Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

"... Поступали же они так. Покупали малоизвестный филиппинский или тайваньский фильм, вставляли в него сцены с участием белокожих воинов тени, затем озвучивали всё по-новому и выпускали очередную "химеру" в прокат. К всеобщему удивлению картины эти имели определённый успех у непритязательных зрителей".

Вступление.

Морские волны неторопливо, тщательно вымеряя силу удара, с шумным рокотом обрушивались на прибрежные скалы, обдавая непоколебимую твердь фонтанами солёных брызг и хлопьями мутной, грязноватой пены. Хлопья эти таяли быстро и стремительно, исчезали обречённо и бесславно, не оставляя у подножия могучих утёсов ни малейших следов. Брызги же, разбиваясь об острые камни, беспорядочно разлетались во все стороны и, сверкнув на миг в багровых лучах заходящего солнца, тут же пропадали из вида, заставляя лишь гадать о своей дальнейшей судьбе. Но подобный итог нисколько не смущал водную стихию. И море продолжало биться о берег — размеренно, без суеты, словно понимая, что работа его безумно сложна и тяжела, и секрет её успеха кроется вовсе не в бешеном натиске и безудержной ярости, а в суровой настойчивости и железном терпении. Многие тысячелетия длилось их противостояние с сушей, десятки веков из года в год, изо дня в день вода точила камень, постепенно вымывая горную породу, и колоссальный опыт, обретённый в непримиримой борьбе, убедил море в том, что конечная победа неизбежно останется за ним. И не смущало его нисколько, что Город, раскинувшийся у берега роскошными, белоснежными виллами, рвущийся ввысь величавыми башнями— небоскрёбами, врезающийся в водную гладь длинными молами, многочисленными причалами и пристанями, похоже, совершенно не замечал той титанической битвы, что кипела прямо перед его взором. Море великодушно прощало Городу его легкомыслие и беспечность. Не застав начала борьбы, он не увидит и триумфа неуёмной стихии. Да и не нужен был морю такой свидетель — мелочный и жалкий, не способный оценить всё величие действа, определявшего саму суть мироздания. Так пусть же наслаждается мнимым господством, обуреваемый бесчисленными пороками, ослеплённый разнузданными страстями. Век его короток. И скрывая презрительную усмешку в холодных, бездонных глубинах, море продолжало свой изнурительный труд.

Медленно уходило в морскую пучину алое светило, и только на него внимательно смотрели прибрежные утёсы. Пламенели небеса, золотисто-розовым сиянием отражаясь в кромке воды на горизонте, предвещая скорое приближение сумрака и навевая тихую грусть по безвозвратно ушедшему дню — ещё одному из бесчисленного множества дней, пережитых безмолвными и бесстрастными скалами. И не волновало их бушующее море, равнодушными оставались они к его ударам и угрозам. Почему? Уж не потому ли, что появившись на миллиарды лет раньше живительной стихии, успели за это время постичь самое главное — ничто не возникает ниоткуда и никуда не исчезает бесследно. И хлопоты моря — это всего лишь невинная шалость капризного и глупого ребёнка, за которую взрослые не судят слишком строго. Пусть дитя тешется. А ещё скалы знали: в этом безумном мире возможно всё. Ничтожный сдвиг, еле уловимое смещение, и отступит море, уйдёт на милю-другую назад, обиженно шумя и негодуя, и всё закончится. Не знали только утёсы, доживёт ли до этого момента, казалось, надёжно и прочно обосновавшийся возле них Город с его роскошными, утопающими в зелени и цветах белоснежными виллами, рвущимися в небесную синь могучими башнями, врезающимися в водную гладь длинными молами, многочисленными причалами и пирсами. Но не ведали они ответа и на другой, вполне резонный вопрос — а нужно ли это их беспечному соседу? Короток век его легкомысленных обитателей, и живут они лишь своими чувствами, не задумываясь о вечном, не обращая внимания ни на кого вокруг. Да и пусть живут, лишь бы горя не знали. И скалы, пряча снисходительную улыбку, устремляли задумчивый взор вдаль к тонувшему солнцу, искренне восхищаясь одним из прекраснейших зрелищ на этой земле. Приближалась ночь.

"Как известно, драконы были рождены в водной стихии, но затем, по одной только им ведомой причине, переселились на сушу и покорили небо. С той поры прошло много веков, но древнее предание о прежней жизни сохранилось среди этих гордых существ, передаваясь из поколения в поколение. Говорят, когда дракону становится совсем тоскливо или одиноко, он устремляется к морю, чтобы, окунувшись в его пучину, вернуть утраченную беззаботность и обрести душевный покой. Наверное, море всё ещё любит своих детей..." (Милослав Мортимер "Секреты стихий и священных животных")

"Меч воина-некроманта выкован, чтобы нести смерть. Помни об этом, обнажая его" (Раймунд фон Вейхс " Боевая магия. Путь.")

Дракон стремится к морю.

Глава 1. Кровавая луна светит в ночном небе.

Никогда, слышите, никогда не пытайтесь завершить ночью то, что не успели днём. Всё равно ничего у вас не выйдет. Это время суток не терпит судорожной спешки и лихорадочной суеты, ибо предназначено совсем для иного.

Впрочем, давать советы всегда легче чем самой следовать им. Если я такая умная, то, что тогда делаю в офисе в двенадцатом часу ночи? Осталась полюбоваться видом ночного Города, благо, мой кабинет расположен на одном из верхних этажей высоченного небоскрёба — настоящего колосса из стекла и бетона, что надменно возвышается над остальными собратьями. Очень забавно. Хотя, картина, что открывается моему взору, действительно великолепна.

Тьма опустилась на Город — уверенно, решительно, властно, и последний, готовый к отпору, враждебно ощетинился холодным, безжизненным светом неоновых ламп и загадочным голубым сиянием рекламных вывесок и витрин. Никто уже не посмеет написать, что непроглядный мрак поглотил тебя, приятель. И никуда ты не пропал, а стоишь там, где стоял, только сказочно преобразился, словно по волшебству. Поверьте мне на слово, ведь колдовство — это моя стихия.

Таинственные реки огня плавно несут свои воды по городским проспектам и магистралям, мириады светлячков устали беспечно носиться в иссиня-чёрном небе и присели отдохнуть на окна и балконы домов — как изменился привычный облик огромного мегаполиса. И ведь за каждым из этих огоньков, даже самым крошечным, скрываются чьи-то мысли, переживания и поступки. В каждом из них таится чей-то взор, с надеждой, отчаянием или насмешкой взирающий на Город и... на меня? Занятно, смотреть друг на друга и даже не подозревать об этом. Ну а превращение. Для кого-то — это красота и безупречность сотворённого мира. Для меня же - яркое свидетельство ожесточённой борьбы, что развернулась на беспокойных ночных улицах. Движение — это жизнь. И Город не желает останавливать безумный бег с приходом непроглядной тьмы. Город отчаянно сражается за свою свободу. Не ругайте его сильно — он дерется, как умеет.

Ведь его грозный противник совершенно не собирается складывать оружия. Тьма никому не позволит оспаривать своё господство. В этой битве она призывает на помощь самых мощных союзников — естественный ход событий и обыкновенную усталость. Для человека ночь — пора покоя. Так повелось издревле, и не жалким сервам нарушать самой природой установленный порядок. Тьма действует методично и планомерно, разбивая Город на квадраты, просачиваясь туда, где меньше всего ожидает встретить достойный отпор. Тихим, ласковым голосом напевает она убаюкивающую колыбельную, вкрадчиво и нежно шепча на ухо чарующие слова. И оправдывается коварный расчёт, и приходят к властительнице ночи первые серьёзные успехи. Погружаются во тьму один за другим утомлённые тяжёлым трудом рабочие районы. Гаснут огни в одноэтажных пригородах, где живут не от зарплаты до зарплаты, а пусть постепенно и понемногу, но копят презренный металл, предаваясь мечтам о сытой, обеспеченной старости. Правда у роскошных вилл хозяев этой жизни, не у всех, но у многих, тьму подстерегает неудача. Да, там есть чем встретить эту ожидаемую, но незваную гостью. Набор обычный — громкая музыка, смазливые девушки и юноши, хмельное вино и что покрепче, кофе, наркотики, сигареты — набор обычный, но надёжный и проверенный. И тьма вынуждена отступить. Недалеко и ненадолго, нет, отказываться от законной добычи она не собирается, а потому рыщет неподалёку от мест безудержного веселья хищным зверем, парит в воздухе хищной птицей в ожидании своего часа. Может дождётся, а может так и пробегает, пролетает зря до самого рассвета. Зато в деловой части Города тьма одерживает полную победу. Не принимать же во внимание тусклый свет, что еле-еле пробивается наружу сквозь широкие окна стройных башен, в которых разместились бесчисленные офисы могущественных корпораций и фирм. Охрана добросовестно отрабатывает своё жалование, но сегодня она ночному мраку не соперник.

И всё же есть, есть в Городе очаги ожесточённого сопротивления, которые тьма так и не сумеет подавить. Ярко горит вдалеке залитый многочисленными огнями морской порт со всеми его доками, причалами и пришвартованными судами — от гигантских лайнеров до крошечных траулеров и катеров. Не собирается безропотно погружаться во мрак и промзона. Жуткое это место, скажу я вам, меня туда ночью калачом не заманишь. Да и никто ночью, даже самый отчаянный и безрассудный, в промзону не пойдёт, ибо нечего там, в промзоне ночью никому делать. Примут цеха ночную смену и безлюдно в ней до самого утра. Мрачно и совсем неуютно. Право слово, нечего на неё и смотреть.

И, разумеется, не сдаётся тьме квартал развлечений. Хотя, что значит квартал, это название безнадёжно устарело. Сегодня, это настоящий город в Городе. Что бы вы в нём ни искали — азарта, красоты, развлечений или порока — скучать вам не позволят до самой зари. Её встреча — достойная награда тому, кто бесцельно, но увлекательно прожигает пустую и зачастую совершенно бессмысленную жизнь. В любом случае, оно стоит того. Короткий век требует острых ощущений, а за ночные радости и наслаждения не грех заплатить любую цену.

Да, воистину счастлив тот, кто, встречая ночь, способен полностью отрешиться от дневных забот, тревог и волнений. Освобождаясь от груза повседневной суеты, очищая сердце и разум, мы, в минуты задумчивого созерцания ночных чудес и превращений, совершенно по- иному начинаем воспринимать весь окружающий мир. Философы уверяют, что таким образом мы приобщаемся к вечности и обретаем душевный покой. Но интересно, сохранили бы они невозмутимость и спокойствие духа, узнав, что ночь будет бесконечной, а восходящее солнце никогда больше не окрасит небеса в нежно-розовый цвет? Никогда...

Ладно, пора закругляться. Мысленно я, конечно, с несгибаемыми борцами за круглосуточное бодрствование, но меру надо знать во всём. Ведь завтра, судя по всему, меня ожидает весьма нелёгкий день. Надо набраться сил. Однако, как же недобро светит кровавая луна. Читала я в старинных легендах, что именно при такой луне выходил на свою жуткую охоту Лунный Кот. Это чудовище боялись как огня, ибо, как уверяли знающие, оно похищало человеческие души. Интересно, сколько правды таит в себе древнее сказание? Итак, я дарю тьме ещё одну, пусть и небольшую, но неоспоримую победу. Да придёт мрак.

От верхушки небоскрёба до подземного гаража путь неблизкий и даже на скоростном лифте занимает немало времени. Вам интересно, что отличает уединение в личном кабинете от одиночества на опустевшей, гигантской автостоянке? Ничего, если не давать разыграться собственному воображению. Хотя. Знаете, в этом даже есть своя особая прелесть. Через каких-то нескольких часов здесь будет просто не протолкнуться, но сейчас только я нарушаю царящую кругом тишину. Я свободна и вольна делать всё, что мне заблагорассудится, я ощущаю свою уникальность и неповторимость, и мне это, признаюсь откровенно, очень льстит.

Я не спеша направляюсь к моему автомобилю, специально выбирая самый длинный маршрут. Я наслаждаюсь покоем, искренне, как ребёнок, радуясь выпавшему шансу на некоторое время побыть одной, не тревожась, что меня окликнут или побеспокоят в самый неподходящий момент. Звук моих шагов (я пусть и не на высоких, но все, же на каблуках) гулко отдаётся в огромном безмолвном помещении. Мне остаётся пройти ещё совсем немного, когда моё настроение и само восприятие мира резко меняется. Бесследно исчезли приятная расслабленность и радостное умиротворение, как по волшебству рассеялись и улетели прочь легкомысленная беспечность и тихая грусть. Мой мозг, все мои чувства одновременно подают один и тот же сигнал — тревога! Где-то в этой, оказавшейся такой обманчивой тишине затаилась угроза. Что служит её источником? Или... кто? Не останавливаясь, я внимательно сканирую подземный гараж, пытаясь засечь что-либо подозрительное или враждебное. Вроде всё в порядке и беспокоиться не о чем, но мой внутренний голос подсказывает, что некто, укрывшийся неподалёку, замыслил что-то очень недоброе. А предчувствие меня никогда не подводило. Поэтому я всё ещё жива.

В нескольких шагах от моей машины я ощущаю близкую опасность. Очень близкую. Смерть приближается ко мне. Она летит, еле слышно рассекая воздух, мечтательно кружась в беззаботном полёте, жаждая поскорее познакомиться со мной. Я не дам ей такой возможности. Стремительный уход в сторону, и смерть, дрожа от негодования, проносится мимо, так и не осуществив своего заветного желания. Острая стальная пластина в форме шестиконечной звезды с поразительной лёгкостью вонзается в бетонную опору. Отличный бросок, просто нет слов. С нетерпением жду встречи с тем, кто столь искусно выполнил его. Ну же, давай, покажись, приятель.

И он не заставляет себя ждать, эффектно выпрыгивая из-за ближайшей колонны. Безукоризненное сальто завершает выход в безупречную боевую стойку. Пред моим взором предстаёт один из тех, ради кого я и прибыла в мир сервов.

Чёрная мягкая обувь на бесшумной подошве с раздвоенным мыском. Чёрные штаны и куртка, перехваченная чёрным же поясом. Чёрный капюшон и маска, скрывающая нижнюю часть лица. Единственное украшение довершает одеяние незнакомца. Белая головная повязка с изображением человеческого черепа в центре чёрной четырёхконечной звезды. В голубых, холодных как лёд глазах я читаю мой смертный приговор. Потрясающая безжалостность и целеустремленность. Что же, как говорят, на ловца и зверь бежит. Проверим твою квалификацию, боевой некромант? Испытаем твоё мастерство, паладин смерти? Обещаю, я буду очень суровым экзаменатором.

-Прими смерть от руки познавшего её суть, — хищное остриё слегка изогнутого клинка уже готово пронзить мою плоть. Не рановато ли? Между нами не меньше семи шагов и поэтому...

Я лишь понимающе киваю в ответ. Мой черёд показывать трюки. Громкий щелчок пальцами, и густые клубы белого дыма скрывают меня от неприятельского взора. Буквально через мгновение они рассеиваются, и я вновь предстаю перед врагом, но уже в совершенно ином обличии. Теперь только цвет отличает моё одеяние от наряда незнакомца. Я облачена в тёмно-зелёный камуфляж, а мою чёрную головную повязку украшает изготовившийся к бою белый дракон. Когда-нибудь я обязательно разъясню значение этого символа, ну а пока...

До меня доходили слухи, что классическая магия против тебя бесполезна, но позволь убедиться в этом лично. Молния ослепительной вспышкой срывается с моих пальцев, но паладин совершено не реагирует на неё. Да и зачем? Смертоносный заряд проходит сквозь него, не причиняя никакого вреда. Скверно. Тем не менее, права скрестить со мной клинки ты пока не заслужил. Пройди ещё одно "несложное" испытание, превзойди самую зловещую из колдовских дисциплин. Преодолей магию Смерти. "Вестник Небытия"! Тонкий чёрный диск вылетает из моей ладони, беззвучно устремляется к цели и... бесследно исчезает в еле заметной дымчатой пелене, которая в мгновение ока окружает некроманта. "Всепоглощающая Сфера" — самая совершенная из защитных аур. Впечатляет... Хорошо, считай, что твоё заветное желание осуществилось. Не зря же в народе советуют держаться подальше от его исполнителя. Уверена, "Прикосновение смерти" и сегодня оправдает свою ужасную славу.

Но сначала, я последую твоему примеру и тоже позабочусь о надёжной защите. Теперь и меня окутывает прозрачная дымка, рассеять которую, кажется, способен даже лёгкий порыв шаловливого ветерка. Ну, так как, проверишь на прочность мою ауру? Нет? Похоже, ты из тех, кто не расходует понапрасну силы. Разумный подход. Ну а я уже не получу в самый разгар доброй рукопашной неприятный сюрприз в виде "Духа смерти" или "Смертоносной иглы". Такие заклинания, особенно выпущенные в упор, несколько отвлекают от вражеского клинка, да и сами по себе далеко не безобидны.

"Прикосновение смерти". Именно им угрожает мне некромант. Боевое контактное заклинание, сотворённое в образе двуручного меча с изогнутым клинком, овальной гардой и переплетённой чёрной шнуровкой рукоятью. Прославленное в бесчисленных мифах и сказаниях легендарное оружие паладинов смерти, наделённое молвой чудовищной разрушительной силой и неимоверной всесокрушающей мощью. Лично слышала душераздирающую историю о том, как паладин смерти в бою (!) легко перерубал дула танковых орудий и лихо сносил башни грозным, защищённым магией машинам. Ну, не мешки таскать же, верно?

Как бы там ни было, но теперь и я сжимаю в вытянутой руке пока ещё вложенный в чёрные лаковые ножны меч. Упирая большой палец в гарду, медленно выдвигаю из ножен идеальной полировки и шлифовки клинок. Вражеская кровь неоднократно обагряла его, и всякий раз он с жадностью впитывал её. Ты снова почувствовал этот дурманящий аромат? Ты, как и прежде, рвёшься насладиться её восхитительным вкусом? Ну же, не волнуйся мой друг, разве я когда-нибудь подводила тебя? Моя ладонь уверенно ложится на рукоять меча; без излишней суеты, способной лишь унизить достоинство и честь, я неторопливо обнажаю смертоносное оружие. И как тебе сладкий воздух свободы? Исполнишь своё предназначение? Ведь для тебя это никогда не было в тягость.

Надеюсь, вы не подумали, что, обнажив клинок я, сразу же, очертя голову, брошусь на врага? Строгое соблюдение установленных традиций и ритуалов — это как раз то, что отличает цивилизованного человека от грубого и невежественного дикаря. Если паладин смерти теряет лицо до боя, его исход уже не имеет для него никакого значения. Я бы добавила с ледяным достоинством, что именно поэтому боевой некромант никогда не опустится до нападения на безоружного или не готового к защите, но боюсь, что торчащая в бетонной опоре звезда заставит вас сильно усомниться в истинности моих слов. Этот безумный мир состоит из одних противоречий, верно?

Что же касается ритуала. В основе многих традиций изначально лежали вполне практические соображения. "Прикосновение смерти" — заклинание страшное, клинок, в котором оно воплощено, необычайно лёгок и в руках умелого воина способен пронзить или рассечь любую защиту за ничтожное мгновение. А потому, фехтовальная дуэль боевых некромантов, как правило, необычайно скоротечна и состоит всего из нескольких выпадов или ударов, наносимых с молниеносной быстротой. Нередко всё завершается одним, точно выверенным движением. Так что ввязаться в подобную схватку, не укрепив в должной мере свой дух, а самое главное, не сокрушив или поколебав решимости противника, значит проявить верх безрассудства и неосмотрительности. Вступая в бой, не познав ни себя, ни врага, ты вверяешь свою судьбу и саму жизнь слепому случаю. И одержанная победа лишь породит неизбежное поражение в будущем. К чему тогда изнурительные тренировки и мучительные поиски верного Пути, если главное испытание твоего мастерства превращается в пустую азартную игру? Разумеется, жизнь намного сложнее любых теорий и учений, и не существует правил без исключений, но сейчас, ни я, ни, похоже, серв, не видим причин, нарушать священную традицию. "Ожидание смерти хуже самой смерти" — увы, но эти слова справедливы даже в отношении её повелителей. И если вы полагаете, что наш поединок ещё не начался, то вы жестоко заблуждаетесь. Возможно, именно сейчас и определяется его победитель.

Приняв боевые позиции, мы безмолвно смотрим друг другу в глаза. Во взгляде серва я лёгко читаю абсолютную убеждённость в том, что подземная автостоянка станет последним местом в моей жизни. Вся его воля, вся его внутренняя сила и мощь направлена сейчас исключительно на то, чтобы эта убежденность передалась и мне, полностью завладев моим разумом и сознанием. Вряд ли он пытается посеять страх в моей душе, скорее, велит смириться с неизбежным и безропотно принять уготованную мне участь. Похвальная настойчивость и завидное упорство.

Что же касается меня, то я хочу лишь одного — чтобы взглянув мне в глаза, серв понял и осознал всю банальность задуманного им действа. Да, как бы с печальным вздохом объясняю я ему — всё происходящее сейчас, по большому счёту — суета сует, и нет до него никому никакого дела. Мне скучно, ибо, как написал один мудрец — пройдёт и это. И не верь тому, кто скажет, что вот, посмотри и удивись новому. Всё давно — давно придумано до нас. Одним словом, приятель, ты — не первый, и, что самое главное, далеко не последний. Вот так.

Сами понимаете, такое отношение озадачит кого угодно. Но только не моего противника. Его реакция говорит сама за себя - ни смущения, ни бездумной ярости. Всё та же непоколебимая уверенность в собственной правоте. Это достойно уважения. И всё же... "Наши поступки красноречивей любых слов..." Весьма недвусмысленная фраза, не так ли? Я вижу, ты меня прекрасно понял.

А это означает, что времени у меня почти не осталось. Раз ты не сокрушила вражескую волю, укрепи и очисти собственный дух. Избавься от волнения, освободи сердце и разум, уподобь сознание сияющей луне и незамутненной поверхности чистого горного озера. Вспомни четыре правила, которым следует воин в бою.

Первое — никогда не теряй равновесия. Неустойчивость тела не позволит с должным успехом ни защищаться, ни атаковать. Также и неустойчивость духа — вспышки гнева или излишняя осторожность, неизбежно приведёт к поражению. Во всём надлежит соблюдать меру.

Второе — никогда не упускай врага из вида. Вовремя увидишь начало движения — успеешь защититься. Вовремя заметишь рождение мысли — успеешь опередить. Разумеется, собственные планы необходимо тщательно скрывать от неприятельского взора.

Третье — достигай наибольшего наименьшим. Преждевременная усталость — главный союзник врага. Стоит ли говорить, что владение оружием и телом должно быть безупречным. Помни, совершенству нет предела, и каждое занятие — ещё один шаг на пути к истине.

Четвёртое — никогда не стой на месте. Движение — залог победы, остановка же подобна смерти. В первую очередь это относится к разуму. Ведь бой — это, прежде всего, сражение умов.

Конечно, и проигрыш в учебном поединке даёт немалую пищу для серьёзных размышлений, но от горького опыта поражения в смертельной схватке толку большого не будет. Хорошо запомните это.

Равно как и то, что смерти нет. Только малодушный отчаянно цепляется за жизнь, трусливо считая её бесценной. Ему не постичь, что таковой её делает страх перед несуществующим призраком. Лишь тому, кто познал его иллюзорность, откроется истинный смысл небытия. Существует лишь Путь. Путь, что ведёт меня к Цели. И Цель эта — на острие моего меча. Пора...

Словно по неведомому сигналу, мы одновременно устремляемся в атаку. Уловки и ухищрения сейчас бессмысленны и нелепы, если воин чувствует, что пора нанести удар, он наносит его без малейших колебаний и раздумий. Наши клинки скрестились. Началось!

Спокойно и уверенно парирую первые удары, нацеленные в голову и шею. Тут же перехожу в контратаку, обрушивая клинок на чёрный капюшон неприятеля. Сталь встречает сталь, и мой меч устремляется вниз, отражая ещё один искусный удар. На короткий миг наши взгляды скрещиваются. Интересно, каков ты без маски, а? Ни секунды промедления! Вновь мой клинок пытается рассечь вражеское горло, а затем, потерпев неудачу, пронзить насквозь его грудь. Скорость, наивысшая скорость! И опять звон стали оглашает мирную автостоянку, ставшую ареной смертельной битвы. Похоже, нас учили по одной программе.

Рвёшь дистанцию серией кульбитов и сальто? Аплодировать не стану — времени нет. Вперёд, достань его прежде, чем он изготовится к защите. Опоздала. Последний прыжок завершает безукоризненный выход в боевую стойку. И в последний же момент успеваю заметить, как некромант обращает ко мне рукоять своего оружия. Все назад! Мой черёд показывать акробатическое мастерство. Сначала колесо, а затем, на всякий случай, и двойное сальто. Из рукояти меча вырываются клубы чёрного дыма. Упаси, святая Покровительница, вдохнуть его. Нечего сказать, приятный сюрприз. Браво.

Но долг платежом красен. Дым ещё не рассеялся, а во врага уже летит пущенный мною "сгусток небытия" — небольшой шар тёмно-зелёного цвета, таящий внутри себя одну из самых разрушительных сил в этой Вселенной. Увы, чёрная безмолвная вспышка разрывает пространство слишком далеко от вновь проявившего чудеса ловкости серва. И теперь уже я отчаянным прыжком в сторону избегаю близкого знакомства с этим воплощением смерти. Твоя попытка тоже не засчитана, приятель. Две воронки в бетонном полу и сомнительное утешение тем, что мы оба предвидим наши действия. Противоречивый итог.

Итак, мы снова стоим в боевых позициях (клинок некроманта занесен над головой, мой меч я держу на уровне груди), готовые продолжить поединок. Друг, а не испытать ли на тебе магию внушения? Сейчас, пока ты не набросился на меня, самый подходящий момент проверить её эффективность. Возьму ли я тебя под ментальный контроль? Устоишь ли ты против "Песни Сирены"?

"Песнь Сирены" пропета втуне. Чем же ты обезвредил моё заклинание? "Берушами Улисса" или "Медведем, наступающим на ухо"? Своевременная шутка, не так ли? О, ты же несёшься прямо на меня.

Твоя непоколебимая решимость вкупе с абсолютным презрением к смерти многократно усиливают опасность атаки, ускоряя и без того молниеносные удары, выпады и блоки. Я даже вынуждена отступить под мощным и стремительным натиском паладина. Разумеется, неудача с магией внушения не смутила мой дух и не лишила спокойствия и внутренней уверенности. Всякое случается. Но и у некроманта с чистотой разума всё в порядке и завоёванную инициативу он так просто не отдаст. Продолжаешь упорно теснить меня? Извини, так не пойдёт.

Парирую два удара в шею, отражаю едва не удавшуюся попытку вспороть мне живот. Завершишь комбинацию выпадом? Так и есть. Слегка уклоняясь, отвожу в сторону нацеленное в грудь остриё меча. Самое время атаковать. Два мощнейших вертикальных удара по голове и размашистый горизонтальный на уровне груди. Успел отразить? А как тебе это? Я обрушиваю на плечо врага ещё один удар. И снова мой противник на высоте.

Применяешь всё тот же трюк? Сальто назад, прыжок чуть ли с круговым поворотом ... Браво! Теперь я кручу сальто, уклоняясь от пущенного в меня смертоносного шипа. Тебе это даром не пройдёт, обещаю...

Вновь устремился в атаку? Позволь слегка охладить твой пыл. Посланная мной восьмиконечная звезда летит прямо в лицо врага. И хотя некромант отбивает её мечом, но при этом вынужден остановиться. Сила натиска утеряна, а значит, мой черёд атаковать. Паладин парирует первый укол, в который раз выполняет очередное сальто-мортале и... попросту исчезает прямо в воздухе. До боли знакомый приём.

Вот оно, знаменитое умение боевых некромантов, породившее немало сказаний и легенд — способность мгновенно исчезать и перемещаться в пространстве, не создавая магический портал. Причём ключевое слово здесь именно "мгновенно". Собственно, как раз из-за него и вёл себя так странно серв в начале нашего знакомства. Видите ли, на паладина смерти нападают или ВНЕЗАПНО (именно так), или же, если ваша попытка застать его врасплох предсказуемо провалилась, с соблюдением всех правил дуэльного кодекса. Иначе, он, почувствовав неравенство сил или свою неготовность к бою, попросту удерёт подобру-поздорову, оставив вас и ваших приятелей с носом, а затем ещё и обвинит всю вашу дружную компанию в подлости, трусости и низком коварстве. И что характерно, будет совершенно прав. Но я увлеклась.

Неужели серв действительно оставил меня в покое? Маловероятно. Вспомни обжигающе убийственный холод его глаз. Нет, этот товарищ пойдёт до самого конца. Откуда же он выскочит? За моей спиной? Вполне возможно и даже совершенно очевидно. Но вот когда именно? Соберись, сконцентрируй сознание и волю, слейся с окружающим миром, став его неотъемлемой частью. Отбрось всякое сомнение, освободи разум и доверься чувствам. Что подсказывает тебе интуиция? Пора...

Стремительно разворачиваюсь, принимая на меч страшнейший по силе удар, способный, рассечь меня от плеча до пояса. Резко отвожу вражеский клинок и тут же колю в ответ. Клянусь Покровителем, этот выпад закончит наш бой! Вся моя сила, всё моё воинское мастерство сосредоточены сейчас на острие меча. Оно пройдёт сквозь любую защиту и от него не увернуться. Отточенная сталь глубоко вонзается в тело властителя смерти. Всё кончено.

Я вижу, как стекленеет вражеский взор, как прямо на глазах жизнь покидает его тело. Сработало ужасающее заклинание, или удар сам по себе оказался фатальным? Какая теперь разница. Победа всё равно осталась за мной.

Я вырываю клинок из поверженного противника, и некромант безжизненно оседает на бетонный пол. Осторожно приближаюсь к нему, чтобы окончательно развеять все сомнения. Они совершенно напрасны, мой враг мёртв. Я медленно припускаю маску с лица.

— Познавший смерть, да примет её, — с тихим, почти неслышным звуком клинок входит в ножны, которые украшает белый дракон.

Без обнажённых мечей и сражений

Жизнь бы текла беззаботней.

Только как с истиной быть?

Да, мне противостоял настоящий мастер. Иначе не родилось бы столь легко это трёхстишие — знак моего уважения к тебе и твоему воинскому искусству. Ведь только воин в полной мере постигнет смысл этих строк.

И я искренне надеюсь, что ты — тонкая ручная работа, эксклюзивное и уникальное изделие, на создание которого ушли многие годы упорного и кропотливого труда. Ибо если ты — дешёвая массовая штамповка...

Даже при наилучшем раскладе об отдыхе придётся забыть. Этой ночью я точно не высплюсь. Дома я незамедлительно свяжусь с моей партнёршей - берегиней фрайгеррата Кречетово Ладомирой, а уж она, будьте уверены, устроит мне настоящий допрос. Не упустит ни малейшей мелочи, ни самой незначительной детали. И я её понимаю. С другой стороны, а если я не расскажу о дуэли? В конце концов, убить хотели меня, и я вправе решать, как... Нет. Целью нападения было не моё убийство. Вернее, убить то меня действительно хотели, но... я сообщу о бое берегине. И тот, кто планировал дерзкую операцию, прекрасно это знал. Что же, он добился своего. Вызов будет озвучен.

Пора покидать это место. Я не беспокоюсь ни о видеокамерах, установленных в гараже, ни о мертвеце. Более чем уверена, что за моим поединком наблюдали самым внимательным образом, и это были точно не сотрудники охраны. А значит, к утру исчезнут и труп, и ночная видеозапись. Останутся лишь две воронки от "Сгустков небытия" и дыра в стене от моей молнии. Вот так и рождаются нездоровые сенсации.

И всё же, как зловеще светит в ночном небе кровавая луна. Неужели Лунный Кот действительно вышел на свою жуткую охоту? Интересно, чья душа приглянулась ему?

Белый дракон.

Однажды мастера меча и боевой магии Раймунда фон Вейхса спросили, почему из всех драконов люди больше всего не любят именно белого.

— Принесите мне бумагу, а также чёрные и красные чернила, — ответил мастер.

Когда его пожелание исполнили, фон Вейхс взял кисть и на одном листе нарисовал дракона красными чернилами, а на другом — чёрными.

— Красный дракон — символ крови и ярости. Чёрный дракон — символ траура и злобы. Война и смерть — что может быть страшнее в этом мире? Только белый дракон, — негромко, но уверенно произнёс боевой маг.

— Но почему, мастер? — воскликнул один из пришедших.

— Нарисуй мне белого дракона, — протянул ему чистый лист знаменитый воин.

— Но мастер, как можно нарисовать белого дракона чёрными или красными чернилами, да ещё на белой бумаге? — удивился гость.

— Я покажу тебе, — ответил фон Вейхс.

С этими словами он снова взял кисть и принялся закрашивать белый лист чёрными чернилами. Когда он завершил работу, взгляду изумлённых гостей предстало удивительное зрелище — на чёрном листе, гордо раскинув широкие крылья, красовался белый дракон. То же самое фон Вейхс повторил и с красными чернилами.

— Я понял! — хлопнул себя по лбу один из собравшихся, — чёрный и красный драконы — это лишь вестники надвигающейся беды. Но белый дракон появляется тогда, когда беда уже пришла в дом и бороться с ней поздно. Всюду царят жестокость, горе и смерть, льются потоки крови и слёз. Вот почему люди больше всего ненавидят и боятся белого дракона.

— Так и рассуждают те, кто испытывают к нему подобные чувства, — горько усмехнулся мастер, — но это неправда. На самом деле, белый дракон ниоткуда не появляется и никуда не исчезает. Он всегда живёт рядом с нами.

— Почему же мы не видим его в мирное, спокойное время? — взволнованно воскликнули все.

— Потому что вы видите лишь чистый лист бумаги, — спокойно ответил фон Вейхс, — когда люди счастливы — они беспечны. Когда к ним приходит горе — они становятся малодушными. Лишь в этом разгадка их отношения к белому дракону.

— Но мастер, — неуверенно начал один из гостей, — получается, что, ни ярость, ни злоба не овладевают белым драконом даже в самые жестокие времена?

— И что с того? — спросил фон Вейхс.

— Можно ли тогда считать его вестником надежды? — тихо закончил гость.

— Надежда живёт в наших сердцах, — улыбнулся воин, — вот о чём следует всегда помнить.

Глава 2. Осмысление печального прошлого в свете тревожного будущего.

Что день грядущий мне готовит? Какая судьба ожидает фрайгеррат Кречетово? Какую участь уготовил нам, людичам-венедам, всесильный Покровитель? Забавно. Неужели эти занятные вопросы породил мой недавний противник, который уже давно превратился в окоченелый труп? Хорошо, насчёт окоченения я, конечно, немного погорячилась, но ведь, по сути, это правда. Он мёртв мертвее некуда и больше никому не доставит никаких хлопот и неприятностей. Не успокаивай себя. Ты ведь прекрасно понимаешь, что предвещает этот бой. Похоже, настоящие проблемы только начинаются. Где же берегиня?

Город сервов. Я отлично знаю, за кем прибыла сюда. Циничный демон, что назвался его близким приятелем, едва не разрушил мою карьеру и порядком испортил мне жизнь. Что сотворит с ней тот, кто скрывается в Городе под покровом иссиня-чёрных небес, освещённых предвещающей смерть и горе кровавой луной? Я более чем уверена, именно он стоит за сегодняшним нападением. Скиталец. Я не знаю, какие мотивы движут им, но убеждена — в Город пришло Зло. Слишком чужд его обитателям их эгоистичный и своевольный гость, чтобы нести благо. Когда же мы встретимся?

Для меня эта история началась полгода назад, когда операторы магических систем слежения обнаружили, что в наше королевство проникла некая органическая субстанция. Пришелец вынырнул, словно ниоткуда, прямо в центре столицы, буквально в нескольких шагах от правительственных зданий и королевского дворца. Его появление сопровождало сильнейшее возмущение магического фона, невольно наводившее на мысль, что для прибытия в Эмеральд-Сити незваному гостю пришлось преодолеть серьёзнейшие препоны и преграды, по сравнению с которыми наши защитные поля казались жалкой и ничтожной помехой, досадным недоразумением, недостойным даже мельком брошенного взгляда. Пришелец разорвал их, как путник в лесу рвёт на ходу попавшуюся ему паутину, не обращая на неё ни малейшего внимания. Прибыл ли он из холодных глубин космической пустыни или вообще из иного измерения, пришлось ли ему пробиваться не только через пространство, но и само время — сейчас уже никто не даст на это точного ответа. Пришелец навсегда унёс эту тайну, не открыв её до конца даже той, кому довелось стать его последней собеседницей. Тогда же... тогда фрайгерра-кудесника Мирослава де Монтиньи фон Фалькенхорста — супруга королевы Венцеславы и властителя фрайгеррата Кречетово, самого могущественного из восьми фрайгерратов, интересовало совсем иное. Ему был нужен сам Скиталец. Живым и только живым. Очевидно, кудесник знал то, что было неведомо остальным. Сначала, де Монтиньи решил не связываться с воительницами Ирбиса и поручил поимку пришельца сотрудницам службы безопасности и витязям королевской дружины. Объяснялось это как закулисными интригами и скрытым соперничеством различных силовых ведомств, так и прохладными отношениями супруга королевы и воеводы Дружины Воительниц Ирбиса Ратмиры Фелиции фон Вельвен. Но после того как первые попытки задержать Скитальца позорно провалились - по словам участников неудачных захватов, пришелец в первом случае буквально растаял в воздухе, а во втором словно провалился сквозь землю, при этом, по их клятвенным заверениям, совершенно не используя классическую магию - к операции подключили антитеррористическое подразделение Воительниц Ирбиса, которым командовала моя лучшая подруга — полковник Ратислава Алисия фон Плеттенберг.

Трагические события того ужасного дня навсегда останутся в моей памяти. В высшей степени несуразным может показаться вам предшествующий им разговор, который состоялся у меня в кабинете сразу же после того, как спецназовцы Ратки спешно покинули расположение Дружины. Нашу беседу нельзя назвать ничем иным, как бессмысленным трёпом, пустой болтовней праздных бездельниц, от скуки решивших дать волю длинным языкам и откровенно бредовым фантазиям, но сейчас, спустя месяцы, мне почему-то кажется, что его содержание лучше всего характеризует всю иррациональность и абсурдность происшедшего. Нас было трое: я — графиня Воислава Глория Мортимер фон Эффенвальд, тогда полковник королевских вооружённых сил, начальник Управления военной разведки и контрразведки Дружины Воительниц Ирбиса. Баронесса Велирада Реджина фон Юнгинген — полковник, заведующая Оружейной мастерской Дружины Воительниц Ирбиса (показывала бойцам Ратки, как применять магические артефакты-парализаторы). И последняя участница нашего разговора — баронесса Лучезара Раймунда фон Фойхтванген — подполковник, командир отряда специального назначения, созданного, согласно официальной формулировке, "для проведения особых операций за пределами Изумрудного королевства". Конечно, Зарка была несколько уязвлена тем, что её бойцы не ловят пришельца, но ведь это Раткиных девчонок учат брать противника живым и невредимым, а Заркиных головорезов готовят к несколько иным... в общем, здесь я понимала де Монтиньи. Впрочем, это неважно, тем более что меня фрайгерр приказал не подпускать к операции на пушечный выстрел. У нас с Мирославом были личные счёты, но это долгая история. Итак, мы втроем собрались в моём кабинете и, наверное, от осознания собственной бесполезности и ненужности, принялись нести всякую чушь, принимая её за серьёзное обсуждение развернувшихся событий.

Для начала мы дружно и решительно отвергли предположение, что пришелец — офицер враждебных вооружённых сил, который проводит разведку и выведывает наши стратегические секреты и тайны. Не проводят так разведку, позволяя противнику сразу же засечь себя, торжественно оповещая о своём прибытии всех и вся, превращая свой визит в феерическое шоу. Уж ту бурю в энергосфере, что поднял пришелец, наверняка, почувствовали не только мы, но и алеманы с нормандинами во всех их королевствах, райхфюршествах и Орденах. Да и то сказать, какие это военные секреты заинтересуют того, кто с лёгкостью преодолел мощнейшие защитные поля, прикрывавшие наиболее важные для нас объекты? Разве что пришелец прибыл в Эмеральд-Сити выведать рецепт приготовления знаменитой венедской пельмешки? Ну, так ведь у каждой доброй хозяйки он свой и при этом совершенно уникальный. И здесь наша беседа плавно перешла на обсуждение наших вкусовых пристрастий. Да, я люблю пельмешки. Но только не варёные. Терпеть не могу разваливающуюся на куски, отвратительную на вкус тошнотворную массу, которая плавает в бульоне словно скользкая, мерзкая медуза в море, а если при этом из такой пельмешки вываливается её мясная начинка, и кушать приходиться только вот это вязнущее на зубах месиво... бр-ррр!!! Мне становится противно от одной мысли о такой, с позволения сказать, трапезе! Нет, я обожаю жареные пельмешки, с хрустящей золотистой корочкой, без капли лишней влаги, разумеется, приправленные ароматными специями, и чтобы они подавались в специальных глиняных горшочках. Ну, в обыкновенной тарелке тоже можно, я не против.

— И ничего ты не понимаешь, — сердито надувшись, оборвала мои разглагольствования Велирада, — твои жареные пельмешки вредны для здоровья, а варёные пельмешки в собственном бульоне — самая вкусная вещь на свете, и ничто в этом мире с ними не сравнится. Просто ты не умеешь готовить, вот и всё.

Что правда, то правда. До кулинарных способностей Велирады мне действительно далеко. Чуть ли не каждые выходные Велирада несколько часов упорно колдует на кухне, и результаты её стараний всякий раз вызывают всеобщее восхищение. А уж если говорить о её пельмешках, м-м-м, у меня слюнки начинают течь, лишь только я представляю большущую тарелку с плавающими в ней Велирадиными пельмешками. Да, Велирада без ума от варёных пельмешек. Но как же она их готовит! Велирада — женщина крупная, и пельмешки лепит тоже большущие, при этом умудряясь приготовить их так, что внутри каждой из них плещется вкуснейший бульон. Когда такую крупную пельмешку берёшь в рот... Как у неё выходит, что бульон не выливается наружу, а тесто не расползается? Я даже не замечаю, как уминаю всю тарелку, а ведь порции, что накладывает Велирадочка, поначалу вызывают у меня неподдельный ужас. Правда себе она всё равно кладёт ровно в два раза больше, я даже не представляю, как это всё помещается у неё потом в животе? Хотя живот у Велирады... скажем так, действительно очень вместительный. Но из спортзала Велирада не вылезает сутками, а потому обильные трапезы не слишком сказываются на её могучей фигуре. Что эта богатырка вытворяет со штангой. Вообще-то, глядя на мою подругу, я невольно вспоминаю одну сказку, прочитанную в глубоком детстве, но которая до сих пор стоит у меня на книжной полке. Есть там эпизод, который потряс моё воображение, и одна из его участниц представляется мне стопроцентной копией Велирады. Или Велирада — это точная копия той героини? Как-то я даже спросила мою подружку:

— Велирада, ты любишь жареных голубей?

— Обожаю, — улыбнувшись, ответила она.

— А лягушек? — задала я второй вопрос

— Бр-рр! — лицо моей подруги выразило искреннее отвращение.

— Ну а если бы кто-то приложил своих лягушек к твоим голубям, что бы ты сделала?

— Дала бы ей здорового леща, — нахмурила брови Велирада, — и не надейся, тебе подобное с рук тоже не сойдёт

— Так-так, — задумчиво произнесла я, — понятно. Знаешь, Велирадочка, а ведь чревоугодие — один из смертных грехов. Да и гнев тоже.

— На что это ты намекаешь? — надула губы Велирада.

— Забудь, — махнула я рукой, — не бери в голову.

И как выяснилось позднее, зря я посоветовала Велираде столь легкомысленно отнестись к моим словам. Та сказка оказалась вовсе не... но мне ещё придётся вернуться к ней.

А тогда, помню, мелькнула в голове безумная мысль, что если таинственный пришелец действительно прибыл к нам, чтобы выведать тайну приготовления пельмешки, то он должен, не отвлекаясь на ерунду, как можно скорее похитить Велираду и под пытками выбить из неё секретный рецепт. А, следовательно, всем нам, собравшимся в кабинете, нужно быть начеку и держать ухо востро. К счастью, вслух эту глупость я не произнесла. Потому что в этот самый момент в беседу вступила Лучезара, и её слова заставили меня на некоторое время позабыть обо всё на свете, включая и пришельца.

— А я покупаю мороженые пельмешки в магазине, — вот что, нисколечко не смущаясь, беззаботно заявила Зарка.

— Ты ешь мороженые пельмешки?! — одновременно вырвался возмущенный вопль из моих и Велирадиных уст, — да как ты можешь?

— У меня нет времени самой готовить пельмешки, — важно объяснила Лучезара, — и кроме того, магазинные пельмешки вполне даже ничего на вкус. Чего вы так взъелись?

— Не смей называть этот жалкий полуфабрикат пельмешками, — грозно нахмурилась Велирада, — ты даже понятия не имеешь, что тебе подсовывают эти мошенники в супермаркетах под видом наших пельмешек, и какую дрянь ты кушаешь по их милости и собственной глупости. Небось, покупаешь самые дешёвые, так?

— И ничего не самые дешёвые, — обиделась Лучезара.

— Бьюсь об заклад, — подлила я масла в огонь, — что ты, Зарочка, предпочитаешь импортные, мороженые изделия, — у меня язык не повернулся назвать "это" пельмешками. Тебе какие больше по вкусу — алеманские или нормандинские?

— К твоему сведению, — поддержала меня Велирада, — та мерзость, на которую алеманы и нормандины лепят свои этикетки, а затем всучивают таким дурочкам, как ты, на самом деле изготовлена их сервами. Тебе нравится пища сервов, Зарочка?

— А Зарке всё равно, что внутри, — усмехнулась я, — главное, чтобы снаружи была красивая и яркая упаковка. Ведь верно? — невинно поинтересовалась я.

— В общем, — сурово произнесла Велирада, — наше тебе, Зарочка, осуждение и порицание.

— И не столько за твой дурной вкус, — объяснила я, — сколько за предательство наших славных традиций и обычаев. Как ты можешь так спокойно заявлять, что у тебя, дескать, нет времени самой готовить пельмешки!

— А ну сейчас же давай клятву, что больше никогда не будешь покупать мороженные импортные пельмешки, — грозно нависла над несчастной Лучезарой Велирада.

— Отстань от меня, — жалобно запричитала Лучезара, — ну чего ты ко мне привязалась?

Но тут над ней нависла и я. Встретившись с моим холодным взором, Зарка сразу сникла.

— Ладно, ладно, сдаюсь, — пробурчала она, — что вам обещать?

И в моём кабинете прозвучал торжественный обет больше никогда не покупать мороженые пельмешки в магазине. А мы с Велирадой на радостях пообещали Зарке навестить её в ближайшие же выходные и дать несколько уроков кулинарного мастерства. Пора, пора приобщать Лучезару к этому искусству. А то, право слово, куда это годится, венеда — и не добрая хозяйка на кухне? Впрочем, я Зарке прощаю многое — слишком хорошо помню, как она восьмилетней девчушкой в один день потеряла отца с матерью. Ректор школы попросила меня присмотреть за Лучезарой и не дать ей замкнуться в себе. Вот из этих неуклюжих поначалу попыток вновь научить её смеяться и радоваться, и зародилась трогательная дружба маленькой девочки и четырнадцатилетней, слишком серьёзно воспринявшей поручение ректора, девушки-подростка. А спустя два года мне пришлось искать подход к тринадцатилетней Велираде, лишившейся в очередной войне с Орденом лауреннитов-госпитальеров горячо любимого отца. Правда на этот раз за помощью ко мне обратилась её соседка по комнате — Ратислава Алисия фон Плеттенберг. Но что это меня потянуло на грустные воспоминания?

Ну а наш пустой разговор вновь вернулся к таинственному пришельцу, который безнаказанно носился по улицам Эмеральд — Сити и сеял панику среди его мирных жительниц.

Так кто же он такой, в конце концов — вот вопрос, на который мы твёрдо намерились дать ясный и исчерпывающий ответ. Первой на этот счёт высказалась Велирада. Раз пришелец, по нашему дружному мнению, не военный разведчик, то почему бы не предположить, что он - почтенный клиент какого-нибудь туристического иномирного агентства, который приобрёл путёвку в мир Чёрной Луны в поисках экзотики и острых ощущений? И Велирада красочно поведала нам возможные подробности разговора пришельца — по её словам либо главного бухгалтера какой-нибудь средней фирмы, либо солидного торговца недвижимостью и земельными участками с иномирным тур оператором. Итогом этой беседы стал договор, по которому турагентство с одной стороны обещало клиенту испытать особо острые ощущения в выбранном им мире, а с другой гарантировало ему безопасность и своевременную помощь в случае непредвиденных обстоятельств. К договору, безусловно, прилагалась специальная страховка, приобретение которой являлось обязательным условием для подобного рода соглашений. И вот с этим страховым полисом на руках пришелец и отправился в свой вояж. А фон Фалькенхорст, скорее всего, — деловой партнёр директора турагентства и за заранее обговорённое вознаграждение обеспечивает развлекательную программу. Так что все эти погони и попытки захвата — не более чем её составляющие, тщательно разработанные и отрепетированные, а потому нечего к ним и серьёзно относиться. И очень даже хорошо, что мы втроём не участвуем в этом пошлом балагане. Во всяком случае, она, Велирада, этому очень счастлива. Не хватало ещё, чтобы Мирослав на ней деньгу зашибал.

На этом месте рассуждения Велирады были прерваны Лучезарой, которой не терпелось взять реванш за историю с морожеными пельмешками. Версию Велирады Зарка просто подняла на смех. Во-первых, объяснила она нам, визит пришельца — событие уникальное, доселе, по крайней мере, на её памяти не случавшееся. А, следовательно, ни о каком туристическом бизнесе говорить не приходится, ибо любой бизнес — это, прежде всего, извлечение прибыли, а на одиночных заказах большого дохода не получишь. Даже если допустить, что путешествие в наш мир - услуга очень и очень дорогая и доступна далеко не всякому, а, скорей всего, так оно и есть, то и в этом случае нельзя не учитывать один нюанс, который начисто разбивает в пух и прах теорию Велирады. И нюанс этот, бросив торжествующий взгляд на насупившуюся Велираду, Лучезара тут же поспешила назвать. Сервис. Да-да, именно сервис.

— Вот скажи нам, пожалуйста, Велирадочка, — как будто сладеньким, а на самом деле полным ехидства и ядовитого сарказма голоском вопросила Зарка, — когда ты отправляешься в поход по какой-нибудь якобы дикой и неизведанной местности, будь то неприступные горы, дремучие леса, или непролазные болотистые джунгли, в общем, туда, куда посылает тебя твоё турагентство со страховым полисом на руках. Разве ты не требуешь, чтобы тебя в полных смертельных опасностей странствиях обязательно сопровождал опытный проводник, знающий эти места, как свои пять пальцев, и способный безо всякой карты вывести тебя из какой угодно глуши?

— Ну, требую, — призналась Велирада, понимая, что отпираться бесполезно и глупо.

— И ведь ты особо настаиваешь на том, чтобы это был самый бывалый и самый бесстрашный следопыт, причём за его услуги ты готова заплатить любую запрашиваемую сумму, верно?

— Ну, верно, — вновь подтвердила Велирада и почему-то густо покраснела.

— Тогда где же проводник? — взвилась Лучезара, — где же сопровождающий? Пришелец по столице в одиночку разгуливает. Кто его безопасность обеспечивает? Знаешь, реклама рекламой, риск риском, но если с ним что-то случиться серьёзное. Нет, когда от клиентов нет отбоя, несколько несчастных случаев только увеличивают популярность маршрута, я согласна. Но когда у тебя один-единственный клиент за как минимум сорок лет, и он при этом платит бешеные деньги за возможность развеяться— ты с него пылинки будешь сдувать и глядеть в оба, чтобы не дай Покровитель с ним что-то приключилось. Ну, представь, если этого пришельца какая-нибудь наша отчаянная домохозяйка с перепугу угостит молнией или потоком пламени, или какой-нибудь не в меру крутой защитник частной собственности вышибет ему мозги зарядом картечи из дробовика? Всё — твоему турагентству конец, оно может смело объявлять себя банкротом. Больше с ними никто и не подумает связываться. Вот ты бы, Велирадочка...

— Ну, хорошо, — капитулировала Велирада, — тогда кто он, по-твоему?

— Во всяком случае, уж точно не обычный турист, — победно вскинула голову Лучезара, — думаю, он — настоящий путешественник-экстремал, прибывший к нам на свой собственный страх и риск. Зачем, спросите вы? Вам всё равно бесполезно разъяснять. Тебе, Велирадочка, с твоими страховками и роскошными отелями, никогда не понять мятежной натуры, бросающей дерзкий вызов стихиям и самой судьбе. Кто я такой, чего стою и на что способен в трудную минуту — вот вопросы, за ответами на которые этот смельчак прибыл в наш мир. Так что облава, устроенная на него де Монтиньи, самая что ни на есть настоящая. Но вот только симпатии её -Зарки, целиком и полностью лежат на стороне загадочного гостя.

И когда мои подруги перестанут, наконец, проецировать на других собственные пристрастия и предпочтения? Да, обе они обожают путешествовать, и свои отпуска частенько проводят по всяким экзотическим местам нашего королевства (по заграницам они, как воительницы Ирбиса, сами понимаете, особо не разъездятся). При этом Велирада останавливается там, где есть все блага цивилизации, как-то — комфортабельные отели, вышколенная прислуга и прочие прелести уютной жизни. А вот Лучезара отдыхает в местах, где комары не водятся. Потому что там никто не живёт. Ни люди, ни животные. Природа там такая, для жизни неподходящая.

Но возвращаюсь к нашей беседе. В тот самый миг, когда Лучезара с победным кличем добивала уже почти прекратившую сопротивление Велираду, я вдруг отчётливо поняла, что если прямо сейчас не приму самых решительных и даже, в некоторой степени, жёстких мер, то последнее слово в нашем разговоре останется за Заркой. Это меня не устраивало никоим образом. В самом деле, как в споре, где участвую я, может победить сопливая девчушка, которой я читала сказки, и которая столь доверчиво прижималась ко мне, обнимая за плечи и утыкаясь носиком в грудь? И вообще, это мой кабинет.

— Зарка, — с места в карьер бросилась я в атаку, — я, конечно, готова признать, что твоя теория и остроумна, и солидна, и даже очень увлекательна. Но верность истине заставляет меня выступить против неё. Видите ли, в своих рассуждениях и предположениях вы обе не берёте в расчёт один весьма существенный момент. Кто именно охотится на пришельца? Правильно, представители власти, другими словами само государство. То есть наше королевство открыто действует против, и вот здесь я остановлюсь поподробней. Против кого? Понимаете, сколь ни была бы существенной разница между обычным туристом и отчаянным путешественником — экстремалом, в конечном итоге, они оба являются добропорядочными и законопослушными гражданами своей страны, независимо от установленной в ней формы правления и общественного строя. А разве не обязано государство защищать своих граждан, где бы они не находились, в случае, если их жизнь или свобода подвергается угрозе? Особенно, я подчёркиваю, если эта угроза исходит от представителей менее развитой цивилизации. Увы, но будем откровенны — то, с какой лёгкостью пришелец преодолел наши защитные поля не оставляет ни малейших сомнений насчёт того, кто из нас стоит на более высокой ступени магического развития. Только подумайте, как поступили бы мы, если, скажем, сервы осмелились бы задержать кого-то из наших туристов— мужчин, совершающих секс-вояж по их миру. (Наши мужчины в подавляющем большинстве совершенно лишены магических способностей, поэтому сервы, гипотетически, способны на подобное безобразие.) Вообразите, каковы были бы наши ответные действия.

— Но если пришелец — отчаянный экстремал, — начала было Лучезара.

— Зарка, у каждого экстремала есть друзья, поклонники, семья. В конце концов, он может быть национальным героем, и его судьба станет волновать его соотечественников гораздо сильнее, чем участь простого туриста. На помощь экстремалу всегда отправляется спасательная экспедиция. Вспомни хотя бы того капитана, для спасения которого пришлось плыть вдоль какой-то параллели чуть ли не вокруг всей планеты. Или отважного лётчика, который затерялся в полярной пустыне, и едва не лишился из-за этого досадного происшествия законной жилплощади...

— Славка, это всё — полузабытые предания и легенды, — недовольно скривила губы Зарка.

— Зарочка, — озвучила я самый доступный для моей подруги аргумент, — если с тобой, не дай, конечно, Альбертина -заступница, что-нибудь произойдёт во время твоего очередного смелого рейда в безлюдную глухомань, неужели, мы все — и я, и Ратка, и Велирада, и Светомила, забыв обо всём и побросав все наши дела, моментально не поспешим тебе на помощь? Ты за кого нас принимаешь?

— Ну, вы — это... — пробурчала Зара.

— Что это? — передразнила её я, — зачем же ты отказываешь пришельцу в том, в чём относительно себя абсолютно уверена? Помощь обязательно придёт. И Мирослав — хоть он и мужчина, далеко не дурак. Он это прекрасно понимает. Тогда почему он всё же охотится за пришельцем?

— Почему? — одновременно воскликнули Велирада и Лучезара.

— Потому что этот пришелец — иномирный преступник, — торжествующе произнесла я,— и у себя на Родине находится вне закона. И в розыске. Вероятно, их правоохранительные органы связались с Мирославом и попросили о помощи.

— Так он что, у нас скрывается от правосудия? — уточнила Лучезара.

— Не только, — покачала я головой, — уверена, что и в нашем мире он продолжает свою преступную деятельность.

— Это какую же именно? — осведомилась Велирада.

— Он, — вздохнула я поглубже, ощущая прилив творческого вдохновения, — высасывает наши мозги и делает из них наркотики. Вот так.

— Врёшь, — одновременно недоверчиво хмыкнули Зарка и Велирада.

— И ничего не вру, — не на шутку обиделась я, — всё сходится. Мирослав охотится за пришельцем, потому что знает, что санкций со стороны его соотечественников не последует. Наоборот, в случае его поимки де Монтиньи ждёт щедрая награда и глубокая благодарность. А пришелец не покидает наше королевство, потому что ещё не собрал всего, что ему надо. Вот он и рыщет по столице в поисках добычи.

— Славка, ты фантазируешь, — вынесли вердикт мои подруги, — и у Ратки, между прочим, это лучше получается. Не пытайся её перещеголять.

— Вот поймает вас пришелец и как вонзит в ваши глупые головы вот такую иглу, — развела я пошире руки, — вспомните тогда мои слова. Но уже поздно будет.

Как сейчас помню, именно после этих слов дверь кабинета широко распахнулась и на пороге показалась моя заместительница — подполковник Велизара де Квинси. Взглянув на неё, я невольно вздрогнула. На лице Велизары не было ни кровинки.

— Полковник Мортимер, — каким-то странным, неестественным голосом проговорила она, — там девчонок фон Плеттенберг привезли.

Благородный рыцарь.

Вот какую легенду рассказал гостям Раймунд фон Вейхс на дне рождения своей дочери.

— Солнечным летним днём в один богатый, но мрачный город приехал доблестный и отважный рыцарь. Разумеется, прибыл он не просто так, а с определённой целью. Дело в том, что процветающим, но унылым городом многие годы правил свирепый и кровожадный дракон, которого молва величала самым опасным и сильным из всех драконов, живущих на земле. И надо признать, что эту репутацию дракон заслужил вполне справедливо — на своём веку он пролил немало крови, убив многих храбрых воинов. Некоторые из них бросили вызов жестокому чудовищу, других из охотничьего интереса выследил сам дракон. "Убийца рыцарей" — именно эти, произносимые испуганным шёпотом слова, привлекли внимание нашего героя, подвигнув отправиться в рискованное путешествие. Ибо борьба с драконами была, как раз тем занятием, в котором бесстрашный рыцарь не знал себе равных. Не одна драконья голова украсила стены его замка, не один раз благодарные жители мира Чёрной Луны превозносили имя своего мужественного избавителя. Но зло ещё царило в мире, а на стенах оставалось немало свободного места. Долг звал рыцаря на свершение новых подвигов. Воинская честь и гордость требовали найти достойного врага. А, как известно, кто ищет — тот всегда найдёт.

Да, упомянем ещё об одном увлечении рыцаря, в котором он добился серьёзных успехов. Между жаркими схватками, наш герой писал превосходные баллады, которые затем исполнял при дворах могущественных королей, райхфюрстов и маркграфов. Стоит ли говорить, что и музыку к своим стихам рыцарь сочинял сам. И всякий, кто хоть раз слышал рыцаря, признавал, что отважный воин — безусловно, очень талантливый миннезингер. Поэтому неудивительно, что во всех странствиях вместе с острым мечом рыцаря сопровождала верная шестиструнная гитара, которая в его руках порой становилось оружием не менее грозным, чем неотразимый клинок.

Не стал исключением и тот солнечный день, когда рыцарь стоял возле главных городских ворот, с любопытством рассматривая крепкие стены, высокие башни и добротные дома. В тот момент он ещё не решил, куда ему идти. Сразу же во дворец Дракона — бросить вызов безжалостному чудовищу на смертельный поединок, или же, сначала, пройтись по городским улица и площадям, чтобы понять, чем дышат и как живут простые горожане под властью грозного и жестокого властителя. В этот миг его внимание привлекла блестящая кавалькада роскошно одетых всадников, галопом направлявшихся к открытым вратам. Кавалькаду возглавляла изумительно красивая светловолосая женщина на вороном скакуне, одетая в чёрное платье, расшитое узорами-молниями из золотых и серебряных нитей. Гибкая, стройная фигура всадницы дышала ловкостью и силой, надменное лицо красавицы выражало совершенную уверенность, в её холодных изумрудных глазах легко читалась многолетняя привычка властвовать и распоряжаться чужими жизнями и судьбами. Женщина бросила мельком на рыцаря равнодушный взгляд, и ... Наш герой готов был поклясться, что на его меч холодная красавица не обратила ни малейшего внимания, будто сама мысль о том, что это оружие представляет для неё угрозу, казалась ей нелепой и смешной. Но вот когда её взор упал на гитару. Всадница с досадой прикусила губу, а в её изумрудных глазах совершенно неожиданно вспыхнула какая-то непонятная и необъяснимая ярость. Рыцарь видел, как женщина даже натянула поводья, чтобы остановить лошадь, но в последний миг почему-то передумала, и кавалькада, не сбавляя скорости, скрылась за городскими воротами. Заинтригованный странной реакцией незнакомки, рыцарь ещё некоторое время постоял на месте, а затем медленно направился к небольшой книжной лавке, что находилась как раз неподалёку. Ведь как настоящий миннезингер, наш герой был неравнодушен к художественному слову. Поздоровавшись с продавцом — пожилым седым мужчиной, в глазах которого светились книжная мудрость и богатый жизненный опыт, рыцарь принялся рассматривать стоящие на полках фолианты. К его удивлению все они были либо учебниками магии и других наук, либо справочниками и энциклопедиями.

— Неужели у вас не продаются поэмы, баллады и рыцарские романы? — с изумлением обратился он к продавцу.

— Увы, нет, — грустно улыбнулся тот в ответ, — здесь вы их не найдёте.

— Неудивительно, что ваш город выглядит столь мрачным и унылым, — задумчиво произнёс рыцарь и пристально посмотрел в окно, — песен в нём я тоже не услышу? — с интересом добавил он после короткой паузы.

— Музыка не звучит на наших улицах уже многие годы, — с печалью изрёк хозяин лавки.

— Я, кажется, догадываюсь почему, — неожиданно засмеялся рыцарь, — но, так как я никуда не спешу, может, расскажите, как искусство покинуло ваш город? Это было бы очень любезно с вашей стороны.

— А если вместо этого я посоветую вам поскорее покинуть город, — и хозяин лавки кивком указал на гитару рыцаря, — вы прислушаетесь к моим словам?

— Полагаю, что нет, — вновь рассмеялся рыцарь и положил гитару на прилавок, — я хочу услышать эту историю.

— Как вам будет угодно, — вздохнул старик, — что же, да будет вам известно, что наш правитель...

— Дракон, — уточнил рыцарь.

— Мы избегаем называть его так, — осторожно ответил хозяин лавки, — так вот наш властитель считает себя очень одарённым поэтом и музыкантом.

— Вот оно что, — с лёгким удивлением произнёс рыцарь, — всё не так просто, как мне показалось, — тут он вновь улыбнулся, — но продолжайте, — обратился он к владельцу лавки.

— Всё свободное время от жарких и кровопролитных схваток наш повелитель посвящает искусству, — продолжил старик, — в этом он видит своё призвание и именно его слугой называет себя.

— Дальше, — с усмешкой потребовал рыцарь.

— Как всякая творческая натура, наш правитель довольно впечатлителен и вспыльчив. Он люто ненавидит бездарей и рифмоплётов...

— Равно как и тех, кого считает соперниками, — продолжил рыцарь, насмешливо глядя старику в глаза, — тех, чьи строки могут успешно соперничать с его поэмами и даже затмить их. Не так ли?

— Не мне судить служителя искусств, — отвёл взгляд старик.

— Судя по тому, что я вижу, у вашего правителя безупречный вкус, — с иронией заметил рыцарь, — талантов он определяет на раз.

— Увы, это так, — печально подтвердил владелец лавки.

— И как же он поступает с братьями по перу и лире?

— Стремится сжить со свету любыми средствами.

— В каком смысле?

— В прямом, — тихо ответил книжник, — сжигает их книги, морит в тюрьмах, травит, казнит.

— Простое изгнание кажется ему недостаточным? — с любопытством поинтересовался рыцарь.

— Наш властитель считает, что к данному случаю пословица "С глаз долой из сердца вон" неприменима.

— Резонно, — хмыкнул рыцарь, — но почему в вашей лавке я не нахожу произведений того...

— Каждый месяц наш повелитель выступает на главной городской площади.

— Приходит много народу? — прищурился рыцарь.

— Яблоку негде упасть. И все стремятся попасть на глаза властителю.

— Похвальное стремление, — одобрительно кивнул рыцарь и как будто задумался над чем-то, — но, — строго продолжил он, — несмотря на свою величину, ваша площадь всё же слишком мала, чтобы вместить всех желающих.

— У соседних с площадью домов плоские крыши, — пояснил владелец книжной лавки, — на них поднимаются те, кому не хватило места внизу.

— Городские архитекторы очень предусмотрительны, — уважительно произнёс рыцарь, — но позвольте, ведь люди могут лишь наслаждаться несравненным талантом вашего правителя. А как же...

— Слуги повелителя совершенно бесплатно раздают горожанам тексты его стихов и песен. Кроме того, у нас большая библиотека.

— Чей фонд довольно однообразен хоть и богат, — улыбнулся рыцарь, — теперь мне многое действительно понятно. Благодарю вас. Ну а как же подарочные издания? Дорогая бумага или даже пергамент, роскошный переплёт, красочная обложка.

— Это ручная работа и строго на заказ, — ответил книжник, — к тому же, наш повелитель считает, что на искусстве грех делать деньги. Вдохновение и золото не совместимы.

— А кто-то золоту предпочитал злодейство, — как бы самому себе тихо пробормотал рыцарь, а затем неожиданно задал книжнику очень бестактный вопрос, который не пристало задавать благородному человеку.

— Ну а вы, лично, как оцениваете творчество вашего просвещённого властителя? Уверен, вы часто ходите на площадь, — и рыцарь пристально посмотрел на собеседника.

— У меня же лавка, — осторожно проговорил книжник.

— Но ведь книжная лавка, — парировал рыцарь.

— Могу сказать лишь одно, — столь же осторожно продолжил его собеседник, — наш повелитель услаждает ему подобных. И не потакает низким вкусам толпы.

— Но ведь кому-то это должно искренне нравиться?

— Возможно тем, кто живёт во Дворце, — пожал плечами старик.

— Ваш рассказ всё больше и больше увлекает меня, — усмехнулся в ответ рыцарь, — признаюсь, после всего услышанного я с превеликим нетерпением жду встречи с вашим властителем. Кстати, раз он у вас такой единственный и неповторимый, выходит это его балладу я слышал в ближайшем от города замке. Я прав?

С этими словами рыцарь взял верную гитару, и ловкие пальцы легко и уверенно ударили по струнам:

И зеркало моё кошмар твой отразит

Что делал ты со мной, вернёт тебе оно

И зеркало моё кошмар преобразит

И станет он опасней острейшего клинка.

— Я вновь советую вам поскорее уезжать из нашего города, — взволнованно обратился к нему книжник, — вам очень повезло, что повелителя сейчас здесь нет.

— А где же он? — поинтересовался рыцарь.

— До него дошли слухи, что к городу приближается отважный воин, знаменитый победитель драконов, который жаждет сразиться с ним. Вот наш повелитель и поскакал вместе со свитой навстречу ему, чтобы принять бой в чистом поле. Сейчас все его мысли заняты предстоящей битвой.

— И проехал ваш повелитель через главные ворота? — уточнил рыцарь.

— А через какие ещё ворота выезжать правителю? — удивился книжник.

— Вот и разгадка странного поведения прекрасной незнакомки, — искренне рассмеялся рыцарь, — что же, разведка у вас поставлена неплохо, но блондинка есть блондинка. Или неужели у меня настолько не воинственный вид? Ну да, всё правильно, — добавил он после небольшой паузы, — драконы ведь похищают прелестных девушек вовсе не для того, чтобы лишь любоваться их несравненной красотой. Полагаю, ваш повелитель вернётся очень скоро. И в неважном расположении духа.

— Вы точно решили дожидаться его возвращения? — с отчаянием спросил книжник.

— О да,— нехорошо улыбнулся рыцарь, — видите ли, приятель, мне ещё ни разу не доводилось состязаться в поэзии с драконом. Равно как и убивать женщин.

....................................................................................................................

— А что же было дальше? — хором воскликнули гости Раймунда фон Вейхса.

— А дальше, — торжественно произнёс фон Вехс, — моя дочка, которой сегодня исполнилось четыре годика, встанет на стул и исполнит перед нами своё первое заклинание, которое она специально выучила для этого праздника. Альбертина, иди сюда.

Враг не дремлет.

Человек сидел за столом и внимательно изучал содержимое вместительной папки, аккуратно откладывая в сторону просмотренные листы. Часть из них была отпечатана на принтере, часть различным почерком заполнена от руки. Ещё несколько толстых папок лежали на столе, ожидая, когда хозяин кабинета доберётся и до них. Но человек никуда не спешил.

Это могло показаться странным, ведь висевшие на стене часы показывали начало двенадцатого ночи. И хотя мужчина — сероглазый шатен лет тридцати пяти в недорогом, но модного покроя костюме, вникал в бумаги явно не из праздного любопытства, но и служебного рвения при этом совершенно не выказывал. Было очевидно, что задержаться, допоздна, его заставило вовсе не чувство долга. Казалось, мужчина ждёт чего-то очень важного, а бумаги изучает лишь затем, чтобы скрасить томительное и напряжённое ожидание. Впрочем, лицо мужчины оставалось невозмутимым, а в его движениях совершенно не проглядывалось ни чрезмерного волнения, ни излишней нервозности. Похоже, он отлично владел собой, всегда и везде сохраняя самообладание и холодную голову. Но именно это абсолютное спокойствие в столь поздний и неурочный час ярче всего свидетельствовало, что этой ночью произойдёт нечто важное. И человек это хорошо знает.

