньше, но потом все завертелось... Но двенадцать лет — не столь много, верно?

Навалившиеся беды, мор, зараженные земли и недовольство людей вынудили бы гильдию вернуть светлых — каких угодно и откуда угодно. Но в спешке мне виделась угроза.

— Война? — безнадежно уточнил я.

— Война, — в глазах Шеннейра горел темный источник и немножечко счастье.

— Но если Лонн нападет, как только откроются перевалы, летом, то у нас совсем не осталось времени.

Браслет на его руке бликнул срочным сообщением, и Шеннейр в восторге усмехнулся:

— Не расстраивайтесь. Лето скоро. А у нас уже диверсия на продуктовых складах.

Глава 7. Правильный выбор

— Преступная халатность, — сказал Норман.

— Я отдал вам все запасы, которые у меня были, — сказал Норман.

— Вы, люди, — сказал заарнский Лорд, и на этом слова у него закончились.

По-моему, Норман крайне не любил людей.

По плану запасы продуктов свозили на перевалочную базу — большие склады, элеватор, одно из временных хранилищ темных. Я только и вертел головой, пока мы шли по бесконечным залам — стеллажи, темные печати, кислотно-зеленые карантинные сигилы.

Зараженный блок изолировали толстые двери. На первый взгляд овощехранилище выглядело благополучно; яркие сочные фрукты, последний урожай. Я взял оранжевый апельсин, и тот лопнул в толстой перчатке, выпуская на волю жирных белых личинок.

— Это все — надо сжечь. Шихиш может затаиться и заразить людей. Однажды шихиш заразили так Лорда, — сладко прошептал мне на ухо Матиас. — Вымерла вся колония.

А мог бы предупредить еще позже — когда Норману подберут защитный комбинезон по размеру.

Я стукнул по кнопке, блокируя дверь, и по общей связи попросил:

— Норман, вы слишком ценны для страны. И... не болейте, пожалуйста.

Следовало помнить, что о правителях Заарнея Матиас, прототип гельда, знал больше, чем Норман. В основном потому, что на встрече с другими Лордами жизненный путь Лорда Нормана и закончился бы.

— Не буду, — после длинной паузы ответил Норман. — Спасибо.

Эмпатическое эхо показывало, что Матиас заметно обескуражен.

— Зараженная колония зубастых тварей под нашими ногами? Серьезно, Матиас?

Заарн достал ритуальный нож и принялся ковырять полку.

Эпицентр заражения был дальше. Плесень густо покрывала составленные в штабеля ящики, ветвями разбегалась по полу и прорывалась через бетон. В ее центре дрожало нечто студенистое, наполовину уходящее в искажение; сквозь призрачную поверхность просвечивал оранжевый цвет.

Я поправил респиратор, радуясь, что тот отсекает запахи гнили, и удивленно сказал:

— Тыквы.

— Даже светлые ученики знают, как правильно проводить ритуал белой гнили, — Шеннейр широким жестом отстранил меня от шихиш; я поневоле сделал два шага назад, и Эршен встал рядом. Иномирная тварь разочарованно опала.

Хуже, чем хранилище, выглядел только элеватор. Поверхность зерна покрывал тонкий слой серой пыли, и я подозревал, что даже после дезинфекции есть это можно только от отчаяния.

Хотя пример Загорья говорил, что даже от отчаяния не стоит. Кажется, из безопасной еды у нас остались только консервы. Если они не просрочены.

— Примите поправку, магистры, — Иллерни плавно провел по воздуху бархатной перчаткой. Я не помнил, чтобы он заходил в зараженный блок, и даже не помнил нашу встречу; вероятно, его способности тоже были особым даром. Окружающие не удивлялись его появлениями — или не подавали вида. — Если бы мы не выяснили, что заражение существует, люди получили бы отравленную пищу, и последствия были бы ужасающи.

Частично он был прав. Шихиш обманывало даже древних иномирных тварей — не могло быть полной уверенности, что люди более внимательны.

— А теперь скажите, что все, что ни делается — все к лучшему, наш инспектор внутренней службы из инфоотдела, — щедро предложил Шеннейр, но тот разумно не повелся.

— Светлый магистр говорил о голоде в катрене пятьдесят восемь, — меланхолично добавил один из спутников. То ли в поддержку, то ли просто так. — Не в силах человеческих спорить с предначертанным.

Впереди маячили голодные смерти и эпидемии — но не стоило волноваться. Основы мироздания устояли. Свое предназначение, главную задачу — приплести светлых — темные выполнили.

Виновники произошедшего дисциплинированно стояли у стенки и старались не дышать. Правда, у разных стенок — и раскаяния в их страхе не было ни капли. Гораздо проще было бы, если бы это была диверсия. Я бы хотел, чтобы это была диверсия.

— Мы можем переработать этот биомусор в питательный белок? — с надеждой спросил Норман.

Шеннейр прошелся по коридору, вызывая у окружающих желание слиться с окружающей средой, и жизнерадостно подтвердил:

— Мне нравится ваша идея, Лорд!

Хотя радость Шеннейра всегда сулила беду. Я отвлекся от мыслей, что темный магистр далеко не так кровожаден, как о нем говорили — он карал без разбора только тогда, когда ему было выгодно — и в который раз попытался вникнуть в слезливую повесть "мы чинили холодильник".

Начиналось все хорошо. И ничего не предвещало.

Проклятие на волновых щитах раскрылось, внутренняя служба наконец начала шевелиться и проверять, сколько важных вещей в свое правление начинил до полной непригодности Алин. Среди прочих в списке оказались временные склады; в системе охлаждения действительно нашлись странные посторонние заклятия; и присланные эксперты весьма неплохо их убрали. Чуть позже приехали боевики Шеннейра, которые, по идее, должны были склады охранять. Но в окрестностях стояла тишина, холодильные установки потихоньку работали, союзники начали приглядываться друг к другу, а гильдия продолжала быть в расколе. Внутренняя служба и боевики Шеннейра не поделили сферы ответственности.

Каждый считал, что должен руководить, у каждого были соответствующие приказы, и пока стороны доказывали, что лучше всего за складами проследят они, за складами не уследили. Никто не собирался портить еду намеренно; один груз оказался заражен белой гнилью и, почуяв большую концентрацию магии, шихиш проснулось и начало расти.

Я подозревал — я был уверен — что продукты, которые поступали конкретно в гильдию, проверялись по десять раз. Забота о себе любимых была для темных краеугольным камнем существования. Но вот необходимость заботиться о каких-то посторонних людях, даже не магах, не укладывалась у любого нормального темного в голове. В итоге от происходящего охренел даже Норман, который в кои-то веки вылез из подземного убежища и приехал убедиться, действительно ли люди настолько плохи. Продовольствие — ключевая позиция для Аринди. Почему его не взяли под особый контроль?! Ах да, я же магистр, я и должен был взять.

— Мы вообще не должны этим заниматься. Мы что, светлые? — угрюмо буркнул боевой маг с противоположной стороны. — Наше дело — война.

— В карцер. Еды и воды не давать, — не меняя доброжелательного тона велел Шеннейр. — Посмотрим, какое настроение... воевать будет тогда.

Два боевика из его свиты аккуратно взяли жертву под руки и отвели в сторону. Оставшиеся темные старательно демонстрировали дисциплину и сообразительность. Хотя если они и выживут, то карьера в гильдии для них все равно закончена.

— У нас не хватает рабочих рук, — мягко и с положенной случаю скорбью мурлыкал Нэттэйдж по связи. Ни защищать своих, ни оправдываться он даже не пытался. Я подозревал, что виновные уже списаны по внутренним ведомостям как потери в пределах лимита. — Производственных мощностей. И транспорта тоже не хватает. Все погибло вместе с Шэн. Нам нечего продавать, не на что закупить продукты и не на чем их вывозить.

Орать на главу внутренней службы, который оставался единственной ниточкой, способной вытащить Аринди из ямы, было бессмысленно. Должен признать, у меня был не самый удачный план и не самая лучшая стратегия насчет Шэн. Первое правило диверсанта — прежде чем разрушать, думай, как потом будешь жить на развалинах.

Норман молчал, как никогда напоминая пустую оболочку — наверное, ловил сигнал от управляющего центра. Игрушечная машинка, которую ведет нечто, что прячется под землей.

— С сегодняшнего дня я ввожу продуктовые карточки. Снова, — отрывисто отчеканил Лорд. — Растянем остатки насколько сможем. Первыми начнут голодать города. У земледельцев должны быть запасы. Заставим их поделиться.

— Это вызовет большое недовольство, — обтекаемо заметил Иллерни.

— Это вызовет бунт, — подкорректировал я.

— И я даже знаю, кто будет его подавлять, — с сарказмом хохотнул Шеннейр.

А здесь нет иного варианта. Каждой стране нужен свой кровавый палач.

— Решайте проблему, маги. Иначе... — Норман посмотрел на нас, совсем по-человечески вздохнул, сел в черный катафалк и укатил в подземелья.

— А когда в колонии кончаются ресурсы, Лорды пожирают лишние рты, — с наслаждением закончил Матиас.

По огромным лужам на асфальте разбегались волны от колес.

Стены элеватора сложились внутрь и рухнули, подняв вихрь искр. Над складами поднялись ослепительные дуги и повисли в воздухе переливающимися зелеными и лиловыми полотнищами. Я сощурился от яркого света и жалобно спросил у Шеннейра:

— Порой мне кажется, что ввести жесткий тоталитарный порядок, запугать людей до полного безволия, заставить ходить по струнке — единственное верное решение. Я превращаюсь в темного? Это обратимо?

У темных есть одно преимущество. Когда весь мир горит в огне, у тебя все еще остается последнее удовольствие — смотреть, как красиво все рушится.

— Кажется? — изумленно повторил Шеннейр. — Вы еще не уверены?!

* * *

Поля тянулись вдоль дороги сплошной полосой — бурая распаханная земля, изумрудная озимь. Оливковые рощи, кипарисы, зубчатым гребнем взбирающиеся на холмы. Дымящиеся груды сухой травы и ржавых стеблей. Маленькие фигурки рядом с ними бросали дела и провожали машины взглядами.

Мне не хотелось думать, что все эти разговоры, надежды дотянуть до весны — просто иллюзия. Весной не будет лучше, и нового урожая тоже не будет. Но Шеннейр оставался спокоен, и его спокойствие подкупало. Если это последний выход, то я готов положиться на темного магистра.

— Ну что вы так расстраиваетесь, светлый магистр, — темный маг сидел напротив, пристально наблюдая за мной. — Вы же светлый магистр! Просто думайте о том, как вы будете все исправлять.

Кажется, он догадывался, что мы враги, и открыто издевался.

Матиас валялся на сиденьях, перекатывая в банке белый пушистый комочек шихиш. Заарну было скучно, и наших проблем он не понимал. На востоке дымящимися трубами, огромными решетчатыми антеннами и серебряными куполами поднималась Звезда Повилики — одно из предприятий, обеспечивающее нужды гильдии.

Дым раскрашивал небо разноцветными полосами.

Шафран был столицей приграничья и крупнейшим промышленным городом севера. Сюда же отправили жителей разрушенной Полыни: предместья заметно разрослись вверх и вширь, а на противоположной окраине виднелись черные шпили строящихся высотных зданий мирринийке — башенные краны и ажурная каркасная основа, на которую будет нарастать оболочка. Этот же город мне хватило ума объявить прилюдно как место общего совещания, и то, что он переполнен, стало заметно уже на въезде. Новое утро в стране Аринди начиналось нерадостно.

Весть о продуктовых карточках разлетелась как пожар. Это не удалось бы скрыть, скорости принятия решений Нормана и его администрации оставалось только позавидовать — просто все происходило... слишком быстро. Не давая времени подготовиться.

Среди каменного лабиринта машины темных казались крошечными. Ярость висела над городом как невидимая темная печать, и эту же печать я видел на чужих лицах. Я был склонен верить, что люди по природе своей скорее хорошие, чем нет; по крайней мере, пока окружающая среда не заставляет отринуть нормы и моральные ограничители ради выживания. И судя по лицам собравшихся, она уже начинала.

На въезде во внешнее городское кольцо застряла фура, и рассыпавшиеся мешки полностью перегородили дорогу. Рядом, почти ткнувшись в завал, стоял заарнский броневик, и люди окружали его плотной цепью.

— Светлый магистр, вы что, никогда погромов не видели? — Шеннейр наблюдал за мной с искренним весельем. — Правда нет? Вот и увидите.

Я стиснул пальцы уже привычным жестом самоуспокоения. Люди имели право на злость. Они даже не знали, что их злость бессильна что-либо изменить.

— Вот незадача. Я ведь даже войну мог не увидеть.

— С вашим-то даром? И не надейтесь, — в привычной насмешке неожиданно мелькнуло сочувствие: — Вы же маг, Кэрэа Рейни. У вас не было ни единого шанса прожить жизнь и не увидеть ни одной войны.

Машины встали напрочь, не в состоянии продвинуться дальше. Две фигуры в балахонах и масках в тесном человеческом круге излучали неуверенность; они могли прорубиться сквозь тела, но у них не было такого приказа.

Лорд Норман — нелюдь, а значит, он виноват во всем, вплоть до слишком холодной зимы. Но рядовые заарны ничего не решали. В отместку за продуктовые карточки этих двоих можно было только сожрать.

— Матиас, сиди здесь, — я взялся за ручку двери, на ходу прихватив венец.

Под колесами заарнского броневика виднелась перекореженная магическая печать — такую мог бы начертить я по темным прописям для самых недалеких.

— Нейтралы, — Шеннейр спрыгнул с той стороны.

— Вас волнует, что заарнов убивают? — удивился я.

— Меня волнует, что на улицах моей страны кого-то убивают, — темный магистр чуть повел ладонью, и над домами повисла большая шестигранная печать.

На улице сразу стало тихо-тихо. Люди сделали шажок назад; и еще шаг. Шеннейр вряд ли злился; обычные люди были слишком ничтожны, чтобы вызывать его злость. Он был готов тратить ровно столько времени, сколько потребуется смести с дороги мелкую помеху.

Я встал рядом, захватывая страх и ожесточение, жажду справедливости и жажду насилия, и растворяя в пламени собственной искры, и попросил:

— Уберите заграждение. Вы мешаете проехать.

Они смотрели на меня так, будто сам светлый Источник явился перед ними — и изрек совершенную мудрость, открывающую тайны мироздания.

— Извините, — сказал кто-то.

Завал исчез в считаные минуты. Нейтральную печать как бы между делом тщательно затерли; независимые маги, в отличие от обычных граждан, не могли даже рассчитывать на снисхождение темных. Во времена правления темной гильдии хорошо работать только в темной гильдии. Чем я и занимался.

— А сколько живут маги? — нерешительно протянул Матиас. — Очень долго, да?

— Высшие — лет до двухсот, — отвлеченно отозвался я, не слишком вслушиваясь.

На практике никто не дотягивал. Шансы погибнуть для высших тоже резко повышаются.

Матиас долго молчал, а потом осторожно прикоснулся к моей руке и опасливо сжался.

— Вы, люди, почти как Лорды, — он нервно сглотнул, рассматривая пальцы. — Такие древние.

И затих, придавленный пылью веков. Машины проехали дальше, теперь по совершенно свободной дороге, и я с сомнительным удовольствием наблюдал, как на темных накатывает осознание, что светлый магистр — невероятно полезная штука.

Под штаб Шеннейр занял ни много ни мало городскую управу; сама администрация переехала в боковые крылья, променяв гордость на соседство с темными и защиту темных щитов.

Толпа росла. Магические печати по углам площади напоминали, что гильдия на страже, и пока заставляли сборище держаться в рамках — но люди забирались на крыши, окрестные улицы были забиты битком, и народ все прибывал. Еще немного — и начнется давка.

— Что им всем нужно? Чтобы мы свергли Нормана?

Темные, может, и не отказались бы — но не под таким давлением и насилием над личностью.

— Они хотят видеть светлого магистра. Они пришли сюда ради вас, — Иллерни с полупоклоном протянул мне резную шкатулку. На черной бархатной подушечке лежал инъектор со стимулятором. — Они в вас верят. Вы — символ, Тсо Кэрэа Рейни, успокойте их. Выиграйте время, пока мы ищем способ все исправить.

— А не слишком ли много они хотят? — ревниво осведомился Матиас; Иллерни пожал плечами:

— Возможно.

Я взял инъектор.

Светлый магистр должен оставаться чист. Нельзя, чтобы мое появление — мое первое официальное появление как светлого магистра — запомнилось кровью и жертвами. Мне все равно придется вмешаться.

— Я стану символом, который будет рассказывать людям красивые сказки, пока вы творите что хотите?

Свет знает, зачем я спрашивал то, что было ясно задолго до. В глазах Иллерни не отразилось ничего живого:

— Мы все делаем то, что должны.

Матиаса я отправил наверх, мониторить эмоциональное состояние толпы, понадеявшись, что Эршенгаль не подпустит его к оружейным установкам. Они ничем не способны мне помочь.

— Очень полезно, что вы настояли на ношении иной формы, чем у темных. Люди замечают такие вещи, — Иллерни крутился рядом, оглядывая меня с головы до ног и что-то высчитывая. Потом потянулся к моему воротнику; я перехватил его руку, отталкивая, но темного это ничуть не смутило. — Хорошо, что вы сильно отличаетесь, хм, внешне. Светлый магистр должен выделяться. Если у нас еще не было островного магистра, ему стоило появиться... Жаль, что у вас нет светлого посоха. Может быть... может быть... возьмем наш и выкрасим в белый? Обычные люди не отличат.

— Давайте совсем уж с ума не сходить, — посоветовал я.

— Воля ваша, — не стал настаивать он и вышел вслед за остальными. Хотелось бы верить, что темные в придачу осознавали, что своим присутствием нарушают концентрацию для светлого-эмпата — но ничего они не осознавали, а просто выполняли приказы.

От инъекции чуть кружилась голова. Против стимулятора Шеннейр не возразил; оттого, что было не время и не место, или оттого, что стимулятор активировал способности, а не гасил, или оттого, что на самом деле совсем не важно, что со мной будет в итоге.

Узорчатая поверхность венца Та-Рэнэри царапала пальцы. Артефакт, который усиливал эмпатию. Такая старая и запрещенная вещь.

— Когда я рассказывал про личную армию зомби, Шеннейр, я не то имел в виду.

— Вам не угодишь, — возмутился темный, и жестко добавил: — Не хотите — не выходите. В Аринди два магистра. Я наведу порядок.

На этот счет у меня не было сомнений. Образу темного магистра кровь и жертвы только добавят яркости.

— Я знаю. Вы ведь делали это раньше.

— Делал, — без капли сожаления подтвердил он.

— Вы довольны, Шеннейр? — я бы хотел проявить хоть какие-то эмоции. Я бы хотел спросить нечто иное, я бы хотел наконец спросить... — Скажите, вы никогда... не сожалели?

— Нет, — он смотрел так, словно его это забавляло. — Бросьте, Кэрэа, это было давно — вы теперь всю жизнь слезы лить будете? Они должны были умереть, чтобы вы стали магистром.

Я представил, как его голову окружает пылающий обруч.

Шеннейр вытер кровь, текущую из носа, и изумленно уставился на испачканную ладонь. Ответный удар последовал сразу — пожалуй, даже не удар. От меня просто отмахнулись.

Темная печать врезалась в грудь. Это было даже не больно; или я не запомнил. Просто в следующий момент уже лежал на полу и рассматривал ковер. Да, признаю, это было глупо. Я просто не ожидал, что сработает.

— Ну-ну-ну. Наконец-то вы проявили хоть какие-то признаки характера. Но, Кэрэа, если нападаете — бейте насмерть, — Шеннейр неспешно подошел ближе, встав рядом, и жестко потребовал: — Вставайте и прекращайте ныть.

В груди разливалась тяжелая горячая боль.

— Хорошо, — я сел на полу, потом встал, цепляясь за стол, нащупал венец, поправил форму, стремясь сделать все идеально. И вышел на балкон под прицел сотен жадных глаз.

Шеннейр, как и всегда, прав.

Мраморный парапет холодил ладони.

Венец железным кольцом сжимал голову. Искра в груди пульсировала как маленькое солнце.

Море человеческих эмоций кипело внизу; свет проходил сквозь меня, и я сам был чистейшим светом. Светлый магистр должен оставаться символом. У эмпатов не так много запретов, но я давно нарушил их все.

"Мир — это арфа, на которой играют..."

Я подошел к парапету; положил на него ладони, сделал глубокий вдох, посмотрел вниз; и заговорил, не слыша собственных слов.

О том, что нам всем нужно сплотиться против угрозы.

И о том, что я, светлый магистр, сумею их спасти — как и положено светлому магистру.

О том, что все будет хорошо — и люди слушали.

Люди верили, и это оказалось страшнее всего.

Меня хватило до пункта прямой связи — я захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, так, словно внешний мир мог ворваться следом, и с ужасом признался:

— В жизни столько не лгал.

— Какие ваши годы, — мгновенно отозвался Миль. Шеннейр сидел за столом, сжав пальцами переносицу; высшие маячили перед ним на больших экранах, и первым, в нарушение всех регламентов, недовольно вещал заклинатель. Хотя наверняка была причина, что никто не спорил — например в том, что если попытаться Миля заткнуть, на этом совет и застопорится. — Шеннейр, да делайте, что хотите! Только чтобы этот сброд не слонялся под стенами Нэтара и не мешал работать. И как вы — вы, темный магистр, — позволили этому сброду обнаглеть?

Забавно. Мы все заложники своей роли. Темному магистру не дозволено милосердие.

— Этот "сброд", Миль — граждане нашей страны. Имейте уважение, — холодно одернула собрата Гвен.

— То, что мы живем в одной стране, должно меня как-то радовать?

— Хватит об убийствах. Мы же не звери! — рассеянно перебил Миля Нэттэйдж, перелистывая какую-то папку. — Давайте будем эффективно использовать ресурсы. Учредим трудовые лагеря и будем ссылать туда недовольных. Будут радоваться, что мы вообще их кормим. Ньен давно так делает.

Вялая стычка пресеклась сразу. Такое однозначное осуждение от темных я видел впервые; хотя глава внутренней службы уже сам сообразил, что тайные мечты не терпят яркого света. Личная свобода — единственная ценность, что в Аринди еще осталась.

— Ньенский выкормыш, — с удовольствием припечатал Олвиш.

Переговорные печати погасли, оставив пустые черные окошки. Вернулись почти сразу; Олвиш и Нэттэйдж угрюмо молчали, бросая друг на друга недружелюбные взгляды.

— Прошу прощения за помехи в ходе заседания, — сухо проинформировала Гвендолин. — Продолжаем.

— У меня есть некоторые запасы. На моих подчиненных землях, — Вильям сонно моргал красноватыми глазами. Вместо формы он носил мятую рубашку и, как обычно, выглядел слегка растерянным. Владелец благополучных земель и всех горных заводов; конечно же, я не сомневался в его образе. — Я могу поделиться, знаете, но всех мне не прокормить...

— Мы нападем на Ньен.

В эмоциях Шеннейра впервые за совещание мелькнул интерес. Олвиш смотрел прямо и открыто и считал свое предложение абсолютно нормальным. И в самом деле. Напасть на соседей. Что может быть лучше?

Лучше. Хм.

— Ну что вы, Олвиш, хорошие страны первыми войны не начинают, — я щелкнул пальцами, ловя мелькнувшую идею. Формат мозгового штурма уже начинал нравиться. — А вот спровоцировать Ньен на нападение, а потом потребовать репарации...

— Это бы сработало, светлый магистр, — медленно и печально подтвердила Гвендолин. — Но еще никто не смог заставить Ньен заплатить. Они удавятся, но добровольно даже камней с берега не отдадут. Они бедные.

— Тьма, почему мы живем в такой... — Миль со стоном лег на стол, закрыв лицо руками, — неблагополучной местности?

Дайте-ка я угадаю. Потому что Аринди было невыгодно иметь сильных благополучных соседей?

— Тогда не подходит, — отказался я. — "Шок, сенсация, темные из этой ужасной Аринди оголодали и бросаются на людей" немного повредит нашему образу хорошей страны.

Аринди — хорошая страна. Мы об этом конвенцию подписывали.

— Вы крайне скучны, — Шеннейр поморщился так, словно я его разочаровал.

— Кому как, Шеннейр, — Нэттэйдж аккуратно прикрыл папку. — Кому как. Есть способ сделать все без крови и человеческих жертв. Наши союзники готовы помочь в долг и даже доставить товары к нашим границам на кораблях. Взамен на небольшую услугу.

Я дослушал заманчивое предложение до паузы и любопытно дополнил:

— А что взамен хочет... темная гильдия Нэртэс?

— Рейни, — умилился Миль. — Говорите полностью, раз начали. Наш глава службы безопасности действительно предлагает продавать обиженкам с севера запрещенные мировым сообществом заклятия?

А еще Нэттэйдж на полставки глава оружейной корпорации. Он совмещает.

— Всего лишь один раз одно заклятие. Да что вы на меня так смотрите, я же не Наэтэре им предлагаю!

Напряжение в зале разом выросло в разы, и я не мог разобрать, почему темные смотрят на меня.

— Еще бы вы предложили им Наэтэре, — прошелестел Миль. — Нам с этого материка деваться некуда.

Реакция все равно осталась необъяснимой. Наэтэре не было самым ужасным или сильным запрещенным заклятием. Оно было просто сильным и крайне простым.

— Разумеется, никаких новейших разработок или того, от чего мы сами не можем защититься. Союзники гарантируют секретность и, сказать честно, переплачивают... Иного выбора у нас нет, так что я за мирный путь, — развел руками Нэттэйдж, под язвительное хмыканье:

— Откатом хоть поделитесь?

Ха. Еще чего.

Шеннейр хмурился еще сильнее, растирая складку между бровями. Происходящее не нравилось мне столь же сильно — но не сказать, чтобы нам было что выбирать.

— Гвен? — требовательно окликнул темный магистр.

Волшебница замерла, словно заледенев, и я отказался от дурацкого желания присмотреться, не мелькают ли в ее зрачках графики и цифры.

— Оптимальный вариант не определен, — механически произнесла она. — Принимайте решение, магистры. Информационный отдел осветит его так, как будет выгодно гильдии.

Почему-то мне казалось, что она сказала неправду. И это тоже было ответом.

Я должен высказаться раньше Шеннейра — потому что если наши мнения разойдутся после, несогласие станет вызовом. Но все варианты выглядели одинаково уродливыми. Мы не должны начинать войну; мы не должны начинать раздор в своем доме; сделка с запрещенными заклятиями — не выход...

Но люди, собравшиеся за стенами, слышали то, что я обещал. Светлый магистр не может потерять доверие. Светлый магистр должен защищать своих. Чужие войны не могут быть плохи — они приносят нам выгоду. Я дал обещание.

— Я поддерживаю вашу идею, Нэттэйдж.

Баланс эмоций в комнате неуловимо сместился. Казалось, высшие заносят мою реакцию в память, добавляют в уравнение новую переменную и просчитывают открывшиеся ходы.

Вильям неуверенно оглянулся; но, вопреки созданному образу, его голос прозвучал твердо:

— Я тоже.

— Нет, — печать Олвиша мигнула угольной чернотой и исчезла.

Миль отрицательно мотнул головой и сложил руки на груди:

— Я за то, чтобы вы мирно задушили бунт. Тьма нэртэсам союзник, а не мы.

Гвен молчала. Вердикт Шеннейра я ожидал со страхом. Мы не потянем голод и войну одновременно. Аринди как воздух нужна отсрочка. Нужны эти месяцы мира, и неважно, чем они будут оплачены.

— Нэртэс.

— Принято, — безжизненно подтвердила Гвендолин.

Переговорные печати погасли разом. В зале сразу стало гулко и пусто; я оставался на месте, не решаясь ни уйти, ни приблизиться. Оружие буду передавать не я, и заключать договор буду не я, а вот последствия ударят по мне, но будущее все равно ударит по мне — нет разницы. Но ведь это был самый лучший выбор? Я имею в виду — остальные были еще хуже?

Темный магистр медленно сжал кулак и с трудом расслабил пальцы, опуская ладонь на стол, и с явной мукой поделился:

— Вы не представляете, с каким удовольствием я бы придушил Нэттэйджа.

— При чем здесь... — я прикусил губу, осознавая разом высветившийся узор связей. Неконвенционные заклятия и мой отказ связываться с продажей. Внезапная беда на складах под ответственностью внутренней службы. Решение проблемы, которое Нэттэйдж так своевременно готов предложить... — Вы думаете, что Нэттэйдж замешан?

— Упрочение позиций. Люди — фишки, которыми можно играть, — эмоции темного магистра были спокойны. Пожалуй, в них проскальзывало уважение.

При чем? Да при том, что Нэттэйдж сейчас — ключевой человек в Аринди. Не удивлюсь, если связи с Нэртэс замкнуты на одном человеке. Если он хотел добиться неприкосновенности, то достиг успеха. Всего-то и пришлось, что пойти на небольшие жертвы; но я сам проделывал нечто подобное, и меня в последнюю очередь трогали этика и мораль.

— Поэтому вы сразу сказали про диверсию?

И правда — какой был шанс, что заражение произошло случайно? Но мы все равно ничего не докажем.

Шеннейр вытянул из-за ворота латунную рыбку и в задумчивости крутанул ее на цепочке. На отполированной чешуе ярко выделялся третий крестик; смешно, если охотник отметил попытку мне навредить. Вряд ли ударить заклинанием по своему собственному ученику у темных считалось большим грехом.

— Тогда, на Побережье, и в случае с Вихрем — вы готовили меня к тому, чтобы справляться с толпой? — амулет сверкающим волчком вертелся вокруг своей оси. — Расширенное эмпатическое воздействие в критических ситуациях?

И это еще счастье, что я давно не принимал блокиратор. И ведь тот же Шеннейр постарался, чтобы я этого не делал. Логичное и выверенное устройство механизма событий становилось все более ясным, и от его беспощадной красоты болели глаза.

— Вы светлый магистр. Вы думали, вы тонущие корабли спасать будете? — с иронией ответил темный.

А ведь для Шеннейра не имело значения, чем закончится совет — для кровавого палача и убийцы подходили все варианты. Но он поддержал мое решение. Этот город, эта страна — полигон для испытания сил светлого магистра. Это было бы смешно, если бы не было так горько.

— Вы считаете, что мы сделали правильный выбор?

— Вы все еще пытаетесь поступать правильно? Бросьте, Кэрэа, вы все равно окажетесь виноваты, — он тяжело поднялся, и хлопнул меня по плечу: — Держитесь. Теперь начнется.

Я остался в одиночестве.

Татуировка мягко покалывала висок, и я прижал к ней ладонь, ожидая того, кто может ответить. Ни для чего — заглушить тишину. Я не хочу оставаться один. Теперь, когда опасность уже миновала — я не хочу оставаться один на один со своими мыслями.

Только после отклика, когда тень собеседника уже появилась передо мной, я сумел расслабиться. И бодро спросил:

— Миль, а что вы обещали при нашей первой встрече в Лонгарде? Война, голод... чума была?

В Загорье карнавал в самом разгаре, а мы как не родные.

— Нет, чумы не будет, — после коротких раздумий возразил он. — Бронна создала вакцину еще до вашего рождения. А еще Бронна и ее ученики создали вакцину против оспы и тифа. Поздравляю, Рейни, а вы ее убили.

Я вспомнил старую заклинательницу, обвинившую Шеннейра в гибели учеников, и беспомощно спросил:

— Но... как же так?

— А мне откуда знать?

Вопрос, на который ни у кого нет ответа. Бессмысленно вспоминать о мертвых.

Толпа на площади спокойно расходилась. Эмпатическое поле без нот ярости, без вымаранной агрессии звучало ровно и механически чисто.

Миль подошел к окну, отодвинув плотную штору, и зловеще сказал:

— Можно было и не гадать, что вы выберете. Бескровный путь. А ведь эти люди отворачивались, когда светлая гильдия погибала. Но вы же светленький, вы не можете бросить бедняжек на произвол судьбы. И в этом слабость светлой гильдии и весь ее порочный строй.

Миль, высший темный заклинатель, оказался не способен взять в толк, как можно взять и не носиться с обидами годами. Я никогда не собирался мстить.

— Так, Миль, притормозите. Светлые, которые прощают и ведут себя как светлые — плохо. Светлые, которые защищаются и убивают, и ведут себя как темные — плохо. Это двойные стандарты, вы не находите? — исключительно ради справедливости уточнил я. — Что мы должны сделать, чтобы получить ваше одобрение?

— А с чего я должен одобрять светленьких? — поразился он.

Логично.

Миль остановился за спиной — я видел его отражение в мониторах — и утвердительно произнес:

— Вы же понимаете, Рейни, что неконвенционное оружие тоже будет кого-то убивать.

Я знаю.

Глава 8. Лабиринт

Со Звездой Повилики было все хорошо.

Со Звезды Повилики начинался Восточный предел; редкие, но стабильные источники, пустынные холмы, поросшие соснами, скалы, за которыми простирается безлюдная Вальтона. Именно здесь, вдалеке от землетрясений и цунами, от буйных соседей и столицы, находились самые значимые предприятия страны. Звезда Повилики объединяла сразу несколько заводов, принадлежащих обеим гильдиям, и рабочие поселки под ними.

До войны Аринди не жила за счет оружия, и уж точно оружие не продавали светлые — иначе вряд ли имели право так называться. Специализация должна быть соблюдена. Магические гильдии отправляли за кордон мирные заклинания, артефакты и зелья. Но не стоит думать, что маги самолично стояли на конвейере и своими руками собирали серийные вещи; маги — всего лишь тонкая прослойка населения, мнящая себя элитой, а в башню Шэн, будь там хоть сотня этажей, массовое производство не лезло. В ведении гильдий лежали разработка, контроль работ и завершающая стадия, а также уникальные штучные вещи, высокоуровневые печати и сложные проекты. Все, что не требует особенного мастерства, и простые артефакты для обычных людей создавали крупные заводы и городские артефакторные мастерские.

Странно слышать, но со Звездой Повилики было все хорошо. Совершенно ненормальное для нашей страны состояние, и потому именно этот объект проверяли раз двести.

Задержались мы у внешнего периметра. Матиас прижимал к груди банку с шихиш, не торопясь отдавать обратно, и сгрудившиеся рядом темные не решались отбирать трофей силой. Я требовательно протянул руку; заарн повиновался с большой неохотой. По эмпатической связи плеснула искренняя обида, и пришлось напоминать себе, что в банке сидит не забавная зверюшка и не комок пуха, а заразный монстр, которого везут на экспертизу.

— Мы так счастливы вас видеть! — счастливо объявил нам Вильям прямо в воротах Звезды Повилики, и его спутники тоже улыбнулись разом.

Все нормальные темные, последний раз видевшие улыбки еще до поступления в гильдию, не поверили. Вильям, который радовался вполне искренне, этого не заметил.

В народе Звезду ласково называли четверочкой — режимный объект с четвертым уровнем опасности. С точки зрения темных, не слишком высоким — при поломке под удар попадал всего лишь один город и какие-то ближние поселения, а не половина страны. Но порядок здесь царил образцовый. И если в цехах это радовало, то от ровных, как по линеечке, асфальтированных дорожек и мытых окон уже становилось плохо. Новенькая колючая проволока на высоких стенах периметра жизнерадостно блестела.

У Звезды Повилики было четыре накопителя, двадцать четыре изолированных блока, из которых работало шесть, и строгая секретность. А еще бетонный саркофаг, что торчал прямо посреди территории. Вокруг него разбили клумбы с поздними хризантемами, и новые печати блестели поверх старых, почти стертых дождями. На крыше росла трава.

— Что там?

— А мы не знаем, — с абсолютным счастьем ответил Вильям.

— И не интересно?

— После того, как Иншель пала, там начались... странные скачки показателей. А так как эта часть была записана за светлыми, ее сразу запечатали, — Вильям задрал голову и честно признался: — Не настолько интересно.

Работники проявляли сдержанный энтузиазм, но не разбегались. Может быть, им заранее выдали инструкцию. Что-то вроде "Или вы будете стоять стройными рядами и улыбаться, или завтра вас и вашу семью вышвырнут на улицу".

Обычно на предприятиях, связанных с магией, работали нейтралы — как люди, неспособные создать сложное заклинание, но вполне подходящие, чтобы штамповать простенькие стандартные печати. Я мог предположить, что радость из-за прибытия светлого магистра вполне искренняя — вряд ли во время правления темных они ощущали себя в безопасности. Нейтралы, которые обучались в светлой гильдии, были виноваты в том, что обучались в светлой гильдии. Нейтралы, которые обучались в темной гильдии, были виноваты в том, что ее бросили. Может быть, темная гильдия их не устроила? Может быть, они считают, что она чем-то плоха? Темных с души воротило, что они растили конкурентов на собственные средства.

Я проходил мимо баков, в которых кипели основы для зелий, открытых чанов с разноцветным паром, бесконечных конвейерных линий с заготовками для артефактов, шеренг станков. За стенами грохотали прессы, гудели помпы и с негромким "вум-м-м, вум-м-м" работали неизвестные машины, от которых дрожал пол.

...Совещание в Шафране прошло немногим раньше; и лучше, чем я ожидал — но мои ожидания были невысоки, я готовился к кошмару. На встречу со значимыми лицами явился Норман. Явление Лорда было подобно удару молнии — ослепительное и совершенно неприятное, и говорил он какие-то неправдоподобные вещи.

— Наш долг — обеспечить гражданскому населению безопасность и нормальные условия жизни, — сказал он, гипнотизируя собравшихся темно-красными глазами. Жуткие ледяные щиты в помещении давили с утроенной силой, и каждое слово звучало так, будто заарн забивал сваи прямо в мозг. Кто-то упал в обморок. — Люди — наша ценность, наш стратегический запас.

Я сдержался и не стал договаривать "консервов".

Оставшиеся в сознании призадумались. Наверное о том, что такая власть их гнетет.

Все эти собрания навевали на меня ощущение абсурда — умом я понимал, что именно здесь принимаются важные решения, и что я принимаю участие и могу на них повлиять, но на деле казалось, что я тону в болоте. Мир был весьма устойчив: он предпочитал двигаться по инерции, вместо того, чтобы меняться к лучшему; и вместо того, чтобы менять его к лучшему, приходилось прилагать все силы, чтобы он не скопытился завтрашним утром. На Побережье не было такого чувства, скорее всего, потому что решения проходили мимо меня.

Несмотря на то, что северные границы на многое открыли глаза, я был рад, что Звезда Повилики станет последним пунктом.

— Так что можете засвидетельствовать, что у меня все в порядке, — самодовольно объявил Вильям и передал Шеннейру отчет в черной кожаной обложке.

Поначалу история Вильяма меня задевала — человек со стороны купил место в высшем совете. Теперь я поражался, как гильдия сумела откопать такое сокровище, да еще заставить за это заплатить. После горных заводов ему отдали контроль над всеми предприятиями Аринди, и Вильям справлялся. Может, он и не был хорошим магом, но зато хорошим хозяйственником.

— Почему вы не хотите обучаться магии? — с любопытством спросил я, дождавшись, когда он освободится. — У вас хороший потенциал.

Способности Вильяма не казались мне способностями высшего — для этого его искра не обладала какой-то... необычностью? Зато она была сильна и стабильна.

Эмоции собеседника отразили замешательство.

— Благодарю, светлый магистр, — после короткой паузы ответил Вильям. — Но я не готов отдать... Не думаю, что мои способности достаточны, чтобы посвятить жизнь подобным... сложным вещам.

Никогда не предполагал, что для кого-то страшно становиться магом.

На стене рабочего кабинета разноцветной мозаикой была выложена карта восточного предела. Достаточно старая, выщербленная, особенно на одном углу, но все еще яркая. Серые города, черные заводы, темный малахит холмов, травянисто-зеленые поля, и ярко-синее пятно над Повиликой. В разноцветных стеклышках притягательно мерцали огни.

— Эта мозаика...

— Красивая, правда? — подхватил Вильям, и с вернувшимся оптимизмом сообщил: — Прежний руководитель решил трагически уйти из жизни прямо перед ней. Я просил своих сотрудников действовать аккуратнее, но он сопротивлялся, и боевое заклинание зацепило край.

Он чуть замедлился, осознав, что и вправду говорит о трагических вещах, и добавил:

— Такая досада.

Я решил не задумываться над этим.

— Это водохранилище Повилики? Оно ведь снабжает восточный предел и столичный регион?

— Верно, — обрадовался Вильям так, словно и не ожидал от меня настолько глубочайших познаний. — Там очень красивые места. Особенно советую северный берег. И рыба клюет, светлый магистр, так, словно...

— Но не замковую долину? — при упоминании рыб меня передернуло. Даже Шеннейр отвлекся и чуть усмехнулся.

— У каждого замка своя скважина, — слегка обескураженно отозвался Вильям. — Маги, знаете ли, не слишком доверчивы.

Я кивнул и вернулся к мозаике.

— Как происходит перенос мощностей под землю? — Шеннейр сложил отчет.

— В штатном режиме, — бодро отрапортовал Вильям. Но в его уверенности проступила трещина, и темный магистр это не пропустил:

— А надо быстро. С первой по пятнадцатую производственные линии уже должны были быть приостановлены и начат демонтаж. Но если вы считаете, что мыть окна важнее...

С первой по пятнадцатую отвечали за оружие. На лице Вильяма на мгновение отразилось классическое "Тьма поймет, что вам, магам, надо". Но намеки он понимал:

— У нас намечается что-то серьезное?

— У нас уже самая холодная зима за всю историю, неурожай и голод. Светлый магистр, чего еще не хватает?

Я прикусил губу, рассматривая мозаику, и серьезно ответил:

— Не хватает чумы. Очень не хватает чумы, а это неправильно.

* * *

Если разобраться, в холодной зиме были свои плюсы — дожди наполнили водохранилища, и летом, когда солнце будет выжигать землю до раскаленной пустоши, страна не будет страдать от жажды. Именно к раскаленной пустоши оказалось тяжелее всего привыкнуть после бегства с Островов; подозреваю, что из-за жары ла'эр, пришельцы с севера, предпочитали селиться в приграничье, в прохладных предгорьях, а столичные жители мирринийке если и выходили на улицу, то только ночью. То, что в Аринди гордо именовали реками, выглядело как жалкие ручьи, которые постоянно пересыхали. На побережье стояли опреснители, но на побережье жило столько народу, что всем не хватало. Рукотворные озера спасали всех.

Водохранилище, извилистое и неестественно синее в пасмурных сумерках, лежало между низких холмов. Мост шел поверх дамбы; я был здесь когда-то, и с этим местом меня связывали хорошие воспоминания. Но это было сухое знание без оттенка эмоций.

Холодный ветер тащил по небу рваные облака и морщил воду.

— Очень не хватает чумы, — я перевесился через ограждение, и резюмировал: — Будь я на месте Алина, я бы отравил источники.

