Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

Так ты этого добивалась от меня?

"Я знала, что все плиты — извращенцы. Пнуть её ногой, что ли?"

Закончить размышления я не успела. Почувствовала, как сзади меня открывается портал. Чужой, не созданный магией Изумруда. Я медленно обернулась. Что же, рада, что мои расчёты и ожидания оправдались в полной мере. Вот мы и встретились, Скиталец...

Хёлльмунд.

Театральная сцена. Одна из тысяч подобных ей и, одновременно, единственная в своей уникальности и неповторимости. Поверьте, многие отдали бы что угодно за право хоть раз очутиться на ней, дабы поразить вдохновенной игрой искушённых и взыскательных зрителей. Но, увы, для подавляющего большинства из них это навсегда останется призрачной мечтой. Так что четырём белокурым девушкам, чьи фигуры отличаются безукоризненным сложением, а наряды излишней откровенностью, действительно есть чем гордиться. И пусть это чувство слишком явно читается на их красивых лицах, пусть изумрудного оттенка глаза светятся самовлюблённым и эгоистичным восторгом — представьте себя на их месте. Признайтесь откровенно — вы бы вели себя иначе? Так проявите же великодушие и будьте снисходительны к счастливицам, одарённым благосклонностью капризной фортуны. Что ни говори, а её улыбку нужно заслужить.

Да, хотелось бы сразу предостеречь вас от роковой ошибки, которую вы, в силу неопытности, легкомыслия или пристрастия к поверхностным суждениям, вполне способны допустить. Меньше всего об истинном значении этой сцены следует судить по её размерам. Хотя бы потому, что споры по этому вопросу в определённых кругах не смолкают до сих пор. Одни поражаются её колоссальной величиной, делясь, в свою очередь, на две почти равные партии, первая из которых искренне восторгается грандиозностью храма искусства, а вторая довольно скептически относится к слишком явным, по их мнению, признакам нездоровой гигантомании, отчётливо проявившихся при его строительстве. Признаки эти, на их взгляд, скорее свидетельствуют о незрелости, и даже неразвитости художественного вкуса, чем о тонком и глубоком понимании изящества и красоты.

Впрочем, есть и другие. Те, кто упорно держатся мнения, будто размер сцены, в принципе, не так уж и велик, а потому разногласия в стане их принципиальных оппонентов, по большому счёту, не стоят выеденного яйца.

И каждая из сторон упрямо гнёт свою линию, с яростным пылом отстаивая свои позиции, не желая и слышать о достижении какого-либо мало-мальски приемлемого компромисса.

Конечно, никто не отнимает у любознательного читателя, поборника и неутомимого искателя абсолютной истины, права самому решить этот спор, лично измерив с рулеткой в руках длину и ширину предмета столь бурных дискуссий. Но неужели мы опустимся до такого примитивного способа? Кроме того, положа руку на сердце, согласитесь, что нет ничего лживей в этом обманчивом мире, чем точные цифры. Доверять им бездумно и безоглядно всегда считалось верхом неразумности. Как уже говорилось, не обращайте внимания на размер сцены. Поверьте, многое удивит вас гораздо сильней.

Например, освещение. Холодный, безжизненный свет многочисленных софитов щедро заливает сцену потоком тусклых лучей, непроизвольно рождая в голове чуткого и тонкого наблюдателя мысль о мёртвом сиянии Луны и о прощальном свете давно потухших звёзд. А эта мысль неизбежно тянет за собой и остальные — о неизбежном триумфе смерти, о вечном господстве небытия и необузданного, первозданного хаоса, о мимолётности и суетности нашего бессмысленного существования, кратким как миг, пока горит спичка, так и не сумевшая или не успевшая зажёчь ни костра, ни факела, ни даже жалкой лучины. И вот уже сжимает сердце зрителя мёртвой хваткой безысходная тоска, и поселяются в его душе тихая печаль и задумчивая грусть. И тогда, впавшая в меланхолию и, что гораздо важнее, настроившаяся на философский лад публика становится лёгкой добычей тех, кто давно мечтал завладеть её помыслами и чувствами. На сцене ничего не происходит просто так.