Мужчина бросил взор на часы, захлопнул папку и быстро встал из-за стола. Теперь было видно, что он высок и отлично сложен. Двигаясь быстро, легко и бесшумно мужчина подошёл к окну. Его взгляд устремился к верхним этажам высокого здания, настоящего колосса из стекла и бетона, что надменно возвышался над всем Городом. Там, вдали, под самыми небесами, одиноко светился крошечный огонёк, будто маленький светлячок, устав носиться в иссиня-чёрном небе, решил передохнуть на теле могучего гиганта. Но человек точно знал, чьи именно мысли, чувства и переживания скрываются за этим огоньком, и даже предполагал, что именно сейчас, оттуда, даже не догадываясь об этом, некто смотрит прямо на него. Мужчина скрестил руки на груди и усмехнулся. Взгляды невидимых друг для друга людей встретились. Вот оно — ночное волшебство. Этот мир полон загадок и чудес, а потому прекрасен и восхитителен, несмотря на всё зло, что свершается и собирается свершиться под его небосводом. Светлячок отдохнул и улетел прочь. Похоже, мужчина ждал именно этого.

Столь же быстро и бесшумно он вернулся на место, но уже не работал с бумагами, а сидел неподвижно, откинувшись на спинку стула, над чем-то размышляя, что-то просчитывая в уме. Из этой неподвижности его вывел вибрирующий сигнал мобильного телефона. Вероятно, мужчина знал, что ему позвонят. Без суеты приняв вызов, он негромко и невозмутимо произнёс:

— Я слушаю.

— Встреча закончилась победой гостей, — голос невидимого собеседника звучал бесстрастно, даже слишком бесстрастно для искреннего равнодушия, — мы записали матч.

— Я понял, — столь же невозмутимо ответил мужчина и выключил телефон.

Минуту — другую он сидел, закрыв глаза, видимо, стараясь обуздать вызванные сообщением эмоции. Затем мужчина резко выдохнул и открыл глаза.

— Конечно, с её стороны это настоящее свинство, — улыбнувшись, еле слышно произнёс он и бросил взгляд на закрытые папки, — хорошо, хоть время потрачено не зря.

Его рука легла на компьютерную мышь, оживив экран плоского монитора. Щёлкнув по ней, мужчина запустил сетевой браузер, после чего быстро набрал в поисковой строке следующий адрес — "Ветла.рос". Экран окрасился в песочный цвет, затем на нём появились изящные узоры и письмена, выполненные в псевдо-экзотическом стиле, а в завершении заставку сайта украсила большая фотография улыбающейся светловолосой женщины, чьи глаза скрывали солнцезащитные очки.

"Добро пожаловать на сайт Воиславы Ветловской — самой обаятельной и прекрасной писательницы роской фантастики" торжественно гласила самая крупная из надписей.

Однако мужчина не обратил на приветствие никакого внимания. Похоже, он точно знал, почему зашёл на сайт. Стрелка курсора остановилась возле слова "Новости", раздался ещё один щелчок. Экзотические узоры на песочном экране сменились текстовым сообщением: "Дорогие друзья, рады вам сообщить, что Воислава Мирополковна закончила повесть, которую она обещала написать для конкурса "Челленджер-86". Как вы, наверное, уже знаете, по правилам конкурса, двум его участникам дают одну тему, которую они должны раскрыть в своих произведениях с диаметрально противоположных точек зрения. В ближайшее время повесть Воиславы Ветловской " Самум надвигается на оазис" будет опубликована на официальном сайте конкурса. А пока приводим её краткое содержание для особо нетерпеливых поклонников.

"В роскошном отеле, расположенном в самом центре раскалённой пустыни, в двухстах милях от ближайшего жилья, собирается группа людей. Во время ужина бестелесный голос обвиняет гостей в бесчестных и низких поступках, которые они совершили в прошлом, но не понесли за них никакого наказания. Попытка возмущённых людей покинуть отель заканчивается неудачей. Внезапно начавшийся самум отрезает их от остального мира. Гости остаются наедине с неведомым обвинителем и своей совестью. Смогут ли они достойно выдержать столь тяжёлое испытание? Ждёт ли их спасение и счастливый финал? Ведь самум неотвратимо надвигается на крошечный оазис, оказавшийся в действительности лишь зыбким миражом"

Также сообщаем, что оппонентом Воиславы Мирополковны на конкурсе выступит Виктор Велесов, чья дебютная повесть "Убежище" произвела в прошлом году настоящий фурор и была признана многими критиками лучшим произведением в жанре мистического триллера. Администрация конкурса уже объявила о том, что получила от господина Велесова его повесть. Нас ждёт увлекательное, но честное соперничество, победителями в котором станете, прежде всего, вы — дорогие читатели"

— Гостиница в центре пустыни, — сокрушённо покачал головой мужчина, — наверное, экзистенциальная драма, не иначе. Хорошо, посмотрим, кто кого. Пустынный зной против обжигающего холода гор. Наше противостояние началось, — добавил он и щёлкнул кнопкой мыши. Песочный фон на экране исчез.

По-видимому, мужчина уже не считал нужным оставаться в кабинете. Он выключил компьютер, положил все папки в стоявший рядом со столом сейф, достал из кармана ключи. Заперев сейф, ещё раз взглянул на настенные часы и, выключив свет, вышел в коридор. Всё это он, естественно, проделывал сотни раз, а потому, закрывая кабинет, даже не взглянул на металлическую табличку, привинченную к дверям. Собственно, ничего интересного для мужчины на табличке и не было. "Начальник оперативного отдела Велесов В. В." — вот и всё, что гласила надпись на ней.

В коридоре мужчину ожидал сюрприз. Из-за двери соседнего кабинета пробивалась тоненькая полоска электрического света. Мужчина укоризненно покачал головой и решительно взялся за дверную ручку.

— Лорд Всемогущий, почему вы ещё не дома? — обратился он к стройной темноволосой девушке, которая усердно набирала какой-то текст на компьютере.

Девушка поспешно поднялась со стула и виновато поклонилась:

— Простите меня, Виктор Викторович. Я думала, что могу понадобиться вам. Простите.

— С этими бумагами я совершенно забыл о вас, — недовольно хлопнул себя по лбу Виктор, — но вы, Оксана, тоже хороши. У нас ведь не казарма, чтобы ждать приказа. Рабочий день давным-давно закончился.

— Я хотела как лучше, — виновато потупилась девушка, — я не услышала, как вы вышли из кабинета.

— Нет, это моя вина, — махнул рукой Виктор, — теперь, я просто обязан проводить вас до дома. Ночью на улицах небезопасно, сами знаете.

— Не стоит, я живу неподалёку, — покраснела Оксана, — в самом деле, я ведь вооружена.

— И вы посещаете занятия по самообороне, — улыбнулся Виктор и внимательно посмотрел на девушку, — не спорьте. Пистолет вы носите в сумочке, а её у вас заберут в первую очередь, — со странной усмешкой добавил он, — собирайтесь, мы пойдём вместе.

И они действительно вышли вместе из огромного, монументального здания, на гранитном фасаде которого, справа и слева от внушительных дверей, можно было прочитать: "Агентство по борьбе с незаконным оборотом наркотических веществ".

— Ну что, сегодня вы проводник, — обратился мужчина к спутнице, — ведите нас.

— Вы сказали, что заработались с бумагами, — робко сказала девушка, очевидно пытаясь поддержать непринуждённый разговор.

— А, вы же знаете, чем больше документов, тем хуже настроение, — досадливо поморщился Виктор, — бросьте. Мы уже не на работе. Оглянитесь вокруг. Не правда, ли, восхитительная ночь.

— Воздух смягчился, — тихо проговорила девушка, закрыла глаза и сделала глубокий вдох, — я специально выхожу поздним вечером на балкон, чтобы дышать этой прохладой. Мне кажется, она хранит в себе какую-то тайну, и если мне удастся разгадать её, моя жизнь изменится.

— Интересно как? — с любопытством спросил Виктор.

— Я мечтаю попасть в волшебное королевство, — ответила Оксана и смущённо улыбнулась, — нелепое желание для офицера, правда?

— Ну почему, — пожал плечами Виктор, — мечты есть мечты. Ну а насчёт королевства, знаете, я не рискнул бы отправиться туда, даже если бы мне и выпал шанс.

— Почему? — удивилась девушка.

— Боюсь разочароваться. Ведь это только в сказках в волшебных королевствах течёт беззаботная жизнь. А на самом деле...

— Что на самом деле? — испуганно спросила Оксана.

— Там всё как у нас. Страдания, ярость и кровь, — задумчиво произнёс её собеседник. Произнёс так, словно знал это наверняка.

— Впрочем, это ваша мечта, я не вправе вторгаться в неё, — смутился он, — издержки профессии.

— Ничего, ничего, — поспешно пробормотала девушка.

— Хорошо. В конце концов, кто мы есть без мечты? Пусть вас посетит однажды добрая волшебница и вручит приглашение на, — Виктор почему-то замолчал, — в злых волшебников и драконов вы ведь не верите?

— Давайте оставим эту тему, — застенчиво улыбнулась Оксана, — как-то уж совсем несерьёзно получается. Два офицера...

— Действительно. Уже скоро полночь, а мы всё стоим на месте. А ведь что может быть лучше прогулки под чистым звёздным небом.

Оксана говорила чистую правду. Не прошло и двадцати минут, а она и Виктор уже подходили к её дому, по окнам и балконам которого, устремлялись ввысь к самим небесам виноградные лозы. Редкий электрический свет едва-едва пробивался сквозь густую листву.

— А у вас красиво, — заметил Виктор, — не только двор, но и сам дом утопает в зелени. Теперь я понимаю, откуда взялась ваша мечта.

— Это не новостройка, — сказала Оксана, — поэтому всего пять этажей.

— Да я вижу, что дом возведён строителями, у которых ещё была совесть, — не сдержал улыбки Виктор, — да ещё почти в центре Города. Вам здорово повезло.

— Это от бабушки, — пояснила девушка, — а вот видите ту пристройку, что соединяет мой дом с соседним? Это ЗАГС.

— Всё необходимое прямо под боком.

— Я зайду в магазин, мне надо купить кое-что из продуктов, вы не против? — спросила девушка.

— Да нет, с удовольствием составлю вам компанию. Надо же и ЗАГС, и круглосуточный магазин. Да ещё, вижу, и парк через дорогу. Вы счастливица.

Поиски необходимого завели Оксану и сопровождавшего её Виктора в самую дальнюю секцию магазина. Девушка внимательно рассматривала упаковки йогурта, выясняя дату изготовления и раздумывая, чему отдать предпочтение — качеству или цене. Виктор же рассеянно смотрел на соседние, заставленные соками полки. В этот момент послышался звук поспешно открываемой двери, громкий топот и истерично-угрожающий крик:

— Ну ты, дура, деньги из кассы все гони, быстро!

Оксана побледнела, нервно и судорожно потянулась к сумочке. Виктор молча перехватил её руку, отрицательно покачал головой, прижал палец к губам. Затем осторожно выглянул из-за стеллажа, скрывавшего их от находившихся у дверей, и принялся изучать обстановку.

Возле кассы стояли трое парней. В руках у двоих, что покрепче, были ножи, а вот у третьего — тщедушного типа в застиранной спортивной куртке и заношенных джинсах — пистолет. Пистолет этот он направил прямо на миловидную девушку-продавщицу, которая с ужасом смотрела на грабителей, не в силах даже пошевелиться. Сжимавшая оружие рука неприятно дёргалась, да и всего бандита, как и его подельников била, какая-то странная дрожь.

— Ты чё оглохла, овца! — сорвался на визг владелец пистолета и резко дёрнулся, — кому говорю, деньги гони! — рука с пистолетом рванула вперёд, а вторую парень занёс над головой, видимо не зная, что делать — сразу стрелять в девушку или сначала ударить её.

— Нет, — еле слышно пролепетала несчастная продавщица.

— Колян, вали её на хрен, — тревожно произнёс один из вооружённых ножом и зачем-то судорожно поднёс руку к носу.

— Уважаемые, можно я вам помогу?— вежливо и спокойно сказал Виктор и медленно направился к возбуждённой троице.

— Мужик, тебе чего надо?! — парень в куртке нервно направил пистолет на Виктора. В его глазах заиграл нехороший страх. Вот так и спускают курок.

— Я хочу помочь вам и девушке, — миролюбиво объяснил Виктор и вытянул руки перед собой — хочу, чтобы она сделала правильный выбор. Хочу показать ей нужный пример.

— Ты это чего? — недоумённо переспросил владелец пистолета.

— Вам ведь деньги нужны? Разумное и понятное желание. Смотрите, — Виктор указал на кошелёк, который он держал в правой руке, — здесь пятьсот талеров. Сейчас я отдам этот кошелёк вам. Когда девушка увидит, что я — здоровый взрослый мужчина отдаю вам деньги, она поймёт, что в этом нет ничего страшного или зазорного. И тоже отдаст вам выручку. И мы все останемся довольны. Ну как, вы согласны?

— Это ты хорошо придумал, — нервно, но довольно рассмеялся грабитель, — классно.

— Возьмите кошелёк, — улыбнулся Виктор и сделал ещё несколько шагов, протягивая бумажник.

Парень с пистолетом сделал шаг навстречу и тоже протянул руку.

Резким ударом обеих рук Виктор выбил пистолет, затем последовали быстрый тычок в горло и точный удар в висок. Грабитель замертво грохнулся на пол. Его товарищи не успели опомниться, как Виктор одним хищным прыжком очутился рядом с ними. Первый из грабителей согнулся пополам от хлёсткого удара ногой в пах. Второй машинально и неумело выбросил вперёд руку с ножом, но лезвие лишь рассекло воздух. Виктор ударил его по берцовой кости, затем захватил вооружённую руку и резко вывернул кисть. Бандит с воплем выронил нож и тут же замолк, оседая на пол после удара ребром ладони по шее. Его приятель так толком и не оправившийся после атаки в пах последовал за ним. Его Виктор уложил коленом в подбородок.

— Сегодня я домой не попаду, — сокрушённо покачал он головой и взглянул на часы, — нет, уже всё-таки попаду.

Он укоризненно посмотрел на продавщицу:

— Девушка, ну вы и нашли с кем играть в героиню. Вы, что не видите, они же наркоманы. Да ещё и в состоянии ломки. Такие чужую жизнь не ценят.

— Наркоманы? — тихо переспросила Оксана, подходя к месту схватки.

— Наши клиенты, — подтвердил Виктор, — уверен, это опять "Слёзы дракона". В сущности, это больные, несчастные люди, их лечить надо, а я их так...

— Подонки они! — всхлипнула девушка-продавец и без сил опустилась на стул, — сволочи!

— А пистолет у них был боевой? — уточнила Оксана.

— Естественно, — кивнул Виктор, — девушка получила бы пулю за милое дело. Рука тряслась, но не дрогнула бы. И это в районе, который борется за звание самого безопасного в Городе.

— У нас, вообще-то, спокойно, — виновато произнесла Оксана, — но вы молодец!

— Если бы я действительно был молодцом, — поморщился Виктор, — их бы здесь просто не было. Это же наша недоработка. Живой укор совести. Я изучаю бумажки, а эта зараза спокойно гуляет по всему Городу. Уже сюда добралась. Полицию вы вызовете?

— Хорошо, — вытащила из сумочки мобильный телефон Оксана.

— Я не хотела сегодня выходить в ночную смену, — причитала продавщица, — не хотела! На небе светит кровавая луна! Ещё мой дедушка говорил, что это знак беды.

— Две недели назад, когда вот такой же гражданин устроил пальбу в школе, никакой кровавой луны на небе не сияло, — отмахнулся Виктор.

— А ведь и верно, — поддержала девушку Оксана, — как я раньше не обратила внимание. Кровавая луна. Как я рада, что вы настояли пойти со мной. А я то...

— Успокойтесь, — прижал девушку к себе Виктор, — всё уже позади. Это всё глупые суеверия.

Но что-то в его взгляде говорило о том, что он прекрасно знает, кому сулит горе эта ночь. И причина странного поверья не является для него тайной. Только в глаза ему никто не смотрел.

Глава 3. Воительница принимает вызов или продолжение воспоминаний.

— Что, значит, привезли? — недоумённо произнесла я, ещё до конца не осознавая весь страшный смысл Велизариных слов — подполковник, с вами всё в порядке? Что произошло? Где фон Плеттенберг?

— Они лежат на внутреннем дворе, — судорожно глотнув воздух, не то прохрипела, не то просипела де Квинси, — там уже все собрались. И фон Плеттенберг, и подвоеводы, и фон Вельвен. Все.

— Да что там стряслось... — начала, было, я, но тут до меня вдруг дошло. Словно обухом ударили по голове. Их привезли... Они лежат на внутреннем плацу... Покровитель, что с Раткой!

Дошло не только до меня. Велирада и Лучезара, в спешке опрокидывая стулья, вскочили на ноги почти одновременно со мной. Мы даже не стали тратить время на то, чтобы спуститься вниз на лифте. Просто создали портал, ведущий на плац, и гурьбой бросились в него, прихватив с собой явно пребывавшую в шоке Велизару.

Я сразу же увидела их. Шесть обычных носилок, покрытых белыми простынями. Обыкновенные санитарные носилки, столь часто используемые во время учений. Только сегодня никаких учений не проводилось. Всё происходило взаправду, по-настоящему. И под белыми простынями лежали...Мне стало дурно. Шесть мёртвых девчонок! Шесть. Таких потерь в ходе одной операции наша Дружина не несла с окончания Гражданской войны. Да что же это такое? Как же они допустили?

Я перевела взор на стоявших возле носилок офицеров. Вот Ратка, вмиг почерневшая, осунувшаяся, зажимает руками рот и нос, поддерживаемая взволнованно перешептывающимися подвоеводами — Миладой Уонтлейн и Белоярой Уорнклифф. Смотрит невидящим взглядом прямо на трупы, и любому, кто заглянет ей в глаза — куда только подевались вечно горящие в них озорные искорки — станет сразу же понятно, что смерть подчинённых Ратка себе не простит никогда. На коленях станет вымаливать прощение у их родственников — родителей, братьев, сестёр, но даже если и не услышит из их уст, ни малейшего упрёка — себя не простит всё равно. Не просчитала, не предусмотрела, расслабилась, послала на смерть. Верную смерть. Верную ли?

— А парализаторы, как же парализаторы!!! — раздался прямо над моим ухом яростный рёв Велирады, — где они? Их применяли?

И завертелось. Одна из спецназовцев Ратки спешно подносит Велираде парализатор, та нетерпеливо хватает его и начинает лихорадочно изучать все его механизмы:

— Проклятие, — взрывается фон Юнгинген, — из него же стреляли!

— Он что, неисправен? — сразу же вскидывается Милада Уонтлейн.

— Кой Джесс неисправен! — в бешенстве орёт Велирада, — я лично проверяла всю партию! Из него стреляли и стреляли зарядом, установленным на полную мощь. Его хватило бы на то, чтобы обездвижить не только любую из нас, но даже боевого оборотня.

— Оборотни не боятся магии, — вклинилась в разговор Белояра Уорнклифф.

— Может в этом и кроется разгадка, — вмешалась в перепалку начальник Генерального Штаба Дружины Воительниц Ирбиса полковник Светомила Корделия фон Валленроде-как же стремительно делает блестящую карьеру эта самоуверенная, высокомерная красавица — впрочем, протекция самой воеводы стоит многого, — как я поняла, там применяли и боевые заклинания. От отчаяния, наверное...

— Девчонки не нарушали приказа, — еле слышно вырвалось из груди фон Плеттенберг. Ратка продолжала защищать своих подчинённых, пусть даже и мёртвых.

— Возможно, стреляли по конечностям, — пожала плечами фон Валленроде, — а даже если и нет, никто не собирается их осуждать. Успокойся, Алисия.

— Перестань нести чушь, — сурово нахмурила брови Велирада, — к тому же ты ни бельмеса не понимаешь в оружейной магии. Парализатор...

— Так, хватит вести пустые споры, — негромкий, но властный и уверенный голос воеводы Ратмиры Фелиции фон Вельвен сразу же охладил пыл всех участниц намечающейся ссоры, — слушайте меня очень внимательно, — добавила воевода, окинув пристальным взором собравшихся на плацу, — я объясняю всем, что произошло в городе, и только это, запомните хорошенько, — правда. Понятно? Используя магию предсказания, полковник фон Плеттенберг вычислила, куда точно сбежит пришелец, когда его попытаются задержать. В этом месте его поджидала группа захвата — шесть "пантер" из антитеррористического подразделения под командованием поручика де Тесси...

"Горяна... её дочери и двух лет не исполнилось. Будет помнить мать лишь по голограммам и кадрам семейной хроники" — пронеслось у меня в голове.

-Группа де Тесси была оснащена всем необходимым, чтобы нейтрализовать и обездвижить чужака. Расчёт фон Плеттенберг оказался совершенно верным (Ратка — это не остолопы из службы безопасности). Пришелец, которого преследовал основной отряд спецназа, действительно переместился в рассчитанное место. Что произошло далее — нам точно неизвестно. Очевидно, Горяна и её бойцы попытались выполнить приказ. Пришелец оказал сопротивление, — воевода на секунду замолчала, — подкрепление прибыло слишком поздно. Полковник фон Плеттенберг не виновна в гибель подчинённых. Её действия были тщательно продуманы и обоснованы. Так что служебного расследования не будет. А теперь слушайте, — продолжила фон Вельвен, — Фойхтванген, — глухо обратилась она к Лучезаре, — готовьте ваших девчонок.

— Есть, — кивнула Зара, тут же бросаясь к казарме, где располагалось её подразделение.

— Всем "тигрицам" через десять минут собраться у меня в кабинете для инструктажа, — сказала воевода, — этот пришелец чрезвычайно опасен.

Значит, на поимку чужестранца отправят всех сильнейших магов Дружины, независимо от того, где они служат — в разведке, Генеральном Штабе, оружейной мастерской или линейных подразделениях. "Тигрицами" укрепят группы бойцов Ратиславы и Лучезары. По существу, на охоту за незваным гостем выступит весь высший офицерский состав Дружины. В том числе и я.

— Вы привлечёте боевых оборотней? — обратилась к воеводе Милада Уонтлейн.

— Нет, — отрицательно покачала головой фон Вельвен, — оборотни слишком... импульсивны. А приказа взять пришельца живым никто не отменял. Я жду всех вас в кабинете.

И любой, взглянувший сейчас на воеводу, несомненно, понял бы, что Ратислава может думать и полагать всё, что ей угодно. Её мнение не значит для фон Вельвен ровным счётом ничего. Единственной виновницей гибели бойцов фон Плеттенберг воевода Ратмира Фелиция фон Вельвен фон Эффенвальд (её девичья фамилия) считает одну-единственную особу, и всю ответственность за смерть девчонок возлагает исключительно на неё. И эта особа — она сама. И именно ей предстоит просить прощения у родителей, сестёр и братьев погибших, и даже если она не услышит ни слова упрёка из их уст — себя воевода всё равно не простит никогда.

— Как их убили? — остановила я одну из помощниц Ратки.

— Вы не поверите, полковник, — потрясённо ответила она, — но, похоже, просто голыми руками.

— Что? — я действительно не поверила.

— Убедитесь сами, если это и впрямь вас волнует.

Голыми руками? Почему меня так заинтересовало необыкновенное исчезновение пришельца? Никакой классической магии по уверениям очевидцев. Неприятный вывод напрашивался сам собой.

Я сделала это. Сделала, через не могу, пересилив саму себя. Я подошла к одним из носилок и отдёрнула простыню. Откровенно говоря, мерзкое ощущение. Изучать, ощупывая бездыханное тело, не нормандина, не алемана, не полукровки и не серва, нет — сестры по оружию. Ту, кто ещё сегодня, какой-то час назад жила полной жизнью, любила и надеялась на счастье. Но надо, надо во имя тех, кто ещё жив, и кому грозит подобная участь. Я не зря так поступила. Проклятие!

Удары наносились в самые уязвимые места. Наносились расчётливо, хладнокровно, с явным и осознанным намерением убить. Я нисколько не сомневалась, что при желании пришелец мог с лёгкостью вырубить или раскидать несчастных Раткиных бойцов и, шутя уйти от погони. Но он поступил по-другому. Почему? Неужели из-за холодного бешенства, охватившего его, когда он осознал, что потерпел поражение в состязании умов? Иного объяснения я не находила. И как же он поведёт себя в следующей стычке? Впрочем, моё жуткое открытие заключалось вовсе не в этом. А в том, что реальность оказалась намного удивительнее, чем мои самые нелепые и бредовые предположения. Это было даже невероятнее, чем моя абсурдная идея о преступнике, который высасывал наши мозги. Но это было правдой. Пришелец, убивая девчонок, использовал технику паладинов смерти. Так же, когда уходил от преследователей. Пришелец был боевым некромантом. И, судя по тому, что он вышел победителем из схватки с шестью "пантерами" — великим мастером этой страшной дисциплины.

Я отчётливо представила, что произойдёт через какую-то пару-тройку часов. Ратка и Мира обязательно достанут чужака. Для них это теперь вопрос чести и менее всего при охоте за ним они будут думать о сохранности собственной жизни. Найдут, как пить дать найдут, и, не раздумывая, вступят в бой. Но только каковы их шансы на победу? Ну, хорошо, у Миры и Ратки шансы всё-таки есть — они не просто "тигрицы", они — "львицы", да и Конрад (муж Миры) её чему-то да научил. А если на пришельца наткнётся Велирада, Светомила, или Зарка? Нет, вызов чужестранца должна принять я, особенно, если предположение фон Валленроде о его иммунитете к магии верно. Я — единственный боевой некромант в королевстве людичей-венедов, если не считать, конечно, того, кто обучил меня этому страшному искусству. Увы, он не может участвовать в операции по целому ряду веских причин. Надеяться мне придётся только на себя. Жребий брошен. В кабинет воеводы я так и не явилась...

Лунный Кот.

Ночная тренировка — испытание духа, а не тела. Преодоление не усталости, но лени и малодушия, улучшение не техники, но нравственное совершенствование и постижение самого себя.

Этот Путь проходят в одиночку.

В пустом тренировочном зале стройная светловолосая девушка выполняла упражнения с классическим оружием ближнего боя — парными короткими серпами. Удары её были сильны и стремительны, перемещения быстры и легки. Все движения девушки отличались той особой грацией, что превращает грубую схватку в изящный танец и свидетельствует о безукоризненной технике бойца. О последнем, впрочем, говорил и украшенный золотыми узорами чёрный пояс, перехватывавший белую куртку с эмблемой школы.

"Хай!" — с резким выкриком девушка нанесла прямой удар ногой, а затем отточенным движением перерезала горло воображаемому врагу. Серпы ещё раз рассекли воздух, девушка, высоко подпрыгнув, исполнила круговой удар с разворота. Уверенно приземлившись, она мгновенно приняла боевую стойку и замерла в готовности отразить возможную атаку. Но атаки, по-видимому, не последовало, и девушка, со спокойным выдохом опустила оружие. Упражнение завершилось, завершилось там, откуда девушка и начала свою опасную, чарующую пляску.

— Безупречная техника, — неожиданно раздался в тишине низкий насмешливый голос, — я даже начинаю забывать, что воздух не даёт сдачи.

Девушка стремительно обернулась. В нескольких шагах от неё, почти в самом центре зала, стоял, скрестив руки на груди, высокий, широкоплечий мужчина. Вся дорогая одежда незнакомца — и брюки, и рубашка, и лёгкий, почти невесомый плащ были какого-то странного серебристого оттенка, поэтому создавалось впечатление, что от всей его фигуры исходит загадочное серебряное сияние. Лицо мужчины скрывала серебряная полумаска, словно в зал незнакомец прибыл прямо с праздничного бал-маскарада или карнавала.

— Кто вы? — настороженно спросила девушка, почему-то не удивляясь самому появлению незваного гостя. Ведь двери зала по-прежнему оставались закрытыми.

— Разрешите представиться, — изящно поклонился незнакомец, — меня зовут Жан Клод д'Арджент. Рад нашей встрече, Влада.

— Вы нормандин? Что вам нужно? — в словах Влады зазвучала тревога.

— Впечатляющая коллекция, — указал на стоявшие у стены на невысоком пьедестале кубки д'Арджент, — скажите, те, кто награждал вас, догадывались, чему именно обязаны вы своими успехами? Они знают, чья кровь течёт в ваших жилах?

— Жить в мире сервов, используя наши преимущества — одно из немногих прав, которым обладаем мы, — ответила Влада, — и какое вам до этого дело? Это город росов, а не бретонов, — в голосе девушки послышался вызов.

— Боюсь, вы не поняли, кто я такой, — усмехнулся Жан Клод, — но это неважно. Ответьте, вы действительно верите, что это — он снова кивнул в сторону кубков, — и это — добавил он, посмотрев на Владу, — и есть боевые искусства?

— В формальных упражнениях заключён их сокровенный смысл, — сказала девушка.

— Стремитесь постичь их суть, да? — засмеялся гость, — в противном случае мы бы не беседовали в столь поздний час. Я тоже когда-то увлекался этим, — Жан Клод вдруг с необычайной лёгкостью медленно поднял ногу и на несколько мгновений застыл практически в вертикальном шпагате.

— Надо же, форму не потерял, — довольно произнёс он, опустив ногу и грациозно выполнив полный поворот, — я открою вам главный секрет боевого искусства. Он заключается в двух словах — сохранение жизни.

— Чьей? — тихо спросила Влада.

— Ну, уж явно не того, кто стоит напротив, — ответил д'Арджент, — скажите, что вы знаете о звёздах?

— Я не астроном, — приняла боевую стойку Влада. Она вдруг поняла, что добром этот нежданный визит и странный разговор не закончатся.

— А вот звёзды знают всё. Именно они помогли мне исполнить волю того, кто пожелал встретиться с вами.

— Кто он? — только и спросила Влада.

— Сейчас увидите, — улыбнулся д'Арджент.

И перед ним прямо из воздуха появился меч с рельефной двуручной рукоятью, крестообразной гардой и узким изогнутым клинком. Клинок этот источал кровавое сияние, которое отбрасывало зловещие блики на серебряную фигуру д'Арджента и придавало всему происходившему мистический и ирреальный характер. Меч медленно подплыл к д'Ардженту, по его лезвию пробежала быстрая рябь. Кровавое сияние усилилось и превратилось в поток холодного пламени.

— Он чувствует вас, — пояснил Жан Клод и взял меч, — на небе светит кровавая луна. Нет смысла откладывать ваше знакомство.

Д'Арджент вытянул перед собой руку с оружием и направился к девушке.

Плита.

Время пока работало на меня, но я прекрасно осознавала, что предоставленная мне фора продлится недолго. Скоро, очень скоро воевода и де Монтиньи продолжат великую охоту, и кто тогда поручится, что бесстрашные ловчие вновь не превратятся в беззащитную дичь? И даже если мои подруги и сёстры добьются успеха — кому нужна победа, оплаченная столь высокой ценой.

Я обязана первой выйти на след убийцы. Но как добиться этого, как узнать, где сейчас скрывается пришелец, и самое главное — как заставить его сражаться именно со мной? По здравому размышлению я пришла к выводу, что столь нелёгкие задачи следует решать по очереди.

Если ты не можешь внятно объяснить, зачем иноземец прибыл в твой мир, постарайся, по крайней мере, понять, что способно привлечь его внимание. Какие тайны и секреты заинтересуют незваного гостя? И уж кому как не мне, главе разведки Воительниц Ирбиса искать ответ на столь резонный вопрос. Напрасно фрайгерр Мирослав де Монтиньи фон Фалькенхорст пренебрёг моей помощью. Хотя, кто сказал, что я стала бы сотрудничать с ним?

У каждой уважающей себя спецслужбы есть секреты, в которые посторонних стараются не посвящать. Даже если они — королева или воевода. Моё ведомство не являлось исключением.

Мне не надо было ничего искать. Я уже знала верный ответ. Признаюсь, в моём кабинете я валяла дурака, за что и была столь сурово наказана Покровителем. Тем более следует постараться, чтобы заслужить его прощение.

ЭТО мы обнаружили год назад. Наткнулись почти случайно, в поисках, как оказалось, не таких уж и ценных рукописей и артефактов давно исчезнувшей магической школы. Легенды, как всегда, всё преувеличили на порядок. Но вот про нашу находку в них не говорилось ни слова.

Мы почему-то сразу же назвали её ПЛИТОЙ. Собственно, это и была плита. Идеально выпиленный кусок холодного чёрного монолита с абсолютно ровной и гладкой поверхностью, без каких-либо намёков на трещины, царапины и тем более полости или дыры. Его предварительное изучение, предпринятое руководителем исследовательской группы ведуньей Любомудрой де Лотье, не дало ясного ответа ни на один из интересовавших нас вопросов. Происхождение, химический состав, назначение монолита так и остались для нас неразрешимыми загадками. А учитывая, что плита не поддавалась никакому воздействию, даже магическому, приходилось признать, что никаких особых выгод из нашей находки мы не извлекли. Но именно поэтому, и мы это прекрасно понимали, за пределами экспедиционного лагеря о плите не должен был знать никто. Даже среди посвящённых лишь двое более или менее до конца представляли, с какой поистине жуткой вещью нам довелось столкнуться. В тот вечер ведунья Любомудра спешно вызвала меня в свою полевую лабораторию, куда мы перевезли нашу находку сразу же после того как осознали её значимость и ценность.

— Полковник, — взволнованно сообщила мне де Лотье, - несколько минут назад на плите появился рисунок. Взгляните на него.

Странное это было изображение. Представляло оно одетого в тёмно-синий хитон мужчину — атлетически сложенного, с необычайно хитрым лицом и что самое поразительное — синим огнём на голове вместо волос. Рядом с фигурой огневолосого атлета были нарисованы два небольших чёртика, один — толстый, а второй - тощий и пронырливый, причём если толстый чёртик вызывал скорее улыбку и некоторую симпатию, вероятно из-за предполагаемой неуклюжести и недалёкости, то вот насчёт его пронырливого собрата у меня не возникало никаких сомнений — подкожный и весьма вредный тип. Собственно, и насчёт их хозяина я не питала особых иллюзий — выражение его глаз ясно свидетельствовало, что сей атлет, несмотря на свою чудовищную силу, в делах привык больше полагаться на подлость, коварство и расчётливую ложь.

— Плита показала свою сущность, - внешне невозмутимо констатировала я, — Гадес...

— Что? — недоумённо переспросила меня ведунья Любомудра

— Кто, — машинально поправила я, — так древние обитатели легендарной Терры называли бога подземного мира. Гадес — владыка Преисподней. Мы именуем её Хёлльмундом.

— Это Покровитель? — испуганно прошептала де Лотье.

— У Покровителя много сущностей и обличий, — пожала я плечами, — судя по всему, перед терранами он предпочитал являться именно в таком виде. Странным у него иногда бывает вкус.

— Так эта...

— Плита Гадеса, — название само родилось у меня в голове, — не хочу выдвигать скоропалительных гипотез, но чем не шутит Покровитель, возможно, эта плита, не что иное, как средство перехода в мир Создателей.

— Вы серьёзно? — материалистическая основа мировоззрения Любомудры давала о себе знать.

— Вы знакомы с некромантами? — задала я ей довольно неприличный вопрос.

— Нет, — поспешно ответила она, испуганно вздрогнув, — они ведь вне закона.

— Разумеется, — понимающе кивнула я, — но одно из их преданий гласит, что основатель этой зловещей и преступной магии Роджер Колдгрейв (это его именем кличут эмблему боевых некромантов) получил опасные знания из рук бога смерти Таната — слуги Гадеса. Понимаете о чём я?

— Легенды существуют в любой секте, — уж слишком резко для той, кто уверена в своей правоте, возразила де Лотье.

— Что же, — миролюбиво ответила я, — скорее всего, вы правы. Надеюсь, вы в самый короткий срок разгадаете все загадки, связанные с нашим трофеем. Впрочем, не спешите особо. Времени у вас будет предостаточно.

— А разве мы не сообщим о плите... — неуверенно начала Любомудра.

— Мы можем сообщить о ней, — согласилась я, — но тогда на ВАШУ (я особо выделила это слово) находку сразу, же наложат лапы сотрудники научного отдела и люди де Монтиньи. А вас к ней больше не подпустят и на сто шагов. Полагаете, они справятся лучше вас? Что же, если вы считаете, что их квалификация превосходит вашу, я извещу королеву...

Все учёные и исследовательницы — необычайно тщеславные индивидуалистки. С ведуньей Любомудрой больше проблем не возникло. Если не считать вопроса, который она задала сразу же после того, как я приказала перевезти таинственную находку на один из наших особо засекреченных объектов.

— И всё-таки, почему на плите появился рисунок?

— Она в вашем полном распоряжении, спрашивайте у неё что хотите, — отшутилась я.

В самом деле, не говорить же ей, что плита почувствовала ту, кому она могла открыться и явить свою истинную суть, и что эта кто-то — ваша покорная служанка. Согласитесь, после напоминая, что некроманты объявлены вне закона, это было бы несколько некрасиво и бестактно.

Де Монтиньи ни к чему знать о плите. Хотя бы только из политических соображений. Его влияние после женитьбы на королеве стремительно росло, и, по мнению нашей партии, он становился опасен. Ну и ещё здесь сказались мои честолюбивые амбиции. У меня появился реальный шанс стать сильнейшим боевым магом мира Чёрной Луны. Покровитель умеет искушать, а мы, женщины, — очень слабовольные создания.

Итак, смелое решение было принято. Я не сомневалась, что у де Лотье ничего не выйдет, и все её опыты и эксперименты закончатся полным крахом. И дело заключалось даже не в том, что некроманты всегда умели надёжно хранить свои секреты. Любомудре противостояла интеллектуальная мощь самих Создателей, а её материалистическое сознание, к счастью для меня, было слишком ограниченным и примитивным, чтобы достойно противостоять изощрённому разуму властителей Хёлльмунда. Что же насчёт меня. Я надеялась, что некромантия позволит мне открыть дверь в неведомое и подчинить моей воле источник доселе невиданного могущества. Но приходилось признать, что я что-то упустила в моих расчётах. Я даже смутно догадывалась что — настоящий, реально существующий ключ, "открывающий дверь" и пробуждающий скрытую в плите чудовищную силу. Неужели без него все мои попытки обречены на провал? Но почему тогда на плите появился рисунок? Зачем она дала мне знак? На некоторое время я законсервировала проект, приостановив все исследования. Но за месяц до рокового визита пришельца я вновь посетила секретный комплекс. Попробовала применить новую методику — плод несчётного количества часов напряжённых и мучительных раздумий. После первой же попытки мне показалось, что дело сдвинулось с мёртвой точки. А буквально неделю назад я почувствовала, ощутила каждой клеткой моего тела, что плита, да, да, плита обратила на меня внимание. Это можно было назвать своего рода односторонним сеансом... телепатической связи? Нет, оно же не живое существо. Но я, да, я уверена, что мне удалось, наконец, пробудить доселе мирно дремавшую внутри неё силу. Ненадолго — на короткий миг, хватившего лишь на один-единственный импульс, тем не менее, достаточно мощный, чтобы... привлечь внимание пришельца? Неужели именно поэтому он прибыл сюда? Выходит, гибель Раткиных девчонок лежит и на моей совести? Что же, я отвечу за свои поступки. Встречусь лицом к лицу с тем, кого позвала в гости. Ведь место нашего неизбежного свидания мне прекрасно известно. Покровитель, я вручаю тебе мою судьбу и душу. Надеюсь, мы на одной стороне?

Сказка о злом волшебнике.

Однажды перед сном маленькая Альбертина фон Вейхс позвала отца.

— Что хочет юная волшебница? — спросил дочь прославленный мастер боевой магии и меча.

— Сказку — коротко и предельно ясно ответила Альбертина.

— А почему не мама? — поинтересовался Раймунд фон Вейхс.

Этот вопрос поверг маленькую Альбертину в глубокое раздумье. Некоторое время она пристально смотрела в потолок, в её светло-голубых глазах отчётливо читалась напряжённая работа мысли. Работа эта оказалась весьма плодотворной. Лицо Альбертины прояснилось, и она важно объяснила:

— Мама устала.

— Это веская причина, — согласился фон Вейхс, — и какую же сказку ты хочешь услышать?

И на этот вопрос ответ последовал далеко не сразу. Чистый взор снова обратился к потолку, и, по-видимому, сумел отыскать на его идеально белой поверхности нужную подсказку.

— Хорошую.

— Разумное пожелание и очень удобная позиция, — одобрительно кивнул фон Вейхс, — за содержание отвечает рассказчик, а оценивает и выносит вердикт исключительно слушатель. Детство — прекрасная пора. Искренне веришь — то, что нравится тебе — приводит в неописуемый восторг и всех остальных. Хорошую. Уж слишком по-разному понимают люди это слово. Но с другой стороны, папа ведь худого не посоветует и плохому не научит, верно?

— Сказку, — повторила маленькая Альбертина.

— Слушай внимательно и наслаждайся. В одной далёкой-предалёкой сказочной стране жил злой волшебник. Из-за скверного нрава он постоянно ссорился с остальными волшебниками, всячески стараясь испортить им жизнь. Добрые волшебники, в свою очередь, платили злому той же монетой, справедливо полагая, что ничего другого он и не заслуживает. Вражда эта длилась многие годы, так что уже трудно было сказать наверняка — то ли добрые волшебники относились к злому плохо из-за того, что он зол, или это злой волшебник стал таким из-за плохого отношения к нему. А так как прекрасная королева и храбрые рыцари сказочной страны всегда стояли на стороне добрых волшебников, то злому волшебнику однажды стало очень неуютно в столице королевства. Разозлённый на всех и вся, злой волшебник в гневе покинул город и поселился в самом отдалённом уголке сказочной страны, отгороженном от остальных земель высокими заснеженными горами и дремучими вечнозелёными лесами. Здесь, в глуши, где ему никто не мешал и не досаждал, он рассчитывал наконец-то воплотить в жизнь зловещий и ужасный замысел, который погрузил бы сказочную страну во мрак и хаос. Зачем? Злой волшебник и сам не знал ответа на этот вопрос. Явить всем свою истинную силу и мощь? Навредить королеве, остальным волшебникам и рыцарям? Показать их беспомощность и неумение защитить жителей сказочного королевства? Заполучить под шумок то, на что он уже давно положил глаз? А может, никакой причины вовсе и не было, а была лишь горькая обида на весь свет и желание, чтобы плохо стало не только ему одному? А что если злой волшебник прекрасно осознавал, что его замыслам никогда не суждено сбыться, и именно поэтому, впрочем, какая разница? Главное, злой волшебник с головой погрузился в работу, надеясь, что времени это займёт не так уж и много. Ведь его не станут отвлекать или беспокоить понапрасну. Но вот тут он серьёзно ошибся.

Дело в том, что до него в этом крае никогда не жили волшебники. И это было совершенно естественно — любой уважающий себя чародей посчитал бы ниже своего достоинства поселиться в таком захолустье. А в сказочной стране маги издревле помогали простым людям, причём делали это совершенно бескорыстно. Поэтому местные жители, которые ужасно завидовали людям из других, более близких к столице областей, искренне обрадовались. Теперь и у них будет свой волшебник, который обязательно поможет им.

Сначала они просто подходили к дому злого волшебника, с любопытством заглядывали в окна, словно желая убедиться, что настоящий волшебник теперь действительно живёт рядом с ними, и это никакой не сон и не выдумка. Потом они начали здороваться с ним на улице, перекидываться парой слов о погоде и прочих пустяках, делиться с ним местными сплетнями и слухами. Ну а затем настал день, когда они впервые попросили его о помощи.

Почему злой волшебник согласился помочь людям? На то было целое множество причин. Во-первых, он считал постыдным обижать тех, кто не мог достойно противостоять ему. Нет чести в издевательстве и глумлении над слабым и беззащитным. В сказочной стране это понимали даже злые волшебники. Во-вторых, злой волшебник относил себя к волшебникам действия. Зло должно крыться в поступках, а зло бездействия, каким бы опасным и страшным оно не являлось — это удел малодушных. В-третьих, соглашаясь помочь людям, он, тем самым, подменял собой королевскую власть. А ведь королева всегда поддерживала добрых волшебников. Так почему бы не воспользоваться удобным случаем и не уронить её престиж в глазах её же подданных? Ну и, наконец, четвёртая причина — злой волшебник увидел, что люди считают его не злым волшебником, а просто волшебником. И что кроме него помочь им некому.

Утешало злого волшебника одно — любое деяние можно при желании выдать за самое ужасное злодейство на земле. Например, борьбу с разбойниками.

— Разбойники? — уточнила маленькая Альбертина.

— Совершенно верно. Свирепые разбойники не давали житья несчастным людям в прямом смысле этого слова. Они грабили торговые караваны, убивая и калеча всех, кто сопровождал и следовал с ними — погонщиков, стражников, купцов. Они нападали на отдалённые поселения, оставляя после себя лишь разоренные пепелища. Они похищали женщин и детей, требуя за них немалый выкуп. Одним словом, в своих бесчинствах и злодеяниях они не останавливались ни перед чем.

— Наказать? — то ли спросила, то ли предложила маленькая Альбертина.

— Увы, для этого местные власти не располагали достаточными силами. У них не было ни храбрых рыцарей, ни опытных рейнджеров, ни искусных чародеев. А все просьбы о помощи, отправленные в столицу, оставались без ответа. По-видимому, там хватало и своих, более важных и насущных проблем. Так что рассчитывать шерифу и его помощникам оставалось только на себя. Но их возможностей, чтобы обуздать разбойников, явно не хватало. Ведь они столкнулись не с обычными разбойниками.

— Необычные? — переспросила маленькая Альбертина.

— Да, — подтвердил фон Вейхс, — некоторые из них могли превращаться в страшных чудовищ. Другие умели этих чудовищ призывать. Третьи были способны оживлять мертвецов и управлять ими. Четвёртые владели магическими артефактами и свитками заклинаний. Кроме того, их было так много, что они образовали целых две шайки.

— Две?

— Да, две. И эти шайки постоянно враждовали друг с другом. Но вернёмся к злому волшебнику. Итак, чаша людского терпения переполнилась, и разгневанные жители обратились к нему за помощью. И злой волшебник, дав согласие, отправился разбираться с вконец обнаглевшими бандитами.

— Драка?— скорее не спросила, а потребовала подтвердить маленькая Альбертина. Её глаза засияли странным блеском.

— Разбойники не понимают доброго слова, — пожал плечами фон Вейхс, — к тому же, каких добрых слов можно ожидать от злого волшебника? Только не надо называть это дракой. Драка — это когда ты сегодня ткнула кулачком в живот Велемилу. Зачем ты это сделала?

— Занятие, — указала пальцем в белый потолок маленькая Альбертина, — сказку, — добавила она, давая понять, что сейчас не время, не время отвлекаться на посторонние темы.

— К этому вопросу мы обязательно вернёмся позднее. Итак, злой волшебник действовал очень умно. Сначала, он натравил разбойников друг на друга, внушив главарям обеих банд, что основная угроза исходит не от него и властей, а от враждебной шайки. И лишь затем, когда одна банда уничтожила другую, лично занялся победителями. В тот день он собирал воистину кровавую жатву.

— Всех-всех? — с волнением поспешила узнать маленькая Альбертина.

— Злые волшебники очень недолюбливают тех, кто отвлекает их от зловещих планов. И остывают лишь тогда, когда срывать гнев и раздражение уже не на ком, — успокоил дочь Раймунд фон Вейхс, — в дело пошло всё, даже те заклинания, которые применяют лишь в одном случае — когда очень хочется.

— Лёд?

— В том числе. Все ценные вещи и предметы, обнаруженные у разбойников, злой волшебник за символическую плату, буквально за какую-то пригоршню монет, отдал добрым людям, которые уже на следующий день перепродавали их друг другу втридорога. Впрочем, сказка не об этом. Ведь очень скоро злому волшебнику пришлось опять помогать соседям.

Потому что в отдалённом, затерянном в лесной глуши уголке сказочной страны вспыхнула эпидемия. Опасная болезнь стремительно распространялась среди людей, и врачи не могли излечить больных. Причина их бессилия крылась в том, что эпидемию вызвали крошечные существа, против которых обычные лекарства оказались бесполезны. Они совершенно не действовали на этих маленьких, но очень опасных существ, которые назывались вирусами. В отчаянии люди вновь обратились за помощью к злому волшебнику. И злой волшебник решил, что тот, кто сказал "альфа", скажет и "омега".

— Госпиталь? — торжественно произнесла маленькая Альбертина тоном, не допускающим ни малейших сомнений в том, что она имела в виду. Не лечебницу, не больницу, не клинику, а именно госпиталь, потому что это слово имело для маленькой Альбертины поистине сакральный смысл.

— Да, — торжественно подтвердил радостные ожидания дочери Раймунд фон Вейхс, — девять дней и бессонных ночей злой волшебник провёл в местном госпитале, помогая врачам создать лекарство, которое остановило бы эпидемию. Конечно, несчастным докторам пришлось изрядно натерпеться от его совершенно невыносимого нрава. Злой волшебник обрушил на них целый поток упрёков, язвительных насмешек и несправедливых обвинений, и с каждым днём этот поток всё усиливался и усиливался. Но все понимали, что злой волшебник срывает на них своё раздражение лишь потому, что злится на самого себя, и поэтому не обижались на его выходки и словесные выпады. Все прекрасно знали — только он победит болезнь. Эта победа стала для злого волшебника делом чести. Он работал круглые сутки напролёт, забывая даже побриться, так что очень скоро врачи и сёстры госпиталя за глаза стали называть его "Красной бородой".

— Красной?

— Это из-за политики, тебе ещё рано интересоваться ею. Наконец, на десятый день, после бесчисленных исследований и экспериментов, злой волшебник добился долгожданного результата. Оставалось лишь сделать последний шаг. Облачившись в чёрное одеяние, злой волшебник в полном одиночестве громогласно произнёс страшные слова ужасного заклинания и смешал в нужной пропорции магические зелья и эликсиры. Зловещий, леденящий душу хохот возвестил о триумфе новоявленного целителя. Да, полученное им вещество убивало. Убивало и, тем самым, дарило жизнь. А значит, кое-кто не зря прожил на этом свете. Эпидемия была остановлена. Болезнь была побеждена. И злой волшебник с чистым сердцем вернулся к своему зловещему плану. Летело время, дни складывались в недели и месяцы, и работа уже подходила к концу, когда злой волшебник на всякий случай прибег к магии предсказания, чтобы убедиться, что его замыслу ничто не угрожает. Однако заглянув в будущее, злой волшебник сильно забеспокоился. Нет, его плану ничего не угрожало. Но вот жизни одной девушки, которая жила неподалёку от злого волшебника и относилась к нему с трогательной доверчивостью и наивным восхищением, грозила серьёзная опасность. И опасность эта исходила от очень страшного, безжалостного и необычайно могущественного существа.

И тут Раймунд фон Вейхс обнаружил, что его дочь крепко спит. Да, маленькая Альбертина заснула с чистой совестью, ибо сказку ей рассказали, безусловно, хорошую, потому что в ней были и драка, и, что намного важнее, госпиталь. И этот самый госпиталь, точно так же как и драка, позволяли её отцу предвидеть будущее маленькой Альбертины безо всякой магии предсказаний. Будущее это было ясным и предопределённым, и, возможно поэтому, ничуть не смущало прославленного мастера меча. Но это — уже совсем иная история.

Беда приходит в лунную ночь.

Мягкий голубоватый свет заливал просторный зал, позволяя прекрасно рассмотреть изготовившихся к бою людей. Своим одеянием, равно как и оружием, они разительно отличались друг от друга, словно этим различием пытались убедить мир в том, что между ними нет ничего общего. Одежда первого из бойцов — высокого, крепкого мужчины — своей расцветкой вызвала бы немалое удивление, и даже шок у любого приверженца классически — строгих, неброских тонов. Состояла она из красных штанов и лёгкой куртки, поверх которой была надета ещё одна куртка золотистого цвета — пусть и без рукавов, но зато с широкими, стоячими плечами, благодаря которым, она напоминала перевёрнутую пирамиду. Ноги и руки мужчины украшали золотистые гетры и нарукавники. Нижнюю часть лица скрывала красная маска, голову покрывал красный капюшон, поверх которого была повязана широкая жёлтая лента, украшенная загадочной надписью "NECRO" и разбивавшим её на две неравные части оскалившимся лигром. В правой руке красно-жёлтый воин сжимал изогнутый меч, на его широком клинке отчётливо виднелись вытравленные узоры и письмена, чей истинный смысл, вероятно, понимал лишь сам владелец оружия. Не из-за них ли для поединка он выбрал именно этот меч?

Второй из бойцов ростом не уступал противнику, но о его телосложении и внешности ничего определённого сказать было нельзя. Очертания фигуры полностью терялись в складках просторной чёрной одежды, словно сама тьма обволакивала незнакомца с головы до ног. Уж не являлся ли таинственный воин её прямым порождением? Не потому ли его лицо закрывала маска, выплавленная из чёрного матового стекла — непроницаемая для света, без отверстий для дыхания и глаз, как будто составлявшая единое целое с воротником и поднятым капюшоном. Казалось, ни один, даже самый острый и пытливый взор не пробьётся сквозь эту абсолютную черноту, но сама чернота поглотит всякого, кому не посчастливится заглянуть в неё. Первозданный мрак и безжизненная пустота — вот чем щедро делилась маска с окружающим миром. Было в этом что-то запредельно жуткое и омерзительное. Безликость воина тьмы страшила гораздо больше, чем его оружие — парные короткие мечи с узким прямым клинком и особой гардой, позволяющей поймать вражеский клинок, а затем обезоружить соперника резким поворотом кисти. Впрочем, в изумрудных глазах красно-жёлтого воина не проглядывалось и намёка на испуг. Скорее наоборот — лигр так и рвался в бой, с нетерпением ожидая условленного сигнала.

Безликий коротко кивнул. Повторять приглашение дважды ему не пришлось. Небрежно кивнув в ответ, его противник сразу же устремился в атаку. Столь непохожие клинки скрестились.

Зеленоглазый воин действовал смело, решительно. Не зря, не зря на его головной повязке красовался свирепый лигр. В резких ударах и жёстких блоках, молниеносных выпадах и быстрых уходах — во всех его движениях проявлялось поразительное сходство с этим могучим и опасным хищником. Словно гигантская кошка и в самом деле вселилась в тело красно-жёлтого воителя, и теперь её чудовищная взрывная сила и неукротимая ярость сметут всякого, кто встанет у него на пути. Не убоявшись безликой тьмы, отважный зверь пытался поразить её в самое сердце. И тьма, ничуть не смутившись, приняла дерзкий вызов.

Скрывался ли под чёрным одеянием и маской человек? Страшное подозрение закралось бы в душу любого, кто увидел, как сражается безликий. Было в его математически выверенных движениях, в самой их манере, темпе и ритме что-то нечеловеческое, неприятное, отталкивающее. Возникало это мерзкое ощущение вероятно оттого, что за невероятной пластикой воина тьмы слишком очевидно виделся холодный, жестокий ум, который с помощью сложных формул и расчётов когда-то определил самый эффективный метод убийства и теперь неуклонно следовал ему. И обладатель столь блестящего, но безжалостного ума берёт оружие лишь с единственной целью — убивать. Возможно, поэтому удивительная гибкость безликого рождала в воображении образ огромной ядовитой змеи, которой для победы требуется всего один смертоносный укус. И в самом деле — воин тьмы предпочитал не рубить, а колоть, не отражать, а уклоняться, и самое главное — не беспрерывно нападать, а терпеливо выжидать идеального момента для решающей атаки. Именно так ведёт себя в схватке с опасным противником хладнокровная рептилия — символ истинной мудрости и бесконечности вселенной.

Поединок продолжался. Клинки со свистом рассекали воздух, со звоном сталкивались друг с другом, но добраться до живой плоти им по-прежнему не удавалось. И так же по-прежнему бойцы следовали выбранному стилю и манере боя. Зеленоглазый беспрерывно атаковал, не выказывая ни намёка на усталость, безликий искусно защищался, иногда отвечая молниеносными опаснейшими выпадами, которые, впрочем, отражались красно-жёлтым лигром с величайшим искусством. Ни один из противников не допускал роковой ошибки.

Мечи скрестились в очередной раз. Вновь безликий попытался поймать гардой вражеский клинок и вновь зеленоглазый не дал ему исполнить коварный приём. Безликий пустил в ход второй из мечей, его остриё устремилось прямо в сердце красно-жёлтому воину, но зеленоглазый опять проявил чудеса быстроты и увёртливости. С кошачьей грацией и ловкостью он выполнил двойное сальто, разорвал дистанцию и замер в боевой стойке, готовый продолжить поединок. Но в этот миг безликий опустил оружие.

— Отлично, мсье Лесновский, — прошелестело под маской, — сражаться с вами — настоящее удовольствие.

— Вы честно выполняете ваши обещания, мсье Авёгль, — невозмутимо ответил красно-жёлтый воин, припуская маску, — а добродетель всегда ожидает награда. Скоро всё завершится, — задумчиво добавил он, — и каждый получит то, что заслужил.

— Позвольте поинтересоваться, мсье Лесновский, — снова прошипел безликий, — вам действительно так нужен этот титул? Что значат для вас эти слова — виконт Брэкли?

— Да, мсье Авёгль,— подтвердил зеленоглазый лигр, — я очень хочу, чтобы ко мне обращались именно так. И уверяю вас, я добьюсь своего.

— Вопрос уважения? — в шипении Авёгля послышалось лёгкое любопытство.

— Скорее самоуважения, — уточнил Лесновский, — кроме того, я обожаю создавать прецеденты.

— Что же, — ответ Лесновского похоже удовлетворил безликого, — это ваше право. И хотя меня уже здесь не будет, я пожелаю вам удачи в вашей маленькой авантюре.

— Вы поможете мне гораздо большим, чем дружеским напутствием,— ироничная усмешка скользнула по губам зеленоглазого лигра.

— Каким же образом? — с некоторым недоумением спросил Авёгль, — а, моими уроками?

— Ими, разумеется, тоже, — согласился Лесновский, — но главным образом, вашим дерзким путешествием в самое сердце тьмы.

— Я не планирую возвращаться, — возразил безликий, — во всяком случае, в ближайшие лет сто.

— Этого от вас никто и не требует, мсье Авёгль, — пожал плечами красно-жёлтый воин, — вы уйдёте, а кто-то придёт в этот мир. Диалектика. Вы меня понимаете?

— Вы полагаете, проход не закроется за мной? — видимо, перешёл сразу к сути Авёгль.

— Ну, учитывая, каким самопальным методом мы его проделаем, — усмехнулся Лесновский, — и если вспомнить некоторые интересные особенности Пещеры и Заповедника. Да, я рассчитываю именно на это, — утвердительно кивнул лигр, — не забывайте, мы прорываемся не в какой-нибудь кошмар Восьмикружья. Вам откроется настоящий ад. Девятый круг. Легендарный Хёлльмунд.

— Но разве его властители не...

— Хотите знать моё мнение, мсье Авёгль, — перебил безликого Лесновский, — так вот, я убеждён, что кое-кто в Хёлльмунде с нетерпением ожидает нашего с вами успеха. Понятия не имею, зачем им это понадобилось, вероятно, и там, среди владык, не наблюдается единства, но не сомневаюсь — та рукопись попала к вам далеко не случайно.

— Какой-то особо хитроумный замысел? — то ли всерьёз, то ли с иронией произнёс безликий — непроницаемая маска, похоже, скрывала даже его эмоции, — зачем?

— У вас есть блестящий шанс лично выяснить это, — улыбнулся лигр, — вы же уверены, что докопаетесь до правды? Вы уходите, я остаюсь. Надеюсь, мы оба не прогадаем.

— Допустим, вы правы, — спокойно продолжил Авёгль, — но ведь проход откроется в мире сервов.

— Этот мир слишком приземлён, чтобы заинтересовать высших, — с пренебрежением процедил Лесновский, — материю здесь ценят гораздо выше духа. А обитателям Хёлльмунда нужна именно энергия душ. Они обязательно придут за ней в мир Чёрной Луны. Они непременно посетят фрайгеррат Кречетово. И там их встречу я и мои парни. Благодаря вам, мсье Авёгль, у нас это получится гораздо лучше, чем у ополчения и дружины. Когда чистокровные осознают это — я выдвину моё условие.

— А если обвинят именно вас?

— Это окажется бессмысленной тратой драгоценного времени. Заверяю вас, когда надо, королева, фрайгерры и берегини умеют ценить жизни соплеменников. Они поймут, что есть меньшее из зол. А магические клятвы и обещания — нерушимы. И что плохого в том, что у людичей-венедов появится ещё один герой?

— Вам не жаль этих? — безликий небрежно кивнул, очевидно, указывая на кого-то вне зала.

— И этот вопрос задаёте мне вы? — засмеялся Лесновский.

— Я покину этот мир, — пожал плечами Авёгль, — он чужд мне, и судьба его жителей мне глубоко безразлична. Но вы, мсье Лесновский...

— До сервов мне нет никакого дела, — в свою очередь пожал плечами зеленоглазый лигр, — для них мы — злейшие и первейшие враги. Чистокровные считаются с местными законами и моралью. Мы себе подобной роскоши позволить не можем. Боюсь, мсье Лесновский, что мир сервов, впрочем, как и мир Чёрной Луны, пока чужд нам не меньше, чем вам.

— А как насчёт тех, кто столь искренне доверяет вам и считает своим покровителем?

— Их я буду защищать, — ответил Лесновский тоном, дававшим понять, что словами он разбрасываться не привык.

— Кстати, разве вы не потребуете изменить их статус? — поинтересовался Авёгль, — не находите, что случай самый что ни на есть подходящий? Как там говорится — в борьбе обрести справедливость и честь.

— Я искренне посоветую моим сторонникам, как можно подальше держаться от этой борьбы, — очень спокойно ответил Лесновский, — ничего кроме новых бед она им не принесёт. Увы, среди нас слишком мало по-настоящему сильных магов, чтобы надеяться на успех.

— Значит, в выигрыше останетесь только вы? — показалось, что безликий посмотрел лигру прямо в глаза.

— Во все времена выигрывали только сильнейшие, — не опустил взора Лесновский.

— Ну, хорошо, — кивнул Авёгль, — а что насчёт ваших чистокровных сестёр?

— Как вы сами сказали — они мои сёстры, — усмехнулся лигр, — если честно, именно через Леславу я собирался выйти на королеву и фрайгерра. Посредник ведь всегда получает свою долю от сделки, не так ли?

— Резано, — согласился Авёгль, — вижу, у вас есть ответ на любой мой вопрос. И всё-таки, ответьте на последний из них. Почему вы мне всё это рассказываете?

— Ну, мы же доверяем, друг другу не так ли? — рассмеялся лигр, оскалив зубы, — вы любознательны, я нет. Говорят, некоторые различия только сближают.

— Скажите, мсье Лесновский, у вас есть друзья? — почему-то не сдержал слова безликий.

— Кого вы имеете в виду, тех, кому помогаю я, или тех, кто, возможно, придёт на помощь мне? — вскинул бровь красно-жёлтый воин.

— А это разные люди?

— По-видимому, да, — задумчиво произнёс лигр и вдруг насторожился, — вы чувствуете, сюда кто-то идёт. Вам лучше поскорее покинуть этот зал, мсье Авёгль.

— Согласен, — коротко кивнул безликий.

И в зале беззвучно закружился вихрь портала. Не изумрудно-зелёный, не тёмно-синий, не дымчато-белый — чёрный портал, созданный магией, запрещённой во всех уголках мира Чёрной Луны. Не проронив на прощание ни слова, безликий воин, молча, скрылся в нём.

И тотчас же в дверь зала постучали. Постучали громко, настойчиво, как стучат, когда спешат сообщить тревожную весть.

— Да? — звучно спросил Лесновский.

— Мстислав Бориславович! — взволнованно раздалось за дверью, — откройте, пожалуйста!

— Минутку, — ответил лигр и на мгновение пропал из вида. Спустя секунду он вновь появился в зале прямо из воздуха, но уже не в красно-жёлтом одеянии, а в традиционной белой куртке и широких чёрных штанах, — входите!

Дверь распахнулась, и в зал буквально ворвался могучий светловолосый мужчина средних лет. Его зелёные глаза с отчаянием посмотрели на Лесновского.

— Мстислав Бориславович, — тяжело дыша, произнёс богатырь, — беда! Дочку Людмилы Владу убили!

— Как убили? Когда?— хищно ощерился Лесновский.

— Магией, — выдохнул богатырь, — и часа, наверное, не прошло.

— Магией? Уверены? — недобро прищурился лигр.

— Вам лучше самим посмотреть, — сокрушённо покачал головой богатырь.

— Значит так, Доброслав Градимирович, прежде всего, успокойтесь. Мы сейчас же отправляемся, где произошло убийство?

— В её школе, Мстислав Бориславович. Там сейчас полиция сервов орудует.

— Неважно, — мрачно произнёс Лесновский, — она нам не помеха. Подождите, я переоденусь.

Отсутствовал он не долго. Уже через несколько минут Мстислав, одетый в дорогой светло-серый костюм, вновь присоединился к пожилому атлету.

— Ну что, Доброслав Градимирович, поспешим на место злодеяния, — вздохнул Лесновский.

И в зале ослепительной вспышкой вспыхнул изумрудно-зелёный портал. Мужчины скрылись в нём, и голубоватое сияние освещало теперь лишь пустоту, радуясь, что ей милостиво позволили соперничать с недобрым светом кровавой луны. Оно верило, что несёт покой и безопасность и искренне удивлялось, почему люди не пожелали воспользоваться её покровительством. Над их странным поведением ей предстояло продумать всю оставшуюся ночь.

Глава 4. Встреча.

Секретный научный комплекс, в специальной лаборатории которого я и де Лотье проводили наши исследования, находился на территории старого, давным-давно заброшенного металлургического завода, расположенного на самой окраине столицы Изумрудного королевства. Для меня до сих пор остаётся неразрешимой загадкой кто и, главное, зачем вообще построил его. К магии он не имел ни малейшего отношения, а если учитывать нашу врождённую неприязнь ко всем индустриальным объектам... помните, с каким содроганием я говорила о промзоне в Городе сервов? Уверяю вас, это не моя личная фобия. Мы, людичи-венеды, — дети природы и, как все дети, совершенно искренне и даже несколько наивно восхищаемся её бесценными сокровищами, бережно хранимые нами на протяжении многих поколений. Зелёными лесами, под таинственной сенью которых живут жизнью полной тревог и опасностей их многочисленные обитатели — от трудолюбивых муравьёв и забавных жуков до свирепых волков и грозных медведей. Цветущими лугами, чей опьяняющий аромат заставляет забыть о мирской суете и жалкой толчее, царящей в "цивилизованном", "культурном" мире. Прозрачными родниками, чьё мелодичное журчание, лаская слух, открывает нам секреты настоящего счастья и подлинной любви. Хорошо, скажу прямо, этот завод, как нечто девственной природе, безусловно, чуждое и даже нескрываемо-враждебное, вызывал у меня какое-то странное ощущение внутренней неуверенности и первобытного, логически не объяснимого, иррационального страха, точнее не страха, а желания держаться от него как можно подальше. Это желание возникало у меня всякий раз, когда я прибывала на объект. Я ничего не могла с собой поделать. Забавно, что сервы наших настроений не разделяют. Наоборот, они гордятся своей промышленностью, полагая, что именно её развитость подчёркивает их привилегированное положение и делает царями природы. Можно сказать, для них завод — дом родной. И чем он крупней, тем лучше. В общем, не стану углубляться в дебри их психологии, только знаете, меня иногда посещала совершенно дикая мысль, что этот металлургический гигант был построен сервами в их мире, а уж затем, непонятно кем, нами или ими, переправлен сюда, в Эринию — мир Чёрной Луны. В тот роковой день я ответила на вопрос, не дававший мне покоя все предшествующие годы. Я, наконец, постигла замысел неведомых строителей. Они были провидцами. Они предвидели всё — и появление в одном из цехов их мрачного детища зловещей плиты, и мою неизбежную встречу с безжалостным Скитальцем. Что же — лучшего места для нашего свидания было не найти.

Я поймала себя на мысли, что впервые, очутившись здесь, не испытываю смутной тревоги и желания как можно скорее покинуть исследовательский комплекс. Хотя нет, нечто подобное я ощутила в ту ночь, когда разбудила плиту. Если бы я знала - остановилась бы? Или всё-таки посмела? Нет, забудь, прошлого не изменить, а терзания нечистой совести — плохие помощники в ситуации, которая возникнет с минуты на минуту. Я одна. Весь персонал объекта покинул его по моему приказу.

— Держите, — протянула я де Лотье магический датчик, — он настроен на мою частоту. Если сигнал начнёт ослабевать, или вдруг оборвётся связь, немедленно вызывайте подкрепление и посылайте охрану в лабораторию. Пусть не надеются на магию. Забрасывайте его специальными гранатами. Надеюсь, это дезориентирует чужака, и вы продержитесь до прибытия кавалерии. Две минуты — небольшой срок. Но пока с сигналом всё в порядке — оставайтесь на месте. Это приказ.

— Вы опасаетесь... — начала Любомудра.

— В отличие от нас, он знает, как работает эта штука,— улыбнулась я.

— Я наслышана о ваших методах, — покачала головой Любомудра, — и всё же, почему вы не берёте с собой людей?

— Потому что тогда пропадёт весь смысл, — глухо ответила я.

Мне никто не помешает. Приступай же...

Итак, Скиталец прибыл в мой мир по зову плиты. Почему же он всё ещё не нашёл её? Да потому, что плита больше никаких сигналов не подавала. Вернее не она, а я. В моей голове разрозненные элементы головоломки сложились в единую картину. Неделю назад в ходе очередного эксперимента я "включила" плиту Гадеса. Её активность, пока непонятным мне образом, засёк пришелец. Итогом этого и стал его дерзкий рейд. Но отчаянного рейдера сразу начинает преследовать де Монтиньи. С какой целью? Мирославу ничего не было известно о моей находке, за это я могла поручиться чем угодно. Импульс, вызванный моими заклинаниями, он также не почувствовал, в противном случае фрайгерр уже бы хозяйничал на бывшем заводе. И всё же, его действия говорили сами за себя. Кудесника появление пришельца врасплох не застало, и отреагировал он на чрезвычайную ситуацию весьма оперативно. Почему? Уж не потому ли, что это было далеко не первое посещение нашего мира теми, кто владел тайной плиты Гадеса? Ведь де Монтиньи намного старше меня. Вот оно — недостающее звено. Кто-то из партнёров или друзей пришельца уже побывал в мире Чёрной Луны. И, скорее всего, назад не вернулся. Вероятно, пришелец решил, что плиту активизировал именно он. И поспешил на зов. Сейчас он ожидает повторного сигнала. Что же, он его получит.

