— Ты будешь ходить и каждому объяснять что мы на самом деле розовые и пушистые? И даже так, ты никому ничего не докажешь. Мы станем "чужими"... Начнутся диверсии, запреты на торговлю и вообще на контакты. Наши выездные бригады будут в постоянной опасности... Так что... Извините, Ванесса Витольдовна, но мне кажется уехать — не совсем хорошая идея.

Все снова подавленно замолчали.

Бабка тяжело вздохнула и предложила:

— Твоя очередь, Рома.

— А я вот что предлагаю. Под "лешим", — ткнул пальцем в Короткого, — ночью, подойти к Ксиве на хату и устроить ему суицид. А? Хорошая идея, скажу я вам...

— А остальные? После смерти Ксивы, его место займёт... Ну например — Череда. И что?

— А мы и Череду пришьём!... Впрочем, — Шило нахмурил лоб, — впрочем, мы же можем им всем, за одну ночь, устроить козью рожу... Ага... Так и похороним в братской могиле...

Но Бабка высказалась против такого радикального решения:

— Ты пойми, Шило, — твоя идея отличная. Со всех сторон — превосходная идея. Вот только ниточка, в любом разе, потянется к нам. Среди заинтересованных в том, чтобы эти ребята не проскочили мимо кладбища, мы самые первые. Ладно, останемся здесь, ничего никому не отдадим и всё такое... Придём к власти, как предлагает Аркаша. Только народ будет глядеть на нас исподлобья. Я так жить не хочу. Тогда уж лучше уехать...

Снова тяжёлое молчание.

Тут дверь открыла Янка.

— Готово, Бабка... Поставила под навес...

И замерла, увидев мрачные физиономии сидящих за столом.

— Что? Умер кто-то?

— Нет, всё в порядке, — успокоила Шеф. — Спасибо. Я всегда могу на тебя положиться.

— Ну, так я — пошла?

— Иди, золотце. Иди.

И Заря удалилась.

— Ну, давай, Маша, — предложила Бабка. И Савве:

— Сейчас выдаст что-нибудь гениальное...

— Я вот всё думаю, — оперла голову на кулачок Маша, — кто руководит этим сборищем? Что за таинственный человек? И я вспомнила, что все новики идут к знахарям, чтобы определить дар. Мне кажется надо поинтересоваться у семьи наших городских знахарей, что за человек с таким даром?

— Они ничего не скажут, — оспорила Бабка. — Тайна Дара, это их хлеб. Они на это никогда не пойдут. Мы останемся тут, или нет, это вилами по воде писано. А знахарям здесь жить...

Шило опять подскочил размахивая руками:

— Да всё очень просто! Вяжем эту семейку, привозим сюда, спускаем в подвал, даём Скорому молоток...

Бабка перебила:

— Рома! Да что же ты такой... Кровожадный. Что за бандитские замашки. Ты ещё скажи, что после пыток их убить, и в болото...

— Дак, я так и хотел сказать. Ты ж меня всегда перебиваешь.

И Бабка, и Беда возмущённо заохали, закатили глаза.

А Маша уточнила:

— Если объяснить им ситуацию, они пойдут на сотрудничество. Это в их интересах, — посмотрела на недоумевающие лица. — Представьте себе, что город доведут до нищеты, платить знахарям станет нечем. Да даже если и будут платить, банальных продуктов не купишь, потому, что всё по карточкам. А потом и народ из Полиса побежит, и приходить в город никто не будет... Они же зубы на полку положат.

Савва поддержал:

— Верно мыслит. Надо к ним сходить, потолковать.

— Я же говорила — что-то гениальное подскажет... Так... Ладно... Дальше.

Савва хотел встать, но Беда его остановила.

— Сиди...

— Мой предложение остаётся в силе. Надо спровоцировать власть на противоправные действия. В частности — нападение на Приют крупными силами. Положить всех из труб с чернотой...

Обратился ко всем:

— Я надеюсь это облучение не приведёт взрослых мужиков к летальному исходу?

— Ну... — развёл руками Короткий, — смотря сколько времени ты будешь обрабатывать массы трудящихся.

