Веер остановился на взмахе. Улыбка Гвендолин осталась столь же загадочной и изящной, и только из-под полуприкрытых ресниц в собеседника уперлись стальные буравчики.

— Моя работа, как вам известно, Нэттэйдж, состоит в сборе информации, — с леденящим снисхождением произнесла волшебница. — И я люблю тех, кто не засоряет пространство информационным мусором.

Нэттэйдж подавился словами. Отвернулся, поправляя манжеты на рукавах, и спокойно предупредил:

— Ну смотрите, Кэрэа Рейни. Это Бретт может пощадить ревущую девчонку, а для Джиллиана вы, светлые, — не люди, а мишени. Если ему вдруг покажется, что кого-то надо освежевать живьем, он это сделает.

Машины одна за другой тронулись с места, выезжая за ворота и огибая холм. За ними по иссохшей земле волочились клубы пыли.

— "Стань великим магом", теперь по-светлому? — внезапно отмер Миль. — Магистры, как вы выбираете своих жертв? Почему именно Джиллиан?!

Он попался мне в слишком нехороший момент. У меня до сих пор болит ожог на руке. Но Джиллиан пощадил меня — когда понял, что я принесу пользу. И потому не тронет светлых — пока. И Джиллиан не пропустит ни единого просчета подопечных Нэттэйджа.

А когда Джиллиан мне надоест, я отдам его Нэттэйджу, и со всей накопленной ненавистью глава внутренней службы его растерзает и скажет мне спасибо. Я расправил плечи и с чистой светлой уверенностью ответил:

— Я чую в нем потенциал.

Стоять и смотреть уезжающим вслед не было нужды, и я не стал этого делать. Я все равно не успел к ним проникнуться, они не моя собственность и не беспомощные мальки, которых нельзя отпускать на волю. Все приказы выданы, план действий обрисован. Выполняйте.

Стоять и смотреть уехавшим вслед было невыносимо.

— В рамках подготовки к грядущим переговорам, вы говорите? — Миль тряс в руке чем-то цветным; кажется, причиной сегодняшнего настроения. — Вы это видели? Видели, что на улицах продается?

Гвендолин, к которой обращалось возмущение, пожала плечами:

— Портреты светлого магистра? Я бы купила.

Миль посмотрел на нее как на предателя и ушел в сторону.

— Я уже купил, — влез Нэттэйдж. Веселый и жизнерадостный, как будто ничего не случилось. Может быть, чересчур. — В Нэтар в кабинет повесил. Рядом с аквариумом. Кэрэа, вы б видели, как Миля перекосило! Теперь Миль рядом с моими рыбами не ходит и моих рыб не пугает, зато вы там висите и излучаете на них положительную энергию.

Я деревянно повернулся к Гвен:

— У вас же в замковой долине замки стоят пустые? Выделите мне один. Мелочная рутина в нашей бренной земной юдоли меня слегка... утомила.

В Нэттэйдже и его идее "портрет светлого магистра — притягивает в дом светлых, отпугивает тьму и Миля" пропало нечто великое. Остаток пути я проделал в одиночестве, обогнав высших, но еще долго за спиной слышалось громкое:

— ...кто достал нашего магистра? Кто, я спрашиваю? Что вы с ним сделали, Гвендолин? Имейте совесть, он же светлый, практически бывший ученик, да еще с Островов!

— Не я.

— А кто? Миль?

— Нет.

— Шеннейр?

— Нет.

— Олвиш?

— Нет.

— Понял. Совсем светленькие своего магистра загоняли. Ну что вы так смотрите, леди Гвендолин, не я же!

У себя в комнате я разложил по столу план завтрашней встречи и посмотрел на него с радостной улыбкой — план требовалось изучить, а еще лучше выучить наизусть. Северная коалиция назначила дату.

Переговоры. Завтра. Завтра я, светлый магистр, наконец совершу то, что достойно светлого магистра. Я защищу свою страну. Даже если придется лгать так, как никогда до этого.