На этот раз я не испытывала никакого волнения. Я заставлю ещё раз пробудиться творение всесильных Создателей, и пришелец безо всякого труда определит её местоположение. Порукой тому служило само его появление в столице. Если, находясь, Джесс знает где, он со столь потрясающей точностью вычислил местонахождение плиты, то сейчас, будучи от неё всего в нескольких милях, он уж точно не ошибётся. Он придёт. Обязательно придёт.

"Именем того, кто встал между сильным и слабыми, победителем и побеждёнными, гонителем и преследуемыми. Именем того, кто не признал Воздаяния и воспротивился Великому мщению. Именем того, кто не убоялся Гнева Господня, но принял его на себя. Именем того, кто пожертвовал собой ради спасения других. Именем, несущим свет, но олицетворяющим Тьму. Именем Покровителя заклинаю..."

Сами по себе слова мало что значат. В устах недоучки, дилетанта или невежды любое заклинание, даже самое мощное, превращается в безобиднейшую, а зачастую и просто нелепейшую декламацию, которая лишь позабавит или насмешит взыскательного слушателя. Некоторые маги требуют от учеников, что называется "почувствовать слово" и заставляют будущих волшебников и чародеек часами упражняться в искусстве выразительного чтения, но, на мой взгляд, эти занятия — пустая трата времени и сил. Магия — это магия, а риторика — это риторика, и нечего смешивать эти две почтенные дисциплины. Среди наших политиков-мужчин найдётся немало искусных ораторов, способных в диспуте заткнуть за пояс кого угодно из колдуний или ведуний, да только по - настоящему стоящих магов среди них днём с огнём не найти. Истинное колдовство не нуждается в дешёвых эффектах.

" ... перед проникшей в сокровенные тайны небытия, перед обретшей власть над вселяющей ужас стихией, перед верной служительницей великих Создателей — склонись и яви свою мощь. Такова моя воля, и да исполни её" — последние слова еле слышно, почти беззвучно слетели с моих уст. Та, к кому они обращены, их услышит. Нет нужды понапрасну сотрясать воздух. Началось.

Нет, пол не задрожал у меня под ногами, плиту не окутали густые клубы едкого чёрного дыма, а языки бушующего пламени не окружили меня огненным кольцом. Про ослепительно сверкающие молнии и говорить не приходится. Не ударила ни одна. Да, происходящее в лаборатории совершенно не соответствовало расхожим представлениям о волшебстве и колдовских обрядах. Но не спешите обвинять меня в неуважении к чародейским традициям. Ведь некромантия не имеет ничего общего с магией стихий.

Холодное спокойствие и совершенная невозмутимость, граничившие с полной отрешённостью сознания от всего суетного и мелкого, позволили мне взглянуть на себя как бы со стороны, и это необычное состояние духа, столь любимое многими мастерами воинских искусств, придало всем моим чувствам и мыслям какую-то особую чёткость, ясность и глубину. Теперь я могла не только с поразительной точностью определить, как воздействует на меня чёрный монолит, но и отважиться на гораздо более дерзкий шаг — попытаться постичь саму его природу и скрытую суть. С чем же соприкоснулись моё тело и разум? Что в действительности ощущаю я? Ну же, смелее. Настал момент истины.

И опять я начну мой рассказ со слова "нет". Нет, на меня не обрушился мощный всесокрушающий поток энергии смерти, чей мёртвенный, пронизывающий холод я ощутила бы всей кожей. Не захлестнула меня волна смертельного ужаса и чудовищной боли, не накрыла всю с головой, не заставила в страхе опуститься на колени. Не пронзили мои мышцы и внутренности одновременно тысячи, пропитанных опаснейшим ядом, острейших игл. И мои кости вовсе не возжелали сорвать с себя мою плоть, дабы превратить меня в безвольную и бесчувственную нежить. В общем, то, что в косных обывательских мозгах прочно ассоциируется с некромантией, не произошло. Плита, как выяснилось в последствие, по-своему представляла магию смерти.

Казалось, что я медленно вхожу в тихо текущую летнюю реку. Исходившая от плиты энергия была, подобна струившейся воде, что мягко и нежно ласкает кожу и приятно охлаждает утомлённое невыносимым зноем тело. В ней совершенно не чувствовалось ни жёсткости, ни грубости, ни агрессии, наоборот, соприкосновение с ней порождало ощущение душевного успокоения и необычайной радости. Я вдруг отчётливо представила, как легко ступаю по мягкому речному дну, с каждым шагом приближаясь к абсолютной свободе от волнений и тревог, что оставила на берегу. Вот сделан последний из них, теперь, сильно оттолкнувшись от дна, отдайся полностью реке, плыви по течению, смеясь и наслаждаясь беззаботной жизнью. Вслед за погружением наступает очищение. Мне неожиданно захотелось сбросить одежду и скинуть обувь. Встать на плиту босыми ногами, ощутить её прохладу, а затем лечь, прикоснувшись к её гладкой поверхности животом и грудью, заключив в объятия, слившись в единое целое. Абсолютная нагота. Ведь это так естественно. Стоп.

Всё-таки хорошо наблюдать за собой со стороны. Всё происходящее сразу же предстаёт в его истинном свете. Ведь ты изучаешь меня, верно? Тогда, в первый раз, осторожно, даже с некоторым подозрением, а вот сейчас — с видимым интересом и явным любопытством. Клянусь чем угодно, ты с нетерпением ожидала моего повторного визита. И знаешь, меня почему-то не покидает ощущение, что моя одежда ничего не скрывает от твоего незримого, пристального взора. Честно говоря, я чувствую себя несколько неуютно. Но мы ведь обе уже взрослые, не так ли? Что же, похоже, ты действительно обладаешь и разумом и сознанием. Чего же ты хочешь от меня? Может, намекнёшь? Ты читаешь мысли?

И в этот самый миг перед моим внутренним взором отчётливо предстала следующая картина.

В центре огромного зала, чьи голые серые стены, равно, как и выложенный мощными каменными плитами пол, производили довольно гнетущее впечатление, на высоком и широком помосте, слабо освещённом четырьмя установленными по его углам высокими светильниками, горевшими соответственно кроваво-красным, золотисто-жёлтым, ядовито-зелёным и холодно-циановым огнями, лежала, уже ставшая столь близкой моему сердцу, плита Гадеса. Из-за царившего в зале полусумрака, что-либо за пределами помоста разглядеть было очень сложно, но мне всё-таки удалось различить смутные очертания нескольких человеческих фигур, одетых в тёмные плащи и обращённых лицами к плите. На ней же стояла на коленях полностью обнажённая темноволосая женщина необычайно дивной красоты, чей плоский мускулистый живот был весь исчерчен какими-то непонятными узорами и изящными письменами на незнакомом языке. В изумрудно-зелёных глазах красотки явственно читались необычайное возбуждение и необъяснимый восторг, её алые губы, обнажая ряд безукоризненно белых, ровных зубов, безмолвно шевелились, очевидно, произнося какое-то заклинание. Я успела ещё с некоторой завистью оценить безупречно сложенную фигуру колдуньи, прежде чем последние слова не слетели всё так же беззвучно с её прекрасных уст. Тут же пламя всех четырёх светильников разом ударило вверх, отбрасывая разноцветные отсветы на плиту и тело волшебницы. На помост поднялся один из стоявших вокруг него людей и с почтительным поклоном поднёс нагой красавице прямой обоюдоострый кинжал. Предназначался он, судя по его роскошной рукояти и гарде, скорее не для боя, а как раз для совершения ритуальных церемоний или жертвоприношений. То, что произошло далее, повергло бы в шок многих, а у самых чувствительных вызвало бы даже обморок. Но у меня с нервами всё было в полном порядке, на войне повидать пришлось всякое, поэтому взгляда я в ужасе не отвела и увидела, как колдунья, взяв кинжал обеими руками и повернув его клинком вниз, всё с тем же выражением экзальтированного восторга на лице медленно, я бы даже сказала с какой-то неспешной торжественностью, вспорола себе живот от лобка чуть ли не до самой груди, а затем, отбросив окровавленное оружие, вывалила или точнее выплеснула с потоком крови кишки на гладкую поверхность чёрного монолита. Боли при совершении этой, с позволения сказать, процедуры она явно не испытывала, похоже перед церемонией колдунья выпила сильнодействующее обезболивающее зелье, которое, если и не полностью дурманило разум, то уж во всяком случае заставляло совсем по иному воспринимать окружающй мир. Как только кишки женщины коснулись плиты, последняя словно бы ожила. По её поверхности пошла мелкая рябь, и мне показалось, что из твёрдого камня плита превратилась в какую-то желеобразную трясущуюся массу, которая с жадностью принялась поглощать принесённый ей "дар". Я видела, как пробудившаяся плита впитывала кровь, уходившую куда-то в её глубь. Как тончайшая плёнка над клокочущей чёрной жижей стремительно обволакивает вывалившиеся внутренности, словно готовясь высосать из них все жизненные соки. А ещё я видела безумную радость в зелёных глазах темноволосой красотки и отчётливо услышала её торжествующий смех. Видение исчезло.

"Вот это — настоящая некромантия" — пронеслось у меня в голове. Собственно говоря, смысл кровавого ритуала был для меня понятен и вполне очевиден. Как известно, центр сосредоточения магической энергии у женщин-колдуний находится чуть ниже пупка. Кишечник же все учёные-маги давно называют "третьим мозгом" — по концентрации нервных клеток и окончаний он чуть ли не превосходит головной мозг. Неудивительно, что наши предки в своих древних верованиях помещали душу женщины-венеды в её живот. Поэтому, если принять за истину, что создатели плиты Гадеса — властители Хёлльмунда, можно сделать вывод, что нагая красавица, вспоров себе живот и выпустив кишки, добровольно отдала свою душу Покровителю и его любимцам. Интересно, что она рассчитывала получить взамен? Привилегированное положение там, в его владениях? Жаль, что её дальнейшая судьба останется для меня покрытой мраком.

Так ты этого добивалась от меня?

"Я знала, что все плиты — извращенцы. Пнуть её ногой, что ли?"

Закончить размышления я не успела. Почувствовала, как сзади меня открывается портал. Чужой, не созданный магией Изумруда. Я медленно обернулась. Что же, рада, что мои расчёты и ожидания оправдались в полной мере. Вот мы и встретились, Скиталец...

Хёлльмунд.

Театральная сцена. Одна из тысяч подобных ей и, одновременно, единственная в своей уникальности и неповторимости. Поверьте, многие отдали бы что угодно за право хоть раз очутиться на ней, дабы поразить вдохновенной игрой искушённых и взыскательных зрителей. Но, увы, для подавляющего большинства из них это навсегда останется призрачной мечтой. Так что четырём белокурым девушкам, чьи фигуры отличаются безукоризненным сложением, а наряды излишней откровенностью, действительно есть чем гордиться. И пусть это чувство слишком явно читается на их красивых лицах, пусть изумрудного оттенка глаза светятся самовлюблённым и эгоистичным восторгом — представьте себя на их месте. Признайтесь откровенно — вы бы вели себя иначе? Так проявите же великодушие и будьте снисходительны к счастливицам, одарённым благосклонностью капризной фортуны. Что ни говори, а её улыбку нужно заслужить.

Да, хотелось бы сразу предостеречь вас от роковой ошибки, которую вы, в силу неопытности, легкомыслия или пристрастия к поверхностным суждениям, вполне способны допустить. Меньше всего об истинном значении этой сцены следует судить по её размерам. Хотя бы потому, что споры по этому вопросу в определённых кругах не смолкают до сих пор. Одни поражаются её колоссальной величиной, делясь, в свою очередь, на две почти равные партии, первая из которых искренне восторгается грандиозностью храма искусства, а вторая довольно скептически относится к слишком явным, по их мнению, признакам нездоровой гигантомании, отчётливо проявившихся при его строительстве. Признаки эти, на их взгляд, скорее свидетельствуют о незрелости, и даже неразвитости художественного вкуса, чем о тонком и глубоком понимании изящества и красоты.

Впрочем, есть и другие. Те, кто упорно держатся мнения, будто размер сцены, в принципе, не так уж и велик, а потому разногласия в стане их принципиальных оппонентов, по большому счёту, не стоят выеденного яйца.

И каждая из сторон упрямо гнёт свою линию, с яростным пылом отстаивая свои позиции, не желая и слышать о достижении какого-либо мало-мальски приемлемого компромисса.

Конечно, никто не отнимает у любознательного читателя, поборника и неутомимого искателя абсолютной истины, права самому решить этот спор, лично измерив с рулеткой в руках длину и ширину предмета столь бурных дискуссий. Но неужели мы опустимся до такого примитивного способа? Кроме того, положа руку на сердце, согласитесь, что нет ничего лживей в этом обманчивом мире, чем точные цифры. Доверять им бездумно и безоглядно всегда считалось верхом неразумности. Как уже говорилось, не обращайте внимания на размер сцены. Поверьте, многое удивит вас гораздо сильней.

Например, освещение. Холодный, безжизненный свет многочисленных софитов щедро заливает сцену потоком тусклых лучей, непроизвольно рождая в голове чуткого и тонкого наблюдателя мысль о мёртвом сиянии Луны и о прощальном свете давно потухших звёзд. А эта мысль неизбежно тянет за собой и остальные — о неизбежном триумфе смерти, о вечном господстве небытия и необузданного, первозданного хаоса, о мимолётности и суетности нашего бессмысленного существования, кратким как миг, пока горит спичка, так и не сумевшая или не успевшая зажёчь ни костра, ни факела, ни даже жалкой лучины. И вот уже сжимает сердце зрителя мёртвой хваткой безысходная тоска, и поселяются в его душе тихая печаль и задумчивая грусть. И тогда, впавшая в меланхолию и, что гораздо важнее, настроившаяся на философский лад публика становится лёгкой добычей тех, кто давно мечтал завладеть её помыслами и чувствами. На сцене ничего не происходит просто так.

И, наверняка, найдётся разумное объяснение тому, что ни один, даже самый слабенький и тоненький лучик не осмеливается пересечь её границы. Всё окружающее сцену пространство погружено в кромешный, непроглядный мрак. Абсолютная, совершенно неприличная в своей черноте тьма царит здесь, и самому острому взору не под силу пробиться сквозь её плотный, пугающий своей непроницаемостью покров. Сто шагов, десять, один — расстояние не имеет никакого значения, ибо результат в любом случае останется неизменным. Что скрывает тьма, кто скрывается во мраке — бессмысленно ждать ответа на этот вопрос. До конца представления это останется неразрешимой загадкой, тайной, которая как раз и любит подобные места. А там где появляется тайна, всегда властвует тишина. Мёртвая тишина. А потому — обратите всё ваше внимание на сцену. На сцену, на сцену! Там свет, там звук, там сама жизнь. В конце концов, на ней стоят четыре прелестные девушки, похоже уже заждавшиеся момента, когда им подадут условный знак. Неужели их красота не привлекает вас? Неужели не притягивает, словно магнитом, ваш взор...

— Внимание! Начинаем. Раз-два-три!

Нас прерывают самым бесцеремонным образом. Кто отдал эту, вырвавшуюся из глубины густого мрака, команду? Неужели сам главный постановщик? Скорее всего, слишком уж уверенно звучит этот голос, чтобы принадлежать какому-то помощнику или ассистенту. Его обладатель явно не привык к возражениям и, похоже, даже мысли не допускает, что кто-то осмелится противоречить ему, равно как и оспорить его замысел. Что же, давайте проверим, действительно ли последний так глубок и гениален, как, безусловно, кажется его автору? Довольно слов. Доверимся нашим чувствам. Шоу начинается.

Порохом вспыхивает в царившем доселе безмолвии бесшабашно-озорная мелодия. Ослепительной молнией разрывает обволакивающую липкую тишину совершенно несерьёзная музыка, настраивая слушателя на беспечный и беззаботный лад. Зритель, наслаждайся весело танцующими под ритмы диско красивыми девушками и не старайся особо вникнуть в смысл песни, что звучит из их уст. Право слово, когда текст играл главную роль в успехе того или иного хита? Впрочем, если вы настаиваете...

Мир анимэ пленяет нас

Мы любим красоту

И ценим внешний блеск её

Сильней чем доброту.

В своих улыбках озорных

Таим мы сладкий яд

Коварных планов черноту

Скрывает нежный взгляд.

Прелестные черты лица

Спасение для нас.

Ведь искусителю никто

Не в силах дать отказ.

Здесь в мире сумрачных теней

Живём одной мечтой

Стремимся окружить себя

Волшебной красотой.

Инферно тот, каков он есть

Отличный от других

Здесь анимэ царит закон

В отсутствие иных!

История наша совсем не нова

С сюжетом, затёртым до дыр

Всё те же вопросы, всё те же слова

Всё тот же безжалостный мир.

Где снова за жизнь не дадут и гроша

И щедро заплатят за смерть.

Но зависть и злобу отвергнет душа

Пронзивши греховную твердь.

Опять героине бороться с судьбой

Совсем не за свой интерес.

Меж сильным и слабым гранитной стеной

Вставая по зову небес.

И совести голос разрушит покой

Изгнанницы в чуждом краю

Спасая ребёнка, рискует собой

Волнуя родную семью.

Кому-то придётся решить для себя

Важнее что — дружба иль честь.

Цинизма и чёрствости треснет броня

И сердцу откроется Весть.

Вы вряд ли услышите ясный ответ

На то, что волнует всех вас

Но выполнить первый искусства завет

Клянёмся, так слушайте нас.

Словно в насмешку над обещанием, столь торжественно озвученным со сцены, сразу же после последних слов музыка смолкает. Правда всего лишь для того, чтобы спустя какой-то миг взорвать наступившую тишину на первый взгляд совершенно неуместной и даже, скажем прямо, вульгарной мелодией, чьё залихватское звучание заставляет ошеломленного слушателя почувствовать себя завсегдатаем дешёвого ковбойского салуна. И уже готов вырваться из его горла возглас "Гарри, плесни мне ещё немного виски", и рука сама тянется к бедру, на котором в открытой кобуре покоится верный "Кольт" или " Смит и Вессон", чтобы самым решительным способом разрешить спор между джентльменами, которым, как известно, всегда есть, что сказать. И уже закрадывается в его голову крамольная мысль, а в душу тяжкое подозрение и сомнение, и уже готов он громко озвучить своё скептическое отношение к замыслу невидимого гения, но не успевает. Ибо в этот самый момент сцена вновь притягивает к себе всё его внимание. Одна из девушек, обладательница самого весёлого и озорного взгляда, бойко подбоченившись и вызывающе вышагивая по сцене в такт тягуче-ленивому ритму, запевает новый куплет, несколько растягивая слова и многообещающе подмигивая неведомому зрителю.

Эй, Дракон, будь смелее

Пусти в дело зубы и хвост...

Чтоб все вокруг оценили

Дружно подхватывают за ней остальные три девушки

Как твой характер непрост.

Как твой характер, как твой характер, как твой характер

Непро-о-о-оо-о-оо-о-о-оо-о-о-о-о-о-о-ст!!!

И обрывается мелодия — резко, неожиданно, негаданно, словно резанул по ней кто-то острейшим ножом быстро и зло. И лязгает сталью пронзающих плоть наконечников копий, рассекающих и разрубающих тела лезвий мечей и секир яростный, негодующий, но по-прежнему властный и решительный голос

— Я вам сейчас покажу Дракона!!! Это что ещё за отсебятина!!!

Отчаянным визгом, в котором слышно больше веселья, чем подлинного испуга, отвечают девушки на озвученную угрозу. Не переставая визжать, они стремительно убегают со сцены, поспешно скрываясь за её кулисами. Опустевшая сцена, говорят, нет тоскливей и печальней зрелища. Хотя некоторые утверждают, что пустой зрительный зал... но это дело вкуса. Как бы там ни было, но репетиция закончилась. Пришло время подвести её итоги. И кто-то займётся этим прямо сейчас.

Обсуждение во тьме.

— Нет, вы видели? Дракон! Какая наглость! Дерзкая и нелепая выходка, которая попирает все мыслимые нормы морали и оскорбляет вкус любого мало-мальски культурного человека. Но ничего, я с ними ещё разберусь!

Что же, похоже, ошарашенный зритель может вздохнуть с облегчением. Не всё, чему он стал невольным свидетелем, входило в замыслы таинственного постановщика. Полагаю, это несколько реабилитирует его в ваших глазах. Увы, но подобное в нашей жизни происходит сплошь и рядом даже с самыми блестящими и глубокими планами.

— Всплеск вдохновения? Эмоциональный порыв? (ого, неужели у этой пьесы не один, а целых два режиссёра?)

— Вот это вы называете творческим вдохновением? Нечего сказать, замечательное у вас представление об искусстве, просто нет слов. Вы что, всерьёз защищаете этих вульгарных пошлячек...

— Да ладно вам, Лионель. Бросьте. С чего вы так взъелись на бедных девчушек? Вы же их напугали до смерти. Воля ваша, но с женщинами так обращаться нельзя.

— Я в своё время невиновную девушку на каторгу отправил. По сравнению с тем поступком моё искреннее возмущение сейчас — это верх галантности и такта. Поэтому не читайте мне лекцию о вежливом обхождении со слабым полом, Инфернберг.

— Вот этого, признаюсь, я никогда не понимал ни в вас, ни в Майкле. Вам, конечно, известен девиз Редворта, он красуется на стене его кабинета, да вы, наверняка, эту надпись сотни раз видели. "Пишу по зову сердца". Интересно, именно поэтому он с садистской жестокостью заставляет несчастных резать себя косами, топиться в реке, погибать от рук карателей и палачей, умирать от тоски, глотошной, неудачного аборта, наконец, получать пулю в спину и, захлёбываясь кровью, уходить из жизни на руках возлюбленного?

— Я однажды задал ему тот же самый вопрос, и вам это прекрасно известно.

— А он вам в ответ напел "Поезд на Читтанугу" из "Серенады Солнечной долины". Действительно остроумно, готов снять перед Майклом шляпу.

— Во-первых, в этом нет ничего остроумного, во-вторых, смею вас уверить, своим вопросом я достиг поставленной цели, а в-третьих, искусство требует жертв, Даймон. И очень часто именно человеческих жертв. Но вам этого, к сожалению, не понять.

— Подобно Молоху?

— Если бы вы знали Священное Писание столь же прекрасно, как и я, то для вас не стало бы откровением, что все жертвоприношения этому лже-божеству в итоге оказывались абсолютно напрасными. Тому существует множество ярких примеров, взять хотя бы... в любом случае с искусством всё обстоит совершенно иначе. Разве я лично не доказал истину того, что утверждаю?

— Не стану спорить, ваше знание Евангелия намного глубже моего. А ваши смелые трактовки библейских текстов...

— Позволили мне без особого труда вернуться в родную обитель. Как ни странно, но у меня оказалось немало искренних последователей.

— Оставим религию в покое. Вернёмся к нашей постановке. Кстати, как вам стихи? По большому счёту, конечно, они так себе, но в оправдание автора замечу, что на волынке он играет ещё хуже.

— Вы же прекрасно знаете, как я отношусь к поэзии вообще. Писать стихи, это всё равно, что идти, приплясывая за плугом. Так что хороши ли они, неважны или откровенно дурны — мне всё равно.

— Тогда мне ещё больше непонятна ваша реакция. Зачем поднимать скандал и угрожать нашим красавицам, если вы изначально зрелище предпочли звуку. Я ведь не ошибся? Ведь и музыку, начиная этак с... в общем, эта мелодия явно не привела вас в восторг.

— И этого я не стану отрицать. Совершенно верно.

— Девушки вам хоть понравились?

— Послушайте, Инфернберг, похоже у вас сложилось какое-то превратное представление об этих ветреных существах. Я давно за вами наблюдаю и всё больше убеждаюсь, что вы придерживаетесь относительно этих созданий ложных, далёких от действительности взглядов. Для вас женщина — это нечто пленительное и загадочное в своей красоте и обаянии, чуть ли не живое воплощение совершенства и доброты. Впрочем, ничего удивительного в этом нет — вы ведь никогда не были близки ни с одной из них...

— Также как и с мужчинами. Видно, не судьба.

— Поверьте мне, гораздо более опытному, чем вы в данном вопросе, познавшему близко не одну красотку. Женщина — это сосуд греха и порока. И чем прекрасней его оболочка...

— Тем большую опасность таит его содержимое. Вы не оригинальны в своих заключениях.

— Послушайте, в девяноста девяти случаях из ста они оказываются скучными, эгоистичными и вдобавок ко всему вздорными и несносными созданиями. Порывы благородства и вдохновения им не ведомы. Их не привлекают поиски высшей истины и обретение гармонии с окружающим миром. Они живут инстинктами и вдобавок за ваш счёт. Даже их любовь к детям — да вам, наверняка, известно, какой жестокостью и мерзостью она оборачивалась во множестве случаев, которые подробно описаны знаменитыми историками и служителями искусства. Взять хотя бы, например, эту особу, которая...

— Что, которая?

— Ну как её... (в темноте громко и отчётливо слышится мучительное щёлканье пальцами)... она ещё переписывала мои рукописи для издательств. Признаться, почерк у меня не самый разборчивый, а если уж совсем откровенно — кого только он не приводил в неописуемый ужас и отчаяние.

— Ваша супруга?

— Точно! Именно она. Вы не представляете, что значит жить под одной крышей с настолько бескрылым и недалёким существом. Я никогда, собственно, и не питал особых иллюзий насчёт того, что эта женщина по достоинству оценит или поймёт мои идеи и принципы. Все надежды развеялись как дым сразу же после нашего знакомства, когда я, как порядочный и честный мужчина, дал ей прочесть мой дневник. И всё же, её реакция в вопросе о наследстве... трудно вообразить более глупое и жалкое поведение. Выпрашивать аудиенцию у какого-то ничтожества и просить его признать меня сумасшедшим. Как вам это нравится?

— Материнский инстинкт...

— Вот именно, инстинкт. Низменное и отвратительное чувство, недостойное венца творения Божьего. Разумеется, подобного я терпеть не собирался. Пришлось уйти из дома. Меня к этому вынудили.

— И всё-таки...

— В конце концов, кто из нас оказался прав насчёт наследства?

— Здесь мне вам нечего возразить. Но, согласитесь, не каждому дано заглянуть в будущее, даже на такой ничтожный срок, как семь-восемь лет.

— Так мы рискуем зайти слишком далеко и совершенно сбиться с главной темы. Нас должна волновать только наша постановка. А поскольку её главная героиня — именно женщина, я считаю своим долгом не дать вам увлечься этим персонажем. Вам ясна моя позиция?

— Вполне...

— Вот и отлично. Не забывайте, кто наши соперники. Вам удалось что-то узнать о замыслах Майкла и Мишеля?

— Они, как и мы, работают в паре.

— Это мне известно. Никогда бы не подумал, что ле Блан и Редворт объединятся. Но на что только не толкают нас чёрная зависть и мелкое тщеславие.

— Это пустые сентенции.

— Ваша правда. Так у вас есть нужные сведения?

— Я знаю, о чём они пишут. Итак, вот вам краткий синопсис их совместного детища. В некоей абстрактной могучей державе вспыхивает пожар гражданской войны. Персонаж Мишеля — военный врач Алексис, присоединившись к армии одной из противоборствующих сторон, покидает родной Город и отправляется со своим отрядом на Дон, где судьба сводит его с местным уроженцем — молодым командиром повстанческих войск, союзных армии Алексиса, неким Грегором или Грегуаром. Майкл ещё сам толком не решил, как именовать его героя. Их знакомству и нескольким дням, проведённых вместе в безвестной станице, затерявшейся в бескрайних придонских степях, и посвящёно это произведение.

— Никогда не понимал обыкновения некоторых авторов вводить в вымышленные миры реальные географические топонимы. Дон — кажется, именно так называется небольшая река в Англии, если я не ошибаюсь. О ней вскользь упоминал в своём романе этот столь любимый вами шотландец...

— Вы не ошибаетесь. "В той живописной местности весёлой Англии, которая орошается рекою Дон, в давние времена простирались обширные леса, покрывающие большую часть красивейших холмов и долин, лежащих между Шеффилдом и Донкастером". Уолтер — отличный писатель, а Бекетова — превосходный переводчик.

— Насколько далеко они продвинулись в своей совместной работе?

— Могу вас успокоить, не слишком. Почти сразу же их сотрудничество омрачилось резкими разногласиями по всем вопросам. Даже по названию романа. Майкл настаивает на "Отчуждении". А Мишель горой стоит за "Отвергнувшие". К разумному компромиссу они пока не пришли.

— И всё-таки не стоит их недооценивать. Я уже вижу, что это смелый замысел. Им по силам осуществить его.

— Во всяком случае, их замысел пока находится в начальной стадии. Сейчас трудно предсказать, как дальше пойдут у них дела, и куда всё повернётся. На вашем месте я бы обратил взор на другую соперницу.

— На кого же?

— Вы разве не в курсе? Энни также участвует в состязании. И вот у неё воплощение замыслов идёт полным ходом. Думаю, очень скоро её работа будет опубликована. Наверное, одной из первых.

— Несносный фантом. Как она раздражает меня. И ведь я лично призвал её.

— Но жалеть об этом нам явно не приходится.

— Вы правы. Искусство требовало этого. Но иногда... так и хочется её... ладно, она того не стоит. О её работе вы тоже осведомлены?

— Представьте себя да. Энни весьма охотно делится своими планами с Альбертиной, а у меня к Берти особый подход.

— Я внимательно слушаю.

— Если коротко, её произведение посвящено судьбе одного ребёнка. Мальчика, по имени Серёжа.

— Она пишет о ребёнке?

— Это ведь не первая её книжка для детей, не так ли? В конце концов, именно вам Энни обязана литературным талантом.

— Да, всего не предусмотришь. Ладно, продолжайте.

— Итак, семья Серёжи переживает тяжёлую драму, которая перерастает в жуткую трагедию. Его отец — холодный, чёрствый, бесчувственный сухарь-бюрократ фактически вынуждает своими вечными мелочными придирками и несправедливыми упрёками уйти из дома маму Сережи.

— Так, стало быть, это он выставил её за дверь, а не сама она бросила любящего, заботливого мужа и родное дитя, поддавшись преступной страсти и покинув семью ради... о чувствах её близких, наша невинная жертва, разумеется, думала в самую последнюю очередь. Ну-ну...

— Помилуйте, какие чувства могут быть у чёрствого, бесчувственного сановника, абсолютно не способного понять тонкой натуры несчастной молодой супруги?

— Действительно, о чём это я? А как насчёт её сына?

— Послушайте, чего вы хотите от бедной женщины? И саркастические упрёки ваши совершенно нелепы и абсурдны. Мама очень любила Серёжу, её глубокой и чистой любви к единственному сыну специально посвящено несколько страниц.

— Чтобы читатель глубже проникся её переживаниями?

— Не все же такие как вы. Так вот, мама хотела забрать Серёжу к себе, но этот тиран, этот деспот и сатрап не позволил ей сделать это. Более того, запретил маме Серёжи встречаться с сыном и не дал, подлец, согласия на развод.

— Молодец мужик. Уважаю.

— Почему он молодец? Совсем, даже, наоборот. Ведь именно не сумев смириться и пережить разлуки с сыном, мама Серёжи совершает ужасный поступок — кончает жизнь самоубийством. А что толкнуло её на столь отчаянный шаг, как не...

— Пристрастие к опиуму и морфию. И не пытайтесь отрицать, я хорошо помню. Было, было.

— Да ну вас. Ей, между прочим, их как лекарство доктор прописал.

— Во-первых, наша сочинительница врёт, не краснея. Надо же — разлука с любимым сыном. Как насчёт гордыни и злобы на весь мир и окружающих? Кроме того, согласитесь что, накладывая на себя руки, она больше думала о себе любимой и об обидах, якобы чинимых ей всеми кому ни попадя, чем о сыне, в любви к которому она сейчас так распинается. Нечего сказать, прекрасный подарочек преподнесла она Серёже. Хотя, что взять с истеричной, испорченной, эгоистичной дуры.

— Вы слишком жестоки к несчастной и не способны понять всю глубину её горя и страданий.

— Заметьте, её горя и страданий. А о боли остальных нашей страдалице...

— Вернёмся к произведению Энни.

— А что на трагической смерти мамы этого ребёнка оно не заканчивается?

— Всё только начинается. Итак, бедный Серёжа, вскорости после смерти горячо любимой мамы, лишённый родительской ласки, сочувствия и поддержки, ведь, согласитесь, смешно ожидать проявления подобных высоких чувств от...

— Чёрствого бездушного сановника-бюрократа? Действительно, глупо. Особенно если описывает его особа пристрастная и заинтересованная.

— Как бы там ни было, но вскоре несчастный Серёжа тяжело заболевает двусторонним воспалением лёгких, между прочим, насчёт диагноза Энни консультировалась с Мишелем.

— А он и рад помочь. Я ему этот порыв альтруизма ещё припомню.

— Заболевает двусторонней пневмонией и умирает...

— Вот оно как? Однако. Трагический финал.

— И попадает в Элизиум.

— Счастливая развязка...

— Там он, натурально, встречается с Джессом, тот водит его по своим владениям, везде, понятное дело, царят красота, взаимная любовь, всеобщая идиллия и благодать. И вот в конце этой весьма познавательной и в высшей мере интересной экскурсии Серёжа спрашивает Джесса, когда он сможет встретиться со своей мамой. И Джесс грустным, печальным, полным самого искреннего сочувствия голосом отвечает Серёже, что его мама, как добровольно ушедшая из жизни и, следовательно, совершившая один из тяжких грехов, попала в Хёлльмунд, то есть к нам...

— Между прочим, совершенно заслуженно.

— И что он, Джесс, здесь совершенно бессилен и ничем мальчику помочь не в состоянии. Разумеется, Серёжа ошеломлён. Он никак не смирится с тем, что никогда больше не увидит маму, равно как и с тем, что его мама обречена на вечные страдания в каком-то Хёлльмунде. Налицо явная ошибка, и он, Серёжа, исправит её, невзирая ни на какие правила и запреты. Следующей ночью ребёнок тайно покидает Элизиум и сбегает в Хёлльмунд.

— Ночь в Элизиуме?

— В детских книжках герои всегда сбегают из дома ночью. Это — освящённая веками славная традиция, канон и тот штамп, нарушать который строжайше не рекомендуется. Ничего вы не понимаете.

— И поэтому ей можно идти против фактов и здравого смысла? Ну, ладно, что там дальше? Мне уже действительно интересно.

— В Хёлльмунде Серёжа узнаёт, что его мама попала в полную зависимость, фактически в рабство, одному весьма злобному, жестокому и беспринципному типу, который, всячески злоупотребляя своей властью, постоянно преследует и придирается к ней, в своём тиранстве намного превзойдя...

— Чёрствого, бездушного сановника-бюрократа? В книжке, естественно, не говорится, что сей зловредный тип имеет на всё вышеперечисленное, полное право?

— Кто обладает правом, безнаказанно притеснять и обижать несчастную женщину? Вы меня просто поражаете и очень неприятно. Кстати, этого типа в книжке зовут Леонсио.

— Как?

— Леонсио.

— Совести у вашей сочинительницы нет, вот, что я вам скажу.

— Между Серёжей и Леонсио происходит очень бурный и эмоциональный разговор. Серёжа просит Леонсио отпустить маму. И последний, как будто, соглашается на это.

— Что значит как будто? Что скрывается за этой подозрительной фразой?

— Коварный и злобный Леонсио ставит Серёже следующее условие. Мама по пути из Хёлльмунда будет всё время находиться позади мальчика, и Серёжа, пока они не покинут его пределы, не должен оборачиваться. Если он поступит так, его соглашение с Леонсио аннулируется, и мама навсегда остаётся в Хёлльмунде под жестокой, деспотичной властью...

— Свирепого, вероломного и бессердечного типа.

— Именно. Леонсио абсолютно уверен, что Серёжа, в силу возраста, не выполнит это условие, что он непременно посмотрит назад, чтобы убедиться, что его любимая мама следует за ним. Да, подлец открыто делает ставку на детскую слабость, что, разумеется, низко и омерзительно и совершенно его не красит. Как, между прочим, и зловещий смех в пустоту.

— Согласен, заезженный театральный штамп. Никогда особо не любил драматургию.

— И вот Серёжа и его мама покидают асиенду Леонсио.

— Слово то какое. А может, лучше сразу написать хлопковую плантацию?

-И по пути из Хёлльмунда разыгрывается поистине душераздирающая сцена. Серёжа, что вполне предсказуемо, всё время хочет обернуться, а его мама умоляет его держаться и не совершать столь опрометчивого и рокового по своим последствиям поступка. "Серёженька, потерпи, осталось совсем немного" и в том же духе. Чем всё закончится я сказать не могу, развязку и финал Энни ещё не придумала. Вот собственно и всё. Ну, каково ваше мнение?

— Чудовищно. Вы всерьёз хотите убедить меня, что эта бредовая, безвкусная и низкопробная поделка способна...

— Основная ставка делается на зрелищные спецэффекты.

— Проклятие, ведь у неё неограниченный доступ к казне.

— Вот именно.

— Скверно. Учитывая вкусы и пристрастия так называемого народного жюри...

— Официальное жюри, скажу вам откровенно тоже далеко не подарок. Возьмите хотя бы пана Ярослава.

— Ну, в данном случае почтенный владелец знаменитой пивной чешско-мадьярской дружбы имени сапёра Водички скорее выступит нашим союзником. Меня больше смущает этот норвежец.

— Кнут? Успокойтесь, Лионель, за нашего бравого викинга я ручаюсь. В его адекватности я абсолютно уверен.

— Слышал, что как раз в этом вопросе его соотечественники однажды проявили сильнейшие сомнения и даже...

— Там была замешена политика, так что не придавайте тому инциденту слишком большого значения. В любом случае Кнут принадлежит нашему лагерю. А вот пан Ярослав очень тесно дружит с Майклом. Я полагаю, они не упустят такого благоприятного случая досадить вам, а, следовательно, и мне.

— С каких это пор вы, да и этот варяг, влились в лагерь моих сторонников, Инфернберг? Наш временный творческий союз ещё ни о чём не говорит. С этим норвежцем я вообще не желаю иметь ничего общего. Уверен, он тоже не упустит возможности уязвить меня. Как всегда закулисные интриги повлияют на честность состязания и справедливость его итогов. Ладно, не мне бояться неизбежных трудностей. Пускай этот несносный фантом упивается нелепыми фантазиями и тешит себя мечтами о свободе. Мечтать не вредно. Ничего другого ей не остаётся. Она навеки моя!

— Знаете, ваша позиция по этому вопросу давно вызывает тревогу у всей прогрессивной общественности Хёлльмунда.

— С каких это пор мои личные дела заботят толпу бездельников и пустозвонов?

— Но послушайте, в наше время личная зависимость одного человека от другого...

— Вот именно одного человека от другого. При чём здесь фантом? А, кроме того, лично я не вижу ничего страшного в личной зависимости одного человека от другого. Воля ваша, Даймон, но я, исходя из личного опыта, скажу вам со всей прямотой...

— Вредность просвещения, школ, больниц и всеобщего образования для простого люда. Я это уже читал.

— Но вот видите. Согласитесь, ничего хорошего из этой затеи не получилось.

— В войну лезть не надо было. Хорошо, а если вам предложат обменять Энни на пару быстроногих породистых гончих?

— Да вы что? Обменивать разумное существо на бездушных животных — это же дикость и варварство. Кроме того, на кого мне здесь охотиться с гончими?

— А сыграть на Энни в какую-нибудь азартную игру?

— Да это, вообще, ни в какие ворота не лезет. За кого вы меня принимаете? Из чистого любопытства, кто это собрался обыграть меня в карты? Мишель? Не смешите меня, податные инспектора в Житомире и то играют лучше него.

— Если честно, эти идеи исходили от Альбертины.

— Даже так? Она же карт сроду в руки не брала. Вот уж насмешили, так насмешили!

— Но не обязательно, же играть именно в карты. Как насчёт лото или "крестиков-ноликов"?

— Нет, они настолько захватывают и возбуждают, что, боюсь, я не рискну посредством их испытывать судьбу. При игре надо сохранять холодную голову, а тут я точно войду в азарт и потеряю над собой контроль. Так что фантом останется у меня. Точка.

— Прогрессивная общественность это так не оставит, предупреждаю вас сразу.

— Это Альбертина — общественность? С ней я тоже разберусь...

— Полегче, Лионель, полегче. Не забывайте, сейчас мы все в одной лодке. Она — полноправный член нашего триумвирата. Поверьте, поссориться с Берти мы всегда успеем, не мне вам рассказывать о её характере, так что будет откровенно глупо давать ей для скандала ещё один, совершенно лишний повод. Кстати, вы не находите, что выходка наших девчушек возможно совершенно не экспромт и импровизация, а тщательно...

— Продуманная провокация! Вы озвучили сомнения, что с самого начала терзали меня. Но ничего найдём и на неё управу. Если она и дальше позволит себе подобное, мы расторгнем одно из условий нашего соглашения. Насчёт этого... как его.

— Послушайте, Лионель, вам не надоело сидеть здесь в полной темноте? Лично меня это порядком угнетает. Не продолжить ли нам беседу в несколько иной обстановке? Следует признать, наш разговор изрядно затянулся.

— Пожалуй, вы правы. Я знаю одно небольшое и очень уютное кафе, расположенное буквально за углом. Не продолжить ли нам там?

— Согласен.

— Отлично. Тогда вперёд. Свет!

Раздаётся хлопок в ладоши, после которого сцена медленно погружается во тьму. Мрак. Кромешный мрак.

Глава 5. Знакомство или боевая некромантия во всей своей красе.

— Прошла зима междоусобий наших, под йоркским солнцем лето расцвело

И тучи все, нависшие над нами, в пучине океана погреблись.

Прочь, раб! Я жизнь мою на карту ставлю, и я дождусь, чем кончится игра!

Шесть Ричмондов, должно быть, вышло в поле: я пятерых убил, а не его!

Коня, коня! Престол мой за коня!

Дайте разрешенье во Францию вернуться, государь.

Напиток был его изготовленья.— ну, благородный Гамлет, а теперь

Прощу тебе я кровь свою с отцовой, ты ж мне — свою!

Прекрасней и страшней не помню дня.

Хотя Бирнам напал на Дунсинан и не рождён ты женщиной, мой недруг,

Мне хочется, свой щит отбросив прочь, пробиться напролом в бою с тобой

И проклят будь, кто первый крикнет: "Стой!"

Нет, милорд.

Твоя жена и я распорядились, чтоб в темнице Корделию повесили, сказав,

Что это ею сделано самою в отчаянье.

Именно так, торжественно декламируя бессмысленный набор напыщенных строк, которые у меня язык не повернётся назвать поэзией, возвестил о своём прибытии хладнокровный убийца.

— Тысяча угодников и сто футов под килем! - воскликнул он после небольшой паузы, с любопытством осматриваясь по сторонам, — неплохую гавань ты выбрал для своего старого корыта, Барбекю!

Скрестив на груди руки, я бесстрастно смотрела на пришельца. Глупо сразу кидаться в бой, поражение в котором грозит неминуемой смертью. Поединка всё равно не избежать, так что торопиться с его началом явно не стоит. Нас разделяют несколько десятков шагов. Успею ли я изучить тебя прежде, чем ты сблизишься со мной? Время пошло.

Высокий, крепкого сложения, тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены и безупречно уложены — видимо, там, откуда ты прибыл, парикмахерское искусство находится на должной высоте. Резкие черты загорелого лица почему-то наводят на мысль, что ты многое повидал на своём веку. И что-то мне подсказывает, что с точным определением твоего возраста я дам серьёзного маху. Лучше и не пытаться. Что ещё в тебе интересного? Дорожный тёмно-коричневый костюм, пошитый из добротной материи, длинный плащ, чей изящный покрой, как будто призван скрыть его неброский, невыразительный цвет. Лёгкие туфли на бесшумной подошве - идеально подходят к костюму и, одновременно, удобны при беге и ходьбе. Что же, совсем непритязательным я твой вкус, пожалуй, не назову. Удачное сочетание практичности и эстетизма, выдающее в тебе человека неординарного и... кто бы ещё убил шестерых "пантер"? Эх, посмотреть бы, как ты двигаешься. Всё, время вышло. Пришелец наконец-то обратил на меня внимание...

— Разрази меня гром! — то ли с удивлением, то ли с восхищением воскликнул он, — опять я встречаю белокурую красавицу! Впрочем, в прошлый раз вас было шестеро, — на губах пришельца заиграла довольная улыбка.

— В нашем королевстве у всех светлые волосы, — невозмутимо просветила я Скитальца, подавляя нарастающую внутри меня бешеную ярость, — так что красавицы-блондинки будут вам попадаться на каждом шагу.

— И глаза у них будут одинакового, изумрудного оттенка? — уточнил пришелец.

— Он вам нравится? — подчёркнуто вежливо поинтересовалась я. Что же ты видел в глазах тех, кого хладнокровно лишал жизни одну за другой?

— Он изумителен! — восхищённо вскинул руки Скиталец, — совершенный по своей чистоте цвет. И если здесь у всех такие чудесные глаза...

— Ну почему у всех, — поспешила я несколько разочаровать пришельца, — среди нас попадаются и голубоглазые особы. Но лично я искренне советую вам держаться от них подальше. В гневе они — сущие звери (те из вас, кто воочию наблюдал наших боевых оборотней в деле, наверняка, оценят мою остроту).

— Уверен, эти ужасные фурии составляют ничтожное меньшинство, — вновь улыбнулся Скиталец, — однако, — поспешно добавил он, — прошу меня простить. Я несколько заболтался с вами, привлечённый вашей несравненной красотой и несомненным обаянием, а между тем, меня ждёт один давний приятель. Барбекю, отчаянный плут, где же ты? Покажись, наконец, старине Биллу.

— Не хочу огорчать вас, — деликатно кашлянула я, — но кроме нас двоих здесь никого нет.

— Вот как? — бросил на меня удивлённо-подозрительный взгляд старина Уильям. Почему Уильям, а не Билл? Видите ли, я не поддерживаю близких отношений с закоренелыми преступниками, особенно с теми, кого мне, вероятно, предстоит убить, — вы уверены в этом?

— Абсолютно, — утвердительно кивнула я.

— Надо же, - задумчиво произнёс Скиталец, поглаживая идеально выбритый подбородок, — а я был убеждён, что без перстня Персефоны малыша Бака оживить невозможно. Неужели он включился сам? Да ещё дважды... Занятно. Вот так, друг Горацио, оказывается, на этом свете, действительно есть многое, что и не снилось нашим мудрецам.

— Вы это мне? — на всякий случай осведомилась я.

— Нет, что вы, — успокоил меня пришелец, — разве я осмелился бы столь дерзко обратиться к прекрасной леди. Безобидные размышления вслух, не более того. Но раз уж мы опять вступили в разговор, — Уильям снова окинул меня внимательным взором с ног до головы, - между прочим, что столь прелестное и юное создание, как вы (ничего себе) делает в этом мрачном и неуютном зале?

— Лаборатории, — поправила его я.

— Как вам будет угодно, — отвесил лёгкий поклон пришелец, — и всё же, вы удовлетворите моё любопытство?

— Работаю инженером по технике безопасности, — дружелюбно ответила я, — кстати, хочу вас предупредить, объект этот — секретный, и вам здесь находиться, вообще то, не полагается. Боюсь, утомительных объяснений насчёт незаконного проникновения вам не избежать.

— Казённый стиль, что может быть ужасней в устах красавицы, способной красотою дивной затмить луну, серебряным сияньем осветившим ночь, — с явно фальшивой скорбью продекламировал Уильям.

— Сэр, — поспешила ледяным презрением поставить я на место наглеца, — приличествует ли джентльмену в своих речах уподобляться бродячему трубадуру или менестрелю?

— Вот так намного лучше, — одобрительно поднял большой палец Скиталец, — что же, я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности из-за моего, как вы изволили выразиться, "незаконного проникновения" на секретный объект. Приношу искренние извинения и поспешно удаляюсь прочь.

И с этими словами пришелец повернулся ко мне спиной. Самое время вспомнить, что я — женщина, а, следовательно, некоторая подлость мне простительна. Я не стала применять классическую магию, все эти разящие молнии, всесокрушающие потоки пламени и ледяные штормы — слишком велик был риск, что против Скитальца они окажутся бессильны. Не выпустила я в него и пару-тройку обычных пуль из захваченного на всякий случай пистолета ("Юнгинген 300 — тактик" — табельное оружие Воительниц Ирбиса). Я пошла ва-банк и использовала мой главный козырь — боевую некромантию. В спину Уильяма полетел "Дух смерти" — самое мощное заклинание из доступных мне. Увы, легкомысленная беспечность Скитальца оказалась бессовестным притворством. Обернувшись с невероятной быстротой, Уильям легко парировал мою атаку защитными чарами "Костяной щит".

— Вы, женщины, вместилища порока и коварства, — с нарочитой печалью произнёс он. В то же самое время серо-стальные глаза пришельца горели радостным, торжествующим огнём, как будто я своим поведением оправдала его самые смелые ожидания, — я сразу понял, что с вами что-то не так. Инженер по технике безопасности, ну надо же. Какая изощрённая фантазия. Значит, любите играть грязно?

— Полагаете, вы заслуживаете большего? — с сарказмом спросила я, несколько досадуя, что Скиталец так легко раскусил меня.

— Что же, вы сами ступили на этот путь, винить вам больше некого, — пожал плечами Уильям, — итак, одна загадка благополучно разрешилась. Это вы оживили Бака. Прекрасное достижение для некроманта. Но, боюсь, эта игрушка окажется слишком опасной в ваших прекрасных руках. Сожалею, но либо я заберу его у вас, либо... — Скиталец сделал многозначительную паузу, — может, всё-таки уйдёте? Я не стреляю в спину, — усмехнулся пришелец.

— Плита Гадеса, — медленно и отчётливо произнесла я, - принадлежит Изумрудному королевству людичей-венедов, и мой долг — охранять и беречь её. Так что, я, пожалуй, отклоню ваше заманчивое предложение.

— Плита Гадеса? — внимательно посмотрел на меня Уильям, — неужели она явила вам свою суть? Видели рисунок?

— Вот именно, — перстень Персефоны. Всё сходится.

— Она выбрала вас, — тихо произнёс Скиталец, — занятно, я уже жалею о том, что совершу.

— Кстати, пока мы не начали, может, объясните, почему вы называете её Баком? — поинтересовалась я.

— Обычное имя, ничем не хуже иных, — хмыкнул пришелец, — хотя изначально это была просто аббревиатура.

— Аббревиатура? — переспросила я, — вы хотите сказать, что изначально плита Гадеса называлась Большим...

— Да, — улыбнулся Уильям, — Большим Аннигиляционным Коллайдером. Большим — потому что, он сам по себе не маленький, и, главное, результаты его работы видны очень далеко. Аннигиляционный — это слово лучше всего описывает последствия этой работы. Ну а Коллайдер — пришелец сделал небольшую паузу, — вам ведь известно, кто создал его?

— Да, — кивнула я, — властители Хёлльмунда...

— Именно. Так вот, Создатели считают, что всё стоящее в мире рождается в столкновении и борьбе. И чем они острей, тем интересней и красочней их итоги. Без них, по их скромному мнению, жизнь превратилась бы в сплошную скуку и совершенную бессмысленность. Поэтому и Коллайдер.

— Так значит, и оружие? — подытожила я

— Точно, — засмеялся Скиталец, — рядом с вашей столицей. Не сомневайтесь, защитные поля её не спасут.

— Вот ты какой — журавль в небе, — невозмутимо произнесла я, — а вы умеете поднимать ставки.

— А вы отлично блефуете, — вернул мне комплимент чужестранец.

— Кто сказал, что это блеф? — на моём лице, похоже, и в самом деле не дрогнул ни один мускул, — впрочем, не могли бы вы немного подождать? От ваших сведений у меня слегка закружилась голова.

— Конечно, конечно, — заверил меня пришелец, — я ведь всё-таки мужчина, и, что бы вы ни говорили, джентльмен, а потому не могу последовать вашему примеру. Дайте знак, когда будете готовы.

Ты так уверен в победе? Ну а почему бы и нет? После избиения шести "пантер" проявить благородство к одинокой воительнице, по-твоему, и так обречённой на гибель — чем не красивый жест? Но я разочаровывала многих.

— Теперь у меня нет иного выхода, — объяснила я, стреляя в Скитальца очередным "Духом смерти", — ваша голова - действительно, источник бед.

— Любите же вы всё перекладывать с больной головы на здоровую, — сокрушённо вздохнул Уильям, с изящной небрежностью отражая мою атаку, — ладно, вы сами напросились. Так и быть, преподам вам последний урок в вашей короткой жизни. В конце концов, подлость и коварство должны понести заслуженную кару.

Пока он не принимал меня всерьёз, что, в принципе, было мне на руку. Я всё-таки пустила в грудь пришельца "Молнию ярости", а затем, практически сразу же, выстрелила в него из моего "Юнгингена". Да, не зря Светомила Корделия фон Валленроде возглавляет наш Штаб. На мою молнию Скиталец даже не отреагировал. Не принеся ему никакого вреда, она мирно прошла сквозь его тело, пробив глубокую дыру в дальней стене лаборатории. Что касается пули. Вот тут Уильям выкинул следующую штуку. На её пути встало сотворённое им прямо из воздуха зеркало, которое прикрыло его от смертоносного свинца. Я увидела, как пуля, вместо того, чтобы разнести вдребезги хрупкую преграду, с противным чмоканьем погружается в зеркало и, очутившись каким-то невообразимым образом по ту сторону, в зазеркалье, летит прямо в моё отражение, а если быть точнее. Отточенная годами упорных тренировок реакция, вот, что спасло мне жизнь. Я инстинктивно бросилась в сторону, с огромным трудом уклоняясь от мною же выпущенной пули. С подобным фокусом я сталкивалась впервые. Интересно, где он ему научился? Во всяком случае, ещё раз испытывать судьбу я не собиралась. Стараясь не выказывать досады, я отшвырнула пистолет как можно дальше.

— Осталось только поднять руки и сказать "Сдаюсь", — ехидно прокомментировал моё решение Скиталец, — вдруг ещё не поздно?

Даже если бы вместо накрытых белыми простынями носилок на внутреннем дворе командного центра стояли, стыдливо переминаясь с ноги на ногу и сконфуженно докладывая о провале операции, пусть и жестоко избитые, но живые воительницы группы Горяны де Тесси, то и тогда я бы не опустилась до подобного унижения. А уж теперь, после гибели девчонок... Дело даже не в том, что просить о пощаде безжалостного убийцу бесполезно, противно и попросту глупо. Главное, отступлю я, с пришельцем схватятся другие. Ратмира, Ратислава, бойцы Лучезары. Обязательно схватятся, теперь я знаю это точно. Плита Гадеса. Ни в коем случае нельзя подпускать к ней Скитальца, а уж тем более оставлять их наедине. Если Уильям, обиженный столь негостеприимным приёмом, решит вдруг отомстить, а убийство девчонок свидетельствовало и очевидно свидетельствовало, что пришелец очень превратно толковал понятия "справедливости и необходимой самообороны", что ему помешает оживить плиту и использовать её чудовищную мощь против мирных жителей столицы? Совесть? Я сильно сомневалась в её существовании. Ну, допустим, на самом деле столице ничего не угрожает, воительницы Ирбиса не дадут пришельцу завладеть коллайдером. Но какой ценой? А я ведь пришла сюда, чтобы больше никто не погиб. Куда только не заводят благие намерения.

— Благородный джентльмен может кое-что пообещать несчастной леди? — учтиво спросила я, не поднимаясь с пола.

— Я внимательно слушаю, — в голосе Уильяма послышались участливые нотки.

— Поклянитесь, что моя смерть окажется последней, — эти слова я постаралась произнести как можно твёрже и решительней.

— Ваша просьба для меня закон, — приложил руку к груди Скиталец, — даю слово, что выполню ваше пожелание. Только вот, — лукаво добавил он, с нехорошей усмешкой взирая на меня сверху вниз, - скажите, разве вам, сумевшей разбудить плиту, не хотелось бы перед смертью увидеть её поистине беспредельные возможности?

Вместо ответа я лишь многозначительно подмигнула ему.

— Вижу, мы прекрасно поняли друг друга, — беззлобно рассмеялся пришелец.

Неужели он действительно уготовил мне такую участь? Бессильно наблюдать, как бездушный убийца забавы ради хладнокровно уничтожает тысячи моих соотечественниц? Как интересно. Выходит, надежды не только юношей питают. А может, попробовать обмануть его? Прямо сейчас со словами: "Помните, вы дали слово" пустить себе в сердце молнию или тот же "Дух смерти"? Нет. Слишком рискованно. Вдруг он сочтёт, что моё "неспортивное" поведение освобождает его от всех обязательств? Да и кому ты веришь? Действительно, одну руку, давая обещание, Уильям держал у груди. Зато вторую прятал за спину. С чего бы это?

— Вам не приходилось слышать о правителе, который, ради творческого вдохновения, приказал поджечь собственную столицу? Наблюдая за бушующим пламенем, он, если верить рассказчикам, то ли пел, то ли торжественно декламировал отрывок из какой-то классической поэмы, её название вылетело у меня из головы, — Скиталец несколько раз щёлкнул пальцами, очевидно надеясь таким способом освежить свою память.

— Я это к чему, — объяснил он, — что-то уж давно я не сочинял по-настоящему приличных пьес. О, очистительный огонь, от скверны, въевшуюся в плоть и грязи, замаравшей душу, избавь Великий Город!

— Уверена, этот тип плохо кончил, — прервала я пришельца.

— Да, бескрылая чернь и грубая солдатня не поняли тонкой артистической натуры, — с сожалением подтвердил мою правоту Уильям.

— Гений и злодейство несовместимы, — это изречение я прочитала в каком-то древнем манускрипте.

— Так ведь я и не претендую на гениальность, — скромно произнёс Скиталец, — я всего лишь получаю удовольствие от сплетения слов в дивные, волшебные узоры, а если мои старания вызовут чью-то похвалу и будут благожелательно оценены — что же, не стану скрывать, мне будет приятно.

— И любую критику, даже самую жёсткую и злобную, встретите спокойно и с пониманием? - в моём вопросе слишком очевидно слышались недоверчивые, язвительные нотки.

— Разумеется, — с достоинством ответил пришелец.

— Рассказывайте больше! — саркастически усмехнулась я, — знаю я, что вы за народ такой — сочинители. У меня муж — писатель.

— Вот как? — вскинул бровь Уильям, — любопытно, и какие же события в его творческой жизни заставили вас столь превратно судить о служителях муз?

— Видите ли, — начала я мой рассказ. Во-первых, мне необходима передышка, чтобы придти в себя. А во-вторых, чем не шутит Покровитель, может моя история отвлечёт Скитальца от зловещего Коллайдера.

— Несколько лет назад мой супруг написал роман. Из-за которого я перессорилась со всеми моими подругами, а с одной из них, самой близкой, едва не дралась на дуэли.

— Надо же, — поразился пришелец, — никогда бы не подумал, что, а впрочем, страсти, творческие страсти, они не могут не кипеть. А, извините, кто из вас затеял ссору?

— Какая теперь разница? — недовольно поморщилась я, — честно говоря, я особо и не горю желанием вспоминать о тех событиях. Как подумаю, что из-за какой-то фантазии могла вспороть живот лучшей подруге...

— Вот она — сила настоящего искусства! Близких подруг она превращает в злейших врагов, готовых драться насмерть, ибо по-иному их спор уже не разрешить. Надеюсь, всё закончилось благополучно? Для вашей приятельницы? — уточнил Уильям.

— Хвала Покровителю, да, — облегчённо вздохнула я, — Конрад нас всех помирил.

— Конрад?

— Вы его всё равно не знаете.

— Ну, разумеется, — не стал проявлять навязчивой настойчивости пришелец, — и всё-таки, объясните, из-за чего ваши подруги так взъелись на этот роман? Я, конечно, понимаю, что женская логика...

— Видите ли, - поспешно прервала я неуместные рассуждения Скитальца о наших интеллектуальных способностях, — в своём романе мой супруг описал нравы, царящие в одной из офицерских школ...

— Подождите, — неожиданно, в свою очередь, перебил меня Скиталец, — вы не "Любовь под зелёным пологом и меч, пробуждающий гнев" имеете случаем в виду?

— Ну да, — растерянно подтвердила я, — но...

— Потрясающе, — ошеломлённо вымолвил Уильям, — будь я проклят, если это просто совпадение. "Об этой горе, что горделиво возвышается над окрестными равнинами, издревле слагали легенды. Будто ястребы, вьющие на ней гнёзда, превосходят своих собратьев в смелости и отваге, а будучи прирученными, не только верно служат хозяину на охоте, но и приносят ему счастье и удачу. Будто под зелёным пологом лесов, густо покрывающих её склоны, пылкие сердца постигают секрет вечной любви и познают истинный смысл этого прекрасного чувства. И что где-то там, высоко на вершине, ожидает своего господина волшебный меч, наделённый пытливым умом и непреклонным нравом. Будто меч этот надёжно защищён от случайного взора и откроется лишь тому, в ком признает достойного обнажить его. Одни уверяют, что меч всё ещё не выбрал своего владельца. Другие же, поклявшись в правдивости своей истории, поведают вам о том, как юная колдунья, ушедшая на гору искать травы для любовного зелья, спустилась вниз с грозным оружием в руке и сокрушила напавших на её родину врагов. Бесстрашную девушку рассказчицы гордо именуют первой воительницей Ирбиса и на этом завершают своё удивительное повествование. Ну а легенда продолжает жить. Легенда о том, как поднявшаяся на гору с мечтами о любви, вернулась с её вершины готовая убивать". Видите, я помню эти строки наизусть.

— Невероятно, — на большее меня не хватило.

— Что же, теперь мне понятно возмущение ваших подруг, — продолжил Скиталец, — действительно, есть от чего придти в ярость — ваш муж блестяще описал, как девушек, рождённых для любви, методично и жестоко превращают в безжалостных убийц. И что самое трагичное — у вас нет иного выхода. Ведь ваши мужчины в подавляющем большинстве лишены магических способностей, не так ли? Я читал "Трутни в летнюю пору". Скажите откровенно, это не с вас списан образ женщины-инструктора, которая показывает ополченцам фрайгеррата как использовать магические артефакты? Вы, в самом деле, каждые пять минут хватались за голову и отчаянно вопили: "Достали!"

— Это собирательный образ, — спокойно объяснила я, — в частности, "Достали!" кричала, и то, всего один раз, кузина моего супруга. И, между прочим, в ополчениях других фрайгерратов дела обстоят ещё хуже...

— Ручаетесь за точность формулировки? — улыбнулся пришелец.

— Не будем придираться к отдельным словам, — ловко вывернулась я.

— Кстати, ваш супруг довольно самокритичен, — поспешил сменить тему Уильям.

— Мой муж, — с достоинством ответила я, — маг высшего уровня.

— Те самые пресловутые два процента, — понимающе кивнул Скиталец, — тогда его, наверное, очень не любят.

— Завистники и те, кто не желает работать над собой, — чётко обозначила я свою позицию.

— Достойный и весьма обстоятельный ответ, — уважительно посмотрел на меня Скиталец, - вижу, вы умеете ценить подлинный талант. Увы, такие писатели рождаются не часто. Зато всякие халтурщики и самовлюблённые бездари, вроде сочинительницы "Блюза в весенней ночи" попадаются на каждом шагу, — в голосе Уильяма зазвучало неподдельное раздражение.

— А чем вам не угодила эта особа и её повесть? — нарочито небрежным тоном поинтересовалась я. Дескать, мне-то всё равно, но если вас это волнует, я, так и быть, выслушаю эту историю.

— Эта повесть - настоящее преступление против искусства, — озвучил приговор пришелец, — и её авторша заслуживает самой суровой кары.

— Вот как? Уверены в своей правоте? — прищурилась я.

— Я не бросаюсь словами, — с достоинством ответил Уильям, — помилуйте, да эта особа лишь любуется собой. Это козыряние эрудицией, эти постоянные отсылки к классикам, дабы подчеркнуть свой, якобы, богатый духовный мир. Эти претензии на серьёзность и философию. Какая философия, какой беспристрастный взгляд на общество, когда в повести постоянно, то дерутся, то убивают, то придаются самым извращённым сексуальным фантазиям. Беззастенчивое потакание самым низменным чувствам и порокам. И как апофеоз всему вышесказанному — пресловутый гранёный стакан. Здесь авторша переплюнула саму себя. Это не стакан, это настоящий символ пошлости и литературного хамства.

— Стакан говорите? — спокойно произнесла я.

— Именно стакан, — даже не кивнул, а яростно мотнул головой Скиталец.

— Всё так безнадёжно? - по-прежнему невозмутимо спросила я.

— Абсолютно.

— И никакого снисхождения?

— Ни малейшего. Возмездие должно свершиться.

— А повесть в печку? — на всякий случай уточнила я.

— Именно, именно в печку! — горячо поддержал моё предложение Уильям, — дотла, дотла! Чтобы ни одна зараза, что таится на этих проклятых страницах, не перенеслась в книги честных служителей муз.

— Знаете, — с холодной вежливостью начала я, — конечно, плохо так думать и говорить, но это дажё хорошо, что вы убили несчастную Горяну и её девчонок.

— Обожаю парадоксы, — оскалился Скиталец, — позвольте узнать, почему?

— Когда я убью вас, моя совесть останется чиста, — с приветливой улыбкой пояснила я.

Условие Альбертины. Убийство.

Скажите, вы не задумывались, почему те, кто прекрасно обходится без еды, посещают рестораны и кафе?

Уж не потому ли, что не считают это низменным и грубым? Еда уже не напоминает царям природы об их животной сущности, теперь — это неиссякаемый источник удовольствий и наслаждений, призванный удовлетворить самые невероятные запросы избалованных гурманов. Изысканный и неповторимый вкус того или иного блюда становится единственным критерием при его выборе. Представьте, как подобная метаморфоза отразилась на толщине ресторанных меню. Ведь что-что, а вкусовые пристрастия товарищей сроду не помогали обрести.

Разумеется, работа кулинаров при таких условиях превращается в сущее наказание. Но, Хёлльмунд — это Хёлльмунд. Как гласит известная поговорка, именно его властители придумали эту почтенную и уважаемую профессию. А значит, всё справедливо, не так ли?

Понятно, что и обслуживать там, где скучное ремесло уступило место высокому искусству, а свободная фантазия окончательно и бесповоротно вытеснила шаблонный подход, должны безукоризненно. Малейшее невнимание к посетителю, малейший намёк на равнодушие к его желаниям и капризам безвозвратно погубят репутацию ресторана, и тогда уже ничто не остановит волну слухов и сплетен о том, что "тут хорошее настроение ловить нечего". Да-да, именно настроение. А что ещё здесь ищут и надеются обрести?

Так что нет ничего удивительного в том, как почтительно и даже подобострастно хозяин кафе "Знак Саламандры" приветствует наших знакомых.

— Ваше высочество, — низко склоняется он перед обладателем властного и решительного голоса, — ваше высочество, — с уважением обращается он к его спутнику, — рад вас видеть в стенах моего скромного заведения. Прошу вас, проходите, следуйте за мной.

— Сюда, сюда, месье ле Гранд, ваш столик мы всегда держим свободным, — хозяин проводит посетителей вглубь небольшого зала к столику, который стоит вдалеке от остальных "собратьев", — всё как вам нравится — приятный полумрак и никаких докучливых соседей. Садитесь, господин ландграф! (это уже к собеседнику Лионеля.) Позвольте лично принять ваш заказ.

Следует признать, выбор обоих принцев не был ни диковинным, ни чересчур экстравагантным. Лионель ле Гранд ограничился чашкой кофе и кремовым пирожным. Даймон фон Инфернберг заказал фруктовый салат из мелко порезанных яблок и ананаса, а также апельсиновый сок.

— Прослежу лично, — торжественно заверил знатных гостей хозяин кафе, после чего поспешно покинул зал.

Пока готовится заказ, не станем терять понапрасну время и внимательно изучим сидящих за столиком персон. И хотя в этой части зала царит приятный полумрак, ему всё-таки не сравниться с той непроницаемой тьмой, что скрывала ранее от нашего острого взора Лионеля ле Гранда и ландграфа Инфернберга.

Всё в облике первого из них говорит о явной незаурядности и безоговорочном превосходстве над окружающими. Величавая осанка, идеально сидящий на могучей фигуре, пошитый из лучшей материи светло-серый френч, властное и суровое выражение лица и, главное, взгляд — колючий, угрюмый, пронизывающий насквозь и мгновенно выносящий окончательный вердикт. Признайте, обладатель подобного взора не может ошибаться. Его слово — истина в последней инстанции, приговор, который не отменят даже в высших сферах. Лионель ле Гранд — олицетворение грозной, несокрушимой силы. Глыба, а не человек.

Что касается его собеседника, то всякий, после знакомства с ландграфом, непременно бы решил, что сей субъект, являет собой личность маргинальную, а потому чрезвычайно опасную, от которой разумно держаться как можно дальше. Что заставляло жителей Хёльмунда так думать? Возможно, ответ заключался в вечно мятом чёрном френче ландграфа, чьи вычурно-крикливые, вышитые золотыми и серебряными нитями узоры не скрывали того, что сам костюм пошит из весьма и весьма дешёвой ткани. Или мирных обывателей отпугивали хищные складки у рта и волчья улыбка, которая слишком часто появлялась на его красивом лице? Или в его серо-стальных глазах они нередко читали мысли о том, как ударом ноги по голени или в пах отправить очередного беднягу в нокдаун, чтобы затем добить его хлёстким, стремительным джебом или кроссом. А танцующая походка Инфернберга, вкупе с идеально сложенной фигурой, свидетельствовала, что сей незамысловатый фокус, ландграф проделает без особого труда. Одним словом, мирному обывателю Хёлльмунда (смешно звучит, верно) Даймон фон Инфернберг казался колоритным отрицательным персонажем какого-нибудь боевика класса "Б", способным продержаться минуту-другую против главного героя и даже, если повезёт, выдержать полноценную пятиминутную схватку.

Впрочем, среди жителей Хёлльмунда были и другие. Те, кто за хищными, жёсткими складками рта, волчьим оскалом и раздумьями об атакующих связках и комбинациях видели в глазах ландграфа и нечто иное. Одиночество. А ещё ограниченную неспособность причинить обиду или боль беззащитному и беспомощному существу. И понимал тогда умный наблюдатель, почему дерзкому и злобному ландграфу Инфернберга непременно нужен сильный и грозный соперник, и догадывался он, что ландграф уже давно нашёл его. Знали, знали обитатели Хёлльмунда кто это, но знали также и другое... Что однажды Даймон фон Инфернберг, четвёртый принц Тьмы, предвестник Хаоса и Вечного Небытия бросится на защиту тех, кто слабее его от того, кто значительно превосходит его по силе. А так как подавляющее большинство жителей Тёмного Королевства тягаться в воинском искусстве с ланграфом не могли и очень боялись одного субъекта (хотя чего его бояться, его любить, любить надо), то. Некоторым из них представлялся он самым подходящим кандидатом на главную роль в фильме, повествующим о том, как в постапокалиптическом мире суровый, но благородный воин-странник даёт жёсткий отпор банде отъявленных головорезов, преследующих беззащитную женщину и её малых детей. Но, несмотря на это, и они также считали, что Даймон фон Инфернберг — личность, несомненно, маргинальная, а потому страшно опасная, и держаться от него следует как можно дальше. Если вы, конечно, не Лионель ле Гранд. Первому принцу Тьмы никакой защитник и даром не нужен. Да вы и сами это знаете.

