Павел Корнев 06"92

— Серый, ты где вчера пропадал? — сходу спросил он в ответ на моё настороженное "алё".

— Дюша, чего тебе не спится? — ответил я вопросом на вопрос, кинул взгляд на настенные часы и хмыкнул. — Стоп! У тебя смена разве не началась ещё?

— Какая, на хер, смена? Мне вчера в ментовку повестку принесли! Звонил тебе, звонил. Никто трубку не брал.

Внутренности вмиг стянуло узлом и не простым, а каким-то особо затейливым из морских, а потом неприятные ощущения опустились куда-то в район паха, и окончательно сделалось нехорошо.

— На фига? — только и выдавил я из себя. — В смысле — вызвали на фига?

— Из-за Геры, наверное, кишки мотать станут, — удивился Андрей. — Тебя не вызвали, что ли? Роме принесли повестку, Лёне и Толстому тоже.

— Обожди, — попросил я, оставил трубку болтаться на проводе и ушёл на кухню.

На краю стола лежал прежде незамеченный мной прямоугольник желтовато-серой бумаги. Бланк повестки оказался заполнен от руки, я не стал даже разбирать неровный почерк и вернулся к телефону.

— Есть повестка.

— Тогда через двадцать минут на остановку подваливай, вместе поедем.

Я угукнул и повесил трубку. Нервное напряжение немного отпустило, но зато проявилась боль в области сердца.

Твою ж мать! Как всё запущено!

Нестерпимо захотелось порыться в дядькиных запасах и принять на грудь стакан портвейна или даже просто креплёного плодово-ягодного вина, но опьянение в грядущей беседе со следователем помочь точно не могло, я выкинул мысли о выпивке из головы и отправился чистить зубы. С разбитой губой это оказалось делом отнюдь не лёгким, но справился как-то.

После я ушёл в комнату, выдвинул ящик с одеждой и озадаченно почесал затылок. От кроссовок вчера пришлось избавиться, и теперь в моём распоряжении имелись только собственные армейские сапоги, надевать которые не собирался при любом раскладе — уж лучше в тапочках похожу! — либо же громоздкие рабочие ботинки дядьки, из разряда тех, что обычно именуются "говнодавами".

Были они воистину неубиваемыми, но при этом на редкость неказисты и побиты жизнью, да и со спортивными штанами смотрелись бы попросту смешно. Худо-бедно с ними гармонировали только мои джинсы. Те были пусть и отечественного пошива, зато варёные по всем правилам. В старших классах я подобно большинству сверстников испытывал непреодолимое желание соответствовать последним веяньям моды, но ни блатом, ни нужным количеством денежных знаков не обладал, вот и выкручивался как мог.

В джинсы я влез без всякого труда и после недолгих колебаний остановил свой выбор на простой синей футболке. Отсутствие рукавов выставляло напоказ порез на левом предплечье, но с разбитой губой беспокоиться по этому поводу точно не стоило.

Оговоренные двадцать минут ещё не вышли, так что я задержался пересчитать скопившуюся на руках наличность. Выложил остатки полученной за участие в автоподставе тысячи, к ним кинул мятые банкноты, которые забрал с тел своих несостоявшихся убийц. Быстро рассортировал купюры по достоинствам и прикинул, что вполне смогу приобрести билет до Москвы и без обмена долларов.

Всего набралось тысяча сто тридцать восемь рублей, поэтому пятьдесят баксов благоразумно брать с собой не стал и заложил серовато-зелёную купюру в томик Рекса Стаута. Ещё кольнуло мимолётное сожаление о впустую потраченной вчера двадцатке, но тут уж ничего не попишешь. Невелика плата, в конце концов. Зато ноги унёс.

Время начало поджимать, я посильнее затянул шнурки великоватых ботинок, схватил пакет со старой одеждой и выбежал из квартиры, захлопнув за собой дверь. А уже внизу, на первом этаже заколебался, не решаясь выйти из подъезда.

Липкой волной страха накатило осознание, что на мне висит уже три трупа, а за такое могут и голову оторвать. А ну как подельники вчерашних убийц пожалуют? Вот выйду сейчас на улицу и словлю заряд картечи.

