Поколение Z

А потустороннее... К чер... э-э...

При текущих непонятках словами лучше не разбрасываться. Короче — шло бы оно все лесом.

Напоминая, что я все же не киборг — затылок и шею простреливает резким импульсом боли. Укол настолько силен, что на мгновение теряю контроль над телом. Пару секунд я беззвучно хлопаю ртом, распластавшись на капоте броневика словно парализованная медуза.

Чувствительность возвращается к тому моменту, когда волна животной паники уже готова захлестнуть с головой и уволочь меня на дно личного безумия.

Деревянными движениями еложу ботинками по решетке радиатора. Нащупываю ногами бампер, пристраиваю соскользнувшие ступни и выпрямляюсь. Спешно тянусь к затылку, ощупываю голову.

Сухо, без лишних дырок и прочих аномалий, в виде торчащего из черепа арбалетного болта. А ведь по ощущениям — словно пуля вошла или ржавую спицу вогнали.

Руки подрагивают, спина в холодном поту. Ситуация невольно зацепила и вытащили наружу один из кошмаров моего детства.

Ровно десять лет назад, так же летом, так же во дворе...

Я упал тогда с лихо раскаченных качелей — не больно, на песок! Гордо поднял голову — я не боюсь, папка! И увидел наполненные ужасом глаза отца и его рот, раскрытый в оглушительном: 'не-е-е-т!!!'.

А затем, вернувшаяся качель с влажным хрустом врезалась мне в затылок.

В результате — операция, неделя комы, долгое восстановление и четкое воспоминание о том, как проминаются под пальцами кости черепа...

Яростно чешу затылок, пытаясь унять неумолимый зуд в голове. Останавливаюсь только тогда, когда изнутри что-то поскреблось в ответ.

Вновь покрываюсь липким потом. Уверен, мои волосы сейчас шевелятся и седеют прямо на глазах.

Настороженно прислушиваюсь к себе, больше всего на свете боясь вновь почувствовать постороннее в голове.

Тишина...

Показалось? Очень на это надеюсь...

Размеренно дышу, успокаиваясь и гася панику. Спокойно Сашка! Мир изменился, и ты вместе с ним. Это даже в плюс. Прежний 'я' — вчерашний выпускник, одиночка, рукопашник-любитель — вряд ли долго протянул бы в реальности анархического постапа.

Ладно, это все лирика. А вот оружие — оно где-то там, в глубине салона.

Тянусь к телу водителя практически вслепую. Моя буйная фантазия тут же пускается в пляс, пугая разум страшными картинками.

Вполне ожидаемо. Ощупывать труп в темноте — это вам не ночное купание в море. Гораздо, гораздо страшней...

Епическая сила! Да я так реально поседею к ближайшей пятнице. Если доживу...

Сжимаю зубы до скрипа эмали, продолжаю заниматься мародеркой. Чуть подрагивающими пальцами нащупываю пластиковую кобуру на поясе у инкассатора. Тут же натыкаюсь на прохладную сталь пистолета — кобура 'быстрого реагирования', без всяких клапанов и хлястиков.

Давлю в себе алчность, оставляю оружие на месте. Мои планы по мародерке чуть шире.

Все так же, на ощупь, нахожу поясной ремень. Широкий, дырки в два ряда, толстая кожа заботливо прошита по краям. Срывая ногти царапаю пряжку, торопясь поскорее освободить добычу и покинуть давящий на психику салон. Да еще Илья за спиной бродит, шуршит чем-то, позвякивает, — нагружая и так натянутые до предела нервы.

Повышая голос, сиплю разъяренно:

— Илья!

— Аюшки? Ты чего там застрял? У тебя там что, гнездо?

— Отвали из-за спины, нервируешь!

Илья иронично хмыкнул.

— Я не по этим делам. Не боись, командир! Ко мне в бане спиной можно поворачиваться.

Осторожные шаги скрипнули чуть ближе. У парня явно сорвало тормоза и атрофировался инстинкт самосохранения. Если уж он решил, что шлепнуть меня по заднице будет веселой шуткой — бог ему судья.

Бесясь от беспомощности и чужого дебилизма, зло предупреждаю:

— Дам в рыло!