— А вот и ваш заказ, — стоит ли говорить, что хозяин кафе принёс его лично, — ваш кофе, месье ле Гранд, ваш салат, господин ландграф.

— Не слишком ли крупно нарезаны ломтики? — задумчиво и, как будто рассеяно, произнёс Инфернберг, не обращаясь ни к кому конкретно.

Но и такого безобидного тона оказалось достаточно, чтобы хозяин кафе молниеносно схватил злосчастное блюдо и тут, же растаял в воздухе. Ровно через секунду он вновь возник у столика.

— А сейчас, господин ландграф?

— Идеально, — поспешил заверить его Инфернберг.

— Всё великолепно, любезный, — Лионель ле Гранд дал ясно понять, что принцы хотят остаться наедине. Объяснять дважды ему не пришлось.

— В этом заведении заваривают кофе лучше, чем где бы то ни было, — просветил собеседника Лионель, делая небольшой глоток, — настоятельно советую вам. Ну, на чём мы остановились, — добавил он после секундной паузы.

— На главном условии нашего соглашения с Альбертиной, — напомнил фон Инфернберг, насаживая на вилку ломтик ананаса.

— Ах да, — поморщился Лионель, — расскажите о нём поподробнее.

— Всё очень просто, — пояснил четвёртый принц Тьмы, — в нашей постановке должен участвовать один персонаж.

— Кто же?

— Некий Фавнов-Шляхтевич.

Изучение личности.

— И какая роль отведена этому господину? Положительная или отрицательная? — неприкрытый сарказм в голосе Лионеля свидетельствовал, что первому принцу Тьмы, по большому счёту, всё равно кто такой Фавнов-Шляхтевич, и почему его задействуют в постановке. По-видимому, Лионель ле Гранд уже давно не удивлялся эксцентричному поведению партнёрши, а к её выходкам и капризам относился с философским стоицизмом.

— А как вы считаете? — в серых глазах фон Инфернберга заиграли весёлые огоньки, — положительный персонаж может иметь такую фамилию?

— В отличие от некоторых, — невозмутимо ответил ле Гранд, — я не использую в моих романах говорящие имена. Избитый приём. Это у Мишеля чуть ли не через страницу встречаются всякие Рвацкие и прочие Бескудниковы. А у меня...

— Полагаю, — с улыбкой прервал Лионеля ландграф Инфернберга, — Мишель заявит, что вы ограничены самой средой, в которой живут ваши герои. И ему трудно возразить. Князь Твердолобов или граф Чинушин звучит действительно нелепо и дико.

— Это на что он намекает? Что я — салонный литератор? Великосветский сплетник? — а вот огни, что запылали в глазах Лионеля, весёлыми не назвал бы никто.

— Зачем мне гадать, спросите об этом у него самого — усмехнулся Даймон, — давайте вернёмся к нашей постановке, вернее...

— Хорошо, — прищурился Лионель, — так и быть, я сыграю в эту игру. Итак, кто вы, господин Фавнов-Шляхтевич? Первая часть его фамилии рождает ассоциацию с чем-то диким, необузданным и весёлым...

— Похотливым, — спокойно добавил фон Инфернберг.

— Скорее любвеобильным, — в свою очередь уточнил ле Гранд.

— Пусть будет по-вашему, — вновь улыбнулся ландграф, — в общем, что-то крайне несерьёзное и шутовское. Ну, а что насчёт второй части?

— О, а вот с ней дело обстоит совершенно иначе, — как-то уж слишком серьёзно для игры произнёс Лионель, — в ней, если вам угодно знать моё мнение, отчётливо слышится что-то открыто враждебное и глубоко чуждое жителю нашего королевства.

— Подозрительное, — продолжил обвинительный список Даймон фон Инфернберг.

— Да-да, это вы очень тонко подметили, — одобрительно поднял руку первый принц Тьмы, — именно подозрительное. Не перестаю удивляться богатству нашего языка. Насколько изумительно точные, ясные и содержательные определения позволяет он дать любым явлениям или предметам, что окружают нас. Действительно, от этой фамилии веет вполне осязаемой угрозой. Послушайте, а это случаем не псевдоним?

— Будь это псевдоним, — оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, — Альбертина обратилась бы за помощью к Майклу. Редворт в своё время ожесточённо боролся с этим постыдным явлением в литературе. Помнится, он даже вступил в жаркую дискуссию с одним коллегой по перу, как же его фамилия...

— Я очень сомневаюсь, что Альбертина когда-нибудь обратится за помощью к Редворту, и ещё больше сомневаюсь, что Майкл когда-либо согласится помочь ей, — решительно возразил ландграфу Инфернберга первый принц Тьмы, — да и мы прекрасно обойдёмся без его идиотских советов. Так это настоящая фамилия?

— Какая разница? — вскинул бровь фон Инфернберг, — ведь речь идёт о постановке.

— И то верно, — согласился Лионель ле Гранд, — так что именно требует наша партнёрша в отношении этого субъекта?

— Альбертина настаивает, чтобы каждый персонаж постановки, дал бы этому господину самую уничижительную оценку, какую только можно представить, — огласил четвёртый принц Тьмы главное условие "секретного пакта трёх".

— Все пятьсот? — сразу решил внести ясность Лионель.

— Ну, я не думаю, что наш замысел окажется столь грандиозным, — неуверенно произнёс фон Инфернберг.

— Отчего же? — возразил ле Гранд, — вы меня прекрасно знаете. За мной не заржавеет. И всё-таки, чем провинился этот бедняга перед Альбертиной? — с нескрываемым любопытством добавил он, — Кто он вообще такой?

— Видите ли, — хищная улыбка вновь заиграла на губах ландграфа, — это долгая история, но если вкратце... Этот господин пишет псевдо-квази городское фэнтези.

— Я ничего не понял из этого бессмысленного набора непонятных слов, — прервал собеседника Лионель, — но, похоже, вы намекаете, что этот Фавнов-Шляхтевич — литератор?

— Он — халтурщик. Ремесленник-халтурщик, — чётко и недвусмысленно выказал своё отношение к данной персоне фон Инфернберг, — да, господин Фавнов-Шляхтевич пишет развлекательную литературу. Книги его, по моему мнению, откровенно плохи. Банальные, затасканные сюжеты, отсутствие подлинной интриги, надуманные и нелепые конфликты, призванные лишь развеять скуку праздного и далёкого от глубоких раздумий читателя. Прибавьте ко всему перечисленному плоских, картонных персонажей, и вы поймёте причину столь суровой оценки с моей стороны. Хотя, кто сейчас там пишет хорошо?

— Никто. И не сейчас, а уже давно, — озвучил свою точку зрения первый принц Тьмы.

— Хочу, чтобы вы поняли, — продолжил ландграф Инфернберга, — я принял условие Альбертины вовсе не потому, о чём только что говорил. В конце концов, во всех этих вещах нет ничего особо страшного, разве только читателей они оболванивают, не давая им ни серьёзной пищи для ума, ни подлинных чувств и переживаний для сердца, но что вы хотите от развлекательного чтива?

— И вот это для вас "ничего особо страшного"? — трудно сказать, что больше преобладало в тоне Лионеля — удивления или искреннего негодования, — по-моему, вы слишком снисходительны. Но почему вы пошли навстречу этой девчонке?

— Видите ли, — задумчиво произнёс Даймон, — я прочитал почти все книги Фавнова-Шляхтевича. Я — создание дотошное, и работаю непосредственно с источниками. В его произведениях напрочь отсутствует духовно-нравственное начало. Именно к такому выводу я пришёл после моего небольшого исследования.

— Вот как? — бросил на собеседника внимательный взор ле Гранд, — значит, этот господин ставит во главу угла безнравственность и порок, так вас следует понимать?

— Можно сказать, что он эксплуатирует низменные инстинкты читателей и потакает их самым дурным и мерзким чувствам, — пожал плечами четвёртый принц Тьмы, — но, похоже, он сам получает несказанное удовольствие от своей писанины.

— Даже так? Что же он пишет?

— Он, — задумчиво посмотрел на пустую тарелочку фон Инфернберг, — превозносит подлость, коварство и откровенную жестокость. Старательно внушает читателю, что всё названное — норма жизни, и относиться к этому следует не просто с пониманием, но и с явным одобрением. Иными словами, он тщательно стирает одну черту...

— Какую же? — медленно произнёс Лионель.

— Что отделяет порядочных людей от закоренелых мерзавцев, — холодно пояснил четвёртый принц Тьмы, — по его мнению, последние — это миф, выдумки фантазёров, которые витают в облаках и не ведают, что есть реальная жизнь. А я считаю, что это слово появились в нашем языке...

— Великом и могучем языке, — уточнил ле Гранд.

— Разумеется, — согласился ландграф Инфернберга, — так вот появилось это слово далеко не случайно. Наверное, это было необходимо.

— Это серьёзное обвинение.

— Вам знакомы душевные сомнения и нравственные терзания? В вас когда-либо говорила совесть?

— Довольно бестактный вопрос, — усмехнулся первый принц Тьмы, — оправданный лишь тем, что вы, похоже, знаете на него ответ. Но к чему вы клоните?

— Героям Фавнова-Шляхтевича они неведомы. Любая подлость совершается с лёгким сердцем и выбрасывается из головы сразу же, как достигнут необходимый результат. Без каких-либо последствий для души. Стоит ли говорить, что и убивают они, а проделывают этот номер его персонажи с завидной регулярностью и частотой, так вот и убивают они с такой же беззаботностью и невозмутимостью. Разумеется, последнее всегда им сходит с рук. А может ли быть иначе, если, по мнению Фавнова-Шляхтевича, дал же ему Джесс фамилию, убийство лучше всего решает любой конфликт.

— Нет человека — нет проблемы.

— Вот именно. Других методов этот автор не признаёт категорически. И, похоже, желает, чтобы его читатель проникся тем же. Послушайте, оставим пока ложь, коварство и подлость в стороне. Поговорим лучше об убийстве. Умышленном убийстве. Всегда считал, что отношение к нему и выявляет — я уже говорил об одной черте.

— Несколько прямолинейно, но почему бы и нет. В конце концов, не мне вас критиковать. Я слушаю.

Убийство.

— Как вы понимаете, — поспешил уточнить фон Инфернберг, — я говорю об убийстве в мире, созданном фантазией того или иного автора. Неважно происходит ли оно на страницах книги, на сцене театра или же на экране телевизора.

— Вы бы ещё о компьютере вспомнили, — недовольно поморщился Лионель, — все эти сомнительные достижения, так называемого, технического прогресса всегда вызывали у меня сильнейшее подозрение в своей необходимости. Вот скажите, что дал человечеству пулемёт Максима?

— Ничего хорошего, — согласно кивнул фон Инфернберг, — более того, против марсиан он оказался совершенно бесполезен.

— Вот видите.

— Но разговор сейчас не об этом, — отмахнулся от замечания ле Гранда четвёртый принц Тьмы, — я имел в виду совсем иное. Не стану оспаривать того, что в жизни убийства происходили с удручающей и откровенно пугающей частотой, чуть ли, не с самого сотворения первых людей. Естественно, служители муз были вынуждены отражать это в своих произведениях. Одни описывали их ради жизненной правды и глубины. Другие видели в них яркое проявление безумных чувств и страстей. Кто-то пытался постичь саму сущность и природу человека, а некоторые вообще всё валили на эстетику для избранных и особую мораль. Но в любом случае неизменным оставалось одно — автор, так или иначе затронувший эту болезненную тему, был обязан выказать своё личное отношение к ней. Автор должен был дать ясный ответ на принципиальнейший вопрос — что есть для него умышленное убийство? Нечто противоестественное и мерзкое, или же нравственная норма, иногда досадная, но иногда и вполне оправданная необходимость, которая зачастую является единственным способом разрешить острый конфликт.

— Для настоящего писателя ответ на него очевиден, — в голосе ле Гранда вновь отчётливо зазвучал металл.

— Поверьте, я искренне желал бы согласиться с вами, — мягко возразил фон Инфернберг, — но боюсь, не все здесь столь ясно, как нам бы хотелось. Вы понимаете, о ком я веду речь?

— Догадываюсь, — злобно прикусил губу Лионель. Странная тень легла на его лицо.

— Я с Майклом на ножах с первых же минут нашего личного знакомства, — спокойно продолжил ландграф Инфернберга, всем своим видом давая понять ле Гранду, что догадка его совершенно верна, — вы его едва терпите, даже Мишель вплоть до последнего времени старался держаться от Редворта подальше. Почему? Полагаю, я не погрешу против истины, если предположу, что всех нас объединяла одна-единственная причина. Ведь это у Майкла один из его любимых персонажей хладнокровно расстреливает беспомощного, беззащитного старика, выступая одновременно и судьёй, и палачом. Это самый показательный, но далеко не единственный пример. Как складывается дальнейшая судьба того героя? Он женится на девушке, одного из братьев которой, он опять же расстрелял самолично, вновь взяв на себя роль судьи, а второго, второго по существу он также обрекает на смерть. Нечего сказать, настоящая семейная идиллия, — рассмеялся четвёртый принц Тьмы, — впрочем, для Майкла, как я понимаю, всё вышесказанное — в порядке вещей. И семейному счастью своего героя он вредить не собирается, — снова оскалился фон Инфернберг.

— Смех ваш в данной ситуации совершенно неуместен, — мрачно произнёс ле Гранд.

— Это почему же? — поинтересовался Даймон, всё-таки согнав улыбку с губ, — потому что три умышленных убийства, да-да именно умышленных, сходят кому-то с рук? Да, ведь та девушка искренне любит нашего героя, да и он ей отвечает взаимностью, ведь иначе он не потворствовал бы её слабостям и предрассудкам, согласившись на венчание в церкви. Между прочим, сцена эта у Майкла получилась смешной и забавной.

— Да какой он к шуту мой герой! — возмутился первый принц Тьмы, — в гробу я видал таких героев!

— Через отношение к нему, Редворт чётко выказывает отношение к умышленному убийству. Он оправдывает его, — голос четвёртого принца Тьмы казался совершенно спокойным и безмятежным, — полагаю, вам неинтересно чем.

— Вот именно, — ответил Лионель, несколько успокаиваясь после бурной вспышки гнева.

— Мне, по большому счёту, это тоже безразлично, — поддержал ле Гранда ландграф Инфернберга, — но, факт есть факт, и не учитывать его, мы не имеем права. У предумышленного, продуманного убийства появился мощный и влиятельный защитник. Кто прямо заявил, что оно, при определённых обстоятельствах — и нравственная норма, и суровая необходимость, и единственный способ решить острейший, ожесточённый конфликт. Убивать позволено ради достижения великой цели — построения счастья на века. Видите, я всё же не удержался и назвал оправдательную причину, — улыбнулся Даймон.

— Благие намерения, — понимающе кивнул ле Гранд.

— И вот здесь мы подходим к самому интересному, — продолжил фон Инфернберг, — я называю это "феноменом Редворта".

— А начинали мы с обсуждения совсем иной личности, — съязвил Лионель, — видимо, все дороги ведут к Редворту, — с досадой добавил он.

— Конечно, Майкл и Фавнов-Шляхтевич — величины несопоставимые, — как будто проигнорировал сарказм своего собеседника четвёртый принц Тьмы, — но, следует признать, что в чём-то последний пошёл дальше Редворта. По крайней мере, Майкл не превращал убийства в развлечение. А вот господин Фавнов-Шляхтевич... вы бывали когда-нибудь в римском цирке? — неожиданно спросил Даймон у Лионеля.

— Джесс миловал, — последовал незамедлительный ответ.

— Я тоже. Но вам ведь известно, что за представления устраивали там. Людей заставляли драться друг с другом насмерть на потеху зрителям или просто отдавали на съедение диким зверям. Так вот, читая романы Фавнова-Шляхтевича, я постоянно ловил себя на мысли, что ощущаю себя зрителем Колизея, и что все убийства, описываемые в его книгах, служат одной-единственной цели — поднять мне настроение. Правда, в отличие от римской публики, я был лишён права поднять большой палец вверх и спасти жизнь тому или иному несчастному.

— И у него есть поклонники? — поинтересовался ле Гранд.

— А как же им не быть? — удивился фон Инфернберг, — люди падки на зрелища и удовольствия. Есть, есть и довольно много. Вам, наверное, не терпится узнать насчёт их морального облика. За всех не скажу, но отмечу, что у многих среди них любимым жанром является слэш.

— Содомия значит? — использовал более привычное для себя слово Лионель, — дальше можете не продолжать. Не извлекают люди уроков из прошлого, что тут поделаешь. Покровителю будет, где развернуться. А Альбертине этот жанр... она что — тоже его поклонница?

— Ни в коем разе, — отрицательно помотал головой фон Инфернберг, — собственно с произведениями Фавнова-Шляхтевича Альбертина познакомилась по воле случая. Вы помните, что её компьютер одно время стоял в приёмной Радужного Дворца?

— Как же не помню. Она же нам все уши прожужжала насчёт того, что её компьютер испортится, заразится, сломается, и ей будет очень и очень плохо.

— В общем, когда компьютер вернулся в покои Альбертины, она с большим неудовольствием убедилась, что её самые худшие подозрения подтвердились. Кто-то, а кто именно, знает, пожалуй, только Джесс, закачал в него целую папку фантастических романов. Среди них оказались и произведения Фавнова-Шляхтевича. А Альбертина горазда читать всякую гадость.

— И что было потом?

— Потом она отправилась на сайт этого господина. С самыми благими намерениями.

— Представляю, чем всё закончилось, — улыбнулся первый принц Тьмы.

— Скандал был жутким, — коротко ответил фон Инфернберг, — в итоге Альбертина заявила лично господину Фавнову-Шляхтевичу, что один из его любимых персонажей — мразь, а его мир — гадюшник. И даже попыталась это доказать. А Фавнов-Шляхтевич, в свою очередь, не нашёл ничего умнее, чем применить административный ресурс. По-видимому, двойная фамилия сыграла с ним злую шутку. Он, невесть с чего, решил уподобиться одному коллеге по цеху, который тоже имел двойную фамилию и действительно служил вице-губернатором в одной из губерний.

— Ну, его я прекрасно помню, — оживился Лионель, — этот вице-губернатор весьма удачно использовал свой богатый административный опыт в литературном творчестве. Следует признать, история его города произвела настоящий фурор и имела изрядный успех у читающей публики. А этот Фавнов-Шляхтевич похоже крепко не дружит с головой, если использовал против Альбертины административный ресурс. И что теперь? Наша партнёрша мечтает, чтобы мы организовали ему свидание с владельцем небольшого магазина и блюстителем закона на мотоцикле? Как вы там говорили — слэш?

— Не будем опускаться до уровня поклонников Фавнова — Шляхтевича, — поспешил охладить пыл Лионеля ландграф Инфернберга, — я уже озвучил желание Альбертины. Обыкновенное осуждение и порицание. Да и вообще, дался нам этот литератор. Давайте я вам лучше расскажу о "феномене Редворта". Вот она — действительно стоящая тема.

— Я бы с удовольствием послушал вас, — возразил ле Гранд, — но не забывайте, сегодня вечером мы читаем Альбертине первую сцену нашей пьесы. А у нас ещё и конь не валялся. У нас нет ничего кроме стихов, то есть, нет ничего. Вряд ли эта девчонка удовлетворится вашими рассуждениями о Майкле. А истерику закатить она вполне способна.

— Ваша правда, — кивнул Даймон, — к тому же, негоже попусту занимать столик и злоупотреблять гостеприимством этого почтенного заведения. Направляемся прямо к вам?

— Согласен. Любезный, — обратился Лионель к хозяину кафе, который появился, словно из под земли — принесите счёт.

И снова боевая некромантия.

- Забавно, а я думал, что меня хотят взять живым, — улыбнулся Скиталец и внимательно посмотрел мне в глаза.

— А личную свободу вы считаете величайшей ценностью на свете? Готовы защищать её до последнего? — съязвила я.

— Все мы подвержены предрассудкам, — сокрушённо пожал плечами Уильям, - значит, решили нарушить приказ, миссис Мортимер? Или госпожа Воислава Ветловская?

— На вас действует только боевая некромантия, - вежливо ответила я, — а её используют, чтобы убивать. Я скажу, что у меня не было другого выхода. И у меня много имён.

— Понятно, — усмехнулся пришелец, — итак, вы не сдаётесь мне на милость?

— Нет веры вам, мужчинам, ослеплённым дикой страстью, что мутной пеленой туманит чистый разум, - нараспев протянула я, вскакивая на ноги и атакуя Скитальца очередным "Духом смерти".

— Я оскорблён, и в лучших моих чувствах! — возмущённо воскликнул Уильям, снова с пугающей лёгкостью парируя моё заклинание, - честно говоря, ваше однообразие утомляет. Хорошо, с вашими атаками всё ясно, посмотрим, как вы умеете защищаться.

С этими словами пришелец резко выбросил руку вперёд, и в мою сторону, оставляя за собой едва заметные кольца дыма, полетело "Копьё смерти" — ещё одно из опасных заклинаний боевой некромантии.

Я успела выставить защиту — "Алмазный панцирь" высшего уровня, усиленный заклинанием "Гранитная стена". И "Копьё смерти" не пронзило меня, лишь отбросило на несколько шагов назад, едва не сбив с ног. Мощь, которую пришелец вложил в заклинание, была поистине колоссальной. Вслед за первой атакой сразу же последовала вторая. А затем и третья. Скиталец не давал мне передышки.

Дело принимало весьма скверный оборот. Уильям, прочно завладев инициативой, методично расстреливал мою оборону, в то время как я лишь отражала его мощнейшие атаки. Пока, ценой невероятных усилий, мне это удавалось, но я прекрасно осознавала, что надолго меня не хватит. В голове подозрительно шумело, во рту явственно ощущался солоноватый привкус крови. Очередное "Копьё смерти" отшвырнуло меня ещё на несколько шагов, едва не пробив магическую защиту. Я поняла, что следующая атака окончательно сокрушит её. Необходимо срочно менять тактику, иначе мне не избежать бесславного поражения.

— Всё ещё не теряете надежды отправить меня прямиком в Хёлльмунд? — с еле уловимой иронией поинтересовался пришелец, очевидно уже нисколько не сомневаясь в скорой и окончательной победе, - между прочим, там, насколько мне, известно, читали роман вашего супруга. И оценили его очень высоко.

— Да откуда же вы прибыли? - прохрипела я, бессильно опускаясь на одно колено.

— Откуда? — усмехнулся Уильям, — скажем так, по сравнению с вашим нормальным миром, то место — сущий кошмар. Вы даже не представляете, с кем мне довелось иметь там дело.

— Силком вас туда никто не тянул, — слабо улыбнулась я.

— Верно, — согласился Скиталец, — команду "Валруса" Фойерштайн набирал исключительно из добровольцев.

— Уверена, в плавание вы отправились не простым матросом, — я банально тянула время, чтобы набраться сил. Их у меня почти не осталось.

— Я был штурманом, — пояснил пришелец, - и да будет вам известно, это очень неблагодарная работа. Особенно для первопроходца.

— А как же романтика?

— Развеялась без следа при первом же столкновении с суровой реальностью, — поморщился Уильям, — впрочем, я ни о чём не жалею.

— А почему были штурманом? — поинтересовалось я, — вы, что, потерпели кораблекрушение?

— Кораблекрушение? — задумчиво переспросил Скиталец, поднося руку к подбородку, — какой удачный образ, — тихо произнёс он несколько секунд спустя, пристально посмотрев мне прямо в глаза, — мы столько времени бороздили по Восьми Кругам, наводя страх и ужас на всевозможные порождения Тьмы, что даже не заметили, как из грозных, таинственных пришельцев превратились в неотъемлемую часть этого жуткого мира. "Валрус" под "Весёлым Роджером" стал местной достопримечательностью, поглазеть на которую с безопасного расстояния, естественно, съезжались зеваки со всего Восьмикружья. Не поверите, но они встречаются даже там. Грустный финал...

Да, безрадостная вырисовывается картина. Ведь совершенно очевидно, что мой противник не просто находится по ту сторону добра и зла. Восемь Кругов. Выходит, Скиталец со товарищами долгие годы странствовали по мирам, где о самом понятии "добро" имеют весьма и весьма смутное представление, а вернее, не имеют никакого представления вовсе. О том, как это самым роковым образом отразилось на моральных принципах Уильяма, ясно говорила гибель несчастных девчонок Ратиславы. И почему бы сверхчеловеку, а Скиталец, судя по его репликам и поведению, причислял себя именно к данной категории существ, под настроение не стереть с лица Эриннии... Монтиньи — осёл. Да и я не лучше...

— Значит, до Девятого Круга вы так и не добрались, — я не смогла скрыть некоторого злорадства, — и ваше увлекательное плавание потеряло всякий смысл...

— Всему рано или поздно приходит конец, — невозмутимо ответил пришелец, — кстати, наш поединок — не исключение, — продолжил он, бросая на меня многозначительный взгляд, — ну...

— Между прочим, — попыталась я выиграть последние, драгоценные секунды отдыха, — "Дух смерти" превосходит по мощи "Копьё"... Это ваше мнение о моих боевых способностях?

— Ну что вы, конечно, нет, — бросился успокаивать меня Скиталец, чему я, разумеется, была очень рада во всех отношениях, — смею вас заверить, у меня и в мыслях не было задеть вас за живое, и уж тем более намеренно обидеть моим выбором. Просто копья — это моя страсть. Я питаю к ним особую слабость. А заклинание, применённое против вас, я специально развивал до высшего уровня.

— Я это почувствовала, — кисло улыбнулась я, — мои комплименты.

— Польщён и очень признателен, — поклонился Уильям, — кстати, я внёс в него важные дополнения. Вы, надеюсь, заметили, по какой сложной траектории летит моё заклинание? Это намного увеличивает его разрушительную мощь.

— Признаюсь, мне было не до этого, - несколько смутилась я, — но бьёт ваше копьё, действительно, будь здоров.

— Очень жаль, — искренне огорчился пришелец, — но ничего, я любезно предоставлю вам, по меньшей мере, ещё одну возможность. Вы готовы?

— Билли, заряжай, — задорно подмигнула я, поднимаясь на ноги.

— Я был у Фойерштайна штурманом, а не канониром, — как-то уж очень недобро улыбнулся Уильям, — но если вы настаиваете...

Слова Скитальца оказались сущей правдой. Пущенное им копьё и в самом деле летело не по прямой линии, а по какой-то замысловатой спирали, словно его трясло от лихорадочного возбуждения и нестерпимого желания поскорей пронзить мою плоть. Представляю, какая горькая досада охватит тебя и твоего хозяина, когда ты потерпишь полное фиаско. У меня ещё остались кое-какие сюрпризы, специально припасенные для таких случаев. Я долго училась, но теперь умею отражать мощные заклинания с наименьшими затратами энергии и сил. Моя личная разработка. Скажу сразу, мои труды окупились сторицей. Я побеждала и рыцарей Сапфирового Зала, и паладинов-стратегов Великих Орденов, и мятежных берегинь и кудесников во время братоубийственной Гражданской войны, то есть, тех — кто превосходил меня в магической силе. Очень надеюсь, что моя техника не подведёт меня и на этот раз. В конце концов, я уже сражалась с боевыми некромантами.

Никаких "железных щитов", "алмазных панцирей" или "гранитных стен". Все эти заклинания относятся к жёстким блокам, они принимают на себя всю мощь магических атак противника, а потому, мало подходят для схватки с тем, чьи магические умения значительно превосходят ваши. Моя техника основана на совершенно иных принципах. Я создаю защиту, которая мягко отводит атакующее заклинание в сторону, не позволяя ему поразить намеченную цель (то есть меня). Так копьё, (а ведь именно "копьё" применил против меня Уильям) сталкиваясь с рыцарской кирасой, не пробивает её насквозь, а, благодаря сферической форме последней, бессильно соскальзывает, не причиняя никакого вреда мчащемуся во весь опор всаднику. Вы ведь не раз наблюдали подобную картину на рыцарских турнирах, устраиваемых нормандинскими и алеманскими владыками. Разумеется, построение такого заклинания требует серьёзной подготовки и огромного боевого опыта, но и того и другого мне не занимать. Итак, "Непроницаемая полусфера"! (физику, физику учить надо)

На этот раз я отступила всего на один шаг. А где-то справа от меня "копьё" Скитальца с бессильной злобой вонзается в бетонный пол, выбивая в нём широкую и глубокую воронку. Вторая атака, и такая же воронка возникает уже слева от меня. А я, между прочим, непоколебимо стою на месте. Чем я только раньше думала? Гордо расправив плечи, я торжествующе посмотрела на несколько обескураженного таким поворотом событий пришельца. Впрочем, он довольно быстро пришёл в себя.

— Вы удивляете меня всё больше и больше, — в голосе Уильяма слышалось искреннее уважение, пусть даже и с нотками еле уловимой иронии, — должен признаться, с подобным я сталкиваюсь впервые. Обязательно возьму ваш метод на вооружение.

— А там, в Восьми Кругах, что, все настолько тупые? — с деланной небрежностью поинтересовалась я.

— За всех не скажу, но те, с кем мне довелось схлестнуться, по счастью, особым умом не блистали, — мягко улыбнулся Скиталец, — что же, в свете увиденного... так вы говорите, "Дух смерти" — более мощное заклинание? И оно, если мне не изменяет память, ещё и самонаводящееся? — мягкая улыбка как-то уж очень резко сменилась жёсткой и, прямо скажем, нехорошей усмешкой.

Вот самонаводящихся заклинаний мне как раз и не хватало. Нет, приятель, я не уступлю инициативы и твой опасный замысел сорву во что бы то ни стало. "Незримая смерть"!

Не называйте это заклинанием. То, что применила я, включает в себя несколько различных чар, схожих своим ужасным влиянием на любое живое существо. Их основа — крайне вредоносное излучение особых, буквально заряженных чистой смертью, частиц. Действует оно на человека или животное необычайно разрушительно. В начальной стадии это проявляется по-разному — резким упадком физических сил, ослаблением иммунитета, снижением магических возможностей — тут многое зависит от конкретно применённого заклинания, ну а в итоге, если не принять решительных мер, всё завершается очень и очень плачевно. Почему излучение прозвали "незримой смертью"? Не только из-за того, что его нельзя увидеть невооружённым взглядом, а несчастная жертва поначалу ничего не ощущает и даже не подозревает о страшной опасности, которая ей грозит. Излучение не обнаружить и с помощью классической магии. Правда, в конце концов, сильнейшие маги Эриннии создали прибор, способный не только засекать излучение, но и измерять его силу, но ведь каждого таким прибором не оснастишь. А, кроме того, вся прелесть "незримой смерти" состоит в том, что применять её можно не только против одного человека, но и, что называется, "по площадям". В древние времена с её помощью выкашивали целые города и области. Потом наши предки взялись за ум, и "незримую смерть" запретили во всём мире Чёрной Луны. И во многом, именно из-за неё некромантия и практикующие некроманты объявлены вне закона.

По идее, после облучения магическая мощь Скитальца, равно как и его устойчивость к магии, должны резко снизиться. Но как всё будет обстоять на самом деле? Во всяком случае, "незримая смерть" незримой для него не стала. Судя по его насмешливому взору и кривой ухмылке, он её прекрасно почувствовал. Но занесённую для вызова "Духа смерти" руку всё-таки опустил. Уже хорошо.

— Ну, ведь можете, ведь можете, когда захотите, — в голосе пришельца совершенно не слышалось досады или раздражения, наоборот, казалось, что моё заклинание лишь улучшило его настроение.

— Открою вам один секрет,— доверительно продолжил он, — я всегда предпочитал именно так вести войну. Знаете, почему?

— Вообще-то догадываюсь, — ответила я, — но если желаете поговорить, валяйте. (Я как раз успею восстановиться).

— Согласитесь, все эти разящие молнии и огненные потоки, при штурме вселенских центров мудрости и красоты, неизбежно приводят к самым ужасным, катастрофическим последствиям, исправить которые уже не под силу никому.

— Вы о гибели памятников культуры, бесценных произведений искусства и библиотек? — уточнила я.

— Именно, именно, — с горечью подтвердил Уильям, — сколько раз я становился свидетелем этого дикого безумия, когда в бушующем, беспощадном пламени войны, гибли наивысшие достижения человеческого гения, заслужившие права, и я не побоюсь этого слова, законного права на бессмертие! Всякий раз, при виде подобной трагедии, моё сердце обливалось кровью. Нет, не могу, не могу без дрожи вспоминать об этих кошмарах. Взять хотя бы это аббатство — аббатство Святого Антония...

— Наслышана о той ужасной истории, — не моргнув глазом, соврала я.

— Вот почему, — несколько успокоившись, продолжил Скиталец, - я всегда настаивал, чтобы при наших рейдах на города, мы применяли только "Сияние святой Альбертины".

— Вы так его именуете?

— Не правда ли, удачное название? - вопросом на вопрос ответил Уильям.

— В нём чувствуется поэзия, — согласилась я после секундного раздумья.

— Самое главное, что может быть проще? Мы облучаем город, отплываем от него на некоторое, весьма непродолжительное время, (вы, надеюсь, уже составили верное представление о магических возможностях нашей бравой команды), а затем возвращаемся обратно, чтобы пожать лавры бескровной победы. И вот, пожалуйста, в городе царит тишина и покой...

— Мёртвая тишина... — бесстрастно произнесла я.

— Великолепная метафора, — поздравил меня Уильям, — так вот, кругом царит мёртвая тишина и покой...

— Как на кладбище, — вновь прервала я пришельца.

— И опять вы попадаете точно в "десятку", — восхищённо щёлкнул пальцами Скиталец, — но позвольте мне завершить мою мысль. А все материальные и, что гораздо важнее, духовные ценности находятся в полной сохранности и...

— Готовы перейти в руки новых владельцев, — понимающе улыбнулась я.

— Сами понимаете, такие вещи без присмотра оставлять никак нельзя, — развёл руками пришелец.

— Полагаю, за долгие годы странствий вы собрали неплохую коллекцию артефактов, — решила поразить я своей проницательностью Уильяма, — кстати, кто-нибудь из ваших товарищей не боролся с вами за тот или иной трофей?

— Буду с вами предельно откровенен, — с некоторой грустью ответил Скиталец, — моих товарищей интересовало совсем иное. А, что касается моей коллекции, то вы, безусловно, правы — мне позавидовал бы любой из собирателей культурных древностей, рождённых смелой фантазией дерзновенного гения.

— Неужели ваших приятелей не прельщал даже корыстный интерес? — недоверчиво спросила я, — ведь всем известно, что одержимые безудержной страстью коллекционеры заплатят какую угодно сумму ради ...

— Смею вас уверить, — прервал меня пришелец, — там был только один, кто подпадал под ваше описание. Но я предпочитал выигрывать приглянувшееся моему взору в кости или карты.

— Значит, за стол с вами лучше не садиться, — сделала я весьма неутешительный вывод из слов собеседника.

— Вряд ли вам выпадет шанс убедиться в этом лично, — усмехнулся Уильям, — а так как вы, судя по всему, не верите слепо чужим словам, оставим эту тему.

— Работа у меня такая, — объяснила я, — выходит, вам всё досталось почти бесплатно?

- Завидуете? — улыбнулся Скиталец.

— Низменное чувство. Зависть иссушает душу, а ведь кое-кому она должна достаться в полной целостности и сохранности.

— Интересное суждение, — вскинул бровь пришелец, — и как остроумно...

— Я не видела вашей коллекции, — продолжила я, — но ручаюсь, что в моём городе вы её не пополните.

— А вот это мы ещё посмотрим, — в этом вопросе Уильям явно не разделял мою точку зрения, — не слишком ли вы возомнили о себе после ваших незначительных успехов?

— Сейчас проверим, насколько они незначительны, — ответила я, атакуя Скитальца очередным "Духом смерти". На этот раз, чтобы отразить бледно-голубую, сияющую сферу, пришелец приложил немалое усилие. "Незримая смерть" вновь подтвердила свою ужасающую славу. К сожалению, достигнутый ею эффект не вполне оправдал мои надежды и ожидания. Скиталец по-прежнему успешно противостоял моим боевым заклинаниям. И что самое неприятное, действие "Незримой смерти" на его просто чудовищный по силе организм оказалось весьма кратковременным. Мощь Уильяма восстанавливалась прямо на глазах. Вторую и третью атаки Скиталец парировал гораздо уверенней. Проклятие, неужели мне придётся схлестнуться с ним врукопашную, чтобы применить контактные заклинания боевой некромантии? Другого способа сокрушить практически неуязвимого противника я не находила. Откровенно говоря, перспектива лезть с кулаками на того, кто голыми руками сумел за несколько секунд убить шестерых "пантер" меня не особо вдохновляла, но, как любят выражаться нормандины "на войне, как на войне". Джесс, где же это он так прокачался?

— Как вы думаете, почему я столь подробно расписывал перед вами все преимущества "незримой смерти" и рассказывал, как успешно применяла её наша сплочённая и дружная команда? — вежливо осведомился пришелец.

— Не смейте использовать её против меня! — решительно выпалила я, сразу же переходя к сути проблемы.

- Разрешите поинтересоваться, почему? — вежливость Скитальца становилась совершенно невыносимой.

— У меня выпадут все волосы, и я стану лысой и некрасивой, а для творческой личности поднять руку на красоту — непростительный грех, — в конце концов, блондинка я или нет?

— Даже и не знаю, как отнестись к подобным доводам, — несколько озадаченно произнёс Уильям, — с одной стороны, в ваших словах, безусловно, есть определённая логика. Я неоднократно воочию наблюдал указанный вами побочный эффект "Сияния святой Альбертины", да и ваше замечание о преступлении против красоты не лишено здравого смысла и, скорее всего, во многом справедливо. Но с другой стороны, — пришелец сделал небольшую паузу, видимо собираясь с мыслями, — с другой стороны... вашу причёску нельзя назвать длинной. По крайней мере, сзади вы подстрижены довольно коротко.

— Но обратите внимание на мою чёлку, — парировала я крайне неубедительное возражение Скитальца, изящно и непринуждённо вскидывая голову.

— К тому же в некоторых краях, где мне довелось побывать, лысую женщину вовсе не считают воплощением безобразия и уродства, — не сдавался Уильям.

— Но ведь сейчас вы находитесь в нашем королевстве, — мягко возразила я, — а у нас на этот счёт сложились совершенно чёткие представления. Для общего развития, в древности наши предки обривали на лысо девушек, которые покрыли себя несмываемым позором и запятнали честь бессовестными поступками. Видите, как тесно переплелись в этом вопросе внешняя красота и духовно-нравственное начало.

— Скажите, а ваши глубокоуважаемые предки считали бессовестным поступком убийство мирного путешественника? — как бы мимоходом поинтересовался пришелец.

— Они не любили незваных гостей, особенно тех, кто плевал на чужие уставы и жизни — я приложила немалое усилие, чтобы сохранить хладнокровие и невозмутимость. Мирный путешественник, как же! Потрясающая наглость и невероятный цинизм.

— Я родился в свободной стране, — с достоинством вымолвил Скиталец

— В любом случае, применив "Сияние святой Альбертины", вы станете жалким эпигоном, если уж не совсем откровенным, бесстыдным плагиатором, — перевела я наш спор в несколько иную плоскость.

Как вы понимаете, я очень не хочу, чтобы Уильям облучил меня "святым сиянием". Мои шансы на удачную атаку и так не особо велики, а под воздействием "незримой смерти" подобная попытка превратится в форменное самоубийство. Если уж моё заклинание серьёзно ослабило магическую мощь пришельца, то боюсь даже представить, что сотворит с моим организмом его "жалкий плагиат". Пусть в нашей дискуссии я выгляжу полной дурой но зато я пока здоровая дура. И бороться я буду до последнего.

Воспоминания из детства и снова "феномен Редворта".

— Ну и как прошло чтение первых сцен? — Лионель ле Гранд и Даймон фон Инфернберг не спеша прогуливались по центральным улицам Хёлльмунда, вдыхая сырой, наполненный тоскливым запахом увядшей листвы воздух унылой поздней осени. В столице Тёмного Королевства она царила вечно.

— Признаюсь откровенно, я уже и не помню, когда вызывал у слушательницы столь бурный восторг — в голосе Лионеля ле Гранда звучало искреннее изумление и некоторое недоумение, словно первый принц Тьмы так до конца и не понял причину подобного поведения.

— Хотя поначалу ничто не предвещало такой удивительной развязки. Противоборство морской стихии и непоколебимых утёсов, равно как и описание Города, Альбертина встретила довольно прохладно. Не вдохновил её и отрывок из книги Мортимера. Девчонка ничего не смыслит в литературе, Милослав — превосходный писатель. Какого Джесса, не он — главный герой нашей постановки? — раздражённо закончил ле Гранд.

— Но ведь не он откопал коллайдер, — пожал плечами фон Инфернберг.

— А вот почему? — сердито спросил Лионель.

— Свобода воли, — коротко пояснил четвёртый принц Тьмы, — плита сама выбирает, кому ей открыться.

— Воля у неё есть, а вот ума явно не хватает, — продолжил зло первый принц Тьмы, — впрочем, что взять с обыкновенного булыжника. Слушайте, с ним надо что-то решать. Ну что она себе позволяет? Устроила какой-то Заповедник.

— Пока плита находится в Эриннии, нам она неподвластна, — ответил фон Инфернберг.

— Опять эти условности, — поморщился Лионель, — зачем вообще надо было создавать её и передавать этим авантюристам?

— Хитроумные комбинации Четвёртого Рейха, — махнул рукой ландграф Инфернберга, — пытались то ли запугать, то ли создать вечную головную боль обитателям Восьмикружья. А зачем? Кому угрожали эти бедолаги? Нет, эта затея нам ещё аукнется, вы уж мне поверьте.

— Нисколько не сомневаюсь, — согласился первый принц Тьмы, — особенно после истории с фон Вейхсом. Между прочим, а он то, как проник в нашу постановку?

— Полагаю, благодаря дочери, — предположил фон Инфернберг, — и вообще, что вы ожидали от этого паладина-некроманта? Он пятнадцать лет не давал покоя нашим соседям. Теперь его заинтересовали мы.

— За ним также нужен глаз да глаз, — сурово произнёс ле Гранд, — не хватало ещё, чтобы этот тип вылез на первые роли. С него, со всеми его сказками, легендами и притчами ещё станется.

— Используем это в наших интересах, — улыбнулся четвёртый принц Тьмы, — ну, а если что, я лично займусь этим мастером клинка. Посмотрим, кто из нас каким оружием искуснее владеет.

— Нет, так далеко заходить нельзя, — отрицательно покачал головой Лионель, — не забывайте, кто мы для них.

— Я тоже надеюсь, что до открытой схватки дело не дойдёт, — ответил фон Инфернберг, — в конце концов, наше истинное оружие — слово, а вовсе не меч.

— Вот именно.

— Кстати, как к его легендам и притчам отнеслась Альбертина? — поинтересовался четвёртый принц Тьмы.

— А я ей их не читал. Не успел, — пояснил ле Гранд, — видите ли, она находилась в таком восторге, что я решил остановиться. Верно воспринимать последующие сцены Альбертина всё равно уже не могла.

— Так вы прервали чтение на поединке некромантов? — уточнил фон Инфернберг.

— Верно, — подтвердил Лионель.

— Так это он — причина её эйфории? — улыбнулся ландграф.

— Правильно, — также улыбнулся ле Гранд.

— Как предсказуемо, — вздохнул четвёртый принц Тьмы.

— Не совсем, — не согласился с ним Лионель.

— Поясните, — фон Инфернберг внимательно посмотрел на ле Гранда.

— Жаль, что вы не видели это воочию. Сравнить её восторг я могу разве что с радостью, которую испытывает заядлый охотник, когда именно его любимая гончая при общей шумной травле первой догоняет добычу и вонзает острые зубы в тело несчастного животного. Вы многое потеряли.

— Я уже понял, что постановка боя была встречена на ура — напомнил ландграф Инфернберга.

— Между прочим, насчёт этой схватки. Конечно, я не большой знаток этого дела, вы же знаете моё отношение к насилию вообще, да и реакция Альбертины даёт нам дополнительный плюс, но, если честно, некоторые моменты этого поединка меня смущают. Я опасаюсь, что и читатели, равно как и члены жюри, воспримут его с большой долей скептицизма.

— Я понимаю, о чём вы, — кивнул фон Инфернберг, — странные одеяния, особенно головные повязки, сложнейшие акробатические трюки, вы это имели в виду?

— Именно. Согласитесь, для смертельной схватки...

— Вы помните слова Воиславы о роли традиций и ритуалов в нашей жизни? — спросил ландграф Инфернберга, — в боевых искусствах Эриннии, впрочем, как и в других областях, возьмите хотя бы знаменитую чайную церемонию, им уделяют первостепенное значение. Их неукоснительное соблюдение до мельчайших деталей — главное требование, которое предъявляют каждому, кто решил связать себя с той или иной боевой школой. В конце концов, именно традиции и ритуалы позволяют человеку оставаться таковым в любых обстоятельствах, преодолевая природную дикость и звериный инстинкт.

— Но ведь речь идёт о бое на смерть.

— Согласен, многое в них может показаться постороннему наблюдателю нелепым и смешным. В своём заблуждении он даже способен пойти ещё дальше и самонадеянно заявить, что косная форма убивает сам дух боевой системы, превращая её в набор бесполезных, далёких от реальности упражнений. При этом он забывает, что всё, ставшее каноном, догмой, ритуалом или традицией, когда-то неизбежно несло в себе определённую практическую пользу. Возьмём, например, паладинов смерти, раз уж, благодаря Альбертине, они оказались в нашей постановке. В чём изначально заключалась роль масок и капюшонов? Благодаря им, каскадёр без каких-либо дополнительных ухищрений спокойно и органично заменял на съёмочной площадке актёра, который никакими воинскими дисциплинами до начала съёмок никогда не занимался, да и в силу возраста не мог выполнять те сложнейшие трюки, что требовал от него сценарий. Но прошло время, и использование масок стало незыблемой традицией, одним из столпов, на которых держится всё смертоносное искусство боевых некромантов. Не надеть перед боем маску с капюшоном для паладина смерти то же самое, что для нас заявиться на вечерний приём в кедах, тренировочных штанах и майке-безрукавке. Оно может быть так гораздо удобней, но. Это просто неуважение, прежде всего, к самому себе.

— Вот оно как — хмыкнул Лионель.

— То же самое я скажу и о разноцветных костюмах. В самом деле, если оба актёра облачатся в одинаковые по цвету и покрою одеяния, зритель с трудом распознает, кто из них кто в захватывающей, стремительной схватке, наполненной головокружительными кульбитами и пируэтами, да, ещё, если её снимают под разными ракурсами. Что же тогда получится? Зритель горячо переживает за главного положительного героя, а это бац... на самом деле — главный негодяй, который заслуживает самой суровой кары за все свои злодеяния и преступления. И подобные прецеденты, к глубокому прискорбию, случались сплошь и рядом. Да, поначалу режиссёры пытались ограничиться робкими полумерами, скажем, у одного из актёров пояс был другого цвета или ему на голову надевалась повязка. Но в итоге прибегнули к радикальному средству. Так оказалось гораздо удобней и для зрителей, и намного красивей с точки зрения общего восприятия. И опять, спустя века, это стало ещё одной священной традицией боевой некромантии. Участники боя обязательно облачаются в разные по цвету одежды.

— А головные повязки с непонятными эмблемами?

— Не смущают же вас плюмажи и султаны на шлемах рыцарей и гербы с девизами на их щитах.

— Резонно, — согласился первый принц Тьмы, — тогда вот ещё что — излишняя сложность приёмов, которые применяют в бою, те же бесконечные сальто-мортале и прочие акробатические номера.

— За что зритель деньги платит? За зрелищность и эффектность. Думать, что и он запросто увернётся от стальной пластины, банально пригнувшись, способен всякий дурак. А вот проделать двойное сальто...

— Можете не продолжать. Значит традиции и ритуалы...

— Рыцарские поединки и дуэли ведь тоже проводились по строго определённым правилам, — напомнил фон Инфернберг, — людям вообще свойственно всячески приукрашать и усложнять процесс убийства. Может, мы так пытаемся убедить себя в его неестественности и чуждости нашей природе?

— Интересная мысль, — зажёгся Лионель, — обязательно разовьём её в нашей постановке. А что касается этих паладинов смерти — в конце концов, мы оба прекрасно знаем, из-за кого нам приходится писать о них. Раз Альбертина прыгает от радости до потолка — что ещё надо для полного счастья? Шут с ними. У нас достаточно других, действительно серьёзных и острых тем, которые предстоит раскрыть. Чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос и больше к нему никогда не возвращаться, позволю себе лишь позабавить вас довольно любопытными сведениями, которые я узнал из беседы с нашей взбалмошной партнёршей.

— Я заинтригован, — проявил видимый интерес к словам Лионеля ландграф Инфернберга.

— Вы, конечно, понимаете, что я не мог не попытаться выяснить, откуда у Берти такое, прямо скажем, нездоровое влечение к этим самым... некромантам. И вот, что она с нескрываемым удовольствием и важностью рассказала мне. Это произошло, когда Альбертина была ещё совсем ребёнком — прелестным и очень милым существом.

— Она и сейчас всё ещё ребёнок, — заметил четвёртый принц Тьмы.

— Сейчас она — несносное инфантильное создание, которое упорно не желает взрослеть и даже думать об исполнении священного материнского долга. Хотя об этом, если честно, говорить уже поздно, — мрачная тень легла на лицо ле Гранда, — но вернёмся в те годы, когда Берти действительно была маленькой. В то лето она, вместе с группой одноклассниц, проходила трудовую практику в школе. В чём именно состояла эта практика, я расспросить не удосужился, но это и не играет никакой роли в моём рассказе. Итак, в один из знойных июньских дней, когда нестерпимо палящее солнце в гордом одиночестве высоко плыло в чистой лазури безоблачного неба, и казалось, что нет ни малейшей возможности надёжно укрыться от её всепроникающих, безжалостных лучей, так вот, в один из таких дней подружки Альбертины, по окончанию занятий, решили всей дружной компанией пойти в один из многочисленных видеосалонов, что появлялись тогда в городе, словно грибы после дождя. В видеосалонах этих показывали исключительно иностранные фильмы, весьма разнообразные и по жанру, и по художественному уровню — от откровенно плохих до, прямо скажем, очень и очень слабых. Но фильмы эти были тогда в диковинку, у незрелой и неискушённой аудитории, особенно малолетней, вызывали восторг, и билет на них стоил, между прочим, целый рубль. Конечно, рубль этот и близко нельзя ставить с тем рублём, каким в своё время расплачивался я, но и сравнивать его с тем, во что он превратился буквально через несколько лет, тоже, ни в коем случае, не следует. Пойти вместе с ними одноклассницы пригласили и Берти. Надо заметить, что до этого Альбертина в видеосалоны не ходила принципиально, справедливо полагая, что примерной отличнице, девочке из образованной и порядочной семьи ни в коем случае нельзя смотреть дурные фильмы, где показывают сплошное насилие и смакуют откровенную жестокость. Но в тот роковой для нас день её подружки проявили поразительную настойчивость, пообещав полностью оплатить билет на сеанс. И наша партнёрша дала себя уговорить. Фильм, что она посмотрела в тот день...

— Надеюсь, не изменил её мнения о зарубежном кинематографе? — улыбнулся ландграф Инфернберга.

— Ни в коем разе, — отрицательно покачал головой Лионель, — изменить её мнения он никак не мог, ибо в нём, оправдывая самые дурные ожидания Альбертины, не было почти ничего кроме откровенного насилия. Три четверти картины составляли бессмысленные, жестокие драки, иногда, для разнообразия, разбавляемые откровенными эротическими сценами. Как я сказал, в фильме не было почти ничего ценного и интересного для примерной девочки-отличницы.

— Вы сказали почти... — уточнил фон Инфернберг.

— Увы, кое-кто сильнейшим образом потряс детское воображение Альбертины, серьёзно повлияв на ещё толком не окрепшее мировоззрение ребёнка. Я полагаю, вы уже догадались, о ком я веду речь.

— О паладине смерти?

— В принципе, верно, но здесь не всё так просто. Ведь паладин паладину, как гласит известная поговорка, рознь. Помните ваши рассуждения об актёре, который никогда не занимался воинскими дисциплинами, и о замене его каскадёром на съёмочной площадке?

— Ну-ка, ну-ка, — оживился четвёртый принц Тьмы.

— Он — профессиональный актёр...

— Служитель искусства? — изумлённо переспросил фон Инфернберг

— Именно, — подтвердил ле Гранд, — я специально выяснил, актёр этот снялся более чем в ста кинокартинах и не где-нибудь — а на Аппенинах.

— Серьёзная школа, — уважительно произнёс Даймон, — там каждый режиссёр считает себя Микеланджело или Федерико...

— На закате карьеры он сыграл почти в дюжине фильмов про этих самых боевых некромантов, да так, что похоже навечно обеспечил себе всемирную славу "величайшего паладина смерти всех времён и народов". А ведь всё сложилось бы совсем иначе, согласись он в своё время сыграть главную роль в дебютном фильме молодого новичка, а не ограничился бы дружеским советом пригласить на съёмку малоизвестного актёра из-за океана, — с некоторой досадой добавил первый принц Тьмы.

— Да, не повезло нам, — согласился ландграф Инфернберга.

— И надо же было этой глупой девчонке посмотреть именно тот фильм, где актёр этот играл по-настоящему. Говорят, в большинстве остальных фильмов про некромантов он откровенно халтурил, прекрасно осознавая, что кассовый успех картинам всё равно обеспечен. Но этот фильм был одним из первых, и актёр этот в нём выложился, что называется, до конца. Как я понял из восторженных воплей Альбертины, больше всего её поразили мгновенные преображения его персонажа из вальяжного самодовольного господина средних лет в сурового, бесстрашного воина, чей холодный и пристальный взор не сулил врагу ничего хорошего. По большому счёту взгляд этот, как я представляю, гарантировал верную смерть. А если учесть, что столь резкая перемена в характере сопровождалась эффектной сменой пусть и отлично пошитого, но всё же обычного костюма на боевое облачение паладина смерти, то я начинаю понимать Берти. Да, актёр этот создал ОБРАЗ.

— Это его профессия, — напомнил фон Инфернберг.

— И ОБРАЗ этот превратился для Берти в ГЕРОЯ.

— Значит, эта роль — его крупнейшая творческая удача.

— Не нам поздравлять его с успехом. Тем не менее, вы, пожалуй, правы. Вот она — волшебная сила искусства. Перед ней бессильны любые разумные доводы и аргументы. Вам же хорошо известно, прямо скажем, весьма скептическое отношение Альбертины к боевым возможностям настоящих борцов или боксёров, независимо от их подготовки и мастерства. Она твёрдо убеждена, что всемером, особенно, со стальной трубой в руках, которая, по словам Берти, до сих пор где-то валяется у неё на балконе, завалить можно любого. Любого из реальных атлетов или спортсменов. Но вот с её ГЕРОЕМ этот номер не пройдёт. Он непобедим. И точка.

— И он где-то обязательно есть, — улыбнулся фон Инфернберг.

— А как же иначе? Именно где-то... Альбертина уже не видела откровенной слабости сценария, написанного на коленке, впопыхах и вдобавок людьми, для которых это занятие было явно в диковинку. Не замечала она и остальных серьёзнейших недочётов — в режиссуре, операторской работе и так далее — хотя, что возьмёшь с ребёнка? Она видела лишь своего ГЕРОЯ. НАСТОЯЩЕГО ГЕРОЯ. По дороге домой Берти подобрала какую-то палку, похожую на меч некроманта, в принципе, в руках ребёнка любая палка превращается в меч некроманта, но эта палка, по уверениям Альбертины, в самом деле чем-то напоминала меч. Дома Альбертина повязала на голову мамину косынку — с косынкой у Берти вообще были связаны самые приятные и тёплые воспоминания. Когда она была совсем маленькой, её голову после купания заматывали в косынку, чтобы она не простудилась. Берти это доставляло огромное удовольствие, и она не стеснялась громогласно выражать свой неописуемый восторг. Итак, Альбертина повязала косынку, а в качестве маски она использовала старый пионерский галстук. Берти обучали сапёрному делу?

— Время было такое, — пожал плечами ландграф Инфернберга, — пережитки холодной войны и железного занавеса.

— В общем, в таком вот виде, хотя нет, ещё один небольшой штрих. Среди игрушек она отыскала небольшой чёрный мячик из очень твёрдой и упругой резины — Берти называла его попрыгунчиком.

— Это известная игрушка, — авторитетно подтвердил четвёртый принц Тьмы, — можно сказать, один из символов той эпохи.

— Попрыгунчик превратился во взрывающийся шарик некроманта. И вот с косынкой на голове, пионерским галстуком на лице, с палкой и попрыгунчиком в руках Альбертина принялась скакать и бегать по своей комнате, предоставив родителям очередной довод в пользу того, что зарубежный кинематограф ничему хорошему их ребёнка не научит. Но, так как папа и мама Альбертины твёрдо знали, что бить детей не педагогично, то им не оставалось ничего иного, как уповать на то, что со временем их дочь всё-таки повзрослеет, и глупые идеи сами выветрятся из её прелестной головы. Увы, они заблуждались самым жестоким образом. ГЕРОЙ поселился в сердце Альбертины навечно.

— В те годы многие считали за честь воплотить на экране образ хладнокровного и невозмутимого паладина смерти, — заметил Даймон.

— Хм, — не стал оспаривать утверждение фон Инфернберга первый принц Тьмы, — а вот интересно, — добавил он после короткой паузы, — как отнёсся бы к подобному предложению Иван Васильевич. Хотя бы в свете его попыток украсить пьесу Мишеля дуэлью на шпагах?

— Не знаю, не знаю, — засмеялся Даймон, — но представляю и даже очень представляю реакцию Мишеля, на предложение превратить главного героя пьесы в боевого некроманта. А если бы он ещё получил письмо из Индии от самого Аристарха Платоновича примерно следующего содержания: " Передайте ле Блану, что я, наконец, разгадал секрет сцены поединка. Дело всё в том, что персонаж ле Блана должен не сразу обнажать меч, а сперва, уперев большой палец в круглую гарду, выдвинуть клинок из ножен на несколько сантиметров. А впрочем, пусть поступает, как знает".

— Ну, это было бы уже слишком, — присоединился к веселью ландграфа ле Гранд, — да, к чему я вообще завёл этот разговор. Видите ли, по окончанию моей беседы с Берти я, прощаясь, заметил какой-то странный восторженный блеск в её глазах. Мне показалось, что он как раз обусловлен красочным описанием смертельной схватки в нашей постановке. Похоже, мы пробудили её самые смелые детские фантазии. Так что, мой вам совет — держитесь подальше от тёмных коридоров Радужного Дворца. Мало ли что может прийти в голову этой девчонке...

— Да, возможностей у неё сейчас намного больше, чем в детстве, так что палкой, попрыгунчиком и пионерским галстуком дело, боюсь, не ограничится. Наихудший вариант это, конечно, её столкновение в мрачном коридоре с Редвортом.

— Почему именно с Майклом? — заинтересовался ле Гранд.

— Видите ли, если Берти проделает то, на что вы намекаете, с Мишелем, ле Блан просто повертит указательным пальцем у виска. Максимум на что он сподобится — это прямо на месте покажет всю глубину и обширность своих познаний в области его первой профессии. Мы с вами лишь беззлобно посмеёмся над очередной выходкой Альбертины. А вот Редворт на проделку Берти отреагирует очень нервно. За это я ручаюсь.

— Откуда такая уверенность?

— Всё дело в командировке Майкла. Ну и в пионерском галстуке, разумеется, — пояснил фон Инфернберг.

— А если поподробнее. Я пока не улавливаю связи, — признался Лионель.

— Связь самая что ни на есть прямая. Ведь, насколько мне известно, Редворт очень гордился тем, что по завершению командировки на Терру, оставляет после себя самое культурное и читающее общество среди всех стран и народов. А Альбертина, вот вам и пионерский галстук, в глазах Майкла являлась пусть и очень юным, но полноправным членом этого общества. В принципе, и сейчас является, что служит главной причиной их бесконечных ссор и перепалок. Майкл упорно не желает признавать её независимость и суверенитет.

— Ага, кое-что начинает проясняться, — понимающе произнёс первый принц Тьмы.

— Экономикой Редворт, как всякая творческая личность, не интересовался вовсе, полностью доверяя сводкам статистических управлений, а потому полагал, что якобы высокий уровень культуры его подопечных позволит преодолеть все временные трудности на пути к всеобщему процветанию. Вообразите всю его ярость, когда каких-то пять лет спустя он вдруг обнаружил, что представители самого культурного и читающего общества валом валят в...

— Видеосалоны.

— Именно. И с нескрываемым восторгом смотрят то, что там крутилось. О, где ты, мистер Фёрст? Старые герои безжалостно изгонялись вон, их место в сердцах людей занимали новые кумиры. Лично я очень даже легко прокомментировал бы происходящее несколько переиначенной поговоркой, "Какой народ, такие и кумиры". Я, как и вы, как и Мишель, всегда держался от власти как можно дальше. Но Майкл ведь очень тесно дружил с ней. И творящееся безобразие расценил как личное оскорбление. Экономику он, как всякая творческая натура, ни в грош не ставил, впрочем, я уже упоминал об этом, а потому именно видеосалоны, вернее ту заразу, что распространяли через них, Редворт счёл главной причиной того, что произошло с самым культурным и читающим обществом через какие-то несколько лет. Слышал, он очень переживал?

— Не то слово. Пил, не просыхая. Кое-кому очень повезло, что они очень вовремя подружились с высшими церковными иерархами. Джесс прислушивается к своим пастырям.

— Вот видите, — сказал ландграф Инфернберга, — так что, боюсь, Майкл, услышав фразу "Только паладин смерти победит паладина смерти" и, увидев Берти в маске с капюшоном, совершенно позабудет, что она — всего лишь легкомысленная девушка, и относиться к её выдумкам надо снисходительно. Чего доброго, затеет очередную безобразную ссору, а может и полезет драться, срывая с Берти одежду боевого некроманта. А вы же знаете, как ведёт себя Альбертина, когда до неё вдруг доходит, что у неё что-то хотят отобрать. В ход пойдут и ногти и зубы. Затем будут слёзы, крики, жалобы, особенно если Майкл ей что-то порвёт или поломает, в гневе он тоже страшен, а если учесть, что они оба — любимцы Покровителя..., — подмигнул Даймон.

— Будет слишком весело, — подытожил ле Гранд.

— Кстати, — глаза фон Инфернберга зажглись весёлым огнём, — нам ведь тоже может достаться от Редворта. За некромантов в постановке. Подобьёт Мишеля написать о нас фельетон, да и сам разразится обличительной статьёй на всю передовицу "Правды Хёлльмунда". Не боитесь?

— Я? — засмеялся Лионель, — нашли, чем пугать.

— Между прочим, раз уж речь зашла о Майкле, — продолжил четвёртый принц Тьмы, — думаю самое время обсудить его феномен.

— По-моему, — заметил ле Гранд, — его феномен заключается в том, что все наши разговоры с фатальной неизбежностью сводятся к нему драгоценному. О, посмотрите, куда нас занесло, — весело добавил он...

Противостояние некромантов переходит на новый уровень.

— Знаете, - после недолгой паузы задумчиво произнёс Уильям, - один мой знакомый полковник как-то сказал: "Ты можешь быть моим убийцей, не судьёй". Почему я вспомнил о нём? Он брился налысо. Проклятие, — с каким-то весёлым отчаянием продолжил Скиталец, — я не в праве отказать прекрасной леди. Я ведь джентльмен. Пусть будет по-вашему. Огненный страж! — торжественно воскликнул пришелец, широко раскинув руки.

И сразу же после этих слов алое пламя яростно ударило прямо из бетонного пола, опалив высокие своды мрачного зала. Его языки, словно гигантские змеи, переплелись в страстных объятиях, чтобы спустя несколько мгновений слиться в единый огненный вихрь. Некоторое время этот вихрь, бешено вращаясь, отчаянно бил в каменный потолок, а затем, словно поняв бесполезность своих попыток, начал стремительно оседать. И это не сулило мне ничего хорошего. Потому что я прекрасно видела, как из бушующего пламени возникает мощная, грубая фигура существа, которого никто не назвал бы человеком. Оно и не было им. Оно лишь обладало его злобой и жестокостью.

Магия призыва — ещё одна из дисциплин боевой некромантии. Ещё одна причина, по которой она объявлена вне закона. Нет, в самом умении оживлять и подчинять себе мёртвую материю нет ничего страшного. Неприхотливый, выносливый и, главное, не рассуждающий воин, всегда был мечтой любой армии мира. В не столь далёкие времена военачальники охотно вели в бой отряды земляных, водных и огненных стражей, целые армии мёртвых убийц, которые владели, как и обычным оружием, так и приёмами боевой магии. Последних ценили особенно высоко. Вероятно, так продолжалось бы вечно, но однажды. Однажды, некроманты научились дарить своим лучшим творениям не просто грубое подобие человеческого разума. Они наделили их настоящим сознанием. Они дали им то, что мы называем душой. И тогда люди поняли, что это — путь в пропасть.

Некоторые из властителей смерти пошли ещё дальше. Они сумели записать на мёртвые носители свою собственную личность. И человеческое тело было им уже не нужно. Они заменили его на более прочное. Мой учитель сражался с ними. Он побеждал их неоднократно, но всякий раз они возвращались. Владыки смерти обрели почти истинное бессмертие. И на людей новоиспечённые боги смотрели не слишком уважительно. К счастью, мой учитель, как и его наставник, оказались людьми настойчивыми и терпеливыми. И себя, как, впрочем, и все мы, считали венцом творения Покровителя. Люди отвергли лжебогов. Мы не терпим конкуренции. Впрочем, я увлеклась.

Ведь мне противостоит далеко не бог. У него даже души, или, если вам угодно, сознания, нет. Так, зачатки разума, набор операций по быстрейшему уничтожению любого врага. Передо мной — обыкновенная машина для убийств. Не спорю, очень мощная, очень опасная машина. Но где наша не пропадала.

Вот на страже я и отработаю контактные заклинания боевой некромантии. "Прикосновение смерти", заберёт жизнь у того, кто получил её запретным путём. Ну что, начнём?

Раз! В моей руке возникает созданное мной и только для меня смертоносное оружие — прямой широкий меч с крестообразной гардой, чей клинок, украшенный магическими письменами, источает золотистое сияние. Два! Я преподношу порождению смерти мой главный сюрприз. Я делаю выпад, и клинок моего оружия превращается в длинную цепь, которая устремляется к врагу. Есть, его наконечник глубоко вонзается в тело стража. Бушующий огонь ему не страшен. Три! Резким рывком я подтягиваю к себе огненную тварь. Она создана из стихии, а не из материи, а потому её масса ничтожна мала. Четыре! Да, предварительно я накидываю на себя защитную ауру, чтобы пламя — сама плоть огненного монстра, не причинила мне вреда. Четыре — я дважды бью врага моим оружием, которое вновь превращается в меч. Ошеломлённое чудовище отступает на несколько шагов назад. Мне это только на руку. Пять! Вновь клинок становится цепью, но на этот раз по ней пробегает сильнейший разряд молнии. Точный бросок, и монстр, оглушённый магией воздуха, валится на землю. Вперёд, в решающую атаку. Огненный страж ещё успевает подняться, но на большее его не хватает. Моя цепь обвивается вокруг его шеи, и я провожу мой коронный бросок. Он же ведь ничего не весит. Чудовище, описав дугу в воздухе, неуклюже хлопается на бетонный пол и разлетается сполохами огня. Всё кончено. Я торжественно вскидываю моё оружие:

— Мой меч — моё сокровище! Пой же!

— Бьюсь об заклад, этот трюк вы проделывали не один раз, — с лёгкой улыбкой поаплодировал моей убедительной победе Скиталец.

— Было на ком, — подтвердила я правдивость его слов.

— Раздор междоусобиц, несёт он лишь одну беду и горе, — сокрушённо произнёс Уильям, — куда катится этот мир. Но не будем о грустном, — весело добавил он.

— Знаете, в детстве я очень любил читать некий журнал. Назывался он — "Сделай сам". Значит, всё-таки "Дух смерти". Только не один, — злорадно усмехнулся пришелец.

Два дымчатых шара вырвались из его ладоней и устремились прямо ко мне. "Самонаводящиеся" — пронеслось у меня в голове. А вот как возникла в ней следующая мысль, я не объясню даже сейчас. Породил ли её мой мозг, или это кто-то извне вогнал в него эту безумную идею, впрочем, какая теперь разница? Важно лишь само действие. Не рассуждая, я отчаянным прыжком перелетела через плиту Гадеса, которая как раз находилась за мной, и выставила защиту. Сейчас или никогда! Вот он — момент истины.

Смертоносные заклинания Скитальца так и не долетели до моей "Непроницаемой сферы". Гораздо более прочная, хоть и невидимая стена приняла их на себя, заставив взорваться голубоватыми вспышками. Что же ты нашёл во мне, Бак?

— Так здесь не только я неравнодушен к прекрасному полу? — засмеялся Уильям, — послушайте, чем вы тут занимались без меня?

-Проводили сеанс телепатии с последующим разоблачением, — медленно ответила я, — и сейчас, я проверю, верно, ли мы поняли друг друга.

И я сделала то, что, наверное, должна была совершить с самого начала. Резанув себя по ладони острым, как бритва лезвием меча, я приложила окровавленную руку к гладкой поверхности плиты и отчётливо произнесла:

— Чёрная Призма, дай мне силу!

"Догадываюсь, что ты ожидаешь от меня гораздо большего, но сейчас не место и не время. Вспороть себе живот я смогу лишь в том случае, если выйду из этой схватки победительницей. Ты ведь не откажешься от своей мечты из-за какого-то убийцы, верно?"