Все знают, что хандра и неправильные мысли — от скуки и свободного времени. Надо больше работать, чтобы все прошло. Работать больше, больше, чтобы ничего лишнего не приходило в голову. Труд облагораживает. Труд делает человека счастливым. Жизнь делает человека счастливым, и если ты не чувствуешь счастье — это только твоя вина...

Я отдернул руку, поняв, что слишком крепко вцепился в держатель на папке, пропоров ладонь до крови.

Дело идет вперед, все нужные вещи расставлены по местам, и нет причин для печали. У Аринди должен быть идеальный магистр. Почему я не радуюсь, когда все удается? Неужели даже когда я убью Шеннейра, то не смогу радоваться тоже? Да зачем жить тогда?!

Улыбка сама собой сползла с лица. Я самый удачливый и счастливый человек на свете, но мне совсем не хочется себя лечить.

От двери послышались легкие торопливые шаги, и я мысленно заскрипел зубами, растягивая губы в улыбке и поднимая ментальные щиты. Я не закрывал двери в свои покои, чтобы каждый мог прийти в любое время, но это не значило, что кому-то в самом деле стоило приходить.

Но так не думает настоящий магистр. Целительные печати у Иллики получились как надо.

Иллика молча держала меня за ладонь, не поднимая глаз. Свернуть ей шею сейчас было бы проще простого. Но, как магистр, я давно уже сделал это, не напрягаясь и не замечая.

Волшебница замерла и подняла тревожные глаза:

— На кого вы злитесь?

— На врагов отечества, — с тяжелым вздохом ответил я. — Разумеется, на врагов отечества.

И тут я понял, что не давало мне покоя все это время. А зачем Милю мой портрет?

Темный магистр Шеннейр приехал не только меня поддержать, но даже вознамерился сопроводить до самой границы с Ньен — но только до нее. Появление темного магистра на мирных переговорах общество не поймет. С темными мирные переговоры не ведут. Мне представлялось, что Шеннейр для Ньен выступал как чистый концентрат зла, и этим его образ от образа в Аринди не особо отличался.

От осознания предстоящего внутренности продирала тошнотворная дрожь, но уж если я покажу, что волнуюсь, то каково будет остальным.

Миль даже не появился, и не отвечал на вызов по переговорному браслету, и на пятый раз я решил не доводить его раньше времени. Даже если предчувствия Миля говорили о беде, это уже ничего бы не изменило. Нэттэйдж тоже нервничал и накинулся сходу, требуя ответить, почему я в перчатках, перчатки протоколом встречи не предусмотрены, но я молча показал залепленную пластырем ладонь.

— Ваши документы поранили магистра! — в первый момент Иллику хотелось просто заткнуть, но я быстро осознал, что после таких объяснений переспрашивать уже точно никто не будет. Под всеобщим вниманием волшебница разом растеряла уверенность, но все же упрямо прошептала: — А еще он... работает по ночам... все время.

Темные посмотрели на нее как на заговоривший цветочный куст и даже подождали немного, потворствуя столь неординарному событию, и вернулись к беседе. Я ненавязчиво оттеснил Иллику в сторону, шепотом попросив проверить, как идут дела у городской администрации. Тот миг, когда темные высшие увидят в ней не говорящий предмет, а человека, будет последним в ее нормальной человеческой жизни.

Светлых на переговоры я тоже решил не брать. С одной стороны, светлым там быть само мироздание велело; с другой — светлые у меня заметно порченые. И неизвестно, что за светлые будут с той стороны. Возможно, Северные натравят на нас таких чудовищных манипуляторов над разумом, что те моментально возьмут всех в оборот, вытягивая информацию почище палаческих дел мастеров. Выболтает ли та же Иллика про все кошмары Аринди, даже если не захочет этого делать? Легко. И все они выболтают.

И даже если мне не хотелось об этом думать. Если дело обернется плохо, то я успею исчезнуть, но вытащу не всех.