— Понятно. До смерти обрабатывать не надо. А после уже предъявлять ультиматум власти и смещать правительство. Новые выборы. Выдвигаем Бабку. И всё. Мы правим городом.

— Тебе так хочется править городом, — с подозрением спросила Бабка.

— А иначе ничего не получится. Снова возьмёт власть какая-то сволота, и всё начнётся сначала... Я не хочу править городом, я хочу спокойно жить, спокойно заниматься своей работой, без оглядки на политические предпочтения... А если пустить всё на самотёк, то обязательно найдётся прохиндей, который начнёт обещать молочные реки с кисельными берегами. И его изберут.

Бабка удивилась:

— Так они только что на Ксиве обожглись. Неужто ничему не научились? Неужто снова поведутся на враньё?

Сава горько покивал:

— Обязательно поведутся. Обязательно.

Бабка спросила у Беды:

— Записала?... Теперь ты, Паша.

— Я вот что думаю... Помнишь, Ты говорила, что через черноту Дары не работают? А ведь в городе наверняка есть и сенсы и ментаты. И, очень может быть, они на службе у этой хунты...

Все, прямо оживились. А Ванесса озвучила:

— Да! Правильное слово! Это и есть — "хунта"!

— Так... О чём это я... — продолжил Пашка. — А! Так вот. Если обложить периметр Полиса чернотой? То вам это как?

— И как ты это мыслишь воплотить? — поинтересовался Короткий.

— Несколько длинных корытец. В них налить воды. Ну, так же как трубы, и...

— Понял, — перебил Короткий, — прямо в корытцах бруски разложить по периметру... Или даже вкопать...

— Ну зачем же "в корытцах". Вытащить, а в ёмкость — следующую порцию.

Аркаша-Короткий сразу согласился:

— Отлично, прямо сейчас и займёмся, — потом хмыкнул: Вот вроде бы такая гадость — чернота, а сколько полезных применений...

И тут Пашке пришла в голову ещё одна мысль.

— И ещё кое-что. Вот этот брусок, который мы, предположим, сделаем, он только в две стороны излучает?

— Строго, — подтвердил Короткий.

— То есть — строго вверх и строго вниз?

— Ты к чему клонишь? — забеспокоился Короткий.

— Если эти бруски наклонить? А? В сторону стены.

— Так... Подожди... Но там же улица, там люди ходят...

— Сделать систему поворота и в нужное время...

Короткий замер, прокручивая что-то в мозгах.

— Это мы сделаем! Да! Вы поняли — о чём он?

— Неет... — ответила за всех Бабка.

— Ладно. Сделаем, потом покажем — поймёте. Что дальше?

Бабка скомандовала:

— Собираем всё в кучу. Значит так... Мужики, займитесь этими... корытцами и брусками. А с утра готовьтесь идти к знахарям за ответами. Женя, думай, что ещё для безопасности нужно.

— Видеокамеры бы поставить. И прожекторы.

— Нету.

Глава 17. Склады и посетители

И тут зазвонил телефон.

Бабка подошла, сняла трубку.

— Да... Ну?... И чего он хочет?... Сейчас подойду.

Положила трубку и скривилась.

— Гравёр припёрся с десятком бойцов. Пошли, поговорим. А ты, Савва, иди в мастерскую, объясни Минусу задачу. Чуть позже и мужики подтянутся.

И они разошлись.

Действительно пришёл Гравёр, в парадной форме майора танковых войск. Ту, старую полевую, видимо уже изгваздал, или облевал. Где-то, мимоходом, он долбанул ещё граммов сто, и рожа его краснела как светофор.

Бабка скомандовала открыть калитку, и этот клоун ворвался в проём с кривым перекатом, выставив короткоствол. Его штормило и он слабо ориентировался в пространстве. Поэтому ствол уставил в пустое место.

— Всем стоять! Рруки! Рруки, я сказал!

Бабка у него спокойно спросила:

— Что руки-то? Придурок.

— Ты, сучка, заткнись!

Вот этого Пашка стерпеть не мог. Он "раскрыл" Гравёра и те синие линии, которые шли к правой руке, — отсёк. Вояка выронил пистолет. Попытался его подобрать, но правой рукой ничего не получилось. Тогда он подхватил стечкина левой, но снова его выронил.