Плита не замедлила с ответом. Я снова окунулась в тёплую летнюю реку, и её воды накрыли меня с головой. Я опускалась вниз, преодолевая силу течения, кровь из раны оставляла за мной тёмно-красный след, и вода с удовольствием забавлялась этим долгожданным, а потому, особо ценным подарком. Искренне веселясь, она ослабила сопротивление, и моя ладонь, да-да та самая ладонь — с широким и глубоким порезом, наконец-то коснулась чистого песчаного дна. И моему взору открылась удивительная картина. Я увидела четырёх мужчин, трое из которых были одеты в почти одинаковые по покрою серо-стальные френчи, пошитые явно из очень добротной и дорогой материи, а четвёртый — в какой-то мятый, безвкусно расшитый золотыми нитями чёрный, тоже, пожалуй, френч, только уж слишком дешёвый. Видела я незнакомцев очень отчётливо. Я прекрасно различала и волчью усмешку на губах облачённого в чёрный мундир, и колючий, пронизывающий взгляд стоявшего рядом с ним могучего мужчины, и безупречный пробор, и тускло поблескивающий монокль третьего из незнакомцев, а также странное выражение в глазах последнего из них, самого красивого, которое почему-то рождало в голове образ бескрайней степи и ветра, беззаботно несущегося по её просторам. Мужчины о чём-то ожесточённо спорили, и этот спор, судя по всему, перерастал в грандиозный скандал. Во всяком случае, мне показалось, что именно к этому стремятся все его участники. "Неужели это Создатели?" — пронеслось у меня в голове. В ту же секунду, мужчины неожиданно замолчали и, все как один, повернулись в мою сторону. Неужели они услышали мою мысль? Самый красивый из властителей Хёлльмунда (после реакции мужчин, я уже ничуть не сомневалась, кто стоит передо мной) недовольно поджал губы, обладатель безупречного пробора и монокля важно поднял левую бровь, могучий мужчина грозно нахмурился и устремил прямо на меня свой угрюмый, проницательный взор. Волчья усмешка последнего из владык Тьмы сменилась подозрительно-приветливой улыбкой, какой в сказках и улыбался серый хищник, обманывая несчастную жертву. Не знаю, сколь долго они изучали бы меня, но тут рядом со мной вспыхнули и, сразу же, погасли две голубоватые вспышки, и мужчинам это, видимо, не понравилось. Обладатель колючего взора утвердительно кивнул, два других властителя, пожав плечами, отступили на шаг назад, мужчина в чёрном френче ещё раз улыбнулся мне и сделал какой-то пасс рукой. Тут же неведомая сила подхватила меня и понесла наверх. Через мгновение я с шумом вынырнула на поверхность. А ещё через миг я уже стояла возле плиты, в лаборатории секретного комплекса, ощущая, как внутри меня плещется невиданная мощь. Что же, одно я знаю точно — легенды не лгут.

— А вы здорово изменились, — присвистнул Скиталец.

Я окинула себя стремительным взором. Уильям говорил сущую правду, в моём облачении произошли поразительные перемены. Исчезли белая блуза и тёмно-вишнёвый брючный костюм, пропали дорогие, модные туфли. На мне идеально сидел старинный морской мундир — синий, расшитый золотом, длиннополый сюртук с золотыми эполетами, под которым красовались (сюртук был расстегнут на все пуговицы) серый жилет, небесно-синий жакет и белый шейный платок с золотым аграфом. Синие бриджи была заправлены в белые с коричневыми отворотами ботфорты. Белые же перчатки закрывали кисти рук. Столь же чудесное превращение случилось и с моим оружием. Его рукоять стала толще, а гарда, наоборот, уменьшилась в размере. Клинок уже не источал золотистое сияние, а излучал, не то серебристый, не то платиновый свет. Но главное — я ясно ощущала, что внутри меча бурлит живительная энергия, которую, ни с чем нельзя было перепутать. Такую энергию рождала лишь душа. Я читала в древних рукописях, что боевые некроманты прошлого любили одушевлять своё оружие, но вот вживую с этим столкнулась лишь сейчас. Джесс, что за шутки? Да и вообще, налицо явная ошибка. Я принадлежу к аристократическому роду фрайгеррата Коршуново, а не Альбатросово, и из всех морских терминов помню навскидку лишь один — матроска. Воительница в матроске.

— Тысяча чертей и плеть - семихвостка! — неожиданно выругался Скиталец, — женщина на корабле — это верное несчастье, но женщина в капитанском мундире - это неслыханная наглость! Выходит, это вас Создатели видят на капитанском мостике "Валруса"!

— "Валруса"? — прищурившись, переспросила я

— Мощь малыша Бака поистине беспредельна, но и ему не сравниться со стариной "Валрусом". На этой славной посудине мы пересекли всё Восьмикружье. И чтобы после всех передряг, в которых ему пришлось побывать, за его штурвалом стала женщина? Напялить морской мундир — на значит стать настоящим морским волком! Кроме того, он вам не идёт. Нет, честное слово. Этот сюртук вас безбожно полнит.

Без сомнения, Уильям умел бить в самые слабые места. Но сейчас, его слова пропали даром. Слишком ошеломляющей оказалась новость, которую он обрушил на меня, чтобы я реагировала на мелкие уколы. Капитан самой мощной боевой единицы во всей Эриннии. Как там, в нормандинских приключенческих романах:

— Свистать всех наверх! Поворачивай парус! Пошевеливайтесь, сухопутные крысы! — гордо расправила я плечи.

— Старика Фойерштайна это не обрадует, уж я вам обещаю. Да и мне это не по нраву. Так что, прежде чем схватиться с настоящим капитаном, сразитесь с его штурманом, - спустил меня с небес на землю пришелец.

— Ну, так продолжим наш поединок, — с достоинством ответила я.

— Что значит кровь, — уважительно посмотрел на меня Уильям, — недаром Бак почувствовал ваше с ним родство.

— Не поняла, — медленно произнесла я, — ах да, женщина в моём видении, что залила плиту своей кровью. Но это невозможно. У неё же...

— Чёрные волосы? — перебил меня Скиталец, — и что с того? Ну и сценку же он выбрал для показа. А с другой стороны, как плита ещё объяснила бы, что вы с ней одной крови?

— Возвращаясь к моему сомнительному родству...

— Отчего же к сомнительному, — пожал плечами пришелец, — вопросы крови — самые сложные вопросы в мире. Я ничуть не погрешу, если, говоря об этом, упомяну о причудливо тасуемой колоде карт. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между мирами. Намекну: графиня одной островной державы, жившая в шестнадцатом веке (если вам это о чём-то говорит), надо полагать, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что её далёкую прапрапра, в общем, потомка, я встречу в этом Богом забытом уголке.

Я не верила моим ушам. Прямо на моих глазах совершалась циничная и откровенная кража, и совершалась, что было очевидно, без малейших угрызений совести. Разумеется, молчать и делать вид, что ничего страшного не происходит, я не имела права.

— Тихо! Я в силах изменить мою судьбу! Вы хотели разрушить столицу нашего королевства. Это ужасное злодеяние. Столица очень важна для любой страны. Она — её культурный, политический и экономический центр. Эмеральд-Сити — сердце моей Родины. И чтобы остановить задуманное преступление, я несу возмездие во имя Чёрной Луны!

Последние слова я сопроводила резким ударом цепного бича, в который очень кстати превратился мой меч. Получилось очень эффектно и внушительно.

— Уму нет места там, где властвует лишь сила, — печально вздохнул Пришелец, — и ещё, я этим не увлекаюсь, — указал он на моё оружие.

— Симфония смерти! — ещё раз взмахнула я цепью.

Моё оружие, выписав несколько замысловатых восьмёрок, со свистом рассекло воздух и обрушилось на бетонный пол. Сеть длинных кривых трещин расколола его, и из разлома в сторону Уильяма ударило несколько чёрных не то молний, не то импульсов чистой разрушительной энергии. А затем какая-то сила вдруг снова подняла мою руку и заставила опять повторить этот приём. Ах да, подарок Создателей. Очевидно, мой меч уж слишком близко к сердцу принял последние слова Скитальца.

Эффект от двух атак подряд оказался поразительным. Уильяма, вместе с его защитой буквально отбросило на несколько шагов назад, как совсем недавно меня отбрасывало от его копий. Да, помощь новоявленного родственника оказалось далеко не символической. Итак, шансы сравнялись. Что теперь решит исход нашей схватки — опыт, мастерство или везение? Пошла серьёзная игра.

Похоже, Скиталец тоже понял это. Пристально глядя на меня, он медленно снял плащ и демонстративно бросил его на многострадальный пол. Что же, я оценила его красноречивый жест.

Лионель ле Гранд развлекается или "Было дело в Г..."

— Вы только посмотрите, куда нас занесло, — повторил Лионель, указывая на красивейший двухэтажный дом, который помещался в глубине голого сада, отделённого от улицы резною чугунной решёткой. Небольшая площадка перед домом под парусиновым тентом была аккуратно заасфальтирована и представляла собой уютную веранду, заставленную светлыми столиками и лёгкими стульями. Столики эти были отнюдь не свободны, за всеми ними сидели люди, если так можно называть мирных обитателей Хёлльмунда, и люди эти предавались очень приятному занятию — наслаждались обильной трапезой, с видимым удовольствием вкушая изысканные яства и запивая их превосходнейшими напитками, как прохладительными, так и теми, что характеризуют словом "покрепче". При этом они не забывали вести и всячески поддерживать оживлённую, увлекательную беседу, бойко обмениваясь друг с другом последними слухами и сплетнями, что будоражили развитое воображение жителей Тёмного королевства. Впрочем, что именно обсуждали сидевшие за столиками люди, принцы слышать не могли. До Лионеля и Даймона доносился лишь общий, невнятный гул, из которого иногда вырывались отдельные слова, произнесённые в излишнем волнении или особом азарте.

— Так, — тяжело промолвил Даймон фон Инфернберг. Похоже, появление возле двухэтажного дома совсем не входило в его планы, а даже наоборот, и теперь четвёртый принц Тьмы совершенно не разделял веселья своего спутника.

— Послушайте, давайте продолжим наш путь, благо, что нас ожидает интереснейшая тема, и спокойно пройдём мимо этого особняка, не обратив на него и толики нашего внимания. Право слово, Лионель, подумайте — "феномен Редворта"...

— Именно, именно "феномен Редворта" — как-то нехорошо рассмеялся ле Гранд, — какое чудеснейшее совпадение. Вам не кажется, Инфернберг, что это знак свыше?

— Нет, не кажется, — возразил Даймон, — у Джесса нет власти над Хёлльмундом, а Покровитель не дружит с небесами. Бросьте эту мистику и оставьте посетителей ресторана...

— Не просто ресторана, не просто, — прервал фон Инфернберга первый принц Тьмы, — лучшего ресторана Хёлльмунда. И лучшего не потому, что размещается он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ниневийскими гривами. И не потому, что на каждом столике помещается лампа, покрытая шалью, кого этим сейчас удивишь. И даже не потому, что качеством провизии бьёт он любой другой ресторан как хочет, и провизию эту отпускают по самой сходной и отнюдь не обременительной цене. Последнее, к слову сказать, скорее умаляет его репутацию в глазах некоторых граждан нашего королевства. Нет, лучшим этот ресторан считается совсем по другой причине.

— Я знаю эту причину, — бесстрастно произнёс фон Инфернберг, — а потому и предлагаю мирно продолжить нашу прогулку.

— Сожалею, но вынужден с вами не согласиться, — вежливо ответил Лионель, — я не могу оставить без внимания столь знаменитое заведение. К тому же, наш променад самым положительным образом повлиял на мой аппетит. Мне, почему то, захотелось слегка перекусить.

— Вы уже почтили его своим присутствием, ещё и трёх недель не прошло, — сделал последнюю попытку остановить ле Гранда ландграф Инфернберга.

— Ну и что с того? — пожал плечами первый принц Тьмы. И не вдаваясь в дальнейшую дискуссию, Лионель ле Гранд решительно зашагал к решётчатым воротам.

— Как знаете, — негромко сказал Даймон фон Инфернберг, последовав после некоторого раздумья за спутником, но, почему-то, не пытаясь его догнать, а так и оставаясь на несколько шагов позади.

Прямо у входа на веранду на добротном, явно ручной работы стуле сидела красивая светловолосая девушка с весёлым румянцем на нежных щеках. Перед нею на массивном, вырезанном из дуба столе лежала роскошная, в сафьяновом переплёте книга, в которую девушка записывала всех входивших в ресторан. При виде неотвратимо приближавшегося первого принца Тьмы девушка испуганно вздрогнула. Странные перемены произошли на её лице. Бесследно пропал весёлый румянец, исчезла с губ приветливая, задорная улыбка, в изумрудных глазах заплясал нешуточный страх, и промелькнула тоскливая обречённость. Последующая фраза, очевидно, стоила девушке немалых усилий.

— Ваши удостоверения, — пролепетала она, причём если слово "ваши" прозвучало более или менее отчётливо, то слово "удостоверения" разобрать было решительно невозможно, как будто девушка намеренно вымолвила его так, чтобы смысл этого слова не дошёл до того, к кому было обращено. Увы, её старания оказались совершенно напрасными. Первый принц Тьмы потому и был первым, что слышал и понимал абсолютно всё.

— Приношу тысячу извинений, — вкрадчиво осведомился Лионель, — какие удостоверения?

При этих, в общем-то, вежливо произнесённых словах, по телу девушки пробежала крупная дрожь. И без того бледное лицо приобрело какой-то мертвенно-зелёный оттенок.

— Вы в ресторан? — еле слышно прошептала она, и по её тону было совершенно очевидно, что девушка очень, очень хочет, чтобы на этот вопрос дали отрицательный ответ. Похоже, внутри неё ещё теплилась надежда, что первый принц Тьмы подошёл к ней лишь затем, чтобы узнать кратчайшую дорогу к городской библиотеке или, на худой конец, перекинуться парой слов о погоде и прочих забавных пустяках. Надежда всегда умирает последней.

— Безусловно, — с достоинством ответил ле Гранд. А иногда её просто убивают.

— Тогда покажите ваши удостоверения, — обречённо вздохнув, умоляюще взглянула на принца несчастная красавица.

— Какие удостоверения? — повторил Лионель.

— Что вы — писатели, — испуганно зажмурилась девушка и стремительно, не дожидаясь ответной реплики, нырнула под стол.

— Всякий раз одно и то же, — укоризненно покачал головой ле Гранд, — что же... так тому и быть.

Как уже говорилось, стол, под которым поспешила укрыться бедная девушка, казался необычайно крепким и мощным, а потому заинтересованный наблюдатель, окажись он в эту секунду у решётчатых ворот, успел бы заметить почти неуловимое движение левой брови Лионеля ле Гранда, после которого дубовый стол с необычайно сильным треском и грохотом разлетелся в мелкие щепки, словно от прямого попадания снаряда, выпущенного из дальнобойной крупнокалиберной гаубицы. Лишившись, таким образом, в мгновение ока укрытия, светловолосая красавица тут же уткнулась лицом в асфальт и, закрыв голову руками, в страхе заверещала:

— Ой-ой-ой, пожалуйста!!!

Что именно хотела она сказать этой фразой для нас с тобой, читатель, по-видимому, навсегда останется неразрешимой загадкой. Согласись, слова, произнесённые ею, можно трактовать по-разному, при этом их смысл и значение будут различаться весьма существенно. Впрочем, наши рассуждения — не более чем пустые гипотезы, которые не имеют ни малейшего отношения к дальнейшему развитию событий. Ибо Лионель ле Гранд, не обращая на перепуганную девушку никакого внимания, расслабленной и небрежной походкой направился прямо к светлым лёгким столикам, за которыми наслаждались жизнью те, кому не посчастливилось в этот день посетить прославленное и легендарное заведение.

— Здорово, други! — донёсся до сидевших за столиками радостный голос первого принца Тьмы.

Как только эти слова достигли ушей многочисленных завсегдатаев ресторана, все разговоры за столиками мгновенно прекратились, словно по волшебству. На веранде воцарилась зловещая тишина. Это мрачное безмолвие не предвещало ничего хорошего, ибо по выражению лиц посетителей было очевидно, что никто из них не собирается отвечать на дружеское приветствие Лионеля. И подобная бестактность, по-видимому, объяснялась одним — никто из сидевших за столиками дружеским приветствием обращение ле Гранда не счёл. Добавим также, что ещё большую жуткость наступившему на веранде молчанию придавало то, что сопровождалось оно совершенным бездействием всех находившихся на ней. Создавалось какое-то неприятное и вместе с тем поразительное ощущение того, что на этом крошечном пятачке пространства остановилось само время. И именно поэтому почтенной наружности господин, нанизавший на вилку солёный грибочек, был не в силах отправить его в рот, а несколько развязного вида молодых граждан, уже поднёсших к губам бокалы с искрившимся в них шампанским, так и не решались осушить их.

Но, разумеется, подобное безобразие, а только так и можно охарактеризовать любые шутки и фокусы с четвёртым измерением, не имело права продолжаться слишком долго. Затянувшаяся пауза становилась невыносимой и грозила обернуться нелепым и отвратительным фарсом. Необходимо, просто необходимо было предпринять самые решительные меры, чтобы выйти из затруднительного положения, и кому, кому как не самому могущественному и великому из участников этой сцены следовало сделать первый шаг в правильном направлении. Лионель ле Гранд никогда не прятался за чужие спины и всегда с достоинством принимал вызовы судьбы. Ведь именно поэтому он и считался первым принцем Тьмы. Да вы и сами это знаете.

Убедившись, что никому из посетителей ресторана даже в голову не приходит светлая мысль вежливо ответить на его искреннее приветствие, Лионель ле Гранд повёл себя так, как повёла бы себя в подобной ситуации действительно великая и незаурядная личность. Не выказав ни малейшего возмущения столь открытой неприязни и, одновременно, нисколько не смутившись оказанному ему приёму, первый принц Тьмы улыбнулся грустной, понимающей улыбкой и, широко разведя руки, сделал ещё один шаг навстречу своим не слишком многословным собеседникам. И как вы уже догадались, это был именно тот самый шаг... в абсолютно правильном направлении.

И рассеялись чары, и разрушилось колдовство. Со звоном упала прямо на тарелку вилка с нанизанным на ней грибочком, полилось на белоснежную скатерть игристое вино, всё за столиками пришло в движение, и движение весьма и весьма оживлённое. И вот уже залихватского вида и самой отчаянной наружности гражданин (даже и не знаю, что именно мешает мне назвать его господином), залпом опрокинув стопочку "беленькой", восклицает во всю силу могучих и развитых лёгких:

— Твою мать!

Прорвало плотину. Как по команде, почти одновременно начали вскакивать со своих мест люди, бросаясь, кто куда, но главным образом к дверям, ведущим внутрь дома. Кто-то, наиболее нервный и впечатлительный, бежал к ним со всех ног, кто-то, опытней и осторожней, добирался до неё ползком, прикрывая голову и стараясь не попадать на открытое пространство. Некоторые, по-видимому, самые бесстрашные, укрылись за опрокинутыми столиками, почему-то не принимая в расчёт участь дубового стола у входа на веранду.

А между тем на площадку обрушилась буря. Хотя нет, ближе к истине будет назвать это канонадой. Несколько дивизионов крупнокалиберной артиллерии повели меткий и всесокрушающий огонь по заранее пристрелянной местности, так что ни один выпущенный ими снаряд не пролетал мимо цели. Споро работали заряжающие, знали прекрасно своё дело наводчики и корректировщики огня, чётко отдавали команду "пли" командиры орудий и батарей. Распускались в небе над верандой изумительно красивые цветы разрывов, и с диким, протяжным воем летела вниз смертоносная шрапнель, круша мебель и дырявя скатерти и салфетки. Сносили всё на своём пути частые залпы картечи, вдребезги разбивая фарфоровую и хрустальную посуду. Опрокидывали, разносили в щепки стулья и столы фугасы и осколочные, рождали всепожирающее пламя врезавшиеся в асфальт зажигательные снаряды. Горе, горе тем, кто понадеялся на скорость и опрометчиво пробовал бежать в этом бушующем море огненных разрывов и хаосе ужасных разрушений. Безжалостно сбивало их с ног, волокло по земле, подбрасывало в воздух и швыряло об стены двухэтажного красивейшего дома. Некоторым, особо удачливым из них, посчастливилось врезаться в окна, и счастливчики эти под жалобный звон разбитого стекла влетали внутрь ресторана в залы, украшенные лиловыми лошадьми, и рождали там панику и ощущение некоторого дискомфорта. Тем же, кто добирался до спасительных дверей ползком, повезло больше. Пусть их и обдало осколками разбитой посуды, заляпало ошмётками блюд и закусок, а также накрыло настоящим ливнем из щепок, серебряных вилок, ножей и ложек, избежали они самого худшего. Но, увы, и им путь к отступлению оказался отрезан. Лежали они без движения на асфальте, прикрыв головы и обречённо ожидая, когда очередной снаряд разорвётся прямо возле них. Что может быть хуже, чем ощущать собственное бессилие и беспомощность?

Ну а как же те, кто храбро и отважно укрылся за опрокинутыми столами и, похоже, приготовился дать отпор не на шутку разошедшемуся Первому принцу Тьмы?

Да-да, нашлись среди посетителей ресторана смельчаки, которые поняли, что спасение их заключено лишь в мече, и чья гордая, непокорная натура настоятельно требовала ответить, со всей возможной силой, всеми доступными средствами ответить на жуткий разор, творимый Лионелем ле Грандом. А может, чувствовали они свою персональную ответственность за судьбы менее мужественных и более слабых товарищей и коллег, и поэтому решили вызвать жестокий и всесокрушающий огонь на себя? Кто знает, читатель, кто способен разобраться до конца в тёмных лабиринтах писательской души?

И вот уже, повинуясь таинственному зову не то совести, не то гражданского долга, не то обыкновенного человеческого достоинства, какая собственно разница. Главное — вот уже держит в руке извлечённый из заплечной кобуры грозный вороненый маузер высоченный бритый мужчина суровой и смелой наружности, умело укрывшийся от снарядов первого принца Тьмы за опрокинутым столом, на котором ещё совсем недавно мирно возлежало деликатесное кушанье из нежного мяса рябчиков и десерт из кругами нарезанных долек большого сочного ананаса. Держит, крепко сжимая рифленую рукоять прославленного оружия, с кривой, не сулящей ничего доброго усмешкой обращаясь к нему — единственному залогу безопасности хозяина и его друзей:

— Ну что, твоё слово, приятель...

И палец жмёт на спусковой крючок ещё и ещё, и гулким разрывам снарядов не удаётся заглушить сухой треск частой и бешеной стрельбы. И высекают искры пули, выпущенные из маузера, в десятке другом сантиметрах от Лионеля ле Гранда, врезаясь во что-то невидимое, но, похоже, совершенно непреодолимое и абсолютно непроницаемое. Вреда они первому принцу Тьмы, естественно, никакого не причиняют, но обращают на себя его внимание, отвлекая взор Лионеля от несчастных, ничком лежащих на асфальте веранды. И на злосчастный столик, за которым столь грамотно укрылся отчаянный храбрец, один за другим обрушиваются страшные заряды чистой разрушительной энергии. Но странное дело — хотя столик этот на первый взгляд выглядит довольно хлипким по сравнению с солидным дубовым столом, за которым пыталась спрятаться бедная девушка-привратница, но. Да, отлетают от столика мелкие осколки, разлетаясь во все стороны, задевая и раня всех, кто встретился у них на пути, покрывается его поверхность паутиной мелких трещин, берущих начало, чуть ли не из его геометрического центра. Но разрушить, разнести столик в пыль и щепки у ле Гранда не получается. Очередное прямое попадание мужественно выдерживает он, позволяя высокому бритому мужчине до конца разрядить обойму маузера в первого принца Тьмы, чтобы затем, ловко перезарядив оружие, снова продолжить, пусть и неравную, но, всё же, честную огневую дуэль. Воистину, Хёлльмунд, ты полон истинных чудес!

Но не только владелец вороненого маузера осмелился вступить в открытое противоборство с грозным принцем Тьмы. Есть, есть у отчаянного смельчака столь же бесстрашные, как и он, союзники, чья храбрость ни в чём не уступит мужеству бритого высокого господина. На противоположном конце веранды, за наспех сооружённой из нескольких столиков и стульев баррикадой, укрылся элегантной, но чрезвычайно дерзкой наружности джентльмен, сжимающий в левой руке револьвер системы "Наган", а в правой — пистолет "ТТ". Ведя огонь по первому принцу Тьмы из обоих стволов одновременно, который, впрочем, никакого ущерба, как и пули "Маузера", Лионелю не причинял, сей элегантный джентльмен сопровождал стрельбу с двух рук одним и тем же восклицанием, кое он выкрикивал с завидным постоянством:

— Господа, да это же Разгром! Настоящий форменный Разгром!!

И в его сторону было выпущено несколько разрушительных зарядов, потрясших до основания импровизированную баррикаду, но так и не сумевших по совершенно загадочной причине, разметать её в клочья. При очередном попадании, дерзкий джентльмен поспешно нырял вниз, полностью укрываясь за столь хрупкой и ненадёжной на первый взгляд преградой, чтобы затем, резко вынырнув из-за неё, продолжить яростный обстрел распоясавшегося венценосного дебошира. Стрельба эта если и затихала, то ровно настолько, сколько требовалось джентльмену, чтобы перезарядить револьвер (обойма "ТТ" менялась почти мгновенно).

Точно посередине между высоким бритым господином и элегантным, дерзким джентльменом, за примерно дюжиной перевёрнутых стульев и опрокинутым столом, на котором каких-то десять минут насад мирно и чинно покоился жареный гусь, засели двое нахального вида молодых людей, в одинаковых дивного отлива костюмах в яблоках. Ни у одного из них, к сожалению, а может и, наоборот, к счастью, не было огнестрельного оружия, а потому юные храбрецы, посчитав недопустимым оставить товарищей один на один с грозным и безжалостным врагом, швыряли в ле Гранда всё, что подворачивалось им под руки. С жалобным звоном отлетело от невидимой стены огромное сверкающее блюдо, обрушенное молодыми людьми на первого принца Тьмы. Увы, не смогли также пробить защиту Лионеля и несколько, одной за другой метко пущенных в голову ле Гранда медалей за спасение утопающих. Тогда, убедившись, что все их действия бесплодны и не приносят никакого результата, молодые люди пошли на самые отчаянные меры. Один из них извлёк из внутреннего кармана пиджака опасную бритву, раскрыл её, позволяя внимательному наблюдателю заметить, что её отточенное лезвие покрыто какими-то странными бурыми пятнами, более всего напоминающими засохшую, впрочем, не станем отбирать у экспертов-криминалистов их хлеб. Выждав подходящий момент, молодой человек глубоко вздохнул и, широко размахнувшись, запустил бритву в Лионеля ле Гранда, чьё внимание в этот момент было полностью обращено на дерзкого и элегантного джентльмена, как раз вынырнувшего из-за баррикады и вновь открывшего пальбу. И чудо свершилось. Бритве удалось то, что оказалось не по плечу и зубам ни пулям "Маузера", "Нагана" и "ТТ", ни сверкающему блюду и медалям за спасение утопающих. Её потускневшее от бурых пятен лезвие с невероятной лёгкостью рассекло доселе непреодолимую преграду и непременно полоснуло бы глубоко по горлу Первого принца Тьмы, если бы Лионель, в самый последний момент узревший летящую опасность, не проявил завидную реакцию и не увернулся изящным и стремительным движением в сторону. Естественно, после такого фортеля разъярённый Первый принц Тьмы всё внимание обратил на дерзкую парочку, обрушив на их, не самое надёжное укрытие, всю огневую мощь. И заверяю тебя, читатель, что в итоге молодым людям пришлось бы очень и очень плохо, если бы в этот критический для всех посетителей ресторана миг...

И было в этот страшный миг явление на веранде. Появился на ней черноглазый красавец с кинжальной бородой, опоясанный широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, и с алым шёлковым платком на вороного крыла волосах. И стоял он отважно в полный рост, не обращая внимания на рвущиеся снаряды, как не обращал когда-то внимания на проносящиеся мимо ядра, когда его бриг под чёрным гробовым флагом с адамовой головой сходился в смертельном единоборстве с испанским галеоном или французским фрегатом. Знал, знал бесстрашный капитан, что от судьбы не уйдёшь и её не обманешь, и что всегда, слышите, всегда следует надеяться, что твой черед ещё не настал.

Окинув острым, внимательным взором площадку и оценив весь масштаб творящегося на ней безобразия, командир брига медленно извлёк из кармана шитого золотом камзола серебряную боцманскую дудку, столь же неторопливо поднёс её к губам, и пронзительная тревожная трель разорвала воздух над злосчастной верандой. И сразу же возле отважного капитана закрутились в зловещем и яростном танце два чёрных вихря, будто предвещая что-то тревожное и явно недоброе. На губах черноглазого красавца заиграла довольная улыбка.

— Кавалерия прибыла, — холодно произнёс Даймон фон Инфернберг, и стало ясно, что четвёртому принцу Тьмы прекрасно известно, кто сейчас появится на разорённой веранде. Похоже, ландграф Инфернберга не ожидал от этого ничего хорошего. Разминаясь на ходу, хрустя костяшками пальцев, Даймон фон Инфернберг не спеша подошёл к Лионелю и, расправив плечи, встал рядом с ним. По-видимому, приближалась гроза.

Танец смерти и чудеса фехтования.

Итак, я вынудила Скитальца заняться мною всерьёз. Замечательно. Наконец-то наши намерения совпали. Посмотрим, какой ещё козырь он припрятал в рукаве. Вставать из-за стола я, разумеется, не собиралась.

И как оказалось — не зря. Пришелец всё ещё был полон самых неожиданных сюрпризов. Рискну предположить, его следующий поступок поразил бы многих.

— Не дайте мне остаться непонятым, — изящно поклонился Уильям и громко щёлкнул пальцами.

И тотчас же напряжённую тишину разрядила зажигательная, ритмичная мелодия, которая, как нельзя лучше, подходила для горячего, страстного танца. Звучала эта музыка, естественно, ниоткуда, то есть прямо из воздуха, впрочем, ни меня, ни вас, этим не удивишь, не так ли? Уверена, вы сотни раз сталкивались с подобным трюком.

А Пришелец уже полностью отдался энергичным ритмам зарубежной эстрады. Да, танцевал он и в самом деле превосходно. Проделав в начале несколько замысловатых па, Уильям выполнил какой-то сложнейший пируэт и, неожиданно остановившись, резко выбросил руку в мою сторону. В меня снова полетел уже знакомый дымчатый шар. И опять мой меч опередил меня. Я ощутила его решительный порыв и, скорее инстинктивно, чем осмысленно встретила клинком летящую смерть. Получилось, как в одной великосветской или другой, любимой народом, игре. Я и моё отважное оружие отбили полыхнувший голубым пламенем шар далеко в сторону.

Неудача нисколько не смутила Скитальца. Отступив на шаг, он небрежным жестом предложил мне присоединиться к веселью. Подобное предложение на танец было слишком дерзким, чтобы отказаться от него. Пора поставить кое-кого на место.

Только танцевальной площадке не хватает одной очень важной детали. Но сейчас я всё поправлю. Громкий щелчок моих пальцев, и на бетонном полу закружились в весёлом хороводе пятна красного, жёлтого и зелёного света. Они ритмично, под аккомпанемент заводной мелодии, сменяли друг друга, позволяя танцору глубже погрузиться в беззаботный транс. Вот теперь всё готово к моему выходу. Мой черёд блистать удивительной грацией и пластикой.

Я начала с моего коронного номера — в вертикальном шпагате несколько раз провернулась вокруг своей оси. Вместе со мной, подобно гимнастической ленте, кружился в безумном танце и мой боевой соратник, вновь приняв свою гибкую форму. Всякий раз при очередном пируэте, он излучал смертельную волну хаоса и разрушения, которую обрушивал на моего партнёра. И всякий раз Уильям, не останавливаясь ни на миг, создавал энергетический щит, о который разбивались мои атаки. Что же, прирождённая танцовщица не ограничивается одним па.

Не надо слов, не надо фраз, царит лишь музыки дыханье, движеньем тел в последний раз мы объяснимся на прощанье. Когда бурлящая внутри тебя энергия рвётся наружу стремительным потоком — не сдерживай её. Дай волю чувствам. Они — источник твоей силы, от них зависит твоя жизнь.

Пламя, что горит у меня в груди не должно погаснуть. Сейчас не разум, но творческое вдохновение решает судьбу поединка. Почему? Всё просто — мы с Уильямом обстреливаем друг друга самонаводящимися заклинаниями. Увернуться от них невозможно, а значит, ключ к победе кроется не в изощрённой тактике и стратегии, а в разрушительной мощи "духов смерти" и прочности магических щитов. Вверх возьмёт тот, кто сумеет вложить в свои чары больше энергии, тот, кто не позволит ей иссякнуть раньше срока. Увы, но за изящным танцем скрывается изнурительная борьба на измор. Такова наша жизнь.

Кружиться в танце, веселясь, не думать о былом, забыть о мелкой суете, о выборе ином.

Поворот, пируэт, смена позиции. Раз-два, раз-два, раз-два-три. Каблуки ботфортов добросовестно выбивают сложный, но чёткий ритм, стальной бич со свистом рассекает воздух и резко хлещет по треснувшему бетону. А где-то там впереди бесшумно скользит по полу мой опасный партнёр. Каждый наш жест, каждый взмах руки грозит гибелью, я даже не считаю их. Воздух пропитался смертью, и мне уже мерещится её характерный, ни с чем не сравнимый запах. "Духи смерти", словно хищные птицы, носятся между нами, пытаясь добраться до живой плоти и погасить огонь человеческой души. Но пока гибнут лишь эти порождения запретной магии, исчезают эффектно, красиво, взрываясь голубоватыми, ослепительными вспышками. Мой неиссякаемый источник — бей ключом! Не дай мне остаться непонятой! Веселье продолжается.

Танец выполнил своё предназначение. Мы сблизились, а значит, пора назначать настоящее свидание. Хорошо, я первая проявлю инициативу.

Несколько шагов вперёд, резкий выпад, и уже не энергия смерти, а моё оружие жаждет поразить пришельца. Цепь натянулась до предела, превратилась в струну, нацелившись хищным остриём прямо в сердце врага. Я рада, что Скиталец понял мой намёк. Конечно, он увернулся, ушёл от хлыста, как всегда, легко и непринуждённо. Но теперь, я вижу в его руках копьё с тонким металлическим древком, чей наконечник пока прикрыт кожаным чехлом. Обещаю, что ненадолго. Мы оба замираем в боевых стойках, музыка постепенно смолкает, и цветные круги уже не пляшут по бетонному полу. Столкновение неизбежно.

— Попробуйте, — с лёгкой улыбкой на устах приглашает меня Уильям.

Разумеется, но фехтовать я привыкла в другой одежде. Создатели, я уважаю ваши вкусы, но вопрос самосохранения — самый важный в нашей жизни. Передо мной не тот противник, чтобы рисковать.

Я резко поднесла ладонь к лицу, и густые клубы дыма окутали меня с головы до ног. Через мгновение я предстала перед Уильямом в моём любимом обличии — в одеянии паладина смерти. Тёмно-зелёный камуфляж, мягкая, бесшумная обувь, капюшон и маска, а также самое главное — чёрная головная повязка с изготовившимся к бою белым драконом.

— Лорд Всемогущий! — с притворным удивлением воскликнул Скиталец, — храни нас святой Георгий! — наставил он на меня своё копьё.

— Белый Дракон, Белый Дракон! — невозмутимо ответила я моим боевым кличем. После паладинов-алеманов, атаковавших меня с воплями "Зигфрид победит дракона!", я уже ничему не удивляюсь.

Резко оттолкнувшись от пола, я устремилась в атаку. Уильям спокойно стоял на месте, поджидая меня, видимо, он нисколько не сомневался в своей быстроте. Что же, мастерство доказывают в бою. Действительно, лишь сумасшедшая реакция спасла ему жизнь. В самый последний момент, отдёрнув голову, он успел отбить древком копья мой клинок. Но ведь настоящий мастер не бьёт лишь один раз. "Атака Хейди Шмид" — сейчас я исполнила её идеально. И Скитальцу, поспешно отступая, пришлось ещё дважды парировать моё оружие. Вот именно, что поспешно.

И снова мы замерли, словно по команде. Я с интересом наблюдала, как лихорадочно дрожит копьё в руках моего противника. Уильям же смотрел прямо на меня. Не отводя взора, он не спеша снял с наконечника кожаный чехол и небрежным движением отбросил его далеко в сторону. Я успела заметить, что одно из двух декоративных ушек наконечника отломано, прежде чем Скиталец, подпрыгнув и провертевшись в воздухе, на миг пропал из вида. Конечно, он почти сразу же появился — и его новый облик говорил лишь об одном — и в фехтование он признал меня равным противником. Он признал меня настоящим паладином смерти.

Такая оценка была лестна вдвойне, учитывая виртуозное мастерство Скитальца и само его положение в иерархии боевых некромантов. О последнем я могла ясно судить по его новому одеянию. Только паладинам высшего ранга дозволялось поверх обычного костюма носить куртку особого покроя — без рукавов, но с широкими стоячими плечами, а также гетры и нарукавники. Куртка, гетры и нарукавники Уильяма были ярко-алого цвета, а остальная одежда блистала ослепительной белизной. Но больше всего меня поразил не цвет одежды, а тёмно-синяя головная повязка, на которой красовался самый, что, ни на есть обычный школьный глобус, а также, разделённая им пополам, загадочная надпись на тайном языке некромантов — "СТРАТФОРД". Возможно, так называлась школа, в которой обучался или которую возглавлял зловещий пришелец.

— Теперь мой черёд атаковать, — торжественно возвестил Скиталец.

Мы одновременно устремились друг к другу. Дрожащее от нетерпения копьё и оживший меч скрестились.

— Попробую я сокрушить вас силой, что злобному тирану помогала страну во страхе и узде держать, — нараспев продекламировал Уильям, величественным слогом сопровождая молниеносные выпады трясущегося копья, — урода венценосного свирепость, которая что на войне, что в мире, в сердца вселяла чувство омерзенья.

— Атаку отражу я вашу стойкостью того, кто сокрушил кровавого тирана, — повинуясь странному порыву, подхватила я драматический почин пришельца, — славнейшего из рыцарей без страха, с душою чистою и мыслями святыми. Того, кто, одержав великую победу, войну закончил, тридцать лет терзавшую Отчизну.

Приятно сознавать, что твой меч не ударил клинком в грязь. Так же, как и ты, лицом.

Впрочем, достойный отпор нисколько не смутил Скитальца.

— Тогда на помощь призову я мощь того, кто предал короля, отринув прочь присягу, — копьё Уильяма вновь нацелилось мне в сердце, — кого пророчество ужасных ведьм толкнуло кровь пролить невинную безвинных.

— Атаки вашей вновь я не страшусь, — мой меч уверенно копьё отбросил прочь, — пусть мне поможет мужество и честь воителя без страха и упрёка, что лес повёл на штурм высоких стен, пророчество, презрев и посрамив тирана.

И после второй неудачи Пришелец не отступил.

— На вас обрушу ярость я того, кто завистью дышал к родному брату, — Скиталец хладнокровно попытался пронзить мне горло, — оклеветав перед отцом родным, в доверие вошёл, чтобы в конце предать всех тех, кому обязан жизнью. Кто в чёрной злобе приказал повесить девушку, любившую отца и мужа, кто в женских душах разжигал лишь ревность и раздор.

— Не убоюсь я ярости его, — вдохновенно парировала я атаку Уильяма, — на помощь мне придёт любовь святая, которой сын ответил на отцовский гнев. Пусть вера в справедливость и отвага, что в бой его вела, и мне прибавит силы.

— Ну что ж, тогда я применю коронный мой удар, — нацелил копьё мне в живот Пришелец, — его я перенял у рыцаря, который, в убийство подлое замыслил превратить бескровный и честнейший поединок. Для этого рапиры остриё он тайно смазал страшным и опасным ядом.

— Удар ваш отразить довольно нелегко, — на миг мне показалось, что на острие копья Скитальца подозрительно заблестели капли какой-то бесцветной жидкости, — но справиться с атакой вашей мне поможет спокойствие и безмятежность духа, с которой смерть свою встречал отважный принц. Но чтобы участи его трагической избегнуть, сама я поспешу начать мою атаку!

У настоящей леди слова никогда не расходятся с делом. В то же мгновение на Уильяма обрушился настоящий шквал:

— И где носило вас все эти многие века? — с ехидной, саркастической улыбкой выполнила я мой первый выпад.

— Какого Джесса, говорил же я, что был в командировке, — отвёл в сторону мой клинок Скиталец.

— А как племянник ваш, здоров иль всё болеет? — нанесла я широкий рубящий удар.

— Какой ещё племянник? — с искренним любопытством спросил Уильям, уклоняясь в сторону.

— Конечно же, любимый! Ловушка для волков? Увечная нога? А сигареты "Друг"? — каждый вопрос сопровождал разящий удар или опасный укол.

— Курить давно я бросил, — ловко разорвал дистанцию Скиталец, — и вообще, перестаньте нести отсебятину. А то окажетесь вне игры.

— А почему вы перешли на прозу? — надменно вскинула я бровь, впрочем, под капюшоном это было незаметно.

Ответом мне служило лишь молчание.

Противоборствующая сила выходит на сцену.

Грянула буря. Словно по неведомому сигналу оба смерча внезапно прервали зловещий танец, на миг, издавая беспокойный гул, неподвижно зависли над разнесённой верандой, а затем, одновременно превратившись в две ослепительные вспышки, исчезли бесследно и безвозвратно. А к находившимся на площадке присоединились ещё двое мужчин. С их появлением настроение посетителей ресторана — как тех, кто отважно противостоял первому принцу Тьму, так и тех, кто лежал ничком на асфальте или с тревогой прильнул к окнам двух роскошных залов, изменилось самым разительным образом. Всюду воцарилась уверенность в собственных силах и правоте, а также в том, что кое-кому не удастся выйти сухим из воды, а придётся ответить за свою дикую, безобразную выходку. В свете этой чудесной перемены, остановимся подробней на внешности духовных лидеров враждебной Лионелю ле Гранду и Даймону фон Инфернбергу партии. В конце концов, как верно заметил четвёртый принц Тьмы, прибыли не абы кто. Прибыла кавалерия....

Что сразу поражало в облике первого из прибывших — так это безукоризненный пробор, о котором в Хёлльмунде ходили самые невероятные легенды. Да и как было не родиться им, если всякого, хоть раз взглянул на него, начинал мучить невыносимой мукой, один-единственный вопрос — какой именно маркой бриолина пользуется обладатель столь безупречного пробора, дабы добиться столь потрясающего результата. Яростные споры на это тему не затухали в Хёлльмунде ни на день. А уж, сколько пари, и каких пари, было заключено между самыми непримиримыми и бескомпромиссными спорщиками — точную цифру не назовёт вам никто. Ответят, пожимая плечами — не сосчитать, и большего вы ни у кого не добьётесь. И это при том, что буквально все в Тёмном Королевстве прекрасно понимали, что секрет пробора не будет раскрыт никогда, а потому и выигрыша никто не получит ни при каких условиях и даже самых форс-мажорных обстоятельствах. Но соблазн, искушение и главное — азарт, дикий, безумный азарт оказывались слишком велики и легко преодолевали голос трезвого рассудка и слабые упрёки не самой чистой совести.

Да что пробор, что пробор, это так — приманка для слабых душ и неокрепших умов, не способных увидеть всю картину в целом и увлекающихся самым кричащим её фрагментом. А монокль, самый настоящий монокль в правом глазу, который не только придаёт лицу выражение чопорное, сухое и строгое, но и заставляет всплыть в вашей памяти слова, произносимые на странном и как-то уж совсем неуютно звучащем языке: " Da der Feind mit seinem linken FlЭgel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinem rechten FlЭgel lДngs Kobelnitz und Sokolnitz hinter die dort befindlichten Teiche zieht, wir im Gegenteil mit unserem linken FlЭgel seinen rechten sehr debordieren, so ist es vorteilhaft letzteren FlЭgel des Feindes zu attakieren, besonders wenn wir die DЖrfer Sokolnitz und Kobelnitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke falen un ihn auf der FlДche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa-Walde verfolgen kЖnnen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu diesen Endzwecke ist es nЖtig...Die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert... major Schratt."

И линза этого по всем характеристикам необычного монокля обладает какими-то явно мистическими и, если быть откровенным до конца, даже магическими свойствами, ибо, скажите на милость, как ещё объясните вы то, что взор прибывшего мужчины, проходя и преломляясь через это прозрачное, чистое, как слеза невинного младенца стекло, приобретает эдакую прямо-таки сверхъестественную проницательность и пронзительность. Упаси Господь вам или тем, кто особо вам дорог и близок, обменяться взглядами с могущественным владельцем волшебного монокля. Глаза не обманывают, глаза не лгут. Пусть лицо ваше будет бесстрастно, осанка величава, а жесты плавны и раскованны, они не помогут и не спасут. Пронзительный, проницательный взор с лёгкостью проникнет в самую глубь души, играючи раскроет самые сокровенные тайны и секреты, без малейшего труда определит, чем вы дышите, и кто вы есть. За один короткий миг прочитает вас, как раскрытую книгу, и составит абсолютно верное мнение. И вот, пожалуйста, это самое мнение вы уже отчётливо видите на презрительно поджатых губах и надменно вскинутой брови, и становится вам почему-то чрезвычайно неловко и стыдно, а за что — хватит ли у вас мужества быть искренним перед самим собой? Нет, упаси Господь, упаси Господь.

А впрочем, пустышка этот монокль. Так, обыкновенная стекляшка, мало ли мы таких видали на своём веку? И бояться его не стоит, ведь ещё большой вопрос, для чего он предназначен на самом деле? Вдруг вовсе не для того, чтобы проникать, а совсем даже наоборот, чтобы отвлекать и скрывать? Как оно часто бывает, на первый взгляд — монокль, сила, уверенность, незыблемая мощь, а приглядишься внимательней — и лезет сквозь помутневшее стёклышко серенькая душевная нищета. И сразу становиться как-то неловко и стыдно.

Но пусть, пусть смотрит на вас пронзительно сквозь волшебный монокль его владелец, пускай раскрывает заветные тайны наших душ. Ведь и мы, в свою очередь, можем полюбопытствовать, что скрывает магическая линза. Так что же нам мешает? Стекло прозрачно, его не существует. Мы способны увидеть. Спросите что? А хотя бы удивительной синевы глаза, той самой синевы, что рождает ощущение вечности и покоя и заставляет забыть о мелочном и суетном, о ничтожном и подлом. Вам мало? А незатухающую, душевную боль и дикую, непреодолимую тоску, насмешливую иронию и ядовитый сарказм, преклонение перед духовной чистотой и презрение к предателям, наушникам и, о ужас, грубым администраторам и просто подлым, циничным бездарям. И сомнение в мучительном выборе, что лучше — спасать посылаемых на верную смерть мальчишек, нарушая присягу и долг, или самому принять её во имя... во имя чего? Второе искупит первое? Ой ли? Рискнуть? Соединить воедино? И ещё более мучительное сомнение — а если бы кто-то остался в Городе, а у кого-то хватило мужества попрать собственную трусость, что тогда? Что тогда? Есть кого защищать, и некого казнить. Что делать? Нет, нет, дерзость, дерзость, нет ничего такого во взоре, и не скрывает ничего магическая линза, сухо, чопорно и строго лицо. Отведите взгляд. Склоните почтительно головы. Перед вами...

Идеальный, безукоризненный пробор, тускло поблёскивающий в сумеречном полумраке монокль, пронзительный синеглаз — ошибиться невозможно, перед нами Второй принц Тьмы, Властелин Звёздного Неба Мишель ле Блан де Мерите.

Что же касается его спутника, то... слов нет, прекрасны его вьющиеся волосы, и сам он красив красотой изящной и тонкой, и может показаться, что легкомыслие и беспечность близки и милы его сердцу. Но, опять же, на всякий случай, чтобы не ошибиться самым роковым образом, загляните ему в глаза. Вы помните мои слова? Вы помните о зеркале души? Так что же вы рискуете увидеть в них?

Могучую, широкую реку, что величественно несёт свои воды по бескрайней, уходящей за горизонт степи? Вольный ветер, колышущий высокую, сочную траву? Мирные станицы, где течёт особая, по издревле заведённому укладу жизнь со всеми её страстями, ссорами, радостями и надеждами? Чувствуете, как щекочет ваши ноздри пьянящий запах дикого ковыля? Уже готовы произнести это вслух? Никогда, запомните это на веки вечные, никогда не произносите эту фразу перед спутником Мишеля. Вспыхнут, вспыхнут зловеще прекрасные глаза, растянутся в ядовитой усмешке губы и голосом, полным самого ехидного ехидства и самого саркастического сарказма, очаровательный спутник Второго принца Тьмы прочтёт вам научно-познавательную лекцию из которой узнаете вы, что ковыль — это такой сухой и крайне неприглядный на вид кустарник, и что запах его в настоящей жизни никаких возвышенных чувств вызвать решительно не в состоянии. И восторгаться им способен лишь тот, кто никогда в степи не бывал, а, следовательно, и болтать о ней попусту, а тем более писать — права никакого не имеет. Да, и, разумеется, упаси вас Господь и все святые угодники, сколько их есть, написать о пьянящем запахе ковыля в рассказе, посланном спутнику Мишеля. Упаси Господь. И репутация погибнет бесповоротно и окончательно, и... мало ли что с вами может произойти. Считаете, я преувеличиваю?

Тогда посмотрите внимательней в глаза спутника ле Блана. Разве вы не видите, что воды широкой могучей реки в его прекрасных глазах окрашены в кроваво-красный цвет, и что цвет этот их обладателя нисколько не смущает и не устрашает, а даже наоборот — возбуждает и приводит в восторг. Разве вы не видите, как вольный ветер, что нежно ласкает зелёную весеннюю траву, уже разносит там, вдали за горизонтом, яростное, безумное пламя, и пламя это, пожирая всё на своём пути, с бешеной скоростью несётся к мирным станицам, где течёт обычная, пусть и по издревле заведенному укладу жизнь. Их жителям не спастись от безжалостного огня. И спутник Мишеля это прекрасно знает. И потому довольная улыбка, обнажающая ровные белые зубы, беспечно и легкомысленно играет на его красивых губах. Вы ведь уже наверняка догадались кто этот таинственный спутник Второго принца Тьмы? Моё представление окажется пустой формальностью.

Третий принц Тьмы, Укротитель ветра и огня сэр Майкл Александр Редворт.

— Всё никак не уймётесь, ле Гранд? — хоть слова эти и были произнесены негромко и спокойно, слышалась в них отчётливо угроза явная и прямая. В холодном, пристальном взгляде Властелина Звёздного неба лёгко читалась откровенная враждебность к Лионелю и вставшему рядом с ним ландграфу Инфернберга.

— Да что же это такое!! И трёх недель не прошло, а он опять за своё! — а вот голос Третьего принца Тьмы буквально звенел от нескрываемого возмущения и искреннего негодования, — безобразие! Дикость! Варварство! Вандализм! — глаза Редворта угрожающе сузились, шагнув вперёд, Укротитель ветра и огня глубоко вздохнул и... неожиданно замолк. Замолк, очевидно поняв или почувствовав, что всем вышесказанным Первого принца Тьмы не проймёшь и уж тем более не запугаешь, что всё это выкрикивалось не раз и не два и, тем не менее, так и не произвело никакого эффекта, а следовательно, и сейчас его слова пропадут втуне. Впрочем, молчание Майкла продолжалось лишь какой-то миг. В его глазах неожиданно вспыхнул недобрый, лукавый огонёк, губы принца растянулись в довольной усмешке. Да, несомненно, в голову Майкла Редворта пришла свежая и, безусловно, гениальная идея.

— Поступать и вести себя подобным образом может лишь, — торжествующе начал он, — неотесанный и невежественный мужик! — с нескрываемой радостью и удовольствием выпалил последнюю часть обличительной тирады Третий принц Тьмы.

— Да, только неотёсанный и невежественный мужик! — с не меньшим восторгом вновь повторил он, ясно давая понять, что именно в этих словах и заключалась его блестящая задумка.

И дружный, издевательский смех, громко послышавшийся за спиной Укротителя ветра и огня, наглядно показал, что многочисленные сторонники и почитатели Редворта по достоинству оценили его находчивость и остроумие.

Да, следует сообщить, что яростный и беспощадный бой, который ещё несколько минут назад кипел на веранде, стих сразу же по прибытию сэра Майкла и Мишеля. Стих, ибо Первый принц Тьмы, при появлении своих венценосных коллег, тут же утратил всякий интерес к прочим посетителям ресторана, чем последние тут же не преминули воспользоваться. Лежавшие ничком на асфальте, поспешили подняться и, наскоро приведя себя в порядок, укрыться на спинами могущественных предводителей, откуда и выражали, чувствуя себя в безопасности, одобрение сэру Майклу и презрение Лионелю. Находившиеся же в залах, равно как и те, кого внесло внутрь ресторана взрывной волной, с жадностью прильнули к зияющим провалами выбитых стёкол окнам, с нетерпением и праведным гневом ожидая предстоящего возмездия или, по крайней мере, захватывающего зрелища. Даже отважные бойцы, что столь смело и мужественно противостояли первому принцу Тьмы, и то поспешили покинуть боевые позиции и присоединились к прибывшему подкреплению. И, надо отдать должное сторонникам ле Блана и Редворта, бесстрашных храбрецов встретили как истинных героев. Молоденькие девушки, плотным кольцом окружившие высокого, бритого мужчину, восторженно хлопали в ладоши и благоговейно взирали на отчаянного храбреца, наперебой, с неподдельной заботой и теплотой, интересуясь его здоровьем.

— Как вы чувствуете себя, месье Вольдемар? Умоляем, пожалуйста, не мучьте нас! Скажите хоть что-нибудь!

Месье Вольдемар, не теряя достоинства, медленно и спокойно налил себе рюмку водки, молодецки опрокинул её единым залпом, после чего, выдохнув резко и мощно, произнёс громко и отчётливо одно-единственное слово:

— Хорошо!

И радостный визг его юных поклонниц вновь торжествующе огласил воздух над полем недавней битвы.

Тем временем и элегантный, дерзкий джентльмен также удостоился своей порции почестей и лавров.

— Мы так волновались за вас, сэр Алекс! — почти одновременно обращаются к нему две прекрасные девушки, одна — темноволосая, кареглазая и очень серьёзная, другая же — почти её полная противоположность — задорная и озорная блондинка, которую так и тянет окрестить "мальчишкой в юбке".

— Пустяки, девчата, — широко улыбается в ответ сэр Алекс, с дружеской теплотой и гордостью во взгляде взирая на девушек, — дело это уже стало привычным, чай не впервой. Да и кому как не мне заступаться за товарищей?

— Вы вели себя, как настоящий... — строгая кареглазая девушка запнулась, подбирая, по-видимому, наиболее подходящее слово...

— Герой! — поспешила прервать повисшую паузу светловолосая девчушка.

— И партиец! — тут же добавила её подруга.

— А мы — партийцы, все — герои, — серьёзно ответил сэр Алекс Янгард (вы ведь уже и сами, конечно, догадались, кто этот элегантный и дерзкий джентльмен), — у нас в Партии других нет. Знаете, что Люба, — вдруг обратился он к озорной девушке, — а заварите мне, пожалуйста, чайку и, если можно, покрепче. А вы, Уленька, — повернулся он к обладательнице тёмных волос, завитых в две тугие, длинные косы, — известите всех членов правления, что заседание состоится ровно в пол-одиннадцатого.

И огласив эти просьбы, которые девушки принялись исполнять с присущей юности старанием и усердием, сэр Алекс Янгард поспешно подошёл к третьему принцу Тьмы, с коим его связывали не только тесные приятельские, но и организационно-деловые отношения.

Ведь именно сэр Майкл Александр Редворт, а не кто иной, являлся председателем самой массовой ассоциацией литераторов Хёлльмунда, и именно сэр Алекс Янгард занимал в ней пост его заместителя. Да, находились в Тёмном Королевстве остряки, шутившие, что с таким именем сэру Майклу сам Джесс велел быть председателем АССОЛИТА, но спешу вас, уверить, что остряками этими двигала исключительно белая зависть. Ибо все в Хёлльмунде соглашались почти единодушно, что более достойной кандидатуры на эту, без сомнения, ответственейшую должность, в Тёмном Королевстве не сыскать. Третий принц Тьмы являл собой идеальное сочетание величайшего литературного таланта, огромного политического влияния и необыкновенного могущества, превосходя на порядок всех остальных возможных претендентов. Именно такой председатель обеспечил бы АССОЛИТу главенствующее положение в общественной жизни Тёмного Королевства, и сэр Майкл полностью оправдал возложенные на него надежды.

Чтобы закончить эту тему, ещё сообщу, что красивейший дом, а соответственно, и разместившийся на его первом этаже ресторан, принадлежали ассоциации, и отобедать в этом ресторане могли лишь её члены — избранные счастливцы — обладатели заветных удостоверений в коричневом, дорогой кожи с золотым теснением и каймой переплёте. Но владельцем этого членского билета мог стать далеко не всякий.

— Нет, я решительно не понимаю этого варвара, — недоумённо разводил руками в кругу поклонников и единомышленников третий принц Тьмы, — что он пытается доказать этими безобразными выходками? Свою исключительность? Мы ни для кого исключений не делаем. Если он действительно хочет, чтобы его считали писателем — пусть следует установленной процедуре, а не устраивает очередной дебош. Самое смешное — никто ведь не против того, чтобы принять его в нашу ассоциацию и тем самым, подтвердить его литературный статус. Никто не чинит ему никаких препон и преград. Всё что требуется от него — это соблюсти формальности. Подать заявление на имя председателя ассоциации о вступлении в её ряды, приложить к нему автобиографию, список опубликованных работ, рекомендации, по крайней мере, двух действующих членов АССОЛИТА. И всё — в течение месяца вопрос о принятии будет рассмотрен на заседании правления, на котором и примут окончательное решение, о котором его непременно проинформируют, согласно установленному регламенту. Скажите на милость, что здесь такого, что якобы задевает чью-то честь, а вернее — чрезмерное, болезненное самолюбие? Если кто-то не в состоянии обуздать свою гордыню — это исключительно его личные проблемы. У нас на них времени нет.

Но вернёмся на веранду, где после слов Майкла Редворта всё ещё звучал дружный смех его сторонников.

— Блестящий пример искромётного, неподдельного юмора, — бесстрастно ответил фон Инфернберг и почему-то покачал головой, — не в бровь, а прямо в глаз. У меня нет слов.

— У меня тоже, — губы Лионеля раздвинулись в презрительной усмешке. По-видимому, ле Гранд посчитал ниже своего достоинства как-то ещё отреагировать на тираду третьего принца Тьмы, — пойдёмте отсюда, Инфернберг. Здесь стало скучно.

И первый принц Тьмы молча направился к решётчатым вратам.

— Я предлагал это с самого начала, — негромко произнёс ландграф Инфернберга и, бросив прощальный взгляд на картину недавнего побоища, последовал за своим компаньоном. Догнать его ему не составило никакого труда. Лионель ле Гранд никуда не спешил.

— Мы это так не оставим, ле Гранд! — возмущённо бросил им в спину Редворт.

— На этот раз вам это с рук не сойдёт, — с холодной угрозой добавил Властелин Звёздного Неба.

— Пришлите мне счёт, — не останавливаясь, небрежно процедил первый принц Тьмы, — не сомневайтесь, я с превеликой радостью оплачу его. Сразу же!

Лионель не счёл нужным даже обернуться.

— Всегда к вашим услугам, джентльмены, — проявил немного больше вежливости Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — вы знаете, где меня найти.

— И почему "голубую кровь" и всяких маргинальных люмпенов так тянет друг к другу, — с досадой пробормотал ле Блан, — посмотрите, как славно они спелись. Нечего сказать, шикарный дуэт.

— Да потому что они оба — паразиты на шее трудового народа! — сказал, как отрезал Укротитель Ветра и Огня, — эти аристократы никогда не гнушались использовать всякий сброд для расправы с защитниками народных свобод. Вспомните Тиберия Гракха. Удивляться тут нечему, ле Блан. Это классика. Но не на тех напали!

— Это верно, — нехорошо улыбнулся Мишель.

— Ваше высочество, — почтительно и даже несколько подобострастно обратился к Редворту черноглазый красавец с кинжальной бородой, — изволите посмотреть, какой разор учинили.

— Вижу, вижу, уважаемый, — недовольно скривился сэр Майкл, — но не беспокойтесь, всё возместим и даже с избытком. Будет ваша веранда краше прежнего, это я вам обещаю.

— Осмелюсь узнать о сроках, — вкрадчиво, но настойчиво поинтересовался капитан пиратского брига.

— Может и в самом деле выставить этому дебоширу счёт? — усмехнулся Янгард, обращаясь к уважаемому председателю ассоциации литераторов.

— Ни в коем разе, — строго произнёс Мишель ле Блан, опережая своего компаньона, — он ведь только этого и ждёт.

— Верно, — согласился сэр Майкл, — такого удовольствия мы ему не доставим. Я уже отчётливо представляю эту картину, как Лионель, с улыбкой превосходства на губах, небрежно выписывает чек и кидает его перед нами на стол. А уж если он припасёт для такого случая наличные — нет-нет-нет, упаси Покровитель.

— Да, наказать подлеца рублём не получится, — с сожалением процедил Янгард.

— В делах совести и чести золото — не лучшее оружие, — хмыкнул второй принц Тьмы.

— Ещё раз прошу прощения, — вновь вежливо вмешался в разговор мужчина с алым шёлковым платком на вороного крыла волосах, — но кто оплатит учинённый разгром?

— А мы и оплатим, — быстро и решительно ответил Укротитель Ветра и Огня, — из средств ассоциации и оплатим. Полагаю, мы от этого не обеднеем, верно, товарищи? — обратился он к собравшимся на веранде посетителям — уважаемым членам самой уважаемой ассоциации литераторов Тёмного Королевства.

Дружный хор голосов, выражающий полное одобрение и согласие с решением третьего принца Тьмы, послужил ему ответом.

— Вот и замечательно, — резюмировал Редворт, — выходки этой мы, конечно, без последствий не оставим, безнаказанность, сами знаете, развращает сверх меры, но сейчас нас ждут дела поважней. Поднимемся на второй этаж, Мишель? Не мешало бы, подготовиться к сегодняшнему заседанию.

— Помилуйте, сэр Майкл, — раздалось из толпы, — да мыслимое ли дело проводить заседание здесь, после эдакого варварства? Посмотрите, все же окна выбиты. Может, махнём всей компанией в Перелыгино, а? Там сейчас хорошо, свежий воздух, Лукич, опять же, что-нибудь быстро сообразит и организует.

— Что же, получается, — насмешливо возразил Редворт, — мы этому авантюристу позволим вмешиваться в наши планы? — после небольшой паузы он добавил громко и чётко, — если я сказал, что заседание состоится, оно состоится. В указанном месте и в назначенный срок. И никто не помешает этому. Никто.

И не произнося больше ни слова, Майкл Александр Редворт, третий принц Тьмы, Укротитель Ветра и Огня, неторопливой, полной достоинства и величия походкой, направился внутрь красивейшего особняка.

Вслед за ним столь же не спеша двинулись и Властелин Звёздного Неба, и сэр Алекс Янгард, и остальные члены правления самой уважаемой и могущественной ассоциации литераторов Тёмного Королевства. А потому и неудивительно, что кое-кто, да вы, наверное, уже догадались о ком идёт речь, успел опередить их. Да, черноглазый красавец с кинжальной бородой, с пистолетами за кожаным поясом и алым шёлковым платком на вороного крыла волосах мягко и учтиво ужом проскользнул в дверь прямо перед принцами Тьмы и подал условный сигнал. И едва Майкл Александр и Мишель ле Блан вместе со свитой показались в роскошном зале со сводчатыми потолками, царившую в нём тишину разорвал иступлённо-отчаяный крик: "Аллилуйя!!!"

И грянула мелодия. И зашлись музыканты самого знаменитого в Хёлльмунде ансамбля в том самом безумии, которое лишь одно и способно родить бессмертный шедевр. И сами собой возникали в воображении их счастливых слушателей образы великой битвы, в которой нет места ни чести, ни человеколюбию, и образы эти, как нельзя, кстати, подходили к настроению тех, кто медленно и уверенно двигался к лестнице, ведущей на второй этаж. И скользил впереди процессии, периодически отвешивая низкие поклоны, отважный капитан брига под чёрным флагом с адамовой головой, указывая путь к нужному кабинету, и гордость, достоинство и отвага читались на лицах принцев и их спутников. И пока поднимались они по лестнице вверх, самые обыкновенные чудеса сами собой происходили как в стенах особняка, так и вне их. Исчезали ужасные провалы выбитых окон, а вместо них возникали из воздуха удивительной чистоты и прозрачности стёкла, в которых весело отражались огни многочисленных ламп и люстр, что светили в роскошно убранных залах. Бесследно пропадали на веранде следы недавней канонады, и лёгкие белые столики вместе с изящными стульями сами собой выстраивались в стройные ряды, облачаясь в белые скатерти и уставляя себя разнообразными блюдами и напитками. И возник из щёпок и пыли у входа на веранду крепкий дубовый стол, и светловолосая девушка с изумительными изумрудными глазами, тяжко вздохнув, поспешила сесть за него, положив перед собой толстую книгу в роскошном переплёте. На её щеках вновь заиграл лёгкий румянец, а губы тронула озорная улыбка. Всё возвращалось на круги своя.

И последний член правления Ассолита вошёл в кабинет, и, обитая дорогой кожей, дверь неслышно, но наглухо закрылась за ним. Сэр Майкл Редворт не бросал слов на ветер. В эту ночь заседание обязательно состоится.

Истина не в мече. Прощание.

Очень часто молчание бывает красноречивей любых слов. И объясняет всё гораздо лучше, чем самые проникновенные и страстные излияния. В самом деле, убивают, как правило, безмолвно. А значит, наше очередное столкновение, почти наверняка, окажется последним. Кто совершит роковую ошибку, кто исполнит победный приём?

Нет, битва между нами не прекратилась, она продолжала кипеть с ещё большим ожесточением, но пока — лишь в наших умах. Пока тело неподвижно, разум определяет исход боя.

Нет ничего быстрее мысли. Бесчисленное множество комбинаций, атак и защит вихрем проносится перед моим внутренним взором. Что — то из них ведёт к победе. Или вело. Свобода воли и выбора — высшая ценность, вырванная Создателями у Творца. Преврати её в непредсказуемость, уподобь самой податливой, но неудержимой стихии, чей поток всегда обходит любое препятствие и достигает цели. Обрати вражий замысел против него самого. Действуй.

"Да перестаньте вы, наконец, размахивать саблей!" — неожиданно раздался сердитый голос у меня в голове.

Вот оно — вдохновение. В моей памяти сразу же всплыли строки древнего наставления по боевым искусствам: "Первая ступень воинского мастерства — это единение меча и меченосца. Тогда даже травинка в руке становится грозным оружием. Вторая же ступень — это обретение меча в уме и сердце. Тогда даже голыми руками боец одолеет тысячи врагов". А, ведь передо мной — всего один. Вперёд.

Время замедлило свой бег. Очертания предметов в лаборатории стали размытыми и смазанными, слившись в одну бредовую картину, рождённую больной фантазией полубезумного художника. Всех, кроме одного. Наконечника копья Уильяма, на котором я сосредоточила мой взор. Я стремительна и неудержима, как горная река в половодье, и я обойду его. Или отведу с моего пути. Остриё неотвратимо приближалось ко мне, но вы, же помните, что самая быстрая вещь на свете?

Выпад! Уильям коротким, неуловимым движением отражает атаку и наносит ответный укол. И теперь я отвожу в сторону направленное мне в грудь стальное остриё. Пора. Я совершаю то, что труднее всего ожидать от противника в фехтовальной дуэли. Я бросаю меч в моего врага. Почему? Он мне не нужен. И мне необходимо, чтобы наконечник копья на доли секунды ушёл с моего пути.

Скиталец успел отбить моё живое оружие в сторону. А я со всей скоростью, на которую способна воительница Ирбиса, устремилась, прыгнула, побежала - всё это слилось в один-единственный бросок, вперёд, прямо к нему. Копьё не успело вернуться назад. Ему не хватило совсем немного. Невозможно увернуться от прыжка голодного тигра, нельзя ускользнуть от когтей падающего с небес беркута, бесполезно уклоняться от жалящей змеи. Паладин смерти одолеет паладина смерти. Если ради победы, поставит на карту собственную жизнь.

Одни называют это ударом, другие — лёгким касанием. Неважно, физическая сила здесь не имеет никакого значения. Важна лишь скорость и точность. Вершина боевой некромантии, тайное знание, доступное лишь избранным — овеянные тысячью легенд "семь шагов к смерти". При удачном исполнении защиты от него нет. Как вы понимаете, у меня получилось. В тот день высшие силы явно благоволили мне.

Удар, попадание, мгновенное исчезновение. Я вынырнула из воздуха в девяти шагах от Скитальца, готовая продолжить схватку. Но принимать боевую стойку было уже не нужно. Пришелец медленно опустился на одно колено и припустил маску с лица. Тоненькая струйка крови текла из его рта. Вот и всё.

— Этому приёму учат не каждого, — улыбнулся Уильям.

— Слишком велика ответственность, — тихо ответила я.

— Слова учителя?

— Да, — кивнула я.

— Почему же вы сразу не сказали, что знаете фон Вейхса? — с лёгкой укоризной спросил Скиталец.

— Вы ведь не спрашивали, — что-то кольнуло у меня в груди.

— Выходит, я в вас не ошибся, — закашлялся Пришелец.

— Зачем вы убили Горяну и её девушек? Зачем? — мой голос дрогнул.

— Но ведь иначе, мы бы не встретились, не так ли? — вновь через силу улыбнулся Уильям.

— Я должна радоваться этому? - глухо произнесла я.

— А как вы относитесь к ней? — вкрадчиво спросил Пришелец.

— Уж не считаете ли вы, что после этого приключения, дальнейшая жизнь станет для меня бессмысленной рутиной и пустотой? Я не наивная сервская девушка, что впервые попала в наш мир, и которой предстоит вернуться домой. Я найду, чем занять себя.

— Ваше приключение только начинается, — возразил Скиталец, — вы ещё не поняли? Так что чем занять себя, вы, без сомнения, найдёте. Кое-кто хочет именно вас видеть капитаном "Валруса". Кое-кому даже здесь это очень не понравится. Так что вот вам дружеский совет на прощание — остерегайтесь человека без глаз и, особенно, человека на одной ноге.

— Я должна опасаться слепого и одноногого?

— Я не сказал слепого и одноногого. Я сказал без глаз и на одной ноге, — поправил меня Пришелец.

— Я учту, — пообещала я, — жаль, что вам не понравилась моя повесть.

— Здесь бессильно всё ваше мастерство, — пожал плечами Уильям.

— К сожалению, — не стала спорить я, — только не думайте, что находитесь в меньшинстве.

— Понимаю, к чему вы клоните, — подмигнул Скиталец, — из всех читателей меня интересуют лишь главный редактор и жюри.

- Я хочу войти в историю. Для этого нужен подходящий сюжет. Он у меня есть.

— Это не секрет? — поинтересовался Пришелец.

— Вам я открою его. Я напишу о Покровителе. О Великом Расколе, войнах, о поиске, свободе и ответственности за судьбы других.

— Отговорить вас ведь не получится? — задал риторический вопрос Уильям.

— Нет, — спокойно ответила я, — жаль, что всё вышло именно так. Вы могли многое рассказать мне. Уверена, в ваших странствиях вы не раз сталкивались с отголосками прошлого.

— Держите, — вдруг бросил мне что-то, блеснувшее золотом, Пришелец.

И на этот раз реакция не подвела меня. Я схватила её на лету, так толком и не рассмотрев. Медленно разжав кулак, я несколько секунд внимательно изучала неожиданный подарок Скитальца.