Матиас возмущенно зашипел и, кажется, подпрыгнул на месте, теребя вязаный шерстяной шарф. Вода не вызывала у него ни малейшего доверия, но, убедившись, что я не тороплюсь покидать мост, заарн жестом фокусника вытащил очередной отчет и сквозь зубы процитировал:

— Этот человечишка Алин был здесь этим летом и чинил дамбу. Результаты ремонта не обнаружены. Вредоносные заклятия не обнаружены. Яд в анализах воды не обнаружен. Пошли отсюда, человек, здесь холодно и никто не умрет.

— Если подумать — для чего Алин изначально хотел открыть врата? — я подтянулся и забрался на бордюр, неспешно двинувшись по краю. — Чтобы уменьшить население Аринди? Мелко. Чтобы избавиться от Нормана? А как он собирался избавиться от тех, кто придет из Заарнея?

О массовом падеже кабачков заарны не сожалели. Рацион нелюди настолько отличался от человеческого, что прошлые продуктовые и не только нормы (корочка хлеба и пять меховых шапок на месяц) через смех и слезы был вынужден корректировать инфоотдел. Но даже нелюдям необходима вода.

Матиас по уши зарылся в шарф и осуждающе смотрел оттуда. Шеннейр договорил со своими и присоединился к нам, погруженный в свои мысли.

— Побережье смоют гигантские волны, центр разрушит Вихрь, восток и север загнутся от голода и эпидемий. Вторжение заарнов опрокинет Нормана, но само захлебнется. Это был грубый, предельно избыточный, но при этом рабочий план.

Алин знал, что такое достигать целей любыми средствами. Он нравился мне именно этим; и я ни мгновения не жалел, что сумел его устранить.

Матиас сделал шажок к краю моста и тотчас же отодвинулся обратно:

— Человек, слезь оттуда. Слезь.

Вода была довольно далеко.

— Эксперты ничего не обнаружили, — напомнил темный магистр. — Если это сигнальное заклятие, которое должно распылить яд, изготовленный Бронной, то оно слишком мало, чтобы его заметить...

— Бронна, — повторил я пересохшими губами. — О ней я забыл.

Тот, кто создает вакцины, может создать и яд. Бронна стара, учеников, которые бы продолжали ее искусство, у нее не осталось, и ей было не за что любить этот мир.

— Если же это проклятие, то оно должно было быть слишком большим, и потому Алин обязан был сделать его спящим. Спящее заклятие не опознается до пробуждения.

— Это может Миль.

— Только осматривая проклятие вплотную, — спокойно возразил Шеннейр. — Одно заклятие высшего уровня он не опознал на расстоянии... из-за помех не опознал даже его тип, когда оно начало пробуждаться. Водохранилище глубоко и огромно. Мы даже не знаем, где искать.

— Может быть, вы, темные, просто не способны ощутить свою магию? — я нервно провел пальцами по ошейнику, зацепив застежку. — Или будет, как со складами?

Я был несправедлив — ситуация со складами была подстроена намеренно. Но последствия схожи.

— И что вы сделаете?

Я шагнул вниз.

Вода в искажении была совсем иной: вязкая и клейкая масса, продираться сквозь которую приходилось с трудом. Иная среда, иные правила: дар гельда подразумевал, что врата будут открываться на ровной открытой поверхности, чтобы не утопить вторжение в море. Выйти в стену мне тоже не удавалось ни разу, хотя я пытался.

Заарней не почует такое краткое погружение, да еще через воду. В голове все это представлялось красиво: я вишу в безвременье посреди озера, определяю источник этой мерзкой темной магии... Потом сверху обрушилась ледяная вода, вышибая воздух из легких, залилась в глаза, в уши, и я вылетел обратно в искажение, рванувшись к сияющему где-то вверху источнику света.

Захлебнуться у меня почти получилось.

Матиас выронил ритуальный нож и вцепился мне в руку. Неровный ритуальный круг был начерчен прямо под моими ногами; заарн был изрядно перепуган, и ладони его были в порезах, липкими от крови. Темные шокированно таращились с другого конца моста, и только Шеннейр, как и полагается магистру, хранил спокойствие.

— И что вы нашли? — с любопытством спросил он.

Я выпрямился, стараясь не подавать вида, что пытаюсь обледенеть, и мрачно произнес:

— Темная магия. Всюду темная магия. Все равно она там есть.

— Да-а-а, тяжело вам, — хмыкнул темный и подал знак Эршену. На плечи опустилась тяжелая ткань, и Шеннейр зажег рядом небольшую печать, волнами излучающую тепло.

Дом смотрителя плотины, двухэтажное кирпичное здание, находился рядом с мостом. Здесь для нас уже приготовили гостевые комнаты, и первым делом я отправился наверх, чтобы переодеться. На самом деле я вряд ли мог объяснить причины своего поступка. Он был более чем спонтанен; я решил, что это сработает. Заразился авантюризмом от Шеннейра? Мне просто хотелось это сделать. Может быть, мне хотелось сделать шаг.

— В честь окончания зимних праздников в одном поселении на западных рубежах запустили фейерверки, и теперь Ньен проводит учения у наших границ. Меня срочно вызывают, — сообщил Шеннейр, когда я спустился на первый этаж.

— Мы можем связаться с ними и убедить, что мы совершенно безопасны и настроены мирно?

Мы, конечно, тут недавно планировали на них напасть, но ведь не напали же. Поведение соседей беспокоило, но беспокоило не первым в очереди; тем более, я сомневался, что сумею заморочить власти Ньен в одиночку даже будучи светлым магистром.

— После того, как светлая гильдия Иншель пала, Ньен принципиально отказывается принимать от нас послания. Там совсем долбанулись и считают себя светлой страной, — кажется, даже темного магистра чужое нахальство оскорбляло до глубины души.

А у нас все считают себя светлыми. И Загорье считает. И Аринди. А кто запретит-то?

— Но они объявятся, — счел нужным подбодрить Шеннейр. — Как отметят зимние праздники, так сразу начнут требовать, чтобы мы выдали им Нэттэйджа.

— Каждый год требуют? — не поверил я. — Все эти много лет?

Пусть Нэттэйдж остается беглецом, но надо же понимать, что высшего темного мага гильдии Аннер-Шэн враждебной стране никто не выдаст. Хотя бы потому, что он слишком много знает. Если Нэттэйдж надоест темным, его в кровати удушат, но все равно тело на родину не вернут.

— Ставлю всю Ньен и кусок загорья, что департаменту наказаний не отменили директиву, — мы переглянулись, и в разговоре образовалась неловкая заминка.

— У меня есть идея, — я потрогал все еще мокрые волосы, и уточнил: — Лучше, чем эта. Мы активируем заклятие.

— Кэрэа, у вас перед эпидемией в пятьдесят девятом катрене воющие падальщики. Пожалуйста, идите по порядку, мы всей гильдией ломаем голову, кто они такие.

Такого удара в спину я не ожидал, и только беспомощно возмутился:

— Катрены?! Темный магистр, и вы туда же? Вы-то должны помнить, что я говорил на допросах!

— Да вы ничего не говорили, — согласился он. — Но так интереснее. Если говорить о сожалениях... я сожалею, что не уделил вам должное внимание. Мой просчет.

Иногда мне казалось, что то, что случилось — что-то плохое. Но мне было сложно думать о прошлом. Это не касалось других, и вряд ли было важно.

— Проклятие должно срабатывать при изменении внешних условий. Температуре воды, освещенности. Я объеду водохранилище и попробую еще раз определить место, — вернулся я к делу. — Если у меня не получится, мы пробудим проклятие — есть у вас печати, имитирующие солнце? — и Миль успеет его заметить и обезвредить. Не хотелось бы рисковать.

Шеннейр задумался и весело щелкнул пальцами:

— Хорошо.

— Вы мне разрешаете?

Он недоуменно нахмурился. Я подозревал, что только статус темного магистра не позволяет Шеннейру иногда говорить "я вообще не понимаю, о чем вы".

— Просто-напросто разрешаете?

— Вы светлый магистр, Кэрэа, — с долей раздражения ответил магистр. — Если вы считаете что-то необходимым — делайте.

А потом огребайте, если ваши поступки не понравятся темному магистру Шеннейру.

— А если я делаю чушь?

— Кто ни разу в жизни чушь не делал? — он потер переносицу, словно его мучила застарелая головная боль. — Хотя я предполагал, что вы будете торопиться вернуть своих сородичей из ссылки. Вы же хотели именно этого? Или нет?

Я с трудом подавил возмущение. Что меня беспокоило — почему на скором возвращении так настаивал Шеннейр. Какое право он вообще имеет их упоминать — и в чем-то обвинять меня?

Я хотел вернуть других светлых. Действительно хотел.

— Я не уверен, что хотел бы тащить их... в такой мир, — ответил я просто для того, чтобы что-то ответить.

Страну, где их вряд ли ждет хорошее.

— Мир как мир, — не принял моих терзаний собеседник. — Кэрэа, да сколько можно хандрить? Вы так здесь долго не продержитесь. Ничего ужасного с вами еще не случилось. В конце концов, вы до сих пор не умерли!

— Иногда я жалею, что нет.

Я сказал это зря — но сделанного не воротишь. Шеннейр зло сощурился; понимание мира у темного магистра было достаточно простым. Если кто-то смеет грустить — достаточно хорошенько врезать, и человек сразу развеселится.

— Порой мне все же хочется, чтобы вы поняли, — все же обманчиво спокойно произнес он. — Что мир может быть куда хуже...

— Нас ждут, магистр, — Эршенгаль оказался рядом совершенно незаметно, все так же совершенно невозмутимый, и тронул Шеннейра за локоть. Тот развернулся резче, чем следовало; Эршен не дрогнул, и в холодном спокойном взгляде ясно отражалось, что боевик не собирается отступать.

— В любом случае, дождитесь меня, Кэрэа Рейни, — Шеннейр нехорошо ухмыльнулся, окидывая подчиненного еще одним многообещающим взглядом, кратко махнул на прощание и пошел прочь.

— Эршенгаль, вас нужно спасать? — деловито осведомился я.

— Магистра порой заносит, и он сам это знает, — боевой маг прекратил смотреть своему господину вслед, и вежливо поклонился: — Мы вас утомили. Я понимаю.

Их отъезд я наблюдал из окна. Эмоции Шеннейра уже выровнялись, и до второго этажа долетали его приказы "топиться не давайте, все остальное можно". Я дождался, когда хвост колонны исчезнет за поворотом, закинул в рот две таблетки и упал на кровать, закрыв глаза.

Лоэрин обещал, что его снотворное совершенно безопасно и куда сильнее того, что было у меня раньше. Пусть насчет блокиратора Шеннейр и прав, снотворное — другое дело. Блокиратор слишком быстро вызывает привыкание. Я уже проходил через это раз, и второй так не повезет. Хотя что изменится...

Защитные печати, что окутывали дом, мучительно гудели. Темная магия. Всюду темная магия.

"А если темный магистр Шеннейр снова будет недоволен моими замечательными качественными передовыми препаратами, которые изготовлены в моей прекрасной оснащенной по последнему слову науки и техники лаборатории, — сказал мне Лоэрин перед расставанием. — Спросите его, как он сумел так быстро встать на ноги после заключения. Вот спросите".

Может быть, когда-нибудь я наберусь храбрости и спрошу. Я после Вихря отходил год или даже больше, и последствия не прошли до сих пор. И это если учесть, что меня отправили в камеру и забыли. Шеннейр не отделался так легко.

Темный магистр не может быть настолько сильнее. Или?..

Я прижал холодную ладонь к закрытым глазам, пытаясь успокоить ноющую боль, и усмехнулся. Я могу сговариваться с Норманом; освобождать светлых из ссылки; сидеть на опасной отраве — но главным преступлением, которое вызывает самую жесткую реакцию, остается мое плохое настроение. Эмпатический мост работает. Темный магистр Шеннейр перехватывает мои эмоции, и они его бесят.

Каждый человек защищает себя от того, что причиняет страдания. Агрессия Шеннейра будет расти, пока он не заставит источник шума умолкнуть. Как вынуть острую иглу из головы; наконец избавиться от боли. В другом мире мы бы могли поговорить и сообща разрушить мост, в каком-то ином, совсем другом мире.

— Нет ничего страшнее для светлого, чем гибель другого светлого...

— М? — сидящий прямо на полу у кровати Матиас вопросительно поднял голову. Я уже привык, что он постоянно ходит по пятам, и не обращал на него внимания.

Если я не стану ломать эмпатический мост? Если я наоборот, его усилю? Если я умру, не завершив начатое, или погибну от руки Шеннейра — это его уничтожит. Так или иначе, я все равно его достану.

Эмоции сидящего рядом существа отвлекали, не давая ощутить триумф. И только для того, чтобы заставить их умолкнуть, я спросил:

— Ты что-то хочешь сказать, Матиас?

— Я не имею права обсуждать действия Лорда, — хмуро отозвался он.

Вот так новость. С каких это пор?

— Я приказываю. Говори.

Он посмотрел на порезы на ладонях, оставшиеся после создания ритуального круга, и попросил:

— Не делай так больше.

Тени кружили на потолке. Я не смотрел на них.

* * *

Матиасу снится сон.

Он блуждает в темноте — тень среди других теней, пыль, ничто. Этот мир холоден, и этот мир жесток, он рвет крючьями на части, он перемалывает железными зубами, и здесь нет покоя.

Он стоит в ослепительном круге света, как в луче прожектора, почти растворившись в нем из-за белоснежных одежд. Тени заполняют пространство, тени окружают свет со всех сторон, что-то шепчут, отнимая внимание без остатка. Тени не дают пробиться ближе, и воздух в горле густеет, не желая превращаться в крик.

Он кричит, но никто не слышит.

Через тени приходится пробиваться, разрывая их на куски, падая на колени перед пьедесталом. Сил взобраться вверх уже нет — только царапать сломанными ногтями ступени, оставляя на белом красные борозды.

В Его глазах стылое равнодушие. Он смотрит свысока, со своей недосягаемой высоты, а потом отворачивается.

Он карабкается вверх, он падает, он поднимается снова. Он пьет свою кровь и грызет свои кости, чтобы утолить голод. Он видит звезды — впервые, он видит небо — впервые. Но солнце светит всем, но не ему.

Даже когда он поднимается на вершину. В его ладони ритуальный нож — что он должен сделать, чтобы его увидели?

Алое на белом всегда выглядит превосходно.

И, когда лезвие прорезало его горло, Тсо Кэрэа Рейни наконец-то...

Матиасу снится сон.

Матиас просыпается.

Дверь в мою комнату была открыта — я лежал, закрыв глаза, но чувствовал это. Матиас стоял в дверном проеме, молча и глядя на меня. Стоял долго, а потом бесшумно ушел.

Утром заметно похолодало — лужи покрылись льдом, и тростник стал ломким и хрупким. Мы ехали вдоль южного берега, а я штриховал на карте области, где ощущал темную магию. Матиас удерживал большую диагностическую печать, и светящиеся линии, уходящие далеко по поверхности воды, казались нитями паутины. С утра моя вчерашняя выходка с купанием в ледяной воде казалась необдуманной и даже глупой — но если даже темный магистр счел, что все нормально, то почему я должен беспокоиться?

Сопровождение держалось достаточно близко, и на всех остановках следило, чтобы расстояние между ними и мной было всегда меньше, чем между мной и озером.

Темные мешали, и мешали фоновые заклятия, и, как полагается плохому магу, мешало все подряд, но я старался концентрировать внимание исключительно на воде. Штриховка постепенно покрывала бумагу — я выбрал карту с самым большим масштабом, и постепенно уточнял ранние наметки. Темные способны отследить свои заклятия, это без сомнения — но также без сомнения, что они никогда не увидят, что в мире что-то... неправильно, если их поисковые печати этого не покажут. А поисковые печати обмануть несложно. Всегда, если уровень того, кто прячет, выше того, кто ищет.

Хорошо, что хотя бы здесь не замешаны заарнейские твари. Существа из Нэа боялись воды, особенно текучей воды — настолько, что даже ручей становился для них неодолимой преградой.

Пятна группировались так, что при большой фантазии можно было выделить несколько очагов. Чуть дальше от дамбы водохранилище резко сужалось, и самый крупный и размытый очаг захватывал оба берега. Эпицентр предполагался где-то посередине, и я повернулся к темным, сообщив:

— Мне нужен катер.

Ответная реакция выражала лишь сомнение. Возможно, они видели свою миссию в том, чтобы приглядывать за светлым магистром — чтобы я случайно не споткнулся о камень или не решил снова искупаться в ледяной воде — а не выполнять его глупые поручения. Хотя вряд ли приказ Шеннейра подразумевал именно это, и я повторил, вежливо и твердо:

— Пожалуйста, мне нужен катер для осмотра с воды. Или мне нырять самому?

Теперь подействовало.

Маленький белый катер прибыл быстро — дамба, гостевой дом и пристань оставались на виду. Отъехали мы совсем недалеко, и проверка всего водохранилища, если по-хорошему, грозила затянуться на дни. Я уже сомневался, что хочу что-то найти, но не найти ничего было еще страшнее.

Белым катер был не из-за связи со светлыми, а для заметности. Лезть в лодку Матиасу не хотелось совсем; я не настаивал, давая ему возможность остаться, но заарн все же забрался на борт, крепко вцепился в поручень и закрыл глаза. Ну что же; это тоже был его выбор.

В культуре заарнов синий цвет означал опасность и агрессию. Зеленый отвечал за смерть.

Вода даже вблизи казалась слишком синей. Я давно не оказывался там, где столько воды кругом, отвык от волн и лодок — да, был шторм и волновые башни на Побережье, были Острова, но слишком давно. Катер двинулся по широкой спирали, постепенно сужая круг; я свесил руку с борта, но так и не коснулся. На душе было муторно — хотя на душе всегда царила муторная серость, и я даже пожалел, что рядом не было Шеннейра. Шеннейр обычно раздражал, но его присутствие удивительно развеивало тоску.

Матиас продолжал держать печать, и мне становилось неуютно от мысли, что она накрывает все водохранилище — что паутина теряется между холмов, истончается и цепляется за северный берег, до которого ехать несколько часов.

— Как тебе удается так быстро обучаться магии?

Знать, что рядом с тобой сидит потенциальный великий маг, было странно. Да с людьми тоже случается, что талант проявляется сразу: маги-Элкайт, Шеннейр, по обмолвкам про обучение которого у меня сложилось впечатление, что сразу после инициации все ахнули и сказали "вот наш будущий магистр", Миль. Матиас, даже будучи светлым, оставался мне непонятен.

Не сказать, чтобы я старался его понять.

Матиас явно колебался между желанием сохранить что-то в тайне и все рассказать. Хотя скрываться он не умел — или, что пришло мне в голову в последний миг, он не мог не ответить на вопрос, потому что не знал, когда я заговорю с ним в следующий раз.

Солнце зажгло глубокие алые искры в крупном рубине. Рубине, который когда-то отдал мне Лоэрин как ключ к подчиняющему заклятию, а я передал Матиасу. Заарн повернул алый кулон, любуясь игрой света на гранях, и вновь спрятал его в одежде, самодовольно сообщив:

— Я могу заставить сделать себя все, что угодно.

Он явно гордился своей предприимчивостью. Да, использовать подчиняющую сознание магию для саморазвития способен не каждый.

Я не предполагал, что он в самом деле использует это на себе.

Человек на его месте предпочел бы солгать, что всего добился сам. Но заарны выращиваются с четко заложенными характеристиками и уже в инкубаторе получают ментальный образ. Матиас гордился не тем, чего добился — это само собой, с самоуверенностью у него было все в порядке — тем, что получил возможность этого добиться. Обмануть систему. Я посмотрел на кожаный блокнот, который он постоянно носил с собой, делая заметки про дела и встречи, и утвердительно произнес:

— Ты ведь не любишь работать с документами.

Матиас не был любопытен. Он презирал людей, не хотел вникать в их жизнь, а когда мы давным-давно в Шэн вместе разбирали архивы, то заарн брезговал к ним даже прикасаться.

Люди умеют меняться. Свобода выбора дана для того, чтобы меняться.

— Что значит "любить"? — презрительно отозвался он. С презрением не ко мне, а к самому слову. — Ты сам сказал, что я должен это уметь.

...Доброго утра, Миль. Одно разумное существо полностью перекроило себя по моим случайно высказанным пожеланиям. Я просто хотел послушную полезную фишку. И, кажется, я ее сломал.

Катер двигался по сходящейся спирали. Я сверился с навигационной печатью, отмечающей, где именно по карте мы находимся, вслушался в эмпатическое поле и поставил карандашом точку.

Грифель сломался, порвав бумагу. В воде вспыхнуло маленькое солнце, и лодку подкинуло в воздух. Удар о воду вышел жестким; я рванулся вверх, на поверхность, и мысленно выругался, ощутив панический призыв о помощи.

Матиас сразу же ушел на глубину, парализованный ледяной водой. Я нырнул, хватая его за куртку, радуясь тому, что заарн не барахтается и не старается утопить. Воздуха не хватало, онемевшие пальцы только царапали застежку ошейника, и я уже не различал, где поверхность, когда меня потянули наверх.

Темный маг помог мне забраться в лодку. В четыре руки мы вытащили Матиаса; я мельком отметил щиты, окружившие катер, и вторую лодку, что летела к нам по воде, и склонился над заарном. Тот даже не успел нахлебаться воды, сразу отключившись; я подозревал, что несмотря на регенерацию, иномирцам не дают никакого запаса прочности. В голову лезли слова Нормана о том, что гельдам отмерено немного, но Матиас все еще дышал.

Маг, который помог мне выбраться, тяжело рухнул поперек дна лодки. Из-под его век тянулись дорожки крови. Второй катер подлетел по правому борту, и сверкающая дуга пронеслась мимо, не задев меня и краем, и ударила по лежащему Матиасу.

Боль огненной волной пронеслась по эмпатической связи, и я с трудом различил, как тени спрыгивают на борт, заворачивают руки за спину, и в предплечье впивается игла. Все чувства мгновенно обострились до предела, и мир стал красочным-красочным. Полным страданий, крови и смертей.

Били Матиаса быстро и жестко — ломая кости, нанося увечья, стремясь причинить как можно больший вред. Чтобы не успел регенерировать и ответить. И чтобы парализовать меня. Эмоции рушились водопадом, не давая осознать, что происходит...

Ничего.

Шею поверх сжал горячий стальной обруч, запаивая застежки ошейника. Они выбрали правильную последовательность. Я мог бы уйти; я не мог уйти. Матиас был моим якорем. И сейчас он связал по рукам и ногам намертво. Как штатный телепорт, я хорошо работал в группе. Потому что ведущий группы указывал, что делать. Даже в последний раз, когда Шеннейр устроил бойню, я не смог уйти, пока они все не умерли...

— У него метка Нэттэйджа! — предупредили над ухом. Я мысленно потянулся к печати связи — связь отзывалась глухо, и на той стороне было молчание. Как обычно. Ничего не работает, когда оно нужно.

Земля ударила по ногам. Меня выволокли на пристань; на пристани лежали тела, и, кажется, жертвы даже не успели защититься, прежде чем их распылили в кровавую пыль. Вперед протолкался полукровка-ашео и прижал к моему виску что-то холодное и круглое, резко повернув.

Если однажды мне в голову воткнут нож и повернут, я буду знать, как оно происходит. Но удивительным образом новая боль и приступ головокружения помогли прийти в себя. Мысленно прощаясь с татуировкой, я смотрел перед собой, испытывая не удивление, а обреченность. Надо было послушать Нэттэйджа.

Нэттэйдж настаивал на казни, но кто же знал, что Джиллиан поступит прямо по заветам Шеннейра. Не получилось один раз — попробуй снова. И на второй раз все сложилось.

— Следящая печать. Мы сбили координаты, — высоким жестким голосом объяснила его спутница. Кажется, в ней тоже текла кровь ашео — ашео предпочитали держаться вместе. — Теперь они будут видеть неверное направление.

Невдалеке скреб по земле раненый паук. Почуяв меня, он в броске попытался дотянуться до врагов, и покатился по земле, подгибая перебитые лапы. Следующая смертельная печать оказалась точнее.

Матиаса выгрузили на бетон. Я отвернулся, в полной мере ощущая то, что доносила связь, и прошептал:

— Хватит... хватит. Я буду делать то, что вы скажете.

Стоит найти что-то важное, и его уничтожат. Разрушат, растопчут, ударят по самому слабому месту. Когда угодно, в любой момент. Это то, что значит жить бок о бок с темной гильдией.

— Джиллиан. Амара. Смотрите за ним внимательней. Снимет ограничитель — не поймаем.

Я наконец-то узнал мага, который командовал нападением. Не по виду, а по голосу: мы встречались всего раз, после нападения загорцев. Кажется он вел вторую группу; кажется, его звали Рийшен. Неудивительно, что моя охрана не успела отреагировать. Он же свой.

Вероятно, предупреждение звучало уже не в первый раз, и волшебница-ашео задумчиво пробормотала:

— Это все ясно, но почему именно ошейник?

Потому что все остальное я буду терять еще чаще?

Мысли стали кристально ясными и холодными. Так, что я почти чувствовал, как тикает часовой механизм, быстро и четко отсчитывая время. Что я могу сделать, пока моя эмпатия на пике? Вызвать симпатию, чтобы они раскаялись и меня отпустили? Это так не работает. Увы, как и все плохое, проще всего и быстрее появляются гнев и злость. Здесь достаточно мелочи — а эмоции всегда, всегда заставляют проигрывать.

— Матиас прибыл из Заарнея, — собственный голос оглушал. Эмоции расходились от магов разноцветными кругами после каждого слова, и это путало. — Чистая кровь, творение Лорда, ведущего нынешний прорыв. Он знает о Заарнее и Лордах больше... чем все мы. Я сделал его светлым, чтобы не терять... не отдавать такой источник информации Шеннейру.

— Нам вовсе не обязательно его убивать. Можно просто оторвать руки, — безмятежно предложил Рийшен, и Джиллиан заметно скривился. Его необычная молчаливость удивляла; Джиллиан представлял собой тип людей, которые не умеют молчать.

Я думал, что именно он сморозит что-то вроде "коварство светлых безмерно".

"Вы дали ему стимулятор. Эмпату?!" — черные буквы ползли по белой табличке, которую полукровка держал в руках. После суда ему так и не вернули дар речи?

— Зачем так кричать? — равнодушно откликнулась Амара. — Кому еще, если не эмпату?

Лицо Джиллиана было весьма красноречивым. Его мнение о новых союзниках только что рухнуло ниже точки замерзания. Именно с этой печатью на возвышенном лике он стащил с моей головы венец Та-Рэнэри и швырнул в воду. Мой великий светлый артефакт. Они утопили мой великий светлый артефакт. Откуда я возьму волшебный замок, который можно разграбить и достать новый?

Матиаса упаковали в прозрачный саркофаг — куль окровавленных тряпок и перемолотой плоти. И закинули в открытый кузов; солнце должно было убить его еще до заката, но Джиллиан, проходя мимо, набросил поверх плотную ткань. Сквозь разбитое стекло дома смотрителя плотины я видел, как темные, расчистив пол от мертвецов и обломков мебели, чертят контур рыбы. Большой, кривой и с творческими потеками крови.

— Так это вы бросили Шеннейру вызов? — я моргнул, пытаясь прогнать пятна перед глазами, и протянул: — Любите вы своего магистра, Рийшен.

Боевик усмехнулся и покачал головой, показывая, что светлым не понять, но все же ответил:

— Даже темному магистру не позволено брать в ученики светлого мага.

Голову накрыл мешок, и последнее, что я услышал — смех.

— Темный магистр не умеет никого беречь. Как он мог надеяться, что его ученик, светлый ученик, выживет? Аквариумные рыбки у Шеннейра дохнут первыми.

* * *

Всю жизнь я мечтал во что-то верить.

В то, что я живу в хорошей стране, в то, что меня окружают хорошие люди, в то, что только-только ставший привычным мир не рухнет в очередной раз под ногами. А потом — обычно раз в несколько дней — мир рушился, и все начиналось снова. Я был готов признать, что темные нормальны, ну да, случались плохие вещи — но сколько можно вспоминать, за двенадцать-то лет? Потом меня в очередной раз сталкивало с темными, и ничего не работало.

Наверное, мне стоило взять у Шеннейра ту грозную штуку, научиться стрелять и меньше думать. Стал бы я счастливее?

Дорога была долгой. Обостренная до предела эмпатия выворачивала душу: я ощущал все одновременно и ничего конкретно, но не мог построить в мыслях контур ни одной печати, и вряд ли мог даже составить буквы в слова, чтобы их произнести. Единственная четкая мысль — что я сдохну на полпути — и то оказалась ложной. На разбитой грунтовке машину швыряло во все стороны, и я чувствовал себя слабым и морально и физически.

Мешок не давал нормально дышать, и это была ерунда. Я знал, что пока со мной не происходит ничего плохого.

Но мысль оказалась ложной, дорога закончилась — Свет, Тьма, кто угодно, это случилось! — меня куда-то потащили, толкнули на стул и сняли мешок. Свет был слишком ярок, воздух... дышать все же было приятнее, чем нет.

— И все-таки не вижу в нем ничего уникального, о чем все вокруг говорят, — сказал Рийшен, вдоволь насладившись видом. — Обычный светлый. Сколько их было.

Умоляю, не надо. Для темных баек не было неподходящего места и времени, но выслушивать, как он этими своими руками душил вот этих обычных светлых выше моих сил.

Мы находились в небольшой комнате — я мог разглядеть деревянный стол, лампу, Джиллиана, внимательно смотрящего внутрь саквояжа, и волшебницу — Амару? — стоящую рядом. Остальных Рийшен оставил за дверью, да и эта парочка, вероятнее всего, заявилась без спроса.

Чтобы сформировать осмысленное предложение, потребовались невероятные усилия.

— Вы хоть знаете, что я делал у водохранилища? Вы активировали смертельное заклятие, которое Алин спрятал под водой, чтобы отравить воду и половин... половину страны, — я попытался проглотить вязкий ком в горле, пытаясь совладать с голосом, и ровно закончил: — И утопили карты, где я отмечал его локализацию.

Начинать надо с понятных обеим сторонам вещей.

Нет, можно и с насилия. Оно тоже понятно. От скользящего удара лопнула губа, но зубы остались целы, что приятно.

Одно и тоже. Как я устал.

— Светлые совершенно не знают, что такое правила поведения, — Рийшен безмятежно посмотрел на костяшки пальцев, и заключил: — Мозгов и памяти у них как у рыбы.

Эмпатическая связь между мной и Матиасом болезненно дрожала. Ему было больно и плохо, мне тоже, и мы удивительно вошли в синхрон. Я обращался к своей искре, вкачивая в связь столько силы, сколько мог, передавая все без остатка. Боевые маги сталкивались с заарнами, знают, как их обезвредить; но они не учитывают, что Матиас — светлый маг. Если он восстановится быстрее, чем это обычно делают заарны, то сумеет вырваться. Сумеет вырваться — сумеет напасть, сумеет напасть — сумеет убить, восстановит силы. На то, что он вытащит меня, я не рассчитывал — будет достаточно, если иномирец сбежит и позовет на помощь. А еще у него есть подчиняющий сознание кулон. Если Матиас придет в себя, он сможет составить приказ.

Как и всегда, кровь была неприятной на вкус, и я просто выплюнул ее на пол, и сообщил Джиллиану:

— А Олвиш за вас поручился. Вы его подставили.

— Олвишу давно пора выбрать, на чьей он стороне, — ответила вместо товарища Амара. Волшебница походила на тень с горящими глазами; не в том смысле, что она выглядела грозно, а в том, что Амара и Джиллиан, похоже, голодали и не особенно следили за собой — рана на лице Джиллиана казалась воспаленной. Насколько я знал, такое равнодушие было признаком серьезного магического истощения.

Я не видел участников злосчастного дорожного нападения с самого суда. Но, если вспомнить, они и на суде выглядели крайне бледно, и учитывая, какое задание им дали потом...

— Вас было шестеро. Где остальные ваши товарищи, Джиллиан? Они подъедут позднее?

— Как будто не по твоему приказу Нэттэйдж лишил нас любой помощи! — глаза Амары казались горящими, потому что блестели и слезились от воспаления. Я уже не был уверен, что это не болезнь — наказанные имели дело с искажением и заарнскими тварями.

— Свет. Нэттэйдж, — я похолодел, осознав, что означали ее слова. Остальные мертвы. Лишил помощи — боевой поддержки, защиты против искажения, необходимых вещей? Тогда, после суда, Нэттэйдж выразился вполне прямо. Он собирался убрать всех. — Я виноват. Я должен был проследить, как проходит наказание.

Но не проследил. Почему они не обратились за помощью к Олвишу, ко мне, к Шеннейру, кому угодно?

А была ли у них такая возможность?

— Ньенский выродок тебя обманул? — казалось, Амара хочет рассмеяться, но не может. — Не притворяйся, что не рад. Светлые всегда хотели нашей крови.

И я не мог сказать, что это ложь. Разум говорил, что ненавидеть темных неверно, но сердцем я прекрасно понимал сородичей.

— Мне жаль.

Джиллиан взрезал рукав моей куртки, нахмурился, словно заметив что-то странное, распорол швы дальше, открывая локоть и ряд шрамов. Я до сих пор считал, что они достаточно аккуратны.

Ш-е-н-н-е-й-р.

— Темный магистр подписывает свою собственность? — Амара приблизилась, жадно наблюдая за происходящим; но изумление сделало ее почти человечной.

— Да этот светлый наверняка сам нарвался, — гмыкнул Рийшен. Новость здорово приподняла ему настроение. — Светлые, они довольно... бестолковые.

Даже среди наших не ходило слухов, что Шеннейр клеймит сторонников, а мы все же светлые, мы должны верить, что враг ужасен. Откуда у приближенных Шеннейра такие фантазии?

Над ладонью Джиллиана заклубился рой искр, сложившийся в контур рыбы. Для человека, видевшего латунную рыбку Шеннейра всего лишь раз и мельком, Джиллиан запомнил ее даже слишком хорошо.

Темный маг подождал, пока рисунок окончательно сформируется у него на ладони и схватил меня за предплечье.

...Тяжелее всего оказалось не закричать. В этом не было никакого смысла; но молчать — это все, что я сейчас мог.

Печать словно прожгла руку до кости. Они оставят мой труп с клеймом в подарок. Весьма мило.

Сознание поплыло. Я плохо понимал, где нахожусь, что происходит — потом в лицо плеснули холодной водой и с силой ударили по щеке.

— Светленький, мы с тобой еще не закончили, — Рийшен кратко улыбнулся и отодвинулся. Амара практически нависала над его плечом, и мне вновь почудился окутывающий ее ореол жара.

— Как Шеннейр посмел возвысить светлого?! Поставить рядом с собой? После всего, что сотворили эти твари? После всех погибших наших?

Темным не нужны были ответы, не нужна была выгода. Их самоконтроля едва хватало, чтобы не забить меня до смерти. Без причин — или причинам было двенадцать лет, которые никому не помогли забыть. Я бы мог спросить "за что", но бессмысленно спрашивать то, на что не получишь ответ.

— Слабые должны умереть. Раз они умерли, то они оказались слабее. Разве достойны жизни темные, которые проигрывают светлым? — я слизнул с губ капли воды, досадуя, что их так мало. — Я оказался слабее, и потому я здесь. Разве это не логично?

Почему-то ей не показалось это логичным. Как же темные не любили, когда их правила использовали против них.

— Что-то в этом есть. А ты не настолько глуп для светлого, раз считаешь, что это справедливо, — Рийшен спокойно смотрел с высоты, и мне представилось, как он с таким же лицом мог ловить пауков и отрывать им лапки. Хотя отрывать лапки людям куда забавнее, чем паукам.

Кашель раздирал легкие. Чтобы говорить, приходилось дышать часто и неглубоко:

— Вам не приходило в голову, Рийшен... что вы ломаете планы своего магистра?

— У темного магистра не должно быть слабостей, — с холодным ожесточением ответил он. — Но благородство Шеннейра играет против него.

Благородство Шеннейра.

Благородство.

Шеннейр.

Я завороженно уставился на собеседника. Прошу, возьмите меня с собой, в вашу страну с благородным Шеннейром. Могу даже побыть за коварного светлого.

— Кто-то должен взять на себя ответственность и избавить его от обузы, — убежденно добавил боевой маг. — Он поймет, что поступал неправильно.

За всю свою жизнь Шеннейр ни разу не признал, что был неправ. Они настолько в него верят?

Ах да, он же согласился, что меня следовало пытать лучше. Как я мог забыть.

— Я все-таки вытащил его из камеры, — тихо напомнил я.

— Спасти кровного врага. Как это по-светлому! — страдальческий стон вышел у Рийшена вполне искренне. — Моему магистру следовало воспользоваться чужой глупостью, а не...

Для прочистки мозгов Рийшену стоило сделать всего одну вещь. Прийти к Шеннейру и указать, что темному магистру следует делать, а что нет.

— Вы в самом деле считаете, что темный магистр Шеннейр помогает мне из симпатии? — недоверчиво уточнил я. — Шеннейр? Вы откуда взялись? Вы темные вообще?! Ему это нравится! Ему нравится, что я, его враг, вынужден его спасти! Вынужден ему подчиняться и каждый миг помнить, что этот человек убил правителя моей гильдии, моих сородичей, мою семью! Это развлечение, это просто развлечение...

— Вот теперь ты говоришь здравые вещи, рыбка, — хрипло откликнулась Амара. — Эй, Рийшен, не похоже, чтобы Шеннейр особенно его ценил. Мог бы оставить на страже хотя бы Эршенгаля. Даже Эршенгаль волнуется об этом светлом больше...

— Эршен выполняет волю магистра. Не думай, что ему приятно возиться со светлым, — брезгливо отрезал Рийшен.

Они теперь и Эршена от меня спасают. Ну дошли. Я склонил голову к плечу и с любопытством предположил:

— Или вы злитесь, что выбрали не вас, Рийшен? Что Шеннейр больше не расположен к людям, которые настолько его подвели? О, это действительно так. Но внимания темного магистра необходимо быть... как же это звучит... достойным? Понимаете, это значит приносить пользу, а не вставлять палки в колеса.

Лицо его исказилось. Интересно, избивать связанных — это для темных в принципе нормально или только в случае светлых?

Я ничуть не сомневался, что Рийшен предан Шеннейру и никогда не посмеет выступить против. Даже высказать свое недовольство открыто. Злость, обиду и желание отомстить он мог сорвать только на чужой игровой фишке. Хотя мы все лишь фишки для темного магистра, и Шеннейру плевать на всех одинаково; не знаю, насколько это понимал Рийшен, но он понимал достаточно, чтобы чувствовать свою беспомощность.

— Светлые слишком глупы, чтобы вовремя замолчать.

Да, все так.

— Расположение Шеннейра — небольшая милость! — Амара зашлась лающим смехом. — Шеннейр известно жесток. И на что ты надеялся, его освобождая, рыбка? Ры-ы-ыбка...

А вы лапушки.

— С каких пор сильная рука стала пороком? — огрызнулся Рийшен. — Но что ждать от алиновских сторонников? Вы стали мягкотелыми. Отвратительно.

— Алин не был кровавым чудовищем!

Я следил за темными с восторгом. Да, пожалуйста, поссорьтесь и убейте друг друга. Разве я зря сказал столько слов, разве зря применял эмпатию, вызывая ваш гнев?

Джиллиан протиснулся между спорщиками и залепил мне рот липкой лентой.

Никогда бы не подумал, что лишение голоса настолько прибавляет мозгов. Камерная война за истинную темность угасла сама собой; узнать итог дискуссии "темный магистр Шеннейр: монстр или великодушный человек высоких нравственных качеств" мне так и не довелось. Темные разом отвернулись друг от друга и так же разом посмотрели на меня.

— Это мы и проверим. Если магистру все равно — тем лучше, — после коротких раздумий решил Рийшен. — О развлечении он долго помнить не будет и не станет слишком переживать о нашей небольшой посылке...

Как же уныло быть темным магистром. Шеннейр просто хотел жить весело.

Джиллиан протянул руку, стискивая моё плечо, достал тонкий скальпель. Когда он провел первую линию, рядом с рисунком, я понял, какова была цель. Мое тело с меткой Шеннейр может и не найти — может, меня вообще планируют сжечь. Нет, ткнуть темного магистра в его ошибку следовало более наглядно. Метку ему пришлют с куском моей кожи.

Лезвие неглубоко вгрызалось в тело. Как же хорошо, что у меня заклеен рот. Хотя гордость уже не имеет ни малейшего смысла, ни в чем нет ни малейшего смысла... Я не люблю страдания. Это слабость, конечно. Ничего не могу с этим поделать.

В последний момент я все же зажмурился. Когда Джиллиан завершил последний разрез и рванул полоску кожи, открывая мясо. Казалось, что через туман я видел, как он разворачивает окровавленный лоскут и разглядывает рисунок. Но я не мог этого видеть.

"Ты имеешь право на злость", — говорили мне тени.

Я не чувствую ничего.

"Ты имеешь право чувствовать боль".

Нет.

Очнулся я в темноте.

Наверное, это меня бросили в подвал — наверху слышались шорохи и звук шагов. Сесть и прислониться к стене удалось с трудом: веревки впивались в тело, пальцев я не чувствовал вообще, и лучше бы не чувствовал все остальное. Левое плечо дергало от боли — так, что порой это становилось центром мира. Судя по ощущениям, на освежеванный участок все же наложили повязку, пусть не слишком аккуратно. Но я не умер от потери крови и от болевого шока, и не загнусь от сепсиса. Меня убьют, и скорее рано, чем поздно.

Вокруг, царапая эмпатическое поле, горела ограничивающая печать. Я ее не видел, но ощущал вполне отчетливо. В клетке, в ошейнике, словно дикий зверь. Я бы хотел умереть; это было единственной по-настоящему хорошей вещью, что я мог бы сделать для всех, и самой верной, если я собирался запустить маховик возмездия. Нет, Свет и Тьма ни при чем — нельзя же все подряд валить на вещи, которых не существует. Гибель еще одного светлого магистра продлит войну между светлыми и темными на ближайшую вечность. И это последнее, чего я желал. Смешно.

Ужасно хотелось пить. На помощь извне надеяться не стоит. Большое искушение вообразить, что меня обязательно спасут — но все равно придется выкручиваться самому.

...вот бы глоток воды...

Бессмысленно рассчитывать на помощь. Как и всегда.

Люк в потолке открылся. Светлый магистр не имеет права бояться, но мне все равно стало страшно.

Джиллиан и Рийшен шли вместе, и парочкой они ходили точно не от большой дружбы и доверия. Полукровка сразу двинулся ко мне, нагло поправ ограничивающую печать; Рийшен боком прислонился к лестнице, помешивая что-то ложкой в стакане. Я сразу представил, что там чай с сахаром, потому что последнее, что мог притащить в темницу боевой темный маг, это чай с сахаром, да все равно, если бы там была вода...

Джиллиан наклонился ко мне, пощелкав пальцами перед лицом, и, не дождавшись реакции, сдавил раненую руку.

Что ж. Он умел привлекать внимание.