Высшие собрались узким кругом, демонстрируя, что мне стоит пока погулять где-нибудь. Я поздоровался со своей будущей охраной, обогнул машину Шеннейра (машина Шеннейра отличалась легко — рядом с ней было страшно ходить, не то что на ней ездить), и наткнулся на Тхи Лаэ Ро, сразу начавшего извиняться.

Островитянина только что под подписку выпустили из участка, куда упекли за разговоры в публичном месте на тхаэле. На первый раз за такое дают штраф, но нарушение Тхи Лаэ Ро было далеко не первым, и до нотации от участкового о том, как правильно нужно уважать закон об ассимиляции, он уже договорился. Настоящих тюрем на Островах не держали, и потому материковое тюремное заключение пугало всех островитян до одури, пусть даже состояло в ночевке в камере предварительного содержания. Главная проблема заключалась в том, что через пару дней о травмирующем опыте островитяне напрочь забывали, вспоминая только тогда, когда их опять волокли за решетку. В тот единственный раз, когда я еще светлым учеником побывал в следовательском отделе в качестве эксперта, там чуть ли не плакали, спрашивали "за что?" и "как так возможно?", и одновременно мне же объясняли, что таков специфически островной мысленный механизм защит. С такой же частотой куковали ночью под стражей ашео, которые ничего не боялись и ничего не забывали, но просто были агрессивными мудаками.

Рядом с машиной возилась Хина, проводя последний техосмотр: подняла крышку и прослушивала сердечный мешок, прижимая к нему датчики и ощупывая тонкими пальцами. Мой спутник заметно побледнел и попробовал отстать; но темная уже встала, вытерла запачканные в красной жиже руки ветошью, вежливо поприветствовала меня и поманила Лаэ Ро пальцем. А потом ласково обхватила его за шею и сквозь зубы процедила:

— Еще раз услышу про "свободу Островам" — оторву голову и отправлю родителям в коробке. Предателей в моей династии не будет. Понял меня, п-правнучек?

Лаэ Ро скованно кивнул. Волшебница ободряюще похлопала его по плечу и вновь вернулась к работе.

— И каково это — темный маг в родне? — я рассматривал Тхи Лаэ Ро с новым интересом. Протоколы тайных собраний островитян-переселенцев мне недавно на ознакомление выдал Нэттэйдж. Про отделение Островов там было не так много, но чтиво вышло занимательным.

Островитянин поежился, ощупывая шею:

— Ужасно. Это как родовое проклятие.

Ради проводов свое убежище покинул даже Матиас — его с собой не брали, как и прочих заарнов, которым было приказано зарыться поглубже и присыпаться землей сверху. Иномирец сидел на крыше одной из машин, не реагируя на усилия темных его согнать, и спрыгнул только завидев меня, непререкаемо оттеснив Лаэ Ро в сторону.

Ощущение заарна, крадущегося следом как тень, возвращало в мир правильность. Я был рад, что мой пропавший секретарь наконец-то начал отходить от потрясений. Пусть даже выглядел он как разведчик, заброшенный в мир чудовищ; от людей не шарахался, но смотрел на них исподлобья и пристально, авансом ожидая очередной подлости.

— Эй... ты... Тсо Кэрэ Рэани... — без привычной самоуверенности иномирец звучал совсем несчастно. — Ты ведь, ты же не зародился внутри живого существа?

Ох. Бедняга.

— Да, Матиас, да.

Последняя искра надежды потухла в его глазах. Единственное, что он попросил — не начинать делиться без предупреждения, и я не смог отказать. Хорошо, не буду. Мне будет это немного... сложно. От учебников в голове заарна осталась каша.

— Матиас, ты уже давно среди людей, — спрашивать было даже неловко, но после устроенной сцены меня не отпуская грызло любопытство. — Ты никогда не замечал никаких особенностей? Различий?

Про то, что Матиас великолепный шпион, уже давно известно, но никто не может быть настолько великолепным.

— Вы такие страшные, — уныло признал он. — Я не приглядывался.

Может.