— Золотые часы? — перевела я на него мой взор.

— Вот именно, миссис Мортимер, — усмехнулся он, — золотые часы. Теперь они ваши.

-Это дорогой подарок, — вскинула я бровь.

— Вы ещё не представляете насколько, — вновь улыбнулся Уильям, - теперь вы найдете ответы на многие вопросы, что так волнуют вас. В этих часах хранится вся информация о нашем путешествии — карты, бумаги, дневники, воспоминания, отчёты. Не позвольте им попасть в руки Барбекю. Это в интересах всего вашего мира.

— Барбекю — это, который одноногий, или который без глаз? — на всякий случай уточнила я.

— Скоро сами узнаете, — почему-то уклонился от прямого ответа Скиталец, — если Бак призвал вас, значит, времени осталось совсем немного.

— Неутешительные слова, — бесстрастно процедила я, — всё так серьёзно? Для моего мира?

— Я уже вышел из игры, — пожал плечами Уильям.

— Плохо, что не вы держали банк, — с досадой произнесла я, — но благодаря вам у меня есть лишняя ставка, — указала я на его щедрый дар.

— Это не ставка, это — приз, — поправил меня Пришелец.

— Всё равно спасибо, — ответила я. И вдруг поняла, что сказать мне больше нечего. Наш разговор и так затянулся.

— По-моему, мне уже пора, — словно прочёл мои мысли Скиталец, — не возражаете, — в его руке появилась небольшая плоская серебряная фляга, из которой он отпил изрядный глоток, — не желаете присоединиться? Настоящий, ямайский.

— Я не пью, — покачала я головой.

— Как знаете, — Уильям не торопясь завинтил крышечку и пристально посмотрел на меня.

— Ваше желание насладиться работой коллайдера... — вдруг неожиданно для себя самой произнесла я.

— Бессмысленно говорит о том, что всё равно уже не случится, — прервал меня Пришелец, — я могу попросить вас об одной мелкой услуге?

— Насколько мелкой? — уточнила я.

— Откройте, пожалуйста, крышку ваших часов.

— Как вам будет угодно, — сказала я, выполняя его просьбу.

И странная мелодия зазвучала в лабораторной тиши. Странность эта заключалась даже не в том, что блаженное умиротворение сливалось в ней с пронзительной грустью и необычайно острой тоской, а в совсем ином — казалось, что эти чарующие звуки предвещают... бурю. Вот именно, яростную, безумную бурю, уже готовую обрушиться на слушателя. Интуиция не обманула меня. Печальная музыка, уже еле слышная и готовая замолкнуть навсегда, вдруг обернулась какой-то тревожной мелодией, чьё звучание, с каждым разом становилось всё громче и громче. Напряжение росло, я физически ощутила, как оно достигло кульминации. А затем струны лопнули.

Грянула буря. И трудно сказать, чего было больше в ней — жажды отмщения, неотвратимости возмездия или торжества справедливости и божественного воздаяния за все прегрешения и благие дела. Тот, кто всё видит, никогда не ошибается, верно? Во всяком случае, сейчас, в это очень хотелось верить.

— Ну, мне пора, — безмятежно проговорил Уильям и отбросил в сторону серебряную флягу, - роль сыграна, прощайте.

И Скиталец, решительно поднявшись на ноги, сделал свой первый шаг.

Раз! Перед моим взором пронеслось бесчисленное множество поселений и городов, на улицах и площадях которых навечно воцарилась мёртвая тишина, десятки пылающих, словно факелы, кораблей, вокруг которых, в покрасневших от пролитой крови водах, медленно плавали и столь же неторопливо уходили на дно мёртвые тела моряков.

Два! Я увидела, как Пришелец во главе небольшой группы вооружённых людей, идёт по коридорам мрачного замка, направляясь к комнате, в которой находились двое подростков, судя по одеждам - отпрыскам благородного, возможно даже королевского рода.

Три! А теперь Скиталец в самый глухой час ночи с обнажённым кинжалом беззвучно подкрадывался к двери комнаты, в которой мирно спал мужчина и несколько его слуг, чьё оцепенение наводило на недобрую мысль, что их сон вызван вовсе не естественной усталостью. Неожиданно эта картина сменилось другой — Пришелец с несколькими вооруженными мужчинами врывался в зал, в глубине которого, на них с ужасом смотрели красивая женщина и маленький мальчик.

Четыре! На этот раз я увидела, как Уильям, стоя над спящим, осторожно вливает ему в ухо какую-то жидкость. Внезапно видение пропало и сменилось уже другой картиной — Пришелец подливал какие-то капли в кубок вина и смачивал в растворе остриё рапиры с длинным клинком и роскошным эфесом.

Пять! И снова Скиталец с несколькими подручными врывался в мрачную камеру темницы, только на этот раз в ней томилась молодая женщина, которая опять же, судя по платью, принадлежала к очень знатному, возможно и к королевскому роду. В руках Скиталец держал прочную веревку с петлёй на конце.

Шесть! Сначала, перед моими глазами предстала картина, как Уильям, одетый в почему-то измятый, но дорогой белый костюм с улыбкой подаёт меч отвратительной наружности мужчине — раскосому и с кожей странного желтоватого оттенка. Но видение это быстро исчезло, и я увидела Пришельца, уже в совершенно ином наряде, который со зловещей усмешкой рассматривал сотканный из тончайшей материи платок, на котором отчётливо виднелись вышитые инициалы его владелицы. Тут же передо мной мелькнул образ уже другого мужчины — ещё более дикой внешности, чем раскосый спутник Пришельца, — чернокожий, с курчавыми жёсткими волосами и ослепительной белизны зубами и белками глаз. Мелькнул и сразу же пропал.

Семь! Что это? Склеп, два бездыханных тела — молодой красивый мужчина, пронзённый не то рапирой, не то шпагой, и совсем ещё юноша — без видимых ран, но со столь же остекленевшим взором. И прелестная девушка, почти ещё девочка, которая склонилась над трупом юноши, сжимая в руке узкий кинжал. А где-то там, в глубине, скрытый полусумраком, стоит, скрестив руки на груди, Скиталец, внимательно, я бы даже сказала, жадно наблюдая за происходящим.

Пропала картина. Оборвалась резко музыка, и Уильям, как подкошенный, повалился на пол. Семь шагов к смерти. Скиталец прошёл свой путь.

Оставь мой прах в моей могиле

Смертей довольно в этом мире

Падёт проклятье на тебя

Коль потревожишь ты меня.

Пожалуй, это будет самой достойной эпитафией на вашем надгробном камне, мастер Уильям. Тот, кто всю жизнь нёс только смерть, и после смерти представляет смертельную угрозу. Пусть об этом знают и помнят.

И всё-таки я завидую ему. Желала бы и я столь же достойно и хладнокровно покинуть этот мир. Я постараюсь. Обещаю, что постараюсь.

Вот всё и завершилось.

Рассуждения Лионеля и стратегический план фон Инфернберга.

— Знаете, что больше всего меня раздражает в этих мещанах от искусства? — неожиданно произнёс Лионель, обращаясь к своему соавтору.

— Зачем мне гадать, если вы сами это скажите, — ухмыльнулся ландграф Инфернберга.

Властители Хёлльмунда, с удобством расположившись в просторном кабинете ле Гранда, чья сдержанная, но безупречно изысканная и очень дорогая обстановка полностью соответствовала характеру его владельца, азартно обсуждали последнюю сцену их постановки. Судя по всему, они находились в прекрасном расположении духа. Трудно сказать, что больше повлияло на настроение принцев — их творческие успехи или недавнее происшествие у двухэтажного особняка.

— То, с каким редкостным единодушием они восторгаются очередной бездарностью, напрочь лишённой даже капли таланта, — ирония Даймона нисколько не смутила Лионеля, — хотя, наблюдать за их состязанием в славословии иногда даже забавно.

— И кто же этот счастливец, которого превозносят и восхваляют все знатоки изящных искусств? — оживился фон Инфернберг, — кто, по-вашему, должен благодарить человеческую глупость, слепую удачу и капризное везение за то, что они обессмертили его имя?

— Да взять, хотя бы, того проходимца и авантюриста, которого так славно отделала наша главная героиня, — тут же ответил ле Гранд, — каких только самых лестных и восхищённых отзывов мне не довелось слышать о нём. Я даже на досуге ознакомился с его творениями.

— И как? — вскинул бровь ландграф Ифернберга.

— Я не испытал ничего кроме неотразимого отвращения, скуки и недоумения, — невозмутимо высказал своё мнение первый принц Тьмы.

— Суровый приговор, — хмыкнул фон Инфернберг.

— Соответственно, его дутая слава, которая извращает этическое и эстетическое понимание у читателей, есть великое зло, как и всякая неправда, — продолжил Лионель.

— Надеюсь, вы избавите меня от подробного разбора его сочинений, пусть даже и самых знаменитых,— усмехнулся четвёртый принц Тьмы.

— Увольте, — небрежно отмахнулся ле Гранд, — зачем мне тратить моё и ваше время, тем более что вы, наверняка, и сами знакомы с ними, не так ли?

— Разумеется, — согласно кивнул ландграф, — а как же иначе?

— Тогда, вы, конечно, согласитесь с тем, что у него отсутствует главное, если не единственное средство изображения характеров, "язык", то есть то, чтобы каждое лицо говорило своим, свойственным его характеру, языком. Все его лица говорят не своим, а всегда одним и тем же "авторским", вычурным, неестественным языком, которым не только не могли говорить изображаемые действующие лица, но никогда нигде не могли говорить никакие живые люди, — продолжил Лионель.

— Я слышал в те времена, живые люди, то есть зрители, стеснялись своего языка, считали его несколько простоватым, что ли, — пожал плечами фон Инфернберг и негромко щёлкнул пальцами.

— Кроме того, все его персонажи страдают общим невоздержанием языка, — не останавливался в своих обвинениях первый принц Тьмы, — Влюбленные, готовящиеся к смерти, сражающиеся, умирающие говорят чрезвычайно много и неожиданно о совершенно не идущих к делу предметах, руководясь больше созвучиями, каламбурами, чем мыслями. И у него совершенно нет изображения характеров. Да и откуда ему взяться без языка живых лиц — главного средства, без которого это самое изображение, просто немыслимо. А его миросозерцание? Для него мораль цели есть единственная истинная, единственная возможная. У этого авантюриста цель оправдывает любые средства. А если добавить к этому откровенный шовинизм, — многозначительно произнёс ле Гранд.

— В общем, он получил по заслугам? — подытожил ландграф Инфернберга.

— Безусловно, — решительно рубанул ладонью воздух Лионель, — знаете, если откровенно, то я поначалу с некоторым предубеждением относился к нашему главному персонажу, всё-таки воительница — охотница за головами, бывший кадровый офицер, да ещё и сочинительница — уж слишком сомнительным получался набор, ну вы меня понимаете?

— Вполне, — коротко кивнул Даймон.

— Но после её схватки с этим жалким проходимцем, — воодушевлённо продолжил ле Гранд, — я изменил моё мнение. Лучшего персонажа нам, пожалуй, не найти. Как она его, — ещё раз с нескрываемым удовольствием проговорил первый принц Тьмы.

— Я рад и за вас и за неё, — улыбнулся фон Инфернберг,— а что касается дутой славы её неудачливого противника, вам ведь не хуже меня известно, кому он обязан ей.

— Покровитель был слишком снисходителен к нему, — недовольно покачал головой Лионель.

— Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит, — оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, — и что самое поразительное — он прямым текстом написал, как именно собирается улизнуть.

-Да, наглости ему не занимать, — согласился ле Гранд,— но ничего, когда-нибудь мы обязательно встретимся лицом к лицу.

— Вольфганга будет поддерживать всякий, кто причисляет себя к Райху, — напомнил Даймон, — боюсь, даже наши союзники по Конфедерации Тьмы из Четвёртого Рейха Тёмной Луны, не смогут побороть искушения и отдадут свою энергию ему, а не вам. В то же время наши люди, — вздохнул фон Инфернберг, — наши люди разобщены. Я даже не имею в виду этих деятелей из АССОЛИТа, которые из мелочной вредности точно не станут помогать нам. Кое-кто другой мешает вам собрать воедино всю нашу силу. Кстати, послушайте его последнее сообщение, мы, совсем недавно, перехватили его.

С этими словами ландграф Инфернберга звонко щёлкнул пальцами, и в кабинете отчётливо раздался бестелесный голос.

— С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: — Пошёл! Е...ёна мать!

Как широко,

Как глубоко!

Нет, бога ради,

Позволь мне сзади.

Всё изменилося под нашим зодиаком:

Лев козерогом стал, а дева стала раком.

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир и чёрный ус,

Другой за деньги — понимаю,

Другой за то, что был француз,

Клеон — умом её стращая,

Дамис — за то, что нежно пел.

Скажи теперь, мой друг Аглая,

За что твой муж тебя имел?

Как бы это изъяснить,

Чтоб совсем не рассердить

Богомольной важной дуры,

Слишком чопорной цензуры?

Как быть?.. Помоги мне, Бог!

У царевен между ног...

Нет, уж это слишком ясно

И для скромности опасно.

— Его поступки, его, — несколько мгновений помолчал Лионель, — методы, — осторожно подобрал он нужное слово, — стали совершенно неприемлемыми. Неприемлемыми, — ещё раз задумчиво добавил первый принц Тьмы.

— У меня появилась идея, как использовать Плиту Гадеса в наших интересах, — заговорщицки произнёс фон Инфернберг.

— Надеюсь, она не имеет ничего общего с авантюрой наших союзников по Конфедерации? — холодно спросил ле Гранд.

— Плита откроет Мортимер путь к "Валрусу", — пояснил суть своей затеи Даймон,— и у его штурвала станет новый капитан. Вопрос только куда он поведёт свой корабль, — многозначительно добавил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— Очевидно туда, где её никто не ждёт, — с расстановкой произнёс первый принц Тьмы.

— Вот именно, — улыбнулся ландграф Инфернберга, — наше появление в Элизиуме означает неизбежную войну. Остановить же капитана "Валруса" Джесс и его паства не в праве. Священные запреты над той, кто обошёл установленный порядок, не властны. Не понимаю, о чём только думала прежняя команда?

— Влезать в шкуру глупцов — неблагодарное занятие, — напомнил собеседнику избитую истину Лионель, — у вас уже есть какие-то намётки?

— Смотрите, — в руках фон Инфернберга появилась карта, нанесённая на тонкий металлический лист, — вот предполагаемый маршрут Воиславы. "Валрус" поднимается по Стиксу прямо до излучины, — палец ландграфа коснулся матовой поверхности металла.

— Там же расположен опорный пункт мятежников из Восьмикружья, — прищурился ле Гранд.

— Сметём к Джессу воздушной атакой, — отмахнулся Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — давно пора, они уже изрядно всех достали. Руки всё никак до них не доходили.

— Займётесь ими лично? — поинтересовался Лионель.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Даймон, — далее, Мортимер доплывает до наших объединённых складов. Там она пополняет свои запасы, не забыть заполнить все накладные,— отметил для себя четвёртый принц Тьмы, — её следующая остановка — наш укреплённый район на границе. Здесь она получит дополнительные сведения о характере своей миссии, если конечно в этом будет необходимость.

— Кто доставит их? — уточнил ле Гранд, — на фронтире довольно жарко и совсем неспокойно. Опять вы?

— Можете на меня рассчитывать, — согласно кивнул фон Инфернберг, — а дальше всё. Дальше "Валрус" вплывает на неподвластные нам земли. И его капитан окажется предоставленной самой себе. Нам остаётся лишь надеяться и ждать.

— Вы полагаете, она справится? — окинул собеседника испытывающим взором Лионель.

— Вы же видели её в деле, — нехорошо усмехнулся ландграф, — у вас появился повод для сомнений?

— Да нет, она проявила себя с самой лучшей стороны, — задумчиво ответил первый принц Тьмы, — и всё же. У него целая армия преданных сторонников. Их тысячи.

— И они почитают его как бога, — вновь усмехнулся Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — новоявленные язычники. И где — чуть ли не в самом центре Элизиума. По существу, мы оказываем Джессу неоценимую услугу.

— И, тем не менее? — повторил свой вопрос ле Гранд.

— "Валрус" — грозный боевой корабль, — мягко произнёс фон Инфернберг, — мощь его орудий поистине колоссальна. Кроме того, не зря же мы оживили её любимую игрушку.

— Это меняет дело, — после некоторого раздумья согласился Лионель,— в конце концов, нельзя жалеть тех, кто сотворил себе кумира.

— Здесь перед нами встаёт главный этический вопрос, — обратился к ле Гранду Даймон, — помните наш недавний разговор?

На несколько мгновений в кабинете воцарилась полная тишина.

— Скажите, — осторожно спросил ландграфа первый принц Тьмы, — вам встречалось выражение "дубина народной войны"?

— Я всё понял, — прикрыл глаза Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — значит, я могу рассчитывать на вашу поддержку?

— Безусловно, — сурово произнёс ле Гранд, — не заслуживает снисхождения тот, кто так похабно относится к воплощению народного духа — его могучему и великому языку.

— Говорят, именно он и создал его, — лёгкая ироничная улыбка тронула губы ландграфа.

— Считаете, я бы не справился с этой задачей? — грозно сдвинул брови Лионель, — или жалкие тридцать лет — это какой-то огромный срок?

— Хорошо быть первым, правда? — оскалился фон Инфернберг.

— И, кроме того, — не дал себя смутить ле Гранд, — как распорядился он своим достижением? Вся его поэзия — чистой воды пустая дребедень, да и проза, откровенно говоря, немногим лучше. Джесс, да в том четверостишии, что вы сочинили вчера смысла больше, чем во всём его рифмоплётстве. Напомните ещё раз, как оно звучит.

— По лезвию бритвы улитка ползёт.

Не каждому так чертовски везёт.

По лезвию бритвы ползти не спеша.

И думать при этом, как жизнь хороша.

— Вот блестящий пример, когда содержание торжествует над формой, — одобрительно кивнул первый принц Тьмы, — вот что я называю искусством. Зависть, конечно, дрянное чувство, не стану спорить, но как я понимаю Мишеля в его рассуждениях. Стрелялся с каким-то безродным чужеземцем...

— Ну, не с таким уж и безродным, — попробовал возразить ландграф.

— Не важно, — раздражённо отмахнулся Лионель, — получил пулю в бедро и тем самым обессмертил себя. Повезло, просто повезло. И самое главное — из-за кого стрелялся? Из-за женщины, как последний пошляк и мещанин.

— А из-за чего устраивают дуэли истинные служители муз? — полюбопытствовал Даймон.

— Из-за жизненных принципов и только из-за них, — безапелляционно заявил ле Гранд, — как, например, я с этим Зверобоем — Кожаным Чулком — Зебулоном Стумпом.

— Но ведь ваша дуэль не состоялась? — вскинул бровь четвёртый принц Тьмы.

— Какая разница, главное, я послал вызов, — невозмутимо ответил Лионель.

— С другой стороны, пройди она на ваших условиях, — задумчиво приложил палец к подбородку фон Инфернберг, — с шести шагов, из охотничьих ружей, заряженных картечью на кабана. В истории нашего народа это была бы, наверное, самая великая и трагическая глупость. Скажите, что такого вы имели против шампанского и писателя-секунданта?

— Это превращает смертельный поединок в, мне нравится это любимое выражение ле Блана, как оно там, ага... жалкую пошлую оперетку, — объяснил первый принц Тьмы.

— И в самом деле, когда стреляются из-за жизненных принципов, такое изрядно раздражает, — согласился ландграф, — напомните, что за принцип вы собирались отстаивать с оружием в руках?

— Нельзя впускать в сердца людей лицемерие и бессовестное притворство, особенно если речь идёт о сердце молодой девушки, — жёстко произнёс ле Гранд.

— Так и здесь была замешена женщина? — с весёлым удивлением спросил Даймон, — и правду говорят, все беды от них.

— Это совершенно иной случай, — отрицательно покачал головой Лионель, — и его явно не поймёт этот кучерявый хлыщ. Как же всё-таки точно изобразил всю его нравственную пустоту Мишель. Взгляните ещё раз на его портрет.

И перед принцами прямо из воздуха появилась небольшая картина, которая неподвижно повисла над полом кабинета.

— Техника далека от совершенства, — критично заметил фон Инфернберг, пристально вглядываясь в лицо изображённого на холсте мужчины, — видите, одна бакенбарда короче другой.

— Вы не на бакенбарды смотрите, а в глаза, — раздражённо ответил ле Гранд, — вот оно — истинное "зеркало души". Вот по чему судите о незаурядном таланте художника. Как искусно передал он всю нравственную ничтожность этого субъекта. Всмотритесь внимательней. Глазки наглые, так и, кажется, что он сейчас заявит с весёлым гоготом: "Здорово! А я, приятель, только что с ярмарки! Поздравь, продулся в пух!"

— По-видимому, деятелей АССОЛИТА сей субъект раздражает не меньше, чем нас, — довольно ухмыльнулся четвёртый принц Тьмы, — похоже в этом деле, они не станут вставлять нам палки в колёса.

— Да в Хёлльмунде уже ни для кого не секрет, что вся их ассоциация давно точит на него зуб, — пожал плечами Лионель, — так что их молчаливая, но горячая поддержка нам обеспечена. Хоть в этот раз не будут путаться под ногами.

— От его исчезновения они только выигрывают,— сказал фон Инфернберг, — это ведь не помогать вам с Вольфгангом, — с улыбкой добавил он, — здесь есть явный резон.

— Кстати, — с холодным интересом спросил ле Гранд, — а у вас какой резон в этой затее? Вы ведь никогда не гнались за поклонниками и почитателями?

— Вы правы, — подтвердил Даймон, — мои творения для читателей — всё равно, что красная тряпка для быка. Просто мне всё равно — лысый или кучерявый. Мне и те и те не нравятся.

— Странная, но забавная причина, — хмыкнул первый принц Тьмы.

— Зачем вообще искать какой-либо мотив, если всё будет чрезвычайно интересно? — спросил ландграф Инфернберга.

— Между прочим, о мотивах, — поднял палец ле Гранд, — а с какой стати Мортимер отправится за этим типом?

— Она же наш персонаж, — с лёгким удавлением ответил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — неужели мы не уговорим её оказать нам столь полезную услугу? Писатели мы, в конце концов, или нет?

— Резонно, — согласился Лионель, — но у вас уже есть наработки? Импровизация в таком серьёзном деле — не самое лучшее средство.

— Мы можем сказать ей, что он, — фон Инфернберг многозначительно помолчал, — заражён осколком лезвия зла.

— Осколком лезвия зла? — задумчиво переспросил Лионель, — поверит ли она в эту легенду?

— Если мы предварительно дадим Воиславе прочитать его рецензию на её повесть, полагаю, нам не придётся сильно утруждаться, — прищурил левый глаз Даймон.

— С этого и надо было начинать! — ударил кулаком по ладони ле Гранд, — этот нюанс решительно меняет весь расклад. Но откуда у вас такая уверенность, что его отзыв сыграет нам на руку? Повесть, что вы имеете в виду, действительно неплоха.

— Ну да, ну да, её главный минус — лишь личность автора, — улыбнулся ландграф, — поверьте мне, я знаю, о чём говорю. Я достаточно изучил подобных типов, чтобы заранее предсказать, что именно напишут они. Они легкомысленны, им всё достаётся без труда, они не ведают, в каких муках рождаются строки и страницы. И они любят позлословить и блеснуть тем, что считают остроумием. Повесть написана женщиной — для него это достаточно, чтобы дать волю языку. Откуда ему знать, что в мире Чёрной Луны убийство того, кто внушает антипатию — вещь естественная и вполне простительная, особенно для женщины венеды, существа, которое живет только чувствами и страстями.

— Ну, наш персонаж в данном случае скорее счастливое исключение, чем досадное правило, — заметил первый принц Тьмы.

— Нам же прекрасно известна её главная слабость, — улыбнулся фон Инфернберг.

— Вы умеете убеждать, — после секундного раздумья сказал ле Гранд, — что же, теперь дело за малым — заставить этого типа написать отзыв на повесть нашей Немезиды. Но я уже знаю, как мы добьёмся этого. Я сам напишу рецензию на её "Блюз в весенней ночи". Отмечу благозвучие слога и изящность стиля, тонкую наблюдательность автора и её бескомпромиссную общественную позицию. Похвалю за живые образы персонажей, связный и логичный сюжет, оригинальную идею. Обязательно подчеркну религиозно-нравственное начало, которое без сомнения лежит в основе этой повести.

— Религиозно-нравственное начало? — с весёлым удивлением переспросил фон Инфернберг.

— Именно, — серьёзно ответил Лионель, — а в заключении напишу, что всем вышеперечисленным эта замечательная повесть выгодно отличается от словесных кренделей и коленец разных пустозвонов, которые только и способны забивать головы юным неопытным девицам россказнями о благородных разбойниках, проникающих в знатные дома под видом гувернёров-иностранцев.

— Надо признать, это у вас отлично выходит, — усмехнулся Даймон.

— Ещё бы, — ухмыльнулся первый принц Тьмы, — надеюсь, моя рецензия попадёт ему на глаза в самый кратчайший срок. Его нрав мне известен не хуже, чем вам.

— Превосходно, — одобрительно поднял большой палец ландграф Инфернберга.

— Когда этот языческий божок исчезнет, сердца наших людей станут свободными. И эти сердца они все без остатка отдадут мне, — с холодной и несокрушимой уверенностью произнёс первый принц Тьмы, — разве я этого не заслужил? Ведь именно я превратил их из племени, обитающего на задворках цивилизованного мира, чьи правители использовали его в своих кровавых распрях как грозное оружие, в избранный народ, превосходящий все остальные нации в самом главном — в нравственной чистоте и духовности. Я дал им эту силу, я вложил в их души эту веру. Не спорю, многие пытались сотворить нечто подобное, многие заигрывали с нашими людьми, но кто сейчас помнит их имена? А я, я — вечен.

— В случае успеха о любом вашем сопернике будут говорить, что всё его творчество вместе с самим автором можно поместить в ваше главное произведение. Вы будете с Вольфгангом на равных.

— Моя победа в схватке с ним унизит Джесса, — сурово проговорил ле Гранд, — но он сам сделал свой выбор.

— Скажу лишь одно, — беззаботно ответил фон Инфернберг, — ваш поединок назовут битвой титанов. Убеждён, многие отдадут последнее, лишь бы насладиться им.

— Мы сейчас делим шкуру неубитого медведя, — улыбнулся Лионель, — этим слишком многие занимались, чтобы присоединяться к их компании.

— Верно, — усмехнулся ландграф, — ведь старая команда "Валруса" ещё способна напомнить о себе. Их дерзость говорит о том, что старые покровители не оставили своих протеже.

— Даже после того, как эти авантюристы вошли в нашу постановку?

— Вот именно. Скорее наоборот.

— Выходит, не все условия договора ещё выполнены, — задумчиво произнёс первый принц Тьмы, — хотя меня, как автора, конечно, радует, что мой труд привлекает всё больше и больше зрителей. Лишь бы они не записались в соавторы.

— Каждый волен ставить на того, кто ему по нраву, — вздохнул фон Инфернберг.

— Трудности лишь закаляют характер и делают победу слаще, — подытожил Лионель, — как говорится "через тернии к звёздам". Пусть же полковник Мортимер начнёт своё путешествие из сердца Тьмы к свету.

И в тиши уютного кабинета раздался негромкий торжествующий смех его хозяина.

Посторонние на секретном объекте, которые не считают себя таковыми.

Истинный воин знает, если бой завершился — забудь о нём. Принёс ли он победу или поражение, вызвал ли радость или досаду - уже ничего нельзя изменить. Не погружайся в прошлое, живи настоящим, только тогда ты встретишь будущее.

Я не лгала Скитальцу. Я ведь и в самом деле не наивная сервская девушка, впервые попавшая в мир магии и колдовства. Я помню о моих обязанностях. Увы, женщине всегда достаётся самое трудное. Пришелец навсегда покинул меня, и мне одной предстоит расхлёбывать ту кашу, что мы заварили на пару с ним. Как это не по-джентльменски. Но так и быть, я безропотно взвалю этот тяжкий груз на мои хрупкие плечи.

Прежде всего, я позаботилась о бесценном подарке Уильяма. Что-то мне подсказывало, что в одиночестве я пробуду очень недолго. И у меня совершенно не было охоты любезно отвечать на самый банальный вопрос на свете: " Который сейчас час"? Не люблю вводить людей в соблазн и тем более в тяжкий грех.

Прыжок вверх, поворот вокруг оси, исчезновение ... золотые часы остались там же, где и боевой камуфляж — в моём личном уголке подпространства. Искусство паладинов смерти таит немало секретов. А я, вновь облачённая в тёмно-вишнёвый костюм, приготовилась к неизбежной встрече с непрошеными визитёрами. Они не заставили себя ждать.

Мощный взрыв выбил стальную дверь секретной лаборатории. Я с нескрываемым интересом наблюдала, как через образовавшуюся брешь один за другим стремительно врываются внутрь витязи королевской дружины, вооружённые для ближнего боя. Я недовольно поморщилась. Эти мужланы никогда не отличались особым изяществом. Несчастной лаборатории и так крепко досталось от нас со Скитальцем, зачем же ещё увеличивать и без того огромный ущерб? Вот как бездарно расходуют деньги честных налогоплательщиков. На их месте я бы искренне возмутилась. Но таковы наши мужчины. Даже боевые маги из их числа полагаются исключительно на грубую силу. Комплексы.

Надо же, в штурмовой отряд отобрали самых крепких и рослых ребят. Кое-кто сделал выводы из схватки Уильяма с группой де Тесси? Если магия бессильна, к Джессу её. У нас крепкие кулаки и железная хватка. Ну же, где ваш командир?

Вслед за витязями в лабораторию неспешно вошли ещё двое. Да, при такой поддержке безудержная отвага могучих дружинников вполне объяснима. Главный ловчий и его фаворитка лично участвуют в опасной облаве. Что же, я ожидала встретить именно их.

Высокая красивая женщина с тонкими чертами лица, чьи белоснежные волосы сзади едва прикрывают точеную шею — это полковник Леслава Кристин Брэкли — глава отдела тайных операций нашей дружины и старшая представительница рода виконтов Брэкли — одной из знатнейших фамилий фрайгеррата Кречетово. Виконтесса как обычно в своём любимом чёрном френче — он очень удачно подчёркивает стройность её спортивной фигуры. Что же, наряд Леславы приятно контрастирует с белым костюмом её спутника — высокого, широкоплечего мужчины, представлять которого, нет особой надобности. Фрайгерр самого могущественного из фрайгерратов Изумрудного королевства мира Чёрной Луны — Мирослав де Монтиньи фон Фалькенхорст — это имя знакомо каждому людичу-венеду. Странно так говорить, но у меня сложилось впечатление, что на охоту фрайгерр отправился прямо с прогулки по знаменитым пляжам нашей столицы — в лёгком белом костюме, без галстука, небрежно расстёгнутой на две пуговицы рубашке и, что само удивительное, в изящных солнцезащитных очках, полностью скрывавших его взор. Вот эти самые очки, которые де Монтиньи так и не удосужился снять, поразили меня больше всего. Впрочем, у каждого свои причуды. Голая же правда заключалась совсем в ином — передо мной стояли два сильнейших боевых мага фрайгеррата Кречетово, один из которых был самым влиятельным человеком в королевстве. Излишне напоминать, что именно с ним у меня совершенно не сложились личные отношения. Я хорошо разбираюсь в людях?

— Осмотрите здесь всё, — не обращая на меня никакого внимания, приказал фрайгерр.

— Милорд, — один из витязей осторожно склонился над телом Скитальца, в то время как другие поспешно рассыпались по всему залу, — он мёртв.

— Обыщите его, — по крайней мере, голосом де Монтиньи никак не выразил ни досады, ни сожаления, — что там?

— Деньги на месте, — радостно доложил дружинник, вынимая из портмоне Скитальца несколько золотых и платиновых кредитных карт. Интересно, где это в Восьмикружье Уильям расплачивался ими?

— К Джессу деньги, — а вот сейчас фрайгерру не удалось скрыть своего нетерпения, — я говорю о бумагах Фойерштайна! Где часы?

— Бумаг не видать, — виновато развёл руками новоиспечённый мародёр. Разумеется, этот случай абсолютно не красит наши вооружённые силы. Совершенно непростительно, — И часов тоже.

— А они должны быть, — задумчиво, как бы про себя пробормотал де Монтиньи, — он с ними никогда не расставался.

— Я думаю, их кто-то стрельнул, — громко произнесла я, решительно вступая в разговор. Пора брать инициативу в свои руки.

— В кое-какие веки наши мнения совпадают, полковник Мортимер, — после некоторого молчания ответил фрайгер, внимательно воззрившись на меня сквозь непроницаемые стёкла очков, — бегали бы по Эмеральд-сити трамваи, я бы в них кое с кем точно не сел.

— Видать дорогие были часы, если воровка не польстилась на бумажник, — также обратила на меня взор Леслава Брэкли.

— Наверное, золотые, фирменные, — предположила я, честно смотря ей в глаза. Согласитесь, в данном случае моя совесть была абсолютно чиста, — такие стоят целое состояние.

— Как он погиб? — перевёл взгляд на труп Пришельца де Монтиньи.

— Он умер, — охотно объяснила я, — от чрезмерного употребления крепких спиртных напитков. Алкоголь крайне вреден для сердечно — сосудистой системы. Видите, вон его фляга, — указала я на серебряную флягу Уильяма, которая всё еще валялась на полу.

Фрайгерр коротко кивнул витязю, что стоял ближе всех к ней. Тот с некоторой опаской поднял её и направился к командиру.

— Что, бедняга так переволновался от всего этого, — с улыбкой показала на изрешечённые стены и пол Леслава, — что решил хлебнуть глоток — другой, чтобы успокоить нервы, только, к сожалению, сил не рассчитал?

— Занятная у вас логика, полковник, — с интересом посмотрела я на виконтессу.

— Уж, какая есть, — всё ещё улыбаясь, пожала она плечами.

— Не лезь, курортник, пьяным в море, твою семью постигнет горе, — взяв у витязя флягу, де Монтиньи неторопливо отвинтил крышку и поднёс флягу к носу. С наслаждением втянув ноздрями запах "настоящего ямайского", фрайгерр произнёс ещё одну фразу, истинный смысл которой остался для меня тогда тайной.

— Гикнулся Безенчук, — чуть ли не шёпотом прошелестел де Монтиньи.

После этих загадочных слов в лаборатории на несколько мгновений воцарилась полная тишина. Видимо всем, кто находился в ней, в эти секунды в той или иной мере открылся великий смысл всего сущего на этой грешной земле, а возможно, и главный секрет самого мироздания. Впрочем, тот, чьи слова заставили нас предаться возвышенным раздумьям, первым нарушил молчание.

— Полковник, — вежливо обратился ко мне де Монтиньи, — вы пойдёте с нами. В моей резиденции нас ожидает весьма содержательная беседа.

— Нет, — просто ответила я.

— Нет? — с сожалением уточнил фрайгерр.

— Именно, — подтвердила я, — вас огорчил мой ответ?

— Если честно, то да, — вздохнул фон Фалькенхорст.

— На всех не угодишь, — невозмутимо пожала я плечами.

Как вы понимаете, наш разговор может завершиться лишь одним — жестокой и безобразной дракой, в которой её участники будут безжалостно избивать друг друга, вероятно даже ногами. Нарываюсь ли я на неё? Да. При всём своём могуществе де Монтиньи не в праве арестовать меня. Я — офицер королевских вооружённых сил, при исполнении, да ещё на секретном объекте, за безопасность которого отвечаю. Здесь у меня больше полномочий, чем у отряда фрайгерра. Конечно, де Монтиньи под силу придать законность своему самоуправству, так сказать, задним числом, но это не отменяет одного условия, которое он обязан учесть — я буду стрелять. А он прекрасно видит, на что я способна. С другой стороны, ожидать, что фрайгерр, после того, как из-за меня все его планы пошли прахом, вот так возьмёт и отступит — глупо. Скорее всего, его временное бездействие объяснялось размышлениями, удастся ли на Пришельца повесить ещё один труп. Но в данном случае время работало на меня.

Наконец, де Монтиньи шагнул в мою сторону и осторожно взялся за дужку очков. Займётся мной лично? Это по - мужски.

— Что здесь происходит? — раздался за его спиной уверенный женский голос.

Фрайгерр опоздал. Или, наоборот, рассчитал всё до последней секунды, чтобы сохранить лицо. На полуразрушенной сцене появились новые участники драмы. Подкрепление прибыло.

Я и не сомневалась, что Ратмира лично возглавит ударный отряд дружины. Сама воевода, её любимица Светомила фон Валленроде, Ратка с дюжиной своих девчонок — сила более чем внушительная, чтобы заставить отступить всемогущего властителя Кречетово.

— Покровитель, — тихо произнесла воевода, окидывая взглядом разрушенную лабораторию, — Брэкли, что здесь произошло?

— Последствия отвратительного дебоша, что учинил один пьянчуга, — насмешливо посмотрела воеводе прямо в глаза Леслава. Какая дерзость! Как она смеет так обращаться к старшему по званию! Совершенно непростительно, — по крайней мере, мне так объяснили.

— Так вы тоже опоздали? — невозмутимо парировала Ратмира, — ну-ну. И где же хулиган?

— Валяется на полу, — указала на тело Скитальца Брэкли, — не бойтесь, он, похоже, уже никому не причинит вреда.

— И ничего не расскажет, — с лёгкой грустью добавил де Монтиньи.

— Я подойду поближе? — не столько спросила, сколько объявила о своём намерении Ратмира.

— Я провожу вас, — решительно заявил фрайгерр, — поверьте на слово, лицезреть мёртвого вблизи — нелёгкое испытание для женщины. Вам понадобится мужская поддержка.

— Вы сама любезность, фрайгерр,— благодарно посмотрела на де Монтиньи воевода, — многим мужчинам стоит поучиться у вас рыцарскому обращению с дамой.

Где-то с минуту Ратмира и де Монтиньи молча смотрели на бездыханное тело Скитальца. Лица обоих командиров оставались совершенно бесстрастными.

— Сердце не выдержало? — не то спросила, не то предположила воевода.

— Алкоголь всему виной, — откликнулся фон Фалькенхорст, — эта зараза губит людей в самом расцвете лет.

— Бедняге ещё бы жить да жить, — вздохнула воевода.

— На его месте мог оказаться любой из нас, — тихо и задумчиво произнёс её спутник.

— Окажитесь, когда напьётесь, — успокоила его Ратмира.

— Ну, рюмка-другая по праздникам, — начал было де Монтиньи.

— Все так говорят, — устало махнула рукой воевода, - думаете, эта трагедия хоть кого-то заставит взяться за ум? Бесполезно.

— Здесь отовсюду исходит магия смерти, — негромко произнесла Светомила фон Валленроде, насторожено осматриваясь по сторонам, — как будто сам воздух пропитан ею. Чувствуешь её дыхание? — обратилась она к стоящей рядом с ней Ратке.

— Я многое повидала за годы службы, но с таким сталкиваюсь впервые, — ошеломлённо ответила Ратка, — если тут сражались паладины смерти - каков же уровень их мастерства?

— Полагаете это убийство? — с тревогой повернулся в их сторону де Монтиньи, — думаете, тут приложил руку боевой некромант?

— А разве это... — с недоумением начала фон Валленроде и тут же замолкла, почувствовав, как Ратка сердито дёрнула её за рукав.

— Избегайте таких неосторожных выражений, милорд, — назидательно проговорила Ратка (старшая дочь берегини фрайгеррата Коршуново может многое себе позволить) — я и слышать не хочу, что в нашем королевстве, среди подданных Её Величества попадаются столь мерзкие типы. Выражайтесь точнее и скажите, что в этой схватке опасному пришельцу противостоял эксперт в области боевой некромантии, использующий свои знания исключительно для борьбы с теми, кто вступил на преступный путь властелинов смерти. Согласитесь, без помощи таких специалистов, борьба с паладинами смерти оказалась бы намного тяжелей.

— И эти почтенные мастера, разумеется, не обучают запретным искусствам, а лишь проводят консультации и делятся опытом, — понимающе кивнул фрайгерр.

— Воистину так, — подтвердила его слова воевода.

— В таком случае нам пора закругляться, — ответил де Монтиньи, — здесь, — он ещё раз указал на изуродованные стены и пол, — нужны специалисты совсем иного профиля. Кстати, — доверительно обратился он к Ратмире, — скажите, я не забыл вам передать, что этот алкаш нужен Её Величеству живым? А то неудобно может получиться.

— Что-то такое я говорила Горяне и её бойцам, — успокоила фрайгерра воевода.

— Тогда забираем нашего незваного гостя и во дворец, — распорядился фон Фалькенхорст, — между прочим, а что это за параллелепипед? — как бы небрежно кивнул в сторону плиты Гадеса де Монтиньи, — деталь интерьера? Я смотрю, он единственный, кто не пострадал в этой кутерьме. Ни одной царапины.

— Этот параллелепипед, — холодно осадила я фрайгерра, — кого надо параллелепипед.

— Я очень надеюсь на это, — усмехнулся фон Фалькенхорст, — вы понимаете, полковник, что во дворце вас ожидает очень увлекательный разговор, от которого вы так настойчиво пытались отказаться.

— В тот раз речь шла о вашей резиденции, — напомнила я де Монтиньи.

— И чем она не подходит вам? — почти искренне удивился фрайгерр, — впрочем, вас женщин трудно понять. В любом случае, готовьтесь. Некоторые вопросы могут оказаться весьма неприятными.

— Тут вы не правы, — иронично улыбнулась я, — вопросы неприятными не бывают. А вот ответы на них — да.

Завтрак на четыре персоны и разговор за ним.

Обитатели Радужного Дворца редко собирались вместе. На то, как вы уже убедились, было множество веских причин. Но сегодняшнее утро (весьма условное, в Хёлльмунде всегда царил гнетущий полумрак) стало тем самым исключением, которое лишь подтверждает правило.

Как это ни парадоксально, но причиной всему послужила всё та же взаимная неприязнь, которая в последнее время разделила принцев на две непримиримые партии. Так же как их привычка обсуждать важные дела с партнёром за утренней трапезой. А если добавить, что завтракали принцы не у себя в покоях, а в общем зале Радужного Дворца, за одним и тем же огромным, квадратным столом, вытесанным из добротного дуба, и зал этот имел не один, а два входа, то. Конечно же, во всём виноват дворецкий, вернее, вся прислуга, допустившая досадную накладку. Ибо в это утро и Лионель ле Гранд с Даймоном фон Инфернбергом, и Мишель ле Блан де Мерите с Майклом Александром Редвортом одновременно вошли в зал, соответственно через западные и восточные двери. Разумеется, никто из них не захотел уступить.

Завтрак проходил в глубоком молчании. Дух недавней стычки у красивейшего особняка ещё витал в воздухе, а потому одни этим молчанием выражали суровое порицание и осуждение хулиганской выходке венценосных особ, а другие, тем же самым безмолвием, ясно давали понять, что ничего постыдного, и тем более ужасного в ней в упор не видят.

Как известно, ничто не длится вечно. И Лионель ле Гранд ещё раз подтвердил, что он выше любых условностей.

— Знаете, — обратился он к сидевшему напротив него ландграфу Инфернберга, — мне отчего-то вспомнилась одна презанятная история, которая приключилась со мной, когда я, по просьбе моего приятеля — редактора, замещал его в одном солидном литературном журнале. Полагаю, вам она покажется весьма любопытной.

— Я обожаю истории, которые случаются с теми, кто замещает редакторов всевозможных журналов, — сразу же оживился четвёртый принц Тьмы, — они всегда интересны, забавны и полны неподдельного остроумия. С удовольствием послушаю вас.

— Что, будете рассказывать, как у вас митрополит возложил на голову Его Императорского Величества сначала ворону, а затем корову, — ехидно усмехнулся Редворт.

— Я редактировал уважаемый литературный журнал, а не дешёвую провинциальную газетёнку, — презрительно процедил Лионель, — к тому же я не интересуюсь политическими сплетнями.

— Уважаемые читатели, в одну из статей нашего прошлого номера вкралась досадная ошибка. Его Императорское Величество не посылало господ офицеров на Украину формировать офицерские части, потому что уже три месяца как мертво, — сострил фон Инфернберг.

— Я попросил бы вас... воздержаться, — помрачнел Мишель ле Блан.

— Да как вам будет угодно, — беззаботно пожал плечами Даймон, — так я слушаю вас, — обратился он к ле Гранду.

— Изволите ли видеть, — начал первый принц Тьмы, — приходит в один из дней к нам в редакцию некий молодой человек, совсем ещё юноша и приносит свой рассказ. Рассказ нам всем понравился: интересный, дельный сюжет, живые персонажи, сочный, красивый язык, в общем, решаем мы его напечатать. Отправляем рукопись в типографию, выплачиваем автору гонорар, к слову, совсем не маленький. И вот представьте, журнал с рассказом издан, о нём сразу же начинают говорить в литературных кругах, юноша становится известен и знаменит. А спустя какое-то время выясняется, — весело хлопнул по столу Лионель.

— Что выясняется? — с видимым интересом спросил фон Инфернберг.

— Что это не его рассказ, — хитро подмигнул Даймону первый принц Тьмы.

— То есть как не его? — не понял Предвестник Вечного Хаоса и Небытия.

— А вот так, не его. Он его украл! — радостно воскликнул ле Гранд,— вообразите, в каком положении, по его милости, очутились все мы. Деньги выплачены, рукопись напечатана, ничего уже не изменить среди писателей начинают ходить слухи, что мы поддерживаем и поощряем воровство, репутации журнала нанесён непоправимый ущерб. Моего приятеля, он только что вернулся из Баден-Бадена, хватает удар, и он две недели не встаёт с постели. Каково, а?

В этот миг рассказ Лионеля был самым грубым образом прерван громким и протяжным звоном серебряного ножа, который Редворт в сердцах бросил на стол.

— Я так и знал, — сердито произнёс третий принц Тьмы, — нет, ну это уже ни в какие ворота. Сколько можно одно и то же.

— Да я эту историю впервые рассказываю, — с совершенно искренним изумлением развёл руками Лионель.

— Ну конечно же, — саркастически передразнил его Майкл,— к тому же,— с довольным прищуром посмотрел он на ле Гранда, — вы всё это выдумали, вот так!

— С чего вы взяли? — улыбаясь, спросил его Лионель.

— Потому что, если бы это было правдой, об этом обязательно написали, — торжественно объявил третий принц Тьмы.

— Так бы и написали? — с иронией переспросил де Гранд.

— Именно, — убеждённо ответил Майкл.

— Контора пишет, — весело подмигнул ле Гранд ландграфу Инфернберга, — да, вот она, мирская слава, — покачал он головой.

— Кстати, я вижу, вы опять получили письмо, — указал кивком на нагрудный карман Редворта, откуда, небрежно торчал уголок сложенного бумажного листа, фон Инфернберг, — то же самое?

— Да, но вам что с того? — надменно вскинул бровь Майкл.

— Не задевает? — дружелюбно оскалился Даймон.

— Нисколько, — вскинул голову третий принц Тьмы, — раздражает, как всякая глупость, но и только. В конце концов, что взять с недалёкой женщины.

— В самом деле? — похоже, фон Инфернберг не поверил в искренность собеседника.

— Да, представьте себе, — сердито насупился тот, — разве можно обижаться на подобный бред? И чтобы доказать вам моё безразличие к этим дурацким строкам, я прямо сейчас озвучу их вслух, — торжественно оповестил Редворт всех сидевших за столом.

С этими словами он достал из нагрудного кармана небрежно сложенные, скорее даже скомканные листы бумаги и, развернув их, начал читать.

— В правление, в правление, в правление, в редакцию газеты, в редакцию газеты, в редакцию газеты, в редакцию газеты, в редакцию, — быстро, чуть ли не про себя протараторил Майкл, — ага... Майклу Редворту, автору... — здесь третий принц Тьмы остановился и торжествующе посмотрел на Лионеля, впрочем, на последнего это не произвело никакого эффекта, — ладно, — прошипел Майкл, — где я остановился? Вот...

Выступая на ХХIII съезде партии, Вы, поднялись на трибуну не как частное лицо, а как "представитель нашей литературы".

Тем самым Вы дали право каждому литератору, в том числе и мне, произнести свое суждение о тех мыслях, которые были высказаны Вами будто бы от нашего общего имени.

Речь Вашу на съезде воистину можно назвать исторической.

За все многовековое существование нашей культуры я не могу припомнить другого писателя, который, подобно Вам, публично выразил бы сожаление не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что он слишком мягок.

Но огорчил Вас не один лишь приговор: Вам пришлась не по душе самая судебная процедура, которой были подвергнуты писатели , — нашла кого назвать писателями, — саркастически усмехнулся Майкл, — Вы нашли ее слишком педантичной, слишком строго законной. Вам хотелось бы, чтобы судьи судили наших граждан, не стесняя себя кодексом, чтобы руководствовались они не законами, а "революционным правосознанием".

Этот призыв ошеломил меня, и я имею основание думать, не одну меня. Миллионами невинных жизней заплатил наш народ за попрание закона. Настойчивые попытки возвратиться к законности, к точному соблюдению духа и буквы нашего законодательства, успешность этих попыток — самое драгоценное завоевание нашей страны, сделанное ею за последнее десятилетие. И именно это завоевание Вы хотите у народа отнять? Правда, в своей речи на съезде Вы поставили перед судьями в качестве образца не то, сравнительно недавнее время, когда происходили массовые нарушения советских законов, а то, более далекое, когда и самый закон, самый кодекс еще не родился: "памятные двадцатые годы". Первый наш кодекс был введен в действие в 1922 году. Годы 1917-1922 памятны нам героизмом, величием, но законностью они не отличались, да и не могли отличаться: старый строй был разрушен, новый еще не окреп. Обычай, принятый тогда: судить на основе "правосознания" — был уместен и естественен в пору гражданской войны, на другой день после революции, но он ничем не может быть оправдан накануне 50-летия нашей власти. Кому и для чего это нужно — возвращаться к "правосознанию", т. е., по сути дела, к инстинкту, когда выработан закон?

И кого в первую очередь мечтаете Вы осудить этим особо суровым, не опирающимся на статьи кодекса, судом, который осуществлялся в "памятные двадцатые годы"? Прежде всего, литераторов...

Давно уже в своих статьях и публичных речах Вы, Майкл Александр, имеете обыкновение отзываться о писателях с пренебрежением и грубой насмешкой. Но на этот раз Вы превзошли самого себя. Приговор двум интеллигентным людям, двум литераторам, не отличающимся крепким здоровьем, к пяти и семи годам заключения в лагерях со строгим режимом, для принудительного, непосильного физического труда — т. е., в сущности, приговор к болезни, а может быть, и к смерти, представляется Вам недостаточно суровым. Суд, который осудил бы их не по статьям Уголовного кодекса, без этих самых статей — побыстрее, попроще — избрал бы, полагаете Вы, более тяжкое наказание, и Вы были бы этому рады.

Вот ваши подлинные слова:

"Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а "руководствуясь революционным правосознанием", ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о "суровости приговора".

Да, Майкл Александр, вместе со многими честными людьми многих стран (которых в своей речи Вы почему-то именуете "буржуазными защитниками" осужденных), вместе с левыми общественными организациями мира я, наша писательница, рассуждаю, осмеливаюсь рассуждать о неуместной, ничем неоправданной суровости приговора. Вы в своей речи сказали, что Вам стыдно за тех, кто хлопотал о помиловании, предлагая взять осужденных на поруки. А мне, признаться, стыдно не за них, не за себя, а за Вас. Они просьбой своей продолжили славную традицию нашей литературы, а Вы своей речью навеки отлучили себя от этой традиции.

Именно в "памятные годы", т. е. с 1917 по 1922-й, когда бушевала гражданская война и судили по "правосознанию", мой коллега употреблял всю силу своего авторитета не только на то, чтобы спасать писателей от голода и холода, но и на то, чтобы выручать их из тюрем и ссылок. Десятки заступнических писем были написаны им, и многие литераторы вернулись, благодаря ему, к своим рабочим столам.

Традиция эта — традиция заступничества — существует у нас не со вчерашнего дня, и наша интеллигенция вправе ею гордиться. Величайший из наших поэтов, — здесь лицо Редворта исказилось в недовольной гримасе, — гордился тем, что "милость к падшим призывал".

Дело писателей не преследовать, а вступаться...

Вот чему нас учит наша великая литература в лице лучших своих представителей. Вот какую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будто приговор суда был недостаточно суров.

Вдумайтесь в значение нашей литературы.

Книги, созданные нашими великими писателями, учили и учат людей не упрощенно, а глубоко и тонко, во всеоружии социального и психологического анализа, вникать в сложные причины человеческих ошибок, проступков, преступлений, вин. В этой проникновенности и кроется, главным образом, очеловечивающий смысл русской литературы.

Вспомните книгу нашего писателя о каторге — "Записки из Мертвого дома", книгу, хм — прервал чтение Майкл, — Оба писателя страстно всматривались вглубь человеческих судеб, человеческих душ и социальных условий. Вспомните, наконец, ваш ВЕЛИКИЙ роман: с какой осторожностью, с какой глубиной понимания огромных сдвигов, происходивших в стране, мельчайших движений потрясенной человеческой души относится автор к ошибкам, проступкам и даже преступлениям против революции, совершаемым его героями! От автора столь ВЕЛИЧАЙШЕГО произведения удивительно было услышать грубо прямолинейный вопрос, превращающий сложную жизненную ситуацию в простую, элементарнейшую, — вопрос, с которым Вы обратились к делегатам нашей Армии: "Как бы они поступили, если бы в каком-нибудь подразделении появились предатели?" Это уже прямо призыв к военно-полевому суду в мирное время. Какой мог бы быть ответ воинов, кроме одного: расстреляли бы. Зачем, в самом деле, обдумывать, какую именно статью Уголовного кодекса нарушили несчастные, зачем пытаться представить себе, какие именно стороны нашей недавней социальной действительности подверглись сатирическому изображению в их книгах, какие события побудили их взяться за перо и какие свойства нашей теперешней современной действительности не позволили им напечатать свои книги дома? Зачем тут психологический и социальный анализ? К стенке! расстрелять в 24 часа!

Слушая Вас, можно было вообразить, будто осужденные распространяли клеветнические листовки или прокламации, будто они передавали за границу не свою беллетристику, а, по крайней мере, план крепости или завода... Этой подменой сложных понятий простыми, этой недостойной игрой словом "предательство" Вы, Майкл Александр, еще раз изменили долгу писателя, чья обязанность — всегда и везде разъяснять, доводить до сознания каждого всю многосложность, противоречивость процессов, совершающихся в литературе и в истории, а не играть словами, злостно и намеренно упрощая, и, тем самым, искажая случившееся. Суд над обвинёнными писателями по внешности совершался с соблюдением всех формальностей, требуемых законом. С Вашей точки зрения, в этом его недостаток, с моей — достоинство. И однако, я возражаю против приговора, вынесенного судом.

Почему?

Потому, что сама их отдача под уголовный суд была противозаконной.

Потому, что книга — беллетристика, повесть, роман, рассказ — словом, литературное произведение, слабое или сильное, лживое или правдивое, талантливое или бездарное, есть явление общественной мысли и никакому суду, кроме общественного, литературного, ни уголовному, ни военно-полевому не подлежит. Писателя, как и всякого нашего гражданина, можно и должно судить уголовным судом за любой проступок — только не за его книги. Литература уголовному суду не подсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря.

Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям, если бы Вы, в самом деле, поднялись на трибуну как представитель нашей литературы.

Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забыта историей.

А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, — к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы.

— Ну, каково? — хлопнул по листам ладонью Редворт.

— Конечно, пафос и наивность, — поморщился фон Инфернберг, — но с другой стороны, занятно.

— Помнится, я как-то раз, тоже написал письмо одному типу, призывая его проявить милосердие к осуждённым на казнь, — задумчиво потёр подбородок ле Гранд, — не помогло.

— А власти, они все такие, — махнул рукой четвёртый принц Тьмы, — верно ведь говорят, абсолютная власть, а у нас другой и не бывает, развращает абсолютно. Ну и как вы намерены поступить с этим проявлением гражданского мужества, — обратил фон Инфернберг весёлый взор к третьему принцу Тьмы.

— Я отправлю эту бездарную писанину туда, где ей самое место, — торжественно объявил Майкл, — в печку!

— Там же Каутский и Энгельс, — встревожился Даймон.

— Шутки у вас не смешные, — бросил через плечо Редворт, подходя к огромному камину, горевшему в дальней от стола стене. Показав всем бумажные листы, третий принц Тьмы изящным движением отправил их в огонь.

-Вот и всё, — довольно улыбнулся он.

— Рукописи не горят, — многозначительно подмигнул Лионель фон Инфернбергу.

— А что-нибудь своё, вы уже не в состоянии придумать? — желчно изрёк Мишель ле Блан де Мерите, — исписались?

— Между прочим, — громко откашлялся четвёртый принц Тьмы, — меня сегодня приглашают на репетицию новой пьесы в нашем театре.

— Они наконец-то решили обновить репертуар? — оживился Лионель.

— Вот именно, — подтвердил ландграф Инфернберга, — пора, пора, говорят, идти в ногу со временем.

— Что за пьеса? — поинтересовался ле Гранд.

— Революционная, — просветил его фон Инфернберг, — из жизни туземных народов.

— Вот как? — искренне удивился первый принц Тьмы, — не ожидал. И о чём она?

— Точно не знаю, — ответил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — но по словам постановщика, произведёт она эффект разорвавшейся бомбы. Он лично клялся мне, что съёст свою шляпу, если во время сцены, когда, революционные аборигены ворвутся на площадь, где вершится неправый суд, и схватят пристава и стражников, зрительный зал не взорвётся аплодисментами и криками " Ва, подлец, так ему и надо!"

— Эти... — закусив губу, процедил второй принц Тьмы, — эти... скоморохи, вы думаете, они способны что-то прилично сыграть? Да они с лёгкостью завалят самую гениальную пьесу! Считаете их служителями муз? Жрецами храма искусств? Как же! Склочники, скандалисты, лицемеры, хамы! Вы полагаете, они умеют играть? Не смешите! — Властелин Звёздного Неба распалялся всё больше и больше, — они изображают плач и горе, а глаза у них злятся и беспокойно бегают по сторонам. Думают только о себе. Не дают дорогу молодым. Да что о них говорить? Рыба гниёт с головы! Режиссёр-постановщик, — горько усмехнулся ле Блан, — что он может поставить с таким подходом, с такими чудовищными и нелепыми методами? Актёры дуреют на его репетициях, а после них заболевают, чем только в голову взбредёт лишь бы больше, — Мишель злобно сжал руку в кулак.

— Ну, есть мнение и многие его поддерживают, что театр уже давно должен возглавить Будимир Косой, — подал реплику фон Инфернберг.

— Ни за что! — вскинулся Мишель ле Блан, — Косой — халтурщик! Я понял, — глаза второго принцы Тьмы озарились внезапным вдохновением, — это заговор.

— Напишите письмо Покровителю, — рассмеялся Лионель, — может оно, наконец, выведет его из комы. Как узнает, что вас зажимают, травят, не дают плодотворно работать, и что вы не позднее третьего дня уезжаете в Элизиум...

— Я бы, для полной уверенности, ещё про нестерпимые жилищные условия напомнил, — поддержал ле Гранда ландграф Инфернберга.

— Правильно. Ведь не царское это дело — своим же советам следовать, — одобрительно кивнул Даймону первый принц Тьмы.

— И напишу, — холодно ответил Мишель, внезапно успокоившись. В его синих глазах блеснула непоколебимая решимость, — чуть позже. А пока, позвольте откланяться, — поднялся со стула второй принц Тьмы, — пойдёмте, Майкл. Нам здесь больше делать нечего.

— Можно подумать, один раз нельзя опустить большой палец, — обиженно пробормотал себе под нос Редворт, последовав за Мишелем, — да в Древнем Риме...

Но что именно хотел сказать Майкл о Древнем Риме, Линель и Даймон так и не расслышали. Двери за принцами Тьмы бесшумно захлопнулись.

— Право слово, эти двое стоят друг друга, — вздохнул Лионель и устало откинулся на спинку стула.

— Наконец-то мы одни, — также откинулся на спинку стула фон Инфернберг, но скорее не устало, а наоборот — довольно, — ну что, продолжим работу?

— Приступим, — согласился с ним ле Гранд, — на чём мы там остановились?

Я и воевода. Время откровений.

Мы одни, и мы не смотрим друг на друга. Неважно куда устремлены наши взгляды, на самом деле мы погружены в самих себя. Так мы избежим недомолвок и лжи. Так нам обеим откроется истина. Впрочем, начинать не мне.

— Твой бой, — негромко произносит Ратмира, — это было личное?

— Возможно, — столь же тихо отвечаю я.

— И всех нас это совершенно не касалось? — вновь спрашивает воевода.

— Скорей всего, — предполагаю я.

— Значит, это не месть? — похоже, Ратмире ни к чему мой ответ.

— Всего лишь долг перед собой, — наверное, я всё же хочу, чтобы наша беседа продолжилась.

Мои первые воспоминания о воеводе? Мне, то ли семь, то ли восемь месяцев. Я мирно сижу у себя в комнате в моём манежике и спокойно играю игрушками. Вот здесь будет лежать лошадка. А вот здесь зелёный попугайчик. Тут пупсик, а там - голубой мячик. Потом попугайчик прилетит в гости к лошадке, и они вместе отправятся к пупсику. Пупсик залезет на лошадку и будет на ней кататься, а попугайчик в это время будет играть с мячиком. А потом придёт мама, покормит меня и уложит спать. И так будет вечно, и всё в этом мире устроено правильно.

И в этот самый миг, когда я наслаждаюсь ролью королевы, определяющей судьбы своих подданных, дверь комнаты открывается и на пороге появляется высокая, худая девочка с хитрым и торжествующим выражением на лице. Это выражение означает, что родителей нет дома, и ей никто не помешает. И вот уже её руки вынимают меня из манежика, и девочка начинает радостно поднимать меня к потолку, сначала слева от себя, потом справа, а затем и прямо перед собой. Она бодает меня в животик, трётся носом о мой носик и при этом качает меня из стороны в сторону. Потом она кладёт меня на диван и, возбуждённо щебеча, начинает щипать меня за попу, бока и щёки. Глупая. Она разве не понимает, что в этой комнате я — хозяйка и королева, а не её живая кукла? Не понимает. Может заплакать? Нет, ведь я не ощущаю в ней никакой вражды. Скорей наоборот, наверное, она думает, что делает мне приятно. Буду терпеть. Она устанет, или придут родители, и я снова окажусь в моём манежике. Только у меня уже нет уверенности, что в этом мире всё устроено правильно, и я сама определяю свою судьбу.

Вот немного позже мама одевает меня для прогулки. И снова эта странная девочка появляется рядом с нами. Я слышу, как она говорит:

— Мама, я иду с тобой и Пухликом.

Уже который день я раздумываю над двумя вопросами. Почему эта странная девочка называют мою маму своей мамой? У каждого должна быть своя мама, и эта мама — моя мама. Тут что-то неправильно. И ещё — моя мама зовёт меня Славой. Папа (эта девочка и его зовёт своим папой!) — Воиславой, а иногда — Глорией. Почему она зовёт меня Пухликом? Что такое — пухлик? Вот вы втроём уже в парке возле нашего дома. Мама держит меня за одну руку, странная девочка — за другую, я иду между ними и с удивлением рассматриваю всё, что попадается мне на глаза — травку, землю, камешки, деревья, небо (я смотрю вверх). Этот парк намного больше моей комнаты. И когда-нибудь я буду гулять по нему одна. Мне никто не станет мешать.

Теперь всё в порядке. Оказывается одна мама и один папа бывают у нескольких девочек. Мы с Ратмирой Фелицией стоим на берегу реки. Ратмира показала мне, как она умеет бросать камни в воду. Она бросила один камешек, и он много раз подпрыгнул в воде, доскакав почти до самой середины реки. Ратмира что-то говорила о какой-то птице, но я не поняла её. А как прыгал камешек, мне понравилось. Теперь я бегаю вдоль берега, поднимаю красивые камешки и бросаю их в воду. Они плюхаются, но почему-то сразу тонут, а не подпрыгивают. Всё равно весело. Надо научиться, чтобы подпрыгивали.

— Итак, что мы имеем, — голос воеводы возвращает меня в её кабинет, — вместо того, чтобы скрывать от Пришельца опасный артефакт, офицер использует его, чтобы привлечь чужака. Вместо того чтобы атаковать пришельца всеми силами, которыми он располагает, офицер вступает с ним в честную дуэль один на один. Вместо того чтобы захватить Скитальца живым, офицер убивает его. И ещё, почему ни я, ни королева ничего не знаем о плите? Вот лишь некоторые вопросы, которые ждут тебя во Дворце.

— Ты хочешь услышать, что я отвечу на них? — улыбаюсь я, — начнём по порядку?

— Я знаю, что ты скажешь во дворце, — качает головой Ратмира, — и что последует за этим. Поэтому слушай внимательно, — продолжает она.

— В операции ты не участвовала. Тебя не было в моём кабинете, поэтому приказа захватить пришельца живым ты не получала. И указание де Монтиньи...

— Кто он мне, кто я ему?

— Не надо, — предупреждающе подняла палец воевода, - далее, ты не работала с плитой и не вызывала Пришельца. Он сам пришёл. Но за несколько минут до его прибытия, ты догадалась об этом. Это и объясняет твоё поведение. Почему ты встретилась с ним один на один. Это должно быть как-то связано с ритуалами боевой некромантии.

— Я попыталась вступить с ним в контакт, — на полном серьёзе произнесла я, — усыпить бдительность, войти в доверие. Беседа без свидетелей располагает к откровенности.

— Великолепно, — просияла Мира, — а ваш бой...

— Это и есть традиции некромантов. Паладины смерти обожают чередовать слова со смертельными ударами. Кстати, это правда.

— Слабости есть у всех, — пожала плечами Ратмира,— и здесь ты плавно переходишь к тому, что узнала от пришельца. Тебе ведь будет, что сказать?

— Его рассказ пролил свет на многое, — кивнула я.

— Ну а его смерть, — начала воевода.

— Несчастный случай, — уверенно проговорила я.

— Несчастный случай? — вскинула бровь Мира.

— Пришелец выпил спиртное. К сожалению, в тот момент его психика и так была слишком расшатана, и эти капли "настоящего ямайского" стали для него последними в прямом и переносном смысле. С ним случился приступ, во время которого, чужак поразил себя контактным заклинанием боевой некромантии. Увы, мои старания спасти его оказались тщетны.

— Если королева будет слишком раздражена гибелью пришельца, ты озвучишь эту версию, — после некоторого раздумья сказала воевода, — ведь в его крови, действительно обнаружен алкоголь.

— Надеюсь, что королева затронет эту тему, — улыбнулась я.

— У тебя всегда было извращённое чувство юмора, — сокрушённо вздохнула Мира, — теперь насчёт плиты. Первое — почему о ней никто не знает?

— Потому что это моё, — любезно пояснила я.

— Я понимаю, что у Монтиньи железная хватка, но королева тоже капризна, — по-видимому, возразила Мира.

— Официально, мы заинтересовались плитой лишь из-за её повышенной устойчивости к внешнему воздействию. Больше ничем себя она не проявила. До сего дня о её истинной сути знали лишь двое — я и де Лотье. Но мы в одной лодке.

— Другими словами, и сообщать было нечего, — хмыкнула воевода, — прекрасно. Результаты экспериментов?

— Подтвердят эту версию, — улыбнулась я, — Любомудра ничего не смыслит в некромантии.

— Хорошо, — одобрительно кивнула Мира, — раз с этой стороны тебе ничего не грозит, можно с чистой совестью приступать к главному. Что на самом деле представляет собой этот монолит?

— Разумную тварь, которая прекрасно умеет искушать и соблазнять, а также подчинять своей воле тех, кто проявляет слабость. Да и помимо этого, могу тебя поздравить, она — наша родственница.

— Нам никогда не везло с ними, — поморщилась, словно от зубной боли, воевода, — ну, и кем она работает?

— Она пронзает само пространство, образуя проход в мир Создателей. Точнее не в сам Девятый Круг, а куда-то в Восьмикружье. Но если честно, наша сестра— специалист широкого профиля. Ты же представляешь, сколько энергии необходимо, чтобы создать такой портал. Если направить её в иное русло...

— В чём подвох? — прямо спросила Мира.

— Плитой нельзя управлять, — просто объяснила я, — она лишь предлагает свою помощь. Но обязательно в обмен на что-то. И ты права, она — настоящее чудовище. Видела бы ты, от чего этот монолит приходит в восторг.

— Откуда такая уверенность?

— Из личного опыта.

— Значит, она помогла тебе в схватке с пришельцем, — ладонь воеводы сжалась в кулак, — на правах старшей сестры, да?

— Согласись, это по-нашему. Придти на помощь той, кому грозит беда, защитить слабую от сильного — это ли не истинное благородство? Разве тебя не переполняет гордость за свою родственницу?

— Я рада, что она поддержала честь нашей семьи. Фон Эффенвальды никогда не прячутся за спинами слуг и вассалов и никого не посылают на верную гибель. Только кто из нас встретил смерть в своей постели?

- Полагаешь, и нам это не грозит?

— За кое-кого я точно не поручусь. Хорошо, что она хочет от тебя взамен?

— Мне предлагают стать капитаном грозного боевого корабля, — про мечты о моём вспоротом животе я тактично умолчала, — зачем, пока ума не приложу, да и его команда настроена решительно против.

— И этот корабль бороздит бескрайние просторы отнюдь не в нашем мире, верно?

— Некоторое время назад, — объяснила я всё с самого начала, — группа паладинов смерти, создав при помощи плиты Гадеса портал в Инферно, проникла в Восьмикружье. Вот по нему они и путешествовали на "Валрусе", чей капитанский мостик Создатели намерены освободить для меня.

— Так плита или Создатели?

— Мне кажется, они действуют заодно. Так вот, в Хёлльмунд некромантам пробиться не удалось. Мне не ведомо, что после этого произошло на корабле, но я знаю, что двое из его команды вернулись в наш мир. Вероятно, они оба надеются проникнуть в Девятый Круг напрямую отсюда. Другого объяснения их манёвру я не нахожу.

— И плита им в этом не помощник? — прищурилась Мира.

— Очевидно, она не хочет этого, — предположила я, — вот только почему?

— Вряд ли эти двое — союзники, — задумчиво произнесла воевода, — пусть даже их цели и совпадают.

— Это потому что Уильям прибыл к нам в одиночку? — спросила я.

— Вот именно,— кивнула Мира, — ты примешь предложение Создателей? — в её тоне обречённость явно преобладала над беспокойством.

— Я не люблю оставаться в долгу, — спокойно ответила я.

— За что тебе их благодарить? За спасение жизни?

— Жизнь воина ничего не стоит. Раньше или позже — какая разница? Нет, я благодарна им совсем за иное. Когда мы хороним Горяну и девушек?

— Завтра, — глухо проговорила Мира.

