Мы не одни

Уйдя подальше от вездесущих материных глаз, Иван дрожащим влажным пальцем коснулся цепочки и миг спустя, задыхаясь, бросил в туманную сферу:

— Увидимся сегодня?

— Извини, — ответила Тесса, и ее мрачное лицо сразу же насторожило парня — неужели их раскрыли? — Надо заглянуть в лазарет.

— Ты заболела? — Ваня поднес запястье к глазам, чтобы получше рассмотреть девушку, которая в самом деле выглядела как при легком недомогании.

— Наверное, просто устала, — инопланетянка опустила голову и совсем по-земному вздохнула, а упавшая на лоб белоснежная прядь вынудила сердце томительно сжаться. — Мало сплю последнее время. Работа, поиски, отчеты. А в понедельник уже сдавать текст на оценку... Не хочу стоять перед советом капитанов как зомби.

— В понедельник? — удивился подросток.

— А что? — Тесса смерила собеседника настороженным взглядом. — Не успеваешь?

— Не волнуйся, там осталось две главы. Просто уже половина месяца прошла... а кажется — всего пара дней.

— В приятной компании время летит незаметно? — кадет попыталась улыбнуться, но в итоге получилась мучительная ухмылка.

— Не то слово. Ты... не злишься?

— На что?

— Ну... — скулы снова обдало жаром, — на поцелуй. Или начнешь открещиваться, мол, это была ошибка, минутная слабость, внезапное помешательство, бла-бла-бла...

— Ты помнишь наш разговор о стене и ругани? — с прохладцей прозвучало в ответ, и парень почувствовал, как колени набиваются ватой, а откуда-то снизу поднимается колючая ледяная волна.

— П-помню...

— Вот и хорошо. Встретимся в понедельник — и не забудь принести повесть. Я и так больше половины не скопировала.

Шарик растворился, оставив Ивана в смутном предчувствии надвигающейся беды. И уже скоро это предчувствие полностью подтвердилось. Вернувшись домой, автор тут же полез в брезентовую сумку, но блокнота там не обнаружил. Не было его и на столе, в шкафу, под кроватью — книжица, от которой зависели судьбы двух людей и одного меланха — куда-то таинственно испарилась.

Позабыв о гордости, подросток прямо спросил у матери, помешивающей бурлящую на углях гречку. В ответ Людмила одарила сына блаженной улыбкой и певучим голосом произнесла:

— Не бойся, Ванечка, теперь все у нас будет хорошо.

Присмотревшись, парень заметил в углу мангала обугленный черный треугольник — все, что осталось от его незаконченной истории.

* * *

Некорректно и алогично утверждать, что Тесса боялась медиков, но определенные опасения визиты в лазарет у нее все же вызывали. Если идешь на прием — значит, присутствует прямая угроза здоровью — неважно, большая или маленькая, а потеря функциональности — крайне нежелательный исход для любого меланха. Но терпеть дольше — опасно не только для себя, но и для окружающих, потому что девушка была всерьез убеждена, что подхватила от Ивана доселе неисследованную инфекцию или вирус.

И хотя пришельцы полностью имунны ко всем видам заразы, передающейся воздушно-капельным путем, прямого контакта с человеком прежде зафиксировано не было — по крайней мере, ни один датабанк не содержал подобных сведений. Но если это не заражение через слюну или кожные выделения — то откуда эти странные симптомы, не имеющие ничего общего с нормальным состоянием организма? Головокружение, дезориентация, повышенные пульс и температура, легкая тошнота, тяжесть в желудке и при всем этом наборе — гиперактивность.

Девушка буквально не могла усидеть на месте ни минуты, хотя прежде часами работала за терминалом или управляла челноком. Так и подмывало встать и походить — хотя бы кругами по каюте, дрожа и обливаясь потом, и непрерывно думала о недавнем полете в космос. Готовиться к Совету в таком состоянии — безумство, и Тесса все же отважилась сходить к врачам.

