— Страшно там было, ух и жутко! Прёт на нас стена неприятельская, мы в них стрелы мечем, копьями колем, мечами рубим, а им всё нипочём! Мы токмо после поняли, что не живые они, а мертвецы поднятые. Их хоть с ног до головы стрелами утыкай, а что мёртвому стрела? Он её дажить и не замечает. Его копьём проткнут, а он всё одно идёт да мечом машет. Иному руки-ноги поотрубают, так он ползком ползёт и норовит в тебя зубами впиться. — Рассказывал воин про сечу жуткую, в которой ему руку тяжко поранили. — Ненависть у них ко всему живому прям таки лютая. Кого увидят, то рвут на части, не взирая, кто пред ними: витязь ли, дитя ли, иль кошка бродячая. Дажить цыплятам и тем, покуда головы не свернут, не успокоятся! И есть лишь одно средство с теми мертвецами сладить, это на мелкие кусочки их порубить! Но мы-то к тому непривычны, потому как воины, а не мясники. Вот и разбирает жуть от одного бессилия свого...

— Рати вражьи показались! — донёсся тут голос дозорного со стены городской.

— А ну, Емеля, пошли наверх! Оттуда и молвишь слово своё!

Поднялись молодцы на стену каменную, стоят, поверх зубцов крепостных вдаль смотрят. И видят они, как чернотой поле дальнее заливает — то сила кощеева из-за леса выходит. Да не сотни в ней, ни тысячи — несть числа той силе несметной!

Отделилась четверть войска иноземного и скорым шагом ко граду двинулась, а вослед ей верхами десяток магов, что тою четвертью через колдовство правят.

— Ох, не успел я в посад заглянуть, в терем Василисин! — засокрушался Змегор. — Там ведь шкатулка осталась, с лепестками папоротниковыми. Как таперь мне в змея-то обернуться?

— Не тужись! Даст Бог, ещё поспеем! — ответил Иван, а сам к Емеле оборотился. — Твой час пришёл, давай, сказывай своё слово! А то до мертвяков лишь сотня шагов осталась.

Отвернулся Емеля и зашептал в сторону:

— По щучьему велению, по моему хотению, ступай рать вражья откуда пришла!

Замерли ряды нестройные, что к стенам подступали. Миг краткий постояли и... назад пошли!

— Ура! — закричали воины, что рядом с Емелей на стене стояли. А в поле засуетились колдуны, руками замахали, заклинания завыли. И вновь остановилась орда кощеева, а после вперёд качнулась. В другой раз призвал щуку Емеля — и снова на шаг назад качнулись мертвяки. Заголосили колдуны на пригорке в лад, хором, словно певчие. И вдругорядь вперёд пошли ряды на приступ.

— Не сдержать мне их словом заветным, никак не сдержать! — с досады чуть не плачет Емеля.

— А ну-ка, вели им вперёд да чтоб спехом! — прищурился Иван с хитрецой.

— Зачем?

— Вели, вели! Там увидишь!

Доверился Емеля Ивану, сделал, как сказано было. Лишенных внезапно помехи да к тому ж двойным теперь колдовством погоняемых, мертвяков столь резво к стенам кинуло, что маги кощеевы дажить моргнуть не успели, не то, что порыв осадить. Словно таран тяжелый ударил в кладку каменную, ажно трещины по ней поползли-побежали. Но плоть мертвячья всё ж не столь крепка, как бревно окованное, вот потому и размазало вражин в лепёху, в блин тонкий раскатало! Сползли останки в ров крепостной да там, подёргавшись, и упокоились. Разом кощеево войско четверти недосчиталось, с Емелиной-то помощью.

Видя, что путь свободен, Змегор первым делом на двор Василисин поспешил. В терем забежал, да токмо одну вещь и взял: шкатулку заветную, с лепестками папоротника.

— Вот, таперь я Змеем обращусь и начну жечь супостата! — молвил он, к Ванюшке воротившись. — Тут-то они у меня и попляшут!

— Погоди, не спеши! ? Иван ему в ответ. — А ну как тебя вновь магией спеленают, как в прошлый-то раз?! Аль, забыл? Давай-ка, сперва шапочку надень, что мне бабуля дала! — и протягивает Змегору шапку-неведимку. — А шкатулку мне покудова дай, неровен час, сронишь ещё...