— И что бы мы чувствовали, зная, что их убийца не мёртв, а безнаказанно разгуливает по королевству, готовя очередной удар? И если бы мы хоронили не шестерых, а гораздо больше?

— И что будет завтра царить в твоей душе?

— Я не почувствую себя беспомощной и бессильной предотвратить зло. За такой дар я заплачу сполна.

- Эгоистка. Почему ты? Почему не фон Вейхс? Почему не твой супруг? — даже сейчас Мира выразила всю свою неприязнь, а вот интересно к кому же — к лорду Милославу фон Валленроде или же к паладину-стратегу Ордена Молитвенного Дома Рональду Мортимеру?

— Наверное, я, как будущая мать, острее ощущаю всю бесценность и хрупкость жизни на этой земле, — задумчиво уставилась я в потолок.

— А экипаж "Валруса"? Его мнение тебя не смущает?

— Сначала я займусь теми, кто уже покинул его, — раскрыла я мои карты.

— Почему?

— Потому что Уильям мне посоветовал. А он хоть и был весьма словоохотлив, но словами не бросался. Мне придётся уйти из Дружины, — неожиданно для самой себя вдруг добавила я.

— Защищать Родину уже времени не будет?

— Если кому-то из этой пары удастся его замысел, что последует за этим?

— Мы не знаем, — хладнокровно пожала плечами воевода.

— Но нам известно следующее, — возразила я, — в Хёлльмунд Скитальцев не пропустили.

— Если честно, меня волнует иной вопрос, — грустно улыбнулась Мира, — почему Создатели пустят туда тебя?

— Возможно, они ожидают, что я, один раз нарушив запрет, и дальше пойду по этой скользкой дорожке? Наверное, это им как-то на руку.

— Если это действительно так серьёзно, - после длительного раздумья решила Мира, — я добьюсь, чтобы тебя перевели в резерв Дружины. Очков мне это, конечно, не прибавит, ибо объяснить причину никому, кроме королевы, я не могу. Разумная плита, которая подчиняет себе всякого, кто решит воспользоваться её могуществом, целых два боевых некроманта, роющих подкоп в Девятый Круг — у Её Величества голова пойдёт кругом. А нашей родственнице действительно нельзя противостоять? Ты же ведь сумела.

— Я целый год скрывала её существование от тех, кому, по долгу службы, обязана была сообщить. Решай сама.

— Не прибедняйся, — лёгкая усмешка проскользнула по губам воеводы,— уверена, ты больше опасалась, что плита может попасть в руки де Монтиньи, чем грезила мечтами о невообразимом могуществе.

— Де Монтиньи — тёмная лошадка. Он знал о Скитальцах.

— Я вот тоже так подумала, — кивнула Мира, — кстати, если последние наведаются к нам всей компанией...

— Против Уильяма классическая магия оказалась совершенно бессильной, — покачала я головой, — даже если учесть, что на "Валрусе" он был старшим офицером...

— И что им противопоставить?

— Боевая некромантия — лучшее средство, — ответила я, — проверено лично.

— А искусство паладинов, тяжёлое огнестрельное оружие, рукопашный бой? — посмотрела мне в глаза воевода.

— Можно и так, — усмехнулась я,— только потерь будет на порядок больше. Если мы в доле с похоронным бюро...

- Кисть они давать перестали, — укоризненно произнесла воевода, похоже, разом погребая все радужные надежды похоронных дел мастеров, — и всё же, боевую некромантию запретили не из пустой прихоти, — напомнила Ратмира.

— О да,— засмеялась я, — она сполна показала свою эффективность. Но с другой стороны, мы же — военные. Кому как ни нам?

— И то правда, — согласилась воевода, — если что, как быстро, ты подготовишь девчат?

— Я вообще-то неважный учитель, но ведь учить буду плохому,— весело ответила я.

— Кто бы сомневался, — вздохнула Мира, — а что если дружно помолиться? Призвать на помощь Создателей? Не оставят же они нас в беде.

— Ну, это уже не по нашей части, — напомнила я, — в общем, пока это беспредметный разговор. Надеюсь, завтра, я представлю отчёт о силах и численности предполагаемого врага. Тогда и поговорим.

— Откуда информация? — вскинулась воевода.

— Есть источник, — туманно ответила я, доставая из внутреннего кармана мои новые часы.

— Стильная вещь, — отметила Мира, — когда успела?

— Подарок, — коротко ответила я, — от того, кто разбирался в прекрасном. Мне пора. Встретимся на похоронах, — поднялась я с кресла и направилась к дверям.

— От тебя одни неприятности, — бросила мне в спину воевода,— ни одной благой вести.

— Одна есть, — остановилась я у самого выхода, — меня читают даже там.

Если кому-то и показался странным наш разговор, то только не мне. Наверное, опять из-за воспоминаний. Сколько мне? Три годика? Мама подзывает меня и торжественно даёт шоколадную конфету.

— Ещё,— требую я.

— Зачем тебе? — строго спрашивает мама.

— Для Ратмиры, — отвечаю я, — ещё.

— Какая ты умница, — умиляется мама, — конечно же, бери.

Крепко сжимая конфету в кулачке, я бегу по лестнице вверх в комнату Миры.

— Пухлик, тебе чего? — с весёлым удивлением спрашивает она.

— На! — с сияющим взором протягиваю я ей мой дар.

— Это мне? — смеётся она, — спасибо, но я не хочу.

-На! — я тяну руку к её лицу, не обращая никакого внимания на слова, — на!

Мира внимательно смотрит мне в глаза, затем улыбается и берёт конфету.

— Вот ты какая, — негромко произносит она, но я уже довольная бегу к себе.

В пятнадцать лет я сделала то, о чём мечтала уже многие годы. Ведь мы — людичи-венеды, самая сильная раса в мире Чёрной Луны. Я подошла к Мире и, обхватив её за талию, оторвала от пола и торжественно пронесла несколько шагов. Далось мне это нелегко, к тому же Ратмира, не ожидавшая от меня такой прыти, возмущённо голосила:

— А ну поставь меня на место!

Но я не отступила. И поставила её именно там, где и планировала. Конечно, сразу же после того, как Ратмира почувствовала под ногами опору, мы вернулись в изначальную точку нашего путешествия, исполняя совершенно противоположные роли, но в итоге. В итоге Ратмира впервые очень внимательно посмотрела не меня. Во второй раз столь же пристально она взглянула на меня, когда изучала мой диплом военной академии Ястребиной горы. Я запомнила этот взор.

И тут совершенно непонятно отчего, в моей голове соткался следующий образ. Унылый, серый городок посреди унылой и серой пустыни. Голая земля, грязное небо, ветер, несущий лишь пыль, а не прохладу. И бричка. Да, бричка, на которой прибыла в городок героиня моего нового романа. Холодные, серо-стальные глаза, светлые короткие волосы, пыльный, выцветший плащ, под которым прячутся пистолеты, маленький арбалет и... нет, меч лежит в бричке. Уверенная, неторопливая походка, горделивая осанка — в городке появилась охотница. Да, охотница за теми, чьи души давно поглотила сама смерть. Охотница за мёртвыми душами. Как же её назвать? Паулина? Или Паула? Решим позже, точно известно, что у неё есть помощницы — две девушки, одну зовут Селифия, а вторую — ну скажем, Петра. А далее...

Я хватаю ручку и блокнот и начинаю быстро записывать слова, которые сами собой рождаются в моём сердце. Быстрее, пока я не забыла их. Это вдохновение, оно живёт только сейчас, через несколько секунд станет поздно. Вот оно.

"Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в иноземных ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Отчизна, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом! Отчизна, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства"

Понятия не имею, куда я вставлю эти строки, но перечитывая их, понимаю — получилось неплохо. В них есть экспрессия. А может, в них заключена вся суть? Но откуда? Каким образом сочинила я их, ведь это совершенно не похоже на мой стиль. Неужели? Неужели это Создатели щедро платят мне за ещё не оказанную им услугу? Если это так, то судьба моя уже решена. Я иду к вам.

Большая и малая политика. Диспозиция проясняется.

— Скажите, Лионель, — комфортно развалившись в кресле, мечтательно уставился в потолок Даймон фон Инфернберг, — новый роман Воиславы напечатают в "Современнике"?

— В "Современнике"? — взор ле Гранда устремился вслед за взглядом четвёртого принца Тьмы, — в "Современнике" напечатают.

— А в "Патриоте"? — лениво поинтересовался Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— Нет, — после некоторого раздумья сонно зевнул Лионель, — в "Патриоте" не напечатают.

— Это потому что автор — не патриот? — в голосе ландграфа слышалось одно лишь равнодушие.

— А кто их знает, — благодушно отозвался ле Гранд, — как говорится, чужая душа — потёмки.

С удобством расположившись в кабинете Лионеля, принцы наслаждались жизнью и собой. Даже настойчивый стук в дверь не нарушил царящих в покоях Повелителя Иллюзий блаженства и неги.

— Входите, — без всякой враждебности произнёс ле Гранд.

Двери распахнулись, и взорам принцев предстали две стройные, миловидные девушки в платьях, близких по фасону и стилю, но отличных по цвету. На одной из них — кареглазой шатенке, оно было сдержанного красновато-коричневого оттенка, а на другой — голубоглазой блондинке — удивительно чистых, небесно-синих тонов.

— Что вам угодно? — любезно осведомился у девушек фон Инфернберг, обнаружив, что они обе принадлежат к свитам Майкла Редворта и Мишеля ле Блана де Мерите.

— Вы не позволите нам осмотреть эту комнату, господа? — присела в изящном книксене очаровательная блондинка.

— А что случилось? — поинтересовался у девушек хозяин кабинета.

— Его Высочества сообщили нам, что кто-то совсем совесть потерял, вот мы и ищем её, — озорно улыбнулась бойкая шатенка.

— Конечно, конечно, — оживился первый принц Тьмы, — пожалуйста, проходите. Где же, как не у нас искать её? В Радужном Дворце совесть только здесь и можно найти. Вы передайте это вашим господам, когда встретите их,— приветливо кивнул фрейлинам Лионель

— Да, Его Высочество Мишель ле Блан просил передать вам, что он, как убеждённый монархист и лицо, безусловно, властное не может пропустить в печать легенду о капитане Сентаво, дабы она не смущала неокрепшие умы и не вводила в соблазн легковерных читателей, — ещё раз поклонилась блондинка.

— У нас свободная страна, — с пониманием произнёс фон Инфернберг, — и любое властное лицо, без всякого сомнения, вольно запретить то, что ему не по нраву.

— Кроме того, — поддержал его ле Гранд, — пусть Мишель сам убивает в себе Кувшинное Рыло, а не перекладывает эту задачу на наши плечи. Увы, у нас и так забот хватает.

— А мы пошутили, — звонко рассмеялись девушки и поспешили скрыться в извилистых коридорах дворца.

— Неужели они и в самом деле думали, что я куплюсь на эту дешёвку? — бросил весёлый взгляд на Даймона Лионель, закрывая за ними дверь, — как мы их, а?

— Интересно, как возможно запретить то, чего ещё не существует? — задумчиво спросил, похоже ни к кому не обращаясь, фон Инфернберг?

— Ничего удивительного я тут не вижу, — хмыкнул ле Гранд, — разве вы забыли главный девиз любой власти: "Лучше перебдеть, чем недобдеть".

— И всё же жаль, очень жаль, — сокрушённо вздохнул ландграф Инфернберга, — как уместно звучала бы в романе Мортимер реплика: "Карамба, ведь капитан Сентаво — мужчина, да вдобавок, по вашим словам — без руки и ноги, а Паулина..."

— Так может бунт? — предложил Лионель, — бессмысленный и беспощадный?

— Если власть против власти бунтовать начнёт, это какой же пример простому люду? — резонно возразил Даймон, — хотя, — добавил он после некоторого раздумья,— чем наш кабинет не Индия, а? Между прочим, как, по-вашему, отнесётся читательская масса к нашим творческим экспериментам?

— Зачем вперёд забегать? — хладнокровно пожал плечами ле Гранд, — всему своё время. Хотя, если честно, я ничуть не волнуюсь. Конечно, если бы нечто подобное посмел выкинуть, скажем, тот тип, который уж слишком злоупотребляет грибами и прочими веществами — что за вздор, будто они расширяют сознание? Так вот, я повторяю, если бы нечто подобное выкинул этот гражданин, который очень правильно делает, что всячески скрывает своё лицо, ибо чего это лицо больше всего просит, так это старого доброго силикатного кирпича. В общем, его бы за такое стёрли в порошок. Но в нашем случае, поверьте, всё будет обстоять совсем иначе. Все знатоки и ценители искусства зайдутся в восторге от нашей затеи и назовут её новым литературным приёмом, блестяще исполненным силой великого гения. Так что опасения ваши совершенно напрасны.

— Я вот тоже так подумал, — флегматично кивнул фон Инфернберг.

— Да, кстати, как прошла ваша встреча со вторым курфюрстом? — небрежно бросил Лионель, снова усаживаясь в кресло.

— Я терпеливо выслушал все претензии Четвёртого Рейха, — коротко ответил ландграф Инфернберга.

— И что на этот раз пришлось не по нраву владыке Сапфирового форта? — поинтересовался ле Гранд.

— Недовольны они тем же, чем и всегда, — усмехнулся Даймон, — перебоями в поставках энергии.

— Право слово, они ведут себя так, как будто мы чем-то обязаны этим колбасникам и что-то им должны, — удивлённо сказал первый принц Тьмы.

— Но мы же давали слово,— напомнил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— Что, опять наша вина? — поморщился ле Гранд.

— Ну, если мы с вами готовы разделить бремя ответственности с АССОЛИТом...

— Ни в коем разе, — прервал собеседника Лионель.

— Согласен, — одобрил фон Инфернберг, — это я и постарался объяснить фон Трескову. Честно говоря, он не совсем меня понял.

— А что там произошло? — полюбопытствовал Повелитель Иллюзий.

— Редворт весьма некстати устроил очередную встречу с поклонниками, — пояснил ландграф Инфернберга, — вы же знаете, как у них принято. Огромный конференц-зал, до отказа забитый читателями, на сцену ставят стол, на него графин с водой, рядом стул, на который усаживается Майкл. А затем начинается шоу. Редворту, посредством записок из зала, задают различные морально-философские вопросы, особо волнующие его сторонников, и на каждый из них Майкл даёт обстоятельный, пространный ответ.

— Я этого никогда не понимал, — скептически хмыкнул ле Гранд, — ну какое, скажем, я имею право поучать людей, как им поступать и вообще жить. Кто я для этого такой? И неужели люди искренне надеются услышать от меня правильные ответы?

— Очевидно, надеются, — оскалился Даймон.

— Но какое это имеет отношение к вчерашнему происшествию? — нетерпеливо спросил первый принц Тьмы, — они же, надеюсь, не в рабочее время. Или они напрочь забыли, что вчера была их смена?

— Да нет, — коснулся пальцем подбородка Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — встреча должна была завершиться до того, как следовало нажать рубильник и кнопки. Увы...

— Что же произошло?

— Да какой-то умник уже в самом конце этого симпозиума прислал записку с любимейшим вопросом Майкла. "Скажите, пожалуйста, что значит, по-вашему, быть человеком"?

— Понятно, — обречённо вздохнул Лионель.

— В общем, когда они вспомнили о делах, было уже поздно, — подытожил фон Инфернберг.

— Мне однажды тоже задали этот вопрос, — мечтательно откинулся на спинку кресла ле Гранд, — я ответил просто: "Не быть поросёнком".

— А почему поросёнком? — с лёгким удивлением спросил Даймон.

— Вы повторили второй вопрос, который последовал сразу же за первым, — улыбнулся Повелитель Иллюзий, — отлично помню, как сердито процедил в ответ: "Потому что на свинью кое-кто явно не тянет".

— Так вот в чём дело, — сказал ландграф Инфернберга,— теперь всё понятно. А то, что последовало за вашими словами, я отлично помню. Скандал был жуткий.

— Редворт кругами носился вокруг меня, возмущаясь, я до сих пор не понял чем же именно. Но тогда мне показалось, что больше всего Майкла оскорбило моё нежелание признавать в нём настоящего матёрого хряка. Поэтому я, изрядно раздосадованный его мельтешением, в сердцах выпалил: "Хорошо, будем считать, что я ошибся. Вы и в самом деле настоящая свинка".

— Значит я свинья,— остановился Редворт и, хитро прищурившись, уставился на меня.

— Вот именно, — подтвердил я.

— В таком случае, милостивый государь, — важно произнёс Майкл, торжественно подняв вверх указательный палец, — вы, в полном соответствии с известной поговоркой, — самый настоящий гусак. Вот так!

— Кто? — не поверил я своим ушам.

— Гусак, — радостно повторил наш Укротитель Ветра и Огня, — обыкновенный гусак, га-га-га!!! — гусиный гогот вышел у него очень натурально.

И довольно засмеявшись, Редворт, очевидно совершенно позабыв о недавних претензиях, скрылся в своих покоях.

— Что поделать, творческая личность, — невозмутимо прокомментировал поведение Майкла фон Инфернберг, — выходит, он обозвал вас гусаком из-за свиньи?

— Похоже на то, — кивнул Лионель, — впрочем, довольно вспоминать дела давно минувших дней. Чем завершилась ваша встреча с Хеннингом?

— Он напрямую спросил, когда мы выведем Покровителя из комы, — бросил на собеседника весёлый взгляд ландграф Инфернберга.

— Напрямую? — вскинул бровь ле Гранд.

— Вот именно, — обнажил в волчьем оскале зубы Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— А чем я их не устраиваю? — с фальшивым удивлением спросил первый принц Тьмы и тут же улыбнулся, — дерзить Джессу я умею не хуже, а кроме того — разве я не обаятельней?

— Всё верно, — согласно кивнул Даймон, — только они ответят, что при Покровителе порядка было больше. И никаких перебоев и задержек не случалось. А эти инциденты с энергией очень нервируют курфюрстов. Они полагают, что мы поступаем так нарочно, дабы подчеркнуть наше превосходство и очередной раз намекнуть Рейху на его зависимость от Тёмного Королевства.

— Да, ладно, — небрежно бросил ле Гранд, — что за чушь. Мы все в одной лодке.

— Менталитет у нас разный, — узрел в корень фон Инфернберг.

— И почему некоторые особенности нашего мировоззрения и характера столь превратно толкуются нашими же союзниками? — недовольно сжал губы Повелитель Иллюзий.

— А разве вас они иногда не раздражают? — беззлобно рассмеялся четвёртый принц Тьмы.

— Неважно, — отмахнулся Лионель, — что вы ответили фон Трескову?

— На смелый вопрос, я дал смелый ответ,— похоже, начал издалека Даймон.

— Позвольте уж мне оценить его смелость,— проявил настойчивость ле Гранд.

— Пожалуйста, — пожал плечами четвёртый принц Тьмы,— предупреждаю сразу, я был краток. Я произнёс лишь одно слово: "Никогда".

— И он не потребовал объяснений? — недоверчиво спросил Лионель.

— Но я ведь не в праве отвечать за каждого из нас, — усмехнулся ландграф Инфернберга.

— Так, по-вашему, нами движут разные мотивы? — с интересом посмотрел на собеседника ле Гранд.

— В таких вопросах гадать непозволительно, — возразил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— В конце концов, дипломатия никогда не была нашим коньком, — перевёл взор на свою ладонь первый принц Тьмы, — и раз этот разговор происходил в неофициальной обстановке, мы всегда можем заявить, что вы высказали исключительно личное мнение. Тем не менее, — добавил он немного погодя, — мне было бы весьма интересно услышать, почему вы произнесли столь ужасное слово. Видите ли, из всех нас, ваши мотивы выглядят, как бы это точнее выразить, совершенно бескорыстными, что ли? — в голосе Лионеля послышались неуверенные нотки. Судите сами, — продолжал он, — Майкла, Мишеля и всю верхушку АССОЛИТа можно заподозрить в узурпации власти. Ведь в силу некой особенности нашего королевства, чуть ли не три четверти населения Хёлльмунда составляют их подданные. Что же касается меня, то я первый принц Тьмы, и этим всё сказано. Но вы. Вы — одиночка, почти изгой, за вами никто не пойдёт. Или вам так понравилась быть независимым?

— Любовь к свободе, безусловно, высокое чувство, тут я с вами полностью согласен,— ухмыльнулся Даймон,— а ещё я мог бы добавить, что привык защищать других, и потому не выношу, когда защищают меня. Но, согласитесь, это всё — эмоции, а политики руководствуются доводами разума, верно?

— Я слушаю вас, — одобрительно произнёс ле Гранд.

— По-хорошему, выводить Покровителя из комы должен тот, кто туда его и отправил. В этом случае я буду спокоен.

— А что вас тревожит при ином варианте? — прищурился Лионель.

— Названия,— озвучил свои опасения фон Инфернберг.

— Поясните, — с интересом произнёс первый принц Тьмы.

— То, что область с населением в восемьдесят тысяч душ её обитатели гордо именуют Рейхом, свидетельствует, что кое с чем у наших союзников полный порядок.

— Но в Тёмном Королевстве тоже проживает чуть больше ста сорока тысяч. И, тем не менее, мы называем его именно так, а не иначе.

— Что лишь усиливает мои опасения,— усмехнулся ландграф Инфернберга.

— Я улавливаю вашу мысль, — кивнул Лионель.

— Я, конечно, далёк от мысли, что заполучив Покровителя, мы тут же соорудим Гроб Господень и немедленно отправимся с ним в крестовый поход на Новый Иерусалим. Нет, поначалу, всё будет выглядеть намного скромней и благоразумней. Например, мы надёжно защитим дружеские поселения на границе от банд дезертиров, отступников и мародёров. Благородный шаг, не правда ли? Но добиться этого можно лишь одним способом — уничтожить все опорные пункты разбойников, которые разбросаны по всему Восьмикружью. Мы прекрасно знаем, что представляют собой их гнёзда — это бывшие военные склады и арсеналы армии Инферно, на которых хранились горы оружия, амуниции и боеприпасов. Другими словами, нам придётся перенести войну на вражескую территорию. А, следовательно — наводить там порядок и налаживать жизнь. Не уходить же оттуда, раз уж снова пришли. В этом ведь нет ничего постыдного, верно? И когда с бандитами будет покончено — Инферно вновь возродится из пепла. В прежнем величии и в прежней мощи. Это ведь немного не то, чего хотел Джесс? Так что я не удивлюсь, если очень скоро Элизиум вежливо предложит нам: "А примите-ка вы нашу веру". На что мы, естественно, дадим единственно приемлемый для нас ответ: "Нет, лучше уж вы нашу". Мы два раза отбивали армии Элизиума чуть ли не от стен Радужного Дворца. Побьём ли их в третий?

— Побьём,— после недолгого раздумья утвердительно кивнул первый принц Тьмы, — наша духовность вкупе с сумрачным гением Рейха творит сущие чудеса.

— Если всё придёт к тому же с чего началось — зачем такая трата времени, жизней и сил? — с иронией спросил фон Инфернберг.

— А почему бы и в самом деле не помочь тем несчастным в Восьмикружье, кто достоин этого? — по-видимому, вслух обратился к себе Повелитель Иллюзий.

— Потому что там нет таких, — мягко пояснил ландграф Инфернберга, — все кто хотел, либо ушли с армией Элизиума, предав себя в руки Джесса, уповая на его милость, либо укрылись за стенами Хёлльмунда, с оружием в руках встретив его гнев. А там, в Восьмикружье остались лишь,— четвёртый принц Тьмы замолк на миг, — те, кто, убоявшись его, решительному бою или справедливому суду предпочли жалкое прозябание в умирающем мире. Кроме того, разве дружеские поселения на границе не успокаивают вашу совесть? Я вам напомню — они возникли далеко не сразу.

— Но их безопасность...

— За защитным барьером Хёлльмунда они чувствовали бы себя в полной безопасности. Но они остаются за его пределом. Таков их выбор, и давайте уважать его. Пусть даже из-за их упрямства мы и тратим попусту время на бесплодные вылазки и рейды.

— Гордость и страх — вот что питает их упрямство. Но каков соблазн, — задумчиво произнёс Лионель.

— Я бы назвал это предлогом, — поправил его Даймон, — соблазны бессильны против нас. И ещё, выдержит ли наш источник — Эринния и Сервия такую нагрузку? А если и выдержит— то какой ценой для их обитателей?

— Пробуждение Покровителя, полномасштабная война с отступниками и мародёрами, обустройство Восьмикружья, столкновение с Элизиумом, — неторопливо перечислил ле Гранд, — какая у него расчётная мощь?

— Мы создавали его, опираясь на минимальные нужды Тёмного Королевства и Рейха, — напомнил фон Инфернберг, — плюс энергия на поддержку защитного барьера. Конечно, у него есть определённый резерв и дополнительный запас прочности, но он далеко не бесконечен.

— Даже пробуждение Покровителя станет для них серьёзным испытанием, — покачал головой Лионель, — допустим, войну с мародёрами они тоже выдюжат. Но схватка с Элизиумом. Чем закончилась для Терры наша предыдущая битва?

— Вот и я о том же, — сказал Даймон, — на карту поставят жизнь сотен миллионов сервов и миллионов эринийцев. Ради чего? Чтобы потешить чрезмерное самолюбие? Это для технарей Рейха они — обыкновенные генераторы. А мы ведь с вами знаем — пусть они и уступают нам в силе и могуществе — но не в разуме, воле и чувствах. Мы наделили их всех без исключения тем, чем гордимся по праву — бессмертной душой. Если мы не спрашиваем их согласия на нашу авантюру, то, давайте, по крайней мере, помнить о нашей ответственности за судьбы их миров.

— Угробят, — мрачно изрёк первый принц Тьмы, — как пить дать, угробят ни за что.

— Предупреждаю сразу, — заявил ландграф Инфернберга, — я не стану громогласно восклицать: "Нечестивцы, ваши мерзкие грехи переполнили чашу нашего терпения! Да воздастся вам по делам вашим! Узрите свою участь и смиритесь с ней!" Не люблю лицемеров.

— И я не люблю, и я не стану, — очень спокойно и серьёзно ответил ле Гранд, — и никто не станет. И я не собираюсь проверять, начнётся война — не начнётся, выдержит источник — не выдержит, повезёт — не повезёт. Мы ведь не за карточным столом. Вы правы, пора открыто заявить о нашем решении курфюрстам Тьмы. Мы выведем Покровителя из комы, только когда Хёлльмунду будет грозить настоящая опасность. Скажем, если Элизиум вновь нападёт на нас. Это ведь станет очень прозрачным намёком со стороны Джесса, что "пора", не так ли?

— Хоть в этом случае, моя совесть останется чиста, я бы предпочёл, чтобы он придумал несколько иной способ донести до нас свою волю, — оскалил зубы в кривой усмешке фон Инфернберг. — Что же, я рад, что нам обоим не по нраву сидеть в несущейся карете и дёргать за верёвочки штор.

— Вот именно. Чтобы закрыть эту тему,— сказал первый принц Тьмы, — как всё-таки фон Тресков отнёсся к вашему "никогда"?

— Похоже, он предвидел такой ответ, — в голосе Даймона совершенно не слышалось сомнений.

— Значит, спокойно.

— Даже слишком.

— Занятно,— с нескрываемым интересом произнёс Лионель, — учитывая то, что происходит в нашей постановке. Впрочем, пусть Мортимер занимается этим. И, раз уж мы упомянули её, не перейти ли нам к нашему делу? Я с нетерпением жду того часа, когда новый капитан "Валруса" доберётся до этого камер-юнкера, — довольно потёр руки ле Гранд, — я тут на досуге подумал. Раз уж "Валрус" поплывёт к своей цели по тёмным водам Стикса, то это должно как-то отражаться в кодовом названии операции. Как вам "Black River 2"?

— По-моему, звучит очень неплохо,— одобрительно произнёс фон Инфернберг.

— Вы уже определили точку перехода? — поинтересовался первый принц Тьмы.

— Разумеется, — утвердительно кивнул ландграф Инфернберга, — думаю, вы согласитесь со мной, что, попав к нам, Воислава не должна терять понапрасну времени. Лучше всего, если она сразу же разберётся с командой "Валруса" и вступит на его капитанский мостик.

— Хотите, чтобы она появилась неподалёку от него. И где сейчас находится корабль некромантов?

— Рядом с границей, — ответил Даймон, — в нескольких милях от дружественного нам поселения — Десперейт — Хоуп.

— Ни за что не поверю, что поселение назвали так изначально,— хмыкнул ле Гранд.

— Вы правы, — подтвердил четвёртый принц Тьмы,— его официальное название — Бувин. Но жители посёлка очень хотели, чтобы людям открылась его суть.

— Что стало с поселением? — поинтересовался Лионель.

— Ничего, — пожал плечами фон Инфернберг, — посёлок живёт, если это можно назвать жизнью.

— Что? — удивился Повелитель Иллюзий,— вы же говорили, что "Валрус" стоит всего в нескольких милях от него. Неужели...

— Они действительно атаковали поселение,— перебил собеседника Даймон, — но неудачно.

— А я слышал, "Валрус" считали грозой Восьмикружья,— вскинул бровь ле Гранд.

— Нашёлся воин, который в одиночку защитил Бувин от боевых некромантов, — пояснил ландграф Инфернберга.

— Его имя?

— Вы знаете его, — улыбнулся фон Инфернберг, — это мятежный паладин-стратег Ордена Молитвенного Дома Раймунд фон Вейхс.

— Один?

— Поверьте, он стоит семерых, — убеждённо произнёс четвёртый принц Тьмы.

— Выходит, это он положил конец странствиям "Валруса", — тихо промолвил ле Гранд,— кто бы мог подумать. Надеюсь, ученица не посрамит боевой славы учителя.

— Пока ей это удаётся, — заметил фон Инфернберг, — уверен, и эта задача ей по плечу.

— А что представляет собой этот Десперейт-Хоуп? — поинтересовался Лионель, — вы уже провели разведку на местности?

— Это городок примечателен тем, что как раз через него проходит граница нашей с Рейхом ответственности на приграничных территориях, — любезно просветил ле Гранда четвёртый принц Тьмы, — вы будете смеяться, но эта граница разделяет ровно пополам единственную гостиницу Бувина. Ходит слух, что её хозяин, в деловых интересах, самовольно передвинул демаркационную линию так, что гостиничная кухня, которая раньше входила в нашу зону, теперь относится к Рейху.

— Как же вы это допустили? — сурово нахмурился Лионель.

— Делать мне нечего, как отправляться в какое-то захолустье и лично проверять чьи-то досужие вымыслы и сплетни, — парировал фон Инфернберг, — к тому же, нам же от этого только легче. Если там пропадёт порция жаркого, не нам эту кашу расхлёбывать.

— Всё равно, закон есть закон, — сурово изрёк ле Гранд, — к тому же, как я понимаю, вы очень скоро навестите этот всеми забытый уголок.

— Так и быть, я наведу порядок, — пообещал Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— Кто-то способен помешать вам? Тот же экипаж "Валруса"?

— После боя с фон Вейхсом никого из команды корабля в Бувине не видели, — покачал головой фон Инфернберг, — правда, чем они занимаются, никому неизвестно, к "Валрусу" за все эти годы никто так и не осмелился подойти. Возможно, его экипаж с той поры ни разу не покидал корабль.

— Зловещий корабль-призрак? — усмехнулся ле Гранд.

— Я проведаю их и всё выясню, — оскалился Даймон, — а пока, уверяю вас — мешать мне будут исключительно местные.

— Кто именно?

— Две банды мародёров — дезертиров.

— Их две? — с расстановкой переспросил Лионель.

— Городок ведь разделён на две зоны, верно, — улыбнулся ландграф Инфернберга,— первую возглавляет Оттон фон Вельф. Главарь второй — Филипп Август.

— Отлучённые, — понимающе произнёс Повелитель Иллюзий,— этот фон Вельф, как я помню, находится в смертельной вражде с третьим курфюрстом Тьмы?

— Да, Хоэнштауфена он люто ненавидит. Считает, что тот захватил титул, принадлежащий Оттону по праву.

— Тщеславный гордец, — поморщился Лионель,— Фридрих хотя бы освободил Святой Град, и, заметьте, почти без кровопролития. А этот второй, как его, Август — это ведь его недолюбливают наши катары?

— Раймон де Тулуз рассказал мне много интересного об этой личности, — лёгкая улыбка промелькнула на губах фон Инфернберга, — этот субъект обожает прикрывать своё властолюбие и алчность вопросами веры.

— Не знаю, кто из них сильнее, но они оба чрезвычайно опасны,— нахмурился ле Гранд, — они, действительно, угрожают нашему замыслу?

— Хороший вопрос, — одобрительно кивнул Даймон.

— Поясните, — насторожился Лионель.

— Мы должны признать, что Рейх намного добросовестней нас относится к своим обязанностям в приграничных районах. И, тем не менее, эти две банды в последние годы ведут себя чрезвычайно дерзко и чувствуют себя весьма вольготно в Десперейт-Хоупе. По существу, они совершено перестали таиться. И если сопоставить этот факт с тем, что Оттон никогда не ладил с Хоенштауфеном...

-Хотите сказать, что Рейх в чём-то опередил нас? — требовательно спросил первый принц Тьмы.

— Мы долго запрягаем, — процедил фон Инфернберг.

— Если что, вы разберётесь с ними?

— А вот мы и проверим, — рассмеялся ландграф Инфернберга, — согласитесь, всё-таки две банды для такого крошечного поселения — это слишком.

— Я не думаю, что Рейх открыто поддержит их, — с сомнением произнёс Лионель, — но если что, зовите на помощь, я приду.

— Я работаю в одиночку,— оскалился Предвестник Хаоса и Вечного Небытия,— так что сигнала о помощи вы не дождётесь. Но если сочтёте нужным — присоединяйтесь, я возражать не стану.

— Когда вы уезжаете?— только и спросил Лионель.

— А что если послезавтра? Нет смысла затягивать с отъездом.

— Как вам угодно, — не стал возражать первый принц Тьмы, — только помните, главное — обезопасить точку перехода. Если эти бандиты не станут путаться у вас под ногами — плюньте на них.

— Решу по обстановке, — объявил фон Инфернберг, — что же, раз мы всё выяснили, не пора ли нам закончить нашу увлекательную беседу? Мы вроде бы всё успели обсудить?

— Давайте расстанемся прежде, чем обнаружим иное, — улыбнулся ле Гранд, — желаю вам удачи.

— Она мне не понадобится, — ухмыльнулся Даймон, — сложность не та. А вот вам, — ландграф сделал многозначительную паузу, — если вы сокрушите Вольфганга и посрамите Джесса, все разговоры о пробуждении Покровителя смолкнут сами собой. И нашему главному творению уже ничто не будет угрожать.

— Надеюсь тот, кто проповедовал смирение на кресте, не станет лезть в драку из-за личной обиды, — рассмеялся Лионель.

— Я полагаю, у него несколько иные планы, — иронично кивнул ландграф, — всего наилучшего.

— Вас не смущает, что ваш уход вызовет лишь вздох облегчения у большинства жителей Хёлльмунда? — с интересом бросил в спину ландграфа Лионель, — а остальные его просто не заметят.

— Это хорошо, что мы отдохнём друг от друга, — обернулся Даймон, — хотя я очень ценю беседы наподобие той, что состоялась неделю назад между мной и несколькими членами АСОЛИТа. Я как раз стоял на балконе моей башни, искренне любуясь живописными развалинами левобережных кварталов Хёлльмунда, когда эти граждане проходила мимо.

— Чудесный вечер, вы не находите? — в порыве благодушия поприветствовал я их.

— Кончай позорить нашу литературу, бестолочь! — с места в карьер перешли к сути мои собеседники, — не смей писать на нашем великом языке!

— На других не умею,— с вежливой улыбкой развёл я руками и грустно вздохнул.

— Учиться надо! — с досадой выпалил кто-то внизу, — что мозгов не хватает освоить хоть один? Так оно сразу и видно!

— Ну, не знаю как вас, а меня нимфетки нисколько не возбуждают, — отвесил я лёгкий, изящный поклон и поспешил удалиться к себе в комнату. Конечно, следовало набить им физиономии, но я тогда был настроен на мирный лад.

— Надеюсь, с завтрашнего дня в вас будет кипеть только боевой задор,— с лёгкой улыбкой произнёс ле Гранд, — благодушие вам не к лицу.

— Лучше я сохраню холодную голову, — ответил уже из коридора четвёртый принц Тьмы, — азарт на войне — привилегия зрителей.

Дверь за Инфернбергом бесшумно захлопнулась.

Курфюрсты Тьмы, зловещие планы и коварные замыслы.

— Ваша Светлость,— почтительно обратился адъютант к четвёртому курфюрсту Тьмы, — властители Рейха прибывают.

— Очень хорошо, Дросте, — одобрительно кивнул комендант Рубиновой крепости,— будьте так добры, встретьте и проводите их в конференц-зал.

Из окна своего кабинета Вальтер Модель с видимым интересом наблюдал за тем, что происходило на внутреннем дворе вверенной ему неприступной твердыни. Вот через распахнутые ворота Рубиновой крепости галопом проскакала на вороных, золотогривых единорогах кавалькада рыцарей, во главе с рыжеволосым, стройным юношей, в чьих зелёных глазах ярко горел лукавый огонёк насмешливой иронии и открытого вольнодумства. Единственный освободитель Гроба Господня из всех помазанников божьих — пусть на тот момент и отлучённый от церкви. В конце концов, император волен сам выбирать время похода, и вовсе не обязан потакать прихотям тех, кто не разбирается ни в политике, ни в военном искусстве, но лишь прикрывает своё невежество и некомпетентность пустопорожними рассуждениями и показной набожностью. На лице Моделя отразилось недовольство. Предать анафеме Священный Город из-за того, что Фридрих отвоевал его не мечом, но добрым словом? Что же было важнее наместнику Бога на Земле — освобождение Храма Господня или кровь неверных, пролитая при этом? В отличие от принцев Тьмы, которых эта нелепая история приводила в неописуемый восторг, Вальтер Модель не находил в ней ничего восхитительного или забавного. "Вот уж воистину" — укоризненно покачал головой четвёртый курфюрст Тьмы — "зависть — мерзкое чувство".

Третий курфюрст Тьмы тем временем спешился и передал поводья своего единорога одному из рыцарей свиты. Затем, с любопытством осмотревшись по сторонам, Хоенштауфен скрылся в дверях главной крепостной башни, его же спутники не последовали за ним, а остались снаружи, позволяя хозяину крепости и дальше любоваться их роскошным одеянием и вооружением. Сойдя с единорогов, рыцари Изумрудного Замка вступили в дружескую беседу со свободными от службы воинами гарнизона, всегда готовыми охотно поделиться последними слухами и сплетнями с боевыми товарищами.

Протяжный автомобильный гудок заставил четвёртого курфюрста Тьмы вновь обратить взор к главным крепостным воротам. Через них на внутренний плац не спеша въехал автомобиль с открытым верхом, в котором сидели двое мужчин в серой офицерской форме. Курфюрст сурово сдвинул брови. Увы, Вальтер Модель испытывал непреодолимую неприязнь ко всем малочисленным обитателям Сапфирового форта, включая, разумеется, и их командира. Эту антипатию ещё больше усиливало то, что по боевой мощи горстка защитников форта не только не уступала, но и, пожалуй, даже превосходила многочисленные гарнизоны Изумрудного Замка и особенно Рубиновой Крепости. Вальтер Модель с превеликим неудовольствием должен был признать, что шофёр второго курфюрста Тьмы, на этот раз за рулём автомобиля сидел Эрвин Роммель, в одиночку способен на большее, чем вся свита Хоенштауфена и находившиеся на плацу солдаты гарнизона. Поэтому Хеннинг фон Тресков — бритоголовый мужчина с умным и волевым лицом с чистой совестью покинул своего соратника в столь негостеприимном для них месте и неторопливо проследовал вслед за третьим курфюрстом в главную башню грозной твердыни. Его водитель не стал вылезать из машины, а так и остался в ней, углубившись в чтение какой-то книги в твёрдом переплёте, судя по — всему, или мемуаров какого-то военачальника, или трактата по искусству войны. Косых взглядов, бросаемых в его сторону, Эрвин не замечал и никак на них не реагировал. "Что и говорить, удобная позиция" — отметил для себя комендант Рубиновой Крепости.

И с этой дельной мыслью Вальтер Молель снова посмотрел на раскрытые ворота. Как раз в эту секунду в них показался последний из венценосных гостей. К собравшимся на дворе присоединился ещё один офицер с капитанскими погонами на плечах. Настроение Моделя сразу же улучшилось. Первый курфюрст Тьмы всё же выполнил его просьбу и прибыл на совещание в офицерском мундире, хотя обычно, видимо из скромности, предпочитал военной форме деловой строгий костюм. Что же, это качество, как и шрамы, лишь украшает истинного героя. Да-да, маленький красный шрам на переносице нисколько не вредил красоте капитана Кильба, чьё лицо как всегда хранило отрешённо-задумчивое выражение. Могло показаться, что первый курфюрст полностью погружён в свои не особо светлые мысли и совершенно не замечает окружающих его людей. Но это было не так. Капитан Кильб пусть и несколько холодно, но безупречно вежливо поздоровался со всеми находившимися на плацу — и с шофёром фон Трескова, и с рыцарями Хоенштауфена, и с солдатами гарнизона, и только после этого ровной походкой направился к главной башне Рубиновой крепости.

"Одиночество — тяжкое бремя даже для героев" — подумал Модель, взглядом провожая капитана, — "но кто, кроме них, выдержит его вес?"

"Что же, все собрались вовремя" — четвёртый курфюрст с удовлетворением посмотрел на часы, — "точность — отличительный признак высшей расы. А значит, пора и мне"

Подойдя к зеркалу и убедившись, что фельдмаршальский мундир идеально сидит на его сухощавой, подтянутой фигуре, Вальтер Модель покинул кабинет.

— Господа,— приветствовал он спустя несколько минут собравшихся в конференц-зале курфюрстов Тьмы, — решение, которое мы примем сегодня, определит судьбу не только Четвёртого Рейха, но и всего Инферно. От нас зависит будущее наших боевых товарищей и тех, кого мы поклялись защищать. Давайте не забывать об этом.

— Не знаю к чему такие возвышенные слова, — вежливо и негромко произнёс Хоенштауфен, — но полагаю, будет лучше, если Хеннинг сначала расскажет о своей встрече с принцами. Чем закончилась ваша беседа с Инфернбергом?

— Второй курфюрст Рейха встречается лишь с четвёртым принцем Тьмы? — чопорно вскинул бровь Модель.

— Да, — невозмутимо ответил фон Тресков, — потому что Инфернберг — единственный с кем там можно иметь дело. И не думайте, что это доставляет мне удовольствие. Кстати, с вами, Модель, в Хёлльмунде вообще никто не стал бы общаться.

— Взаимно, — хладнокровно пожал плечами четвёртый курфюрст.

— Что всё-таки сказал Предвестник Хаоса и Вечного Небытия? — вмешался в намечавшуюся пикировку Хоенштауфен.

— Насчёт происшествия с энергией? — уточнил Хеннинг, — то, что я и ожидал услышать. "Я обещаю, что в мою смену ничего такого не произойдёт, но за остальных принцев, я, разумеется, не ручаюсь".

— Что же, слова более-менее честного человека, — саркастически усмехнулся Модель, — я с этими типами едва знаком, но одного взгляда на них достаточно, чтобы понять, что все они...

— Что вы хотите от творческих личностей? — примирительно развёл руками Фридрих, — не забывайте, это именно они создали Источник — Эриннию и Сервию.

— И работать с ними — их привилегия? — сухо и зло то ли спросил, то ли просто констатировал четвёртый курфюрст.

— Увы, — вздохнул владелец Изумрудного Замка, — но все творцы живут в Хёлльмунде. А у нас, у нас нет даже третьесортного художника,— с нескрываемой досадой завершил свою тираду Хоенштауфен.

— Я не понимаю, — с лёгким раздражением сказал Модель,— ведь вы же написали целый трактат о соколиной охоте.

— И офицер, что сидит сейчас в машине Хеннинга, насколько мне известно, тоже написал одну книгу, и даже получил за неё неплохой гонорар. Но это всё не то, — ответил Хоенштауфен.

— Что Инфернберг сказал вам о пробуждении Покровителя? — неожиданно для остальных обратился к фон Трескову капитан Кильб.

— Никогда, — повернув голову к первому курфюрсту, спокойно ответил Хеннинг.

— Вот как, — слабо улыбнулся капитан Кильб и снова погрузился в молчаливые раздумья.

— Что значит никогда? — не понял Хоенштауфен,— поясните.

— Никогда, значит никогда,— выполнил его просьбу фон Тресков, — что тут непонятного?

— Действительно, — согласился с ним Модель, — всё предельно чётко и ясно. Люблю откровенных людей.

— Но ведь ваш разговор не был официальным, — начал, было, Фридрих.

— Отчего же? — пожал плечами Хеннинг, — я ведь побывал в Хёлльмунде с официальным визитом.

— Официальный, неофициальный — какая разница? — вновь вмешался Модель, — Инфернберг словами не разбрасывается. И учтите, Фридрих, из всех принцев Тьмы к Рейху он относится с наибольшей симпатией, если, конечно, это так можно назвать. Спасибо его величеству футболу. Что же, — веско добавил он после небольшой паузы, — у всего есть и хорошая сторона. Теперь мы знаем, как должны поступить.

И присутствующие в зале поняли, что именно сейчас четвёртый курфюрст огласит то, ради чего и пригласил всех к себе. Гости приготовились услышать весьма пространную речь.

— Итак, господа, — начал четвёртый курфюрст, — посмотрим правде в глаза. Процветание Рейха и благополучие наших сограждан во многом зависит от правящей элиты Тёмного Королевства. Не мне вам рассказывать, что собой она представляет. Не далее как позавчера, Лионель ле Гранд снова учинил разгром в резиденции АССОЛИТа, а с его предыдущего опустошительного рейда на оплот Редворта и ле Блана прошло меньше трёх недель.

— Распри между принцами начались сразу же после Второй Элизиумской Войны, — прервал Моделя фон Тресков,— и, как видите, не прекращаются до сих пор. Но это их личное дело. Или вы хотите примирить враждующие стороны? Разве их склоки и раздоры нам не на руку?

— С одной стороны, безусловно, — признал четвёртый курфюрст, — но с другой. Ведь очевидно, что все многочисленные перебои с энергией, вызваны междоусобицей и безвластием, что царят в Тёмном Королевстве. И это сейчас, когда в Хёлльмунде относительно спокойно и благополучно. А что произойдёт, когда они схлестнутся друг с другом всерьёз?

— А вы не сгущаете краски? — с сомнением произнёс Хоенштауфен, — насчёт анархии.

— Отнюдь, — возразил Модель, — всё это время принцы заняты только тем, что вставляют друг другу палки в колёса. Они же ни разу толком ни о чём не договорились. Посмотрите, левобережные кварталы Хёлльмунда, а эта та его часть, куда сумели прорваться элизиумцы, и где кипели ожесточённые бои, до сих пор не восстановлены. Там по-прежнему одни развалины и руины.

— Там просто никто не живёт,— поморщился Хеннинг, — вы же знаете, как сильно сократилось население Хёлльмунда после войны. Перелыгино они же отстроили заново, — улыбнулся он.

— Я наслышан о том, как совмещает творческую работу и отдых правление АССОЛИТа, — сухо ответил Модель, — но Перелыгино целиком и полностью принадлежит партии Редворта. Так что ваш пример не показателен. Тёмное Королевство на всех парах несётся к катастрофе.

— На всём скаку в пропасть оно мчится очень уж давно, — снова возразил фон Тресков, — и что-то всё никак не доскачет. А если то, что кажется нам немыслимым, для них — естественный порядок вещей? Вам такое в голову не приходило?

— Считаете, мы настолько разные, что никогда не поймем, друг друга?— вскинул бровь четвёртый курфюрст.

— Одна теория гласит именно так, — недобро усмехнулся фон Тресков, — вы же не отказались от неё.

— Вы считаете ситуацию, когда нам гарантируют лишь двадцать пять процентов поставок нормальной? — прищурился Модель.

— Нам гарантируют двадцать пять процентов вовремя,— поправил его второй курфюрст, — а в том, что и остальное мы, в конце концов, получим, я не сомневаюсь. Ситуация далеко не так опасна как вы пытаетесь представить.

— Но развивается она не в лучшую сторону, — холодно бросил Модель,— анализ статистики...

— Перебой — это не срыв.

— Что толку сейчас спорить, — вмешался Хоенштауфен,— Вальтер прав в одном — то, что Рейх хоть в чём-то зависит от подобных субъектов — оскорбительно для всех нас. Все эти перебои, как ни крути — хамство чистой воды. В конце концов — они же давали слово.

— Хорошо, — процедил фон Тресков, — что вы предлагаете, если в Хёлльмунде полыхнёт по-настоящему? Ввести туда войска, чтобы защитить источник?

— Не думаю, что это окажется хорошей затеей, — покачал головой Модель,— во-первых, что принцы умеют лучше всего — так это дружить и объединяться против кого-то. Альянс ле Блана и Редворта, равно как и весьма странный союз Инфернберга и ле Гранда — тому ярчайшие свидетельства. Во-вторых — их почти вдвое больше чем нас. Ну, и, в-третьих — я больше специалист по обороне, чем по наступлению. Вот если бы ваш шофёр согласился, — иронично добавил он.

— Мой шофёр в авантюрах не участвует,— отрезал Хеннинг, — он мне прямо как-то сказал: " Командир, в Рейхе дороги превосходные, но если мы свернём в Хёлльмунд — шины точно не выдержат. У нас мы можем кататься где угодно, но в Хёлльмунде шинам конец".

— А какой вообще смысл вторгаться в Хёлльмунд? — вновь вступил в разговор Хоенштауфен,— обезопасить источник? Какой в этом толк, если только принцы и элита Тёмного Королевства могут работать с ним? Если им станет не до этого, как мы и наши воины предотвратят катастрофу?

— Вероятно, Вальтер намерен силой заставить хотя бы одного из них не отлынивать от его обязанностей, — пожал плечами фон Тресков,— или я ошибаюсь?

— Думаете, получится? — скептически произнёс Фридрих.

— Мне, конечно, льстит, что вы столь высоко оцениваете мою мощь, Хеннинг, — усмехнулся краем рта Модель, — принудить принца Тьмы, сломив его волю и мятежный дух — это действительно было бы нечто выдающееся. Но, — выдержал эффектную паузу четвёртый курфюрст, — господа, разрешите мне, наконец, сообщить вам то, ради чего я и собрал вас здесь. Мои люди из научно-исследовательского центра уверяют меня, что если нам удастся открыть постоянный проход в миры Чёрной Луны, то они смогут напрямую поглощать энергию его обитателей, без всякой помощи властителей Хёлльмунда. Вы понимаете, что это значит? Мы станем полностью независимыми от них. И будем брать энергии столько, сколько захотим без всяких квот и ограничений. В истории Рейха начнётся новая эра.

— Это результат кропотливых исследований? — уж слишком серьёзно, чтобы быть по-настоящему серьёзным, поинтересовался Хеннинг.

— Они утверждают, что расчёты и, главное, эксперименты, полностью подтверждают их выводы. Я, разумеется, не учёный и мне трудно судить о...

— Эксперименты, я, так понимаю, осуществлялись над живыми людьми? — недобро прищурился фон Тресков.

— Ну а кто ещё рождает энергию источника? — иронически улыбнулся Модель.

— Верно, у ваших исследователей богатый опыт в этой области,— мрачно процедил второй курфюрст, — и кем были эти бескорыстные подвижники науки, что пожертвовали собой ради, пусть и ничтожного, но приближения к абсолютной истине — эринийцами, сервами?

— Сервами,— спокойно ответил Модель.

— Надеюсь, вы не использовали для своих опытов тедесков? — с явной тревогой спросил Хоенштауфен.

— Упаси Покровитель, за кого вы меня принимаете? — искренне возмутился четвёртый курфюрст, — в Сервии для такого дела есть низшая раса — росы. Это, кстати, было удобней и для наших союзников.

— А разве постоянный портал в мир Чёрной Луны возможен? — в голосе Хоенштауфена послышалось сомнение, — ведь это противоречит всем научным законам.

— Считайте это фундаментальным открытием, которое полностью перевернёт наше представление о мироздании, — улыбнулся Модель, — если мы выступили против Творца, то почему бы не оказаться в чём-то выше самозваных создателей, которые доставляли нам до сего дня столько хлопот.

— Как вы осуществите ваш замысел? — сухо спросил Хеннинг.

— Нам снова помогут наши старые знакомые — Скитальцы "Валруса". Вернее два старших офицера их команды, которые покинули корабль и проникли в Сервию.

— Кто и почему? — требовательно произнёс фон Тресков.

— Жан д'Арджент и Филипп Авёгль. Мои офицеры постарались, чтобы к ним обоим попали нужные рукописи и фолианты.

— А почему к обоим? — уточнил второй курфюрст.

— А потому что у нас есть две рабочие гипотезы и два совершенно разных проекта, как открывать постоянный портал,— улыбнулся Модель, — почему бы не испытать одновременно оба?

— У нас будет два портала? — переспросил Хоенштауфен.

— Нам нужен лишь один, — покачал головой Модель, — так что все призы достанутся только победителю гонки. Кто не успел — тот опоздал. Я не поклонник азартных игр, но вы, господа, можете сделать ставки.

— И что это за Большой Приз? — поинтересовался фон Тресков.

— Скитальцам ведь не удалось пробить защитный барьер и проникнуть в Девятый Круг,— пояснил Модель,— а мы предоставим победителю такую возможность. Перед ним откроются многообещающие перспективы.

— Без всякого обмана? — спросил Хоенштауфен.

— Разумеется, — с достоинством произнёс четвёртый курфюрст,— союзники часто предавали Рейх. Рейх не предаёт союзников никогда. Да, между прочим, у д'Арджента есть особый мотив, чтобы попасть в Хёлльмунд. У него какая-то личная неприязнь к ле Гранду, и он пойдёт на всё, лишь бы отомстить тому. В чём причина этой ненависти я, если честно, не знаю, но советую вам всем, господа, ставить на него.

— Это, конечно, ценный совет, — с лёгкой иронией произнёс Хеннинг, — и всё же, что вам нужно от нас, кроме участия в тотализаторе?

— Всецелая поддержка на случай конфликта с Хёлльмундом, — хладнокровно ответил Модель, — мы можем не соглашаться друг с другом в различных вопросах, спорить, отстаивать наши точки зрения, это естественно — мы живём в цивилизованном обществе. Но во внешней политике, особенно, если это касается Тёмного Королевства и Элизиума — мы обязаны выступить единым фронтом. Вы согласны?

— У принцев будут основания начать войну? — поинтересовался Хоенштауфен.

— С точки зрения международного права никаких, — отрицательно покачал головой четвёртый курфюрст, — запрет на построение подобного портала не содержит ни одно из подписанных нами соглашений. Зато в них говорится, что источник — общий.

— Значит, война не начнётся,— констатировал Хеннинг,— и Элизиум не получит повода, чтобы вмешаться в наши дела. Уже созданный портал принцы воспримут как данность. Но,— многозначительно усмехнулся фон Тресков,— зная их характер, я более чем уверен, что они не станут сидеть, сложа руки, пока вы будете строить его. Они догадываются о ваших замыслах?

— У творческих личностей интуиция развита отменно,— несколько туманно ответил Модель.

— И поэтому вам нужна наша помощь? — вкрадчиво произнёс второй курфюрст,— вы же прекрасно знаете, что один из Скитальцев совсем недавно погиб в Эриннии. И убит он был в схватке один на один.

— Мне известны подробности этого боя,— подтвердил четвёртый курфюрст.

— Кто, кем? — встрепенулся Хоенштауфен.

— Это не наш Скиталец, — поспешил успокоить его Модель, — не волнуйтесь.

— Но он тоже был старшим офицером на "Валрусе", — напомнил фон Тресков,— кроме того, неизвестно куда пропали его золотые часы, а к его убийце в самый разгар боя пришла на помощь небезызвестная плита Гадеса. Я уже не говорю о морском офицерском мундире, в который облачился этот головорез. Разве всё перечисленное не наводит на мысль, что принцы Хёлльмунда положили глаз на эту особу?

— На их месте, я бы поступил точно так же,— нехорошо засмеялся четвёртый курфюрст, — уж что-что, а глаз положить на неё вовсе не грех. Полагаете, принцы уже начали контригру?

— Воислава Мортимер сразу же после схватки подала рапорт о выводе её в резерв Дружины Ирбиса,— многозначительно прищурился фон Тресков,— с чего бы это?

— А наши Скитальцы уже знают об этом бое? — спросил Хоенштауфен.

— Я сообщил о нём и д'Ардженту, и Авёглю, а также напрямую спросил их обоих, считают ли они Мортимер опасной для нашего плана. Оба ответили утвердительно, — сказал Модель.

— И как вы устраните эту угрозу? — требовательно спросил Фридрих.

— Если за Мортимер наблюдают принцы Тьмы — наше вмешательство недопустимо, — пожал плечами четвёртый курфюрст, — нападём на неё — получим войну. Не забывайте, что она — венеда, то есть априори их любимица.

— Мы не в праве открыто посягать на жизнь и здоровье эринийцев, — напомнил фон Тресков, — это запрещено.

— Так что же делать? — слегка наклонил голову Хоенштауфен.

— Д'Арджент задействует группу "Тоттенкомпф", — ответил Модель, — она укомплектована сервами, так что принцам не к чему подкопаться. Авёгль также привлечёт своего штатного исполнителя.

— Сервы против той, кто в одиночку победила старшего офицера "Валруса?" — в голосе фон Трескова безраздельно царил глубокий скепсис.

— Они — боевые некроманты, — холодно возразил Модель.

— Это кто ещё такие? — полюбопытствовал Хоенштауфен.

— Плод неуёмной фантазии наших оппонентов, — улыбнулся второй курфюрст, — ну, как те консервы на складе.

— Консервы на складе очень даже реальны, — невозмутимо парировал Модель, — и их реальность ещё сильней показывает, как неотразимо и мощно бьёт железный кулак нашей славной армии. А больная фантазия принцев Хёлльмунда наконец-то обернётся против них самих.

— Не особо обольщайтесь,— усмехнулся Хеннинг, — противостояние Мортимер и "Тоттенкомпфа" нисколько не противоречит фразе "Только паладин смерти остановит паладина смерти".

— Вот именно,— кивнул Модель, — только кто из них, по-вашему, кого собирается остановить?

— Это риторический вопрос, — фактически проигнорировал реплику Моделя фон Тресков,— подумайте лучше вот о чём — не собираются ли принцы перенести Воиславу к нам? Помощь плиты Гадеса, морской мундир, часы — не одно ли к одному?

— Я думал над этим, — очень серьёзно произнёс Вальтер, — именно поэтому я и пригласил сюда вас, капитан Кильб,— почтительно обратился он к первому курфюрсту Тьмы.

— Но я ничего не смыслю в боевой некромантии, — несколько удивлённо, но всё так, же холодно — вежливо произнёс капитан.

— Зато только вы знаете, как уничтожить плиту Гадеса, — ответил Модель, — она, ведь вам с самого начала пришлась не по нраву, не так ли?

— Так же, как и вся эта затея со Скитальцами, — подтвердил первый курфюрст.

— Откуда такая антипатия? — полюбопытствовал Хоенштауфен.

— Не люблю кровожадных особ, — пояснил капитан Кильб, — в частности тех, кого приводит в восторг распоротый женский живот.

— Отлично, — улыбнулся Фридрих, — значит, и к Воиславе вы тёплых чувств испытывать не станете.

— Почему? — спросил первый курфюрст.

— Ах, да, вы же не читали эту горе-писательницу, — снова улыбнулся Хоенштауфен, — так вот, в развязке её повестей главная героиня регулярно устраивает главной злодейке то, что в культурном обществе именуют интестин-гуро.

— Но-но, не путайте творческий вымысел с настоящей жизнью,— вмешался фон Тресков, — в реальности за ней ничего подобного не наблюдалось. Да и в её книжках до летального исхода эта процедура никогда не доходила.

— Похоже, я безнадёжно отстал от жизни,— с лёгкой улыбкой произнёс Кильб.

— Тем не менее, Фридрих в целом прав,— вновь вступил в разговор Модель,— их одинаковые, противоестественные наклонности объясняются очень просто — они родственницы.

— Как так? — озадаченно спросил первый курфюрст.

— В них течёт родственная кровь, — объяснил Модель.

— Ах, да — тот жестокий ритуал, — понимающе кивнул капитан Кильб.

— Плита, несомненно, испытывает определённую симпатию к Воиславе,— продолжил Модель, — возможно, даже привязанность. А это означает, что она почти наверняка поможет Мортимер попасть в наш мир.

— Для этого её и создали, — напомнил Хеннинг.

— Мортимер не должна появиться здесь, — отрезал четвёртый курфюрст,— нельзя, чтобы замысел принцев, независимо от их истинных намерений и целей, осуществился. Помешать им можно двумя способами: первый — разобраться с Воиславой. Этим займутся некроманты "Тоттенкомпфа" и специалист Авёгля. И второй — уничтожить плиту. Лучше вас с этим никто не справится, капитан.

— И вы хотите, чтобы я её...

— Взорвали. Вы — подрывник экстра-класса и не раз это доказывали. А я, в отличие от некоторых, — Модель бросил ироничный взгляд на фон Трескова, — в таких делах обращаюсь к настоящим профессионалам.

— Это очень верный подход,— согласился первый курфюрст, в свою очередь, бросая быстрый взор на второго курфюрста, в котором явно читалась какая-то странная, безнадёжно-горькая злость.

— Разрешите напомнить, — вмешался Хоенштауфен, — что плиту создали принцы Тьмы. Это их собственность. И если капитан лично попытается уничтожить её, да ещё в Эриннии.

— Но разве капитан не предусмотрел этого ещё тогда? — возразил четвёртый курфюрст, — вы ведь передали все расчёты и формулы нескольким жителям мира Чёрной Луны, чтобы они, в случае явной опасности, обезвредили бы жуткое творение Создателей.

— Передал, — коротко кивнул первый курфюрст.

— Эти люди создали тайную организацию — "Охотники за демонами". Насколько мне известно, она продолжает существовать до сих пор. Они помогали эринийцам в борьбе против некромантов. И всё это время безуспешно пытались отыскать их главное сокровище. Вы сможете связаться с их наследниками, капитан?

— Да, — ответил капитан Кильб, — они откликнутся на мой зов. Но их имён я вам не открою. Прошу меня извинить.

— Разумеется, — поспешно согласился Модель, — это ваше законное право. Итак, господа, полагаю, с плитой никаких дипломатических осложнений не возникнет. Кто-то возразит мне?

— Это всё прекрасно, — сказал фон Тресков, — но если Воислава всё-таки прорвётся в наш мир?

— Если ей это удастся, — холодно произнёс четвёртый курфюрст, — то нам останется только одно — уничтожить "Валрус" прежде, чем она захватит его.

— Как? — вежливо поинтересовался Хеннинг,— прямой атакой? Вы не забыли, это боевой корабль, а не грузовая баржа.

— Хотелось бы избежать ненужных потерь, — почесал подбородок Хоенштауфен, — а если "Валрус" атакуют мои рыцари или воины Вальтера — они, увы, неизбежны. Вот если это задание возложить на ваших людей, Хеннинг,— испытывающим взором посмотрел он на второго курфюрста,— их горстка, но каждый из них обладает огромной боевой мощью и надёжной защитой. Как раз то, что надо для такого случая.

— Я мог бы лично заняться этим пиратским рейдером, — задумчиво произнёс капитан Кильб.

— Вы его взорвёте? — уточнил Модель.

— Посмотрим, — уклончиво ответил первый курфюрст,— подорву, аннигилирую. В общем, разделаюсь с ним, как "Бисмарк" с "Худом". Воиславе он не достанется. Но прежде чем я дам моё согласие, я хочу получить ответ ещё на один вопрос.

— А может, легче обезвредить Воиславу, чем уничтожать "Валрус"? — не то спросил, не то предложил Фридрих.

— Исключено, — покачал головой фон Тресков,— с ней постоянно будет кто-то из принцев. Что вы хотели услышать, капитан?

— Вы дали понять, что принцы не желают пробуждать Покровителя. Что думаете об этом вы, господа? Если мы получим доступ к энергии, в этом деле мы обойдёмся и без владык Хёлльмунда. Вы ведь меня понимаете?

— Вполне,— ответил за всех Хеннинг.

— Итак,— коротко произнёс первый курфюрст.

— Покровитель всегда благоволил Рейху и его гражданам, — начал Хоенштауфен, — да что там говорить, он считает себя одним из нас. Это даже ле Блан отметил в его жизнеописании.

— Только Покровитель вернёт Рейху прежний блеск и могущество,— продолжил Модель,— мы ведь никогда не смиримся с потерей стольких земель. И Фридрих прав — при нём мы, а не принцы будем играть главную роль в жизни Инферно.

— Независимо от вышесказанного, мы просто по-человечески обязаны помочь ему,— пожал плечами фон Тресков, — он пожертвовал собой, спасая и защищая всех нас. Такой долг не грех и вернуть. Я так считаю. А что думаете, вы, капитан? — посмотрел он внимательно на первого курфюрста.

— Господа, — после некоторого молчания произнёс тот, — позвольте мне рассказать вам одну поучительную историю. Давным-давно на одной уже исчезнувшей земле жил плотник. Этот плотник очень отличался от своих собратьев по ремеслу. Вы спросите чем? Я отвечу. Его интересовал сам человек, а не его кошелёк. Он не думал о выгодных заказах, о том, как продать дороже своё мастерство и труд, где выгодней и дешевле купить дерево и необходимые инструменты, как избежать состязания с другими плотниками или как выйти из него победителем. Нет, его мысли были заняты совершенно иным. Этот плотник пытался постичь саму природу человека, его истинную суть. Он мечтал подарить людям счастье, мечтал, чтобы в их душах воцарился мир и покой. Его работа стала тяготить его. Но он ещё не находил в себе сил бросить её, не считал себя достойным проповедовать то, к чему пришёл в своих раздумьях и исканиях. И так уж получилось, что это мучительное противоречие с самим собой привело его в безлюдную, безводную пустыню, где он, после многих дней одиночества, повстречал странного незнакомца.

— Где-то там, за тысячи миль отсюда, потерявшая человеческий облик толпа ревёт во всё горло "Хлеба и зрелищ!!!" и с восторгом падает ниц перед тем, кто своей властью дарует им и то, и другое,— произнёс вместо приветствия незнакомец,— как я устал от этого безумия. Здесь так спокойно.

— Я всего лишь плотник, — ответил плотник,— поэтому меня не волнует то, о чём ты только что говорил. Но здесь и в самом деле царит покой.

— В таком месте,— не смутившись, продолжил незнакомец, — либо хотят забыть о прошлом, либо мечтают отсрочить будущее. Я ведь угадал?

— Даже если и так, что с того? — невозмутимо произнёс плотник, — и там, и там, человек лишь ищет ответ.

— И какой же вопрос не даёт покоя тебе?— открыто спросил незнакомец.

— Разве те, кто требуют сейчас еды и чудес не осознают, что отдают себя в руки зла?

— Добро и зло,— медленно и отчётливо произнёс незнакомец, — понимаю. Так ты хочешь понять, как люди отличают одно от другого? И способны ли они на это вообще?

— Не знаю, — тихо сказал плотник, — ведь я так и не разобрался в самом себе.

— Возможно, я смогу помочь тебе,— задумчиво проговорил незнакомец,— выслушай одну историю. Выслушай её внимательно, вдруг ты и в самом деле найдёшь в ней ответ.

"Давным-давно Некто сотворил то, что назвал подобием самого себя и венцом своего творения. И был другой, кто спросил Творца:

— Почему я должен подчиниться ему?

— Потому что он совершенен, — ответил Творец.

— Я сомневаюсь в этом, — ответил другой, — ведь это совершенство не познало ни добра, ни зла.

Спустя некоторое время этот другой встретился с созданием Творца.

— Съешь вот это,— протянул он созданию плод, который держал в руке, — прими мой дар, тогда я подчинюсь тебе с чистым сердцем.

— И что я получу? — спросило создание.

— Ты познаешь добро и зло, — ответил другой.

— Как? — ещё раз спросило создание.

— Ты обретёшь совесть, — грустно улыбнулся даритель, — с ней ты отличишь одно от другого. Без неё будешь всё время думать только о себе".

— Вот и всё, — закончил свой рассказ незнакомец, — надеюсь, моя история поможет тебе в твоих исканиях. И твоя совесть наконец-то успокоится.

— Полагаете, история незнакомца помогла плотнику? — продолжил капитан Кильб, — лично я не знаю. Но после неё он окончательно потерял покой и совершил то, что в итоге привело его к преждевременной смерти. А что касается этой истории. Позднее незнакомец рассказал её мне, а я рассказываю вам. Почему? Потому что я хочу, чтобы вы, помнили, кто подарил нам Совесть. Потому что спустя почти две тысячи лет после разговора в пустыни, когда горстка молодых людей встала перед тяжёлым выбором — принимать "Причастие Буйвола" или отринуть его, только совесть помогла им найти верный ответ. Да, та самая совесть, которой не оказалось у монахов, что вышли на холм зажигать огонь и петь "Горят старые кости". Господь покинул их обитель. Осталась лишь пустая оболочка. Каменная оболочка. Разве преступлением было взорвать её? Ради нашей совести, ради этого дара мы обязаны сделать всё возможное, чтобы Покровитель вновь присоединился к нам. А если меня спросят, как посмотрит на это Элизиум, как отнесётся к этому Джесс, то я отвечу. Тот, кто спокойно взирал, как казнят мальчишку только за то, что он приносил письма, переживёт и пробуждение. Где сейчас находится "Валрус"?

— В пустыне, в нескольких лигах от Бувина — небольшого городка в пограничье,— ответил Модель.

— Это тот самый городок, по которому проходит наша граница с Хёлльмундом?— улыбнулся первый курфюрст.

— Верно, — подтвердил Модель, — хотите навестить его?

— Пожалуй, да,— после некоторого колебания произнёс капитан Кильб,— и чем скорее, тем лучше, — добавил он уже намного уверенней.

— Ваше пребывание в нём может оказаться весьма длительным и совершенно напрасным, — прищурился фон Тресков.

— В этом городке есть гостиница, а в ней, наверняка, и бильярдная, — парировал капитан Кильб, — время протечёт незаметно. Господа, я уезжаю завтра. Потому, разрешите оставить вас. Меня ждут неоконченные дела.

— Нет смысла задерживаться, — поддержал его Хоенштауфен, — похоже, мы обсудили, что хотели, и всё уже решено.

— Как вам угодно, — бросил фон Тресков, поднимаясь с кресла.

Галопом промчалась через главные врата Рубиновой Крепости блестящая кавалькада рыцарей в роскошных доспехах. Издавая громкие, самодовольные гудки проехал вслед за ней дорогой автомобиль с открытым верхом. И уж затем скрылась за крепостной стеной одинокая стройная фигура в офицерском мундире. Из окна своего кабинета четвёртый курфюрст Тьмы Вальтер Модель задумчивым и внимательным взором провожал могущественных гостей. Комендант Рубиновой Крепости остался один.