— Я тут подожду, — Марк уселся на скамью рядом с круглой серой дверью. — Но предупрежу сразу — никаких вирусов и бактерий у тебя не найдут. Спорим?

— Откуда такая уверенность? — спутница замерла с поднесенной к сканеру ладонью.

— Из личного опыта. Я тоже, знаешь ли, бегал по техникам. Но попомни мои слова: разум — не ошибка, а чувства — не диагноз.

— Какие еще чувства?! — неожиданно громко произнесла разведчица.

— Те, что не дают покоя, — робот закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. — От которых не сидится на месте, а мысли заняты лишь одним. И хочется лишь одного — действовать, действовать, действовать, и чтобы каждое движение, каждый жест, каждое слово приближало к заветной цели — той, что невозможно выбросить из головы.

Тесса скривилась, точно лимон лизнула.

— Сперва сама вылечусь, а потом и тобой займусь.

В лазарете — длинном коридоре, впритык заставленном полупрозрачными цилиндрическими капсулами — дежурил один врач и девять андроидов-помощников. Все, даже машины, откровенно скучали — после наземной операции посетители заглядывали крайне редко, особенно с жалобами на неустановленные болезни.

Пациентку уложили в тубус диагноста, просканировали, взяли кровь, и меньше минуты спустя третий по мощности компьютер на корабле озвучил вердикт: полностью здорова. И сто девять анализов — от состояния внутренних органов до возрастных изменений эпидермиса — это подтвердили: ни единого отклонения от нормы. Врач прописал страдалице двойную дозу поливитаминов, посоветовал спать на семь минут дольше в течение двух недель и отпустил на все четыре стороны. И хоть Марк все это время сидел снаружи и не мог знать результата, все равно поприветствовал хозяйку ехидным: "я же говорил".

— Надо оцифровать хотя бы то, что уже готово, — пробормотала Тесса, шагая к посадочной площадке. — Хоть анализы в порядке, все равно чувствую себя как-то... неспокойно.

— Поверь — это только начало, — с усмешкой добавил робот, даже не подозревая о грядущих последствиях.

* * *

Иван подбежал к почерневшему стальному ящику, скинул кастрюлю с решетки и принялся ворошить кочергой угли в тщетной попытке отыскать уцелевшие страницы. Найти удалось лишь пару обрывков цвета жженого сахара — все остальное превратилось в тонкие хлопья пепла, а вместе с ними сгорели и надежды на спокойную жизнь.

— Мам... — подросток отшатнулся и обхватил голову руками, слезящимися глазами таращась на сияющую жаром россыпь. — Что ты наделала?..

— Все хорошо, Ванечка, — заискивающим голосом пропела Людмила и погладила сына по плечу. — Теперь нас оставят в покое. Никто нам больше не помешает. Будем жить как прежде — ты да я.

Иван облокотился на тонкий подоконник и закрыл побледневшее лицо ладонями. Мать попыталась провести ладонью по волосам, но парнишку одолел такой ступор, что он не мог ни сопротивляться, ни хотя бы объяснить, к чему приведет благородный материнский порыв.

— Все, все, все, — не то ворковала, не то кудахтала женщина, стряхивая с джинсовой куртки несуществующие пылинки. — Не волнуйся, не переживай. Все у нас будет хорошо. А девку еще успеешь найти — годы молодые, куда торопиться? Хорошую, пригожую, русую или темноволосую, а главное — земляночку. Поедем в деревню, найдем тебе невесту — добрую да красивую, чуткую да заботливую. Пышную, здоровую, высокую и сильную. Зачем тебе эта замухрышка белобрысая? На кой тебе чудище с другой планеты? Неужто у нас девки перевелись? Не перевелись, все у нас с девками хорошо... Но сперва закончишь школу. Потом — институт. Образование сейчас важнее всего. Инженер, строитель, электрик — работяги всегда пригодятся. Вырастешь, на ноги встанешь, мать похоронишь — тогда и женишься, куда торопиться?