Ложечка звякала, ударяясь о край стакана. Удовлетворившись тем, что теперь я сконцентрировался на нем, Джиллиан содрал липкую ленту и поднес к моим губам фляжку. Ошеломительная радость оказалась сильнее недоверия, и свою ошибку я понял только ощутив на языке знакомый вязкий привкус.

Джиллиан не отступился, пока не влил в меня несколько глотков. Слабо разведенный наркотик как обычно был мерзок и только усиливал жажду. Он был разработан для загорцев — так говорили — он путал сознание и при большой концентрации лишал воли. Пока концентрация небольшая. Наверное, потому что я светлый ученик, а светлому ученику достаточно. Почему мне привычно все это.

Звяк-звяк. Звяк-звяк.

Ненавижу.

Джиллиан вновь схватил за плечо — на этот раз не тронув повязку — и разрезал веревки на руках. Я инстинктивно вжался в стену, уже плохо соображая, что происходит, и затравленно уставился на темных. Рийшен приблизился, полностью удовлетворенный моей реакцией, и улыбнулся, протягивая карандаш:

— Отметь места, где находится заклинание.

Я дергано кивнул, растирая пальцы, решив, что синеватый оттенок им придает освещение, и неловко взял карандаш. Я — несчастный измученный пленник, который полностью сломлен.

Я — несчастный измученный пленник? Не знаю. Я могу быть им.

— Вот и правильно, — мягко поддержал темный. — Не стоит усложнять.

Рийшен спокоен. Он уверен в своей группе, в этой земле и своих намерениях. Что я могу противопоставить? Рийшен идет по лезвию, и малейшая помеха его погубит. И он об этом помнит. Каждое мгновение.

— Не люблю, когда моя работа пропадает зря, — дрожащие линии неверно ложились на бумагу. Не уверен, что маги расслышали тихий шепот, но ни говорить громче, ни добиться четкости линий мне так и не удалось. Я чертил так, как помнил, и не собирался лгать.

Рийшен забрал карту, удовлетворенно пробежавшись взглядом по рисунку, отложил в сторону, и уверенно кивнул Джиллиану.

— Я уверен, что это ложная тревога, — и снова взял треклятый стакан.

Джиллиан едва заметно нахмурился. О ложных тревогах — вроде тех тревог, что совсем недавно одолевали Побережье — он знал чуточку больше. Я преодолел выкручивающую тело мучительную судорогу и тошноту, и отчетливо сказал:

— Загорье нападет в пределах месяца после весеннего равноденствия по западным путям, которые в свое время рыла Ньен.

Ложечка в стакане замерла и наконец перестала звенеть.

— Чушь, — меланхолично отозвался темный. — Их лазутчики снуют на восточном пределе. Здесь самые длинные тоннели под горами. Ньенские штреки давно затоплены и обваливаются. Вы, светлые, молчали бы лучше, о чем не понимаете.

А промолчать и не высказаться о том, что он понимал как защитник границ, Рийшен не смог. Как и ожидалось. Я на мгновение позабыл о жажде и слабости, о слипшихся от гноя ресницах, уставившись на мага во все глаза, и постарался говорить медленно и отчетливо:

— Загорские маги — фанатики. Секта "Знаки Солнца" — радикальные фанатики. Основной ударный кулак солнечников — тупые суеверные радикальные фанатики. На восточном пределе они ищут источник проклятия — источник в самом эпицентре, вы улавливаете? Тупые суеверные радикальные фанатики с радостью попрутся через затопленные заваленные кишащие пауками штреки, только чтобы не идти через проклятые земли сосредоточие-сосредоточие скверны. Здесь очень много старых врат, а еще где-то поблизости родился Шеннейр, а идти по гиблым местам, породившим темного магистра, войско откажется. Хуже знамения не придумаешь. Вы тут все очень логичные и умные, и загорцы, с которыми вы воевали, тоже были сильно логичными и умными, но солнечники из центральных земель, они не логичные, они тупо сильные, и отчего сильные, я не знаю.

— А остальное тебе откуда знать? — на Рийшена моя тирада не произвела ни малейшего впечатления.

— Семь лет, — колючие слова царапали горло.— Меня не было в Аринди семь лет.

Я чувствовал, что выдохся. Изначально я предполагал, что волноваться будет Рийшен; но Рийшен оказался полностью в ладах со своей совестью и собирался спать спокойно. Зато Джиллиан, от которого я ждал безмозглого упорства и решимости идти до конца, пребывал в полном смятении.

Или он знал что-то, чего не знал я.

"ПоЧеМу оН расСкаЗывает Это?" — руки Джиллиана заметно дрожали, и буквы на табличке прыгали.

— Мы все... делаем то, что должны. Я вернулся, чтобы спасти свою страну, а не тратиться на месть, — я усмехнулся, глядя на него, и облизал спекшиеся губы. — Когда вас раскроют и клещами выдерут из вас правду... моё послание дойдёт до Шеннейра.

О, да. Каждый светлый магистр должен хоть раз в жизни возвыситься над врагом своим благородством.

Рийшену это не понравилось. Несмотря на внешнюю браваду, он не мог быть уверен, что я не окажусь прав.

— Всегда знал, что с этим изгнанием что-то не так, — вновь откинул боевик любые сомнения. — Эй, светленький, а кто вытащил тебя из Вихря?

"Решение об освобождении светлых было всеобщим".

— Что ты мне тут напоминаешь... — Рийшен грубо отодвинул мешающую табличку. — С остальными светлыми все нормально. Только этот выжил. Так кто решил спасти светлого магистра? Благодаря кому светлый магистр смог сбежать?

Я промолчал.

Темные переглянулись, и Джиллиан вновь протянул руку к повязке. На этот раз пытка длилась дольше — до разноцветных кругов перед глазами.

— ...Алин, — выдохнул я.

— Пф, — Рийшен с нескрываемым превосходством покосился на спутника. — "Алинбыникогда!" Плевать твой Алин хотел на интересы темной гильдии.

Именно так. И это не великая загадка. Но чем больше я молчу, тем больше привлекаю внимание к этой теме и отвлекаю от остальных. Полукровка помрачнел в разы, я с наигранным сочувствием протянул:

— Ну что вы, Джиллиан. Пора бы привыкнуть, что вам просто никогда никто не говорил правду. Да, а как вы думаете, насколько вы, свидетель, переживете меня?

— Светленький, да ты не о том волнуешься, — Рийшен снисходительно потрепал меня по голове и поднял со стола листок, зачитав: — "Ключ", центральный элемент в связке. Причина всех бед. Если "страж" защищает от новых угроз, "мольба о спасении" успокаивает гнев мира, "ключ" должен остановить погибель, превратившись в "искупление". Он должен искренне... хм, искренне раскаяться. А искренность испытывается железом, огнем и водой. Искренность должна идти от самого сердца и раскрытых легких. Джиллиан, вот поэтому я не могу вырезать ему язык...

Это мои записи по загорским ритуалам? Я всегда знал, что наши этнографические исследования когда-нибудь станут популярны. Снисходительная улыбка примерзла к губам. Лучше бы темные убили меня сами. Это была бы лёгкая и быстрая смерть. Если Рийшен хотел меня напугать, то достиг успеха.

Но после всего, что было сказано — угроза прозвучала жалко.

— Сговор с врагом? — вежливо уточнил я. — Чудо, как хорошо вы знаете лазутчиков, которые шныряют по восточному пределу! Так хорошо, что даже не смогли никого захватить живьем, когда ваш магистр просил?

Сначала мне показалось, что он ударит — но Рийшен лишь наклонился вперед, и в его эмоциях мелькнуло нечто, похожее на темное удовольствие:

— Моя группа выследит диверсантов, проникших на нашу территорию, и отомстит. Вас, светлый магистр, похоронят со всеми почестями. Белая гробница, мраморный саркофаг с тяжелой крышкой. Я лично прослежу.

Как приятно, когда тебя обещают красиво похоронить, обращаются на "вы" и не сдирают кожу заживо.

— И проклятие магистра падет на убийц? — я запрокинул голову, отвечая широкой улыбкой: — Это хорошая идея. Я согласен. Но на моей гробнице не должно быть никаких знаков. Никаких рыб. Полагаюсь на вас. Горе вам, если не выполните.

Джиллиан болезненно вздрогнул, словно наша болтовня приносила ему настоящие мучения. Что не так со мной, я знал, но меня приводило в восторг, в какую катастрофу без всяких на то причин превратил свою жизнь он. У человека были все шансы выйти на ведущие позиции в новой гильдии, но каждый его поступок перечеркивал пути на вершину. Так надо уметь.

Рийшен равнодушно смотрел в ответ, и глаза его были как у снулой рыбы:

— Мне в целом без разницы. Почести для ученика Шеннейра. Какого-никакого, ведь больше учеников у моего магистра не было... Светлого я бы просто свалил в яму и закопал. И хватит.

Меня подхватили под руки, заставляя встать. Джиллиан нерешительно поднял табличку, и Рийшен с усталым раздражением отвел ее в сторону:

— Мне не можем сейчас перекрыть водохранилище. Мы не объявим тревогу. Мы не станем все переигрывать. Джиллиан! Что случится плохого, если один светлый умрет?

На этот раз обошлось без мешка на голове — должно быть, темных уже не заботило, что я увижу, а что нет. Липкая лента тоже была не обязательна — даже если я закричу, кто это услышит, кому это помешает? Хотя верно. Вдруг я скажу ужасным темным магам что-то обидное, и они расстроятся и будут плакать?

И хватать за повязку в наказание за то, что я двигаюсь слишком медленно, отвыкнув от яркого света — тоже излишне. Я все равно бы подчинился. Но это им нравилось, а тот, кто сильнее, тот прав.

Джиллиан догнал нас уже у порога, заступив Рийшену путь. Буквы покрывали всю белую табличку — наверное, ашео приводил какие-то аргументы, но я не смог их рассмотреть, а Рийшен даже не стал читать. Вышиб табличку и врезал прямой печатью. Джиллиан отлетел к стене — я отметил расползающиеся по его груди красные пятна — и двое боевиков перекрестили перед ним посохи.

— Всегда знал, что от тебя будут проблемы, — с легкой досадой бросил Рийшен и прошел мимо.

Вообще говоря, хрен бы что они сделали без Джиллиана. Ведь охрану на пристани убил именно он — чтобы на телах остались следы магии отщепенцев, а не Рийшена. И в планировании операции участвовал явно не только Рийшен, но... какая теперь разница?

Осколки разбившейся от падения таблички захрустели под ногами. Изумление на лице Джиллиана бальзамом пролилось на сердце. Он в самом деле считал, что с ним поступят честно? Любой светлый ученик знает, что темные так не поступают. Амара с сомнением оглянулась на бывшего товарища и присоединилась к остальным.

Солнце светило слишком ярко.

Это проклятое солнце светило так ярко, что я практически ослеп. Кажется, темные заняли заброшенную охотничью сторожку — все еще крепкую, но вросшую в землю. Кажется, рядом стояло две машины. Темные словно к чему-то готовились: для того, чтобы охранять меня, магов было слишком много, для того, чтобы отбиваться от поисковых групп и лично Шеннейра — ничтожно мало. Потом я получил тычок в бок и перестал пялиться по сторонам.

Иней на траве хрустел под ногами. Шли мы недалеко, через прозрачную облетевшую рощу, через каменные выступы. За одной из скал открылся черный провал в скале, уводящий вглубь; вход в шахту. Меня толкнули в спину, заставляя упасть на колени, и оставили одного.

Чужие взгляды буравили затылок. Я с трудом пошевелил занемевшими пальцами, прикидывая, какие шансы освободиться от веревок, и нашел, что шансов нет. Никогда этого не удавалось. Все замерло в ожидании; оружие темных, нацеленное на окрестные скалы, ощущалось вполне отчетливо, и я не сомневался, что с соседних скал нас тоже держат на прицеле. Это тянулось достаточно долго — я успел устать, потому что стоять на коленях оказалось в разы сложнее, чем сидеть у стены — пока из темного проема шахты не появилось три человека.

Высокие и широкоплечие, как и все ла'эр; лица их закрывали дыхательные маски, одежда — все тело, чтобы не оставить открытой ни клочка голой кожи. Человек, идущий посередине, был полностью одет в красное; те, кто следовал по бокам, носили вполне маскировочный серо-зеленый, который портили красные метки. Смертники.

Те, кто проливал порченую кровь, те, кто приносил очистительные жертвы — сами слишком близко касались скверны. Домой они не вернутся. Я знал, что перед возвращением товарищи разведут большой костер, и палачи взойдут на него добровольно и радостно.

Чем более жестока, строга и непримирима традиция, тем больше уверенности она дает своим адептам. И больше ничего.

Троица остановилась передо мной. Судя по всему, надолго — хватать добычу они не торопились, но и возмущаться, кого им подсунули вместо светлого магистра, тоже.

— Это светлый... — начал было Рийшен.

— Тихо, — глухим голосом оборвал его правый загорец.

Я ощущал их внимание — и то, как сияют их искры, и этот свет проходит сквозь тело, резонируя с моей искрой. Все загорские маги были сильны — стимуляторы они жрали как не в себя.

— Это он, — наконец сказал человек в красном. Я пожалел, что здесь нет Шеннейра — этот загорец был намного выше статусом, чем все, встреченные ранее. Кто-то на жреческих должностях при секте? Спутники в сером синхронно шагнули вперед.

Первым умер главарь.

Я впервые видел, как людей распыляет в красную пыль — впервые видел достаточно близко, чтобы попасть под кровавый душ. Спутники жреца умерли вторыми, даже не успев заметить, кто именно располосовал их от горла до пояса, и Матиас сбил меня с ног и опрокинул на землю. Поверху пронеслось что-то сияющее, врезавшись в выставленную заарном защитную печать; взрыв вдавил в почву, и я ослеп и оглох.

Мне не нужно быть сильным. Мне не нужно быть быстрым. У меня в подчинении иномирная тварь, а иномирной твари необходимо только несколько часов на регенерацию в гробу, заботливо прикрытом от солнца Джиллианом. Спасибо, Джиллиан. Надеюсь, я еще успею спросить, зачем он напал на загорцев первым.

Сверкающие вспышки. Изменяющиеся линии, фигуры, отпечатывающиеся на сетчатке. Крики. Предсмертные хрипы. На лицо и шею капало что-то липкое; я царапнул ошейник, не в силах разжать застежку, сорвал с губ липкую ленту и прошипел:

— К машине!

Матиас не услышал, и я рванул связь на себя, заставляя его подчиниться, и с места бросился к деревьям. Тела в разодранных красных балахонах остались лежать на земле. Оставшиеся загорцы, справедливо решившие, что их заманили в ловушку, рассыпались между валунов и вели неприцельный огонь; темные, попрятавшиеся кто куда, им отвечали. Достаточно увлеченно, чтобы позволить мне затормозить на краю рощи, укрывшись за большим валуном, и весело крикнуть:

— Прикройте нас!

Злоба с их стороны, ярость со стороны загорцев, получивших подтверждение, что их провели. Это было нагло, и это того стоило.

Кажется, меня больше не станут ловить живьем.

Бежать среди камней и деревьев, уворачиваясь от заклинаний, было совсем не весело. Если бы не защитная печать, нас бы давно прихлопнули, но и та жрет немеряно сил... Впереди мелькнуло что-то черное, но заарн снес человека как незначащую помеху.

Вот крыша дома. Дорога. Машина стоит сбоку.

Очередное заклинание полыхнуло за спиной, и солнечное сияние начало нарастать, пожирая сосны. Я скользнул вниз по песку, бросился к машине, почти дотянувшись до двери...

Темная магия окатила волной, и верхушка холма испарилась вместе с деревьями. Я нырнул между колес, выкатываясь с той стороны, и огненный вал ударил прямо по машине, превращая ее в обугленный остов.

Досадно. Как же досадно.

Джиллиан стоял в паре шагов от двери. Следов от крови не было видно на черной форме — черная форма весьма практична. Печать, мерцающая перед ним, постоянно менялась, отмечая белые точки целей и трассы разрядов. Для того чтобы сражаться, Джиллиану вовсе не требовалось присутствовать на поле боя самому.

Это все я оценил за мгновения — и гаснущие, не долетая до дома, заклятия, и почти истончившуюся защиту, что прикрывала нас с Матиасом. Матиаса, который уже балансировал на грани, чтобы потерять сознание. И схватил заарна за руку, потащив за собой.

К дому.

Джиллиан не мешал, но и не помогал, полностью поглощенный своей печатью. Идти к нему было страшно — наверное, страшно; я не чувствовал ничего, кроме сосредоточенной увлеченности. Если темный маг, который вас заметил, вас не убил — у него есть причины вас не убивать.

В доме было тихо, и тишина посреди битвы оглушала сильнее взрывов. Тела караульных валялись на полу — практически без ран. На том месте, где лежал Джиллиан, осталась только лужа крови — полукровку не добили совершенно зря, а вот он не пощадил никого. Больше всего дом напоминал ловушку. Но бежать по лесу — только выдохнешься. Я уже выдохся. Мы бы и на машине не выехали. Точно нацеленные заклинания летают через всю страну, а нацелить заклинание по дороге просто. Это была иллюзия, но настолько привлекательная...

Матиас сполз на пол и попытался свернуться клубком. Я хрипло выдохнул и оторвался от стены. Ноги подкашивались. Но никто не сделает за меня... я светлый магистр, поэтому никто ничего не сделает.

Матиас выглядел так, что будь он человеком, милосерднее было бы добить. Множественные переломы; ожоги; от одежды на спине остались лохмотья, под которыми просвечивало мясо и осколки ребер. От лица осталась кровавая каша; и узнать существо, с которым я провел столько времени рядом, в этом месиве было невозможно. Я отвернулся и с раздражением выпустил белые — когда-то белые — волосы, и голова заарна безжизненно ударилась о доски.

Использовать подчиняющий амулет? У физической оболочки тоже есть предел выносливости. Но заарны нереально живучи. Это то, что я о них знаю. То, что все знают. Моя фишка была порядком испорчена, но еще могла принести пользу. Свой стакан Рийшен оставил на столе, и я одним махом швырнул его на пол.

...Иногда я задавался вопросом — а чем я, светлый маг, здесь занимаюсь? Какую пользу это дает, душевное развитие?

Вскрыть горло трупу острым осколком стакана удалось не сразу. Труп неожиданно дернулся и захрипел, и я навалился всем весом, глубже вгоняя осколок. Кровь из уродливой рваной раны выплеснулась на руки, колени; я подставил ладони, набирая ее в горсть, и попытался напоить Матиаса.

Любой светлый должен всеми силами заботиться о товарище. Я не делаю ничего странного.

Кровь бесполезно пролилась мимо, стекая по щеке. Ах да, Матиас же говорил что-то о жизненной силе, которой у трупа не слишком много... Бой за стенами стих. Загорцев было гораздо меньше, чем темных — и я не питал иллюзий, кто выиграл.

— Джиллиан, — голос Рийшена звучал спокойно и совсем не устало. — Нам нужен только светлый. Убери защиту и, клянусь, я тебя не трону.

Джиллиан не ответил — но он и не мог. Я чиркнул острым осколком по запястью и, стараясь не торопиться, не срываться в панику, подхватил с пола ложку.

— Ты попал под светлую магию. Светлые умеют подчинять людей, — судя по звукам, Рийшен приблизился. — Это светлый магистр, Джиллиан! Не позволяй ему себя заморочить!

У меня всего один вопрос. Почему вы меня слушали?

— Ложечку за торжество всемирного хаоса... — зубы у иномирца оказались крепко стиснуты; проклиная тот миг, когда моя жизнь уверенно пошла под откос, я с трудом разжал его челюсти и пропихнул ложку внутрь. — Ложечку за смерть, боль и мрак...

Все-таки интересно быть светлым. Будь я темным, стал бы отпаивать кровью иномирную тварь? Да ни в жизнь.

Во рту у заарна что-то хрустнуло. Я уже испугался, что сломал ему какой-нибудь особо важный клык, когда Матиас скривился, выплевывая обгрызенную ложку, и открыл глаза. Наконец-то они были идеально красного цвета — только вместо зрачка в алой мути плавали белые нити.

Над правой бровью заарна просвечивала металлическая проволока и торчали железные штифты. Первая наглядная демонстрация, что с ним сделал Лоэрин — а вот красные жгуты, шевелящиеся под кожей, оказались неожиданностью. Еще больше их шевелилось на месте ран; красные капли выступали из пор, образуя частую алую сетку. Эй, это, это вот — что?

Я не отшатнулся, не пошевелился, ничем не провоцируя иномирную тварь. Мой товарищ, светлый маг, просто плохо себя чувствует. Очень плохо.

То, что было Матиасом, смотрело на меня. Оценивающе и долго, очень долго. И рваным, дерганым движением — наверное мешали сломанные кости — наклонилось к трупу, раздирая его длинными серповидными когтями, вгрызаясь в плоть. Эй, а вот эти когти откуда?!

Мой товарищ, светлый маг, жрет труп. Бывает.

Мне казалось, что красные червяки переползают на труп, соединяя заарна и мертвого мага в единую пульсирующую сеть. И что труп усыхает, а сеть становится все прочнее, насыщаясь, и втягивается обратно, оставляя чистую восковую кожу. То, что являлось Матиасом — и больше совершенно на него не походило.

— Сними с меня ошейник, — отчетливо приказал я. Жесткие чешуи не поддавались — но я и не сомневался, что не смогу справиться сам. Но для чего мне Матиас?

Сверкание заклятий снаружи стало ярче, означая, что защитный купол истончился. Существо из иномирья повиновалось, аккуратно и плавно подцепив ошейник — и разорвало его в клочья.

Пелена искажения была по-домашнему знакома. Джиллиан замер в дверном проеме; я схватил заарна за руку, переместился к магу и утянул за собой их обоих.

Все люди плохо переносят перемещения.

...Наставники говорили мне, что светлых это не коснется или почти не коснется, но все оказалось иначе.

Нападение на Шэн было решающим. Если бы мы погасили главный темный источник, мы бы выиграли. Что я сделал не так? Не сумел пробиться на нижние уровни? Выполнил перемещение недостаточно аккуратно? Мой магистр потерял силы и потому проиграл схватку с Шеннейром?

Тянуть сразу двоих было тяжело, гораздо тяжелее, чем было с Эршенгалем и Милем. Из сил я выбился почти сразу — и едва не впал в отчаяние, налетев на пространственный барьер. Барьер. Который устанавливал Норман против заарнских тварей. Лорд как и всегда был дотошен и опутал сетью с крупными ячейками всю страну. Рийшен, в отличие от меня, об этом помнил. И использовал. Даже если я сбегу от него, то недалеко.

Искажение затягивало все глубже. Боль от собственной беспомощности была нестерпима; я заставил себя ощутить собственное тело, заставил освободить одну руку, вцепился пальцами в повязку, в незажившую рану, и вывалился в реальный мир.

Повезло только в одном — дотянуть до вершины холма, откуда хорошо просматривались подходы, и где было полно укрытий. С другой стороны, и спускаться отсюда будет сложно, а мы вышли из искажения слишком рано, чтобы оказаться в безопасности. Я оглянулся на спутников в зряшной надежде, что они тоже поучаствуют в спасении собственных жизней, и слегка приуныл. Джиллиан свалился сразу, скорчившись у корней; Матиас так и стоял, куда его вынесло искажение, безучастный и равнодушный. Как и многие эмпаты, я любил тишину и покой. Но вообще-то это не предполагало одновременно компанию зомби и немого мага.

Между деревьев замелькали черные фигуры. Боевики шли редкой цепью, не скрываясь, и до того момента, когда они наткнутся на нас, оставались считаные минуты. Если с ними и получится справиться, то против Рийшена мы обречены. Командир боевой группы должен по силе равняться боевой группе. Разница в градации сил у магов всегда огромна. Если до ранения и до того, как я протащил союзников через искажение, Джиллиан и мог ему противостоять, то теперь — нет. Я до сих пор с трудом верил, что Джиллиан вмешался — это наши разговоры так повлияли? Я забодал темного мага всепрощением? Хотя вполне вероятно, что именно забодал — и он решил прибить меня сам.

Даже с минутами я просчитался. Первый враг вынырнул из-за камней слишком быстро — но Матиас оказался гораздо быстрее. Хруст сворачиваемой шеи я не услышал; заарн бесшумно опустил тело на песок и совершенно чужим безэмоциональным голосом велел:

— Уходи.

Никогда не предполагал, что эта форма умеет говорить.

Джиллиан наконец поднял голову, уставившись на меня абсолютно черными, как и у всех ашео, глазами, и медленно кивнул, и я отступил на шаг. Предложение имело смысл. Двоих мне не вытянуть. Даже одного Матиаса. Но в одиночестве я смогу уйти. Доберусь до барьера, перейду его пешком, и дальше. А этот темный маг и заарн выиграют время и задержат погоню. Пожертвуют собой ради меня. Мои прекрасные игровые фишки.

Падение вовсе не было полетом, но оно почти похоже на обретение свободы.

Рийшен шел между камней — но он вряд ли мог спрятаться и вряд ли боялся.

— Он был прав, — заклятие ударило в то место, где я только что стоял; но я уже скользнул в искажение, выдохнув противнику в затылок: — Рийшен. Вы оказались слабым звеном.

Круговой удар подрубил деревья и ушел в пустоту.

— Светленький? — маг остановился, с любопытством покрутив головой. — Кружишь, чтобы отвести нас от своих приятелей?

Нас разделяли валуны и редкие сосны на песчаных дюнах. Я видел Рийшена, и он видел меня, но не торопился нападать. Должно быть, понимал, что не попадет по такой юркой цели. Приходилось признать: Рийшен проницателен.

— Если бы мог давно бы отсюда свалил. Значит, не можешь их вытащить, — сделал вывод темный. Боевая цепь спокойно улеглась у его ног. Вряд ли он планировал меня убить, скорее, оглушить — по крайней мере, на данный момент. — А мы их скоро найдем. Предлагаю простую сделку: ты сдаешься, и я оставляю их в живых. Мне они не нужны.

Как нормальный человек, я должен был отказаться. Как любой нормальный человек, обладающий здоровым эгоизмом, я должен был быть далеко отсюда. Но мы оба знали, каковы правила игры для светлых. И для темных.

— Вы ошиблись, Рийшен. Вы были правы.

— Чего? — Рийшен был заинтересован; он ждал, что еще скажет этот жалкий светленький. Или дожидался, когда я потеряю бдительность и окажусь на расстоянии удара. Рийшен не мог рисковать, и должен был оглушить меня, прежде чем ловить.

— Светлый, который не проходил второе посвящение, — я с легкой растерянностью посмотрел на ладони. — Я даже магом не являюсь... Смешно. Как я могу быть хорошим учеником?

Глупец тот, кто распускает язык во время боя; но не меньший глупец тот, кто слушает. Боевая цепь раздраженно прошуршала по песку, поймав пустоту; я переместился всего на несколько шагов ближе и добавил:

— Но он говорит, что у меня просто не хватает опыта. Должен ли я пройти второе посвящение, как подобает темному магу?

— Что ты несешь?!

Теперь я был на прямой линии — но он не атаковал. Я сделал еще шажок и расстроенно поднял взгляд:

— Он обещал мне подходящую добычу. А первая добыча не должна быть слишком серьезной. Понимаете, Рийшен, мне же нужно тренироваться. На ком-то.

И я оказался рядом — на расстоянии удара, который Рийшен пропустил. Светлые лгут. Темные лгут. Это общее для всех.

Как сказал Лоэрин Гефаро? Я выздоравливаю? Я боялся, что не сумею вытащить Рийшена в искажение, но мы успели разделить немало эмоций, чтобы я сумел его поймать. Людей связывает множество нитей, и нити не обязаны быть хорошими. Нет, вовсе нет.

Я почти не боялся, что провалюсь в Заарней — если мне суждено провалиться в Хсаа'Р'Нэа и попасть в руки его Лордов, это лучше, чем попасть к темным.

Вода в озере теплее не стала. Я с радостью отпустил темного и рванулся наверх, на берег, прижался к мокрым камням, царапая пальцы о ледяную корку. В теле как будто не осталось ни крохи тепла; и в бившей его крупной дрожи должен был быть страх или азарт, но я не чувствовал ничего. Рийшен вынырнул быстро и широкими гребками поплыл к берегу.

Такая мелочь, как ледяная вода, настоящего темного не убьет. Такая мелочь, как переохлаждение, раны и откат от перемещения. На первый раз. Я знаю, что такое упорство. Полгода непрерывных тренировок дара научили.

...Я уверен, что мог бы отказаться от экспериментов в любой момент. Но это было необходимо моей гильдии, и, как любой светлый, я хотел оправдать ожидания.

Ничего ужасного со мной не случилось. Я же выжил.

И теперь я знаю на практике, что топить темного мага — нудный и невероятно неэффективный способ. Будь снаружи лето, он бы сумел меня обмануть, доплыть до берега под водой, спрятаться, напасть внезапно; но зимой уже десятое погружение превратилось в борьбу на выживание. Он тратил силы на подъем, я — на перемещения, но воля темного была сильнее. Пора заканчивать все это.

Я постарался закинуть нас как можно дальше в центр озера — только бы не потерять сознание, хотя бы еще немного! Переместился на берег и, не давая себе отдохнуть, к лесной сторожке. В доме показалось жарко — тепло, прижаться к источнику тепла, не двигаться, холодно, холодно... Мертвые маги лежали на полу вместе с оружием, но я так и не решился взять ни одну боевую цепь. Хозяева артефактов мертвы, но боевые цепи капризны, они могут не подчиниться чужаку, я не уверен, что справлюсь в таком состоянии... Каждая секунда промедления давала противнику фору, и я просто схватил первое, что попало под руку.

Рийшен уже успел выбраться на берег и лежал на гальке. Приближаться к нему необходимо осторожно, в любой момент готовясь уйти в искажение; но боевик, кажется, плавал в сумеречном полубессознательном состоянии. Но он был темным, а значит, быстро приходил в себя. Еще минута, может, меньше, и он вернется в сознание. Темный в сознании — темный, способный убивать.

Колоть дрова я умел, но умел плохо. Но здесь и не требовалось мастерства.

Я бы хотел извиниться. Мне жаль, мне очень жаль, что Рийшен не может исполнить приговор. Это несправедливо — я светлый и я, наверное, слабее. Слабые умирают.

...Топор я бросил на землю, не потрудившись вытереть лезвие. Вошел в дом, переступая через тела. Поставил чайник на огонь, налил себе чаю, завернулся в теплый плед и принялся ждать.

Глава 9. Стеклянный мир

Время в охотничьем домике тянулось медленно.

Матиас появился в дверях где-то через час. Сбросил на пол бесчувственного Джиллиана, невежливо пихнув его ногой, и уставился на меня. Больше неестественных трансформаций с ним не творилось, и я не сразу уловил, что вызывает диссонанс: несмотря на изгвазданную в крови, песке и сосновых иголках одежду, руки и лицо заарна были совершенно чисты. Ни капли крови, ни царапины. Глаза его оставались ярко-алыми и пустыми.

— Положь в угол, — небрежно приказал я, не став просить связать пленника. Не хотелось бы, чтобы в процессе заарн переломал ему кости. Если уже не переломал. От живых темных пленных так много проблем.

Я вяло подумал, что тела с пола надо убрать. Или нет. Все равно.

— Подойди.

Матиас наконец сдвинулся с места — крадучись, прижимаясь к стене и обходя светлые участки. Эмпатическая связь между нами была полностью ровной — так, словно на той стороне было не живое существо. На самом деле я просто старался об этом не задумываться.

Я вытянул руку, демонстрируя то, что держал, и уронил ему в ладонь тяжелый, перепачканный в крови браслет.

...А еще через несколько часов на пороге встал Эршенгаль.

Того, что темные бросятся наперегонки меня спасать, я не ждал — но я не ожидал, что они даже не будут волноваться. Может быть, дело исключительно в профессионализме ответственных — Эршенгаля, на которого полностью свалили поиски. Или в магистрах. Магистры не попадают в беду — магистры сталкиваются с досадными помехами. Можно волноваться за помехи.

Как оказалось, охрана отчитывалась Эршенгалю каждый час, и, не получив оговоренный сигнал, тот мгновенно поднял тревогу. Ложные координаты отработали сразу; но Эршен жил в Аринди и в точность давно не верил, и вел проверку по широкой площади. Потом у границ заметили странные магические возмущения...

Эршен обвел комнату взглядом и спросил, со всем ли я здесь закончил. Я ответил, что да.

Темные утешали меня всю обратную дорогу — обещали, что обязательно найдут канувший на озерное дно венец Та-Рэнэри. А, да, еще там по пути поищут это самое проклятие, из-за которого наша страна может вымереть. Перекрыть дамбу и временно отключить водоснабжение в городах, которые запитывались от водохранилища, мне тоже обещали — но светлую реликвию, разумеется, в первую очередь. Матиас забрался в машину следом за нами, культурно устроившись в каком-то углу ближе к потолку, и вел себя тихо, но темные все равно спрашивали, не стоит ли спалить его с домом пока не поздно.

"— Это какая-то тварь.

— Нет, он светлый.

— А-а-а, все понятно".

Просто было поздно.

С Шеннейром мы пересеклись уже на дороге к югу — только потому, что это была единственная сохранившаяся дорога к югу. Весной дороге стало не очень хорошо, и было заметно, что темные спрямляли путь далеко от настоящего асфальта. Снесенные леса, срытые холмы и мелкие речушки вытаивали. Шеннейровская свита перекрыла все движение и шепталась между собой; дикие слухи уже начали свой бег, и степень их дикости была пропорциональна прошедшему времени. При моем появлении шепот только усилился, и я заставил себя уверенно выпрямиться и кинуть на магов высокомерный холодный взгляд. Голоса стихли, и темные расступились, пропуская меня мимо.

Почему для того, чтобы тебя услышали, надо кого-то убить? Неужели вот это — правильная механика мира?

Лужи в колее замерзли, и солнце светило слишком ярко. Все же хорошо, что я убил Рийшена. Терпение темных магистров не рассчитано на то, чтобы им в лицо заявляли, что они, темные магистры, не имеют права брать в ученики светлых магов. Конечно, не имеют; но это что, вызов? Борьба всегда в том, кто кого продавит, и статус ученика после этого я бы получил официально.

Хотя я сделал ровно то, что хотел.

— О чем думаете, светлый магистр?

Шеннейру было любопытно. Я подозревал, что жив до сих пор только потому, что темному магистру было любопытно с самого начала. Он вел себя так, будто ничего не случилось; я видел в этом очередную проверку. Гораздо безопаснее с моей стороны было бы изобразить растерянность и потрясение — вполне нормальные для светлого, пережившего бойню — но спокойствие делало меня... интереснее. Ведь следить за человеком, который продолжает бороться, так увлекательно.

— Переживаю, — честно ответил я и постарался не морщиться от резких движений. Несмотря на легкие исцеляющие заклятия, все время что-то болело. От основного исцеления я отказался: пришлось бы раздеваться, а шрамы на руке пусть и не были чем-то действительно важным, но вызвали бы ненужные вопросы. С врачами получилось поругаться, и я мысленно пообещал потом принести извинения. Пусть после упоминания Миля, как единственного человека, которому среди темной кодлы может доверять светлый маг, врачи и так поняли, что я не в себе. — Загорцы считают ситуацию критической, иначе не пошли бы на сговор. По ту сторону гор явно знают о межмировых вратах и делают то, что, по их мнению, способно помочь. Уничтожить человека, который способен работать с искажением, уничтожить страну, которая открывает на своей территории обратные порталы, чем приближает прорыв. Это даже логично. Да загорцы единственные, кто на самом деле старается! Если бы мы только могли выйти с ними на контакт...

Хотя еще неизвестно, что раскроется, когда Джиллиан допишет свое чистосердечное признание пополам с компроматом на Нэттэйджа.

... Очнулся Джиллиан нескоро; и сразу напрягся, замерев и даже не пытаясь напасть. Матиас недовольно цокнул языком и продолжил точить нож. Я поставил перед магом кружку с водой, положил блокнот и карандаш и спросил, как темная гильдия связана с Загорьем.

Стимуляторы.

Стимуляторы были страшной штукой. Нет, не потому, что они объединяли.

Вообще говоря, с Загорьем торговать запрещено. А Загорью торговать с соседями запрещено тем паче, однако кто желает, тот ищет возможность. И с нашей стороны сделку можно было счесть диверсией, потому что если темные считали стимуляторы полезными, то это не значило, что они в принципе полезны. Каждое новое поколение препарата было более щадящим, чем предыдущее, но маги все равно применяли его вместе с компенсирующими зельями. А старые образцы, которые оставались на складах, чисто в теории можно было продать — тем, кого не жалко.

Официально и по решению облеченных властью лиц сделка прошла как нелегальная. Проводил ее Нэттэйдж, но вряд ли Нэттэйдж был инициатором — скорее он выполнял приказ Алина и всего высшего круга. Ну, хотя это могло звучать и как "выкинь уже со складов этот просроченный хлам".

Стимуляторы принимают не боевые маги, а заклинатели. Темные заклинатели, которые к подобным зельям приучены. Стимуляторы действуют не на искру, а на нервную систему, а с психикой у загорцев и без того что-то... не то. Не с такой психикой принимать препарат, вызывающий быстрое привыкание, при том, что поставка была единичной. Кажется, теперь я знаю, как Знаки Солнца сумели так быстро набрать силу. И что правители Загорья обрекли своих магов на скорую мучительную гибель.

Не сказать, чтобы для правителей это имело значение.

Чтобы судьба загорских магов вообще для кого-то имела значение.

— Ну-ну. Плох тот светлый магистр, кто не надеется достучаться до Загорья, — в словах Шеннейра мелькнула насмешка, и я ответил резче, чем хотел:

— Рано или поздно у нас бы получилось.

— Служил я на границе с Загорьем, — вскользь бросил он. — Через день приходилось пинками вышвыривать фанатиков и самоубийц, которые лезли через границу, чтобы вдолбить соседям свои представления о мире, справедливости и подобной наивной чуши. И ваши полоумные товарищи, Тсо Кэрэа, еще возмущались, почему это их под конвоем возвращают в Аринди, а не дают сдохнуть на чужбине. Какую адекватность после этого вы ждете от загорцев? Кто вас вообще пускал в зону боевых действий?

— Мы проводили эксперименты по расшифровке культурных кодов.

Темный чиркнул ладонью по горлу:

— Вот у меня где был ваш этнографический отдел.

Да, темные постоянно мешались.

Я отвернулся к окну, показывая, что потерял к беседе интерес. Путь, возможно, и был опасен; но какие шансы его пройти, если не делать ни единого шага?

— Это поучительно, в некотором роде. Мы считали, что кровь лить нельзя, они считали, что можно. Время уже показало, кто прав.

Шеннейр проявил больше такта, чем я когда-либо мог от него ожидать — он промолчал.

Переговорник Шеннейр временно отдал свой, мощный, довольно странной модификации, и это была честь, но лучше бы мне оставили самый простой браслет рядового мага. Отыскать на полностью гладкой поверхности точечные зацепки для сигнальных печатей не удалось, и я так и не понял, что сделал верного, когда из стеклянной черноты выплыл нужный символ. Связь с Лоэрином установилась далеко не сразу, и еще дольше с той стороны звучало молчание.

— Шеннейр? — настороженно спросил Лоэрин, словно уже планировал удариться в бега вместе со своим замком.

— Отбой тревоги. Нет.

— Светлый магистр! — радостно спохватился артефактор. Я дал ему порадоваться еще немного и сообщил:

— Мне нужен новый ограничитель и переговорный браслет.

Лоэрин вздохнул так жалостливо, что защемило бы душу, если бы я не был бездушным светлым, и с невысказанным укором объявил:

— Для вас — все, что угодно. Какую именно гравировку рыбы мне сделать?

— Какую гравировку?

— Я знаю, что вы даже на своем саркофаге хотели знак рыбы!

— Откуда знаете?

— От Миля. Милю сказала Гвендолин, Гвендолин сказал Иллерни, а откуда это знает инфоотдел, тут уж извините, я не в курсе. Так какую? Светлый магистр, а вы лично к моим артефактам что-то имеете или ко всем?..

Вот так и рождаются слухи — Иллерни подсмотрел краткий допрос Джиллиана. Я напомнил себе, что светлый, а не какой-нибудь темный, и терпеливо ответил:

— Ко всем.

Эффект был явно не тот, на который я рассчитывал.

— Вообще-то я — лучший артефактор страны, — оскорбленно заметил Лоэрин. — Кто вам делает другие артефакты? Зачем они вам?

Машина мчалась через ночь.

Высшие связались со мной только на рассвете. Подсознательно я ожидал Миля, но это оказалась Гвендолин:

— Светлый магистр, — произнесла она так, словно с самого начала знала, кто будет с той стороны. — Прошу вас как можно скорее прибыть на берег. Нэттэйдж и Олвиш устраивают дуэль.

* * *

Место для дуэли выбрали красивое. Ровная площадка на холме с видом на море, на скалы, подходящая для того, чтобы стоять на фоне рассветного солнца и тянуть время. Особенно если не хочешь сражаться, а хочешь жить.

Красиво стоять на фоне рассветного солнца, так, чтобы потом вся внутренняя служба урыдалась от воспоминаний на похоронах — это единственное, что мог сейчас Нэттэйдж.

Трепетали на ветру личные штандарты, внутренняя служба занимала лучшие места на скалах, Миль и Гвендолин, сонные и недовольные, держались поодаль, Олвиш готовился наконец-то размазать своего врага по камням, и все время, пока машина поднималась по серпантину, внутри росло совершенно искреннее возмущение. Я зачищал в приграничье заарнских тварей, успокаивал народ, ловил лазутчиков по горам, сбегал из плена, меня там пытали вообще-то, а эти люди...

— И я теперь должен их разнимать?! — я постучал по спинке кресла и, не добившись ответа, оставил Матиаса в покое. Надеюсь, он там не окуклится, после того, как сожрал пару десятков человек, и не превратится в еще одного Лорда. Один Лорд у нас уже есть, и вторым Норманом Матиасу не стать.

— Вы же магистр, — определенно с наслаждением указал Шеннейр. Я ведь уже требовал с него забрать темную гильдию обратно?

Круг поединка защищал прозрачный барьер — для того, чтобы случайные заклинания не выкосили зрителей. Против Олвиша у Нэттэйджа не было ровно никаких шансов. По такому же принципу я мог вызвать на дуэль Шеннейра, и половина гильдии точно также сбежалась бы поглазеть на дурость. У всех Элкайт был один стиль боя: навесить на себя защиту и неприцельно выносить всех, кого увидят. У главы внутренней службы свои секреты в рукаве — а еще он ради понта таскает с собой неконвенционные заклинания — но когда на тебя рушится комета, никакие тайные приемы уже роли не играют. Главным секретом Нэттэйджа была ценность и незаменимость, и он был первым человеком, которого мне хотелось спасти, а потом задушить собственными руками даже не за дело, а за душевную непостижимость.

Утро было смутным и хрупким, засыпанным белой пылью. Я выпрыгнул из машины и пошел к Милю.