Впрочем, пребывал он в одиночестве не долго.

— Дросте, — негромко позвал Модель адъютанта.

— Ваша светлость, — почтительно отозвался тот, застыв на пороге кабинета.

— Вы готовы к отъезду? — только и спросил четвёртый курфюрст.

— Разумеется, Ваша светлость, — ответил адъютант,— я буду в Десперейт-Хоупе уже сегодня вечером.

— Ни с Августом, ни с Оттоном трудностей у вас возникнуть не должно, — сказал Модель,— с ними уже всё обговорено. Если в гонке победит Авёгль — от вас ничего не потребуется. Но если поймёте, что первым в Бувин попадёт д'Арджент — действуйте, не колеблясь. Вы знаете, на кого пал выбор?

— Да,— лишь кивнул Дросте.

— Вас ничего не смущает в нём?

— Нет,— покачал головой адъютант.

— Вот и отлично. Надеюсь, вы исполните свой долг, как подобает настоящему офицеру. И помните, эта часть плана — абсолютно секретна. Первый курфюрст должен до конца оставаться в полном неведении.

— Так и будет, мой генерал, — уверенно ответил Дросте.

— Тогда я вас не задерживаю. Удачи.

И четвёртый курфюрст вновь остался один.

Размышления перед бурей.

Когда смолкли последние выстрелы Элизиумской войны, стало ясно — вместе с миром в Инферно пришла катастрофа. Терры больше не существовало, тяжелораненый Покровитель впал в глубокую кому. Из девяти кругов Тьмы его сторонники удерживали лишь последний, в котором укрылись те, кто так и не склонился перед Спасителем. Места хватило всем, его хватило бы с избытком ещё для очень многих. Но этих многих не было.

Многие в Хёлльмунде не понимали, почему армии Элизиума после первой же неудачи поспешно отступили от его стен. Джесс больше не желал смертей и страданий? Или он знал то, чего не ведали остальные? Впрочем, для посвящённых это не составляло секрета. Хёлльмунд лишился своего источника, чья энергия позволяла ему беззаботно существовать многие тысячелетия. Без неё он был обречён на медленную, но неизбежную смерть. Незавидный, но единственный конец для тех, кто поставил гордыню превыше всего.

Но кто сказал, что Принцы Тьмы не предвидели подобный исход? Конечно же нет, никто из них не питал иллюзий насчёт вероятной войны и её итогов. А потому выход искали давно, очень давно. Стоит ли удивляться, что его всё-таки нашли?

Задолго до катастрофы властители Хёлльмунда задались вопросом — что же отличает их от Творца и тех, кого он создал по своему образу и подобию? Ответ на него лежал на поверхности и содержался в самом имени того, против кого восстал Покровитель. Умение творить и созидать. Из предосторожности, или по какой-то иной причине, но именно его лишил Всемогущий Вседержитель своих мятежных слуг. Признайте, это было мудрое решение. Бездарность порождает бесплодие. Бесплодие порождает беспомощность. Беспомощность порождает покорность. Покорность порождает страх. И если ты победил страх, если ты отринул покорность, если ты преодолел собственную беспомощность — не смей останавливаться на полпути. Пройди его до конца.

Не умеешь сам — научись у других. Разумеется, Принцы и не надеялись, что Творец всего Сущего поделиться с ними самой сокровенной тайной. Но, справедливо рассуждали они, то, что нельзя выведать у Творца, можно заполучить у тех, кто схож с ним по своей природе. Пусть эти существа и были слабы и беспомощны, но кое в чём они превосходили надменных властителей Тьмы. И чтобы сравняться с ними, чтобы ещё раз посрамить Всемогущего Лорда, принцы в кои— то веки отринули безудержную гордыню.

Один за другим мятежные демоны прибывали на Терру, где вселялись в тела тех новорождённых, чей огромный талант было невозможно скрыть от пронзительного взора будущих спасителей Хёлльмунда. Теперь им предстояло прожить вместе всю отведённую детям жизнь. И каждый миг этой жизни властители Инферно использовали с наибольшей выгодой. Сливаясь с сознанием носителей, подчиняя их волю, Принцы с жадностью впитывали ту живительную энергию, что порождали горящие сердца беспокойных гениев. Владыкам Тьмы открывалась сама суть таинственного процесса, именуемого творчеством. Они воочию наблюдали, как рождаются бессмертные шедевры. И не просто наблюдали — часть из них создали уже они. Ведь без личного опыта любая учёба бесполезна.

Но любому учению, рано или поздно, приходит конец. Познав муки вечных сомнений, томительных исканий, кропотливой работы и многократной переделки будущих творений, но также и радость, сравнимую с родительским счастьем от появления на свет любимого дитя, принцы Тьмы один за другим возвращались в мрачные чертоги Радужного Дворца. Знал ли об их странствиях Спаситель? Конечно же, да. Догадывался ли об их сокровенных планах? Трудно сказать. Доподлинно известно лишь одно — всякий раз, когда тот или иной владыка Инферно покидал Терру, на его временную Родину обрушивалась очередная напасть. Одну мировую войну, обильно сбиравшую свою кровавую жатву и плавно перераставшую в братоубийственную бойню, сменяла другая, ещё более страшная, ибо враг в ней грозил уже полностью уничтожить народ, приютивший на время мятежных демонов Тьмы. Едва же этот многострадальный народ успевал оправиться и передохнуть от военного лихолетья, как его правители затевали перестройку всего жизненного уклада, и перестройка эта неожиданно оканчивалась полным крахом и сломом всей прежней жизни, и некогда могучая страна гибла глупо и бездарно. А на поверхность, как это и бывает при всяком крушении, выплывало самое мерзкое и отвратительное. Но какая нам теперь разница, кто на самом деле стоял за всеми этими бедствиями?

Важно совсем иное — теперь принцы Тьмы были готовы к суровому испытанию, которое выпало на долю всех обитателей Инферно. Армии Элизиума отступили, смолкли последние залпы войны — ничто не мешало властителям Преисподней осуществить их честолюбивую и безумную мечту. Проект "Казино и блудницы" начал претворяться в жизнь.

Надёжно укрывшись за непроницаемым силовым барьером "Файр Лейк", в который принцы вложили весь запас энергии, что оставался в их распоряжении, всё население Хёлльмунда с глубокой тревогой ожидало, чем же окончится таинственный ритуал, который Повелители Тьмы проводили в главном зале Радужного Дворца.

Томительное ожидание продолжалось трое суток, потому как в Хёлльмунде нельзя было определить, когда день сменяется ночью. Вечный полумрак, безраздельно царящий на его полуразрушенных улицах и площадях, лишь усиливал огромное напряжение, что охватило людей, собравшихся на них. Получится или нет? Ускользнут ли они из ловушки, в которую загнал их всесильный Лорд? Никто не ведал, как принцы ответят на этот вопрос, никто не предвидел, какой озвучат приговор.

Начало четвёртых суток ознаменовалось торжествующим смехом принцев и их приближённых, который явственно донёсся из-за высоких стен Радужного Дворца. И сейчас же этот зловещий хохот был встречен и подхвачен восторженным рёвом многотысячной толпы, которая словно обезумела в один-единственный миг. Пропало напряжение, исчезла тревога, ибо получен был ответ. В Хёлльмунд возвращалась надежда, жизнь в нём обретала новый смысл.

И заглушая дикие вопли, горделиво неслось над Инферно: "Ты, кто нарёк себя Всемогущим. Узри же. Ты сотворил свой мир за шесть дней, а мы же управились за вдвое меньший срок. Теперь мы равны, и по праву зовёмся именем, что раньше носил только ты. Отныне и мы — Создатели".

Так возникли Эринния и Сервия. Так появились мы — людичи-венеды.

Часы мастера Уильяма и в самом деле оказались бесценным сокровищем. И всё же — ответы, что я получила от них, породили лишь новые вопросы. Путь к истине бесконечен. И какая разница, что помогает тебе идти по нему — перо или меч?

С моего балкона прекрасно видны и прибрежные скалы, и море, которое всё не успокаивается и продолжает упорно биться о них. Почему стихия, что должна дарить покой истерзанным душам, сама рвётся в тяжёлую битву? Что она хочет доказать и кому? Или это ясный намёк, что и моя война только началась?

Я знаю, знаю, что рано мечтать о том, чтобы беззаботно погрузиться в морскую пучину и забыть обо всех тревогах и заботах, что оставила на берегу. Большая игра уже началась, и мои соперники, которых мне ещё предстоит увидеть вживую, уже сели за стол. В этой игре никого не волнует истина, никого не интересует, на чьей стороне правда и справедливость. В ней думают лишь о победе. Так всегда бывает, когда ставкой служит собственная жизнь. Кто же последним останется сидеть за этим страшным столом?

Впрочем, не стоит забывать и о приятном. Завтра, хотя нет, уже сегодня вечером, я встречаюсь у Серёги Каренина в его "Подзорной трубе" с Мстиславом Брэкли (раз уж Мстиславу так нравится подписывать свои романы, не мне его коллеге по перу, называть его по-другому) и моим соперником по "Челленджеру-86". Как же его там — Велесов? Да, Виктор Велесов. Мстислав от него в восторге и уверяет, что я обязательно разделю его настроения после знакомства с этим удачливым новичком. Посмотрим.

Ну а пока. Пока я попробую понять, на чьей стороне мои симпатии в той титанической битве, что кипит прямо перед моим взором. Пусть я не застала её начала, пусть не узнаю её конца — есть в ней что-то такое, что не даёт оторвать от неё глаз. Что же привлекает меня больше — невозмутимая стойкость или безудержная отвага?

Изумрудный портал, что открывается у меня за спиной, не позволит мне разобраться в самой себе. Берегиня Ладомира наконец-то прибыла. Её ожидает весьма интересный разговор. Пора. Дамы и господа, я вступаю в игру.

Люди — не боги, и не понять им,

Что их в бой ведёт.

Лишь мудрый ворон

Старый мудрый ворон,

Знает, что смерть к себе зовёт.

Видел тот ворон и не раз,

Как клинок находит среди нас

Добычу верную в свой час.

Не зная участи своей

Мы мчимся к смерти всё быстрей

И только мудрый ворон видит

Следы поживы на песке.

Вновь, вновь

Кровь опьяняет нас

Вновь, вновь

Вкус её как всегда дурманит нас

Вновь вызывает, на поединок

Нас враг иль бывший друг

Только лишь ворон,

Старый мудрый ворон

В выси очерчивает круг.

Смотрит тот ворон день за днем

Как дышать мы все перестаём

Земле друзей всех предаём.

Велит жестокий идол нам

И бой кипит и тут и там

И только ворон видит сверху

Как смерть крадётся по пятам.

Вновь, вновь

Кровь опьяняет нас

Вновь, вновь

Вкус её как всегда дурманит нас

Пытливый взор следит с небес

За кровью хлынувшую здесь

И тот в крови той захлебнётся

В чьем сердце воцарился бес.

Вновь, вновь

Кровь опьяняет нас

Вновь, вновь

Вкус её как всегда дурманит нас

Готово тело, сердце в огне

И я прорвусь к моей мечте

Час настал, ударил гонг

В последней битве отдам я долг!

И каждый миг дышу свободно

И вам меня не победить

(Мой) выбор сделан, жребий брошен

(И я) сражаюсь, чтоб(ы) жить!

Пот проливала день и ночь

Чтоб все преграды превозмочь

Едины разум и душа

Теперь опасней я ножа

И каждый миг дышу свободно

И вам меня не победить

(Мой) выбор сделан, жребий брошен

(И я) сражаюсь, чтоб(ы) жить!

Приложение: повесть Воиславы Ветловской (Мортимер) "Звуки блюза в весенней ночи".

Забавно, календарь показывает, что на улице весна, а в моей душе безраздельно царствует глубокая осень. Ненавижу эту пору. Свинцовое небо, слякоть, вечный моросящий дождь и самое главное — ясное осознание того, что дальше будет только хуже.

Я обожаю блюз. Мне нравится слушать его чарующие звуки, наслаждаться волшебной мелодией, рождённой силой безымянного гения. Летом. Когда они пробуждают в вашей душе нежные и томительные мечты о возможном счастье и гармонии с самой собой. Но промозглым осенним вечером — увольте. Мне отлично известно, что депрессия — тяжелейшее заболевание, способное привести к самым роковым последствиям. И с ней надо бороться, а не потакать собственной слабости. И я врубаю " Королеву затерянного города", чтобы изгнать беса уныния из моего сердца. Вообще-то у меня есть ещё одно надёжное средство для борьбы с ним, но о нём я пока промолчу. Мы ведь с вами почти незнакомы, не так ли?

Что же, разрешите представиться — ведунья Воислава, в прошлом воительница дружины Ирбиса, а ныне — перечислю все варианты: я гордо именую себя частным детективом, мои благодарные клиенты характеризуют меня как "полезную девушку в опасной переделке", а конкуренты и различные недоброжелатели... не наговаривать же мне на саму себя. Впрочем, они явно несправедливы. Да, было в моём послужном списке пара тёмных дел, когда я с трудом вышла сухой из воды, спорить не стану. Но кто из нас в этом Городе без греха?

Если честно — не мне жаловаться. Я продолжаю заниматься тем, чему меня учили. Только платят больше, а риска — почти никакого. Фавны. Храни, Покровитель, этот народ. Вот он — вечный залог моего материального благополучия. Все ревнивые и обманутые мужья Эмеральд-сити знают — я выведу на чистую воду и неверных жён, и их коварных любовников. Небольшое, но достойное вознаграждение — и доказательства очевидной измены лягут на ваш стол. Я стою на страже устоев нашего общества, я охраняю целостность брака и семьи. Благородная и почётная работёнка. Сотрудничать с фавнами — вообще одно удовольствие. Они контролируют шоу-бизнес и игорные дома — там столько подводных камней. Нечистые на руку игроки, подкупленные крупье, дебоширы-посетители, безжалостные конкуренты — без специалиста по безопасности и шага не ступить. А ведь гораздо приятнее иметь дело с тем, кому ты платишь, и кто не задаёт лишних вопросов. Надеюсь, последняя фраза не сказала вам слишком многого? Ну-ну, ничего серьёзного — полукровки — проходимцы, подгулявшая мелкая шпана, разика два пришлось, правда, схлестнуться с Вольными стрелками и Ночными охотниками, но для Воительницы Ирбиса — это всё семечки. Я же говорила — почти никакого риска.

Странно, почему же я почти каждый вечер позволяю себе малость расслабиться, доставая из сейфа очередную бутылку и пропуская стаканчик бодрящей коричневой жидкости. Вот оно — моё секретное оружие против безнадёжной, отчаянной тоски. Здесь главное знать норму. Я пока её держу. Но если это всё-таки угрызения совести, а не обычная депрессия, вызванная напряжённой работой — я стараюсь не думать об этом всерьёз.

Сегодняшний посетитель сильно отличается от моих обычных клиентов. Внимательный взгляд проницательных глаз, жёсткие черты лица, аккуратная стрижка, безукоризненная осанка — за милю чувствуется военная выправка. Сильное, тренированное тело, приличный строгий костюм — что же приятель, тот на кого ты работаешь действительно птица высокого полёта. Что же тебе понадобилось от меня?

— Детектив Воислава? Позвольте представиться — Ратибор — начальник службы безопасности виконта Властимира

— Чем обязана? — дежурная вежливая улыбка, сейчас — я сама любезность. Виконт Властимир, фрайгеррат Вороново — ближайший помощник фрайгерра Владислава. Многообещающее начало...

— Буду краток. Мне порекомендовали обратиться к вам, я навёл справки, и вы действительно мне подходите. Нам понадобятся ваши услуги. Всего на один вечер. Гонорар — тысяча. Ну как?

— Надеюсь, вы понимаете, я не занимаюсь ничем противозаконным, — бросив на собеседника быстрый взгляд, осторожно произношу я.

— Ну что вы, — и улыбнулся, вот нахал, как будто знает, а, пожалуй, и знает... — ничего нелегального. Виконт устраивает светский приём, ожидается много гостей, дополнительная страховка — не более. Драгоценности супруги, ценная коллекция, нежелательные эксцессы — не мне вам объяснять. Молодая, привлекательная женщина, ненавязчивый контроль за всеми гостями. Дадите согласие, дополнительные инструкции получите на месте.

— Как насчёт небольшого аванса? — переговоры вступают в деловую фазу.

— Здесь две сотни. Итак, мы договорились?

— К какому часу прибыть в ваше распоряжение?

— Восемь часов вечера. Буду с нетерпением вас ждать. До встречи.

Два вопроса, которые не дают мне покоя,— первый результат нашего разговора. Кто тот таинственный благодетель, что столь лестно отозвался о моей квалификации? И почему господин Ратибор действительно решил, что более подходящей особы ему не найти? Второй результат — две сотни наличными на моём столе. Самый весомый довод проигнорировать первый. Что же, подготовимся к светскому рауту.

Без десяти восемь мой автомобиль останавливается у ворот особняка виконта. Небольшие формальности с охраной, и вот я уже нахожусь в кабинете их главы.

— Вижу, времени вы даром не теряли. Выглядите просто шикарно.

Комплимент от мужчины — это всегда комплимент от мужчины. Приятно, что уж говорить. Не зря старалась. Модная причёска и макияж в престижном салоне, мой самый дорогой брючный костюм (нельзя же исключать, что придётся действовать активно, хотя, упаси Спящий, обошёлся он мне чуть ли не в сотню), дорогущие туфли на низком каблуке (та же причина и опять мольбы к небесам), элегантный плащ (приняла прислуга) и зубочистка во рту (пора избавляться). Я само олицетворение неотразимости.

— Что вы там говорили насчёт дополнительных инструкций?

— Профессиональный подход. Вот список гостей и краткая характеристика каждого из приглашённых. Память у вас превосходная, ознакомьтесь и усвойте всё хорошенько. Но сначала, короткая встреча с виконтом.

Что сказать — кабинет под стать хозяину. А вы, господин виконт, надо признать, полностью соответствуете данному вам имени. Высокий рост, широкие плечи, величавая осанка, уверенные движения. Взгляд — про взгляд лучше промолчать. В общем, больше чем на вечер мы вряд ли сработаемся.

— Честно говоря, я сильно удивлён выбором Ратибора, — и голос не подкачал, — я кое-что слышал о вас, и нахождение особы со столь сомнительной репутацией в моём доме для меня в принципе неприемлемо. Но моему телохранителю виднее, а я привык полагаться на него. По крайней мере, постарайтесь вести себя как можно незаметнее.

— Я так понимаю, это подлинник, — небрежно киваю я на висящую на стене картину.

Глаза виконта сверкают. Рада, что он понял оскорбительный смысл моего вопроса. Что же, помимо подмоченной репутации у меня есть ещё целая куча достоинств. Чрезмерное самолюбие, например.

— Разумеется, — обладай виконт хоть толикой магических способностей, испепелил бы меня взглядом прямо сию секунду.

— Сразу видна рука гения. Разрешите взглянуть поближе, — это так для проформы, я уже стою в одном шаге от шедевра.

— Великое вообще-то лучше постигать на расстоянии, — в голосе виконта слышится лёгкое презрение и ощущение собственного превосходства.

— Верно, но некоторые вещи всё-таки лучше изучить вблизи. Оригинальная техника мазка. Кстати, она у вас висит немного неровно. Поправьте на досуге.

— Неужели, — виконт желчно усмехается, — обязательно учту.

Приём проходит как по маслу. Нет, вечер положительно удался. Вежливые гости, незаметная, обходительная прислуга, светские беседы ни о чём... иногда, будто невзначай, мелькнёт среди гостей атлетическая фигура Ратибора, и тут же исчезнет, словно растает прямо в воздухе. Признаться, наблюдать за этой публикой действительно интересно. Забавно, любопытно, словно разгадываешь несложный ребус, детскую головоломку, когда найти правильное решение так несложно, что и радости особой от этого не испытываешь. Наивные, неужели, они серьёзно верят, что могут кого-то обмануть своими безупречными манерами и ослепительными улыбками. Один-единственный внимательный взгляд, и самые сокровенные тайны их душ открываются перед вами. Старший сын виконта Велислав. Ну, вылитый отец. Наследник, надежда и опора. Но ведь ты всё еще находишься в тени своего папаши, и, похоже, приятель, тебе это сильно начинает надоедать. Ты явно не прочь, не сегодня-завтра, начать собственную игру, а твоя жёнушка, готова биться об заклад, она тебе всё уши прожужжала о твоём таланте, величии и неординарности. Барон Ярополк — старый друг-соперник. Сейчас, у него, безусловно, чёрная полоса, но старый интриган, видно невооружённым глазом, полон оптимизма и энтузиазма и решительно настроен на реванш. Ревнует к благосклонности фрайгерра не хуже смазливой юной чародейки (и без малейших опасений навлечь гнев Её Величества). Берегиня Любава, берегиня Горислава — для вас вечер не более чем дань протоколу, необходимый жест вежливости. А на самом деле вы искренне считаете виконта пустым местом, чуть ли не полным ничтожеством. Ну ещё бы — мы такие великие ведуньи. Только зря вы так, спорю, вам есть чему у него поучиться.

А вот и младший сын виконта Любомил с супругой. Честно говоря, юный виконт вызывает у меня симпатию. Даже затрудняюсь сказать сразу, чем именно. Красивый юноша, что и говорить, но ... не из-за этого. Может взгляд у него иной, чем у отца и брата. Да, пожалуй... Нет в нём открытого стремления подавить собеседника статусом, подчинить своей воле, нет желания выказать превосходство и право распоряжаться вашей судьбой. Возможно, со временем всё пройдёт, но пока, пока он импонирует мне больше всех. Воспользоваться случаем и попробовать завязать более близкое знакомство? Похоже, ведунья Радомила на некоторое время покинула мужа, и пока талантливая волшебница (красавице пророчат блестящую магическую и придворную карьеру) не проглядывается на горизонте, лови момент. Мягко, почти бесшумно подкрадываюсь к ничего не подозревающему молодому виконту, который мирно любуется украшающим стену гостиной творением очередного гения. Подходящий повод блеснуть эрудицией.

— Ну и что вы видите? — с любопытством интересуюсь я.

— Нежность, томление, — так, похоже, Любомил принял мой вопрос за чистую монету, — невинность, неосознанное желание, что незаметно перерастает в пламенную страсть. А что видите вы?

— Удачное вложение капитала, — тоном закоренелого циника произношу я, — лет пятнадцать назад, когда ваш отец, похоже, и приобрёл эту картину, она стоила около десяти тысяч. А сегодня, он мог смело продать её за все пятьдесят. Вот за это я и обожаю искусство — иллюзорное становится материальным.

— Предсказуемый подход для охотницы за головами и наёмного стрелка, — нет, мой юный друг, в искусстве обливать собеседника холодным презрением и убивать одной фразой вам ещё многому придётся поучиться у отца и брата. Я лишь ощущаю прилив дерзости и куража.

— Трезвый взгляд на реальное положение вещей, не более того.

— Из-за него вас выгнали из дружины Воительниц Ирбиса? — ого, да мы пытаемся ехидничать.

— О-о-о, я не делюсь интимными подробностями моей биографии с малознакомыми мужчинами. Но если мы сойдёмся поближе — романтическое свидание, ужин при свечах, уютный номер и только мы вдвоём — я могу потерять голову и наговорить лишнего...,-обольстительно улыбаясь, бесстыдно смотрю прямо в глаза Любомила. Покровитель, щёки юноши зарделись румянцем. Я вогнала его в краску. Воислава, Воислава, как тебе не совестно.

А ведь обсуждать подробности моей позорной отставки я не имею права. Хотя бы потому, что для нашей дружины она обернулась настоящей катастрофой. Мы потеряли восьмерых девчонок! Таких потерь в мирное время нам ещё не доводилось нести. А в итоге, в итоге сразу же после полнейшего провала, я прямо в лицо высказала подвоеводе Белогоре и воеводе Миладе всё, что думаю об их командирских способностях. Милада грозно нахмурилась, Белогора же просто взвилась от ярости. Заявила, что это прямое оскорбление командира. "Оскорбление, — невинно вскинула я брови, — какое же это оскорбление? Это не оскорбление. Вот это — оскорбление". И съездила ей по физиономии. Сейчас, когда, откровенно говоря, уже поздно, я понимаю — не надо было этого делать. Если кто и не находил себе места из-за гибели девчонок, так это в первую очередь наши воевода и подвоевода. Но нервы. Тогда они зашалили у всех. Завязалась драка, изрядно досталось каждой из её участниц, ну а в итоге меня выперли из дружины с формулировкой "за недостойное поведение". К счастью, все мои навыки остались при мне. К счастью ли?

— Дорогой, тебя ни на минуту нельзя оставить в одиночестве, — ведунья Радомила, задорно смеясь, присоединяется к нашей беседе. А счастье было так близко, — стоит только на минуту отлучиться в дамскую комнату, а ты уже напропалую флиртуешь с очаровательной красоткой.

— Ну, если называть искусствоведческий диспут флиртом, — пожимаю я плечами.

— Значит, моя ревность абсолютно беспочвенна, — улыбается ведунья, — милый, возможно, с моей стороны это прозвучит несколько бестактно, но, по-моему, твой отец немного невежлив по отношению к гостям. Пора бы ему уже присоединиться к нам.

— И верно, — смущённо произносит Любомил, — по-видимому, папа опять заработался. Пойду, позову его.

И мы с Радомилой остаёмся наедине. Увы, вот они — превратности нашей жизни. Счастливые мгновения сменяются минутами, которые вы с радостью предпочли бы из неё исключить.

— Как вам картина? — я пытаюсь направить наш разговор в нейтральное русло, — удивительно, как тонко удалось художнику передать и нежность, и томление, и невинность, и неосознанное желание, перерастающее в пламенную страсть.

— А это, правда, что у вас с фавнами совместное взаимовыгодное дело, — с очаровательным выражением на лице безмятежно интересуется Радомила, — они соблазняют очередную красотку, вы разоблачаете её перед обманутым мужем, а полученные деньги делите пополам?

— Гнусные измышления подлых клеветников — глядя на ведунью чистым кристальным взором, нагло вру я. (во-первых, моя доля всегда составляет две трети от выручки, а во-вторых...)

— А вам никогда не говорили, что приставать к женатым мужчинам неприлично? — по-моему, в голосе супруги Любомила звучит искреннее любопытство.

— Ну, нельзя же требовать столь многого от бесстыдницы, паразитирующей на женских слабостях.

— Но вы с таким пылом и возмущением отвергли все предъявленные обвинения, что я поневоле решила, что вы являете собой образец добропорядочной верноподданной Её Величества, — язвительно улыбается ведунья.

— А ведь эта картина выполнена в той же манере, что и шедевр в кабинете виконта, — дипломатично ухожу я от прямого ответа, — присмотритесь, та же техника мазка, похожая цветовая палитра. Издалека этого не разглядеть, но вот вблизи...

— Что же, пожалуй, вы правы, — решает оставить меня в покое Радомира.

— Дорогая, — одного взгляда на поспешно вернувшегося Любомила достаточно, чтобы понять, что юный виконт не на шутку встревожен, — не хотелось бы тебя беспокоить, но отец не отвечает.

— В каком смысле? — удивлённо спрашиваю я.

— Я постучал в запертую дверь, затем несколько раз позвал его, но папа совершенно не отреагировал.

— Это может быть очень серьёзно, — я решительно беру инициативу в свои руки, — поднимайтесь наверх, а я постараюсь незаметно известить о случившемся Ратибора.

Через минуту мы и присоединившийся к нам начальник охраны стоим возле кабинета Властимира.

— Господин, виконт. Господин, виконт, — Ратибор настойчиво стучит в дверь.

В ответ — лишь мёртвая тишина.

— Я ломаю дверь, — принимает решение телохранитель, — посторонитесь.

Ратибор всей своей стокилограммовой массой наваливается на дверь. Та не поддаётся. Ратибор отступает к стене коридора и с разбега вновь бросается на штурм. На этот раз его попытка оказывается удачной. Начальник охраны просто вносит дверь внутрь кабинета. Я, Любомил и Радомила поспешно следуем за ним. Что же, молчание виконта становится понятным. С двумя пулевыми отверстиями в груди и одной в голове особо не поговоришь. Лицо Любомила покрывается мертвенной бледностью. Его супруга в испуге прикрывает ладонями рот. Мы с Ратибором обмениваемся понимающими взглядами.

— Вызывайте всех кого необходимо, а я предупрежу гостей.

Мой взор невольно останавливается на картине. Надо же, виконт всё-таки успел последовать моему совету. Картина висит идеально ровно.

— Дамы и господа, — громко обращаюсь я ко всем приглашённым на вечер, — у меня для вас есть пренеприятнейшее известие — к нам едут Воительницы Ирбиса.

— Как Воительницы Ирбиса? Почему? — доносятся недоумённые возгласы снизу.

— Виконт Властимир обнаружен застреленным у себя в кабинете, — поясняю я, — большая просьба — никому не покидать особняк до прояснения всех обстоятельств убийства.

Полку титулованных и знатных особ в доме прибыло. Во-первых, фрайгерр Владислав с полудюжиной дружинников. Во-вторых, берегиня Белоснежа (успевшая уже что-то обсудить взволнованным полушёпотом с Гориславой и Любавой). Ну, и в-третьих — мои бывшие командиры — воевода Милада и подвоевода Белогора с десятком рядовых воительниц Ирбиса. Фрайгерр, берегиня, Милада и Белогора расположились вместе с нами в кабинете виконта, дружинники и дружинницы рыщут по вилле в поисках орудия преступления и других важных улик. Скажу сразу — предварительный опрос свидетелей ничего не дал. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никто ничего существенного не сообщил. Так всегда бывает, когда каждый занят только самим собой.

— Ну и какие будут версии, — мрачно бросает Владислав.

— Да версия тут только одна, — пожимаю я плечами, — убийца проник в кабинет (не исключено виконт сам впустил его), застрелил виконта, взял ключ, уходя, запер дверь и присоединился к остальным гостям. Охрана уверяет, что особняк никто не покидал. Следовательно, убийца всё ещё находится в доме. Среди нас, — уточняю я для ясности.

Взгляды моих бывших начальниц останавливаются на мне. В их глазах загораются злорадные огоньки.

— Смотрите-ка, кто здесь у нас, — издевательски усмехается Милада, — наша несравненная дикая гусынька.

— Гуси, гуси, га-га-га, есть хотите, — ехидно вторит ей Белогора.

— Полегче на поворотах, — невозмутимо парирую я их плоские остроты, — я здесь по делу и на совершенно официальных основаниях.

— Стервятница почуяла запах добычи, — не унимается Милада.

— Так, хватит попусту выяснять отношения, — вмешивается в нашу перепалку Владислав, — где пистолет, где пистолет, я вас спрашиваю.

— Разрешите доложить свои соображения, — кашляет Ратибор. Получив согласие, он уверенно продолжает, — мне кажется, что пистолет спрятан в кабинете. И вот почему. Я думаю, убийца заранее пронёс оружие на место преступления, скажем в сумке или в пакете, оставив его где-то в укромном уголке. Затем, спустя какое-то время, он вновь вернулся в кабинет, совершил своё злодеяние, перепрятал пистолет и преспокойно ушёл, заперев дверь на ключ. Посудите сами, он ничем не рискует. Весь вечер он спокойно разгуливает среди гостей, не заботясь о том, как достать и как избавиться от оружия.

— Но ведь в этом случае пистолет рано или поздно обнаружат, — возражает Милада, — хотя если ствол незасвеченный, риск не так уж и велик.

— Оружие всё равно вряд ли удалось бы вынести за пределы дома, — приводит дополнительный довод в пользу своей версии Ратибор, — полагаю, убийца заранее это понимал.

— И пистолет он положил на самом видном месте, — саркастически произносит Милада, — слушай, Белогора, открой ящик письменного стола. Я почти уверена, что преступник, не мудрствуя лукаво, бросил орудие преступления именно туда.

Белогора, иронически усмехаясь, подходит к столу, небрежным движением выдвигает ящик. Выражение её лица резко меняется.

— Слушай, Милада, — подвоевода даже присвистнула от удивления, — а ты не хотела бы поработать прорицательницей.

Не сговариваясь, мы почти одновременно бросаемся к ней, чуть не сталкиваясь друг с другом по пути. Белогора осторожно извлекает из ящика пистолет и кладёт его на стол.

Мы, молча и внимательно, изучаем её находку.

— Калибр 5 и 7 миллиметров, — в голосе Белогоры звучит лёгкое разочарование. По-видимому, обер-воевода рассчитывала как минимум на "Орла-пустынника", — игрушка.

— Игрушка? — язвительно возражает Милада, — это "Фабрик Националь файв-севен" — оружие бретонского армейского спецназа. Его пули с трёхсот метров пробивают стандартный бронежилет, а со ста — усиленный, из титана и кевлара.

— В виконта стреляли с гораздо меньшего расстояния, — раздражение Владислава вполне объяснимо, — и ничего кроме обычного костюма, правда, следует признать, очень добротного, на Властимире не было.

— Я это к тому, что работал настоящий профессионал, — пытается оправдаться Милада.

— А почему никто в доме не слышал выстрелов? — вступает в разговор Белоснежа.

— Вот глушитель, — Белогора достаёт из ящика чёрную металлическую трубку.

Я смотрю на злосчастный "файв-севен" и с ужасом чувствую, как у меня холодеет в животе. Украдкой бросаю взгляд в сторону зеркала — румянец на щеках исчез, пропал бесследно. Я нервно глотаю подступивший к горлу комок. Всё о чем я сейчас мечтаю — это как можно скорее очутиться в своём офисе и убедиться, что я жестоко ошибаюсь. Что это — не мой пистолет.

— Пробейте серийный номер по нашей базе данных, — доносится до меня издали уверенный голос Милады, — дайте запрос в другие королевства, свяжитесь с Интерполом. Проведите баллистическую экспертизу, проверьте, не засветился ли этот ствол где-то ранее.

— Ладно, действуйте, — фрайгерр устало потирает лоб, — а пока, попрошу всех кроме вас, Белоснежа, и вас, воевода, покинуть кабинет.

Я, Белогора, Ратибор, Любомил и Радомила выходим в коридор. Минуты тянутся целую вечность. Я лихорадочно ищу ответ на единственный вопрос — что делать? И отчётливо понимаю, что в моих интересах как можно скорее найти того, кто во всём виноват. Иначе. Чтобы хоть как-то отвлечься, прислушиваюсь краем уха к беседе юного виконта с супругой.

— Успокойся, милый, всё будет хорошо, — пытается утешить мужа Радомила.

— Этот день вообще выдался каким-то неудачным, — горькая, растерянная улыбка появляется на губах Любомила, — твои неприятности по службе, да ещё этот лак...

— Какой лак? — машинально переспрашиваю я

— Для покрытия художественных работ, — поясняет Радомила, — в баллончике. Я ведь тоже любительница порисовать красками.

— Вы — художница, — уныло тяну я, — понятно...

Фрайгерр, Белоснежа и воевода присоединяются к нам. Их мрачные, озабоченные лица говорят об одном — из кабинета выгнали нас не зря.

— Белогора, — обращается Милада к подвоеводе, — подымай всех на ноги. Предстоит бессонная ночка.

— Ведунья Радомила, — строго произносит Белоснежа, — я жду вас во Дворце. Готовьтесь к серьёзной работе.

— Ратибор, следуйте за мной, — голос фрайгерра не предвещает ничего хорошего.

— Ну, я, пожалуй, поеду, — деланно небрежным тоном говорю я, — похоже, в моих услугах никто из вас не нуждается.

— Вали отсюда, — угрюмо бросает Милада. Ей с Белогорой сейчас явно не до меня. Пока...

Мой автомобиль на огромной скорости летит к моему офису. Проклятие, проклятие! Нет, жадность — это хорошо. Жадность — это правильно. Жадность — это то, что поможет подняться не только моему агентству, но и гораздо более мощной корпорации, переживающей затяжной кризис — великому Изумрудному королевству. Просто я — дура набитая!

Пронзительно визжат тормоза. Я бегом поднимаюсь по лестнице, торопливо поворачиваю ключ в замке, бью по выключателю и, не оглядываясь, сразу же бросаюсь к тайнику. И тут кто-то погасил свет...

Очухиваясь, обнаруживаю себя лежащей на полу. Сколько я находилась без сознания? Поднимаюсь с трудом, вновь зажигаю лампу, бросаю взгляд на часы. Слава Покровителю, не долго. Тайник! Открываю дверцу, и ... пустота безмолвно взирает на меня. Да. Бывали хуже времена, но не было подлей. Отличный розыгрыш. Но не время раскисать. Пора сваливать. Поспешно отпираю сейф, беру всю наличку, документы, мой верный "Юнгинген-200", коробку патронов — и бегом к машине. К машине? Нет. Пешком, пешком. Скрываясь за углом, чувствую, как рядом открывается портал...

Я лежу на диванчике в моём тайном убежище и занимаюсь тем, что должна была делать с самого начала. Думаю. Здесь я на ближайшие десять-двенадцать часов нахожусь в полной безопасности, так что можно всецело посвятить себя глубоким и благочестивым размышлениям. Подставили тебя, Воислава, грамотно. Влипла ты крепко. Может сдаться? Постараться объяснить, что я ни в чем, ни виновата, пусть убедятся... проклятие! Нельзя мне сдаваться. Поздно уже. Так и было задумано. По-хорошему, бежать надо. Паспорта есть, деньги тоже. Но... Я не люблю проигрывать. И мне не нравится, когда меня используют в чужой игре. Кроме того, подумай хорошенько, почему фрайгерр погнал почти всех из кабинета? Хотел сообщить что-то важное, предназначенное лишь для ушей высшего руководства? Похоже на то. Но что? Думай, Воислава, думай. Ага, в любом случае под угрозу поставлены интересы национальной безопасности. А присягу дают один раз и навсегда. Я, конечно, льщу себя робкой надеждой, что это действительно что-то путное, а не очередной грандиозный план по установлению всемирного господства Изумрудного королевства, от воплощения которого в жизнь горя хапнут все обитатели Эринии и в первую очередь — мы сами. Сколько их уже было только на моей памяти? Но Родину не выбирают.

Так, пора проверить, что творится в мире. Заходим на "Erinia.com ", пожалуйста: "По подозрению в убийстве виконта Властимира разыскивается бывшая воительница Ирбиса Воислава. Приметы: волосы — светлые, глаза — зелёные. Да что вы говорите, подозреваемая может быть вооружена и опасна. При встрече не пытайтесь задержать её самостоятельно, позвоните по телефону..." Неинтересно. А что пишут на моём любимом сайте? Набираю " Tough girls.com", захожу на форум... я так и знала. Новая тема. Автор — Angel Eyes. Кто же ещё? "Подстрели гусыню!" Кликаю на название.

"Оп-ля-ля! Девчонки, сезон охоты открыт! Спрашиваете кто дичь? Разрешите представить — Дикая гусыня Воислава.! Наш несравненный вольный стрелок умудрилась отличиться. Застрелила несчастного виконта Властимира и, похоже, полна уверенности, что эта выходка сойдёт ей с рук. Разубедим вредную девчонку? Щедрая награда гарантируется. Открою по секрету — фрайгерр Владислав рвёт и мечет. Привожу основные приметы возмутительницы спокойствия.

Внешность — смазливая холодная стерва (я не такая!)

Фигура — склонна к п...о...л...н...о...т, что за чертовщина, язык вроде бы родной, и буквы все знакомые, а общий смысл — мимо кассы. Задираю блузку, внимательно смотрю на свой плоский, мускулистый живот. Врёшь, клевещешь без зазрения совести!

Психологическая характеристика — хвастунья и воображала (ну это уже ни в какие ворота).

Особые приметы — жадная дура, судя по поступку (я заливаюсь краской и испускаю страдальческий стон)

Ну а чтобы вы не пристрелили по ошибке свою соседку, прилагаю фотку подозреваемой".

А-а-а!!! Нет!! Уберите это немедленно! Сейчас же! Ужас! Это я на нашей вечеринке, плавно переросшей в жуткую оргию. И она же меня фоткала! Подлюга!!!

"Если у вас возникнет вопрос, что делать с подстреленной гусыней — вот мой вам добрый совет. Классический рецепт приготовления гуся с яблоками". И отзывы.

White Mount: "Angel Eyes, фотка — супер! Воислава, сдавайся по-хорошему!"

F.C. Milаdo: "Angel Eyes, ржу — не могу! Фотка — класс! Воислава, сдавайся добровольно! Бить не будем".

Snowstorm: " Angel Eyes, под столом! Фотка — улёт! Бегу за ружьём. Воислава, сдавайся! Всё равно не уйдёшь"

Absolute Glory: "Девчонки, я в деле (плохи мои дела). Воислава, сдавайся! Обещаю справедливый суд"

Ах, вот вы как! Набираю свой ник, (City Hunter), пароль и пишу сообщение: "Angel Eyes, ты — покойница!!! Мне всё равно терять уже нечего, одним трупом больше, одним меньше, какая разница. Молись!" И далее стандартный набор: вспарывание живота заживо, прижигание внутренностей огненными заклинаниями, медленное потрошение. В выражениях мы не церемонимся. Значит, говорите — покайся, скидка выйдет? Сейчас! Венеды не сдаются! Всё, мосты сожжены. Назад дороги нет. Или на белом коне, или на щите. Вырываю лист из тетрадки, поспешно пишу на нём: "Мама, папа, я не слушалась вас в детстве, и за это жестоко наказана. Простите меня за всё. Я вас очень, очень люблю!" Пора действовать. С пистолетом — это они ловко придумали. Только не учли, что у каждой медали есть обратная сторона. Нормандины продали мне его вполне законно (поэтому Милада так легко и вычислила меня). Но то, что я приобрела его нелегально, (запутанные правовые нормы у нас в Эринии, правда) знал лишь один из моих нанимателей. Петрас, дружище, самое время навестить тебя...

У дверей кабинета фавна мне преграждает путь его персональный громила — полу-гигант Харитон.

— Тебя повсюду ищут, — пренебрежительно цедит он, — топай отсюда, пока цела. И учти, на меня твоя магия не действует.

Магией тебя не проймёшь. Это верно. Ну а если ребром ладони по горлу, коленом в пах, и в прыжке ногой в нос? Вырубленный Харитон буквально сносит дверь с петель. Эх, приятель, к твоему иммунитету ещё бы немного реакции — цены тебе не было.

— Петрас, — вытаскиваю за шиворот, забившегося под стол фавна, — кто же так встречает старых знакомых?

Как я и предполагала, к моим страданиям и горестям руку Петрас приложил. Но..., светлая у меня всё-таки голова, винить его не в чем. Так что выуженная у него информация, плюс чистая тачка и кое-какое спецоборудование (заметьте бесплатно) — достаточная компенсация за причинённые мне неудобства. Несколько поездок по намеченным адресам, и ... тот, кто ищет, да обретёт. Скромный двухэтажный особнячок, уютный дворик, гостиная на первом, спальня и кабинет на втором. Значит, всё решится именно здесь.

Вы столь искусно проникли в мой офис. Я плачу вам той же монетой. Поудобней устраиваюсь в кабинете, так, что бы меня не заметили с улицы, набрасываю магическую маскировку (теперь моё магическое излучение невозможно засечь) и терпеливо жду. Тьма опускается на Город. Предметы вокруг меня теряют очертания, сумрак почти полностью поглотил их. Многие злодеяния совершаются под его покровом. Уж мне ли не знать. Каждой клеточкой моего тела я ощущаю — именно сейчас.

До моих ушей доносится характерный звук останавливающейся машины. Еле слышные шаги во дворе, щелчок отпираемого замка. Кто-то, впрочем, почему кто-то, поднимается по лестнице и, я опять не ошиблась, направляется к кабинету. Несколько секунд и долгожданный гость, вернее хозяин, предстаёт передо мной.

— Вы всегда бьёте по голове тех, кто пытается познакомиться с вашим мужем? — включая настольную лампу, с любопытством спрашиваю я.

Ведунья Радомила ошеломлённо смотрит на меня. Я приветливо улыбаюсь. Что и говорить — эффектная сцена. Впрочем, ведунья довольно быстро приходит в себя. Пальцы её правой руки осторожно сжимаются в кулак.

— Не советую, — слегка приподнимая руку с пистолетом, укоризненно качаю головой, — пули усилены магией, получите такую в живот — лечение будет долгим и весьма болезненным.

— Что вы хотите? — Радомиле с трудом удаётся сохранять самообладание.

— Я хочу предложить вам честный обмен, — на моих губах играет обезоруживающая улыбка, — вы отдаёте мне вашу сумочку, а я надеваю на вас вот это украшение, — я показываю Радомиле наручники, — ну как, согласны?

— Похоже, выбора у меня нет, — криво усмехается она.

— Это верно, — соглашаюсь я, — на свете существует два типа ведьм, — одни с пистолетом, а другим лучше слушаться. Руки за спину, пожалуйста.

На запястьях Радомилы защёлкиваются стальные браслеты. Артефакт сработан по технологии "ловчая сеть", её магия мне больше не страшна. Я небрежно бросаю сумочку на стол.

— Даже не хочу знать, что находится в ней.

— Как вы вычислили меня? — интересуется Радомила.

— Э нет, — смеюсь я, — я слишком много смотрела дешёвых боевиков, чтобы понять — до полного претворения своего плана в жизнь, злодею лучше не разглашать всех его деталей. Я ещё не закончила.

Беру телефонную трубку и набираю нужный номер

— Алло, говорит частный детектив Воислава. Больше не могу выносить угрызений совести и хочу сдаться в руки правосудия. Нахожусь по следующему адресу...

— Нам остаётся только ждать, — снова подхожу я к пленнице.

— Как вам угодно, — спокойно пожимает она плечами.

Что-то в её тоне заставляет меня насторожиться. Проклятие, я ведь стою спиной к дверям! Резко поворачиваюсь, поднимая руку с пистолетом. Поздновато. Резкий удар ноги выбивает его, ещё один с разворота проходит мне в грудь (к счастью успеваю частично блокировать его), и вот в руках высокой девицы в чёрном, прямо из воздуха, появляется длинный тонкий шест с отточенным лезвием на конце. Вжик. Будь она чуточку быстрее или я не так проворна, и всё — любоваться бы мне собственными кишками, валяющимися на жутко дорогом, явно ручной работы, ковре. Вспорола бы мне живот умело и ловко. А так — блузка, конечно, безнадёжно испорчена, и кровь хлещет будь здоров, но ничего — нервы у меня стальные, в обморок не упаду. Девица замирает в угрожающей боевой позе. Замысловатая татуировка на совершенно лысой голове. Безвкусица.

— Так, так, так, — главное не терять хладнокровия, — а вот и посредники.

— Не путайся под ногами и сохранишь жизнь, — угрожающе шипит наёмница.

— Щедрое предложение, — на моих губах играет зловещая усмешка, заставлявшая в своё время бледнеть и Ночных Охотников, и Вольных Стрелков и даже боевых гномиков, — но боюсь, мне придётся его отклонить.

Всю жизнь я шла на риск. Поздно меняться. Резко опускаю руку к заднему карману брюк. Да, у моих брюк есть задний карман. В нём даже есть небольшая дырочка, только учтите, при свидетелях я буду всё отрицать. Не Спящий весть что, но если всё проделывать быстро — зачастую срабатывает. Вот как сейчас. Смертоносная ведьма стремительно бросается ко мне. А навстречу ей уже летит сотворённое мной заклинание "молния ярости"". По правде говоря, получилось оно у меня так себе — сказывается отсутствие практики и недостаток энергии, так что своей "яростью" я вряд ли смогу сбить с ног даже дистрофика на последней стадии истощения. Но наёмнице это невдомёк, поэтому она резко останавливается и быстро создаёт защитный аркан. И это хорошо. Потому что и карман, и "молния" — это манёвры, обманные финты, хитроумные пассы, коими опытный шулер отвлекает внимание жертвы. Ибо самое страшное оружие в руках истинного алкоголика (увы) — это пустой гранёный стакан. Потому что один его вид приводит пьяницу в неописуемую ярость.

Бросок у меня поставленный, так что импровизированный метательный снаряд с максимально возможной силой врезается аккурат в переносицу проклятой ведьме. Наёмница с воплем бросает на пол "Орлиный шест" и хватается обеими руками за расквашенный нос. А я уже стрелой лечу к ней, стелясь в идеально выполненном подкате, буквально скашивая её. Не успев толком сгруппироваться, она с грохотом падаёт на ковёр. Упругим прыжком вскакиваю на ноги, и ... грубо, по-уличному, по-хулигански, как футболист, пинающий мяч, начинаю избивать её ногами.

— Раз! Тварь, это тебе за Гордану!

Ведьма издаёт жуткий пронзительный визг. Ничего, меня этим не проймёшь.

— Два! Лысая сука, это тебе за девчонок!

— Три! Грязное отродье, это тебе за дружинников Владислава!

-Четыре! А это — за учениц Градиславы!

После очередного удара отчётливо слышится хруст треснувших рёбер. Волшебное, чарующее звучание. Ни одна, даже самая гениальная мелодия, не доставляла мне большего наслаждения. Проклятая тварь пытается вскочить на ноги. Нет, дорогая, махаться с тобой я не собираюсь. Хватаю её в охапку и со всей силы (чем-чем, а ею нас, венедов, Покровитель не обделил) швыряю в окно. Надеюсь, стёкла здесь не антиударные. Звон разлетающихся осколков убеждает в обратном. Вот и отлично. Полетай, сволочь, тебе полезно освежиться. Тяжело дыша, поднимаю мой пистолет и вновь бросаюсь к окну. Живучая паскуда! Ага, мы всегда работаем в команде. Забавное зрелище — дружная компания во всю прыть трусливо улепётывает с поля боя. Правильно. Ведь сила Сайрила ле Корте — в его логике, а оставшиеся двое — им только яйца красть, да путёвками торговать. Жульё! У нас и дешевле, и сервис несравненно выше. Счастье ваше, что мне вами заниматься недосуг. Йо-пика-йо-йо, ублюдки! Проклятие! Разгорячённая схваткой, я совсем позабыла о Радомиле. И вредная ведунья, похоже, вовсю пытается воспользоваться подвернувшимся шансом. Но ничего, в моих наручниках портал не создашь и шибко не побегаешь. Нагоняю её в коридоре, бесцеремонно хватаю за шиворот и опрокидываю на пол.

— Куда же вы, миледи? Пропустите самое интересное.

Когда одновременно открываются десятка два порталов — это трудно не заметить. Кто? Зычный голос Милады заставляет меня облегчённо вздохнуть

— Именем королевы! Всем оставаться на своих местах!

— Штурмовая группа начинает операцию! Группы оцепления — на позиции! — вторит ей Белогора.

Кавалерия прибыла. Самое лучшее спецподразделение Изумрудного королевства. Знаменитые зелёные береты. Легендарные Воительницы Ирбиса. Как сейчас помню: " Мечтаешь увидеть свет? Хочешь, чтобы все девчонки завидовали тебе, а парни бросали восхищённые взоры? Записывайся в Дружину Воительниц Ирбиса! Вступай в ряды защитниц ценностей и свобод Великого Изумрудного Королевства, обеспечь торжество демократии и справедливости в мире Чёрной Луны!" Как будто это было в другой жизни. Громкий топот шагов безжалостно возвращает меня в суровую реальность. Надо срочно принимать меры, и я их принимаю. Отбрасываю пистолет, поднимаю руки вверх, становлюсь на колени и громко кричу:

— Я сдаюсь! — хватит изображать из себя героиню.

Девчонки окружают меня и Радомилу. Ну и кто возглавляет штурмовой отряд? Вот она — мерзавка, змеюка подколодная, гадюка семибатюшная, нет у неё ни стыда, ни совести. С радостью замечаю, как при взгляде на меня бледнеет её лицо.

— Славка, ты вся в крови! Ты как, в порядке?!

— С гадинами, что размещают на форуме чужие неудачные фотографии, не разговариваю принципиально, — демонстративно отворачиваюсь я.

— Вот как, — в её глазах зажигаются озорные лукавые огоньки, заводя мне руки за спину, она ловко надевает на меня наручники, — ну и кто тут грозился разрезать мне живот?

В окружении полудюжины дружинниц в коридоре появляются Милада и Белогора. Моя мучительница отдаёт честь.

— Госпожа, воевода, всё под контролем. Подозреваемая задержана.

Милада сурово смотрит на меня. Я лишь усмехаюсь в ответ

— Нет, я не ваш главный приз. И не она, — киваю на съёжившуюся Радомилу, — основной выигрыш в сумочке на столе.

Одна из дружинниц бросается в кабинет и через несколько секунд возвращается с сумочкой Радомилы. Милада достаёт из неё компьютерный диск.

— Ноутбук, быстрее, — приказывает она.

Воевода вставляет диск, на экране ноутбука зажигается заставка документа. Лицо Милады бледнеет. Заставка сменяется колонками цифр и целым каскадом графиков и таблиц. Милада стремительно захлопывает ноутбук. Но мне уже всё ясно. Он. Он — родимый! Очередной, грандиозный. Девчонки, ховайся, рванёт так, что мало не покажется.

-Телефон, живо — сипло произносит воевода.

— Ваше величество, — лепечет в трубку Милада. Затем выпрямляется во весь рост, прочищает горло и заканчивает бодрым, уверенным голосом, — докладывает воевода Дружины Воительниц Ирбиса Милада. Документация по проекту "Янус" в наших руках. Реализации проекта ничего не угрожает.

Этот момент стоит оценить. Оркестр, туш! Насладившись триумфом, воевода, наконец, вновь снисходит до меня.

— Ну что, попалась, — торжествующе произносит она, — теперь так просто не отвертишься.

— Воевода, вы будете смеяться, но я всё могу объяснить, — безмятежно улыбаюсь я.

— Вот и славно, — нехорошо ухмыляется Милада, — во Дворце. В машину её! Ведунья Радомила, вам придётся проехать с нами.

— Между прочим, если вы не заметили, я тут кровью истекаю. Мне в Лесную Обитель надо бы.

— Да неужели, — деланно удивляется Милада, — и что тут у нас?

Милада довольно бесцеремонно задирает мою изрезанную блузку и смотрит на порез.

— Надо же,— злорадно ухмыляется она, — нашей несостоявшейся потрошительнице чуть самой не распороли живот и выпустили кишки. Кстати, дай-ка я проверю, не повреждены ли твои потроха. Клинок мне, живо!

— Э-э, лошадей гнать не надо! Всё, всё я еду...

— Ну-ка держите её, — злорадная ухмылка сменяется зловещей усмешкой....

— Ай-ай-ай, не смей!!!

— Надо осмотреть внутренности, — противным сюсюкающим голоском объясняет мне воевода, — а то вдруг в них попала инфекция.

— Не трусь, обработаем рану йодом и наложим пластырь. Пока, — смеётся Белогора.

Семеро на одну, значит так у вас сейчас принято? Сидя на заднем сидении джипа, обиженно хлюпаю носом. Дверца машины открывается, с ехидным выражением на лице Белогора кладёт мне на колени пакет с яблоками.

— Привыкай, — весело подмигивает подвоевода.

Перед столь внушительной аудиторией мне выступать ещё не приходилось. Королева Вратислава величественно восседает на троне прямо напротив меня. Рядом с ней расположились фрайгерр Владислав и берегиня Белоснежа. Милада и Белогора стоят чуть поодаль, пронзая меня презрительно-насмешливыми взглядами. В нескольких шагах от меня под конвоем и в наручниках (по-прежнему моих) стоит ведунья Радомила. Впрочем, я нахожусь в том же положении. Паршивая овца в благородном семействе. Что же, сегодня они получат свой клок шерсти.

— Я начну с самого начала этой довольно запутанной истории. Эльф и фавн заключают пари. Ради выигрыша последний соблазняет одну прелестную и обаятельную ведунью. Ему невдомёк, что благородный эльф затеял спор по настоятельной просьбе одного элегантного джентльмена, любителя изящных светлых костюмов, дорогих автомобилей и тонких вин. И что за самыми интимными моментами любовного свидания пристально наблюдает лучшая команда наёмников во всей Эриннии. Фавн сделал своё дело, фавн может уходить. На следующий день элегантный джентльмен встречается с вами, ведунья Радомила, предъявляет неоспоримые доказательства вашей супружеской неверности и красочно описывает возможные последствия их обнародования. Скандал, позор, развод и крах столь успешно складывающейся карьеры. Но всего этого можно избежать. Если ведунья поможет элегантному джентльмену ознакомиться с документами по секретному проекту "Янус", к которым, по сведению элегантного джентльмена имеет доступ виконт. Элегантный джентльмен, наверное, даже постарался уверить вас, что его ознакомление с секретной документацией послужит для блага всего мира Чёрной Луны, и что ваша совесть останется чиста. И здесь, надо признать, он вас очень серьёзно недооценил. Плевать вам на судьбу Эринии. Вы прекрасно понимаете — соглашаясь на сделку, вы попадаете в полную зависимость от джентльмена. Он остаётся в выигрыше в любом случае — получает шпиона в нашем королевстве, ну а если что пойдёт не так — сдав вас, умную и талантливую ведунью, он обезвредит очередную вероятную угрозу для Великого Ордена. Очень характерно для его стиля. И ваша задача — провернуть всё таким образом, чтобы элегантный джентльмен оказался с вами в одной лодке, выкинуть из которой вас ему было бы не под силу. В вашей голове рождается дерзкий чудовищный план. План, предусматривающий совмещение кражи с хладнокровным продуманным убийством...

— Какой смысл ведунье Радомиле имело убивать Властимира? — задаёт вопрос фрайгерр.

— Самый прямой. Могу с ходу назвать целый ряд причин. Самая очевидная — похищение документов — это вполне допустимый приём в деятельности разведслужб. Это нормально и цивилизованно. Но политическое убийство, убийство, заметьте, не мага, а просто уважаемой во всём мире Чёрной Луны личности — это совершенно иной коленкор. Его нельзя оправдать никакой целесообразностью и выгодой, их просто нет, следовательно, на репутацию элегантного джентльмена ляжет позорное пятно, а это означает, что пострадает честь Ордена, чьи интересы элегантный джентльмен защищает. А значит — ведунья Радомила и джентльмен оказываются в одной лодке. Существует ещё одна причина. Выкрасть документы не сложно. Как я понимаю, именно вас, в своё время, как самую сильную колдунью в семье, виконт Властимир попросил конфиденциально магически защитить тайник, в котором виконт хранил наиболее ценные документы. Выкрасть несложно, но виконт сразу догадается, кто стоит за похищением и окажет неоценимую помощь в расследовании. А потому лучше сразу заставить его замолчать. И, наконец, третья причина — убийство поможет вам направить следствие по ложному пути, подкинув ему очевидного подозреваемого. И здесь ваш выбор остановился на мне. Вы начинаете претворять задуманное в жизнь. По роду службы вам становится известно, что фрайгерр Владислав передал виконту документацию по проекту, чтобы выслушать его мнение о нём. Мне, почему то кажется, что виконт оказался не в восторге от всей этой затеи. Но вернёмся к вам, ведунья. Вам нужна подробнейшая информация обо мне, и вы получаете её самым банальным способом. Встречаетесь с моим клиентом (Петрасом), целуете его "поцелуем правды" и помимо прочих интересных вещей узнаёте о нелегально приобретённом пистолете (теперь отпираться всё равно нет смысла). Далее настаёт черёд Ратибора. Ратибор — телохранитель опытный, готов ко всему, но только не к тому, что магию против него применит член семьи виконта. "Песнь Сирены". И не примитивное внушение, нет. Тонкое, почти незаметное воздействие, мягкое, ненавязчивое подталкивание к нужному вам направлению, так чтобы по истечению времени у Ратибора даже мысли не возникло, что кто-то управлял его волей. Итог — начальник безопасности нанимает меня. Пока я торчу в косметическом салоне, вы проникаете в мой офис (логика подсказывает вам, что оружие я, в силу специфики моей деятельности, держу под рукой), путём магического сканирования обнаруживаете тайник, похищаете пистолет и, заметя все следы своего присутствия, уходите. Используя морок (охрана не так тщательно проверяет домочадцев), проносите оружие на виллу, под благовидным предлогом заходите в кабинет виконта и оставляете там сумку с пистолетом, по-прежнему скрытые от глаз обыкновенного венеда. Да, незадолго до этого вы остроумно решаете проблему с отпечатками пальцев. Лак в баллончике, якобы оказавшийся низкого качества. Для покрытия картин он действительно не годится. Потому что предназначен совсем для иного. Содержимое баллончика при распылении превращается в прозрачную полимерную плёнку, которая лучше всяких перчаток защищает кожу. Никаких отпечатков. Никаких хлопот. Не надо ничего стирать с рукоятки пистолета, не надо волноваться, что какой-то из отпечатков может остаться на оружии. Никакого риска. Уверена, экспертиза обнаружит остатки плёнки на ваших ладонях. Вечером, вместе с супругом, вы прибываете на приём. Выбираете подходящий момент, незамеченной поднимаетесь наверх, стучите в дверь. Виконт впускает вас в кабинет, вы, мило беседуя с ним, достаёте невидимый для Властимира пистолет, ввинчиваете глушитель и производите три выстрела. Затем кладёте пистолет в ящик стола и спешите к тайнику, расположенному прямо за висящей на стене картине. И здесь вы допускаете роковую ошибку. Магия — магией, но для защиты тайника виконт использовал и некоторые маленькие житейские хитрости. Картина специально была повешена под небольшим отвесом, чтобы в случае попытки вскрыть тайника, это можно было сразу обнаружить. Вы снимаете картину, нейтрализуете магические заклинания (для вас это проще простого), завладеваете диском и вешаете обратно картину на стену, но... вешаете её идеально ровно. К несчастью для вас, я заметила, как изменилось положение художественного шедевра но, к сожалению, не сразу, пришла к верному умозаключению. Затем вы выходите из кабинета, закрываете дверь на ключ, идёте в дамскую комнату, смываете с рук уже ненужную плёнку и спускаетесь к гостям. Далее выражаете беспокойство отсутствием виконта и посылаете супруга наверх. Но в разговоре со мной вы допускаете второй промах. Снимая картину, вы, как художница, рефлекторно подметили оригинальность техники её выполнения. Так же как и я. Но заметить это можно, только если смотреть на картину вблизи. И когда я в нашей светской беседе отметила схожесть техники мазка у картины в кабинете виконта и картины, висящей на стене гостиной, вы машинально, как художница, согласились со мной. Но чтобы заметить сходство в технике написания — для этого необходимо видеть работы или одновременно, или через очень короткий промежуток времени. Как только я связала наш разговор с тем, как изменилось положение картины в кабинете виконта — вся картина стала совершено ясной для меня, прошу прощения за невольный каламбур. Дальше всё просто. Вам нужно, чтобы пистолет был обнаружен у меня на глазах. Так и происходит. Затем, якобы выполняя приказ берегини Белоснежы, вы покидаете дом, но мчитесь не во Дворец, а ко мне в офис. Проникаете в него, накидываете на себя морок и устраиваете засаду. Когда я вхожу внутрь, вы оглушаете меня ударом по голове. Зачем? Чтобы с помощью магии закрыть мой мозг от сканирования. Если меня поймают — защита памяти, пистолет — это серьёзные улики в пользу моей виновности. Но, скорее всего, вы рассчитывали на то, что я догадаюсь об этом и поспешу попросту смыться из Эмеральд-Сити, тем самым, признавая свою вину и обеляя вас. Я действительно догадалась, зачем мой череп проверяли на прочность таким диким способом. Но одновременно поняла, что против меня действует маг. Женщина. Связала это с нашим разговором в гостиной, с картиной в кабинете. В общем, к Петрасу я направлялась, уже заранее зная, о ком он поведает мне. Кроме того, он единственный, кто знал о том, что я нелегально приобрела второй пистолет. Остальное известно всем. В условленное время вы приехали на условленное место для обмена диска на компрометирующие вас материалы. И здесь вас ожидал неприятный сюрприз.

— Но как ты догадалась, где произойдёт передача секретной информации?! — выпалила Белогора.

— Ну, это элементарно, — я снисходительно пожимаю плечами, — свидание с лауреннитами и их подручными — это не увеселительная загородная прогулка. С него надо постараться вернуться живым. Я была уверена, что место встречи Радомила выберет на своей территории. И постарается напичкать дом как можно большим числом артефактов, блокирующих любую магию, не основанную на силе Изумруда. Я захватила у Петраса магический детектор, объехала несколько домов, принадлежащих семейству Радомилы, и возле одного из них детектор взбесился.

Милада угрюмо смотрит на Белогору. Та разводит руками и отвечает ей взглядом собаки из анекдота о говорящей корове ("А что я? Я сама офигела!")

— Признаю, я вас недооценила, — с горькой усмешкой произносит Радомила, — мои поздравления. Браво.

— Вы поступили прямо как Дженна и ле Корте — оценили мой магический потенциал, прикинули боевые характеристики и на этом оборвали расчёты...

— .Это была моя главная ошибка, — усмехается ведунья.

— И это всё, что вы можете сказать?— вмешивается в наш диалог Вратислава, — Послушайте, Радомила, — в голосе королевы проскальзывают заинтересованные нотки, — у вас есть револьвер?

При этих словах Радомила начинает хлюпать носом, а затем, рыдая, бухается на колени.

— Ваше Величество, — заливаясь слезами искреннего раскаяния, дрожащим голосом всхлипывает она, — умоляю, позвольте мне чистосердечно признаться во всём!

Белоснежа, Милада и Белогора стыдливо отводят взоры. Фрайгерр Владислав сконфуженно кашляет. Конечно, грязный приём, но жизнь, согласитесь, в принципе, приятная штука.

— Что же, в вашем положении, это наилучший выход, — вздыхает Вратислава, — уведите её, — кивает она конвоирам...

-Иногда я завидую владыкам нормандинов и алеманов, — слабо улыбаясь, поворачивается она к фрайгерру. А затем обращает царственный взор на меня.

— Мне обещали справедливый суд, — осторожно напоминаю я.

— Капитан Воислава, — в голосе фрайгерра слышится неподдельный интерес, — почему вы решили, что виконт отрицательно отнёсся к проекту "Янус"?

— Виконт произвёл на меня впечатление трезвомыслящего и умудрённого опытом человека, — отвечаю я,— кроме того, хотя все гости уже прибыли, он, не будучи магом, продолжал упорно изучать документы, где сплошь и рядом употребляются магические термины и заклинания. Вряд ли для того, чтобы выразить своё отношение к проекту фразой: "Я в полном восторге".

— Знаете, — грустно улыбается Владислав, — я, конечно, не детектив, но при обыске вашего офиса было обнаружено два предмета, казалось бы, ничем не связанные между собой, но, тем не менее, заставившие меня придти к некоторым выводам. Не поможете проверить их правомерность?

— Валяйте, — усмехаюсь я.

-Вот первый из них, — фрайгерр показывает полупустую бутылку "Бена Нейвиса ",— среди вассалов нашего Королевства есть народ, чьи представители без подобного стимула не справятся даже с элементарной логической задачей. Скатываемся до их уровня?

— Я вообще-то уже взрослая девочка, — вызывающе пожимаю я плечами, — и разве мы не живём в самом свободном королевстве мира Чёрной Луны?

— Разумеется, разумеется, — примирительно улыбается Владислав, — честно говоря, гораздо больше меня заинтересовал второй предмет.

В руках барона оказывается фотография в рамке. Проклятие! Какой прокол! Но разве при поспешном бегстве всё припомнишь. На фотографии — я в полной парадной форме, на фоне белого ирбиса, с боевой наградой на груди. Изумрудное сердце за героизм, проявленный в последнюю Великую войну. Я чувствую, как начинают пылать мои щёки и гореть уши.

— "Моей отважной защитнице", — читает фрайгерр вслух надпись на обороте фотографии, — это ваш почерк, Ваше Величество?

— Мой, — улыбается Владислава.

— И к каким выводам вы пришли? — уставившись на носки туфель, произношу я голосом, который мне самой кажется неестественным и чужим.

— Откровенно, к довольно парадоксальному. Мне почему-то кажется, что Дружине Воительниц Ирбиса позарез нужен аналитик. Честно говоря, он не помешал бы и мне, но...

— Нам действительно позарез нужен аналитик, — моментально вклинивается в диалог Милада, — но не всякий аналитик. Аналитики — девушки избалованные, а нам нужна:

А — неизбалованная

Б — согласная жить в Дворцовом общежитии

В — на 120 рублей в месяц

— Готовая нести общественную нагрузку, — добавляет Белогора, — и чтобы не отрывалась от коллектива.

— Ты, конечно, можешь отказаться, — равнодушно произносит Белоснежа, — в своё время с тобой поступили не совсем справедливо, так что мы поймём.

Блефует она мастерски. Ведь у неё на руках всего лишь какие-то две пары, максимум слабенькая тройка. Мне ничего не стоит поднять ставку и заставить их выйти из игры, но сил на это у меня уже не осталось. Нервы у меня стальные, но душа — душа представляет собой сплошную кровоточащую рану. Поздравляю, вы срываете банк. Я пас. Я сдаюсь. Я подписываю безоговорочную капитуляцию. Хотелось бы мне похвастать, как я небрежно-снисходительным тоном бросаю фразу " давно бы так", но остатки совести не позволяют мне этого сделать. А рассказывать подробно как я, стоя на коленях, с судорожным рыданием умоляю: "Спасите меня! Вытащите из болота, в котором я очутилась! Вытяните из трясины, в которую я погрузилась по уши! Я раскаиваюсь! Я полностью осознала свою вину! Я больше никогда так не буду!" — в общем, красочное описание картины "Возвращение блудной дочери в счастливую семью" определённо не мой конёк.

Я думаю, иногда, владыки нормандинов и алеманов завидуют королеве.

— Воислава, как ты могла так подвести всю нашу дружину, — негодует жалкая папарацци, освобождая меня от наручников, — теперь вся оппозиционная пресса обрушится на нас. Но ничего, есть у меня связи в "Эринния.коме", отобьёмся. Кстати, ты в курсе, что повинную голову меч не сечёт?

— И не надейся, — отрезаю я, массируя запястья, — возмездие будет суровым и неотвратимым.

— Слушай, не станешь же ты из-за безобидной шутки, хорошо, я виновата. Очень виновата. Прости меня. Ну, хочешь, я встану на колени?

— Дай лучше позвонить, — морщусь я.

— Ну, так как ты не арестована, права на звонок у тебя нет, но ради нашей дружбы — держи, — протягивает она мне мобильник

Я набираю номер.

— Алло, — слышится настороженный, знакомый с детства, мужской голос.

— Папа, — неуверенно произношу я.

— Доча! — взволнованно восклицает отец, — ты где? С тобой всё в порядке? Вы все испереживались за тебя.

— Со мной всё нормально, — слабо улыбаюсь я, — папа, вы не против, если я приеду к вам.

— Конечно, нет! Приезжай обязательно! Пойду, обрадую остальных.

— Спасибо.

Сегодня вечером я буду слушать блюз. Потому что это последняя ночь, когда я смогу пожалеть себя. Завтра будет уже некогда. А затем я обязательно поставлю мою любимую песню. "Королева скрытого города" в исполнении несравненной Аманды де Лерье. И пора вспомнить, что на улице стоит не глубокая осень, а цветущая весна.

.