Что-то в моем голосе заставляет Илью поверить. Отходит в сторону, шепча себе под нос:

— То же мне — Виннипух в гостях у Кролика...

Причем реально шепчет — не демонстративно, а для себя. Но я почему-то — все отчетливо слышу...

Пряжка поддается, хоть и с трудом. Тело водителя явно усохло и вроде как уплотнилось — ремень свободно прокручивался на талии, что мешает не меньше, чем задубевшая кожа.

Финальным рывком освобождаю ременную сбрую и с облегчением вываливаюсь из бронированного салона. Спрыгнув с бампера на асфальт, бегло осматриваюсь по сторонам. Все в норме, никаких сюрпризов. Фигура Генки еще маячит в конце двора, в паре окон соседней девятиэтажки неопасный движняк — видны чьи-то прижавшиеся к стеклам лица.

Пусть смотрят. Главное — чтобы не через прицел.

Совсем вдалеке — в новой шестнадцатиэтажке через дорогу, кто-то пытается привлечь наше внимание размахивая на балконе цветастой тряпкой. Уверен — стоит мне захотеть и зрение 'зазумит' картинку. Но взваливать на себя еще один квест — кстати, какой уже по счету — четвертый, пятый? — нет ни сил, ни желания. Простите, я не герой вашего романа...

Отворачиваюсь, и под завистливый выдох Ильи застегиваю на талии трофейный ремень. Тяжеловат обвес, но он того стоит. С удовольствием ощупываю добычу.

Ребристая резиновая дубинка с рукоятью для бокового хвата.

Извлекаю из петли, делаю пробный взмах. Тяжелая, блин!

С долей сожаления откладываю палку на смятый бампер автомобиля. При всей кажущейся простоте — работать тонфой нужно уметь. Мне она будет только мешать. Я, скорее, любитель-рукопашник и совсем немного — стрелок-практик. Пара тысяч сожженных патронов не сделали из меня профи, хотя в любом случае — это гораздо больше, чем получает мотострелок любой армии мира.

Спросив взглядом разрешение, Илья подхватил дубинку и неумело крутанул. Ага, почти ниндзя. Только суставы у пацана не разработаны и половину нарисованной в воздухе окружности он удерживает тонфу не всей кистью, а двумя пальцами. Толку-то с этих понтов?

Впрочем, пусть накачивается уверенностью в себе — мешать не буду. Наоборот — поддержу при первой же возможности. Вот такая я циничная скотина.

Продолжаю осмотр пояса.

В открытых кармашках распихана служебная мелочевка — маломощная рация, сомнительный газбалон 'Терен-4' — с грозным маркером 'для служб правопорядка'.

В отдельном чехольчике — вполне себе современные наручники с романтическим названием 'Нежность'. Такие не вскрыть даже самой продвинутой скрепкой. Толковая разработка, учитывающая навыки прошаренного 'контингента'.

С долей недоумения пожимаю плечами. Нетипично это как-то для инкассаторов, зачем им нелетальное оружие? Хулиганов окучивать? Излишний выбор спецсредств порождает смертельные заминки при реакции на угрозу.

Наконец, извлекаю из кобуры пистолет. Нечто невзрачное, затертое, 'пэ-эм-о образное' и заранее — горячо любимое. Мой первый личный ствол! Все пацаны, до сорока лет включительно, меня поймут! Кто не стрелял — не познал в жизни счастья!

На вороненом затворе клеймо: 'МР-71'. Что за зверь — не знаю, но буду звать тебя Муркой!

Выщелкнул из рукояти короткий магазин. Да что ж такое, всего восемь патронов!? На кобуре, в отдельном кармашке — еще один запасной. Это еще восемь. Мдя, не густо. Хватит лишь на салют в честь прошедшего шестнадцатилетия.

Словно издеваясь, где-то в районе здания РОВД, в небо вновь ушла бесконечно длинная очередь трассеров. Двадцать секунд — лента на двести патронов. ПКМ? Вряд ли в полицейской оружейке хранится нечто более серьезное.

Иронично улыбаюсь — не на публику, а сам себе. ПКМ — это 'не очень серьезно', да? Три раза 'ха!'. Кого ты дуришь, Сашка?!