Я замер, не решаясь сделать шаг на крыльцо, но потом всё же толкнул дверь, выглянул во двор. Вроде никого...

— В Багдаде всё спокойно, ага, — фыркнул я, отмирая от приступа иррационального страха, и поспешил на встречу с пацанами. Выбросил в один из мусорных баков пакет с вещами, вышел со двора и сразу углядел маячивших у соседнего дома Андрея и Рому, одинаково хмурых и похмельных.

— Чё так долго? — начал возмущаться Романов, а вот Фролов мигом приметил мою рассаженную губу и присвистнул.

— Серый, это кто тебя так? — заинтересовался он. — И прикид какой-то стрёмный. Тебя раздели, что ли, по беспределу вчера?

Спортивному костюму моя нынешняя одёжка объективно проигрывала, и на определение "стрёмный" я обижаться не стал, только досадливо махнул рукой.

— На мопеде вчера проехаться решил.

Рома басовито рассмеялся, Андрей недоумённо нахмурился.

— Гонишь, что ли?

— Блин, Дюша, ты же меня видел! Состояние моё помнишь? Надумал "Ригу" продать, вот и пошёл проверить, фурычит она вообще или нет. Ну и навернулся. Дождь же прошёл, скользко было.

— Сильно грохнулся? — полюбопытствовал Фролов.

— Да повезло ещё. Только губу разбил и руку расцарапал. Там в другом фигня: у мастерки рукав порвал и всю кровью залил, штанину цепью зажевало к чертям собачьим, а у кроссовка подошла отвалилась. Вообще хрен знает, чем её зацепил!

Пацаны заржали.

— Ну ты лошара! — покачал головой Андрей. — Хоть бы шлёпки какие надел.

— В ментовку в шлёпках? Да ну на фиг. На обратном пути в Торгаш заеду, приценюсь к обуви.

— А чего не на Зелёный? — удивился Рома.

Я невольно поёжился, но умудрился сохранить невозмутимое выражение лица и беспечно пожал плечами.

— Ну или так.

Вызывали нас не в районное, а в городское отделение, оттуда что до Зелёного базара, что до Торгового центра было рукой подать.

— Скатаемся с тобой тогда, — решил Андрей. — Ладно, двинули.

Рома отвлёкся стрельнуть сигарету, но сразу нагнал нас, и мы зашагали к ближайшей остановке, а на подходе к ней углядели спешившую в том же направлении парочку одноклассников. Узнали их сразу — очень уж характерные были у них фигуры, буквально по классике: Толстый и Тонкий. И если Лёню Гуревича, несмотря на высокий рост и худобу, Тонким никто сроду не называл, то к полноватому Тихону Морозову прозвище Толстый прикипело намертво. Не сказать, что он был прямо жирным, скорее просто дородным и рыхлым, но хватило и этого.

Мы прибавили шаг и начали нагонять парней.

— Два клоуна, — хохотнул Рома. — Вырядились, бля...

Лёня отправился на беседу со следователем в тёмно-сером классическом костюме, Тихон вышагивал рядом с ним в синих "мальвинах" и клетчатой рубашке. Со стороны эта парочка и в самом деле смотрелась на редкость колоритно. Клоуны — не клоуны, но улыбку вызывают.

Как видно, смешными Лёня с Толстым показались не только нам, но и двум короткостриженым парням, стоявшим у павильона остановки. Выглядели те сущими хулиганами, да хулиганами они и были. Нашим одноклассникам повезло нарваться на Кислого и Пантелея. И если Мишу Пантелеева в расчёт можно было не принимать — он, пусть крепкий и плотный, в драках один на один нам с Андреем всегда уступал, то с Кислым встречаться откровенно не хотелось. Сам по себе тот особых проблем доставить не мог, но вот его старший брат имел немалый авторитет, чем Кислый неизменно и пользовался. Терпеть суку не могу...

Вот и сейчас он сразу начал грузить Толстого и несколько раз даже ткнул кулаком по плечу — не врезал, желая отсушить руку, просто наметил удар, усиливая психологическое давление. Лёня Гуревич молча стоял рядом. Самого его трогать опасались из-за связей отца, но и другу от него помощи было не дождаться.