У Емели от первого успеха чуть голова кругом не пошла. Влез он на печку свою, что у ворот городских оставил, а сам смекает: "Витязь на стене-то что сказывал? Что мертвяки на всё живое кидаются, а неживое, стало быть, им без интересу. Вот это-то мне и на руку!" Упросил он привратников, чтоб выпустили печку за стену городскую, а сам в топку влез да заслонкою изнутри прикрылся. Сидит да сквозь щёлку малую поперёд себя поглядывает.

— По щучьему велению, по моему хотению, ступай печка вперёд да дави силу вражью безжалостно!

И пошла печка, ход набирая. Налетела на скопище мертвячье, а те стоят, не шелохнутся, словно и не их давят, не их в землю вминают. Не чуют они живого за кирпичом печным да за заслонкою железной! Емелю же азарт разбирать стал, осмелел он малость, когда левое крыло войска насквозь проехал. Сидит он тишком, словно мышка, и шепотком печкою правит: "лево бери, таперь правей чутка".

А, как кончились ряды неприятельские и лес дальний показался, так Емеля стал печурку обратно воротить-поворачивать. Глянул через щелочку и видит: стоят на пригорочке маги кружком и волшбу творят, а повинуясь тому колдовству, рати несметные на приступ идут.

И решил паренёк на магов зловредных печь направить, поскольку без оных мертвяки суть место пустое: магией они подняты, магией и направляемы.

А Иван тем временем к воеводам пошел, да к людям начальным.

— Давайте — говорит — соберём в городе всё деревянное да в ров свалим. Маслицем польём, а как пойдут враги на приступ, так и подпалим! Пущай горят постылые. Да и ратникам меньше сабелькой махать придётся.

На том и порешили. Собрали со всей столицы мебель, утварь, ворота поснимали, ограды разобрали. Даже дрова заготовленные, и те до щепочки вымели. Встала круг города вторая стена, деревянная, малость ниже каменной. Едва-едва управились, когда двинулись вперёд рати вражьи. Идут молчком, токмо земля от их шага мерного вздрагивает.

— Жги! — пролетел клич вдоль стены. И под этот клич взлетели стрелы, тряпицами горящими обмотанные. Миг, другой, и запылало кольцо огненное, град стольный жарким пламенем защищая. Не ускоряя шага, волна за волной, ряд за рядом, проходили мертвяки сквозь огонь, что бы плоти сгоревшей лишившись, выйти уж скелетами закопченными. Так и лезли они на стены, костяшками гремя-постукивая, жуть и ужас нагоняя.

Да токмо с костяком голым управиться много легче, чем с мертвяком целым — с одного удара богатырской палицы разлетались косточки на все четыре стороны. А, разлетевшись, вновь собраться уж были не в силах.

— Эх, вот поймут маги кощеевы, что зазря рати свои в огне губят. Отведут их в сторону да обождут, покудова дрова во рву не прогорят. Что в таком разе делать-то станем?

Но маги не отводили рать от города, не до того им было. Сперва печь в каком-то дому ожила, на волю выбралась да стала кидаться на слуг кощеевых словно бешенная. Давай маги свои связки амулетов перебирать, шустро так, будто мулла четки. Ан нету амулетов супротив печей! Против человека — есть, на погоду — есть, от зверей хищных тоже есть, а от русской печки нет. Стали колдуны в печь заклятия метать. Первое, что в голову взбредёт, то и мечут. Шары огненные там, молнии разные, один дажить копья ледяные наколдовал. А всё зря, токмо чуть опалили побелку на печных боках да пару кирпичей из трубы вышибли. Знать, надо магам ноги уносить, покудова целы.

А тут ещё одна напасть им на головы свалилась — Горыныч явился, не запылился. И не просто так, а в Змеевом обличье да ещё в шапке-невидимке к тому ж! Огонь сверху прям таки потоком полился. Крутят маги головами, пронзают небо взглядом пристальным, но зряшно стараются углядеть супротивника. Не видать никого в небесах, окромя облачка далёкого. Может бы и высмотрели, коль время было бы вдосталь, да токмо печка зловредная на пятки наступает, того и гляди, подавит!