Группа, из десяти бойцов сопровождения, смотрела на эти акробатические номера с брезгливостью. С той стороны калитки уже собрался народ. Цирк бесплатный. Ага.

Один гвардеец подвёл итог:

— Допился.

Гравёр бросил попытки поднять оружие и уставился налитыми кровью глазами на своих охранников.

Другой боец добавил:

— На халяву-то.

— Кто это сказал?! — заревел алкаш. Ответа небыло. Тогда он нашёл взглядом Бабку и ткнул в неё пальцем:

— Ты, тварь! Ты мне всё вернёшь! Поняла?! Прямо сейчас!

Скорый так и держал Гравёра "раскрытым". Он обратил внимание на три участка в мозгу, которые активировались, когда майор пытался строить фразы.

— Взять её! — скомандовал гость, ткнув пальцем в сторону Бабки.

Никто не шелохнулся. Один гвардеец сказал:

— Ну, нет. Мы так не договаривались. Бабка меня из фермы вытащила. Я не стану ей руки крутить... И вам не позволю.

Он шагнул в сторону и передёрнул затвор. Из десятка вышли ещё два бойца и присоединились к товарищу.

— Бунт?! — орал майор. — Всех к стенке поставлю! А ну взяли её...

Скорый внутренне напрягся, в голове у него стало щекотно и он пригасил три центра в мозгу Гравёра. Те, которые отвечают за речь.

А тот пьяно разглагольствовал.

— А-па-а! О-а-ка!

Гвардейцы переглянулись. Один тоскливо сказал.

— Ну, вот. Здравствуй, белочка.

Гравёр тужился восстановить артикуляцию. Но выходило только хуже. Он шагнул вплотную к одному бойцу и в лицо тому крикнул:

— Зззза-са!

— Так точно, товарищ майор! Заса! — отчеканил солдат.

Тут у пьяного командира подкосились ноги и он грохнулся на бетонку. И здесь Пашка был совершенно не причём. Не выдержал сам организм у мужика. Сдался под напором идиотизма.

— Что делать-то? — снова тоскливо спросил один солдатик.

— Что делать, что делать... Бери его подмышки. Понесли.

И майора упёрли на улицу.

Бабка выглянула за калитку, сказала толпе:

— Прошу прощения за беспокойство.

— Да ладно тебе. Было весело... — отвечали из-за ограды.

Из окна второго этажа высунулся Гоги.

— Бабка, может, пока он пьяный, остальное вывезем?

Бабка наклонилась, подобрала забытый пистолет, подумала.

— Гоги, а ключ от складов у тебя?

— Канешна у меня!

— А, поехали.

До пяти сделали две ходки и опустошили склад. Пьяный министр не удосужился даже охрану оставить. Поэтому сработали без помех.

В ограде администрации, за кирпичной стеной, кто-то фальшиво и гнусаво орал:

— Иииес тудейн! Аймам хетсин еден кинтуплеееейн!

Шило покрутил головой:

— Город поимели, теперь над песнями изгаляются. Уроды.

После очистки склада, мужики, до самого вечера, ковырялись с "черной защитой" Приюта. Сначала ляпали короба из пластиковых канализационных труб метровой длины, нагревая их горелкой, а потом пошёл поток брусков темноты, которые кузнечными щипцами выволакивали к периметру и укладывали один к одному. К восьми закончили. Систему поворота так и не придумали. Да, собственно, и думать-то было некогда — пахали как пчёлки...

В Улье нет времён года. Долгота дня — величина постоянная. Ровно семнадцать часов. В пять утра — рассвет, в десять вечера — закат.

Все вернулись в контору, устроили поздний ужин.

Бабка встрепенулась:

— Варвара! А почему ты не ушла с детским садом?

Варя округлила глаза:

— Да как же я уйду, матушка Мила Львовна? А кормить народ кто будет?...

Янка шепотом объяснила:

— Она в портал лезть боится до паники. Да и Дед тут... Они уже с ним каюту себе присмотрели. Крайнюю. Обустраиваются...