Вес секундного залпа пулемета — более ста грамм свинца и стали. А у моего клона 'ПМ' скорострельность в пределах тридцати выстрелов в минуту. Это три грамма в секунду! Я уже молчу про пробивную способность и останавливающую мощь пули. Объять необъятное, сравнить несравнимое. Эх...

Резко и зло вбиваю магазин в рукоять, передергиваю затвор, вгоняя патрон в ствол. Теперь мини-трюк — вновь вытаскиваю магазин, меняю его на запасной, из кармашка на кобуре. Восемь плюс один. Прирост БК — пятнадцать процентов. Я уже говорил, что люблю математику?

Наслаждаясь тяжестью боевого оружия в руке, я вновь осматриваюсь по сторонам. Теперь уже — не пугливо, а всего лишь — настороженно.

Вечер постепенно накрывает проклятый город. Солнце жмется к линии горизонта, пугая багрянцем и смущая едко-зеленым оттенком. Виной тому — густой и неподвижный столб химического дыма, упирающегося шапкой чуть ли не в стратосферу. Горит где-то очень далеко, километрах в тридцати от нас, вряд ли ближе.

Легче от этого не становится. Если подует западный ветер и прижмет кислотные облака к городской застройке — всем может стать предельно грустно.

Прищурившись, мысленно пробегаюсь по стремным объектам в радиусе ближайшей сотни километров.

Всевозможные склады — в широчайшей номенклатуре. От армейских, до фармакологических. Причем далеко не всегда, пожар на артиллерийском арсенале опасней, чем весело полыхающий безымянный завод окон ПВХ. Под воздействием высоких температур полимеры дружно разлагаются на свободный хлор, диоксин, а то и вовсе — фосген. Есть лютый шанс прокашляться собственными легкими.

Далее, — из опасного и нынче бесхозного. Лаборатории, разнообразные биологические могильники и захоронения, ядерные реакторы — включая малые: научные и корабельные.

Хранилища газа, ГСМ и магистральные трубопроводы. Помниться, во времена СССР, некоторые пожары на газовых месторождениях удавалось потушить лишь подрывом ядерного боеприпаса...

Разогнав фантазию, могу легко представить себе любопытного пацана, пробравшегося в НЦ 'Вектор' и сжимающего в руках пробирку со штаммом оспы.

Бррр! Я зябко поежился. И ведь рано или поздно кто-то реально туда залезет...

Надо будет озадачить Илью и запастись вакцинами. Сколько у них там срок хранения? Нашим детям хватит? Сильно сомневаюсь. Коммерческая фармакология конечно занижает сроки годности лекарств, но не настолько же?

Мысленно хватаю за узду одного из четырех коней апокалипсиса и перекрашиваю его в полосатый, желто-черный цвет. Для тупых и особо одаренных — подписываю: 'Техногенный'.

Прерывая размышления, недалеко от нас дуплетом бахает ружье. И почти сразу — истеричная очередь из автомата. Во весь магазин.

— Твою же мать!

Холодная логика 'человека разумного' сметена инстинктами. Эхо выстрелов еще мечется между домами, а я уже бегу вперед, к ресторану, по-прежнему рыдающему о 'черных глазах'.

Радовало одно — инстинкт у меня самоубийственный, но не ублюдочный. Постыдней было бы обнаружить себя на лестнице, спешно драпающим в уютную и безопасную квартирку...

За спиной зло пыхтит отставший Илья — обезумевший интеллигент подержался за оружие и самоуверенно вписался в мир, в котором правит сила. До первого облома, братка...

Выскакиваю за угол — отсюда уже виден мигающий гирляндами кабак. Негромко тарахтит на ступенях сине-красный 'ямаховский' генератор. Дерзко припаркована на газоне пара угловатых 'Гелендвагенов', с грозными орлам спецпропусков на лобовухах. Валяется на боку тяжелый 'Харлей' — весу в нем треть тонны, уронить легко, а вот поднять уже хрен. Первый тест при покупке мотоцикла — не можешь поднять — не твое!

Начинаю на бегу смещаться влево — если кто-то выскочит из дверного проема — довернуть ствол вправо ему будет немного сложнее. Это те самые миллисекунды, которые решают — кому жить, а кому умирать.