Больше всего на свете Ивану захотелось высунуться в окно по пояс и заорать не своим голосом на весь двор. Сорвав голос — свернуться калачиком в углу и реветь, покуда не иссякнут силы, затем уснуть и никогда не просыпаться, лишь бы навсегда разорвать петлю безумия и боли. Но есть мечты, а есть реальность, и вместо истерики подросток глубоко вдохнул, вытер слезы и пошел собираться. Вытряхнул из сумки тетради и учебники — вряд ли они пригодятся в инопланетной тюрьме, вместо них положил сменное белье, носки, зубную щетку, мыло, полотенце... В конце отфутболил набитый точно мяч брезентовый мешок в угол, сел на край кровати и вцепился в всклокоченные локоны.

Мать опустилась рядом и приобняла за плечо.

— Ну чего ты, родненький? Первая любовь быстро приходит и быстро забывается. И повесть новую еще напишешь — в сто раз лучше старой. Главное — мы вместе. Никто нас не разлучит.

— Ошибаешься, — хмыкнул сын, ощутив знакомый проникающий до костей гул и необычайную легкость в теле. — Как же ты ошибаешься.... Хотя о чем я вообще? Скорей стена заговорит, чем ты услышишь кого-то, кроме себя.

Над цепочкой вспыхнула сфера.

— Все в порядке? — встревоженно спросила Тесса.

— Нет, — подросток смахнул со лба мокрую от пота прядь. — Зайди, пожалуйста.

* * *

Когда дверь открылась, гостья увидела донельзя странную картину. Иван стоял в прихожей как Колчак перед расстрелом, а осанке и каменному лицу землянина позавидовал бы и старший капитан меланхов. На левом плече подростка висела набитая брезентовая сумка, на правом — мать: рыдающая, причитающая и из последних сил тянущая сына подальше от порога.

— Я потерял блокнот, — без единой запинки произнес человек, глядя инопланетянке прямо в глаза. — И готов понести наказание.

— Сыночек, что ты такое городишь? — как молитву бормотала Людмила. — Пойдем, не стой столбом. Я кашки приготовила — твоей любимой, с тушеночкой. Покушаешь — и спатки. А перед сном я тебе сказку прочитаю. Про доброго, но глупого мальчика и злую заморскую ведьму.

Марк издал звук, отдаленно напоминающий присвист, и отвернулся. Тесса же с минуту смотрела то на подростка, то на бьющуюся в истерике женщину, и, наконец, произнесла:

— Бэй'рон прав — людям нельзя доверять. Прощай.

* * *

Сумка парнишке все же пригодилась — вскоре после отлета челнока он вышел из дома с твердым намерением никогда не возвращаться. Самый близкий (ну, так принято считать во всех земных культурах) человек предал его ради собственной выгоды. И повезло еще, что их обоих не пленили, не отдали под трибунал, а то и вовсе не казнили на месте. Хотя суду мать наверняка бы обрадовалась — просидеть несколько десятилетий (а то и всю жизнь) в одной камере с ненаглядным сыночкой — это, похоже, и есть предел всех ее мечтаний.

Но Тесса ушла и это означало лишь одно — подругу лишат статуса кадета и навсегда запрут на корабле. Больше никаких свиданий, полетов, поцелуев в невесомости... да и о простом общении через сферу можно забыть, ведь Иван — тот же подлый предатель, отобравший у инопланетянки самое дорогое — Землю. И пусть он взял чужую вину на себя, собственных ошибок и недальновидности это ни капельки не умаляет — не первый день провел с матерью и прекрасно знал, что блокнот стоило спрятать как Кощееву смерть, а не оставлять наедине с женщиной, слыхом не слыхивавшей о личном пространстве и без зазрения совести проверяющей чужие вещи.

Ах да, в ее понимании никакого разделения на свое и чужое нет в принципе. Ведь если ребенок — просто собственность вроде игрушки или домашнего животного — без собственного мнения и взглядов на жизнь, — то и с ним самим, и с его вещами можно делать что захочется. Мы же не спрашиваем у кошки разрешения почистить лоток или сменить воду в миске? Вот и тут то же самое. Я выносила, я выходила — значит, мое — и точка.