Шеннейр удивленно хмыкнул и двинулся за мной. Миль смотрел на нас, и в его эмоциях как в калейдоскопе мелькало узнавание-радость-злость-искреннее желание нарваться на неприятности:

— Вы...

— Миль, остановите бой.

— Вы, Шеннейр...

Олвиш заметил, что ему пытаются помешать, и концентрация темной энергии резко возросла, пробиваясь даже сквозь магический барьер. Нэттэйдж сместился в сторону, быстро вычерчивая перед собой неоново-синий знак, и я заметил, что все пространство дуэльного круга стремительно заполняет нечто размытое, похожее на корни деревьев...

— Миль!

— Вам, темный магистр, вообще ничего ценного нельзя доверить, — радостно сказал Миль и бросил на землю черный клубок.

Черные линии пробежали по земле, скользнули через барьер, вклиниваясь в структуру чужих заклятий. И печать Нэттэйджа, похожая на морскую губку, и печать Олвиша, похожая на вставший на дыбы башенный кран, прекратили расти, начав сворачиваться внутрь. Линия за линией. Как лист бумаги, который сгибают раз за разом, по бесконечным граням, пока фигуры не сжались в точку, оставляя поединщиков одиноко стоять в круге и озираться.

Шеннейр одним движением погасил барьер, отмахнулся от печати, что вновь начал формировать Олвиш, встряхнул высшего за плечи и рявкнул:

— Приди уже в себя!

И Олвиш неожиданно послушался.

Нэттэйдж лучезарно улыбнулся своим, показывая, что все под контролем, и пожаловался:

— Миль, опять вы так делаете. У меня после этого голова неделю трещит. О, светлый магистр, приветствую...

Эмпатическое поле полыхнуло злостью. Позади меня из машин вывели Джиллиана, и я преисполнился благодарности, что хотя бы никак не умирающая жертва может вызвать у Нэттэйджа такие простые, человеческие чувства.

Миль сорвал с рук перчатки, бросил на землю, вытирая вспотевшие ладони платком, и надел новые. Выглядел заклинатель крайне бледно; я порадовался, что он не пытается догонять Шеннейра с продолжением наверняка эпической речи об ответственности, и прошептал:

— Нэттэйдж и Олвиш не ладят потому, что Олвиш работал на Алина, а Нэттэйдж — нет?

Миль странновато посмотрел на меня:

— Они оба работали на Алина. Только Нэттэйдж с самого начала, а Олвиша Алин перетянул с трудом. Так вы не в курсе? Светлый магистр! Где ваше внимание к людям? Вы должны знать о нас все, самые потаенные...

— Хорошо, Миль, — смиренно согласился я. — Какое ваше любимое число?

Судя по отклику, любимое число Миля я теперь не узнаю никогда.

— ...Так выслушайте же эту печальную историю. После войны Нэттэйдж и Алин вместе застряли в башне Шэн — на Алина наш магистр перевалил всю скучную рутину по гильдии. Нэттэйдж остался без замка, ходил за Алином по пятам и выполнял все его указания. Надеялся, что когда Алин придет к власти, то его не забудет. Алин пришел к власти, и сразу оказалось, что места в ближнем круге уже заняты, а всякие перебежчики из Ньен высоким моральным критериям не соответствуют. После этого Нэттэйдж с горя выбил себе Нэтар, а от Нэтара тогда были три стены и крыша, и основал внутреннюю службу, — со скукой выдал Миль, потер перчатки, и злорадно хмыкнул: — А через несколько лет за несоответствие высоким моральным критериям послали Алина. Олвиш швырнул ему свой замок и потребовал, чтобы Алин к нему больше не обращался.

Если честно, этот день был отвратителен и без порции разборок высшего темного общества.

— Высший маг Нэттэйдж, высший маг Олвиш Элкайт, — Гвен звякнула серебряной палочкой по повисшему прямо в воздухе треугольнику, привлекая внимание. Поименованные мрачно покосились друг на друга и промолчали, как и положено темным, не собираясь ничего объяснять. — Кажется, нам надо многое обсудить.

Дуэльный круг вспыхнул повторно, расширяясь, поглощая нас и отсекая от внешнего мира. Стремительно потемнело; прямо передо мной вспыхнула белая печать, и, проморгавшись, я заметил, что такие же печати загораются перед каждым магом. Шеннейр скучающе зевал, отвернувшись в сторону, Миль тер глаза и что-то шипел, Джиллиан смотрел прямо перед собой, словно стараясь не пересекаться взглядом с Олвишем. Отпустить Джиллиана я не мог — да, в последний момент он сделал то, что мне помогло. Но перед этим он с такой же уверенностью снимал с меня кожу и убивал невинных людей, которые выполняли свою работу.

Тьма была настолько плотной, что, казалось, протяни руку — и упрешься в стену. Ни моря, ни солнца; более того, я практически ощущал под ногами не каменистый утес, а гладкие плиты.

— Начинаем совет, — объявила волшебница, и рядом с ней из ниоткуда появился Иллерни, протягивая поднос с золотой чашей.

Нэттэйдж шагнул вперед первым, покаянно склоняя голову, и жестко признал:

— Я признаю свою вину. Все, что случилось — случилось по моему недосмотру. Я сделал все, что мог, чтобы оградить вас от беды, Тсо Кэрэа Рейни, но этого оказалось недостаточно. И я жалею лишь об одном — что не настоял на казни предателей тогда, когда они были в наших руках. Светлый магистр имеет право на милосердие; но не я.

И все же Алин просчитался. Человека, который с горя не опускает руки, а создает мощную силовую организацию, следовало держать при себе. С другой стороны, Нэттэйджу повезло, что его оставили за бортом так рано — судя по отказу помогать Райану и Олвишу, сторонников Алин планировал слить тоже. Если бы Джиллиан погиб, если бы я не узнал его версию событий, то слова Нэттэйджа звучали бы правильно.

— Нэттэйдж! — я быстро сошел с места и подхватил высшего под руки, — Не стоит так переживать! Было бы ужасно, если бы маги, проходящие испытательный срок, избежали наблюдения внутренней службы — ведь внутренняя служба наблюдала за ними, не так ли? — и присоединились к отступникам. Но, как верные граждане, они раскаялись и, внедрившись в группу предателей, сорвали их планы!

С лица Джиллиана, только что узнавшего, что он на светлой стороне, можно было писать портреты. Эмоции Нэттэйджа вновь выдали сбой — быстрый, практически незаметный, и не будь я эмпатом, я бы его пропустил. Но глава внутренней службы мгновенно пришел в себя — железное самообладание обязательно, когда у тебя в любимых занятиях править, немного интриговать и разбазаривать госимущество по разным подозрительным противозаконным организациям.

— Я виню лишь злой рок, что не позволил остальным встать с нами рядом, — я крепче сжал пальцы, заглядывая собеседнику в глаза и прямо в душу и выдавая максимальный уровень светлого пафоса, который только мог. — Не казните себя! Я верю, что вы изо всех сил пытались решить вопрос со снабжением группы Джиллиана, которая занималась зачисткой заарнских тварей на самых сложных участках! И только ваша крайняя занятость не позволила вовремя отреагировать на сообщение о болезни участников. Ведь заражение энергией искажения происходит не всегда, а только при физических ранах, магическом истощении, плохом питании и когда маг не носит специальную защиту... Отсутствие лекарств — всего лишь трагическая случайность. Кто мог предположить, что лихорадка сожжет четверых буквально за сутки — они просто не успели получить помощь. Пятая, Амара, погибла в сражении...

Проняло даже Шеннейра — по крайней мере, темный магистр прекратил со скучающим видом подпирать голову рукой. Эмоции остальных показывали разные градации отвращения.

— Зло объединилось, — с метафизическим ужасом выразил всеобщее Миль.

Джиллиан горбился все сильнее, словно невидимая сила пригибала его к земле, и мне стало страшно. Когда я сам услышал историю в первый раз, то воспринял гораздо спокойнее, и только сейчас, ощущая его эмоции, начинал понимать, каково это — когда тебя и твоих товарищей медленно убивают, а ты бессилен это предотвратить.

Я не хочу вспоминать, пожалуйста, я не хочу вспоминать. Замолчи. Замолчи.

Только Нэттэйдж остался непрошибаем. Светлый пафос на него не действовал вообще — в эти игры он играл сам.

— Это сильный удар — потерять столько талантливых магов разом. Мы будем их помнить, — не моргнув глазом торжественно пообещал он и повернулся, совершенно другим тоном отчеканив: — Время обсудить ваш вопиющий непрофессионализм, Олвиш. Вы были за них ответственны. Вы взяли их на поруки. Я понимаю трагедию, что случилась с вашей семьей... пусть вы сами были причиной... но это было двенадцать лет назад. Двенадцать лет — достаточно времени, чтобы прийти в себя, вам не кажется? Или слухи верны, и отношения между братьями и сестрами Элкайт несколько... более близки, чем свойственно родственным?

Лицо Олвиша закаменело.

Подобные слухи ходили по обеим гильдиям: хотя подобные слухи ходили бы про любую семью, столь явно повернутую на генах. Еще была крайне мутная и некрасивая история про родителей нынешних Элкайт, и ни Юлия, ни Юрий, ни Олвиш — наверняка Олвиш тоже — не терпели болезненных намеков. Сейчас Олвиш сорвется и сорвет совет, и дело можно будет спустить на тормозах и не отвечать на вопросы.

— Олвиш, — позвал я, переключая внимание. — Почему вы не обратились ко мне, когда поняли, что все идет не так? Почему вы не попытались получить помощь?

Мне действительно хотелось это узнать. Пусть я знал, что правильный ответ был...

— Как будто ты, светлый, здесь что-то решаешь!

... гордость.

Мне просто хотелось, чтобы Олвиш задал эти вопросы себе сам.

— Олвиш.

Одна лишь фраза Шеннейра оборвала все разговоры. Олвиш сразу потух, и я поразился, насколько он выглядит измотанным.

У Олвиша выдался нелегкий год. Подчиняться своему личному врагу. Даже не рассчитывать на снисхождение светлого магистра, после того, как грубо с ним поступил — а в системе координат Олвиша я обязан был мстить, потому что как же нет? С одной стороны — все еще остающаяся верность гильдии, или, быть может, привычка, с другой — бывшие приятели, даже близко не собирающиеся раскаиваться в своих заблуждениях. Приятели, которые готовы легко подставить самого Олвиша. Не думаю, что ситуация была критической с самого начала — скорее всего, обрезать снабжение стали постепенно, группа Джиллиана вряд ли с охотой жаловалась, а Олвиш не слишком с ними контактировал, занятый на собственных участках, и упустил момент, когда маги начали всерьез выматываться, настолько, что даже обычные задания превратились в непропорционально сложные. Те, кто контактировал с наказанными, видели все, но не заступились — из страха, лояльности Нэттэйджу или просто потому, что считали происходящее справедливым. Почему нет? Джиллиан первым объявил войну, напав на своих.

Если бы последний этап с болезнью разворачивался на виду, то Олвиш еще успел бы вмешаться — но как раз тогда он находился далеко в Вальтоне, наблюдая за сделкой между внутренней службой и нэртэс. Он был всего лишь одиночкой против всей гильдии, а маги Элкайт всегда опирались на родню и на своих магистров. Оставшись без опоры и без цели Олвиш шаг за шагом шел к гибели, а высшие уверенно сжимали круг, подталкивая его в спину.

Нет, такое ощущение, что я пришел на совет, чтобы жалеть Олвиша Элкайт. Явный признак, пора сворачиваться.

— Вы могли бы их спасти, Олвиш, — Гвендолин поманила рукой, и из чаши в прозрачной сфере выплыло алое сердце. Но с каждым словом оно темнело, наливаясь фиолетовым свечением и излучая чистейшую отвратительную тьму. — Этому нет прощения. Олвиш Элкайт. Не выполнил взятые на себя обязательства. Вина за пять жизней лежит на нем.

Принцип бумеранга в отдельно взятом темном совете. Угроза наказания, уже практически упавшая на Нэттэйджа, вновь вернулась к Олвишу. Да, можно было и дальше давить, что вина на главе внутренней службы, но доказательства все еще оспоримы, и Нэттэйдж найдет тысячу оправданий — эй, он уже нашел, все сделано ради меня — а отношения между нами серьезно испортятся.

— Я, светлый магистр, вношу возражения, — я наконец разобрался, как активировать сигнальную печать, чтобы вылезти с речью по всем правилам. — Джиллиан, шестой маг, взятый Олвишем на поруки, не только осознал свою вину, но и спас мне жизнь. Если учесть официальную формулировку "принять их наказание", то Олвиша необходимо наградить... Далеко не каждый способен поручиться за других и дать им шанс. Прошу учесть, что именно Олвиш Элкайт добровольно помог нам восстановить волновые щиты, и что он верно служит гильдии.

В свободное время от предательства магистров и игнорирования приказов. Подскажите мне, кто тут нормально работает? Свет, чего мне будет стоить перетянуть на свою сторону Эршенгаля?

Хотя такие, как Эршен, не меняют сторону.

— Проклятие не отнимет жизнь Олвиша Элкайт, — сердце плавно опустилось Гвендолин в руки. — Его подопечные пытались исправиться, насколько могли. Но неосмотрительность должна быть наказана. Люди обязаны отвечать за свои ошибки... Вы настаиваете на том, чтобы облегчить его участь, Тсо Кэрэа Рейни? Вы готовы взять часть его вины на себя?

Во рту пересохло. А я зачем тут перед вами распинался?

— Да.

— Вы уверены, что готовы разделить наказание? Темная магия не терпит легкомыслия и необдуманности.

Не отговаривайте, я уже не уверен.

— Да.

— Я возражаю! — мгновенно подскочил Нэттэйдж. — Это слишком опасно! Светлый магистр, вы не можете пострадать за этого недостойного!

— Присоединяюсь, — с ленцой проговорил Миль, напряженно обшаривая взглядом площадку, так, словно готов был сойти с места и вмешаться.

Но, конечно, не готов.

Гвендолин впилась в сердце изящными пальцами и разорвала надвое, с ровной улыбкой протягивая части нам с Олвишем.

На ощупь оно было как сырое мясо. Я твердил себе, что это магический артефакт, и сердце отчетливо фонило темной магией, а еще истекало фиолетовой жижей и конвульсивно содрогалось в руках.

— Давай сюда, — устало потребовал Олвиш, не смотря на меня. Точно так же, как не смотрел на Джиллиана, хотя тот упорно искал его взгляда. — Только светлых здесь не хватало.

Почему-то именно отношение Олвиша досаждало больше всего. Остальные светлых воспринимали — как разумных существ, врагов, жалких тварей... ну хоть как-то. Олвиш так и продолжал считать светлых чем-то средним между говорящими предметами и безмозглыми зверюшками.

Я не стал ни отступать, ни радостно швырять ему проклятый артефакт — да, мне хотелось сделать именно это — и спросил:

— Что я должен сделать?

— Съесть, — вежливо подсказала Гвендолин.

Шеннейр сдавил пальцами переносицу, словно споры надоели ему давно и надолго, и разом оборвал разговоры:

— Среди напавших были мои маги. Я за них отвечаю. Я возьму часть вины Тсо Кэрэа Рейни на себя.

Высшие посмотрели как стая голодных акул — словно припоминая, что слова о просчете Шеннейра здесь еще не звучали. Еще не время. Все всё помнят.

Улыбка Гвендолин была почти незаметна, но она определенно была далека от светлой:

— Это справедливо.

Шеннейр подошел размашистым шагом, забирая несмело протянутый артефакт, и впился в него зубами. По его подбородку потекла кровь; я следил за этим со смесью отвращения и любопытства, поражаясь, как во всех темных ритуалах изящные новейшие заклятия сочетаются с дикими пережитками старины.

Новейшие темные заклинания никогда не были бы так впечатляющи, если бы не дикие пережитки.

Гвендолин вновь звякнула треугольником, возвращая совет в официальное русло, и произнесла:

— Джиллиан.

О Джиллиане, разменной фигуре, все успели подзабыть. Вряд ли хоть один высший поверил в наспех придуманную сказку: даже если касаться голых фактов, то у меня даже не было времени, чтобы перетянуть мага на свою сторону и заставить работать на себя, оставшись незамеченным для наблюдателей. Но у собрания не было ничего, кроме моих слов и моего желания защитить Джиллиана, и это гарантировало ему жизнь. Эти люди просто измучатся от любопытства, если позволят жертве умереть, не получив ответов.

Оказавшись под перекрестьем взглядов, полукровка сумел выпрямиться и гордо вскинуть голову. Джиллиан был довольно нагл; фанатик, в своем роде, следующий за идеей. Только идеи у него были странные — и ничего, кроме как держаться, ему не оставалось

— Джиллиан, — волшебница подняла чашу с подноса, заглянула внутрь, и с сожалением поставила обратно: — Ты заслужил право на жизнь — сейчас. Но твоя вина не искуплена. И, если уж на то пошло — Миль, верни ему голос.

Миль поморщился, демонстрируя, что некуда деваться, и с неохотой подошел к Джиллиану, коснувшись его горла. Я почти видел, как от спрятанных под кожей перчаток пальцев тянутся темные нити, когда заклинатель отнял руку; Джиллиан попытался что-то сказать и согнулся. Изо рта у него капала кровь.

— Горло болит? Дышать, глотать больно? — поинтересовался Миль и, дождавшись кивка, как ни в чем не бывало объявил: — Время упущено. Связки испортились.

И вернулся на свое место.

Для того чтобы искалечить человека навсегда, времени потребовалось немного. К Джиллиану подошли двое магов в форме с синей окантовкой — не серой форме внутренней службы. Я поймал взгляд Гвендолин, но не стал кивать в ответ. Мы друг друга поняли.

Множество человек едва не пострадало. Но Нэттэйджу погрозили пальцем, Олвиша коллективно простили. Нет зрелища прекрасней, чем круговая порука высших. Все прекрасно знали, что случилось, и все прекрасно изображали то, что необходимо.

Почти все. Всегда найдется человек, который пойдет против системы.

— Сплошная ложь. Ложь, лицемерие, поиск собственной выгоды и пир на костях, — Олвиш снизошел с пьедестала, бросив через плечо: — Уроды. Смотреть на вас противно.

И покинул круг, прошибив периметр так, словно тот был сделан из бумаги.

— Вот это да, — с восторгом нарушил всеобщее молчание Миль. — Вот это да! Он познал истину!

— Почему никто до сих пор не сказал Олвишу, что он поступил в темную гильдию? — с осуждением вопросил я у высших.

— Завтра напомню, — Нэттэйдж посмотрел на часы. — Вышлю уведомление. Под роспись.

Должно быть, проклятие имело отсроченный характер — чтобы высший маг, попавший под наказание, успел добраться до убежища, а не бился в корчах прямо перед завистниками. По Шеннейру я ничего такого определить не мог — но Шеннейр и не показал бы. Темным магистрам не дозволена слабость.

На попытку заговорить темный только отмахнулся и достал из-за ворота латунную рыбку. На чешуе появилось два новых размашистых креста.

Странно. Первая метка — за нападение по пути на Побережье. Вторая — за сцену с блокиратором, третья появилась после моего неудачного опоздания на встречу, четвертая, вероятно, за недавние события, но пятая?

— За что?! — возмущение темного магистра было совершенно неподобающе искренним.

— Вы не должны придавать этому значения, — с такой же неподобающей горячностью посоветовал я. — Охотник добивается, чтобы вы приняли правила игры.

Шеннейр убрал рыбку и, махнув на прощанье, ушел к машине. Видится мне, что слова ничего не решили. Слова, как и следовало, сыграли наоборот.

Последние кресты выглядели гораздо крупнее прочих; создавалось ощущение, что их процарапывали с силой, вкладывая в жест... эмоции? Если принять, что в действиях Охотника есть логика и что на чешуе он отмечает провалы Шеннейра как худшего наставника десятилетия, то отметить заступничество на суде он не может. Вмешательство в дуэль не было для меня опасно, и Шеннейр не был в ней повинен, а более ничего не случилось. Пару меток темному магистру влепили за мой плен? Или в этом и был план — сначала приучить нас к логичности, а потом заставить искать в лишних метках систему? Одно известно точно — ни Рийшен, ни Джиллиан не имеют к Охотнику никакого отношения.

Нэттэйдж и Гвендолин подошли ко мне одновременно, даже не собираясь отправляться по своим делам. Я надеялся, что они забудут.

Я ошибался. Темные ничего не забывают.

— Как прошло ваше посещение северных земель? — светски осведомилась Гвендолин.

Как сказать... хорошо?

— Я убил человека?

— Мы уже отметили, но можно повторить, — воодушевленно согласилась она.

Чт... То есть после этого Нэттэйдж с Олвишем перешли на мордобой?

— Научиться применять жесткие методы никогда не поздно, — Нэттэйдж решил, что мне надо больше поддержки. Еще больше. — Вы же не Миль, который впервые убил... в девятнадцать, да, Гвендолин? А первого светлого — в двадцать четыре.

Так жаль, что я был светлым магистром, а не темным магом Олвишем, и не мог убежать от собеседников с воплем "Уроды!".

— Нэттэйдж, а вы еще не думали запустить у нас в стране наркотрафик и продажу людей?

— А можно? — встрепенулся темный, и я хмуро отрезал:

— Нет.

— Люди — восстановимый ресурс, — вполголоса возразил он. — Немного их добывать и продавать можно. Что вы, светлый магистр, это же шутка. Люди нерентабельны.

Миль поджидал меня у машин. Я специально шел медленно, но он все ждал. К сожалению, я был светлым магистром, и не мог заткнуть собеседника прежде, чем тот заговорит.

— Группа темных магов повстречала светлого магистра, и исход их был предрешен, — трагично объявил заклинатель. — Что вы с ними сделали, чтобы они разом убились? Опять читали свои стихи?

— Не ёрничайте, Миль. Стихи у меня для избранных жертв. Это были проходные цели, им я просто выдавал стратегическую информацию.

— А что насчет Шеннейра?

— При чем здесь Шеннейр?

— Он у вас избранная жертва?

Я посмотрел на него и тяжело вздохнул:

— Стихи — и Шеннейр? Вы Шеннейра давно видели?

Нового тезиса "наш темный магистр — ранимая душевная творческая натура" я уже не вынесу.

При приближении Эршенгаля мы смолкли разом.

— Магистр будет недоступен ближайшие несколько дней. По всем вопросам вы можете обращаться ко мне, — боевик коротко поклонился, передавая сообщение, и вернулся к своим.

— А что бы вы стали делать, Рейни, если бы за вас никто не вступился? — задал каверзный вопрос Миль.

— Ну что вы. Я верю, что всех волнует моё благополучие.

Заклинатель выразительно скривился, показывая, что в гробу ему нужно моё благополучие.

Что бы я стал делать? Принял бы свою часть наказания. Но Шеннейру пришлось бы вмешаться, если он заинтересован в дальнейшем продвижении меня как фишки. И... если взять более глубокий расчет... темному магистру выгодно не только давить, но и помогать. Чтобы я ценил наше сотрудничество в той же мере, что и ненавидел. Метод кнута и пряника работает; и пока враг настолько полезен, я от него никуда не денусь.

Миль потер перчатки и с внезапной задумчивостью заметил:

— Я вот что не понимаю. Шеннейр от вас даже мотыльков отгоняет, чтобы вы с кровососущими тварями не сдружились, не ушли в ночь глухую и не потерялись, но под удар вы попадаете постоянно. Это такая случайность или...

— Это злой рок, — совершенно серьезно ответил я. — Ничего больше.

В Нэтаре все оставалось по-прежнему. Сонно, тихо и спокойно. Я дошел до своих комнат, открыл дверь и не раздеваясь упал на кушетку.

— Светлый магистр, вы в курсе, что такое правила приличия? Грязную обувь вас снимать не учили?

Уверен, что закрывал дверь, но от Миля это все равно бы не спасло. Но если бы хоть что-то могло спасти самого Миля.

— Мне нужно перевязать руку. Вы мне поможете?

— Почему я... а, — на его лице отразилась понимающая издевка, — Не хотите, чтобы медики видели ваше творчество? Сами сотворили глупость, а теперь не знаете, что делать?

— Именно так. Вы очень хорошо меня понимаете.

Он скривился и демонстративно вышел за дверь.

Окна в моем доме были открыты, впуская пахнущий дождем и морем ветер. Я снова вернулся.

Миль ввалился в комнату, придерживая толсто набитую сумку, и с грохотом вывалил содержимое на столик. Ходил он недолго, и сумка должна была быть собрана заранее.

— Ваша глупость — ваши проблемы, — наконец разомкнул он губы. — Обезболивающее вам не полагается.

Я смотрел на потолок. По белому потолку, наверное, от сырости, шла тонкая темная трещинка, и это почему-то было важно.

— Хотя вы же будете дергаться и орать. С чего я должен это терпеть? — сам про себя возмутился заклинатель и кинул мне шуршащую банку. — Две штуки, Рейни. Не три, не пять, не десять.

— Спасибо, что взяли их с собой, Миль.

Я все-таки был светлым и не стал спрашивать, а зачем он их взял.

Присохшая повязка отдиралась с трудом, открывая красное месиво освежеванного мяса. На лице Миля отразилась болезненная жалость — безграничная жалость к самому себе от того, чем ему приходится заниматься. Потом таблетки подействовали, и осталось только шипение обеззараживающего раствора и холод регенерирующей мази.

— Миль, у вас есть... — на спине не дышалось, и я повернулся на бок, а потом устроился полулежа, — лекарство, которое поднимает настроение?

— Хотите перескочить на что-то потяжелее? Я не одобряю, так и знайте.

Я вяло поморщился. Хотелось уснуть и никогда не просыпаться.

— Мне просто грустно. Постоянно. Что это может быть?

— Жизнь, — мудро ответил темный.

Белая пустота поглощала тело, и в ней было почти спокойно, если бы не черные железные струны — протянутые повсюду и мерзко дрожащие, одно касание которых вызывало боль. Фигура сделала все положенные ходы, теперь можно положить ее в коробку, пока не пришла пора следующего шага. Жизнь. Ха, жизнь. Если бы в ней действительно было какое-то оправдание.

— Я хотел быть хорошим светлым магистром. Правда хотел бы.

Миль провел ладонью над моим лбом, зажигая диагностическую печать, и отошел к окну, быстро что-то говоря по браслету.

За окном шумело море. Жизнь продолжалась.

* * *

Утро привело ветер, ветер поднял волны, волны грызли берег, пенными когтями разрывая камни. Зима уходила, напоследок проливаясь дождями. У домов цвели белые деревья, и ливень сдирал лепестки и растаскивал их по улицам.

Море было неспокойно.

Я стоял на набережной и призывал рыбу.

Первая светлая печать — печать "голос" — висела практически перед лицом. Вторая, динамическая, чуть дальше — она напоминала овал с ярким контуром и пропускала сияние первой сквозь себя, усиливая во много раз. Маленькие кораблики сновали за волновыми башнями, и вода бурлила от блестящих чешуйчатых тел, готовых попасть в сети.

Зима — не сезон для рыбной ловли, но светлая магия справится и с этим.

Проход на набережную был перекрыт, и люди толпились за оцеплением. Ревущая соленая бездна и экстатическое восхищение воронкой свивались вокруг. Я переглянулся с Эршенгалем, дождавшись ответного кивка, и увеличил мощность печати, заставляя белый свет залить всю набережную.

Светлый магистр призывает рыбу. Как приятно быть полезным. Надеюсь, вместе с рыбой я не призову что-то еще.

...Болеть в темной гильдии было весело.

Начать с того, что очнулся я связанным; правда, после приступа паники я распознал, что веревки, притягивающие меня к кровати, довольно слабые, и существуют только для того, чтобы не свалились провода, но первые мгновения были незабываемы.

Белый свет неспешно вползал в комнату. Через широко распахнутые окна, вместе с дождевой моросью, запахом сырой земли и черными кривыми ветвями.

Кровать отгораживала белая ширма, белым был потолок и стены. Темные ни перед чем не остановились, чтобы сделать обстановку праздничной, пусть даже и выглядело это как белый склеп. Единственным ярким пятном был цветок на столе — синий ирис в высокой вазе, и именно на него я уставился первым делом, гадая, что именно он предсказывает по традициям темных. Что я задохнусь, посинею и умру? Или утону, посинею и умру?

В груди слегка сипело, но я не чувствовал боли и не чувствовал признаков болезни, кроме слабости, озноба и легкой спутанности мыслей. Поймать воспаление легких после купания в ледяной воде было логично, но так несвоевременно.

Нэтарские медики пробовали намекать, что времена, когда лечебную капсулу использовали только для физических ран, потому что она порой запускала вирус вместо иммунной системы, уже прошли. Миль сказал "нет". Редкое милевское "нет", которое не перешло в "уговорите меня". Причины, по которым он предпочитал держать меня в постели, теперь были вполне очевидны.

Я подцепил ногой столик с инструментами, опрокидывая на край кровати, частично высвободил левую руку и подхватил скальпель, распутывая узлы. Скальпель не валялся здесь без дела: я лично видел, как заклинатель точил им карандаши.

— ...Я? Я-то знаю, чего он добивается, — Миль остановился за ширмой, полубоком к собеседнику. Его голос странно искажался, то срываясь на низкий свистящий шепот, то на высокие резкие ноты подступающей ярости: — Я не собираюсь даже слышать о твоем господине. Убирайся.

Стоящий у дверей Эршенгаль склонил голову, словно признавая его правоту, и вышел.

Жаль. Меня не столь уж интересовало, когда Миль успел так расхрабриться — хорошо быть смелым, когда Шеннейр не слышит и уж явно не ответит. Поэтому я просто лег обратно, стараясь не повредить прилепленные к голове провода и не касаться красных пятен на подушке, и устало сообщил:

— Здесь цветок. Вы позовете охрану?

Миль споткнулся на полпути, уставившись на вазу с ирисом так, словно и сам не понимал, что происходит:

— Это Гвендолин, — и с определенностью добавил: — Это принесла Гвен, поставила тут и приказала не трогать. Гвендолин — глава инфоотдела. Если она что-то делает, значит, это имеет смысл.

Странно. Но неважно.

Провода крепились к большому черному кубу, что стоял у изголовья кровати. Миль подхватил со стола тонкую книжку, демонстративно уткнувшись в нее; я испытал привычное уважение от того, что Миль постоянно читает умные книги, а потом понял, что он читает инструкцию.

— Миль, ваша предусмотрительность похвальна, но лучше бы вы читали инструкцию до включения, а не после, — ответа я не дождался, и с еще большей радостью осведомился: — Что выяснили? Есть в моей голове прямой портал в Заарней?

— Да было бы проще, если бы... — Миль бросил книжицу на куб и подхватил бумажную ленту, быстро просматривая кривые линии и раздраженно качая головой, — в вашей голове хоть что-то было...

— И что вам пообещал Лоэрин в обмен на исследования?

Черный куб покрывали характерные серебряные узорчики, с Лоэрином Миль приятельствовал на почве общих интересов, а залезть в мою голову Лоэрин мечтал все наше знакомство. Я приподнялся и дружелюбно добавил:

— Еще раз попробуете меня привязать — я на этих же веревках вас повешу.

Темный молча свернул ленту и швырнул на стол, прямо в горку таких же бумажных свитков, и принялся отцеплять провода, протирая места присоединения щиплющим раствором.

От темных артефактов, как и всегда, можно было подцепить только заразу — после того, как я подержал сердце, на ладонях остались вздувшиеся ожоги. Хорошо, что я не стал это есть. В самом деле хорошо. Поверх ожогов, от ладоней к локтям, тянулись кривые закорючки, словно нарисованные чернилами впопыхах. Миль схватил меня за запястье — я отшатнулся, пытаясь вырвать руку прежде, чем успел остановить собственное движение — тяжело глянул в ответ и с досадой щелкнул языком:

— Что вы тычете пальцами в руны высшего порядка, Рейни? Не вами нарисовано.

И принялся оттирать знаки салфеткой, прежде перечеркивая их крест-накрест. Я посмотрел на сосредоточенное лицо и сказал:

— Мне тут передали, что вы серийный убийца.

— Ложь, — мгновенно отрезал маг. — Они были сами виноваты.

Нет, подождите. Так действительно серийный? Я не предполагал, что несколько фраз, брошенных Нэттэйджем между делом, имеют продолжение.

Кому я лгу. Не имей они значения — глава внутренней службы не стал бы их упоминать. А я — спрашивать.

— Что вы так осуждающе пялитесь, я был малолетним дебилом! — Миль закатил глаза. — Я думал, что ничего не докажут.

Линии казались въевшимися в кожу, и я не мог избавиться от ощущения чего-то липкого.

— Как же так, Миль? — я прерывисто вздохнул, ощущая, что в груди все же что-то побаливает, и печально прошептал: — Как вы могли себя выдать?

— Доказали всего одного, — сдержанно огрызнулся он. — Потом меня приперли к стенке и выбили признания для всех остальных. И предложили либо пойти на казнь по общему закону, либо выполнять особые задания магистра. А наш прошлый магистр, Рейни, был той еще сволочью. Так жаль, что вы не повстречались.

— Еще большей сволочью, чем Шеннейр? — я недоверчиво округлил глаза. — Правда?

А какими еще могут быть темные магистры? Они правили такими людьми, как Миль.

Миль отшатнулся, с отвращением ткнув в меня пальцем:

— Вот он бы на это... на это не повелся.

И действительно.

Ничуть не удивлен, что и при старом магистре Миль занимался грязной работой. При всех новых он делал то же самое. Может быть, Милю никогда не хватало силы воли протестовать — или он никогда не видел смысла в том, чтобы протестовать. Далеко не для всех людей существует понятие ценности жизни.

— Но как вы могли убивать светлых, если тогда еще не было войны?

Миль стер последнюю черту, скорее просто размазав чернила, и отошел к окну. Он злился; я не мог понять причину, но досталось ставням, которые заклинатель захлопнул со всей силы:

— Светлые. Светлые очень, очень любили отправлять исследовательские отряды в опасные места. И порой отряды не возвращались. Мы вели интересные исследования... А вы думали, Аринди в прошлом была волшебной страной?

И поставил рядом с кроватью стакан с лекарством. Я закрыл глаза и отвернулся. Лекарств было столько, что создавалось впечатление, что на мне что-то тестируют.

Вражда есть вражда. Здесь нет места честности и благородству. Мне было нечего ответить, кроме одного:

— Темные тоже пропадали?

— Откуда мне знать. Но светлые тоже наверняка были в чем-то виноваты.

— Кажется, я уловил, чего он добивается. Темный магистр желает раскачать ваш дар, — Эршенгаль аккуратно поправил границу динамической печати, не позволяя ей чересчур разрастись. — Заставить работать на полную мощность.

Мне даже было интересно, что произойдет, когда Шеннейр столкнется с вещью, которую не сможет заставить. Пока такого не случалось.

Динамические печати были особым классом заклинаний; в отличие от обычных печатей, которые не менялись, пока хватало энергии, а потом гасли и разрушались, они перестраивались сами по себе, не переставая качать энергию из носителя. Динамические печати были безопасны ровно до того момента, как их мощность не превысит способность контроля. Жертвы среди слабых магов, вздумавших поиграть с самоорганизующимися заклятиями без пригляда наставников, шли на десятки. Мне казалось, что в груди пробили дыру и вытягивают оттуда внутренности.

Врачи — нормальные врачи, не Миль — требовали отлежаться еще минимум неделю, но мое долгое отсутствие или, более того, слухи о болезни, обеспокоили бы Побережье. А Миль только мрачно прошипел что-то вслед. Если он хотел возразить, то так и не придумал, почему должен возражать против желания светлого ученика повредить себе.

Но за динамической печатью пристально следил Эршенгаль. На Эршенгаля я мог положиться.

— Вы еще не жалеете, что именно вы встретили меня в приграничье? — я припомнил обвинения Рийшена и с интересом обернулся к боевому магу, стараясь не глядеть вокруг. Черная вода, белый берег. Одномерные декорации. И пояснил в ответ на непонимание: — Темный боевой маг, возится со светлым учеником...

Эршен был единственным человеком, которого мне на самом деле хотелось достать вопросом, а не оскорбляет его что-нибудь в происходящем. Обучение магии по-прежнему не вызывало у меня восторга; точно в такой же степени, как и все остальное, начиная с необходимости просыпаться по утрам. Но что скажу своим? Что их магистр знает ровно два заклятия? Столько времени упущено. Я мог бы выучить три или четыре.

Кажется, Эршенгаль даже не подозревал, что его требовалось спасать. От этого снисходительного взгляда стало не по себе.

— Хорошим бы я был служителем, если бы отказывался исполнять приказы потому, что они мне не нравятся, — с легкой иронией отозвался боевик.

— Даже если они не соответствуют вашему статусу?

— Не беспокойтесь. У Шеннейра все в порядке со значимостью и приоритетами.

Я немного завидовал людям, что сейчас собрались на склонах. У них все было просто: светлого магистра нет — беда; светлый магистр здесь — все хорошо, все починится само собой. Вера — это роскошь. А я вряд ли верил, что будет лучше.

Нет. Как человек, я мог верить или не верить во что угодно, но как магистр, я был обязан положить свою жизнь на то, чтобы оправдать чужое доверие. И потому я стоял на набережной и приманивал рыбу, чтобы накормить ею побережье и растянуть агонию. Сегодня будет хороший улов. По крайней мере, хотя бы рыба в море не отравлена.

На самом деле светлая гильдия таким не занималась. Сегодня ты подведешь косяк селедки под сети, завтра, а послезавтра сломается экосистема и рыбы не останется. Более того, изобилие пищи привлекало хищников; и благо, если только хищников. Между кораблями уже мелькали острые черные гребни — надеюсь, островным акулам хватит толку не соваться в сети. Светлый источник — самое прекрасное, что есть в мире. Что означает, что он всегда притягивает разную опасную дрянь.

— Обучение Шеннейра происходило совершенно иначе, — каждый раз, когда Эршенгаль говорил о своем магистре, в его эмпатическом поле как будто зажигался теплый огонек. — Для магов подобного уровня самое сложное — не использовать силу, а контролировать. Он не может даже создать подобную печать, не рискуя выжечь все вокруг...

Я склонил голову набок и пораженно уточнил:

— Вы считаете, что ему это полезно?

Сказано много слов, как нежданное ученичество влияет на меня, на расстановку сил в стране, на моральный облик темной гильдии — но ни одного, что оно значит для Шеннейра.

Эршенгаль спокойно и серьезно смотрел на море, но мне казалось, что он мог бы улыбаться:

— Я не могу говорить за магистра. Лично я считаю, что людям полезно приобретать новый опыт.

Медленное движение в глубине я улавливал уже давно, но, отвлекшись на разговор, упустил, когда оно стало слишком явным. Что-то стремительно приближалось; рыба прыснула в стороны, как и корабли, вода между волновых башен вскипела, и большая волна покатилась к пристани.

Эршенгаль рывком сломал динамическую печать и загородил меня, поднимая магический щит. Волны напротив вздыбились, поднимаясь вверх темной горой; поднимаясь, поднимаясь, поднимаясь... Потоки воды рушились с нее, обдавая волной брызг. Я запоздало притушил светлую искру.

Сильно запоздало.

Нечто было огромным. Темным и бесформенным, составленным из множества изгибов и линий, и от попытки разглядеть конкретные очертания болели глаза. Люди, ряд защитных печатей по сравнению с ним казались крошечными блестящими точками; эмпатические волны, идущие от существа, сотрясали холмы, и я заставил себя стоять ровно и не отводить взгляд.

Существо открыло глаз. И совершенно неважно, что он был один и размером с небольшой дом. Глаз все равно был прекрасен, и в нем, как в черном колодце, песчинками мерцали звезды.

Эршенгаль схватил меня за плечо, мешая приблизиться. Поглотившее весь мир чуждое эмпатическое поле завихрилось угрожающими разводами, массивными и угловатыми, и из волн взметнулось огромное щупальце и понеслось к берегу, чтобы снести препятствие...

Я вскинул руку, привлекая внимание, растопырил пальцы и медленно опустил.

Время было медленным и протяженным. Его внимание — размытым и гнетущим. Но тварь была всего лишь помехой; еще одной помехой в этом мире белого шума и теней, что путались под ногами.

Существо пошевелилось, заставив землю вздрогнуть, и плавно погрузилось под воду. Растворилось, уходя на глубину, потеряв светлый маяк и утратив к берегу интерес.

Уходящая волна перехлестнула башни и откатилась в океан. Я дрожащими руками стащил с головы водоросль с ракушками и запустил ею в воду. Что там Нэттэйдж говорил о турелях на волновых башнях?

Никому не известно, кто живет на глубине. По морям у нас не плавают. А возможно, известно — потому и не плавают. Я не знал, что это; для чего оно существовало и для чего было создано. Впрочем, о чем это я? Оно было создано для войны. Все лучшее в нашем мире создано ради смерти.

— Магистр не простит, — с подступающей уверенностью произнес Эршенгаль. — Не простит, что все прошло без него.

— В следующий раз возьму его на рыбалку, уговорили.

Да я без темного магистра и отряда боевых магов на нее и не пойду больше.

Я вылепил из занемевших губ улыбку и помахал собравшимся на берегу, и те радостно замахали в ответ. Все под контролем. Если светлый магистр общается с монстром — все правильно. Светлый магистр не делает неправильные вещи.

Оцепление дежурило на площади только для того, чтобы гражданские не мешали проведению обряда и не попадали под особо мощные печати. Более проход к магистру никто не ограничивал, но люди и не стремились подходить близко — магистры слишком волшебны, чтобы к ним приближаться. Но в любом правиле есть исключения.

Сородичи стояли вплотную к оцеплению, давя темных тяжелыми ненавидящими взглядами. Стайка островных и полукровок, все в длинных накидках со стилизованным изображением островных акул, светящиеся недоступной для остальных причастностью к общему делу.

Возвращение Шеннейра островные восприняли как личное оскорбление. Отчасти я их понимал, но, получив возможность заговорить о наболевшем вслух, остановиться они уже не могли.

— Мы составили новые эскизы памятной стелы, светлый магистр. Мы будем вам признательны, если вы посмотрите, — Лаэ Ро почтительно передал тяжелую бархатную папку, и я постарался не выдать, как они меня достали.

К идее с памятной стелой сородичи отнеслись серьезно. В прошлый раз они предлагали взять белоснежный мрамор, изваять из него гору черепов, поставить на главной площади, подписать на тхаэле что-нибудь хорошее, например "смерть темным", и притвориться, что это орнамент. Я все набирался смелости сказать, чтобы они прекратили множить проблемы страны еще больше. Прошло двенадцать лет. Двенадцать лет — большой срок.

— Мы подали в гильдию прошение, — Лаэ Ро с презрением оглянулся на Эршенгаля и выразительно повысил голос, — о поиске и перезахоронении тех, кто погиб в бойне, учиненной темным магистром. Это единственное, что мы можем сделать для мертвых. Кости наших братьев и сестер не должны валяться на земле как мусор.