И, наверняка, найдётся разумное объяснение тому, что ни один, даже самый слабенький и тоненький лучик не осмеливается пересечь её границы. Всё окружающее сцену пространство погружено в кромешный, непроглядный мрак. Абсолютная, совершенно неприличная в своей черноте тьма царит здесь, и самому острому взору не под силу пробиться сквозь её плотный, пугающий своей непроницаемостью покров. Сто шагов, десять, один — расстояние не имеет никакого значения, ибо результат в любом случае останется неизменным. Что скрывает тьма, кто скрывается во мраке — бессмысленно ждать ответа на этот вопрос. До конца представления это останется неразрешимой загадкой, тайной, которая как раз и любит подобные места. А там где появляется тайна, всегда властвует тишина. Мёртвая тишина. А потому — обратите всё ваше внимание на сцену. На сцену, на сцену! Там свет, там звук, там сама жизнь. В конце концов, на ней стоят четыре прелестные девушки, похоже уже заждавшиеся момента, когда им подадут условный знак. Неужели их красота не привлекает вас? Неужели не притягивает, словно магнитом, ваш взор...

— Внимание! Начинаем. Раз-два-три!

Нас прерывают самым бесцеремонным образом. Кто отдал эту, вырвавшуюся из глубины густого мрака, команду? Неужели сам главный постановщик? Скорее всего, слишком уж уверенно звучит этот голос, чтобы принадлежать какому-то помощнику или ассистенту. Его обладатель явно не привык к возражениям и, похоже, даже мысли не допускает, что кто-то осмелится противоречить ему, равно как и оспорить его замысел. Что же, давайте проверим, действительно ли последний так глубок и гениален, как, безусловно, кажется его автору? Довольно слов. Доверимся нашим чувствам. Шоу начинается.

Порохом вспыхивает в царившем доселе безмолвии бесшабашно-озорная мелодия. Ослепительной молнией разрывает обволакивающую липкую тишину совершенно несерьёзная музыка, настраивая слушателя на беспечный и беззаботный лад. Зритель, наслаждайся весело танцующими под ритмы диско красивыми девушками и не старайся особо вникнуть в смысл песни, что звучит из их уст. Право слово, когда текст играл главную роль в успехе того или иного хита? Впрочем, если вы настаиваете...

Мир анимэ пленяет нас

Мы любим красоту

И ценим внешний блеск её

Сильней чем доброту.

В своих улыбках озорных

Таим мы сладкий яд

Коварных планов черноту

Скрывает нежный взгляд.

Прелестные черты лица

Спасение для нас.

Ведь искусителю никто

Не в силах дать отказ.

Здесь в мире сумрачных теней

Живём одной мечтой

Стремимся окружить себя

Волшебной красотой.

Инферно тот, каков он есть

Отличный от других

Здесь анимэ царит закон

В отсутствие иных!

История наша совсем не нова

С сюжетом, затёртым до дыр

Всё те же вопросы, всё те же слова

Всё тот же безжалостный мир.

Где снова за жизнь не дадут и гроша

И щедро заплатят за смерть.

Но зависть и злобу отвергнет душа

Пронзивши греховную твердь.

Опять героине бороться с судьбой

Совсем не за свой интерес.

Меж сильным и слабым гранитной стеной

Вставая по зову небес.

И совести голос разрушит покой

Изгнанницы в чуждом краю

Спасая ребёнка, рискует собой

Волнуя родную семью.

Кому-то придётся решить для себя

Важнее что — дружба иль честь.

Цинизма и чёрствости треснет броня

И сердцу откроется Весть.

Вы вряд ли услышите ясный ответ

На то, что волнует всех вас

Но выполнить первый искусства завет

Клянёмся, так слушайте нас.