Иван опустился на крыльцо подъезда (какого именно — черт знает, подросток за дорогой не следил и в принципе слабо воспринимал затуманенное плывущее окружение) и провел пальцем по цепочке, но загадочный внеземной артефакт превратился в обычную побрякушку. С тем же успехом можно пытаться выйти на связь по телефону с обрезанным проводом или мобильнику без аккумулятора — и хоть парнишка ничего не соображал в технологиях меланхов, нутром чуял, что сила, превращающая тонкий серый жгутик в миниатюрный компьютер, ушла вслед за той, кто эту штуку подарил.

Передохнув и чуть успокоив колотящееся сердце, подросток встал и пошел куда глаза глядят, обдумывая простую и в то же время заоблачно сложную мысль — пора становиться самостоятельным. Прежде ему и в страшном сне не приходилось даже слышать это слово — в выбранной Людмилой модели воспитания оно стояло вровень с матерными ругательствами. В лучшем случае мелькали намеки о далекой взрослой жизни, которая наступит лет этак через сорок, а в идеале вообще никогда. Пресловутый "стакан воды в старости" был для матери важнее всего, а чем дышит отпрыск — дело десятое. Мы же не спрашиваем у кошки, о чем она мечтает?

И в итоге все обернулось тем, что в свои неполные пятнадцать Иван не умел ни приготовить еду, ни постирать или зашить одежду, ни починить или сколотить мебель и уж тем более не представлял, где и как в дивном новом мире зарабатывают деньги. И если под ежовым маминым крылышком он жил, не зная бед, то оставшись наедине с полузаброшенным, но полным опасностей городом вполне мог не дотянуть до следующего утра. Однако о возвращении в родные пенаты и речи не шло — эту позорную, трусливую и пораженческую мысль Иван отмел, едва вышел за порог, и больше ни разу не вспоминал.

У беглеца оставалась последняя надежда, ведь по соседству обитали ребята, собаку съевшие (иногда — в прямом смысле) на независимости и самостоятельности. Рядом с Артуром и его командой Иван чувствовал бы себя как у Христа за пазухой и за считанные дни научился бы всему, что нужно в изменившихся реалиях. Вот только за какую-то неделю подросток умудрился предать и чужих, и своих, и вряд ли повстанцы погладили бы по головке за сорванную операцию.

Однако попробовать все же стоило, и чем сильнее сгущались сумерки, тем быстрее испарялся здравый смысл, уступая место разыгравшемуся воображению. За каждым кустом мерещились красные глаза псов-людоедов, в каждой арке мелькали тени четких пацанчиков, из каждого окна таращились изголодавшиеся безумцы. Ну в самом деле — Артур же не отморозок, и если все объяснить, извиниться, пообещать помочь — глядишь, и не погонит прочь. Не убьет же он старого товарища из-за досадного недоразумения?

* * *

"Корабль взорвался при посадке. Гром погиб. Мальчик пропал без вести".

* * *

Предстояло немало постараться, чтобы отыскать нужный двор в полутьме и ненароком не нарваться на неприятности, а уж в этом мастерстве Иван дал бы фору многим. В середине сентября в обесточенном городе, да еще и под навесом гигантских кораблей темнеет очень быстро, и тьму эту не разгонит ни лампочка, ни луна. Местные же давно поняли, что в отличие от обычных зверей, двуногие хищники огня не боятся, наоборот — слетаются как на крыльях, ведь у костра всегда есть чем поживиться. Поэтому добрые люди запоздно печи и мангалы не разжигали, а если где-то вдали мелькали рыжие отсветы — стоило держаться от них как можно дальше.

Иван практически наощупь вошел в подъезд: какой номер, что за дом — неизвестно, вдоль стеночки поднялся на второй этаж и толкнул незапертую дверь. Большинство квартир вскрыли еще в первые месяцы и вытащили все ценное, поэтому не приходилось надеяться даже на коврик — лишь пол со снятым ламинатом и ободранные стены.