По счастью, немало островных занимали на Побережье высокие посты, обладали пониманием обстановки и чувством самосохранения, и успевали тормозить своих прежде, чем остатки островного народа вывезут на корабле за волновые башни и утопят. Поэтому вместо открытого неповиновения или, не дай Свет, бунтов, сородичи забрасывали темную гильдию запросами. А назовите место? А выдайте список жертв? Как не знаете список своих жертв? Вы вообще не в курсе, кого именно убили?! А имена исполнителей назовете? От таких новостей темные малость шалели. Не из-за проснувшейся совести — не просыпается то, чего нет — но направление поисков им не нравилось. Отвечать за свои поступки, это слишком... ново.

Насколько я знал, кости вовсе не валялись на земле, и не было никакой массовой резни. Островную общину оградили барьером и накрыли боевым заклятием, а трупы заставили хоронить жителей соседних кварталов. Общая могила. Ничего больше.

— Там уже давно карантинная зона от Вихря. Посторонних никто не допустит, — заметил Эршенгаль, когда мы уже садились в машину.

Заранее известно, что там Вихрь. Но суть уже не в этом.

Сородичи обошли распавшееся оцепление — больше всего обрадовалось оцепление — и теперь стояли на краю пристани и, очевидно, просветлялись. Если мыслить в положительном ключе, даже в запросах была польза; большинство темных внезапно узнало, что Острова — часть Аринди, а не протекторат. Когда-нибудь они даже узнают, что Острова находятся в составе Аринди дольше, чем большинство территорий собственно Аринди. Но проваленная ассимиляция всегда очевидна.

...Матиаса мы так и забыли в машине. Ничего интересного из этого не вышло: неучтенного пассажира нашел Эршенгаль и перегнал машину обратно, а Нэттэйдж поставил ее в отдельный ангар под защитным кругом. Хотя я сомневался, что у Матиаса были бы проблемы, очнись он в шеннейровском штабе — в прошлый раз, оставшись предоставленным самому себе, он весьма неплохо проводил время с казнями и тамошним контингентом. С эмпатией, инстинктом убийцы и полным отсутствием моральных норм в Аринди не пропадешь. Но будить заарна никто не решился.

Мне снились разные сны — обычно тоскливые и такие, после которых не хотелось жить. В ту ночь я проснулся от приступа удушающей паники, и еще долго лежал, переживая ощущение, словно падаешь в глубокий черный колодец.

На дворе стояла глухая ночь, а Миля, что странно поблизости не наблюдалось. Но на дворе стояла глухая ночь, и темный, скорее всего, отправился по рабочим делам. Мне действительно не хотелось никого видеть и слышать; постоянное присутствие рядом выматывало, но именно кошмары оказалось тяжело переживать в одиночестве. Только другой человек мог сказать, что сон уже ушел.

Над тусклой лампой вились мотыльки. Остывший ужин стоял на тумбочке. К еде я не притрагивался вовсе не потому, что хотел причинить Милю вред и уморить себя голодом, а потому, что даже мысль о еде была неприятна. Я потянулся за стаканом с лекарством и случайно столкнул его на пол.

Разлитая вода и стеклянные осколки расстроили окончательно. Кажется, температура снова начала подниматься.

А вдруг, во сне я ловлю эмоции Шеннейра? От такой мысли я разом собрался, выискивая в сознании постороннее влияние, но наткнулся на глухую стену. Я не испытывал ни малейшего сопереживания и ни малейшего интереса, что происходит с Шеннейром и что произойдет, пока он остается жив. Не говоря о том, что я вряд ли мог представить, что темный магистр способен бояться.

Аура двух живых людей, вставших у порога, не стала неожиданностью. Я молча начал одеваться, на ходу прихватив переговорный браслет, и ничуть не удивился, когда он включился.

— Светлый магистр, ваш подчиненный проснулся.

По темным дорожкам меня сопровождало двое магов, одетых в незнакомую форму и серые остроконечные колпаки. Я старался на них не коситься: по ночам внутренняя служба вспоминает о такой важной вещи, как охрана, и надевает колпаки. Ясно же.

Ангар, где оставили машину с Матиасом, освещали прожектора. Доносящийся оттуда железный лязг слышался издалека, и закрадывающиеся сомнения становились уже не сомнениями.

— Ваш подчиненный проснулся, захватил двоих наших, и пробивает ими двери, — конкретизировала волшебница в сером.

— Пожалуйста, скажите ему, что светлые так себя не ведут, — добавил волшебник. Я отвлекся от эмпатического сигнала и спохватился:

— Стойте, а что ваши там делали?

И в каком смысле — "пробивает ими двери"?

— Они не хотели ничего плохого, — уверенно ответили службисты разом.

— То есть кто-то из ваших сунулся к спящему заарну, — зловеще уточнил я, уже понимая последовательность событий. Ну как же не сунуться! Нелюдь, спит, да еще и светлый! — Разбудил...

Рядом с ангаром стоял Нэттэйдж в халате и смотрел на повисший в воздухе экран. И от картинок на экране рвущиеся на язык комментарии пропали разом.

Половина грузовика оставалась в защитном круге — вторая половина валялась рядом, смятая и разорванная. Матиаса я разглядел далеко не сразу; бледная фигура в темноте, в клубке полупрозрачных красных нитей. Нити плавно кружились в воздухе, тянулись по полу и стенам и впивались прямо в головы двум магам в сером. Люди нелепо дергались, словно управляемые неумелым кукловодом, и раз за разом били простейшими атакующими печатями в стальные двери.

— Меня вот светлые никогда не напрягали, — вскользь бросил Нэттэйдж, заметив меня. — Какой же я темный маг, если меня могут напрягать какие-то светлые? Слава Тьме, нам позволено видеть вещи во всем многообразии и принимать их открыто и свободно... Двери мне не жалко. Они двойные и стальные.

Стальные створки дрогнули от мощного удара, и на поверхности появилась заметная вмятина. Грохот утих, и после короткой паузы новый удар обрушился на кирпичную стену.

Нэттэйдж свернул экран и отошел под прикрытие охраны:

— А стены — нет. Но оглушающие печати у меня на потолке, я их включу, если необходимо.

Звучало разумно.

Я чувствовал чужие растерянность и страх и представлял себя на месте Матиаса: после тяжелых ран очнуться в тесном замкнутом пространстве, взаперти, а после получить оглушающий удар. Я был далек от того, чтобы действительно беспокоиться о том, насколько монстрам может быть больно и страшно — но Матиас был человеком, который оставался на моей стороне.

И я открыл двери и прошел внутрь. Как будто я мог поступить иначе.

— Матиас.

Полумрак ангара разгоняли зеленоватые крупицы сломанного защитного круга. Внезапно исчезнувшая преграда заарна только отпугнула, заставив отступить в тень у дальней стены — но если бы он действовал осознанно, то завел бы машину и вышибал двери ей. Я медленно пошел вперед, стараясь демонстрировать исключительно умиротворение и тепло и судорожно перебирая в памяти подходящие фразы. Свет, каждый раз как в первый обидно, что правильные эффективные поддерживающие фразы вовсе не идут в комплекте со светлой искрой. А все считают, что да.

— Я так рад, что ты очнулся.

Так рад, что бросил тебя здесь и забыл, потому что на самом деле мне все равно. Как хорошо, что люди не умеют читать мысли. Без телепатии мир гораздо, гораздо светлее.

Матиас стоял вполоборота, странно поводя головой и щурясь, словно не мог уловить меня взглядом. Человеческого облика он так и не потерял, и только поблескивающие на лице серебристые пятна начали составлять плохо различимый узор из треугольников. Я изо всех сил воззвал к собственной искре, заставляя ее светить ярче, и заарн наконец откликнулся; встряхнул головой, услышав эмпатический призыв, и плененные люди упали на пол, как марионетки, у которых обрезали веревочки. Я вскользь отметил, что они живы и, кажется, без значительных внешних повреждений, и мягко позвал:

— Я здесь. Видишь меня?

Глаза его были слепы — без зрачков, полностью затянутые красным. Матиас беспомощно заморгал, смотря мимо меня, поднял руки к лицу и вцепился в глаза когтями, сдирая пленку.

Я рванулся к нему, перехватывая руки — не успел. Кровь потекла по щекам, пачкая одежду, и заарн упал на колени, уткнувшись лбом мне в ладони.

Для полной картины не хватало только Миля.

— Какая ужасающая, невыносимая мерзость! — сказал Миль от дверей. — Какое счастье, что я темный!

Эмоции Матиаса стремительно приходили в норму — успокаивались, становясь похожими на глубокое темное море. Я с трудом высвободил одну руку, неловко погладив его по голове, и спокойно потребовал:

— Развернуто, Миль, развернуто.

Проводить логические параллели между "невыносимая мерзость" и "темный" я тоже умею.

— Какое счастье, что бытие темным позволяет просто ликвидировать мерзких тварей, — заклинатель кипятился так, словно его самолично заставляли успокаивать паникующих нелюдей. — А не сюсюкаться с каждым отвратительным чудищем как светленькие, потому что ах, оно живое, у него глазки и щупальца!..

— Полноте вам, Миль, — примирительно отозвался Нэттэйдж. — Вы с вашим чудным характером и без щупалец сойдете.

— Мне вас, Миль, очень жаль. Вы что ни увидите, так сразу страдаете. Очень тонкая у вас душевная организация. Очень. Непросто вам будет в жизни, — я потянул заарна вверх, помогая встать на ноги, и на прощанье вежливо кивнул магам: — Доброй ночи, доброго утра, высшие.

Нэтар цвел весь.

К этому времени я уже знал, что у темных было два полюса отношений к окружающему — настоящий темный должен ценить строгость и утилитарность и настоящий темный всегда может позволить себе вырвиглазную роскошь и черепа на всю стену. Нэттэйдж придерживался умеренных позиций, но цветы и цветущие деревья были повсюду.

Цветочные гирлянды, оставшиеся еще с зимних праздников, практически закрывали тонкие рунные линии на стенах главного зала. Линии шли от экранов ко внешним мембранным печатям, которые ловили сигнал из глубин материка. В Аринди сигнал уже затухал, и потому печати были чуткими. Правило Молчания — полный запрет на трансляцию информационных сообщений во внешнее пространство — в последние годы нарушали всё чаще.

Нэттэйдж и Матиас сидели на диване в углу, голова к голове. Глава внутренней службы что-то с жаром втолковывал, указывая на карту, и наблюдать за ними было забавно. Втираться в доверие — это так по-темному. Поддерживать нормальные отношения — это так по-светлому. Дело в словах.

— Абсолютное большинство наших стран закрыты. Люди никогда не покидают родину, — Нэттэйдж низко склонил голову, проводя пальцем по одной из границ расселения. На столе лежала редкая карта — полная карта материка. — Большинство с трудом может назвать даже ближайших соседей. Что самое страшное, большинству даже не интересно знать...

— А зачем?

Матиас вальяжно приподнял брови, блеснув серебряным треугольником над правым глазом. Глаза у него вернулись к прежнему цвету, фиолетовому — хотелось верить, что трансформация все же не пошла дальше. На лице Нэттэйджа внезапно мелькнула вполне искренняя растерянность; вовсе не той реакции он ожидал.

Я остановился рядом, положив руку на спинку дивана, и Матиас мгновенно извернулся, просительно заглядывая в лицо снизу вверх:

— Внешний мир не хочет ничего, кроме как тебя сожрать.

Порой было интересно представить открытый мир. Наверное, хорошее было бы место.

Нэттэйдж расстроенно свернул карту, оглядываясь на папку, переданную мне Лаэ Ро, и мученически скривился:

— Опять? Да, некрасивая история с беженцами вышла, признаю. Но я-то что им сделаю? Оживлю мертвецов? Ну кто мешал Шеннейру зацепить соседние смешанные кварталы...

Самое забавное, что снеси Шеннейр весь город, вопросов действительно было бы меньше. А теперь отдувался совершенно непричастный Нэттэйдж и внутренняя служба, которой в те времена не существовало. Даже островные понимали, куда их с обвинениями пошлет душевный и ранимый темный магистр, а Нэттэйдж, что Нэттэйдж, он пока считал нужным играть в вежливость.

Огромные волны на экране все так же накатывали на берег в бесконечном повторе. Под волнами скрывались города и светлый источник Оифа. Два часа назад темная гильдия Нэртэс без предупреждения нанесла удар. И вместо того, чтобы напасть на Северную коалицию, она подло использовала неконвенционное заклятие на одну из нейтральных стран. Подло — потому что такой западни от наших условных союзников я не ожидал. Хотя — от темных-то?

Из разломов в земле поднимались гейзеры горячего пара. Возможно, в отказе напасть на Северных и был смысл — Северные хорошо защищали границы и надежно прикрывали берега. Даже неконвенционное заклятие могло пропасть впустую. А вот нейтральная Оифа не готовилась к войне и упала в руки захватчиков без сопротивления.

— Странные эти ваши Нэртэс. Если бы я хотел захватить страну, чтобы качать из нее ресурсы, я бы не стал разрушать ее подчистую.

Да я бы вообще не стал ее разрушать. Подчинил бы людей, стоящих у власти.

— Это же акт устрашения, светлый магистр, — Нэттэйдж едва ли глядел на экран; но он мог и насмотреться за прошедшее время. — Сырьевая база у Оифы была не на побережье. Зато теперь Нэртэс есть, чем с нами расплатиться.

То есть мы — еще и вдохновители нападения. Прекрасный способ заработать международную репутацию.

Результаты нападения вышли непредсказуемыми — или весьма предсказуемыми. Сразу же несколько нейтральных стран выразили желание присоединиться к Северной коалиции. И "выразили желание" отчетливо звучало как паническая просьба прийти и защитить. И для защиты новых южных границ Северные создали новую боевую гильдию — или она уже была, и просто переносила свой штаб к югу? — домашние магические гильдии новых стран-участников приносили присягу, а те, кто не приносил, очевидно, жить не хотели. Это все, что я разобрал, потому что диалектный лаэртон, наложенный на всеобщий, звучал ужасно.

— ...Мы сильны, если объединимся! — уверенно сказал человек с экрана. Представитель Северных выглядел так, как будто действительно мог всех защитить, и внушал доверие. Я с тяжелым сердцем отвернулся, стараясь не думать, сколько людей забрало с собой неконвенционное заклинание и сколько еще заберет, и мрачно предрек:

— Кто-то здесь мечтает о мировом господстве.

И это далеко не Нэртэс.

Война шла далеко отсюда, и здесь, на южном берегу, чужие сражения казались несерьезной сказкой. Но именно сейчас я ощущал, что она стала на шаг ближе.

Нэттэйдж поднялся с места, приглашая следовать за ним, и тут экран погас. И вспыхнул снова: но теперь вместо внушающего доверие представителя Северных на красном фоне сидел человек в красном. И в железной маске. Картинка была плохой и зернистой, и звук то и дело пропадал, сменяясь зловещими механическими помехами, но это только делало эффект лучше.

— Наш мир стонет и кричит от боли, — голос неизвестного нехорошо отдавал металлом. Судя по помехам, виновато было качество связи; но кто в самом деле станет разбираться? Если я правильно понимал, Северные сейчас должны были психовать и пытаться восстановить собственный сигнал. Атмосфера легкого безумия напрочь выдавала, что в мирные материковые новости с ногами влезло Загорье. — Вместо того чтобы подарить ему покой, люди рвут его на части и мучают искаженными, испорченными грязью мыслями, которые называют магией! Лживые падальщики, рвущие отравленную добычу! Язвы возникают там, где уже жила зараза. Семена зла падают на уже удобренную почву. Человечество захлебнется в собственной крови и гордыне...

Нэттэйдж потряс головой, пытаясь избавиться от психоделической картинки, и громко осведомился:

— Пожалуйста, проверьте, идет ли запись. Кто-нибудь понимает, о чем они?

Да разве это важно? Зачем Загорье спалило перед мировым сообществом трансматериковый информационный передатчик — вот это вопрос. А ведь говорили, что высоких технологий у них нет. И чего еще у них после этого нет?

— Перевожу: надо жить мирно, — я прислушался, прорываясь через ритуальные формулировки. — Убивать вас надо за вашу магию. Загорью не нравится Северная коалиция. Северная коалиция виновата в том, что допустила существование Нэртэс, жили бы правильно, Нэртэс бы рядом с ними не возникла. Из-за чужих заклятий в Загорье опять случится беда, и Загорье заранее всех ненавидит.

Глава внутренней службы с сомнением нахмурился и уточнил:

— Они в принципе хотят, чтобы их понимали, или им так хорошо?

— В Загорье все хорошо, Нэттэйдж.

И просто. Территория Северной коалиции только что стала равна территории Загорья; Загорье почуяло угрозу, определилось с врагом и начало разворачивать идеологическую машину на север. Загорью совершенно плевать, кто там с кем воюет и почему: свою позицию лидера оно не отдаст. Ведь как только оно перестанет быть лидером, ему быстро прикроют право на жертвоприношения, а куда Загорью без жертвоприношений. Вся идеология посыплется и система ценностей.

Нэттэйдж покрутил головой и сделал последнюю попытку:

— А зачем они носят железные ведра?

— Потому что боятся магии, что идет от передатчика.

На этом темный сдался.

Загорцы подкрутили настройки: звук приятнее или изображение четче это не сделало, зато красный цвет стал еще насыщенней. Матиас с трудом отлип от заворожившего зрелища, догнал нас и задал тонкий и неприятный вопрос:

— А эти... эти самые... Загорцы — светлые?

— Совершенно, — Нэттэйдж едва не прыснул от смеха. — Светлее светлейшего Загорья нет ничего на свете.

Я остановился на железных ступенях.

Я действительно плохо разбирался в этих вещах; единственное, что мне сейчас хотелось сказать — "нет", но это было бы неверно, точнее, не совсем верно, и мой сородич, светлый маг, не заслуживал, чтобы ему лгали:

— У них посвящение по нашему типу. По формальным признакам они нейтралы, не прошедшие второе посвящение... по тем же формальным признакам для нейтралов у них слишком развита эмпатия. И точно развит светлый синдром.

— Это болезнь, — вставил Нэттэйдж. Несмотря на то, что все сказанное было ему известно, темный все равно прислушивался с интересом.

— Но светлый, Матиас — это не только эмпатия, но и идеология. Ни одна светлая идеология не одобряет убийство. Если бы человек становился светлым по велению магической искры, если бы эмпатия автоматически делала человека хорошим, мы бы давно жили в совсем ином, прекрасном мире.

Однажды Загорье пригрозило массовой резней, если его включат в общий реестр магических гильдий, и для Избранного Загорья сделали исключение. Что еще раз подтверждает, что правильные слова всегда найдут путь к сердцу. Загорцы не светлые; и сами себя они никогда не называли светлыми; но они то, чем могут стать светлые. И лучше умереть, чем опуститься так низко.

Хотя тут крылась любопытная моральная дилемма. Если ты отказываешься убивать — кто должен делать это за тебя?

Матиас разом успокоился, словно разрешив сложный конфликт:

— Значит, они не наши, — и ухмыльнулся уголком рта, скользя ладонью по браслетам на руке.

Светлого светлее светлейшего Матиаса тоже было найти непросто.

Для меня оставалось загадкой, почему кабинет Нэттэйджа выглядел так по-домашнему. Насколько бы странно по отношению к темным это ни звучало. Пока меня не было, в одну из стен встроили огромный аквариум от пола до потолка: разноцветные рыбки плавали на куске рифа, водоросли мерно колыхались, и синие и зеленые блики уютно отражались на стенах. Если не задумываться, являются ли рыбы, запертые за стеклом, угрожающим символом.

Нэттэйдж побарабанил пальцами по стеклу, привлекая внимание обитателей, и негромко произнес:

— Я позвал вас, чтобы окончательно решить островной вопрос.

Вот оно. Я непроизвольно выпрямился, со внутренним холодком отмечая, что мстители доигрались, и быстро пообещал:

— Они не будут больше писать вам письма.

— Да не тот вопрос, — с досадой отмахнулся Нэттэйдж. — Пусть пишут, у меня под них отдельное дело... Я знаю, что среди ваших сородичей идут разговоры об отделении Островов от Аринди.

Слова все же прозвучали. Я знал, что нам не обойти этот разговор.

Последнее, что сейчас нужно Аринди — этнический конфликт. Да, Тхаэ Ле Ри немного. На Побережье. Но Острова — уже большой регион. Ничуть не сомневаюсь, что беды людские от Нэттэйджа далеки — он опасался, что слухи о притеснении островной крови поднимут полукровок. А полукровка на Побережье каждый второй, начиная с самого Нэттэйджа. Тхаэ Ле Ри и островные полукровки — небо и земля, полукровки создали Ньен и, судя по названию, причастны к созданию Нэртэс, они — реальная сила, и с каждым годом их становится все больше.

Было неприятно осознавать, что этот невыразительный серый человечек с вежливой улыбкой держит мою родину за горло. И чуть более неприятно — что участь удавки уготована мне.

— Аринди сейчас в сложном положении. Потеря территории — потеря престижа. Показать слабость нам нельзя, — Нэттэйдж придвинулся, доверительно склоняясь ко мне: — Давайте заглянем правде в глаза. Острова — отстающий регион. Кто вливает туда деньги? Аринди. Кто защищает? Аринди. Кто строит предприятия, больницы, школы? Аринди. Аринди дает Островам автономность, закрывает глаза на провал ассимиляции и платит штрафы за мононациональность территории. С Островов за всю историю не вышло мало-мальски выдающегося мага, кроме вас и Лоэрина. У Островов нет ничего, даже собственной армии. Вас захватят мгновенно. Вы думаете, под Ньен или Нэртэс жизнь будет лучше?

Я прекратил кивать и открыл глаза:

— При чем здесь Нэртэс?

— Нэртэс... — Нэттэйдж кривовато улыбнулся и сплел пальцы. Я пообещал сам себе, что если услышу, что он планировал продавать нэртэсам острова, то внутренней службе придется остаться без главы. — С Нэртэс мы встречались издавна.

— И?

— Встречаться с Нэртэс запрещено, и потому на территории Аринди это делать было нельзя, и даже в Вальтоне слишком опасно...

— И вы встречались с ними на Островах, — обреченно продолжил я.

— Им понравились Острова. Там, где живут нэртэс, довольно уныло, — оправдательно всплеснул руками маг. — Да, были разные вещи, метрополия не идеальна, есть перегибы, однако...

— Нэттэйдж, — душевно спросил я. — Вы который год с Островами сообщение восстановить не можете?

Его лицо разом заострилось; и эмпатическое поле, дотоле совершенно спокойное, ощетинилось зазубренными гранями:

— У меня вполне конкретные предположения, что связь была прервана со стороны Островов. Три неконвенционных заклятия по трем островным столицам, светлый магистр. Тхаэ Ле Ри, кто останется в живых, принудительно выселяются на восточный предел и в Вальтону, Вальтона у нас пустует. И это не мои желания, это старые планы темной гильдии по умиротворению бунтующих территорий. Мы бы вас ассимилировали давно, только вы ж ничего не умеете... Лично мне Острова жаль, и то, что произошло во время войны, меня крайне печалит, но Аринди необходимо спокойствие. Вы — первый островной магистр. Припугните их, пообещайте Островам что-нибудь хорошее. Пусть сидят тихо.

Как вершитель судеб, я был катастрофой. Зато рядом были те, кто готов был дергать меня за ниточки.

— Ведь вы же светлый магистр!

И поэтому я буду лгать людям?

— Они вас любят. Представьте: вы спасаете их от верной гибели, — тьма, стоящая за внешним человеческим обликом, теперь была видна ясно. Всего лишь еще одна марионетка темного источника. Я никогда не воевал с темным источником.

— Светлый магистр, — Нэттэйдж сел рядом, с беспокойством заглядывая мне в лицо. Я понял, что слишком глубоко ушел в свои мысли, и твердо ответил:

— Острова не причинят проблем. Я служу своей стране.

Нэттэйдж расплылся в умилительной улыбке. Он вполне знал, что эмпатам нравится положительный отклик. На похвалу подсаживаешься. Пока я действую правильно, со мной будут вежливы и учтивы. Хороший хозяин не ломает хорошие полезные фишки.

— Давно хотел у вас спросить, Кэрэа Рейни. Если вы хотите избавиться от вашего заарна, возможно ли мне помочь?

Я улыбнулся в ответ и ласково ответил:

— Нельзя.

Если бы отказ вообще мог Нэттэйджа смутить.

— Просто мне его жаль, — как ни в чем не бывало пояснил он. — Зверюшка старается. Очевидно, что он у вас в немилости.

— С чего вы взяли?

Я просто дарю Матиасу свободу действовать так, как он считает нужным. Без контроля каждого шага и без чтения бессмысленных моралей. Ну не получается из человека светлый маг — так не в светлой магии счастье. Я был бы рад, если бы ко мне относились так же. Что я делаю неверно?

— Если темный магистр желает кого-то убить, то он берет и убивает. Если светлый магистр желает кого-то убить — то лишает своего внимания. Мне всегда представлялось, что светлый магистр — это центр вселенной для любого светлого. Маленькое солнце...

Почему темные учат меня жить? Ужасный вопрос.

Дверь распахнулась, и один из замов встал на пороге, выпалив прежде, чем на него обрушился начальственный гнев:

— Загорье и Северная коалиция в прямом эфире назвали друг друга Империей Зла!

— Уже? — я поднялся со своего места, и Нэттэйдж вскочил следом, полностью повторяя мои мысли:

— Это надо видеть!

На экранах творился полный беспредел. Один сигнал перебивал другой, разобраться в звуковом шуме с налету было практически невозможно, но конфликтующие стороны ухитрялись слышать друг друга и отвечать. Народу в главном зале значительно прибавилось: темные уже выбрали любимчиков, поделились на два лагеря и активно болели. Северная коалиция и Загорье встретились как два одиноких боевых крейсера в океане, с первого взгляда поняли, что занимают одну экологическую нишу, и теперь пытались друг друга утопить.

И это все по прямой связи. Спасибо за радость и веселье, как говорится.

Если обратиться к разуму, воевать с Загорьем Северным не выгодно. Одно дело — конфликт со страшной темной гильдией, окопавшейся на крайне ограниченном со всех сторон полуострове, куда боевое заклинание ни кинь — попадешь в темного мага. Никто врага не видел, но все знают, что он страшный. Другое — с огромной сильной страной, в которой полно обычных людей, чья гибель повиснет на Северных тяжелым грузом. Либо ты противостоишь Злу, либо воюешь ради шкурных интересов. Компромисса здесь не дано.

Хотя я бы посмотрел, как они влепятся лоб в лоб. Северные скажут, что противостоят Тьме, Загорье скажет, что спасает мир, и отпинает в ответ. Тьма и Свет заканчиваются, когда начинается политика. Впрочем, порой вместе с политикой Свет и Тьма только начинались.

— Эх, Загорье-Загорье, — Нэттэйдж навалился на ограждение, наблюдая за развитием событий затуманенным взглядом. — Помогать мы, конечно, будем Северным, но сердце мое не с ними.

Эх. Даже у Загорья, оказывается, есть поклонники.

Как я и предполагал, Северные уже сдавали назад, высказавшись что-то про метафоры. Не связываться — самое умное, что они могли сделать. Сидят противники в торговой блокаде, и сиди они дальше. Хотя рано или поздно на срединные территории появились бы претенденты. Загорцы отхватили себе лучшие земли и семь светлых источников. Семь. У нас убивали и за меньшее.

Экраны погасли с громким щелчком. По рядам темных прошел разочарованный гул, но восстановившаяся связь показывала только помехи. Надеюсь, загорцы и северные не начали обмен неконвенционными заклятиями. Там с обеих сторон ла'эр, а ла'эр от мирного общения до боевой ярости разгоняются за секунды.

Белый шум усилился, назойливым жужжанием ввинчиваясь в уши, и я поспешил убраться наружу.

Стая чаек беспорядочно металась над морем. Прямо на моих глазах птицы сбились в плотный шар и посыпались в воду, смешиваясь с белой пеной. Фонари в саду не горели; я обернулся, убеждаясь, что окна особняков тоже черны, и обнаружил, что в городе под ногами не видно ни огонька. Они уже легли спать? Разом?

Волны беспорядочно бились о берег. Небо стремительно темнело, словно на землю опускались сумерки; я пошатнулся, опираясь о старый тис и ощущая, как тело сотрясает дрожь. Земля шевелилась под ногами как живая, гул, низкий гул из глубины, отзывался внутри бессознательным ужасом. Древний инстинкт требовал бежать — прочь из домов, прочь от берега. Море дико ревело; весь мир кричал, надрывая голос...

Все успокоилось в единый миг.

Я отнял ладони от ушей, и осторожно зажег светлую печать размером с ладонь. Словно боясь проявить себя во тьме? А потом разозлился на себя и воззвал к светлому источнику, заставив сияние распространиться дальше. Гнетущая тяжесть отступила, и в городе, словно дождавшись сигнала, один за другим начали загораться огни.

Ничего страшного. Обычные перебои с энергией. Небольшие подвижки коры на Побережье не редкость. Вот Острова трясет постоянно, поэтому люди оттуда и бегут...

Кромки рваных туч подсветились фиолетовым, и глубокая кислотная трещина пересекла небо, отражаясь в застывшем океане. Дыхание перехватило; я схватился за ошейник, отодвигая его от горла, и ощущая, как глубинные слои искажения меняются, повинуясь движению чего-то огромного, и обреченно произнес:

— Первый прогон межпространственных врат.

Шаги за спиной стихли. Нэттэйдж достал блокнот, зашелестев страницами, прикусил кончик карандаша и черкнул пару строк:

— Маленькое землетрясение, ионизация воздуха, чудесные атмосферные явления. Спите спокойно, граждане Аринди, светлый магистр с нами и ничего страшного не происходит.

* * *

На завтрак Нэттэйдж не пришел.

Утром снова выпал снег: тонкая белая корка покрыла гальку и полосу прибоя, цветущие деревья. На веранде было пасмурно, и мокрые сорванные листья липли к стеклам. Я смотрел на накрытый стол, на пустующее второе кресло и отрешенно думал, что где-то над океаном сработало погодное проклятие. Их там много до сих пор носит.

Нэттэйдж никогда не пропускал завтраки. В основном потому, что именно за завтраком он рассказывал новости и то, что, по его мнению, я должен сделать именно сегодня; правда, потом я начал подозревать, что есть в одиночку высшему попросту скучно. У главы внутренней службы не тот статус, чтобы сидеть со своими подчиненными за одним столом.

Кажется, по примеру темных я становлюсь параноиком, который любые перемены воспринимает как грядущие неприятности. К опозданиям Нэттэйдж относился крайне нервно, но по его примеру дергаться и дергать других, если человек задерживается на полминуты, я не хотел.

Волшебница в сером колпаке появилась ровно через минуту.

— Господин Нэттэйдж выражает сожаление, что не может к вам присоединиться, — поклонилась она, смотря сквозь меня, и исчезла так бесшумно, что можно было подумать, что темные умеют растворяться в воздухе.

Я взял оладью и задумчиво обмакнул ее в мед и неторопливо продолжил есть. Даже если Нэттэйджа убивали, можно было дать на это время.

Матиас забрался на дерево и лежал наверху, в развилке, и смотрел на небо в бинокль. Я не стал его звать, но не удивился, услышав за собой шаги.

Столпотворение в кабинете Нэттэйджа было совершенно несезонным. Сам Нэттэйдж сидел в кресле прямо в центре беспорядка, закрыв лицо руками; над ним с бокалом воды стояла Гвендолин; тройка замов с обеспокоенными лицами мялась в стороне, а Миль ходил туда-сюда. Именно Миль заметил меня первым:

— Тревога, здесь светлый. Рейни, вам сюда нельзя. Здесь темные страдают.

— И отчего же страдают высшие темные маги?

— У Нэттэйджа сломали аквариум, — скорбно сообщил заклинатель.

— Свет, Нэттэйдж, как же вы теперь?!

— В нашу чудесную заботливую темную гильдию, светлый магистр, вы вписались как родной, — не отрывая рук от лица сказал тот.

Я устыдился, но ненамного.

Свет, который синими и зелеными волнами разбегался по стенам, теперь угас. Дальнюю стену с аквариумом закрывала плотная ткань, и я обогнул столпившихся магов, подбираясь ближе.

— Не ходите туда, — вяло махнул рукой Нэттэйдж, но я уже отдергивал ткань. Вода в аквариуме позеленела, и рыбы — серебристые и оранжевые — плавали у поверхности кверху брюхом.

— Рыба — это намек на вас, — как нельзя вовремя подхватил Миль. — У вас на штандарте рыба. И вы на нее похожи. Взгляд у вас такой же пустой и круглый.

— Миль, не выдумывайте.

Если пойманная рыба за стеклом означала меня, то дохлая пойманная рыба была вполне однозначным символом. Смотреть на бессмысленную жестокость было больно. Что это вообще за человек, который ради личной мести будет травить рыбок?

— Мы выловим вам новых... — попытался утешить кто-то из замов.

— Оставьте меня, — глухо потребовал Нэттэйдж. Его эмоции уже затухали, выдавая, что он скорее играет на публику, чем испытывает что-то искреннее. Досаду — возможно.

Олвиш ворвался в кабинет, чуть не выбив дверь и не раздолбав ею стену, и возмущения начал с порога:

— Что за катастрофа?!.

Я в который раз подумал, какой же Нэтар, все-таки, проходной двор. То есть на нижние уровни, естественно, пускали не всех; и на самые нижние допуск имел только Нэттэйдж, и там он отдыхал от нас всех, но на территории постоянно толокся народ. Маги, которые жили в Кипарисе и убежище Кипариса мотались туда-сюда, и даже высшие собирались исключительно в Нэтаре. Нэттэйджу нравилось играть в гостеприимного хозяина и чувствовать себя в центре мира, и пройти сюда мог кто угодно.

По губам Гвендолин зазмеилась тонкая усмешка; Миль смотрел с неприкрытым интересом, и даже Нэттэйдж прекратил ломать комедию:

— Как ваше здравие, Олвиш Элкайт? — медоточиво осведомился последний.

Даже издалека было заметно, насколько Олвиш исхудал и осунулся. Но он поборол проклятие — а Шеннейр все еще нет, и это было говорящим знаком.

Я ничуть не сомневался, что высший примчался сюда, как только смог стоять, и выздороветь быстрее было не в силах человеческих. Семья Элкайт намного выносливее обычных людей, да и не было в прошлом Олвиша ни предательского удара, ни заключения в Вихре... Но факт есть факт. Олвиш Элкайт встал на ноги быстрее темного магистра. Понимает ли он, насколько ударил по Шеннейру? Снова.

Олвиш посмотрел на аквариум, потом на скорбные лики высших, снова на аквариум, осознавая всю беспросветную глубину падения темной гильдии, и страдальчески воззвал:

— Только не ной!

А потом развернулся и вышел, столкнувшись в дверях с Эршенгалем.

У меня появилось дурное подозрение, что Нэттэйдж намеренно устроил спектакль, чтобы верхушка темных прыгала вокруг него и утешала. Небольшое такое развлечение для незаменимого главы гильдейской охранки. Может себе позволить. Ободренный дружеской поддержкой, он даже переживать перестал, зло уставившись на дверь и вошедшего боевика:

— Вы и ваш хозяин! Сначала вы убиваете моих подчиненных, потом из-за вас убивают моих рыб! — и, сбавив обороты, мстительно добавил: — И вы все еще не ответили, зачем запустили дальнобойное проклятие прямо в клумбу перед входом. Араукарии, которая там росла, было больше тысячи лет.

Эршенгаль выслушал монолог с полным спокойствием, и только на последнюю фразу поднял бровь и ровно уточнил:

— Но мы не целили специально в главное здание.

Нэттэйдж язвительно хмыкнул, все еще переживая за судьбу древнего растения:

— Я тоже не целил в него специально.

Кажется, что-то в обмене официальными посланиями между Нэтаром и Мэйшем я упустил.

— Я перетряхну весь Нэтар и найду, кто это сделал, — мрачно поклялся Нэттэйдж и обвел кабинет мрачным взглядом, акцентируя внимание на каждом. — Но кто бы это ни был, знайте, что меня это крайне расстроило.

На практически неприкрытое обвинение высшие отреагировали с иронией. Гвендолин отсалютовала бокалом:

— Делайте.

Нэттэйдж как-то сразу растекся по креслу, утратив пыл. Обвинять главного судью темной гильдии в том, что она тайно ломает чужие аквариумы, было можно, но крайне невежливо.

— Как чувствует себя Шеннейр? — все-таки спросил я у подошедшего Эршенгаля, и укорил сам себя за неуместность. На дружеский интерес у меня не было права, а от светлого магистра такие вопросы звучали оскорбительно.

— Мне передать темному магистру ваше официальное беспокойство? — вежливо уточнил боевик, и я поспешно перебрал все подходящие варианты:

— Я уверен, что за темного магистра не следует беспокоиться.

Он кивнул, показывая, что принимает ответ, и я вновь вернулся к аквариуму:

— Так мелочно. Или это не угроза, а предупреждение? Для Нэттэйджа?

— На штандарте Нэттэйджа жаворонок. Если бы хотели указать именно на Нэттэйджа, подбросили бы мертвую птицу, — без интереса поправил Эршен.

Ох уж эти темные славные традиции. Жаворонок? Мне всегда казалось, что Нэттэйджу больше подошел бы осьминожка, но свои геральдические символы высшие берегли и считали важными. Даже Мэйшем значило "рябина": говорили, что штандарт Шеннейра изображает стилизованную рябиновую гроздь, но я ее не замечал, сколько ни разглядывал.

Матиас прокрался мимо, прилипнув к стеклу, и постучал по прозрачной поверхности когтями:

— Шихиш.

— Шихиш не живет в соленой воде, — на автомате поправил я, присматриваясь к рыбам внимательнее. Потускневшую чешую пересекали серые полосы, а изо ртов торчала серая бахрома.

— Шихиш сразу попало в тело, в теплое мясо. С едой, — Матиас шкрябнул когтями по стеклу, явно наслаждаясь звуком, и отстранился, складывая руки на груди. — Теперь оно уже сдохло. От шихиш ничего не спасет, человечки. Шихиш может сожрать Лорда.

То есть искать надо мага, который имел доступ к иномирным тварям. А, это, учитывая знакомых знакомых и друзей врагов, половина гильдии. Темные не светлые, социальных контактов, на первый взгляд, у них должно быть меньше, но на самом деле нет у темных такой двери, которую не открывала бы выгода или игра очередного высшего. От той темной гильдии с жесткими и жестокими порядками, которую я помнил, мало что осталось — без конкурентов темные разжирели и обнаглели, а падение контроля после исчезновения Шеннейра дисциплину добило. Наружу полезло все человеческое — со всеми плюсами и минусами.

Но шихиш сразу добавляло новых нюансов.

— Зараженная пища. Тыквы... это не может быть намеком на одно происшествие... на продуктовых складах?

К моим потугам сыграть в следователя Эршенгаль остался глух:

— Это все игры верхушки гильдии, светлый магистр. Даже не забивайте голову.

Новые здания гильдии строились на скалах, чуть дальше Кипариса. Ростки домов закрывали большие серебряные купола, отчего холмы приобретали немного неземной вид. После обрушения Шэн темные заимели стойкую неприязнь к зданиям выше трех этажей, и потому новая гильдия уходила вглубь, протягивая туннели даже под морским дном. Хотя вряд ли была большая разница в том, окажешься ты во время катастрофы на сотом этаже или на минус сотом.

Башни в городах обычно строили мирринийке — потомки жителей мегаполисов старого материка. Ломать традиции им было нелегко.

Пристань для нового волшебного замка оборудовали в закрытой бухте, и ремонтные доки находились тут же. Даже браться за то, чтобы строить новый корабль, я не стал: дело долгое и накладное, постройка кораблей. Продираться через зимние шторма на имеющихся рыболовецких шхунах было, конечно, занятием достойным темных магов — из того разряда, что настоящий темный презирает опасность, спит на гвоздях и разрывает врагов голыми зубами — но ни я, ни даже окружающие не чувствовали себя для этого достаточно темными. Зато где-то в доках простаивал "Песчаный скат", когда-то налетевший на рифы.

"Песчаный скат" казался мне огромным.

На самом деле он был обычным паромом, который каждый месяц ходил от побережья до трех островных столиц. Я шел вдоль высокого борта и ради развлечения пытался вспомнить, на каком корабле сам когда-то давно прибыл на материк. На этом? Вряд ли. На эвакуацию стянули всю технику, что могла плавать.

Ремонтники отдыхали в стороне. Миль тестировал печати, и его свита каждый раз разочарованно вздыхала, когда построенные цепи рушились одна за другой. Заклинатели, ходящие за Милем вслед, ненавидеть его не переставали, но теперь к ненависти добавилось нездоровое обожание.

Один раз мимо прошел Олвиш, не глядя налепив на цепь две печати, и цепь падать перестала. Я думал, что сегодня меня уже ничего не удивит, когда Олвиш ушел болтать с ремонтниками. Хотя я ни разу не видел, чтобы Олвиш ругался с Милем — я не видел, чтобы они вообще разговаривали.

— Олвиш, как и все Элкайт, не подарок, — пожал плечами Миль. — Но ведь нам могла достаться Юлия.

Юлия была замечательным человеком. Окружающих спасало только то, что она светлая.

Я слушал, как нервные волокна шевелятся в машинном блоке и разрастаются по обшивке, по приваренным заплатам. Ссыльных темные отправили далеко не на сами Острова; гораздо дальше, чем Острова, и запечатали тот путь особой печатью, и потому требовалось плыть не только проторенным маршрутом, но и приличное расстояние после. "Песчаный скат" был старым пассажирским паромом, потерпевшим крушение и поднятым из воды, и на такие подвиги не годился.

Матиас сидел в воротах, в тени от ворот; перед ним мерцало с десяток тренировочных печатей-"рыбок", названных так за характерные нырки, которые они делали при нарушении концентрации. Держать все десять было крайне нелегко. Намеки Нэттэйджа разом всплыли в памяти, и я одобрительно — я очень старался, чтобы это было действительно похоже на одобрение — кивнул:

— Хорошая работа.

Матиас поманил печати ладонью, те выстроились перед ним, с щелчком соединившись как соты. Воздух в центре задрожал; кипарис, попавший под прицел, согнулся, высыхая на глазах, и так и остался изломанной корявой фигурой.

— Вы, человечки, тоже умеете интересные штуки, — снисходительно отозвался заарн и показал книгу с обложкой из человеческой кожи. — Мой Лорд не просто так отдал это мне.

Я отдал, чтобы это страшилище мне глаза не мозолило. Ну... по крайней мере, заарн в настроении.

— А вы его раньше кормить не пробовали?

Я задумался и решил не отвечать. Миль всплеснул руками:

— Рейни, а что вам непонятно во фразе "заарны — это твари, которые созданы, чтобы жрать разумных существ"? Признаться, я надеялся, что ваша тварь настолько тупая, что до нее вплоть до голодной смерти не дойдет, и вы ее заморите, но кто ж тут ждет от будущего хорошего. Что скажете о корабле?

Я посмотрел на нависающую над головой стальную махину и осторожно предположил:

— Это... похоже на корабль.