Словно в насмешку над обещанием, столь торжественно озвученным со сцены, сразу же после последних слов музыка смолкает. Правда всего лишь для того, чтобы спустя какой-то миг взорвать наступившую тишину на первый взгляд совершенно неуместной и даже, скажем прямо, вульгарной мелодией, чьё залихватское звучание заставляет ошеломленного слушателя почувствовать себя завсегдатаем дешёвого ковбойского салуна. И уже готов вырваться из его горла возглас "Гарри, плесни мне ещё немного виски", и рука сама тянется к бедру, на котором в открытой кобуре покоится верный "Кольт" или " Смит и Вессон", чтобы самым решительным способом разрешить спор между джентльменами, которым, как известно, всегда есть, что сказать. И уже закрадывается в его голову крамольная мысль, а в душу тяжкое подозрение и сомнение, и уже готов он громко озвучить своё скептическое отношение к замыслу невидимого гения, но не успевает. Ибо в этот самый момент сцена вновь притягивает к себе всё его внимание. Одна из девушек, обладательница самого весёлого и озорного взгляда, бойко подбоченившись и вызывающе вышагивая по сцене в такт тягуче-ленивому ритму, запевает новый куплет, несколько растягивая слова и многообещающе подмигивая неведомому зрителю.

Эй, Дракон, будь смелее

Пусти в дело зубы и хвост...

Чтоб все вокруг оценили

Дружно подхватывают за ней остальные три девушки

Как твой характер непрост.

Как твой характер, как твой характер, как твой характер

Непро-о-о-оо-о-оо-о-о-оо-о-о-о-о-о-о-ст!!!

И обрывается мелодия — резко, неожиданно, негаданно, словно резанул по ней кто-то острейшим ножом быстро и зло. И лязгает сталью пронзающих плоть наконечников копий, рассекающих и разрубающих тела лезвий мечей и секир яростный, негодующий, но по-прежнему властный и решительный голос

— Я вам сейчас покажу Дракона!!! Это что ещё за отсебятина!!!

Отчаянным визгом, в котором слышно больше веселья, чем подлинного испуга, отвечают девушки на озвученную угрозу. Не переставая визжать, они стремительно убегают со сцены, поспешно скрываясь за её кулисами. Опустевшая сцена, говорят, нет тоскливей и печальней зрелища. Хотя некоторые утверждают, что пустой зрительный зал... но это дело вкуса. Как бы там ни было, но репетиция закончилась. Пришло время подвести её итоги. И кто-то займётся этим прямо сейчас.

Обсуждение во тьме.

— Нет, вы видели? Дракон! Какая наглость! Дерзкая и нелепая выходка, которая попирает все мыслимые нормы морали и оскорбляет вкус любого мало-мальски культурного человека. Но ничего, я с ними ещё разберусь!

Что же, похоже, ошарашенный зритель может вздохнуть с облегчением. Не всё, чему он стал невольным свидетелем, входило в замыслы таинственного постановщика. Полагаю, это несколько реабилитирует его в ваших глазах. Увы, но подобное в нашей жизни происходит сплошь и рядом даже с самыми блестящими и глубокими планами.

— Всплеск вдохновения? Эмоциональный порыв? (ого, неужели у этой пьесы не один, а целых два режиссёра?)

— Вот это вы называете творческим вдохновением? Нечего сказать, замечательное у вас представление об искусстве, просто нет слов. Вы что, всерьёз защищаете этих вульгарных пошлячек...

— Да ладно вам, Лионель. Бросьте. С чего вы так взъелись на бедных девчушек? Вы же их напугали до смерти. Воля ваша, но с женщинами так обращаться нельзя.

— Я в своё время невиновную девушку на каторгу отправил. По сравнению с тем поступком моё искреннее возмущение сейчас — это верх галантности и такта. Поэтому не читайте мне лекцию о вежливом обхождении со слабым полом, Инфернберг.