Тут мы и подошли, поздоровались. Кислый соизволил протянуть вялую худую ладонь с полусогнутыми пальцами для рукопожатия, после вернулся к разговору с Толстым.

— Давай, доставай лопатник! — гнусаво протянул он. — Не ссы, я отдам на следующей неделе! Да не включай броню, говорю же: отдам!

— Кислый, ты чего? — набычился Андрей.

Шириной плеч Фролов превосходил тощего и бледного наркомана чуть ли не вдвое, но тот и не подумал стушеваться.

— Просто денег занимаю, — спокойно ответил Кислый. — А чё? Против что-то имеешь?

Ведение переговоров никогда не было коронкой Фролова, из всех аргументов он предпочитал прямой в челюсть, так что пришлось вмешаться мне.

— Толстый нам денег должен, — сказал я, не желая доводить дело до потасовки. После вчерашнего поясница толком не разгибалась, и махать кулаками нисколько не хотелось.

— И много? — сразу уточнил Пантелеев.

— До фига и больше. Мы его на счётчик поставили.

— В натуре, что ли?

— Ага, — кивнул я и добавил уже для Толстого: — В карты проиграл. В преф.

Тихон в знак согласия лихорадочно закивал, тогда Пантелей вопросительно взглянул на Кислого и вдруг спросил:

— Енот, а чё ты эти говнодавы надел?

Я зевнул в кулак и спокойно сообщил:

— Говно давить.

Вопрос меня не зацепил, а вот Андрей невесть с чего завёлся с пол-оборота и шагнул вперёд.

— Миша, тебе, чё — заноза нужна? — набычился он, сведя на нет попытку разойтись без драки.

Рома обречённо вздохнул и хрустнул костяшками пальцев. Драться на трезвую голову он не любил, но, если припирало, в стороне никогда не отсиживался. Другое дело, что связываться с Кислым ему хотелось не больше моего.

И какая только муха Дюшу укусила?

— Не мороси, нна! — растопырил пальцы Кислый. — На кого пасть разинул?

— Базар фильтруй.

— А то чё?

— Хер в очё!

Кислый побелел ещё больше обычного и пошёл на Фролова.

— Рамсы попутал? За базар ответишь!

— Вали на хер, гандон штопаный! — послал его Андрей и тычком в грудь оттолкнул от себя. Кислый от неожиданности чуть не упал и даже отступил на пару шагов назад.

— Охренел? — заблажил он после этого. — Да тебя уроют, козёл!

Прямого оскорбления Фролов стерпеть не смог и подался вперёд, явно намереваясь пробить с ноги, но Пантелей мигом загородил приятеля, встал в боксёрскую стойку.

На улице всё просто: не сумел разрешить конфликт словами и начался замес — не щёлкай клювом, бей! А полезешь разнимать, и сам больше всех выхватишь, и друзьям не поможешь.

Я без замаха ткнул носком ботинка Мишу по голени, и тот мигом позабыл об Андрее, попытался достать меня боковым в голову. Вложил в свинг инерцию поворота корпуса, но замах получился слишком медленным и предсказуемым. Я успел перехватиться его руку и дёрнуть на себя, заставляя потерять равновесие, одновременно начал разворот и слегка присел, уложив бицепс Пантелея на плечо, а дальше уже провести бросок через спину оказалось делом техники.

Парень грохнулся на пыльный асфальт, тут же рядом очутился Рома, пробил ногой в голову, и Миша обмяк. Чистый нокаут.

— Хорош! — сказал я приятелю, развернулся и увидел, что Кислый выхватил из кармана выкидной нож.

— Ну чё, нна? Зассал? — подначил он Андрея, когда клинок со щелчком вылетел из никелированной рукояти.

Нож — оружие нападения. Наскочить, пырнуть — это работает. И даже если просто отмахиваться, мало кто нарываться на неприятности станет. Но уповать на перо, просто выставив его перед собой, — идея не из лучших.

Кислый движения Фролова, такое впечатление, попросту не заметил. Пинок по запястью выбил из руки нож, и тут же Андрей ударил левой в нос. Несильно, зато быстро и точно. Хлюпнуло, потекла кровь.