— Эта старая лоханка наполовину состоит из магии, плавает с помощью магии и не тонет только благодаря магии. Рейни, вы же с Островов! Вы не знаете, как устроены корабли?

— Да, я с Островов. Могу рассказать, как устроена лодка. Там есть доски и весла.

— Короче, — потеряв терпение, перебил Миль. — Вы потонете, как только встретите большую волну. Возможно, большая волна потонет, встретив вас, но корабль это не спасет...

— И все же я призываю снова поговорить о дизайне, — Лоэрин влетел прямо между нами. Ремонтники и заклинатели, толкущиеся у корабля, испарились в единый миг. — Черный — это прошлый век. Черный создает нам негативный образ. Вот Ньен, к примеру, стреляет в любой черный корабль!

— У Ньен корабли тоже черные. Они просто стреляют по всем чужакам подряд.

Даже если находятся в чужих территориальных водах.

Решить вопрос с цветом можно было легко — поменяв краску на темно-синюю, и никто из темных не заметил бы. Другое дело, где найти столько хорошей синей краски. Темные, которые половину цветов видели как один, предпочитали не измышлять лишнего.

— Но можно же подумать о маскировке!

Я придержал один из эскизов, которыми он размахивал:

— А подо что собираются маскироваться... розовые спирали на белом фоне?

А в создании стелы памяти от островных Лоэрин точно не участвует?

— Под гигантских медуз, — скрипуче предположил Миль. — Вы представьте, приплывет светлый магистр в океан, и все медузы соберутся на него смотреть. И что вы будете делать?

— На корабле будет абсолютное большинство темных. За их зрительный комфорт и ментальную безопасность отвечает Шеннейр, — я вернул эскиз обратно. — Отправляйте ему.

На смешок от Миля нейтрал не обратил ни малейшего внимания:

— А что сделает? Дизайн не дизайн, но начинку и приборы я создаю. Может быть, это у них особая конфигурация такая.

Но бороться за вид приборов Лоэрину было не так интересно. После того, как Шеннейр увидит дизайн, приборы его уже не тронут.

Я дождался, пока он отойдет на достаточное расстояние, и с запинкой спросил:

— Как вы думаете, что сейчас с Шеннейром?

Темный магистр встанет на ноги, верно? Он же не бросит меня один на один с этой оравой?

— Что с ним будет? — Миль с наслаждением потер перчатки — как насекомое, потирающее лапки. — Лежит в темной комнате.

— "Темной комнате"?

— Темной-темной, узкой и низкой, без единого лучика света, без единого звука... Пожираемый болью, только своей болью, не в силах ни уснуть, ни забыться... Какое сожаление, что ему свои наверняка оборудовали темную комнату заранее.

— Миль, а что так подробно? — я прислушался к эмпатии, и с подступившим подозрением продолжил: — Вы тоже жрали это сердце? Вы за кого-то ручались? Или... с вами кто-то делил его пополам?!

С каждым словом лицо мага становилось все унылей и унылей:

— Я сам на себе экспериментировал. Не спрашивайте, жажда нового.

А я ведь ударил прямо по-больному. М-да. Никто не дружит с Милем.

Точнее — Миль ни с кем.

К моему удивлению, Лоэрин далеко не ушел — вместо того, чтобы нести окружающим свет своей фантазии, он сидел на краю мола и складывал из эскизов бумажную фигурку. Я подошел и встал за его спиной, и артефактор хмуро произнес:

— Помните наш разговор об особых дарах и вратах в Заарней? Я попросил Лонгард записывать все мои действия.

Ветер подхватил бумажный аэропланчик и ударил о камни. Лоэрин невесело усмехнулся:

— Последнее, что на записи — я отключаю запись.

На мгновение стало тяжело дышать — как будто трещины, расколовшие мир, подобрались к самым ногам. Потом я поднял бумажную фигурку и вернул владельцу:

— Как вы смотрите на то, чтобы помочь Гвендолин? Нервной сетью замка она занимается сама, но помощь в настройке приборов от самого талантливого специалиста в Аринди незаменима. И там осталось еще несколько этажей, до которых ничьи руки не дотянулись. И все под надзором инфоотдела, разумеется.

В потухших глазах зажегся огонек; Лоэрин кивнул и, на ходу возвращая легкомысленность, направился обратно к кораблям. С Олвишем нейтрал разминулся, даже не заметив — они жили в совершенно разных мирах.

Я даже не стал грустить, что разговор Олвиш вновь начал с обвинений.

— Почему никто не занимается убежищами?!

Олвиш выдавал сам себя. Зачем он обращался ко мне, раз считал меня светлым, от которого ничего не зависит?

— Вам нужно — вы и займитесь, высший маг Олвиш Элкайт, — я вяло проследил за его движением — явной попыткой задержать. — Да, срывать плохое настроение на том, кто не станет отвечать — положено всем темным или ваше личное пристрастие? Или светлые — уже не люди, перед ними можно показать, что вы... как вы сказали на совете...

"Уроды"?

Эмпатическое поле полыхало от злости и омерзения. На контрасте с остальными высшими эмоциональность Олвиша была просто упоительна.

— Вы — отвратительный магистр, — кое-как справившись с собой презрительно процедил он.

Что-то новенькое.

— Всегда мечтал возглавить темную гильдию, чтобы быть ей хорошим магистром. Ха!

— У вас нет ни малейшего умения приказывать.

— А кто вы такой, Олвиш, чтобы я вам приказывал? Что вы полезного сделали, чтобы я вам приказывал?

Высший задохнулся от возмущения:

— Без меня вы бы даже не подняли волновые башни!

— Ах да, — я равнодушно покосился на море. — Хорошо. Вы можете заняться городскими убежищами. Это будет весьма предупредительно и мило с вашей стороны.

Каким-то чудом он сумел сдержаться.

Я сам не знал, почему продолжал злить Олвиша — должно быть, потому что он это позволял. Из всех высших только Олвиш не нашел себе места в новом мире — только потому, что, в отличие от всех высших, даже не пытался. Зачем, если он и так мог выполнять те задания, которые хотел, и маяться дурью во все свободное время? Семье Элкайт все позволено. Все позволено, кроме как воскрешать мертвых.

Олвиш не уходил, словно разрываясь от противоречий, и даже эмпатическое поле поутихло. Должно быть, история с Джиллианом и наказание на мага повлияли; хотя я мог заранее предсказать, что эффект будет недолгим.

— Какими были Юрий и Юлия? — наконец спросил Олвиш.

Какими были маги Элкайт?

— Храбрыми. Отчаянными. Очень упорными.

Теми, кто был готов умереть ради нас? Теми, кто умер ради нас? Сумасшедшими опасными фанатиками?

Матиас обескураженно следил за нами через одну из своих печатей.

* * *

В истории с памятной стелой был только один хороший пункт — она обещала закончиться. Белую арку водрузили на высокую скалу, и ее было видно из Кипариса, Нэтара, стройки штаба гильдии и вообще отовсюду. Чтобы она мозолила темным глаза и напоминала о том, что они сделали не так. Например, не добили всех возмущенных. Оставался самый прекрасный, завершающий этап, и Нэттэйдж по такому поводу уже полностью пришел в себя и теперь нервно крутился на сиденье и доставал меня на тему речи.

Доверить речь Милю было еще страшнее, чем Шеннейру. Доверить речь Шеннейру было катастрофой. Нэттэйдж имел на Побережье реальную власть, и за это его не любили, Гвен держалась в тени и за пределами гильдии известности не имела. Что может наговорить Олвиш после эпохального озарения на совете — неизвестно, и неэтично проверять это на мирных гражданах.

Даже если Темный Лорд Норман больше не будет со всеми хорошими намерениями говорить о стратегических людских запасах, это ему все равно никогда не забудут.

Речь доставалась мне. Я даже не сразу осознал, что все торжественное так и задумывалось изначально.

— Но хотя бы на Острова мне можно отплыть без речей, проводов и хорового плача?

Нэттэйдж чуть ли не подскочил от возмущения:

— Ни в коем случае! Вы светлый магистр, который отправляется спасать Острова! Это вдохновляющая вещь, а вдохновляющие вещи нельзя делать тайно.

По-моему, Нэттэйдж принимал меня за психологическое оружие массового поражения, которое, раз уж попалось в руки, требовалось использовать на полную катушку. Как жаль, что совету Шеннейра — "просто посылайте их, если обнаглеют, светлый магистр" — я последовать не мог.

— Развейте мои сомнения, Нэттэйдж, вы не реализуете через меня свои тайные мечтания? Слава, народная любовь и все подобное?

Обижаться глава внутренней службы не стал, спокойно сложив руки на коленях и обстоятельно ответив:

— Я — всего лишь тень. Я никогда не мешал другим сиять.

Надеюсь, я не угадал.

Белая арка стояла на вершине скалы. Врата на юг — так, чтобы глаза мертвых всегда смотрели на море. Шеннейр уже был здесь; не приехать с его стороны было бы оскорблением, прибыть — немногим лучше. Я с интересом убедился, что темный магистр выглядит как обычно и ведет себя как обычно, и "темная комната" не оставила на нем зримого отпечатка. Но темный магистр не имеет права показывать, что он ослаблен или болен. Ненавидящие взгляды соскальзывали с него, ничуть не раня.

Арку воздвигли на высоком постаменте — с вырезанной печатью стабильности, чтобы арка сохранилась, даже если на нас упадет неконвенционное проклятие. От меня требовалось торжественно зажечь огонь в лампадке, вмурованной в замковый камень, сказать пару слов и забыть все, как страшный сон. Это ничего не изменит и никому не сделает лучше, но люди имели право на скорбь.

Множество глаз смотрели со всех сторон. Кажется, я начинал потихоньку бояться людей.

Вырезанная в камне печать вилась под ногами. Я обернулся и внутренне вздрогнул. Всех собравшихся магов словно делила незримая черта. Серая форма Нэтара, черная полувоенная форма шеннейровских магов. Островные, ашео, мирринийке и полукровки против резко отличающихся от побережных народов северян-ла'эр. Все это явно проделано специально.

Ла'эр редко селились на Побережье — они не любили море, и, говоря откровенно, их на Побережье не пропускали. Вражда мирринийке и ла'эр всегда имела глубокие корни: противоборство между исконными народами Аринди и пришельцами из других земель, колонистами юга и колонистами севера. Да, Шеннейр у нас армия, в армии боевые маги, а боевики — это как раз ла'эр, и приехали они в том, что было. Своих заклинателей, а уж тем более островных, Шеннейр на Побережье не потащил, оставив в безопасности в Мэйшем. Но посыл не просто намекал, он буквально лез в глаза. Мы — хорошие, мы с вами, а темный магистр — он не наш, он чужой, он враг. И эти ла'эр, кто их вообще сюда звал, никому не кажется, что эти ла'эр — поголовно убийцы и темные маги? Все то согласие, которое Аринди достигала долгие годы, рассыпалось на глазах.

Лампадка вспыхнула, заливая площадку безжизненным светом, не оставляющим теней. Ну вот, на маяке сэкономили.

— ...Прошлое преподало нам жестокий урок.

Самое лучшее, что смог сделать Шеннейр — это не показывать никаких эмоций. По крайней мере, он не смеялся.

Эршенгаль вновь надел мантию с белой каемкой. Я решил, что кто-то из его родни был светлым — обычная ситуация. Нэттэйдж показывал внешне положенную случаю мину и внутренне — недовольство, что я зарубил все двадцать страниц предложенной речи. Объективно речь была неплоха, в конце вышибала слезу и состояла изо лжи от и до, и я не смог бы произнести из нее ни слова. Единственное, что мне хотелось — исчезнуть отсюда и не быть.

— Наши близкие мертвы, и мы всегда будем помнить о них. Но прошлое никто изменить не в силах, — я был далек от того, чтобы отнимать у людей право на скорбь. Но не было ни малейшего смысла бесконечно искать оправдания или виновных, бесконечно возвращаться и хотя бы в мыслях пытаться что-то исправить — как будто время способно обернуться вспять. Невозможно идти вперед, если постоянно оглядываться. — Только будущее в нашей власти. Только мы можем сделать, чтобы этого не повторилось.

Потом я так и не смог вспомнить, говорил ли это — и что говорил на самом деле. Я помнил только молчание, но люди слушали бы любую чушь, что сказал светлый магистр.

Света и Тьмы не существует, но это никого не спасло. Уже давно нет смысла сожалеть.

Стелу поставили в хорошем месте — тихом и красивом. Весной здесь будут цвести гранатовые деревья, а в ясные дни горизонт будет виден далеко-далеко, почти до самых Островов.

Мрамор под рукой был теплым. Я был среди тех, кто начал войну. Прости, мама, ты вырастила своего убийцу.

В своей комнате я долго сидел у стола, глядя в одну точку, а потом начал открывать ящики один за другим. Достал аптечку; откупорил пузырек с антисептиком, вылил содержимое на кусок бинта, протер тонкое лезвие. Мысли немного путались, и это злило. Мой разум — бумажная преграда, за которой прячется тьма.

Ясность мышления слишком ценна.

Лезвие легко рассекло кожу. Боль, как и обычно, помогла немного прийти в себя. Порезы быстро набухали кровью, и я повернул руку, с интересом рассматривая результат.

На самом деле я не чувствовал ничего — ни положенной скорби, ни ненависти. Отказаться от эмоций было разумно. Я до сих пор не знал, было или не было это слабостью; ведь слабость, как известно, подлежит наказанию.

Три линии, четвертая поперечная. Все решаемо, все идет хорошо.

Я смел все со стола, захлопнул ящик и быстро обернулся, одергивая рукав. Шеннейр легко вошел в комнату, как всегда не заботясь, ждут его или нет. Хотя люди для темного магистра и не стоили такой заботы.

— Спирт глушите? — вскользь бросил он, и весело объявил: — Я был в доках. С кораблем вы разобрались, дата отплытия назначена. Беру слова назад, что вы не хотите спасать своих, светлый магистр. Все же хотите, пусть и не слишком.

Признаться, я немного опасался его реакции на стелу памяти; но последнее, чего я ждал — что он моментально выбросит ее из головы, перейдя к совершенно иным вещам. Я спрятал руки за спиной, почти чувствуя, как кровь пропитывает рукав, и слабо кивнул:

— Да. У меня получилось.

— Кэрэа, не тормозите снова. Вы только стали на человека похожи, — темный мимолетно нахмурился и легко встряхнул меня за плечи, вновь возвращаясь к приподнятому настрою. Правда, задевать повязку было не обязательно. Просто Шеннейр не был эмпатом и не считал нужным об этом думать. — Эй, вам вести за собой свою гильдию! Вы только что легко расправились с теми, кто считал вас негодным слабым противником! Что с вами опять?

Расправился? Ну что же. Мне вовсе не хотелось думать об этом, но Шеннейр уехал слишком вовремя не оставив толковой охраны. Упустив присутствие загорцев рядом с водохранилищем. Упустив Рийшена, не выполнившего приказ и не сумевшего захватить ни одного врага живьем. Темный магистр ошибся? Нет. Темные магистры так не ошибаются.

Я посмотрел на его руку на своем плече и вежливо попросил:

— Я понимаю, что светлый не заслуживает иного отношения, но я все еще ваш союзник. Неужели я не могу рассчитывать хоть на малую часть... такта?

Было довольно любопытно видеть источник всех своих бед перед собой, и не иметь возможности причинить ему вред. "Мститель, магистр или жертва"? Я всегда хотел быть хорошим магистром. Все, что я делал в последнее время — это забывал.

Шеннейр посмотрел на свою руку, так, словно впервые заметил за собой эту привычку, и пожал плечами:

— Хорошо, — и убрал ладонь. — С "Песчаным скатом" вы справились великолепно, светлый магистр. Расскажете свой план на случай, если его снова разобьет зимними штормами?

Хорошо?! Он вот так просто взял и меня послушал? Темные магистры это умеют? Любопытство Шеннейра было неподдельным, и, отойдя от шока, я широко ухмыльнулся, ловя себя на мысли, что не хочу разочаровать:

— Да, корабль потонет. Но у меня есть одна идея на этот счет.

— Миль, — я прибрался на столе, вытер лезвие и накапавшую кровь и залепил порезы пластырем. Наверное, проще было придумать легенду о занятиях магией крови и попытках навести на Шеннейра страшную порчу, чем так скрываться. Темные бы поняли. — Неодобряйте молча.

Тень у двери недовольно пошевелилась.

— Мне вообще все равно, зачем вы берете острые железные предметы. Мне с вами на одном корабле не ехать.

Мне было интересно, когда Миль пришел — и зачем он пришел в один момент с Шеннейром, тогда как раньше избегал с ним сталкиваться.

— Но, Миль, вы со мной поедете. На одном корабле.

Заклинатель ошеломленно молчал. Недолго.

— Нет, нет, нет! С вами?! Рейни, вы грохнули человека топором и хамите Шеннейру. Нам с вами не по пути. Вы светлый и вы на меня плохо повлияете...

— Если Шеннейр не сможет убрать печать запрета, которую устанавливал весь совет для места ссылки, то у нас не будет времени возвращаться и плыть на Острова снова. А вы, Миль, сможете снять барьер, даже если его запечатали все высшие за всю историю гильдии, — я сделал паузу, позволив слушателю насладиться лестью, и заботливо дополнил: — Ходят слухи, что вы слишком сильно на меня влияете. Я не могу уехать и оставить вас на растерзание.

Наверное, сейчас Миль разом вспомнил всех, с кем успел рассориться, получив место в совете и покровительство магистра. Я посмотрел в окно, наконец-то улыбаясь искренне. Мои фишки мне не нравились, но фишки редко выбирают. Впереди были Острова, на которые я никогда не хотел возвращаться, люди, которые когда-то пошли за мной, и конец пути, ставший на шаг ближе. Все закончится, все обязательно закончится — мне осталось только завершить дела.

Глава 10. Острова

Никто не любит море.

Ради равновесия — море людей не любит тоже. Максимум отваги для материковых жителей — потихоньку пробираться вдоль берега, так, чтобы ни в коем случае не выпускать из вида скалы, и иногда налетать на эти скалы. Собственно, поэтому с моря мало кто нападает. Нападения с моря всегда выглядят печально. Большинство не доплывает.

Острова для Аринди — это очень далеко. Островные владения — это уже глубокий океан, и путь до Островов — марш-бросок через неизведанное, шаг в бездну, каждый раз как в последний. Даже в самом тихом и спокойном рейсе многие пассажиры начинают вести себя странно, и сопровождение кораблей вменялось светлым в обязанность. Темные, по идее, должны были быть устойчивы к голосу моря, но порой клинило и их, а странно ведущий себя обычный человек и странно ведущий себя темный маг — вещи совершенно разной весовой категории.

Темные собирались в общем зале и сидели тихие и зеленоватые. Осознание, что осталось недолго, почти примиряло меня с ними.

Или же примиряла дикая качка. Какие темные, когда корабль беспрерывно швыряет вверх-вниз вторую неделю.

К отправке Миль опоздал на два часа, но на сожаление, что можно было так не торопиться, почему-то разозлился. Рассветало; ветер дул неровными порывами, на корабле в последний раз тестировали сращивание нервной ткани и системы управления, а остальные ждали погоды. На пристани отдельной группой стояла семья Наро и мрачно огрызалась на шуточки и двусмысленные взгляды. От некогда большого клана осталось всего шесть человек.

— Я не поеду. У меня плохое предчувствие, — сходу объявил заклинатель.

— Вы поедете, Миль, — терпеливо повторил я. Диалог с вариациями повторялся последние несколько дней, и я успел заучить его наизусть.

— Я не доверяю этой конструкции.

— Вы сами ее ремонтировали.

— Там нет никаких условий для жизни!

— "Нет условий для жизни" — это, простите, про ваши личные покои.

Там кроме заклинаний и токсичных зелий вообще ничего нет.

— Мы, темные, не неженки и не зависим от комфорта!

Я предупредительно посторонился, открывая путь к кораблю. Корабль все-таки раскрасили маскировочными изломанными линиями, наверное, скрывая ржавчину, и теперь он внушал еще больший трепет, то и дело пропадая из поля зрения. Но к пристани Миль так и не дошел, резко поменяв курс и остановившись рядом с новой жертвой:

— Благородные Наро. Вы на самом деле ждете, что светлая родня бросится к вам на шею и разом позабудет, как вы от них отреклись?

Михаэль Наро изящно приподнял брови и с истинно аристократическим высокомерием ответил:

— Сначала заведите своих светлых родственников, а потом раздавайте советы, как с ними обращаться.

На удивление, Миль даже не стал пререкаться, и только мерзенько ухмыльнулся.

С подачи Шеннейра торжественного отплытия под салют удалось избежать. Хотя темного магистра побережье было готово провожать и салютом, и чем угодно. Вместо этого на проводы притащило всю гильдию, и, глядя на эти лица, так и горящие ожиданием свободы, мне хотелось отплыть скорее. А потом развернуться.

Шеннейровские маги провожали своего господина, и настроения там колебались от тревожной грусти до подступающего раздражения на наглость светлых. В ссылку их оправь, из ссылки их верни, — не велика ли честь? Могли бы и сами.

Темный магистр проводил последний инструктаж для группы сопровождения.

— ...с местными в близкий контакт не вступать, — он надавил на переносицу: — Что там еще...

— Прививки и идентификационные метки, — подсказал я.

— Это все сделано, — отмахнулся он.

— Вы были на Островах?

— Кто ж там не был.

Я проводил его удивленным взглядом. Постоянно забываю, что Шеннейр правил гильдией много лет и мог побывать где угодно. Но Шеннейр и Острова все равно не сочетались в голове.

— Недолго, — пояснил мне Эршенгаль. — Всего несколько лет. Несколько раз.

Все равно не сочетались.

Эршен оставался. Чем дальше, тем сильнее мне казалось, что последнее время Шеннейр таскал его с собой вовсе не потому, что нуждался в личном водителе или немой свите.

— Я немного задержусь на Побережье, — сказал мне боевик напоследок. — Потом отправлюсь в Мэйшем-два. Разберу дела, поработаю с неофитами...

— А что ваши думают о возвращении светлых? — я отогнал прилипчивые мысли. Эршенгаль уверенно шел вверх, и он этого заслуживал.

Одна из самых неприятных черт, что порой приобретали собеседники — глядеть на тебя так, будто им доступны все тайны мира и механика вселенной.

— За ними поехал лично темный магистр, — размеренно ответил Эршен. — Попробуй только светлые не вернуться.

Вечная троица высшего совета стояла вместе. Нэттэйдж и Олвиш то и дело переглядывались, предвкушая, как мирно и без эксцессов они будут сотрудничать, и я как въяве представлял себе, что поднимаюсь на борт, и Нэттэйдж бросается распродавать Аринди по кусочкам Ньен, Загорью, нэртэс и коалиции, а Олвиш в отместку сносит Нэтар и половину Побережья в придачу.

— Гвендолин, на вас одна надежда, — я содрогнулся от страшных образов. Волшебница с достоинством кивнула, принимая новую обязанность как должное. — Не представляю, чего вам стоило, Нэттэйдж, отказаться от торжественных проводов.

Нэттэйдж улыбнулся. Потом, подумав, улыбнулся еще шире.

— Мы назначили день. Побережье решило, что не желает отпускать светлого магистра в такой опасный долгий путь.

— Они хотели меня захватить и задержать?!

— Ну что вы, — вмешалась Гвендолин. — Люди не могут захватить светлого магистра. Это не по правилам. Они бы пали перед вами ниц, и светлый магистр вынужден был бы остаться.

Да. Отказ тяжким, тяжким грузом лег бы на мою совесть. Но не уверен.

— Так что мы перенесли дату на день раньше, — заключил Нэттэйдж.

Я обернулся на пустые склоны, на неспешные сборы, сожалея, что статус не позволяет бегать вокруг темных и требовать, чтобы они поторопились. Да что этот статус вообще мне позволяет?

— Вы уверены, что это надежный транспорт? — Нэттэйдж смотрел на поднятый со дна морского корабль с совершенно неподобающим сомнением, и я уверенно ответил:

— Разумеется. Он пока не тонет.

— То есть туда вы дотянете, — глава внутренней службы вспомнил, что тактичность — часть его образа, и поспешно добавил: — Может быть. А вот обратно...

Я закинул рюкзак на плечо и развернулся в сторону корабля:

— Сдалась мне ваша Аринди. Мне здесь не понравилось, прощайте.

Судя по лицам, высшие глубоко обиделись. Первой справилась Гвендолин, мягко признав:

— Наше упущение. Надо бы оставить кого-то из ваших приближенных в заложники...

Высшие переглянулись, и Нэттэйдж с подступающим осознанием совершенного просчета спросил:

— А кого?

— Так нельзя, светлый магистр! — возмутилась Гвен. — Почему у вас так мало приближенных?

Я все ждал, когда же темные общими усилиями составят мне методичку "как правильно быть светлым". Без методички я справлялся плохо. Раздел Олвиша "светлые — это грибы с глазами" обещал быть прекрасным.

— Миль! Миль! — окликнула Гвендолин так и стоящего на месте заклинателя. — Вы же ненавидите море! Может, останетесь?

Хорошая попытка. Миля я не брошу — не брошу жить в мире и спокойствии.

— Я что, светлый, чтобы менять решение по десять раз на дню? Раз уж я решил плыть, то поплыву, — высокомерно отозвался тот. — Как мне бросить эту беспомощную толпу? Рейни! Рейни, вы скоро со всеми наобщаетесь? Почему светлые вечно всех задерживают?

Отчалил корабль без происшествий. На удивление. Нервная ткань приросла хорошо, пропуская все сигналы управления, и несколько мозговых центров работали слаженно. Матиас гордо и независимо стоял на носу, наблюдая за волнами, что бились у ног, с долей превосходства. Оставаться на суше заарн отказался наотрез, как я его ни уговаривал, но сколько его решимости заключалось во влиянии подчиняющего амулета, было уже неважно.

Волновые башни плавно проплыли мимо. Они подросли, но черно-белая клетка все равно не стала выглядеть лучше. Берег удалялся, превращаясь в тонкую полоску.

Мне вовсе не хотелось уезжать, как и никому вокруг.

За волновыми башнями погода поменялась разительно. Облака потемнели, прижимаясь к воде, и волны стали выше, идя из-за горизонта мощными валами.

— Вы, люди, такие... — корабль качнуло, нас осыпало солеными брызгами, и Матиас уцепился за ограждение, одновременно судорожно натягивая сорванный ветром капюшон, — глупые. Такие глупые. Почему вы ждали плохую погоду?

— Мы ждали погодное окно, — я распахнул дверь в рубку и за шкирку впихнул заарна внутрь. Вторая волна перекатилась через палубу и ударила в плотно закрытую дверь. — Это хорошая, Матиас.

"Песчаный скат" ухнул в яму, очередной вал разбился о нос, залив его пеной, и, кажется, управление мы частично потеряли.

... Я потер подушечки пальцев, с недоумением обнаружив, что успел расцарапать шрамы на руках до крови, и сел на кровати, вновь закрыв глаза. Каюта плавно раскачивалась; раскачивался корабль, и снаружи весь мир состоял из смеси воды и ветра.

Море поглощает все: и слова, и поступки, и память.

Коридоры на корабле были узкими — достаточно только, чтобы протиснуться. Милю выделили отдельную каюту, и я не сомневался, что Миля отселили бы, даже будь эта каюта одна на корабле. Сейчас заклинатель висел в гамаке в центре трехмерной паутины, заполняющей все пространство. Паутина шевелилась, черные нити то сплетались в печати, то расплетались вокруг мерцающих огней, а творец заклятия смотрел в пустоту и перебирал в воздухе пальцами. Он пытался соединиться с навигационным маяком: все корабли плавали по маякам, но если связь на суше работала плохо, то над морем она не работала вообще. Пока мы двигались примерно на юг — точнее, на юг нас тащило зимним штормом. Когда я говорил, что в прошлом паром ходил до трех островных столиц, то именно это и имел в ввиду — к какой снесет, та и считалась пунктом назначения.

Заплатки на обшивке все же дали течь, и трюм заливало. Помпы работали день и ночь, откачивая воду, и я чувствовал их через вибрацию стен и нервной сети в стенах.

Искра Матиаса в последние дни сияла совсем неярко. И вновь — где-то в конце коридора, за самой последней дверью. Внутри было совершенно темно; гудели какие-то механизмы, и я распахнул дверь шире, позволяя полосе света протянуться по полу. Матиас сидел, забившись между дребезжащими коробами, и раскачивался на месте, зажмурив глаза и закрыв уши. Металлический шум не мог заглушить грохот моря.

Я постоял на пороге и закрыл дверь.

Люди одиноки. Каждый человек живет в своем мире, и этот маленький мир рождается и умирает вместе с ним.

Ради убийства времени мы с Шеннейром играли в фишки. Поначалу я старался, радуясь каждой разгромной победе, пока не понял, что Шеннейр бездумно переставляет камешки по доске, погрузившись в свои мысли. В его эмоциях не сверкало ни крохи азарта. Победа над светлым учеником в какие-то камушки не имела в глазах темного магистра ни малейшей ценности.

Жаль. Невозможно побеждать того, кто даже не пытается играть.

К приходу Миля я изворачивался изо всех сил, заводя свою команду в ловушку. Очередной план самоуничтожения был блестящим и идеально безысходным, но фишки Шеннейра никак не хотели ходить правильно, и приходилось их направлять.

— Я сломал их систему и подключился к сигналу. Жалкие дилетанты. Полезли грязными ручонками в то, что не понимают, — торжествующе объявил заклинатель, и навис над моим плечом, ухватив одну из фишек: — Ну кто ж так играет!

Я печально смотрел, как одним движением Миль разрушает всю тщательно выстроенную стратегию.

— Вот поэтому я и не могу убить Миля. Он слишком талантлив, — поведал мне Шеннейр, проводив мага долгим сожалеющим взглядом.

Миль может мешать сколько угодно, но его действия — вклад в традицию гильдии. Все сложные печати, созданные Милем, будут утеряны с его смертью.

Шторм закончился внезапно. Луч солнца разорвал тучи, море приобрело бирюзовую глубину, и впереди показался низкий коралловый островок. Сразу за белой песчаной косой качались перистые листья пальм.

— Ну что, Рейни, чувствуете радость от возвращения на родину? — эмоции Миля звучали так, словно остров лично ему чем-то мешал. Так же, как мешала бы моя радость — и любая радость.

— Магистру не должно проявлять излишние эмоции.

— Темному не должно, — недовольно поправил он. — Вы, светлые, не берите на себя слишком многое.

В Аринди я давно отвык от яркости. Здесь все еще оставалось солнце и разные цвета; Миль продолжал говорить бессмыслицу, а я смотрел на море, и на белый песок, и на зелень пальм, и ровным счетом не чувствовал ничего.

Острова были странным местом. Начать с того, что они были единственной окраиной, которая присоединилась к Аринди мирным путем. Точнее, на архипелаги случайно попала экспедиция магов, островные слегка ошалели от того, что не остались единственными выжившими, и поспешили присоединиться хоть к какой-нибудь цивилизации. Метрополия от неожиданности выдала новым владениям широкую автономию — на самом деле тогда никто и не понимал, как этим краем света править — и пользы обе стороны получили немного. Островные — сомнительное счастье именоваться гражданами Аринди, а граждане Аринди — право ткнуть пальцем куда-то в южный океан и сказать, что там тоже наша земля. Маги имели на южных владениях свой интерес: светлые строили исследовательские базы, на дальних атоллах и в океане темные испытывали заклятия, которые не рисковали применять на материке. Все неконвенционное оружие берет начало на Островах.

Ходили слухи, что Маро Раэту тряхнуло как раз из-за испытаний. Темные не подтвердили, что в общественном мнении значило лишь то, что темные отказались признать вину.

К острову корабль подплывал осторожно: не хватало на радостях налететь на отмель и застрять в компании кокосов и пляжа на первой половине пути. Матиас, очень бледный и исхудавший, по стенке прокрался к выходу и замер в тени, лихорадочно блестя глазами на вздымающиеся волны.

— Оно шевелится. Шевелится, — прошептал он, с ужасом покосился на спущенную на воду лодку, и медленно, по шажочку, отступил в спасительный мрак.

Я не стал настаивать.

Миль остался на месте, опершись на ограждение и разглядывая лодку с высоты корабельного борта.

— Миль, а что с вами? — с любопытством спросил я снизу. — Что с нами случится? Нас закусают дикие москиты? Сожрут хищные лианы? Сожжет лава? Там совсем страшно?

— Я просто ненавижу гребаный лес, — величественно ответил он и удалился.

Песчаная отмель уходила далеко вдаль. Волны накатывали на нее неспешно, прозрачные и искристые, и песок под ними был чистым и мягким. На песке лежал перевернутый остов лодки, под которым прятался большой краб с сигилом на панцире.

Все было точно так же, как я помнил.

Темные рассыпались по берегу, не скрывая радости от того, что оказались на твердой земле. Солнце слепило так, что болели глаза; Шеннейр с наслаждением покрутил головой, осматриваясь по сторонам, и спросил:

— А почему вы, Кэрэа, не пошли работать в ваш островной отдел?

Островной отдел занимался традициями Островов, и я не совсем ошибусь, если скажу, что он был частью другого отдела, который занимался делами Островов. Я бы мог пойти туда, как поступали многие островные сородичи, и вернуться после обучения. Я не хотел возвращаться.

— Я только в Аринди узнал, что существуют Хора, приграничье, Загорье, и за столицей не начинается черная непознанная пропасть. Мир оказался гораздо больше.

Я хотел вершить великие дела — и чем все это обернулось.

Шеннейр еле заметно поморщился. Кажется, мотаться по Загорью — это последнее, что, по мнению темного магистра, стоило делать светлому с Островов.

Разведчики сразу направились к малой навигационной вышке, чтобы снять координаты и разобраться, куда мы выплыли. В джунгли уводила хорошо натоптанная тропинка, и Шеннейр без раздумий двинулся по ней; я накинул капюшон, активируя перед лицом защитную печать, и пошел следом, осторожно отводя с пути липкие ветви лиан. Чудесная природа Островов уже начала проявлять себя в полную силу: жарко, душно и повсюду мелкие кровососы. Мой народ, Тхаэ Ле Ри, коренным населением южных широт ни разу не был. От остальных колонистов мы отличались только тем, что остальные колонисты мимо материка не промахнулись.

— А вы считаете, что лучше Острова, чем северные границы?

Шеннейр одним движением прожег в зарослях широкую просеку, и вывалился прямо на деревенскую площадь, оптимистично заключив:

— Да забавно тут у вас.

Главную деревенскую площадь отмечало большое кострище. Дома стояли кругом, условным кругом: похожие друг на друга настилы на сваях, прикрытые лиственными крышами. Кое-где в крышах зияли отчетливые дыры, и молодая поросль вплотную подступала к поселению, затягивая узкие дорожки. Я порадовался, что с нами не было Миля. Миль бы нашел что высказать и про архитектуру, и про жилую среду, но, в отличие от него, темные деловито и молча разошлись между домами.

Хотя если бы мы пошли с Милем, то на нас уже через минуту выпрыгнули бы призраки-монстры-людоеды, которые только и поджидали заклинателя за каждым деревом. Шеннейр, по моим представлениям, сам не прочь был выпрыгнуть на какого-нибудь призрака, монстра и людоеда, исключительно чтобы узнать, кто из них лучше, но в жизни темного магистра было куда меньше теней.

Солнце едва пробивалось сквозь полог леса, оставляя на земле разноцветные пятна. Я тоже заглянул в несколько домов, обнаружив только разноцветные покрывала, морозильные короба и амулеты, отгоняющие мошкару, спугнул желтую маленькую змею, свернувшуюся клубком на разобранной постели, и почти испугался, что она могла бы попасть на глаза темным. Змея вряд ли такого заслуживала.

В кронах орали потревоженные вторжением птицы. В деревне все было в порядке, кроме людей.

Возможно, поселение было временным. На таких низких маленьких атоллах каждой общине принадлежат несколько островов, и люди кружат между ними каждый год, следя за садами и косяками рыб. Но ариндские магические безделушки на Островах дороги. Никто не станет уезжать, не захватив их с собой. Я прихлопнул комара, все же пробившегося сквозь защиту, и предложил:

— А давайте-ка заглянем на кладбище.

Чем мне нравилось работать с темными — от подобного они не отказывались.

Кладбище стояло в стороне от поселения. Длинный дом, почти скрытый в листве, из почерневших досок снаружи, темноты внутри и полок вдоль стен, на которых стояли в ряд глиняные кувшины.

— А я уже забыл эти забавные островные обычаи, — Шеннейр сразу же сунулся в один из кувшинов, любуясь на лежащие внутри выбеленные фосфором кости. Я осторожно вынул погребальный сосуд из его рук и поставил на место, закрыв крышкой.

— Это традиция. Мы чтим традиции.

— А это охранительные маски духов-предков? — какой-то особо любознательный темный сунулся к дальней стене. — А все духи-предки были такими страшными?

— Это творчество по традиционным народным мотивам.

— На островах есть темные культы? — с проснувшимся интересом спросил кто-то из столпившихся позади.

Они желают присоединиться? Ни один темный культ, желающий жить долго и счастливо, не является темным культом. По-моему, это аксиома.

— Пожалуйста, не поцарапайтесь. Здесь все отравлено. У нас нет антидота от редких ядов.

Темные, уже стащившие с крючков маски и с полок кувшины, все же вернули их обратно, притворившись, что так изначально и собирались. Деревянные лики теней неодобрительно следили за мной.

— По крайней мере, массовых захоронений в последнее время не было. А значит, что остров не карантинный, мы не подхватим неизвестную заразу и не помрем от неизвестной эпидемии, — подвел итог я. — Если жители, конечно, не умерли одномоментно.

Но рядом с поселением еще никто не видел лодок. Возможно, жители просто бежали от неизвестной угрозы. Я надеялся на это, и продолжал надеяться, даже когда пришло сообщение от разведчиков, и Шеннейр выжег нам тоннель прямо через джунгли, к широкому оврагу.

— Тело, — радостно сказал кто-то. — Тела.

На жаре тела разлагаются быстро, но из-под небрежно разбросанных поверху листьев отчетливо торчали выцветшая ткань и белые волосы. Волосы тлеют медленнее.

Шеннейр качнулся на пятках и оценивающе протянул:

— Кто-то убивает наших граждан на нашей территории, и это не мы.

Факт, достойный осуждения.

— Стреляли в затылок, снесли полбашки. Типичная Ньен, — так же радостно сообщил темный, спрыгнувший в яму, посмотрел на меня и отчего-то занервничал.

Я кивнул и продолжил смотреть на песок, блестящую полоску моря и разрушенную навигационную вышку.

Не было ничего приятного в трупе и в насильственной смерти тоже. Но светлый источник весьма естественен, и нет ничего более естественного, чем смерть.

* * *

С потерей венца Та-Рэнэри я почти смирился — после того, как перспектива получить себе армию зомби стала вполне реальной. Но темные, как всегда некстати, подсуетились и его достали.

Окованный железом ящик бухнулся о доски веранды. Принесшие его маги встали по сторонам, какие-то слишком напряженные и угрюмые. По именам я их не знал, но видел где-то в группе Эршенгаля — и это не значило ничего по-настоящему хорошего. Люди из группы Эршенгаля не нравились мне даже на фоне других темных — потому что я был уверен, что от них, в отличие от группы Рийшена, живым бы не ушел.

Под деревянной крышкой прятался второй сундучок, теперь из свинца, и замок из нескольких связанных печатей. Такое ощущение, что они притащили мне бомбу.

— Благодарю, — я поднялся, осторожно держа венец, завернутый в плотную ткань. Темные сделали странное движение, словно хотели отодвинуться подальше, но остались на месте. Я уже собрался уйти, но внимательнее прислушался к эмпатическому звучанию и спросил: — Вы желаете мне что-то сказать?

Ноты нерешительности и колебаний звучали очень уже резко, пока один из пришельцев не произнес:

— Наш товарищ пострадал, когда доставал эту штуку. Вы — светлый магистр.

Я бережно стер пылинку с нейроартефакта четвертого поколения, запрещенного через две недели после создания, и спросил:

— Что он сделал и что с ним случилось?

Штаб Шеннейра занимал целый квартал. Когда-то здесь находился один из дворцов благородного рода, контролировавшего столичное побережье, но аристократия Аринди, как известно, однажды перебежала дорожку темному магистру, и с тех пор аристократия в Аринди закончилась. Дворец Шеннейр снес подчистую и отгрохал на его месте несколько однотипных зданий-коробок и высокую стену. Стену — исключительно для спокойствия местных жителей.

За весь путь темные не произнесли ни слова, только в начале обогатив меня мудростью, что с простым людом светлому магистру общаться негоже. Судя по всему, после того, как становишься магистром, остается только вешаться. Без Матиаса я бы даже не сел с ними в одну машину — Эршен уже пытался вывезти меня на пустырь и придушить, так почему другим не последовать его примеру. Конечно, у меня нашлось бы, что им предложить — но бедняги до сих пор не отошли от освобождения Шеннейра. Куда им новые идеи.

К Шеннейру я так и так планировал напроситься в гости, но лучше было сделать это без Шеннейра — темный магистр имел нехорошую привычку втягивать посторонних в разные опасные деяния как раз тогда, когда было полно работы. Через ворота меня пропустили без вопросов, и хоть штаб больше напоминал военный лагерь, чем удобное место для жизни, зато был просторен. Шеннейр не терпел узкие извилистые улицы и слишком плотно застроенные побережные города. В этом мы сходились.

Коридоры, пустые и безликие. Мы задержались только у одной из дверей, пока спутники безмолвно совещались, но все же зашли внутрь. Больничная палата тоже была безликой и пустой; огромное окно — и кровать напротив, на которой неподвижно сидел еще один темный. На шум он даже не повернул головы.

— Он коснулся светлого венца Та-Рэнэри и ослеп, — кратко сообщил мой сопровождающий. Второй темный так и предпочитал хранить молчание. — Физически все в порядке. Медики не нашли причины.

Да. Трогать светлый артефакт — чудесная затея. Кто же удержится и не полапает светлый артефакт, который принадлежит самому светлому магистру? Это же светлый артефакт, какой вред он может причинить? Надеюсь, венец хотя бы не надевали на голову. Зато теперь стало понятно то давящее чувство, что наполняло эмпатическое поле. Получить неизлечимое увечье для боевого мага — конец всему.

Выглядел пострадавший полностью здоровым, и глаза его на первый взгляд были в порядке. Что ничуть не лучше — поражения, которые видны, лечить проще. Эмоции спутников отражали сомнение и даже злость — злость на то, с чего я вообще пришел сюда и собрался им помогать. Ведь двенадцать лет, двенадцать лет назад. Не забуду, не прощу. Как глупо. Я не забыл и не простил, и я мог отказать одному темному магу в помощи, но что в мире изменится?