Мила Львовна покрутила огорчённо головой. Ну что тут сказать — неслухи.

После ужина все сходили в душ и разбрелись по комнатам.

Не успел Пашка отстегнуть кобуры, как в каюту вошла, а точнее — вбежала, Мария:

— Где Бабка?

— Там, — Пашка ткнул в соседнюю комнату.

Беда зашла в спальню и повинилась:

— Бабка, я про проверку личного состава забыла. Закрутилась и забыла.

— Ладно. Не расстраивайся. Время у нас есть. Потом проверим.

И успокоенная Беда ушла у себе.

Пашка посмотрел на диван, сморщился, махнул рукой и пошёл в спальню. На кровати спать по любому удобней.

Разделся и завалился с намерением всласть выспаться. Устал, честно говоря. Он лежал и расстраивался от того, что до сих пор как-то не вписался в коллектив. Все события проходят без его участия. Ну, в основном. Он привык в той, в нормальной жизни, к своей инициативности, к ведущему положению в коллективе. А тут как-то... Мда...

За новыми и, честно говоря, не совсем обычными делами, тоска по семье за весь день ни разу не вплыла из глубин подсознания. Теплилась где-то там... на дне. А теперь попыталась подняться, влача за собой депрессию. Но Бабка не дала провалиться в чёрную хандру.

Она зашла в спальню, уже в одной ночной распашонке, выключила свет и тоже залезла под одеяло. Осторожно прижалась к Павлу, обняла, положила одну ногу на мужика.

Пашка взял Бабку за бедро и приподнял её коленку повыше к животу, чтобы не давила на воспрявшее достоинство. Как бы он не старался относиться индифферентно к женскому соседству, организм отвечал естественным образом.

Мила тоже отреагировала на это прикосновение. Она тяжело задышала с постаныванием и ещё сильнее притиснулась к Пашке, прижалась животом и грудью.

Ну разве, в такой ситуации, можно сохранить спокойствие? Это же какой бесчувственной скотиной надо быть?! Пашка только мысленно сказал — "Прости Лариса"...

Он даже и не представлял, что способен на такой эротический марафон. Через час интенсивных упражнений, вымотав и себя и партнёршу, Скорый лежал, расслабленно гладил Милу по спинке и тихонько целовал её в макушку и в висок. Женщина лежала головой на его груди, устало распластавшись и что-то невнятно сказала.

— Что? — переспросил Пашка.

— Ты Тьму не забывай. И её тоже... И ей тоже внимание оказывай.

Пашка усмехнулся:

— Ты что — ревновать не будешь?

— Нет, Павлуша, не буду. Она девушка хорошая. И любит тебя. Даже сильнее чем я.

Мила подтянулась, поцеловала Пашку в подбородок.

— Хоть, больше чем я — вроде бы уже некуда. А она вот... Ухитряется...

Пашка переварил эту информацию, потом ещё раз чмокнул Бабку в макушку:

— Знаешь, что я хочу тебе сказать... Такое впечатление, что я знаю тебя всю жизнь... Почему так?

— Это потому, что я тебя знаю. Всего знаю, до мелочей, до родинок, до мыслей. Может поэтому...

— Может быть... Ну, всё. Давай спать.

И провалился в сон.

Глава 18. День третий. Повестка

Утром проснулись одновременно. Бабка вскочила и первым делом уставилась на кроватку Кристинки. Закрыла глаза, промычала расстроено и снова упала головой на Пашкино плечо.

— Надо к Бекасу идти, ребёнка проведать.

— А он, Бекас-то, во сколько придёт?

— В девять.

— Ага, сходим... Я на пробежку. Ты как — присоединишься?

— Неа. Мне надо себя в порядок привести.

Бабка, действительно, выглядела потрепанной. Бледная, вялая, волосы колтуном, губы распухли от поцелуев. Пашка забеспокоился:

— Мила, ты в порядке? Может — помочь?

Милка усмехнулась:

— Ты, что — умывать меня будешь, или кремом мазать? Дуй на свою пробежку, я сегодня тебе компанию составить не смогу. Умудохал бедную девушку...

Чмокнула Пашку в щёку, шлёпнула ему по заднице.