— Вот этого, признаюсь, я никогда не понимал ни в вас, ни в Майкле. Вам, конечно, известен девиз Редворта, он красуется на стене его кабинета, да вы, наверняка, эту надпись сотни раз видели. "Пишу по зову сердца". Интересно, именно поэтому он с садистской жестокостью заставляет несчастных резать себя косами, топиться в реке, погибать от рук карателей и палачей, умирать от тоски, глотошной, неудачного аборта, наконец, получать пулю в спину и, захлёбываясь кровью, уходить из жизни на руках возлюбленного?

— Я однажды задал ему тот же самый вопрос, и вам это прекрасно известно.

— А он вам в ответ напел "Поезд на Читтанугу" из "Серенады Солнечной долины". Действительно остроумно, готов снять перед Майклом шляпу.

— Во-первых, в этом нет ничего остроумного, во-вторых, смею вас уверить, своим вопросом я достиг поставленной цели, а в-третьих, искусство требует жертв, Даймон. И очень часто именно человеческих жертв. Но вам этого, к сожалению, не понять.

— Подобно Молоху?

— Если бы вы знали Священное Писание столь же прекрасно, как и я, то для вас не стало бы откровением, что все жертвоприношения этому лже-божеству в итоге оказывались абсолютно напрасными. Тому существует множество ярких примеров, взять хотя бы... в любом случае с искусством всё обстоит совершенно иначе. Разве я лично не доказал истину того, что утверждаю?

— Не стану спорить, ваше знание Евангелия намного глубже моего. А ваши смелые трактовки библейских текстов...

— Позволили мне без особого труда вернуться в родную обитель. Как ни странно, но у меня оказалось немало искренних последователей.

— Оставим религию в покое. Вернёмся к нашей постановке. Кстати, как вам стихи? По большому счёту, конечно, они так себе, но в оправдание автора замечу, что на волынке он играет ещё хуже.

— Вы же прекрасно знаете, как я отношусь к поэзии вообще. Писать стихи, это всё равно, что идти, приплясывая за плугом. Так что хороши ли они, неважны или откровенно дурны — мне всё равно.

— Тогда мне ещё больше непонятна ваша реакция. Зачем поднимать скандал и угрожать нашим красавицам, если вы изначально зрелище предпочли звуку. Я ведь не ошибся? Ведь и музыку, начиная этак с... в общем, эта мелодия явно не привела вас в восторг.

— И этого я не стану отрицать. Совершенно верно.

— Девушки вам хоть понравились?

— Послушайте, Инфернберг, похоже у вас сложилось какое-то превратное представление об этих ветреных существах. Я давно за вами наблюдаю и всё больше убеждаюсь, что вы придерживаетесь относительно этих созданий ложных, далёких от действительности взглядов. Для вас женщина — это нечто пленительное и загадочное в своей красоте и обаянии, чуть ли не живое воплощение совершенства и доброты. Впрочем, ничего удивительного в этом нет — вы ведь никогда не были близки ни с одной из них...

— Также как и с мужчинами. Видно, не судьба.

— Поверьте мне, гораздо более опытному, чем вы в данном вопросе, познавшему близко не одну красотку. Женщина — это сосуд греха и порока. И чем прекрасней его оболочка...

— Тем большую опасность таит его содержимое. Вы не оригинальны в своих заключениях.

— Послушайте, в девяноста девяти случаях из ста они оказываются скучными, эгоистичными и вдобавок ко всему вздорными и несносными созданиями. Порывы благородства и вдохновения им не ведомы. Их не привлекают поиски высшей истины и обретение гармонии с окружающим миром. Они живут инстинктами и вдобавок за ваш счёт. Даже их любовь к детям — да вам, наверняка, известно, какой жестокостью и мерзостью она оборачивалась во множестве случаев, которые подробно описаны знаменитыми историками и служителями искусства. Взять хотя бы, например, эту особу, которая...