Я подошел ближе, осторожно зажигая самую обычную светлую печать. По счастью, темный не стал возмущаться и кричать, что идейно не приемлет светлую магию, магов и светлое лечение, или нападать, и его товарищи не напали тоже, хотя изрядно напряглись, когда я коснулся ладонью его лба. Ослеп? Ничего, у меня через несколько дней все прошло. Наставники говорили, что дело в сенсорной перегрузке. Убрать ее невозможно, ослабить — вполне. Единственное мое толковое умение, немного улучшить состояние больного, здесь работало.

На щеках неподвижно сидящего человека блестели влажные дорожки. Вряд ли он даже нас замечал; и вряд ли мне интересно, что показал ему венец.

— Все в порядке. Через сутки зрение вернется.

Уходил я тоже в молчании. Очень странные люди.

К выходу меня проводила Амариллис, временно гостившая в штабе. Амариллис я даже обрадовался, но волшебница брала пример с сородичей и пребывала во мрачных раздумьях. Очнулась она уже у пропускного пункта, быстро огляделась, прикусила губу и через силу произнесла:

— Слушай, светлый. Ты мог бы помочь человеку... темному магу. Ни лекарства, ни артефакты не работают.

Я бы забеспокоился, что меня просто используют, играя на светлых слабостях, но эмоции этих людей считывал вполне. Обратиться к светлому было для них последним шагом.

— Я не врач и не столь уж хорош в лечении. Но обещаю, что посмотрю и сделаю все, что могу. Где?

Волшебница тяжело мотнула головой, уже сожалея о просьбе, и ничего не ответила. Ну что же, значит, это не срочно. Дозреет — напомнит.

В поместье меня ожидали очередные нотации от Нэттэйджа из-за того, что я опять сделал что-то, не посоветовавшись с ним. Порой мне казалось, что за многие года знакомства темные друг другу приелись и на нового участника компании стряхивали своих мозговых слизней с бесконечной радостью.

...На Островах океан обманчиво успокоился. Дул свежий бриз; атоллы драгоценными камнями лежали среди глубоких вод, в холодной бездонной синеве кружили тени, а солнце беспощадно палило с высоты. Хотелось распластаться на палубе, смотреть в легкую высь и не думать ни о чем.

По правому борту снова проплывали обугленный навигационный маяк и сожженные хижины.

— Так значит, Ньен.

— Мы предполагали.

Я погладил венец Та-Рэнэри, отыскивая на гладкой поверхности новые щербины и отдергивая пальцы, когда артефакт пытался выпустить ментальные щупальца. Когда-то светлые лелеяли идеи насверлить в черепе человека дыры, вставить туда разъемы, подключить провода и вывести ментальные способности на новый уровень. Но медицина все еще болталась на уровне старом и выжить после таких экспериментов не позволяла.

— Признаться, Шеннейр, мне гораздо больше нравится придумывать планы, чем их исполнять.

В бирюзовой воде мелькали острые плавники островных акул. Нас сопровождал один клан за другим, передавая друг другу в пограничных зонах, и объединенные эмпатические волны накатывали на корабль. Интерес, беспокойство — не держат ли меня в плену на ужасном плавучем острове — призыв прыгнуть в ласковый теплый океан и вечно скользить среди волн вместе с ними. Я привычно отмахивался, и глупые черные рыбы успокаивались на время, но потом забывали и спрашивали снова. Островные акулы были умнее, чем обычные животные, но до полноценного разума им было еще далеко. Приятно думать, что человечество еще не окончательно рехнулось, чтобы создавать другой разумный вид.

Теперь паром двигался осторожно. Маскировка маскировкой, но противник тоже не слепой, а поодиночке корабли Ньен не плавали. По двое — тоже. Флот соседей был лучшим на южном берегу, но, учитывая, насколько Ньен маленькая, а корабли дороги, не составляло секрета, почему она такая бедная. На наши владения соседи заглядывались давно, с легкой руки объявив Острова землей предков для половины нации. В особо плохие дни землей предков для второй половины служила Аринди.

На то, что столетия назад порвавших с корнями островных полукровок примут на родине с распростертыми объятиями и добровольно, Ньен не полагалась.

— О, да, Острова мечтают принять новых поселенцев, — в тон моим мыслям едко прокомментировал Миль. — Ваши там как, уже перестали убивать детей-смесков?

— Из какой эпохи вы выползли? Никто детей не убивает, — не сразу отозвался я. — Их просто переправляют на материк.

По кромке неба ходили темные тучи, тревожа любого, в ком текла островная кровь. Но тайфуны сегодня спали — спали, тесно свившись в клубок где-то над облаками. Тучи поднимались над сушей.

На палубу выкарабкался Матиас, постоял, пошатываясь, и сел у моих ног. Путешествие как будто отняло у него десять лет жизни — хотя нелюди столько не жили. Я вяло подумал о том, что если так пойдет дальше, то заарна придется оставить по пути и потом подобрать. Иначе обратно мы его не довезем.

Далекий остров увеличивался, поднимаясь над океаном зубчатой грядой. Его вулкан давно потух — и накрылся зеленым бархатным одеялом, укутавшись в облака. "Три островные столицы" звучали гордо, если не считать, что на Островах всего было три города, а главным считался тот, где в данное время находились штабы гильдий. Столица Токитира, "Среброрассветная", поднималась от широкой бухты вверх по склону, до самых чайных плантаций.

Половина города лежала в руинах. Можно было во всем обвинить захватчиков, но когда я в последний раз проезжал мимо, было точно так же — хотя, возможно, это была другая половина. Дома на берегу превратились в груды обломков, а четкие линии кварталов прорезали обугленные траншеи разрывов и завалы баррикад. Городская цитадель на возвышении все еще оставалась целой — защитный купол над ней едва-едва держался.

Увеличивающая линза помутнела и вновь обрела четкость, концентрируясь на прибрежной полосе. Пять боевых кораблей Ньен окружили маленький парусник нэртэс и колебались, достаточное ли у них численное преимущество, чтобы напасть.

— Они делят нашу территорию, — неверяще произнес Шеннейр. Незримая темная энергия обрушилась на палубу с такой силой, что я пригнулся. О том, что в гости заглянула именно гильдия Нэртэс, гласил весьма приметный герб — реющий в чистых небесах какой-то кусок фанеры, я точно не разобрал. Шеннейр плавно зажег пустой алый контур. — Темный магистр должен бы представиться по полной форме...

— Как только мы высунемся, по нам пальнут прямой наводкой.

Шеннейр кратко глянул на меня, не теряя концентрации на заклятии:

— ...но за темного магистра говорят его деяния.

Обращение к темному истоку для меня всегда выглядело одинаково. Как дверь, открытая в никуда, куда проваливается весь мир. Маги синхронно сделали шаг назад, прячась за отражающими печатями; по воде пробежала рябь, легкая, как дыхание незримого, и на месте одного из кораблей взметнулся водяной столб.

Я вцепился в венец, едва не сдирая его с головы. Корабль завис в воздухе; льющаяся с его бортов вода была алой.

Тихий стон металла подхватила Тьма, повторяя его все громче и громче. Металлические борта вздулись и опали, как последнее движение легких, и начали проваливаться внутрь, сжимаясь все сильнее и сильнее. Вверх взмыла искра сигнальной ракеты, и высоко над умирающим кораблем раскрыл лепестки герб Аринди — фиолетовая астра.

Мы вернулись, Острова.

— Какой корабль вам больше нравится, Кэрэа Рейни?! — смех Шеннейра звучал во всех диапазонах — чистым, неразбавленным счастьем. Смятый кусок железа, бывший тем самым избранным кораблем, бухнулся в воду, и я устало предложил:

— Выберите сами.

Маскировка рухнула в единый миг. Бронированные монстры уже разворачивались к нам, и электрические дуги огромных печатей грозили разорвать маленький старый паром в клочья.

Парусник нэртэсов вырвался из окружения и бодро удирал за скалы, как и полагается для правильных темных, не ввязываясь со всякой там помощью. Наши щиты пошли паутинкой трещинок, и бесцветное пристрелочное проклятие отразилось от них солнечным бликом. Борта кораблей окутались неоновыми всполохами; Миль что-то злобно выкрикнул, и потерявший магическую оболочку снаряд изменил траекторию и упал далеко от нас, взметнув ударную волну. Упади вплотную — нас перевернет.

Следующий снаряд упал ближе.

Шеннейр по-прежнему не двигался, погрузившись в транс; темная энергия ореолом окружала главный корабль, вгрызаясь в крепкие щиты и пытаясь достать до мозгового центра. Мягкого, уязвимого, вкусного мозга... Миль стоял рядом и что-то шептал, беспрерывно вычерчивая в воздухе дымные знаки и расплетая атакующие заклинания прежде, чем они отравлялись в полет. Остальные держали щиты — сравниться в боевой мощи с высшими они не могли. Единственное, чего от них ждали высшие — надежной опоры под ногами.

Но жуткая махина перла прямо на нас. Два корабля поменьше держались в ее тени.

Одна электрическая дуга оторвалась от батареи и опустилась в воду. Паром подбросило; нервные волокна передали крик боли, и палубу перекосило. Кажется... кажется на корпусе сорвало заплатку.

Ньен сильно, сильно удивится, если мы пойдем ко дну сами по себе.

Я еле удержался на ногах, отброшенный в сторону, но пробрался по косой палубе к заарну, что сжался в комок и вцепился когтями в доски, и тяжело положил руку ему на плечо. У Ньен слабые маги, зато хорошая техника. Они никогда не считали нас за равных — только за опасных нецивилизованных тварей.

— Создай мне усиливающую печать и опусти ее горизонтально под воду.

Заарнская выучка — Матиас никогда не спорил.

Светлые бесполезны? Беспомощны? Не способны защитить свой дом? Я закрыл глаза.

...белые волосы на палой листве.

...сожженные дома рядом с навигационным маяком.

...бесконечное поле с жухлой травой...

Будь я настоящим светлым магистром, я бы обратился к Ньен, и Ньен сложила бы оружие и с рыданиями, идущими из глубины души, предложила возместить ущерб. Но отнятые жизни не могут быть возмещены; я — не настоящий светлый магистр, и у меня нет времени.

Нечто поднималось из темноты, к солнечному пятну на границе с водой, к светлому кругу и бегущим в ряд знакам, и я протянул к кораблям открытую ладонь.

— Забирай.

Ближний корабль повернулся к нам правым бортом. Я видел, как одна за другой зажигаются атакующие печати — синие, зеленые и фиолетовые — и как из воды прорастают тонкие лиловые щупальца, растекаются по обшивке, обхватывая жертву, и тащат ее вниз.

Чужой разум сонной одурью касался моего. Лоэрин не прав. Цвет медуз слишком прекрасен, чтобы мы могли его повторить.

Главный корабль не успел прийти на помощь. Вторая электрическая дуга замкнулась и вместе с батареей рванула прямо на его палубе, и темный источник яростно взвыл, набрасываясь на раненого врага. Я отпустил плечо Матиаса, которое сжимал слишком сильно, поднял ладонь и прощально помахал в воздухе.

Астра в небе поблекла. Вместо двух боевых машин на воде осталось месиво; третья скрылась под водой, а пятый корабль, самый неказистый, бочком-бочком отодвинулся в сторону, резво развернулся и рванул за горизонт. Миль тряхнул кистью, посылая вслед неразличимое проклятие.

С острова все еще тянуло гарью, но ветер с океана был свеж и приятен. Ровная музыка эмпатического поля покачивала меня в объятиях, окутывая умиротворением завершенной битвы, и только чуть-чуть давила на виски холодным железом обруча.

— А что у нас осталось... — Шеннейр с широкой ухмылкой обернулся и с изменившимся лицом едва успел отклонить проклятие от последнего практически целого корабля. Проклятие прошлось по дулам пушек, снося их начисто, и кануло в воду, поднявшись вверх вихрем брызг. Темный магистр выдохнул и весело рассмеялся: — Почти не осталось, но все же не. Кэрэа, принимайте ваш транспорт!

Спасибо, что не доломали, как говорится.

— Вот в этом был ваш, — низким зловещим голосом начал Миль, — светлый магистр, светлый замысел. Угнать корабль у Ньен?

Я развел руками. Мы же не на верфи его захватываем. Что на нашей территории — то трофей.

— Инфоотдел давал стопроцентный прогноз, что корабли здесь будут. Но, Миль, не волнуйтесь, у меня был запасной план.

— Хуже первого он быть не может, — уверенно пробормотал заклинатель.

— Если бы мы не нашли корабли Ньен, мы бы положились на Свет и Тьму и поплыли бы на том, что есть.

Миль отвернулся с перекошенной гримасой, и я едва расслышал "может".

У нас не оставалось ни людей, ни времени для очистки островов от захватчиков. Сбежавший пятый корабль должен был доставить правителям Ньен весть, что в Аринди вернулись настоящие хозяева — но для того, чтобы Ньен сама отозвала отряды, предупреждение должно было быть достаточно устрашающим.

По воде расходились красные разводы. Волны плескали о берег сыто и довольно, вынося на песок тела, похожие на дохлых белых рыбин. Кто-то в смятых консервными банками кораблях, среди спаянных железа и человеческой плоти, еще оставался жив. Это ненадолго.

Я даже не колебался перед тем, как ввязался в бой вслед за Шеннейром.

— Вы же чудовище, Рейни, — уже совсем спокойно объяснил Миль. — А какое же вы чудовище, если не будете убивать?

Глава 11. Мечты, мечты

Парусник Нэртэс подплывал к нам медленно. Иноземные маги предпочли бы притвориться массовой галлюцинацией и сгинуть в морском просторе, но сбиться с правильного пути им не давала нависающая сверху боевая печать. Отправить незваных гостей на дно мешал лишь один факт — долг, который Нэртэс не закрыли еще вполовину. Если наши так сказать союзники оборвут поставки продовольствия, то бежать за ними для отмщения придется долго. А выковырять Нэртэс с укрепленного полуострова не могла даже Северная коалиция, которая, даже если это неприятно признавать, обладала куда большими возможностями, чем мы.

Тем паче, если доказательств злодейств Ньен на островах было достаточно, маги-нэртэс как будто нигде не отметились. Именно поэтому темные занимались сделкой с совестью и низменным соглашательством. Хотя не сказать, чтобы негласный кодекс темных хоть что-то из этого запрещал.

— Презренные черви, — союзников Миль встречал со всем доступным ему добродушием. — Светлую магию они почуяли, так что не высовывайтесь, Рейни, и загоните свою зверюшку под палубу.

— Как вы можете, Миль? Так говорить о собратьях? — не смотря на иронию, совету спрятать Матиаса я послушался. — А как же единение в делах Тьмы, духе Тьмы, чему-нибудь еще Тьмы...

— Благодарение Тьме, бытие темным избавляет от необходимости испытывать симпатию к другим темным, — высокомерно ответил он.

Зато транспорт союзников радовал глаз. По сравнению с ним даже наш паром выглядел шедевром инженерной мысли. Парус кораблика был кожаным, изогнутым как крыло летучей мыши и служил для красоты, потому что плавала лодка нэртэс, в отличие от нас, действительно исключительно на магии. Что обычно говорило не об искусности в заклинаниях, а о том, что в плену гильдии толковых мастеров не водилось, а сами маги белоручки и две доски прямо сколотить не могут.

Но эта хлипкая посудина преодолела путь вдоль восточного и южного берега и достигла Островов.

Темных из Нэртэс я не встречал ни разу и, пожалуй, даже рад был увидеть тех, о ком столько говорят. Компания выглядела... пестро. Я бы даже сказал, блестяще. Блестели металлические украшения, татуировки, бритые головы; волосы блестели тоже, и даже одежда, черная, фиолетовая и синяя. Похоже, магия Нэртэс опиралась на традицию превращать человеческие тела в оружие. В Аринди во главе угла стоял разум, и одевались мы скучнее. Примесь островной крови проглядывала в незнакомцах отчетливо — плавать по открытому океану отваживались только ниэтте, наши полукровки. В путь их гнали любопытство, безрассудство и устойчивость к голосу моря, но в основном — жизненные ниши на материке, давно занятые другими народами.

Маг с ярко-синими волосами выдвинулся вперед и прижал ладонь к сердцу:

— Аори Ильех.

Если магия Нэттэйджа была серой и липкой, то теперь я ощутил себя так, будто с размаху окунулся в мазут и не отмоюсь уже никогда.

Несмотря на разномастную компанию, нэртэс поступали, как и положено темным. То есть лгали напропалую, с честнейшими глазами рассказывая, как приглядывали за Островами, пока старшая-сестра-Аринди занималась внутренними делами.

— Магистр. До нас доходили слухи, что вы умерли, — Аори Ильех смотрел на Шеннейра со странной жадностью. Впрочем, его спутники открыто пожирали темного магистра глазами и старались встать ближе. Прямой доступ к темному истоку слишком ценен, и Нэртэс — молодая гильдия со слабой традицией — ничего подобного не имела.

— Это не повод бросать дела, — с собратьями Шеннейр обращался с заметной холодностью, и боевики тоже не торопились бросаться товарищам из сестренки-Нэртэс на шею. Темные умели играть в благородство и даже утверждать, что именно им, темным, истинное благородство свойственно. Но суть в том, что ни один негласный темный кодекс не считал предательство и вероломство чем-то плохим. Иллюзий насчет себя и своей Тьмы здесь никто не питал.

Я старался не отсвечивать и держаться незаметно, но избежать внимания не сумел.

— Магистр, это настоящий светлый?! — Ильех в несколько шагов приблизился ко мне и наклонился, заглядывая в лицо. — Вы исполнили свое намерение и получили собственную светлую гильдию?

Я с любопытством разглядывал брошь в виде человеческой челюсти на его плаще. Или настоящую человеческую челюсть — какая же юная темная гильдия не увлекалась творчеством? Кое в чем, нападая на темных, светлые ошиблись. Надо было напасть раньше, если планы гильдии Аннер-Шэн были настолько ясны, что их знали все вокруг кроме нас.

Шеннейр чуть поморщился. Наверное, от чужой болтливости.

— Не трогать.

Ильех подержал протянутые руки на весу и аккуратно убрал их за спину, ничуть не снизив накал любопытства:

— У вас еще есть?

— Нет.

— Может, одолжите на время?

— Нет. Ищите сами.

— Наши заграничные боевые гильдии, Дженеро и Джезгелен, не подходят и вообще неконтактные, — пожаловался он. — Сидят за щитами и швыряются в нас проклятиями. Раз уж мы темная гильдия, могли бы вести себя подобающе.

— В смысле, сложить оружие и сдаться?

— А потом нам служить, — с восторгом поддержал меня нэртэс. — Шеннейр, а он сообразительный. Ваши разработки подчиняющих заклятий оставляют объектам дар речи и минимум критического мышления?! Сколько они стоят?

— Пошли отсюда, — ровно приказал магистр.

Нэртэс даже не понадобилось эмпатии, чтобы понять, что их время вышло. Свернулись они стремительно, и хоть отплытие напоминало бегство, ощущение липкого внимания не проходило все равно.

— Очень... меркантильные личности, — я наконец заставил себя пошевелиться.

— Они пытались подкатывать с другими условиями, но Нэттэйдж с Гвендолин быстро отучили липких слизней от слова "бесплатно". Рей-ни, — Миль звучно хлопнул себя по лицу. — Вы меня слышали. Зачем вы рот раскрыли? Теперь вас запомнят. Хотя о чем я, вы сумели не растрепать, что вы магистр, а это уже очень, очень много для светлого.

Запомнят? Я думаю, я это переживу. Удивительно; Нэртэс — темная гильдия, но ей нравится моя островная родина. Хоть кому-то.

— Им нравятся наши дальние островные полигоны. Надеются найти там запасы оружия. Утопить-не утопить, утопить... — Шеннейр покатал между пальцев свернутое заклятие, наблюдая за отчаливающим корабликом. — Утопить...

— Поставки продовольствия, — напомнил я, и темный с сожалением рассеял печать.

Чтобы покинуть корабль, даже Матиасу пришлось пересесть в лодку. Происшествие на озере оставило на нем неизгладимый след, заставив дергаться даже от легкой качки. Я спрыгнул на берег и подал руку; заарн вцепился в нее, не соизмеряя силы и даже не заботясь о когтях.

Океан шуршал, касаясь песка. Матиас крепко жмурился, и мелкая дрожь, бьющая его тело, хорошо чувствовалась через касание. Подобная забота о человеке в глазах темных выглядела бы странно, но возиться с монстром, пожирающим людей — это можно себе позволить.

Матиас открыл глаза только тогда, когда мы отошли от линии прибоя — а потом опустился на песок, словно не верил, что пережил такое и остался жив.

— Омерзительная светлость, — с чувством высказался Миль из лодки.

— Миль, что вы там бубните? Если тоже хотите на пляж — так и скажите.

Он понизил голос, и я расслышал только "истинному темному не нужен пляж!"

— Хреново быть истинным темным.

По счастью, большинство темных не страдали от того, что они не истинные. Часть с явным удовольствием рассыпалась по песчаной косе; часть отправилась дальше, туда, где потерпели крушение вражеские корабли. Добить тяжелораненых, остальных захватить в плен. Темные гильдии упорно проталкивали мнение, что любой человек, ступивший на территорию чужой страны, лишается всех прав, в том числе исходного права на жизнь, но между нами и Ньен были свои соседские договора.

У трупов гораздо меньше полезных применений, чем у живых людей.

Город казался полностью покинутым. Широкие лестницы вели прямо к цитадели, минуя квартал для приезжих, весь усаженный цветущими деревьями, но отделенный от домов местных вполне явно.

Миль брезгливо оглядывался по сторонам. Для человека, выросшего в высотках столицы Полынь и практически не покидавшего Башню Шэн, прочий мир выглядел диким местом.

— Светлый магистр, это у вас такой город или помойка?

— А они неплохо отстроились за последние годы. Молодцы, — с другой стороны отметил Шеннейр.

Над головой проплыло погодное убежище, похожее на белую лилию с полураскрытыми лепестками. Убежище, как и навигационные маяки, как и сеть погодных станций и систему предупреждения катастроф, и многое другое на Островах строила светлая гильдия. Светлые вообще серьезно вкладывались, чтобы сделать мою родину не таким убийственным местом. Но иногда усилия просто не работают. Эвакуацию при извержении Маро провели идеально; но до Маро был Наэтэре.

Тайфун Наэтэре за несколько часов от маленького вихря вырос до погодного проклятия высшего уровня. Сигнал опасности получили вовремя. Предотвратить катастрофу — не успели. Корабли со спасателями еще не покинули материк, когда проклятие уже ударило по Островам. Сюда, в убежище Токитири, свозили людей со всей округи; они сумели выгадать сутки, а потом тайфун их нагнал.

Токитири смыло. Несколько лет на Островах было только две столицы; для ликвидации последствий привлекали армию, темных; ослабленный тайфун в итоге дошел до материка и залил всю Аринди, и темные тогда (тогда — еще тихо) возмущались, что лучше бы светлые вместо поиска выживших откорректировали его траекторию и отправили в сторону Ньен.

Наэтэре опустошил острова. Мои родители потеряли свои семьи и встретились на склонах Маро.

Мы миновали поисковую стелу — такие стояли в каждом островном городе. Там вывешивали списки пропавших во время бедствий, и сейчас стела пустовала. Помня, что творила Ньен, ненадолго. Ворота в городскую цитадель распахнулись перед нами, но стоило переступить порог, как в уши ввинтился пронзительный вой.

Я безошибочно обернулся к Милю и с тяжелым вздохом подсказал:

— Идентификационная метка.

Береговая линия Островов близка к бесконечности, остановить проникновение лазутчиков все равно невозможно, так что любой черноволосый человек без вшитого чипа с гражданством Аринди автоматически считался шпионом Ньен. Первое время в шпионы Ньен массово записывались безалаберные темные, пока их командирам не надоело слушать вой и платить штрафы за сломанное оборудование.

— Что пялитесь?! — огрызнулся высший и взмахом руки загасил сигнальную печать. Даже боевые маги смотрели осуждающе; в основном потому, что их озаботиться подготовкой заставили заранее.

На просторном дворе крепости наконец-то нашелся кто-то живой. Давно не видел столько сородичей разом; невысокие беловолосые люди жались к стенам, держали оружие и выглядели не особенно уверенно и браво. И не особенно радостно, если уж на то пошло. Сквозь толпу протолкался загорелый дочерна человек в цветастой майке и шортах, возвышающийся над остальными на голову, и без предисловий заорал:

— Тха ладно, мы думали, гильдия о нас уже забыла! Мы думали, мы тут по-человечески говорить разучимся! Тха мы уже задолбались с этими...

Наглухо упакованные в черную униформу маги даже не отвечали: на их лицах, полных высокомерия и внутреннего достоинства, проступало ужасное понимание, каких пределов морального упадка могут достичь темные, брошенные на произвол судьбы на дальних островах всего-то на четыре года.

Променяли честь и достоинство на майку и шорты. Ниже падать уже некуда.

Темные из брошенного островного отдела, что подтянулись вслед за встретившим нас магом, молчали тоже. Выглядели они так, словно узрели призрак, и грань, после которой они были готовы швырнуть в нас боевое проклятие или разбежаться, спасаясь от восставших из мертвых, была близка. Первый маг говорил все тише и тише, не понимая, почему его не поддерживают, а потом запнулся.

— ...магистр? — жалобно пискнул кто-то.

Вы правы, гильдия о вас забыла.

В наступившей тишине было слышно, как хлопают на ветру флаги и как звонко разносятся по двору чеканные шаги. Островной гарнизон вновь расступился, пропуская вперед мужчину и женщину в одинаковых серебряных накидках.

Правители Токитири были молоды и были близнецами. Поклонились они одновременно; на выбеленных лицах не отразилось ни капли эмоций, когда женщина шагнула вперед, снова поклонившись, и на высоком ритуальном тхаэле произнесла:

— Тхаэ ту аои тумоло...

Я едва не зажал себе рот, слушая такой прекрасный родной язык, вещающий...

...Столица Токитира приветствует вас! Минуло всего четыре года, а метрополия уже о нас волнуется! Вспомнили о налогах? Не поделили территорию Островов с Ньен? Сам не ам и другому не дам? А нам обещали, что магистр темной гильдии немного умер. Ни в чем на темных нельзя положиться. Чтоб вы провалились с вашим материком, и Ньен, и вы, темные кровопий...

— А почему ваш испорченный жалкий человеческий язык, — Матиас почти шептал. Не потому, что боялся кого-то оскорбить, а потому, что не желал разговаривать ни с кем другим. — Похож на...

Заарнский? Все случайно.

Шеннейр дождался паузы в монологе и на правильном тхаэле с безукоризненной интонацией и идеальной ритуальной формой поприветствовал:

— Тхале ту лоа, танитаникаири Тцо Таома Нейцих, Тцо Руа Нейцих.

Казалось, правители побледнели даже сквозь грим. Руа Нейцих поспешно поклонился, скрывая страх, и на ломаном всеобщем продолжил за сестру:

— Острова благодарят метрополию за помощь. Слава Аринди! Мы тш... тштали... ждали вас столько лет, но протш... прождали бы столько же, магистр Шэ Нэа Ри... — он сглотнул, и совершенно чисто исправился: — Темный магистр Шеннейр. Как мы рады, что вы живы.

Шеннейр снисходительно кивнул, рассматривая правителей сквозь полуприкрытые веки. Близнецы не поднимали глаз, кажется, надеясь, что если не будут совершать лишние телодвижения, то гроза как-нибудь пройдет мимо. Темные конфликт даже не заметили — они подозрительно разглядывали вновь обретенных собратьев, показывая, что в таком виде своих не признают. Какое же на Островах все родное, такое близкое, такое хаотическое и бессмысленное.

Гул, идущий из глубины земли, я услышал не сразу, прикидывая, стоит ли вмешиваться и просить у Шеннейра помилования. Особой злости в эмоциях темного магистра не было, но кто знает, требует ли злости восстановление статуса; или нужно — значит нужно. Мелко задребезжали стекла; люди разом прекратили пустой треп и дисциплинированно, как единый организм, сделали несколько шагов в сторону, назад или вбок, занимая ближайшую безопасную зону. Наши задержались, и в большой белый круг их втолкнули.

Второй удар был гораздо ощутимей. Задрожали стены, по штукатурке поползли трещины, обваливая целые куски. В углу двора рухнула деревянная пристройка; я старался дышать ровно и спокойно, не обращая внимания на землю, что ходила ходуном как шаткая корабельная палуба. Белые круги стояли ровно, окутывая тело знакомым теплом работающих светлых печатей. Безопасные зоны раскиданы по всему городу.

Тоненькая пленочка на котле с кипящей лавой. Над джунглями взвилась стая птиц, но сородичи как один смотрели вверх, на верхушку вулкана.

Матиас снова впился мне в руку, растеряв даже наигранную самоуверенность и передавая по связи только одно желание — зажмуриться и спрятаться. Я обхватил его за плечи, зажег светлую печать, и погрузился в идущие через землю волны, легко, почти незаметно, разглаживая их, как складки на ткани. И прошептал:

— Тихо-тихо.

Эхо неконвенционного заклинания, что несколько дней назад долбанули о землю Нэртэс, все еще шло с севера. Но Острова трясло гораздо сильнее, чем Побережье.

Отозвавшись напоследок рядом толчков, землетрясение утихло. Убедившись, что вулкан не планирует просыпаться и заливать остров лавой, как злосчастный Маро, люди вновь переключались на происходящее в крепости. Я смотрел под ноги — белые плиты защитного круга лежали ровно, но от краев шли длинные глубокие трещины.

Шеннейр выдохнул и легко рассмеялся:

— Ну что мне делать с вашей родиной, Кэрэа? Вы так давно здесь не были, и я не стану омрачать этот день. Только ради вас, — и отступил в сторону, указывая на меня, и жестко и холодно произнес: — Позвольте вам представить. Светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни.

Один из встречающих темных встряхнулся, кажется, надеясь уже проснуться, и ошарашенно брякнул первое пришедшее:

— А почему наш магистр представляет какого-то светлого... светлого... светлого...

На лицах сопровождения из внутренней службы явственно отразилось злорадное "дорогие наши, вы знаете далеко не все".

— ...Тсо Кэрэа Рейни, магистр темной гильдии Аннер-Шэн, — с удовольствием завершил Шеннейр.

У меня появилось четкое ощущение, что он не стал устраивать публичную расправу только для того, чтобы ничего не испортило эффект.

Я перекинул стабилизирующую печать Матиасу, показав, что ее следует расширить и опустить на пол, закрепляя старые заклинания, потому что должен же кто-то заниматься делом, а не проходить через эмоциональный кризис, духовный прорыв и ментальную переоценку реальности. Мы, светлые, не темные, и не можем позволить себе эмоции в отрыве от работы. Дождался, пока все взгляды скрестятся на заарне и в глазах людей вновь забрезжит искра критического осмысления, и самым добрым, самым исполненным духовной чистоты голосом сообщил:

— Мой ученик, светлый маг Матиас.

Ну что ж, теперь я знаю, что такое "сногсшибательное появление".

Над городской крепостью реяло множество флагов — множество серебряных рыб, и под прицелом сотен пустых круглых глаз становилось неуютно. Рыбы — герб Островов, и на каждом острове они отличались видом и расцветкой. Рыбы Токитири были весьма пучеглазы.

Суета, поднявшаяся внутри, была бестолковой. Но постепенно все улеглось: прибывших устраивали на отдых, на берег, к тонущим кораблям, отправились боевые отряды, и те, кто проходил мимо, спешили сообщить, как они счастливы, что Острова когда-то в прошлом присоединились к Аринди, что входят в состав Аринди и никогда не покинут Аринди. Те, кто проходили мимо чуть дальше, шептались, раздуваясь от гордости. Смотрите, смотрите! Острова — не край землетрясений и ураганов, о котором никто не знает! У Островов есть свой собственный магистр! Самый настоящий самый молодой магистр в истории!

Я мог бы поделиться опытом, что если не применяя ни умений, ни знаний забрать посох с тела предшественника, то можно стать магистром и еще раньше. На самом деле восторги принадлежали не мне, а моей островной крови и репутации светлой гильдии, но этого хватало.

В крепость набилось население столицы и соседних островов. Куковавшие в городе темные даже сумели сколотить из местных и береговой охраны подобие ополчения, и у многих жителей я замечал ножи, копья, луки, ружья родом из Ньен и даже магические посохи. Сочтя, что на прибытии гостей с материка служба окончена и пора по домам, ополченцы побросали оружие в кучу, но после сообщения Шеннейра, что мы заехали на обед и скоро отправляемся дальше, и рыка командиров-темных, без пререканий разобрали обратно. Островной темный отдел до сих пор реагировал медленно, как прибитый пыльным мешком, и наши похлопывали их по плечу, уговаривали держаться и утешали, что тоже через это прошли. Поиздеваться над ближним своим для темных свято.

— Вы хорошо разговариваете на тхаэле, Шеннейр.

Темному магистру, как и всем темным магистрам до него, свойственны изворотливость и коварство. Но заподозрить его в излишнем... уме? Образованности, любопытстве, желании узнавать новое?.. я не мог. И не только я.

Шеннейр ухмыльнулся, не собираясь отрицать:

— Магистр обязан знать языки всех народов своей страны.

Насчет Шеннейра я ошибался, и это была неприятная ошибка.

Правители Тцо Нейцих в смятении стояли рядом. Белая краска на лицах служила не для красоты, а для защиты от солнца; солнце на Островах палит круглый год, кожа у моего народа светлая и практически не загорает, и получить ожоги — плевое дело. Я покачал головой и сказал только:

— Очень невежливо.

Они опустились на колени, склонившись в глубоком поклоне. Сказанные вещи были действительно глупыми — не сами по себе, а в устах правителей. Но Шеннейр был в настроении и считал, что поездка уже удалась, устраивать казни и портить образ спасителей было невыгодно, да и раскаяние звучало через эмпатию искренне.

На Матиаса не обращали слишком много внимания. Я опасался агрессии или открытого неприятия, но взгляды скользили мимо заарна, останавливаясь на светлых печатях, и даже изумление от вида нелюдя сменялось благодушием. Здесь, на Островах, слишком долго не видели светлой магии, и народ потихоньку вело от эйфории.

Матиас пошатнулся, начав молча крениться на бок; я успел подставить руку, мысленно отвесил себе подзатыльник и поспешно втащил заарна внутрь цитадели. Внутри, в большом мозаичном зале, царили прохлада и полумрак.

Помогло не слишком. Матиас озирался, странно поводя головой, а потом заморгал, растирая лоб над правой бровью, уставился на свои ладони и прошептал:

— Темно.

— Мне нужна кровь, — негромко сказал я Шеннейру, гася доносящиеся через связь отголоски паники. — Человеческая.

— Когда и сколько? — спросил тот, даже не дослушав. — У нас много пленников.

— Бочку. Разбавленную водой, — поспешно добавил я, почему-то ярко представив, как темные подвешивают людей на крюки, вскрывают им горло и собирают кровь в большие ржавые ведра. Ржавые ведра были особенно ужасны. — Если взять от каждого понемногу, вреда не будет. Матиас, все хорошо.

Он перестал дергаться, доверчиво вслушиваясь в мой голос.

— Пленных? — высоко повторила Таома. Готов поклясться, что вздрогнул даже Шеннейр; правительница подняла руку и дважды щелкнула серебряными накладками на пальцах. — Мы не можем позволить, чтобы светлая гильдия довольствовалась грязной кровью чужеродцев!

Несколько человек поставили посреди зала большую мраморную чашу. Таома встала над ней, закатав широкие рукава, подняла кинжал и произнесла так торжественно, словно давала клятву:

— Сегодня на нашу землю ступил светлый магистр — первый магистр родом с Островов. Солнечный луч наконец осветил нашу землю; наша земля благословенна! Светлые маги не щадят своих жизней, чтобы защищать обычных людей. Это самое малое, что мы можем дать в ответ.

И полоснула себя ножом по руке.

Вода в чаше быстро темнела. За Таомой последовал ее брат; за правителями — остальные, один за другим, словно следуя неизвестному ритуалу. Мне не нужно, чтобы ради меня лили кровь. Мне не нужно... но эмоции заполняли толпу и лились через край, и я тонул в них и не мог остановить.

Темного магистра будут бояться; но поклоняться ему не будут никогда.

— Вы их надежда, и вас будут обожать, Рейни. Человеческая любовь — страшная вещь, — задумчиво произнес Миль за спиной.

Люди смотрели на меня, и лица их светились. Им было хорошо, а мне, почему-то, нет.

* * *

— Чего ты боишься?

Матиас наматывал круги у ванны, заполненной кровью. Ванна была довольно глубокой, а кровь — разбавлена водой, но все же не морской водой, как я хотел изначально. С каждым разом круги становились все уже.

Я стоял на балконе, наблюдая за кораблями, и иногда заглядывал в комнату. С нашего парома выгружали оборудование для нового корабля, большие контейнеры с лекарствами, лечебными и морозильными амулетами, оружием и всем тем, что мы с Нэттэйджем планировали переправить на Острова как помощь. Контейнеры стояли в трюме и о них много не болтали, чтобы Миль не прознал и ко всему прочему не кричал о перегрузе. Гораздо сложнее оказалось убедить Острова, что нам не нужно ничего, кроме припасов и пресной воды; и не нужно тащить ни дары, ни украшения, ни цветы и ракушки, ни расшитые накидки, не стоит опустошать сокровищницу, а лучше собраться и по официальным ведомостям заплатить налоги хотя бы за год.

Приехал в город, обобрал, уехал. Настоящий светлый магистр — нет, совсем нет. Раз уж я обязан поддерживать законность, то не следует расхолаживать народ. Хотя легкая запасная одежда для изгнанников пригодилась бы...

— Это не страх, — высокомерно заявил Матиас, и потрогал воду: — Люди наконец-то осознали свою судьбу и место. Надо было делать так раньше.

Но внутрь так и не полез.

Я слегка пожалел, что заарн уже пришел в себя, потому что в полуобморочном состоянии окунуть его было проще. Но даже животных, которые боятся воды, не пихают в нее силой.

Кровью ванну заполнили почти мгновенно. У самых экзальтированных жертвователей даже пришлось сбивать пыл — но нехорошим чувством отзывалось то, что ни у кого даже не появилось сомнений. В светлой магии есть страшная вещь. То, что она не опасна. То, что темные опасны, знают все — плохого от светлых, от светлой магии, от светлых артефактов не ждут. В девяти случаях из десяти это верно, но...

За подобные выкрутасы ребята из отдела внутреннего контроля давно бы сняли меня с должности. Светлых, посчитавших, что созданием культа они нанесут миру побольше благого, там любили с занесением в отдельное дело. Но внутреннего контроля больше нет.

— Представь, что ты Лорд и купаешься в крови.

— Лорды не купаются, — вполголоса возразил он. — В них купают. Тех, кто наказан, помещают в эти... вещи...

— Лодки, ванны, колодцы, бассейны?

— ...приковывают. И тогда появляется Лорд.

— Тогда представь, что внешняя форма. Уверен, внешние формы так делают.

Или Норман тоже боится?

Я отвлекся на грохот с берега — летучую платформу освободили от последнего контейнера и отправили на перевозку раненых пленных. Транспорта на Островах традиционно не было, чтобы таскать инородцев на носилках у островитян силенок не хватало, а темные были выше этого.

С кораблями Ньен практически закончили. Мы захватили именно тот, который нужен — на котором перевозили отряды захватчиков, так что места для светлых теперь должно хватить. Пленники меня интересовали мало: разве что посмотреть им в глаза и поискать раскаяние, но я уже насмотрелся в глаза темных и ничего там не нашел. Если каждый загорец может рассказать планы страны на столетие вперед, раскрыть все детали идеологии и объяснить, что он делает и почему это хорошо (правда, это будет звучать как бред душевнобольного), то типичный солдат из Ньен идет туда, куда прикажут, и стреляет в тех, на кого укажут. Высшие чины ожидаемо остались на том самом, сбежавшем пятом корабле, и, зная все это, можно вполне точно представить, что такое Ньен.

— Мне нужно тебе кое-что отдать.

Матиас сразу же с интересом повернулся. Давно заметил, что он любит подарки; не из-за ценности — как существо, у которого никогда не было ничего своего. Эту вещь я планировал вручить позднее — но сделка "сначала целебное купание в кровушке, а потом подарки" звучала... странно. Теперь я гораздо лучше понимал Шеннейра. Никогда бы не брал учеников. Сплошная морока.

Я развязал вышитый мешочек и достал большую перламутровую раковину — единственное, что попросил у Островов сам. Матиас явно недоумевал, но позволил приложить ее к уху, и замер. Запертое внутри море шумело там вечно.

— Что это такое? — величественную мину высшего существа сменила растерянность. — Почему оно такое? Что оно там делает?

Ну да, когда мне было лет пять, на меня тоже действовало.

Я поставил раковину на полку. Матиас было потянулся следом, но вместо этого залез в воду, не отводя взгляда, и лег на дно, свернувшись клубком и закрыв глаза. Я подождал еще немного, проверяя, не собирается ли он запаниковать и захлебнуться, и вышел в коридор.

Вдали послышался топот и шум — ради любопытства караулившие светлого магистра под дверью столкнулись с теми, кто более осторожно выглядывал из-за угла. Пришлось немного полюбоваться видом из окна, пока они не разобрались друг с другом и не сбежали по лестнице. Не хватало еще, чтобы кто-то споткнулся на ступенях и расшибся.

Сверху отлично просматривалась вся крепость. Поднимающиеся вверх широкие белые лестницы, каскады маленьких водопадов, цветы повсюду, и снующие туда-сюда беззаботные жители, как будто разом позабывшие о кораблях в бухте. Странно; я не задумывался ранее, что Тхаэ Ле Ри, рожденные на материке, выше ростом и даже внешне более схожи с другими народами. Может быть, из-за лучшего питания; или иного магического фона, что влияет на детей еще в утробе матери. После землетрясения на плитах остались широкие трещины, и люди перешагивали их, не обращая внимания. У Островов короткая память. Печаль — слишком большая роскошь.

Темные из островного отдела сидели в тени навеса, лежали в гамаках, и грустили. Мелкие островитяне крутились рядом с ними, пытаясь принести то воду со льдом, то фрукты и вкусности, но маги лишь трагично отмахивались. Боевики Шеннейра давно плюнули на безобразие и разошлись по делам; зато внутренняя служба осталась и, судя по злорадству, еще не рассказала, куда мы держим путь. И чем больше внимания оказывали страдальцам, тем сильнее становилось желание славной мести.

Новоприбывших обходили по широкой дуге, но и те держались на отдалении, помня наказ Шеннейра. В контрактах приезжих специалистов пункт насчет особо близких контактов прописывался отдельно, и за его нарушение выдавали огромный штраф и выкидывали с Островов. Острова — зона особого этнического контроля.

Дело не в агрессии к иноземцам... не совсем так. Когда нарушается запрет, в обществе что-то ломается. Нет большего несчастья, чем рождение на Островах темноволосого ребенка: люди сжигают дома, бросают поля и сады, покидают целые острова, разбиваются семьи, чтобы больше никогда не встретиться, родня нарушителя одевается в траур, и по ней поют погребальные песни, а власти метрополии неласково называют это массовым психозом. Светлая гильдия билась с Островами не первое столетие, но любое бедствие откатывало достигнутый прогресс далеко назад. После Наэтэре, после Маро, которые шли друг за другом, островные начали исполнять традиции еще более рьяно. Люди хотят верить, что мир справедлив, и если следовать правилам, никто не погибнет.