Стискиваю зубы — в бой еще не вступил, а трупы уже на каждом шагу. Их неожиданно много — ночная жизнь на этом пятачке кипела вовсю. Здесь же она и закончилась. Уборкой никто не заморачивался, а может и вовсе — добавили тел для жути и антуража. Почерневшие, усохшие, с отливающей синевой кожей. Это точно нормально?

За два десятка метров до цели — притормаживаю, перехожу на быстрый, крадущийся шаг. Безуспешно пытаюсь успокоить сбитое дыхание, хотя в тире это получалось на раз-два. Сердце болезненно лупит прямо в кадык. Рифленая рукоять пистолета скользит во вспотевших руках — приходится рисковать, попеременно вытирая ладони о футболку.

Под ногами — минное поле изобилия. Бутылки, битое стекло, дизайнерское шмотье — практически все с бирками, не ношенное. Захапанное из жадности и тут же брошенное, для того чтобы освободить руки для нового вожделения. Фиолетовая рубашка от 'Бриони', за полсотни косарей, бело-черные кеды от 'Валентино'. Ценник — мордой вниз, но порядок сумм примерно такой же. Никогда этого не понимал...

Справа от входа — вяло дымит затухающий костер. Не уснувший пожар, а вполне легитимное лагерное кострище. Вокруг него — пяток заляпанных, но явно дорогих кресел, и пара пышных диванов темно-синего, театрального бархата. На одном из них кто-то спит, натянув на голову кожаную куртку с никелированными шипами. Неужели удобно?

Тут же, в хаотичном беспорядке, попахивающая гора добра из ближайшего супермаркета. В основном — еда-питье, в мелко-оптовой упаковке. Типа — 'кухонная кладовка' под открытым августовским небом? Ну не дебилы?

Заставив меня вздрогнуть, часть кучи зашевелилась. Из ее глубин выползла пятящаяся задом крыса, сжимающая в зубах нарядную коробку 'рафаэллок'. Хвостатая любительница химических сладостей...

Осаживаю галопирующие мысли. Мандраж насыщает кровь адреналином, тело бьет мелкой дрожью. Трупы вокруг и взведенное оружие в руках. Гортанный мат доносящийся из заведения и влажное 'бумцанье' ударов. Кого-то бьют, и я даже догадываюсь кого. Дурак ты, Скрипач, и я вместе с тобой...

Крадучись, поднимаюсь по ступеням. Пыхтящий бензиновым выхлопом генератор устало стучит за спиной. Спрятавшееся за домами солнце стирает тени. Пистолет на уровне глаз, бешеный пульс — в затылке. Качнувшись, на мгновение заглядываю в дверной проем. Полсекунды на взгляд по диагонали, и тут же отыгрываю корпусом назад.

В застеленном коврами холле — пятеро. Скрипач — на полу, вяло шевелится в луже собственной крови. Двое джигитов пинают его босыми пятками, а третий — прыгает у него на голове. Последний — Зураб, старший среди братьев Хадживевых, сладострастно тискает волосатыми пальцами трофейный автомат.

Я никогда не задумывался о возрасте этой семейки, но сейчас, узнав о верхней планке выживания — поразился. Ему точно шестнадцать лет?

Сросшаяся над переносицей монобровь. Густой курчавый мохер вылазит из-под футболки и плавно переходит в жидкую бороденку. Может он, как и я, из 'проспавших'? При первой встрече Зурабу сложно дать меньше девятнадцати. В идеале — девятнадцати лет приговора, причем строгого режима. Или пожизненного. Все равно тюрьма, как средство 'перевоспитания', тут не сработает.

Расклад по оружию мне не нравится. У пинающих Скрипача аборигенов — на поясах висят брутального вида ножи и модерновые углепластиковые кобуры. Что характерно — не пустые. Странно, но у Зураба, вместо пистолета лишь охотничий обрез с тактическим патронташем на прикладе. Ружье небрежно заткнуто за зеленый кушак. Не из этого ли ствола подстрелили Генку? А перезарядиться, интересно, он не забыл?

Богиня Удачи, взгляни на меня, одари своей улыбкой!