От большого ума решили маги в рощице укрыться, мол, под листвою от небесного супротивника укроются, да и печке меж стволов несподручно будет. Но не поглядели, что рощица-то — ельник сплошной да к тому ж солнцем прокаленный! Змей токмо раз дыхнул, как вся хвоя единым костром-пламенем занялась. Жуткое дело, лесной пожар, хоть и в роще. Так и осталось войско кощеево без головы колдовской а в скором времени и само войско на стенах сгинуло.

Огляделся Емеля, по пояс из печки высунувшись. Осмотрелся Змей Горыныч с небес, витязи на стене крепостной огляделись ? нет нигде ворога, лишь иной раз в кострах что шевельнётся. Ух, и обрадовались же! Кричат, ликуют, шапки вверх кидают, друг с дружкой обнимаются.

— Знать, совладали мы с силой колдовской! Не было управы на рати Кощеевы, а мы нашли, сыскали! Победа, братцы!

— Ещё не победа! — Охолонил Иван восторги воевод да людей начальных. — Эта рать у Кощея не последняя, ещё есть. А сам Кощей задумки на полдороги бросать не привык. Знать, вскорости предстоит новое войско на земле нашей ждать. А посему не время пиры закатывать, надобно к встрече готовиться: увечных лечить, броню ковать да камнемёты ладить, чтоб издаля ряды мертвяцкие прорежать!

Сказал так, а сам к Змею Горынычу поспешил. Влез к нему на спину и полетели они к бабе Яге, чтоб вновь глянуть на царство кощеево, каково там и скоро ли новых разбойников ожидать.

Порадовалась Яга вестям добрым и не мешкая спроворила ушат с водою ключевой, снадобьем из кувшинчика сдобренной. Развела привычно руками пар и перед взорами пытливыми предстала кощеева вотчина, на встревоженный муравейник похожа. Снуют туда-сюда фигурки ратников, в ватаги сбиваются и на дороги выходят. А по тем дорогам к земле русской уж вытянулась серая змея колонн походных.

Посмотрели Иван со Змеем на силу грозную, нахмурились. Выспросили они у Яги про местечко, где ключи бьют с водой живой да мёртвой, чай увечных лечить-то надобно! Собрались и полетели. Только встал Змей на крыло, как Иван и говорит ему:

— Раненых и посечённых в войске много, одним кувшинчиком не отделаешься! Давай на мельницу завернём, пару бочек прихватим. Свезёшь две полных бочки?

— Свезу, отчего ж не свезти!

Завернули они на мельницу, увязал Иван бочки, а к ним ещё и бочоночек пристегнул.

— Жаден ты больно! ? стал укорять его Горыныч. А Ванятка токмо посмеивается:

— Ништо! Он маленький, не надорвёшься!

А когда прилетели в ущелье далёкое и у камней-валунов на землю опустились, то набрал Иван обе бочки живой водой, а мёртвой токмо бочоночек.

— Почему так? — спросил его Горыныч.

— Да есть задумка одна... — таинственно ответил Иван, а сам улыбнулся хитро-хитро.

Всю дорогу припоминал ему Змей тот бочонок, мол, из-за него перевес вышел. А Иван только знай, отшучивается. Шутки шутками, а до стольного града долетел Горыныч едва живой, совсем из сил выбившись. А там такие дела творятся! Все поля пред городом ямами ловчими изрыты, в коих дно кольями утыкано. Поперёк дорог проезжих засеки понастроены, где кажный рожон заострён-заточен. На стенах камнемёты понаделаны с приличным запасом каменюк да булыжников. Всё войско в броне справной щеголяет — знать не теряли даром времени, подготовились. И, как оказалось, не зря: передовые рати кощей Бессмертный уж к рубежам подогнал, вон, пылища столбом стоит за лесом дальним.

Первым делом Иван к лекарям в лазарет отправился, снёс водицы живой да мёртвой. А после к воеводам подался да заперся с ними в башне сторожевой. Всё, что видел у Яги да в полёте, обсказал правдиво, ничего не утаил, не выдумал да о задумке своей давешней обмолвился.