А ведь если бы гильдия не бросила общий зов, если бы не стянула все силы, те, кто работал на Островах, остались бы живы...

Я не стану думать об этом.

Шеннейр прогуливался по саду, восстанавливаясь после обращения к темному источнику. Стайка робких островитяночек пряталась за деревьями, то и дело выглядывая и перешептываясь; пожилые сановники хмурили брови, рассматривая магистра будто диковинное чудище, береговая охрана, вооруженная магическими жезлами, строго следила за всеми, готовясь вмешаться и защитить сородичей.

Злился ли Шеннейр на поклонение, что доставалось уже не существующей светлой гильдии? Но Островам было не за что любить темного магистра. Все, что он делал на материке, от нас слишком далеко — ни заарны, ни загорцы не поплывут через океан. А то хорошее, что касалось Островов, было слишком давно. Для Шеннейра на Островах шанса не было; но, видя отношение к магам, что провели среди островитян эти четыре года, я думал, что у темных шанс был.

— Тот большой корабль, что мы утопили — один из двух крейсеров Ньен, — сообщил он походя.

И теперь Ньен сильно обидится. Мы оставляли в городе почти половину своих магов и "Песчаный скат" — если паром немного подлатать, для плавания между островами он годился. Большим Аринди сейчас помочь не могла, да, пожалуй, вообще не могла, и вопрос с Ньен будет решаться на берегу. Полноценное военное вторжение, это вам не шутки. Не думал, что буду рад шныряющим в округе парусникам нэртэс — они сдерживали вторжение. Потери кораблей соседи нам не простят, но рисковать остальными не станут, даже ради мести — Ньен в этом удивительно рациональна. Тем более, они не знают точно, сколько еще здесь пробудет темный магистр и куда направится.

— Ваши сородичи, Кэрэа, совсем отбились от рук, — казалось, Шеннейру вовсе не мешают ни жара, ни солнце; он с наслаждением подставлял лицо морскому ветру и смотрел на небо. Проходя мимо охраны, темный магистр забрал у одного боевой жезл, перевернул и вложил обратно в ладони. — Но, Тьма, бить островитян — все равно, что пинать котят.

Охрана так и застыла истуканами. Мысль, что темный магистр мог бы покончить с ними за мгновения, должно быть, пришла всем, но долго в головах не задержалась. Нормальный человек котят пинать не станет, но никто и не станет тормозить, если они окажутся на пути военной колонны.

По эмпатической связи пришла волна паники — похоже, Матиас решил, что я собираюсь сбежать на корабль и бросить его среди солнца и соленой воды. Пришлось щелкнуть по связи, призывая к порядку, и показывая, что я все еще тут, рядом. Омытая кровью, его искра сияла чисто и ярко, а наша связь давно не была такой четкой.

Навигационный маяк стоял над цитаделью и со стороны казался целым. Рядом с ним возились техники, подключая привезенную аппаратуру связи. Миль вышел из приземистой башни, стягивая перчатки, и цинично хмыкнул:

— Сломался? Я вас уверяю, они его отключили и включить не смогли. Не трогать! — внезапно рявкнул он на любопытно пододвинувшихся к маяку островитян. — Не приближаться! Не смотреть! Кэрэа, что ваш народ такой бестолковый?!

Вздрогнули даже темные-ремонтники. Островитяне с опаской покосились на заклинателя и бочком-бочком отодвинулись подальше, решив, что с ненормальными не связываются.

Ко мне относились с почтением и не липли; но стоило во дворе появиться Матиасу — судя по мокрым волосам и разводам на лице, слишком поспешно — как девушки подобрались ближе, а потом окружили, касаясь одежды, рук; самая смелая погладила по волосам, подав пример остальным.

Когда я преодолел все лестницы, внизу уже собралась небольшая толпа — вслед за девушками подтянулись прохожие, которые случайно раз в третий шли мимо, вслед за ними береговая охрана, а потом и почтенные сановники. Заарн даже не вырывался, и только на лице его отражался тоскливый ужас. Я бросил последний взгляд на маяк и отправился спасать своего светлого мага от насильственного заглаживания.

Правители Нейцих подловили нас уже на подходе к кораблю. На вопросы о самочувствии Матиас молчал как рыба, стараясь держаться от людей подальше; пребывание на Островах точно нанесло ему душевную травму. Мне же оставалось только ждать, чем близнецов осенило на этот раз.

Близнецы на Островах рождались достаточно часто, и это считалось хорошим знаком. Я уже знал, что Таома и Руа Нейцих учились на материке, в светлой гильдии — мы даже могли встречаться, я только начинал, когда они заканчивали. Но, как и многие островитяне, они не стали проходить второе посвящение, вернувшись на родину. Светлые маги, все-таки, служат гильдии, а нейтралы предоставлены сами себе, и статус их на Островах гораздо выше, чем на материке. У Нейцих вдобавок проснулся особый дар к предсказанию погоды, и в Токитири их носили на руках.

Власти старались, чтобы островная молодёжь училась на материке. Так они проникались культурой метрополии, прекращали шарахаться от других народов и начинали нормально говорить на всеобщем. Всеобщий — искусственный язык, простой и красивый, и на Островах его учили принудительно, но если в тхаэле не произносятся некоторые звуки, то специально никто стараться не будет. Тхаэллик, островной всеобщий, на слух тоже никто не понимал.

Правители вновь говорили на ритуальном тхаэле — и на этот раз рядом не было Шеннейра. Я изучал ритуальный язык уже на материке, в светлой гильдии, и помнил, что главное в нем — правильно отсчитывать слоги.

— Мы просим вас остаться, — объявил мне Руа. — Островной магистр должен принадлежать Островам. Острова — чистая земля, и сюда не доберется ни вторжение, ни заарнские твари, ни Властители, ни темные... мы скроем вас от темных, они будут нам не нужны. Ваше появление — это знак, знак великой благости...

— Мы знали, что случится, мы чтили ритуал и держали наши земли чистыми, и Хсаа'Р'Нэа не причинит нам вреда, — горячо поддержала его сестра. — Зачем вам возвращаться на этот холодный грязный материк? Останьтесь! Все Острова будут счастливы!

Я посмотрел на них глубоким мудрым взглядом — именно тем, каким должен смотреть светлый магистр, и если у меня не получилось, я все равно старался — и спокойно ответил:

— Хсаа'Р'Нэа уничтожит весь наш мир. Мирринийке, ла'эр, ашео, Ньен, Аринди, нас и наши Острова, наш океан, наше солнце и наши звезды, Властители пожрут все, и ритуалы не приведут к спасению. Я должен. Светлый магистр существует не для того, чтобы наслаждаться жизнью в счастливых землях.

Они хотели возразить — о, как они хотели возразить — но смирившись склонили головы. Светлый магистр — тот светлый магистр, в которого они верили — не мог поступить иначе.

— Таома, — я взял правительницу за руку, закатывая ткань, и зажег над повязкой исцеляющую печать. С каждым разом исцеление получалось у меня все лучше и лучше. Магия отзывалась сразу и как будто с готовностью. — Руа. Вам не стоило так делать. Светлая гильдия не требует крови.

— Но светлая гильдия платит кровью за нас, — тихо сказал Руа.

Таома прикоснулась к повязке и бережно расправила рукав, легко улыбаясь уголками губ. Ее эмоции сверкали вокруг нас переливающимися золотыми искрами.

— Мы знаем, что светлые сложили оружие, сдались и пожертвовали собой, чтобы спасти заложников. Вы показали всей стране, что наши жизни, жизни обычных людей, что-то стоят. Темные, — слово упало, тяжелое и округлое. Теперь правительница говорила так, чтобы каждый мог услышать и понять. — Темные бы никогда так не поступили.

Они же темные. Бессмысленно требовать от темных то, что не входит в их жизненную парадигму.

Я прошел к кораблю по длинному белоснежному пирсу и постарался ни разу не оглянуться.

По металлу прошла дрожь: пробуждались нервные центры, что обеспечивали вменяемое управление большим кораблем. Таома и Руа Нейцих так и стояли на пристани, за ними, кажется, высыпало все население города.

— Поучаствовать в резне наравне с нами, замазаться в крови по уши, с грохотом провалить войну — и сиять теперь непорочной чистоты мучениками? — процедил Миль, враждебно глядя на толпу. — Светлые, а что, так можно было?

— Конечно, Миль. Если вы готовы для этого умереть.

Если бы проиграли темные, я думаю, у них бы тоже получилось. Какой смысл проигрывать, если не получать от этого выгоду?

— Ну разумеется, мы бы не стали жертвовать собой. У нас же есть мозги, — разговор с правителями Миль услышал; и почему я не удивлен. — Разменивать свою элиту на людишек... обычных людишек — только светленькие так могут. Никогда не поверю, что у ваших, даже после падения Иншель, не было путей отхода. Сбежали бы на Острова, Острова бы вас прикрыли. Людишек жалко, Рейни, но как они могут сравниться с лучшими магами, цветом гильдии? Это же... это... таких может не появиться в ближайшее столетие!

Острова? Это была бы отсрочка. Острова велики, но не настолько, чтобы не прочесать их за несколько лет. Война продлилась бы дольше; крови пролилось бы больше; было бы больше смертей. Светлые потеряли бы все, но заставили бы себя запомнить. Темные веками бы боялись светлой магии.

Заложниками пришлось бы пожертвовать.

— Ишенга поступил бы именно так. Конечно, тогда бы вас никто не стал настолько облизывать...

Миль говорил это так, словно его, высшего темного мага, терзала зависть.

— Но к тому моменту, — я поднял руку, прощаясь; правители Токитири повторили жест, и вслед за ними, слаженно, все остальные, — магистром был не Ишенга.

Нервная сеть корабля Ньен отличалась от привычных ариндских — более тонкая, со множеством веточек. Управляющих центров тоже было больше, но меньшего размера — чем больше слабых управляющих центров, тем легче контролировать корабль, но тем он менее надежен и подвержен голосу моря. Приращение частички мозга "Песчаного ската" прошло быстро и успешно.

Коридоры попытались отмыть до блеска, но рядом с одной из дверей я все равно заметил следы крови. Тело волочили и зацепили об порог.

Эмоции Шеннейра разом скакнули от ровного тона до грозовых аккордов, и темные появились рядом так быстро, что впору было принять их за эмпатов. Маг из внутренней службы сосредоточенно уставился на пятно, на всякий случай принимая вид "но мы ведь старались"; боевик из круга Шеннейра глянул на следы мельком, мгновенно оценив ситуацию, и убежденно сказал мне:

— Это краска.

Службист посмотрел на сородича как на идиота, и широкая улыбка примерзла у того к лицу. Я открыл дверь и прошел дальше.

Двойная мораль темных не прекращала изумлять. Убийства — это нормально, но все, связанное со смертью — табуированные вещи. Светлым можно проливать кровь, иногда светлые должны проливать кровь или умирать, но видеть кровь — ну что вы, они же будут бояться и думать о случившемся несчастье. В этом я замечал дорогой каждому темному оттенок ритуальности.

— Меня не испугает кровь, Шеннейр. Это расстраивает, конечно...

Но неважно.

— А почему вы, светлый магистр, должны ее видеть и расстраиваться? — логично возразил тот, и я не нашелся с ответом. В конце концов, на корабле поедет моя гильдия.

Солнце свалилось в океан, и ночь зачернила небо стремительно — душная при полном безветрии. Матиас угрюмо сидел на носу корабля. Он больше не прятался, и это радовало; но от небольшого эмоционального подъема, что получилось вызвать в Токитири, не осталось и следа. Мне теперь его постоянно кровью поить?

— До вашей глупой зверюшки наконец дошло, что скоро она перестанет быть единственным светлым, на которого направлено все внимание, — Миль рассмеялся и, насвистывая, двинулся вдоль борта. Торжество над заарном доставляло ему искреннее наслаждение. — Светлый магистр, наш светлый магистр, скоро найдет новые игровые камушки и забросит старые...

Я предпочел сделать вид, что последней фразы не слышал.

Матиас напряженно смотрел внутрь раковины и совсем замер, стоило мне приблизиться. Мы молчали долго, может быть, несколько минут.

— У нас тоже было море. Потом оно ушло... спряталось под землю, — заарн наконец поднял на меня совершенно неподвижный взгляд. В фиолетовых глазах даже появились зрачки: такие большие, что заполнили всю радужку. — Теперь там живут Лорды. Лорды слишком большие, и на земле им тяжело.

Вот только не говорите мне, что заарны — это неудачно вышедшие на землю рыбы.

— В инкубаторе тоже соленая вода. А в ней... икринки, — он облизнулся. — Они вкусные.

Я медленно сел рядом и вытаращился на волны точно таким же бессмысленным взглядом. Порой казалось, что Матиас, подобно Лорду, способен сожрать любую разумную живность — будь то человек или сородич.

Теперь я понял то, на что намекал Миль — эмпатическое поле переливалось оттенками тревоги и почти неосознанной обиды. Ревность Матиаса была наивной и эгоистичной, и печальной оттого, что вызывала только равнодушие. Живому существу плохо — так почему я не чувствую ничего?

Ему не стоило становиться светлым магом. Светлая магия может помочь, но не должна становиться опорой — она всегда в зависимости от других. Первое, чему учатся обращенные — ставить личные границы и помнить о разуме, потому что эмоции дорого стоят... Ах да, и еще не растворяться в сиянии своего магистра. У каждого своя искра, каждый идет сам по себе.

— А мне повезло, что я тебя встретил, правда? — я чуть было не добавил "изгнанники окажутся беззащитны, но ты способен за ними присмотреть" и мысленно выругался. Может он решить, что нужен мне только для того, чтобы охранять светлых? — Понятия не имею, кого встречу на острове, но мне легче от того, что на тебя я могу положиться. Как бы там ни было, одного настоящего светлого мага я точно нашел.

Матиас даже не заметил запинки; он старался держать лицо, но сквозь настороженное внимание отчетливо пробивалась гордость. Иномирная тварь с удовольствием сощурилась, и мне показалось, что следующим этапом она потребует: "Говори мне, человечишка, какой я хороший и полезный, говори больше!".

Если игровая фишка станет опасной для моих светлых — мне придется ее убрать.

— У меня для тебя задание, Матиас, — заарн заинтересованно придвинулся, наконец сбросив угрюмость, и я серьезно продолжил: — Заставь людей себя полюбить. Заставь людей себя полюбить, и они сделают для тебя все, что угодно.

Он хотел было возразить, но призадумался. Это был вредный совет, но вряд ли заарн так уж ему последует, и вряд ли у него получится. В любом случае, будет полезно, если он попытается.

То, что ценно, всегда требует крови и жертв. Загорье не даст соврать.

Я запрокинул голову к небу, смотря на знакомые созвездия. На огромную, раскинувшую щупальца на северную половину неба Медузу, и на зеленоватый Глаз тайфуна, что поднимался над южным горизонтом. Нигде, кроме островов, нет такого черного неба. Нигде, кроме Островов, нет таких ярких звезд...

Черные рваные прорехи уже сожрали половину звезд. Над горизонтом поднималась лиловая засветка от пробудившегося подводного источника. Или где-то там, на чужих небесах, поднималось солнце Заарнея.

— Матиас, у тебя когда-нибудь было заветное желание?

В глубине души я надеялся, что у иномирца есть нечто свое. Заветные желания, пусть неисполнимые, делали нас лучше — возможно, и у Матиаса было что-то подобное.

Лицо заарна смягчилось, наполняясь внутренним светом:

— Да, — тихо, словно доверяя тайну, ответил он. — Я хочу убить Лорда.

С самого начала путешествия я опасался конфликтов. В тесноте плыли боевые маги Шеннейра, гильдейские заклинатели, внутренняя служба, и я, светлый; делать нечего, паек ограничен, и на корабле не столь много углов, где можно спрятаться. Но была вещь, которая объединяла. Миль всех достал одинаково.

Солнце неправильно светило, море было неправильного цвета, корабль неправильно плыл. Команда — обычные люди, не маги — забаррикадировалась в рубке. На третий день после отплытия из Токитири мастер проклятий прямо с утра вырубил охлаждающие печати по всему кораблю, мотивируя тем, что ему дует. Когда я выглянул из каюты, Миль угрожающе нависал над последней, дохленькой морозильной печатью, а объединенные темные озверевшие силы готовились броситься на ее защиту. Жара и солнце потихоньку подтачивали общую стойкость, вызывая странные мечты об экипировке островного отдела.

Хотя если бы печати были отключены, Миль бы их включил. Дело было вовсе не в жаре или в холоде, а в том, что ему не нравилось, куда мы едем и что собираемся делать.

— Миль, вы всем мешаете, — попробовал достучаться я. — Неужели вам приятно знать, что из-за вас кому-то будет плохо?

Миль возмущенно вскинулся. Что мешает, он, может, и понимал, но не понимал в упор, почему его, мага высокого ранга, это должно волновать.

— Низкое светлое соглашательство.

— Мне тоже жарко, — по-простому сказал я. — И если вам холодно, то мы установим обогреватели лично для вас в вашей каюте. Верно?

Боевые маги сурово кивнули, а предупредительно стоящие за ними службисты и техники закивали истово. На идее сжечь Миля на медленном огне все сдружились окончательно.

Миль странно посмотрел на полусдохшую морозильную печать и ушел наверх, так ее и не тронув. Темные разбрелись по кораблю, восстанавливая систему охлаждения обратно.

Снаружи все сияло, и находиться на открытой палубе было почти невыносимо. Вдалеке среди сверкающей синевы то и дело мелькал изогнутый парус. Маги-нэртэс оказались очень прилипчивы.

Шеннейр практически все время проводил наверху — в одиночестве и подальше от Миля, который довел и его. Я поправил накидку, проверив, чтобы она закрывала голову, и подошел к другому борту.

Корабль плыл на юго-восток. Я не хотел выходить, но все равно стоял здесь и ждал, когда на горизонте появится гористый профиль Маро Раэту. Что там сейчас? Покрытый застывшей лавой голый камень? Зеленые джунгли с певчими птицами, поднявшиеся вновь, как будто ничего не случилось? Мои детские воспоминания были размытыми; я помнил причал, волны и ракушки на берегу. Возвращаться в родные места, может быть, и не стоило, но мне было любопытно.

Мимо проплыл крохотный коралловый островок, и следующий. Океан оставался чист.

— Ваш остров был обречен тогда, когда вы на нем родились, — Миль, как и я, смотрел на синий провал, что начинался за следующим островком. — Магистр принадлежит своей стране. У него нет родителей и места рождения. Источник заберет все это.

...Вот это, несколько клочков суши и воронка от взрыва — все, что осталось от великого Маро?

Я никогда не скучал по дому. Я думал так, но на самом деле я очень, очень скучал, а его больше нет.

— Ходят слухи, что темный магистр Шеннейр разрушил Маро Раэту, потому что там должен был родиться будущий светлый магистр, — с удовольствием проинформировал Миль.

Ох уж эти слухи. Не будь меня — был бы кто-то другой.

— Шеннейр! — хотя зачем спорить; тот, кто может развеять слухи, прямо под рукой. — Шеннейр, вы вызвали извержение Маро, чтобы уничтожить меня как будущего светлого магистра?

— Чего? — раздраженно откликнулся тот. — Да отстаньте от меня с вашим Маро Раэту, не трогал я его!

Черная стрела сорвалась с его пальцев и унеслась вдаль. На паруснике нэртэс что-то вспыхнуло, кораблик завалился на бок и остался позади. Больше нас не преследовали: намек наши темные псевдосоюзники поймали вполне.

— Вот видите, Миль, — наставительно сказал я, но тот лишь усмехнулся:

— Да кто ж вам правду расскажет?

С каждым часом цель приближалась, и тоскливое предчувствие, на которое я пытался не обращать внимания, уже становилось невозможно отрицать.

Светлый магистр...

Магистр — это символ. Источники мира привыкают к своим воплощениям и жестоко мстят за их смерть. Но это не все.

Магистр — это больше, чем человек. Магистр — посредник между людьми и магией. У Источников мира нет разума; именно через магистров они считывают все человеческое, значения всех знаков, что передают люди.

Если умирает темный магистр, темная магия сходит с ума. Заклинания прекращают работать, прежде безопасные печати убивают и прочие прелести бесконтрольного разрушения, пока гильдия сбивается с ног в поисках нового главы. Того, кто придется не по нраву, капризная Тьма сожжет, но выбор людей и выбор Источника расходятся не так часто: искры магов — его часть, так что Источник воспринимает общие чаяния. Магистром всегда становится тот, кто должен им стать.

Я видел, что несмотря ни на что, поддержка Источника остается с Шеннейром. На месте Тьмы, я бы даже не думал над выбором.

Со светлой магией немного иначе. Светлый Источник глубже встроен в структуру нашего мира; он гораздо сложнее и многослойней, чем темный. Последствия наступают не сразу, но они неотвратимы — мор, голод, неурожай, все живое перестает расти и плодоносить, у людей рождаются мертвые дети, и дальше только хуже. Взбесившаяся Тьма страшна, но против нее можно бороться — Свет заберет даже желание и силы для борьбы. У темных есть дни на поиск, полные приключений, но ряд светлых магистров в идеале не должен прерываться. Слишком долго лечить последствия. Подходящий кандидат рядом далеко не всегда, но светлый Источник снисходителен, и он смиряется с заменой — человеком, кто будет поддерживать равновесие до тех пор, пока не будет найден настоящий магистр. Я — как раз такая замена.

Не знаю, на что рассчитывали темные. Должно быть, со своей волшебной башни им видней. Думали, что справятся с последствиями? Слишком давно светлые магистры не погибали? Все же казнить меня высший совет не решился. С сильным магистром гильдия процветает и магия работает лучше, но я всегда был заменой, и моя единственная цель — передать флажок дальше. Можно убить человека — светлого магистра убить нельзя. Он родится под другим небом, будет смотреть на другие звезды, и даже среди мира, полного бед, полного тьмы, появится тот, кто решит все исправить и примет эту роль на себя.

Больше скажу — в мире бед и тьмы такой человек появится крайне быстро.

И все же...

— Это всего лишь вулкан, — незнамо зачем добавил Миль.

Мои сородичи ждали меня. Но я плыл к ним на корабле, полном темных. Как магистр, глава темной гильдии, вместе с теми, кто был их палачами.

Так уж повелось, что у многих магов есть семьи. Гильдия превыше всего; но служить одной идее, полностью отсекая все человеческое — немного нездорово. Личные отношения стараются не предавать огласке — закрытая тема, что правильно. Любому человеку, даже темному магу, нужна опора под ногами, уверенность, что когда он вернется домой, то не обнаружит своих родных мертвыми. От вырезанной семьи люди почему-то ломаются.

Угрожать семьям своих врагов, использовать их, убивать их, строго запрещено. Негласное соглашение; гильдия и магистры выступают гарантом. Моральные уроды встречаются — а где их нет? — но не чаще, чем в принципе встречаются отбросы среди человеческих популяций. Мы убивали темных, с этим спорить не стану. Но не трогали их семьи. Никому даже в голову не пришло искать по ним информацию.

Может быть, зря.

Шеннейр нарушил правила. Но преимущество получает именно тот, кто делает то, что до него никто не делал. И теперь я не знал, что сказать бывшим заложникам, чьи жизни были выкуплены чужой жертвой. Знаете, я тут сотрудничаю с Шеннейром, и очень неплохо? Где-то в этом моменте меня дружно сбросят со скалы и будут правы.

— Повторите, я не понял, — возмутился Миль. — Вы боитесь, что светлые вас не примут? После всего, что вы ради них прошли? Да убейте этих неблагодарных тварей и наберите новых!

Я не допустил прецедент. Если бы Шеннейр убил заложников, светлые бы ударили в ответ, и веками выстроенные запреты рухнули бы в единый миг. Но теперь все, что сделал Шеннейр — остается преступлением, и это только его клеймо.

Я ничего не проходил ради них.

Остров, на который отправили ссыльных, охраняли заграждающие печати, такие большие, что их влияние было ощутимо до появления. По горизонту расползлась белая дымка; она приближалась медленно, очень медленно, пока стена серых восьмигранников не поднялась до самого неба.

Темные прекратили праздно шататься по палубе и встали на заранее отведенные места. Разговоры притихли; корабль замедлил обороты и остановился.

Нижний край печатей почти касался воды. Туман, расползающийся от них, то и дело накрывал нас плотными непроницаемыми клубами.

Стабильные стационарные печати — сплошная геометрия. Динамические ближе к природе; они меняются, перетекают из формы в форму, и уследить за ними гораздо сложнее. Искусственная упрощенность против природной сложности. Можно сказать, что люди ограничивают себя, используя прямые линии и стандартные схемы; что магия должна быть как искусство, как полет фантазии. Но объем информации, который может переработать человеческий мозг, тоже ограничен, и в обыденной жизни требуется не полет фантазии и непредвиденные последствия, а четкий результат после выполнения заранее известного ритуала. Динамические печати опасны своей непредсказуемостью и слишком большим числом возможных путей развития.

Погодные проклятия тоже были динамическими. И они уже встроились в структуру нашего мира. Спасибо, предки, за шторма, за тайфуны, за ураганы. Отличная вышла корректировка климата.

— А скажите-ка мне Миль, — внезапно щелкнул пальцами Шеннейр, — если вы все равно тут болтаетесь. Светлым вообще на двенадцать лет должно было хватить припасов, которые мы им оставили?

В сложном выражении на лице Миля ясно читалось "какие припасы?".

Темный магистр уставился сквозь туман, а потом одним движением отмел сомнения:

— Светлые. Справятся как-нибудь.

Форму печатей поддерживал жесткий паутинный каркас, чуть выгнутый в центре, и все вместе они походили на панцирь. Чтобы никто не покинул остров и никто не добрался до него. Заклинание открывалось стандартной формулой — разрешение магистра и три голоса высших.

На палубе был заранее расчерчен восьмигранник с треугольником в центре и четырьмя жертвенниками: по углам и в центре. Шеннейр встал на один из углов и открыл стеклянный фиал. Капля крови упала на алтарь, и где-то высоко над нами, на огромной печати, вспыхнула синяя точка.

Синий ирис, знак Гвендолин.

Шеннейр перешел к следующему жертвеннику и, бросив на меня самодовольный взгляд, достал следующий фиал.

Белый ромб, знак Олвиша Элкайт.

— Как вы этого добились?! — ритуал не предписывал молчание, но я зажал рот ладонью. Шеннейр упорно не вдавался в детали, но я был уверен, что Олвиш никогда, никогда не даст позволение.

— Какой же я магистр, если не способен заставить своих магов делать то, что они должны делать? — туман вновь накрыл палубу, но ухмылка в голосе Шеннейра звучала отчетливо.

Темному магистру нравилось развлекаться даже в мелочах.

Миль стоял на третьей узловой точке, и все взгляды теперь сосредоточились на нем. У нас были разрешения и от Нэттэйджа, и от Вильяма, и, наверное, от самого Миля, но все эти высшие были избраны уже после смещения действующего магистра. Не составляло удивления, что большая часть высшего совета, как и я, находилась в гильдии на птичьих правах.

— Что будет, если этим... — прошептал Матиас, опасливо покосившись на печати и заворачиваясь в одеяло как в мантию, — штукам мы не понравимся?

— Штуки уничтожат остров.

"Что вы от меня хотите, я был не в духе, когда их строил", как сказал мне Шеннейр.

Миль повел перчаткой перед собой, и над его ладонью завис черный клубок. Сейчас мой заклятый недруг мог все испортить, и меня вовсе не успокаивало ощущение, что заарну хотелось бы, чтобы это случилось.

Но Миль не решится.

Вокруг алтаря Миля, вокруг него одного, горели витые свечи, создавая атмосферу. Свечи из вытопленного человеческого жира и крови. Даже жертвенник казался выщербленным, старым, покрытым копотью — им явно пользовались, и пользовались часто. Клубок развернулся, заполняя пространство вокруг Миля шерстяными нитями. Заклинатель стоял, закрыв глаза; губы его беззвучно шевелились, а пальцы перебирали по воздуху, словно вслепую выискивали что-то.

Когда человек умирает, его печати, отзвук его магии, еще остаются в памяти Источника, пока не распадаются и исчезают. Но это уже сфера, недоступная человеку...

Уже позабытое ощущение темной магии нахлынуло волной, скручивая тело, сдавливая голову до привкуса желчи во рту. Потревоженный темный Источник ворочался в своем ложе, тоненькая кожица лопалась, выворачиваясь гнилым мясом; я как будто оказался в могиле среди трупов, нет, снова в карантинном бараке, среди зараженных, в пропитанном миазмами болезни воздухе, и было невозможно дышать, нельзя дышать, и хотелось расцарапать себе горло, стереть с себя кожу, которая соприкасалась с этим...

Я обхватил себя за локоть, проводя по вырезанным буквам, и с усилием сделал глубокий вдох. Только человек хозяин собственного разума. Не призраки и не тени.

Туман над палубой сгустился, скрывая лица; оставляя только фигуры и разгорающиеся искры, откликающиеся на темный призыв. Шеннейр сиял всех ярче, и сейчас я знал, что он железной рукой держит остальных.

Матиас поднял руки вверх, ладонями к небу.

Неужели вы считали, что этот мир уже не исправить? Люди заражаются магией...

Сердце сдавило болью. Я заставлял себя держаться отстраненно, но не мог справиться с ощущением, что мы делаем что-то неправильное...

За преградой ждут мои товарищи. Мы все делаем правильно.

Над палубой пронесся тихий вздох, и внутри печати повис сотканный из нитей, уродливый, но все же узнаваемый символ.

Алый мак, знак Алина.

Шеннейр хлопнул в ладони, выводя всех из транса, и рассмеялся. В эмоциях темного магистра не было ни страха, ни трепета.

Последний этап — разрешение магистра — прошел без изысков. Шеннейр полоснул ножом по руке и приложил ладонь к четвертому жертвеннику, и ограждающую печать рассекла ало-черная трещина. Над палубой пробежал сдержанный радостный гул; корабль потихоньку двинулся вперед, и заклинание провернулось вокруг своей оси, пропуская нас дальше.

Миль сидел на коленях перед алтарем, и я встал за его спиной и сказал:

— Вашей вины нет, Миль, в том, что все идет так, как предрешено.

А ведь Милю как можно скорее надо искать себе учеников. Если гильдия потеряет его знания, это будет трагедия.

Источник — колодец знаков и смыслов. Чем проще заклинания, чем чаще, чем больше людей повторяют одинаковые печати, тем глубже схема линий врезается в его память. Сложные заклинания, которые знают один-два человека, стираются оттуда мгновенно. Именно для сохранения знаний существуют ученики — а не для самоутверждения, сведения счетов, политических игрищ или для чего там еще используют их наставники. Чтобы прервать традицию, достаточно уничтожить поддерживающих ее магов.

Традиция моей гильдии прервалась на двенадцать лет. Двенадцать лет — это очень много. Многие светлые печати погасли навсегда.

— Кем предрешено? Мы сами идем к пропасти. Или вам голоса в голове приказывают туда идти? Призраки мертвых являются? Слезайте с таблеточек, Рейни, уверяю вас, мир совсем не такой, каким он вам кажется! — Миль словно очнулся, сбив рукой несколько свечей, и принялся с остервенением сдирать перчатки. — Еще не поздно повернуть назад, но вы, все, тупая толпа, идете туда, куда вас...

На лицах окруживших его магов проступила мстительная злоба. Идея повернуть назад ни у кого не вызвала понимания, и неприкасаемый ореол заклинателя исчез в тот же миг, когда закончился ритуал.

Шеннейр прошел сквозь расступившихся темных, и велел, прижимая костяшки пальцев к переносице:

— Уберите это отсюда, иначе я за себя не ручаюсь.

В своей каюте Миль сразу же распластался в гамаке, не переставая бормотать:

— Почему я один это вижу? Почему только я?

Я не стал говорить, что ему, возможно, тоже следует пересмотреть образ жизни.

— Я прочитал ваши записи насчет ритуала. Скажите, то, что вы сделали — сделали с магией Алина — это ведь...

— Что вы там прочитали, Рейни? Там даже картинок нет.

Дружелюбие Миля когда-нибудь войдет в легенды гильдии. Обычно обсуждение себя любимого улучшало ему настроение, но не в этот раз.

— Ваше упущение, Миль. В следующий раз добавьте.

Темный недовольно скривился. Я прислонился к стене, перебирая в памяти что-нибудь подходящее, и сказал:

— Однажды. Давным-давно. На Маро Раэту, как и годы прежде, как и годы спустя, начался закат. Стая маленьких акул похитила у берега сети и уплыла играть с ними в глубокий океан. Старая акула из тех, что знают пути звезд и русла подводных рек, помешала им:

"Глупые мальки! Человек забыл, зачем эти священные сети, но мы помним. Однажды, давным-давно, стая маленьких акул плескалась на отмелях большой земли, и священные сети закрывали их от беды..."

Воздух за барьером оказался мутным и стоячим. Тусклая дымка закрывала солнце; океан был грязно-серым, неприятным.

Для ссыльных Шеннейр выбрал совсем крошечный островок — вершину подводной горы, жалкий клочок суши, за которым не было ничего. Безлюдный безбрежный океан, дальше к югу — место, которое называлось колыбелью тайфунов, на много дней к западу, на много дней к востоку темные бурные воды, где уже доносилось ядовитое дыхание старого материка

Вода сливалась с небом. Сперва мы увидели, как на прибрежных скалах засияли карантинные знаки; а потом над ними, сквозь облачную пелену проступил мрачный и высокий силуэт Кималеа.

Над острым конусом горы вился дымок. Кималеа был действующим вулканом, и его извержение принесло бы Аринди не меньше бед, чем извержение Маро; и, отправляя сюда изгнанников, Шеннейр полагал, что ради выживания они будут тратить и без того невеликие силы на его контроль.

Пристань оказалась практически целой — как будто ее держали в порядке. Я соскочил на доски и обернулся:

— Я пойду один.

Появление заарна, темных или, упаси свет, самого магистра Шеннейра только напугает ссыльных. Неизвестно, что они выкинут: нападут, спрячутся или вовсе решат покончить с собой прежде, чем до них доберутся палачи, не рискну проверять. Я светлый, и любой светлый почует другого светлого. Никто не стал спорить.

Сверху океан был темно-синим с вкраплениями белой пены. На гребне дул сильный ветер. Заунывно и тонко свистел в ушах и шуршал травой. Небо затягивала тусклая дымка; на Кималеа оказалось гораздо холоднее, чем ожидаешь от южных островов.

На первую пирамидку из камешков я наткнулся случайно. Она почти скрылась в жухлой траве; но за ней виднелась следующая, и следующая. Ряды могил уходили в поле: просто невысокие холмики, гладкая белая галька. Я медленно прошел дальше.

Кто-то должен был рыть ямы. Хоронить мертвецов. Они не могли все умереть, и я все равно не мог прибыть раньше.

Когда-то на острове находилась наша исследовательская база. После извержения Маро здесь стало неспокойно, и ее забросили. Длинные белые дома виднелись на подветренной стороне, под защитой склона, и здесь даже росли деревья. Люди стояли цепью над ними; так неподвижно, что сначала я принял их за что-то неживое. Издалека удалось разглядеть только одинаковую одежду, потом — одинаковые пустые выражения лиц. Я остановился перед живой преградой, ощущая совершенную грандиозную ошибку.

Я их не слышал. Я их совершенно не слышал.

Один человек шагнул ближе, опускаясь на колени, и за ним единым движением это повторили все остальные.

— Мы ждали вас, наш магистр.

* * *

Аринди. Семь лет назад

Небо затягивала тусклая дымка, когда я переступил порог Вихря. Я посмотрел вперед, вбок, наблюдая, как мир наполняется блеклыми оттенками, как будто прикрытый грязным стеклом.

Стоящий рядом человек поежился, а второй спросил:

— Этот?

В машину меня затолкнули грубо, и так же грубо защелкнули на шею блокирующий перемещение ошейник. Это не имело значения — не стоит ждать иного от темных — но я не хотел никого слышать, а они постоянно говорили.

— Ну что, светлый, как тебе свобода?

Постоянно говорили. Они могли бы немного помолчать.

— Почему он так пялится? Как ты смеешь, тварь, поднимать взгляд? — один из темных схватил меня за волосы, пригибая; второй рассмеялся. — Жалкие ничтожества. Ошейники светлым к лицу...

Рассматривать на полу машины было нечего. Они ведь могли бы меня не трогать?

— Отстань от него, — лениво посоветовал второй, убирая использованный ключ от Вихря в вещевой мешок. Краем глаза я заметил в мешке свернутый плащ и тепловые амулеты. — Это просто выпотрошенный полутруп без крохи мозгов.

— Так зачем мы везем его к нейтралу, если без мозгов? Что он будет изучать?

— Светлые без них обходятся, так что...

Мне было все равно, и я мог на них не смотреть. Это были последние минуты, когда они оставались живы.

...Машина перевернулась, когда вылетела с дороги. Кабина смялась в гармошку, салон тоже помяло. Мои спутники почему-то молчали и не двигались; я с любопытством ткнул ближайшего в щеку, проследив пальцем струйку крови, вытащил зажатый телом вещевой мешок, выбил стекло и выполз наружу.

Темная фигура стояла у поворота и сматывала в клубок черные нити.

— Главная беда магистров в том, — сказала фигура, не отрываясь от своего занятия, — что их ни в коем случае нельзя убивать. Их тени не уйдут, пока не утащат тебя следом.

Я подошел ближе. Опираться на правую ногу было немного больно. Ошейник очень сильно давил на горло, и потому я его снял — нет, не сразу, но тогда он еще открывался.

— Я бы мог спасти этот мир от вас, но почему вдруг я? — Миль запрокинул голову, словно ища ответ у неба, и обернулся ко мне. — Почему я должен жертвовать собой? Я и так сделал немало.

Я сделал еще шаг, и он дернулся назад, прикрикнув:

— Не приближайтесь! Алин дал вам свободу, Рейни, чтобы вытащить вас из Вихря и уволочь к себе. В Лонгарде для вас уже оборудована новая уютная пыточная камера, и там вас не оставят в покое. Вы не хотите оказаться в полной его власти, уж поверьте мне. Все тайно, огласки не будет... Но Алин идиот, и он не сможет остановиться, и вы выжрете его целиком, а потом приметесь за остальных. У меня к вам сделка, Рейни. Вы убираетесь отсюда и избавляете от себя нашу несчастную страну, а в ваших мозгах никто не будет копаться длинными серебряными спицами. И вы все еще останетесь человеком. Идет?

Мир ужался до светлой узкой дороги и тьмы, клубящейся по краям. Миль начал нервничать; я видел это по порывистым дерганым движениям, как будто он пытался меня отогнать, слышал в срывающемся повелительном голосе:

— Убирайтесь! Уходите и никогда не возвращайтесь.

Пропасть распахнулась под моими ногами. Я падал долго, очень долго, пока фиолетовая тьма не обвила по рукам и ногам и не толкнула вверх.

"Живи, — шепнули мне тени. — Живи".

"...И Острый Гребень, вожак стаи, сказала:

— Люди дали нам разум и свободу воли, чтобы мы могли сами решать. Внемлите: люди — наши творцы, и они хотят, чтобы мы, их дети, были счастливы! Братья и сестры! Пришло время покинуть мелководье и доказать, что мы готовы выбрать нашу судьбу!

И той же ночью СБАУ-12, стая биомеханических акул-убийц, прогрызла ограждение и уплыла в глубокий океан".

Я закончил сказку и посмотрел на гамак. Миль крепко спал, и на лице его впервые за долгое время исчезла печать тревоги.

* * *

...— Ну что же, поздравляю всех с успешным прохождением Осеннего ритуала. Мы выжили, и это прекрасно!

— С праздником!

— С праздником.

— Благодарю за приятную компанию. Поздравляю всех нас с успешным исполнением замысла и избавлением от некоторых... старых не-друзей. Наконец-то в высшем совете спокойно и тихо. Я правильно понимаю, Гвен, что Вильям человек разумный и не полезет в дела магов?

— О, уж поверьте, Нэттэйдж, эффекта от одного раза ему хватило. Но нас все еще четверо — вы забыли про Олвиша?

— Олвиш очень долго и тяжело скорбит о своей семье... Надеюсь, никто не будет спорить, что нам нужно продержать его в этом состоянии как можно дольше? Нет? Отлично. Это я беру на себя. А то стоило отвернуться, и он уже натащил к нам всякого из Алленталя... Гвен, какова вероятность, что эти отщепенцы выберут себе лидера, сплотятся и будут доставлять нам проблемы?

— Высокая.

— Вот незадача. Этим тоже придется заняться... Что за жизнь, ничего нельзя пустить на самотек. Кстати, к нам правда переметнулся начальник охраны Алленталя, как его, Джиллиан? Ай-яй, прямо перед штурмом замка...

— Нэттэйдж.

— Да, Миль?

— Вы ничего не заметили?

— Вы очень мрачно выглядите. Вам нехорошо?

— Новый глава гильдии с нами случился! Мало того, у нас тут Шеннейр!

— Главное — что глава не Шеннейр.

— Ха-ха, Гвен, вы этому заранее не радуйтесь.

— Ну что вы, Миль, Тсо Кэрэа Рейни — ваш знакомый, и он будет отвлекать от нас Шеннейра, за что мы ему скажем спасибо. И да, высокое собрание, никто не против, если мы не будем обижать его иномирную зверюшку? Зверюшка забавная, светлые любят зверюшек, пусть будет нашему магистру единственная отрада, ведь когда хорошо магистру — гильдии тоже хорошо. Верно, Гвен?

— Конечно, Нэттэйдж. Ради нашего магистра и нашего спокойствия несложно потерпеть такую мелочь. Заарн сам, вероятно, скоро умрет.

— ... и мы нашего магистра поддержим, потому что кто, как не мы? Миль, а почему вы так зло смотрите? Что я вам сделал?

— Светлый маг. Во главе нашей многострадальной гильдии. Вас это не смущает? Вы не боитесь, что он выйдет из-под контроля и начнет творить что-то... светлое?

— Миль. Вы так верите в людей. У вас такое большое сердце, чтобы волноваться о всех нас. Без обид, обернитесь вокруг — долго ли среди таких, как мы, можно продолжать думать, как светлый? За него взялся сам Шеннейр. Гвендолин, сколько времени вы дадите?

— Три месяца.

— Вы совсем плохо о нас думаете. Я даю четыре. Четыре месяца, и он будет играть по нашим самым правильным правилам, — Нэттэйдж, глава внутренней службы, неожиданно замолк. Гудел переносной камин, за окнами магической тюрьмы падал снег. — Я, может, тоже не хотел быть такой сволочью, но кто же мне позволит... Но не будем о грустном. За будущее!

— За будущее!

— Провались это будущее.

— А хотите поспорить, как скоро я продавлю нашего нового магистра на решение, идущее вразрез со светлыми принципами?..