Шеннейр закончил общаться с высшими и явно устал меня ждать — полминуты уже прошло, к нему так и не бросились за указаниями сбиваясь с ног, и если робкие подчиненные боялись идти к темному магистру, темный магистр не чинясь шел к ним. Я неохотно двинулся навстречу.

— Подойди-ка, — вместо меня поманил темный заарна и, стоило тому сделать несколько шагов, врезал в живот. Матиас отлетел обратно и грянулся наземь, даже не попытавшись закрыться; на его лице вместо злости или обиды читалось глубокое изумление. Шеннейр лениво отряхнул руку и осведомился: — Где ты пропадаешь, пока твой магистр завален работой?

Продолжение "ничтожная заарнская тварь" так и читалось из контекста. Возможно, к пропадающим во время работы подчиненным у бывшего магистра были свои претензии; но то, что он не только услышал Иллику, но и принял к сведению, удивляло. Хотя это дело магистра — ничего не упускать. Если сценку кто-то и видел, то спешно отвернулся. Шеннейр, вроде бы, не применял магию, но рука у него сама по себе была тяжелой.

Темные удивительно просто относились к физическому насилию. Мне говорили, что дело в эмпатии — точнее, в моральной атрофии и эмоциональной тупости, а еще в испытаниях, которые проходят неофиты, испытаниях, которые заставляют темных поневоле становиться более стойкими и жесткими. Обычные наказания на темных почти не действуют: точнее, не причиняют достаточный дискомфорт и уж тем более не принуждают раскаяться и исправиться. Обычного темного грубое слово не обидит, да и кулак в лицо, если уж на то пошло, тоже. Я знал, что в темной гильдии в ходу довольно изуверские пытки.

— Темный магистр Шеннейр, а это правда, что у вас даже для своих принято в качестве наказания выжигать глаза, восстанавливать и снова выжигать? — я наблюдал, как Матиас не сразу, но все же поднимается на ноги, не ожидая ответ. Но до меня снизошли.

— Столь много слов, светлый магистр Кэрэа, спрашивайте проще. Ну куда вам глаза. Глаза инструмент сложный, и по нашим временам затратный. Начните с зубов. Зубов у человека достаточно много, их можно вышибать или выдергивать клещами, бурить или прижигать нервы, зубы растут быстро, а реагируют люди на выпавшие зубы, и на физические увечья, и на некоторые другие вещи, достаточно... забавно.

— Да ладно. Неужели, — вяло поддержал я, подал Матиасу руку, не дожидаясь полного списка, и попросил: — Пожалуйста, Шеннейр, не надо мне помогать.

Он только усмехнулся в ответ. Темный магистр был уверен, что знает, как работает этот мир.

— Держите, — в руках Шеннейра покачивалась подвеска с прозрачной сферой. — Защитный амулет.

Внутри сферы виднелось нечто красное, и только присмотревшись, я разобрал, что это похоже на сигил темного магистра.

— Амулет взорвется, если у вас его заберут. Или вы его выкинете, — добавил тот. — Надевайте.

Я буду надеяться, что он не планирует помешать мирным переговорам, которые, в силу своей мирности, всем темным поперек горла. Шеннейр не ушел, пока не убедился, что я нацепил амулет на шею, спрятав под одеждой; отказаться от даров темного магистра, похоже, было невозможно. Магическая вещица фонила самой мерзейшей тьмой — но над экранирующей сферой тоже постарались. Будем считать, что это не неконвенционное заклинание, которое разнесет меня в пыль вместе с посольством и всей границей Ньен.

Конечно же, это будет красивый финал.

— Чем ты был занят все это время? — спросил темный у Матиаса.

...как и ожидалось, Шеннейр смеялся искренне и от души. Суть дела он объяснил кратко и емко, но вряд ли заарн что-то понял.

В этот раз южный берег тянулся совершенно непозволительно долго. На этой дороге не должно было быть столько поворотов. На Побережье цвели даже голые камни — природа ловила короткий миг перед тем, как солнце сожжет все в бурую пыль.