— Троллейбус едет, — сказал Рома. — Валим!

Андрей драку продолжать не стал и кивнул.

— Поехали!

Кислый зажал ладонью расквашенный нос, сплюнул кровью под ноги и совершенно спокойно, без всякой истерики пообещал:

— Звездец тебе, падла! Всем вам звездец, твари!

Но нам уже было не до него. Троллейбус с лязгом распахнул дверцы, мы вошли внутрь и сгрудились на задней площадке.

— Спасибо, пацаны! — поблагодарил нас Толстый. — А то этот наркоша пристал, как банный лист: займи денег, да займи! Будто отдавать собирался...

— Забей! — отмахнулся от него Фролов. — И постригись уже, зарос как не знаю кто.

Тихон насупился, но, сказать начистоту, его молодёжная стрижка давно потеряла всякий вид, а волосы на висках грозили в скором времени превратиться в бакенбарды.

Впрочем, мне не было до внешнего вида одноклассника никакого дела; я обратился к Лёне.

— Тоже в ментовку?

— Ага, вызвали чего-то. По ходу, из-за Геры.

— Они там встречу одноклассников организовать решили, — заулыбался Рома и ткнул в бок Гуревича. — Лёня, а девчонок точно вызвали?

— Мне откуда знать? — удивился тот.

— А чего тогда в костюмчик вырядился? Кент, в натуре!

Лёня Гуревич за словом в карман не полез и, указав на спортивные штаны с тремя полосками, припомнил Роме старинную присказку:

— На себя посмотри! Знаешь, кто носит фирму "Адидас"?

— Три-два-рас! — немедленно озвучил ответ Толстый, благоразумно его при этом смягчив, но даже так отхватил от Ромы за неудачную шутку затрещину.

Гуревич и здесь за приятеля вступаться не стал, вместо этого обратился с вопросом к Фролову.

— Дюша, ты что насчёт сборки мебели надумал?

— Я в деле, — ответил тот. — Серого в напарники возьму, он не против. Только что по деньгам?

— Об этом надо с папой говорить. Подходите во второй половине дня. Знаете, где наш бокс?

Фролов кивнул и толкнул в плечо Рому.

— Романыч, ты квасить станешь или делом займёшься?

— Не знаю, — ответил здоровяк. — Недельку точно побухаю, а там видно будет. Думаю, в шофёры подамся, как батя.

Лёня не удержался от презрительной усмешки и принялся разматывать спутавшиеся провода наушников-вкладышей. На поясе у него обнаружился плеер "Филипс", но сразу включать музыку Гуревич не стал, вынул кассету, насадил на карандаш и принялся крутить, перематывая плёнку на начало; тратить на это невеликий заряд батареек было слишком расточительно.

— Чё слушаешь? — спросил Андрей.

— Квинов.

— Так Меркьюри — гомик! — немедленно выдал Рома.

— Да мне по херу! — отмахнулся Лёня, ушёл от нас и уселся на переднее сиденье.

Толстый потопал следом, и тогда я обернулся к Фролову.

— Дюша, а ты не лишканул с Кислым? Он ведь точно братану нажалуется.

— И в рот его ногами! — отмахнулся Андрей, развернул пластинку "джуси фрут", положил её на язык и с невозмутимым видом задвигал челюстями. — Нормально всё, пацаны!

— Обоснуй, — потребовал Рома, удовлетворённый столь коротким и категоричным ответом не больше моего.

Фролов фыркнул.

— Не парься! Если что — Граф за нас впишется.

— С хера ли? — не разделил я уверенности приятеля.

— У него со старшим Кислым тёрки серьёзные. Всё путём будет.

Я только головой покачал, поскольку встревать в чужие разборки нисколько не хотелось, а вот Рома вздохнул с нескрываемым разочарованием.

— Блин, надо было Кислого обоссать! — пожалел он об упущенной возможности поквитаться за прежние наезды.

— Всё ещё впереди! — пообещал Фролов, и мне захотелось посоветовать ему не гнать лошадей, но промолчал. Теперь уже ничего не переиграть. Ставки сделаны, ставок больше нет.