А тем временем самые первые отряды мертвецкие по тракту торговому поспешают. Вывел им навстречу Емеля свою печку, а печь-то и не узнать! Кузнецы умелые приладили поверх кирпичей броню кованную, полозья железом оббили, дабы скользила печурка легко, словно с горы на салазках. Вот вроде и густо прёт рать кощеева, да только до града стольного не доходит: Емеля, в печке сидючи, по ним как утюг по холстине катается, в прах дорожный мертвяков втирает. Потому-то и видать дозорным со стены токмо пыль за чащей лесною.

Да не всё коту масленица: раз Емельян вдоль тракта прокатился, два, а на третий раз наткнулся на магов и, как на грех, на знающих. Ох, и ударили же они по печке силою своей колдовской, да так, что железо поотлетало, кладка расшаталась да кирпичи рассыпаться стали. Давай Емеля печь воротить да к городу поспешать, а маги не унимаются, вослед долбят, того и гляди совсем печку по камушку разметают! Несутся остатки печные вдоль тракта, на ухабах подскакивают.

Не жив не мёртв сидит средь обломков Емеля, за что хвататься не знает, ведь сыпется всё кругом, по кирпичику расходится. Вон, уж и свод обвалился, едва не прибил. "Ну — думает Емельян — пропала моя буйная головушка!" Когда вдруг чует: обхватило его что-то круг пояса и бережно так в небеса поднимает! "Что такое? — не возьмёт в толк удалец — Что за сила непонятная?" А это Горыныч в шапке-невидимке на выручку прилетел!

Отнёс он Емелю к стене городской, а сам к магам вернулся. Стал было их огнём жечь, ан не выходит: колданули маги и встал над ними пузырь радужный. Скользят по тому пузырю языки пламенные, а вовнутрь не проходят, по своду на землю бессильно скатываются. И так, и эдак подступал Змей, а всё зазря — стоит колдовство стеной меж ним и магами, оберегает злодеев. Видит Горыныч, что напрасны все его потуги, махнул крылами и улетел в сторону. "Ратников простых палить и то больше толку! — решил он. — А маги пущщай одни ко граду стольному скачут! Кого они на приступ погонят, ежели я им всё войско в дороге пожгу-попалю?!"

Тут как раз очередная рать мертвячья показалась. Идут, торопятся, а Змей в два зева пламень мечет, покудова третья голова настороже за округой присматривает. Не испугались воины кощеевы огня жаркого, идут как шли, но вот когда учуяли живое над собой, тогда забеспокоились, забегали. Смотрят зло по сторонам, так бы разорвали на кусочки, ан некого! Никого не видать, сколь не шарят взором по кустам. Так и выжег их всех Горыныч, до единого.

А как рассыпался в прах последний мертвяк, так взмахнул крылами Змей да и в небо поднялся, под самые облака. Глянул оттуда на лес, на землю и оторопь его взяла: всюду, куда только взор дотягивался, шли рати Бессмертного. По дорогам проезжим, по тропкам лесным, а то и по бездорожью катился вал силы черной, погибельной. Собственная победа показалась Горынычу пустой, поскольку упокоил он лишь малую толику от воинства кощеева. Полетел он к городу, чтоб упредить защитников доблестных, ан поздно — все поля и луга пред столицей уж мертвяками заняты.

И началась сеча великая, о которой после былины складывали. Взмахнули руками маги, заклинания провыв, и двинулись вперёд рати бессчетные. Спешат мертвяки, магией погоняемые, и нет в их глазах разума, только злоба горит лютая ко всему живому. Бегут, в ямы ловчие проваливаются. Нет бы им те ямы обойти — прут бездумно стеной и на колья сыпятся. И так, покудова яма доверху не наполнится, а тогда уж новые ряды по спинам свалившихся проходят.

И несть счета на рожон засечный напоровшимся: один наткнётся, а другой сзади напирает, ещё дальше его насаживает, чтоб самому в очередь грудью на кол одеться. А там и третий, и четвёртый, покудова весь кол плотью не унижут. Тогда и встанут, сил не имея шаг вперёд ступить. Но сзади новый вал подходит, в первый упирается и давит, давит, давит, покудова не вывернет колы из землицы. Тогда дальше шли мертвяки, до следующего ряда остро заточенных колов...