Павел Корнев 06"92

Павел Корнев

06"92

16|06|1992

утро

Дембель и похмелье — близнецы-братья. И если дембель неизбежен как крах мирового империализма, то насчёт похмелья сомневаться и вовсе глупо. Будет оно, непременно будет. Дело ведь даже не столько в окончании срочной службы и желании это знаменательное событие отметить, сколько в отсутствии каких-либо причин сохранять трезвость и дальше. Долгих два года ты был одним из бойцов великой и непобедимой и над тобой довлел устав, а за моральным обликом следили отцы-командиры, и вот уже — гражданский человек. Работу ещё не нашёл и пока что — или уже? — нет девушки, зато рядом друзья и шуршит в кармане жиденькая стопочка деревянных, которые надо поскорее потратить, пока они не обесценились в конец. И значит — что? Всё верно: опять нет повода не выпить.

Ну мы с Герой и выпили. Набрались изрядно, при этом, по счастью, обошлось без последствий. Как вернулся домой, я не помнил, но дошёл, и это главное. Мог бы и в трезвяк загреметь. Только вот похмелье...

Кое-как разлепив глаза, я перевернулся набок, полежал так немного, затем уселся на диване. В голове колыхнулся студень из боли и перемолотых мозгов, но зато на костяшках не обнаружилось свежих ссадин, а значит, и в самом деле обошлось без приключений. По нынешним беспредельным временам — исключительное везение. Хотя у нас и при застое выхватить по пьяному делу было проще простого.

Как был в семейных трусах, я ушёл в ванную комнату. Первым делом до упора выкрутил кран холодной воды, напился и умылся, затем немного поколебался, но всё же принял контрастный душ. Решение оказалось верным на все сто — дурная маета прошла, отступила похмельная депрессия и даже чуть меньше стала болеть голова. Но это не точно.

— Збс... — проворчал я, отфыркиваясь, после растёрся вафельным полотенцем и, шлёпая босыми ступнями по линолеуму, вернулся к себе, где на паркетный пол был постелен двуцветный палас с геометрическими узорами. Там натянул спортивные штаны и отправился на поиски цитрамона.

В большой комнате чёрно-белый телевизор что-то негромко бормотал о государственной программе приватизации, но дядя его не слушал. В трениках и тельняшке он курил на кухне у распахнутого окна.

— Здоров, — пробурчал я. — Цитрамоном не богат?

Дядя Петя затянулся, после вдавил беломорину в пепельницу каслинского литья, выдул на улицу струю вонючего сизого дыма и подсказал:

— На холодильнике глянь.

Я достал картонную обувную коробку, забитую пузырьками и бумажными ячеистыми упаковками таблеток, отыскал цитрамон и закинул в рот слегка коричневатый кругляш. После склонился к кухонному крану, глотнул воды. Вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на отрывной календарь на стене, но тот неожиданностей не преподнёс.

Шестнадцатое июня, вторник

Дядя Петя — нестарый ещё военный пенсионер, высокий и сутулый, с порыжевшими от папиросного дыма усами глянул на мою похмельную физиономию и щёлкнул жёлтым от никотина ногтем по бутылке портвейна "три семёрки", уже ополовиненной.

— Подлечишься?

Я судорожно сглотнул и помотал головой.

— Не-а.

— И правильно! — одобрил это решение дядя Петя и набулькал себе ещё полстакана. — Ты своё вчера выпил. На рогах приполз, чуть все косяки не посшибал!

— Не помню.

— Хоть не "Рояль" из польских опилок брали?

Я наморщил лоб и пробормотал:

— Этого... как его... Гера пару бутылок притащил...

Закрыл ладонью правую сторону лица, и дядя Петя предположил:

— "Распутина", что ли?

— Да не, — отмахнулся я. — "Терминатора"!

— Что за зверь?

— Из фильма это. Киборг-убийца.

Дядька покачал головой, пробормотал что-то о падении нравов и приложился к стакану с портвейном. После крякнул и спросил:

— Гера — это который Буньков, одноклассник твой бывший? В сто двадцать втором доме живёт?

— Он.

— Тьфу ты! — расстроился дядя Петя и вытянул из лежавшей на столе пачки новую папиросу. — Свяжешься с ним, проблем не оберёшься!

Я присел на шаткий табурет и недоверчиво хмыкнул.

— С чего бы это?

— А рэкетир он! — выдал дядька. — Шестёркой в бригаде Хиля бегал. Они поначалу кооператоров трясли, потом спекулянтов крышевали и с пары блошиных рынков дань собирали. За охрану, вроде как.

Гера мне ни о чём таком не говорил, так что я полюбопытствовал:

— Бегал? А сейчас что?

— Хиль валютных жучков решил подоить, да силёнок не рассчитал, подавился. С грузинами схлестнулся, а те и сами не мальчики для битья, и ментов купленных подтянули. Кого-то из людей Хиля закопали, кого-то посадили. Сам он в федеральном розыске сейчас.

— А Гера?

— Говорю же — шестёрка. Рёбра ему поломали в самом начале, так он всё веселье в больнице и пропустил. После о нём уже и не вспомнил никто.

Я покрутил головой, осмысливая услышанное, и спросил:

— Дядь Петь, ты откуда всё это знаешь?

— Никифоров, участковый наш, просвещает о жизни на районе. Мы с ним по субботам в баню ходим. Так что с Герой не хороводься. А то он всегда тобой вертел, как хотел. Вечно хвостиком за ним бегал!

— Да ладно, блин! Ты меня за кого держишь? Вот прямо в бандиты пойду!

Дядя Петя чиркнул спичкой о боковину коробка, прикурил и снова перебрался на подоконник, только на этот раз ещё и со стаканом.

— И пойдёшь, почему нет? — пыхнул он сизым дымом. — Времена дурные настали. Это раньше только блатные со своими понятиями были, сейчас каждый норовит кусок послаще урвать. Афганцы, спортсмены, продажные менты, кавказцы... Да что там говорить! Мальчики мечтают стать не космонавтами, а бандитами. Девочки не балеринами, а валютными проститутками. И это не я придумал, это в новостях результаты соцопроса озвучили. — Дядя Петя потёр лоб и усмехнулся. — Но проститутка — это ладно. В конце концов, лучше дочь-проститутка, чем сын-ефрейтор...

Я в сердцах матернулся.

— Товарищ капитан второго ранга! У вас на флоте ефрейторов нет, откуда эти сухопутные приколы?

— Правда глаза колет? — хохотнул дядя Петя. — Ничего-ничего, демобилизовался ефрейтором, терпи. И с Герой не якшайся. Он тебя плохому научит.

— Да не собираюсь я в бандиты! Что за дичь?!

— И чем займёшься? К родителям в колхоз поедешь коровам хвосты крутить?

— В универ поступлю. На очное.

— Вот ты деловой! А кормить тебя кто будет? На стипендию не проживёшь. Лучше на завод устройся, учиться и на заочном можно.

— А на заводе меня кто кормить будет? У Геры батя то ли с марта, то ли с апреля без зарплаты сидит. А у Андрюхи Фролова родителей на тракторном вообще в неоплачиваемый отпуск отправили, они на дачу перебрались, картошку и помидоры растят.

— Есть такое дело, — нехотя признал дядька. — Хорошо тем, у кого пенсионеры в семье есть, — пенсию хоть как-то выдают, а так и зубы на полку положить недолго. И я так тебе скажу: дальше только хуже будет. Вчера Гайдара премьером утвердили — а ты его видел? Слышал, какую ересь он несёт? "Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное". Сволочь перековавшаяся! У самого ряха скоро треснет, непонятно, как ещё в телевизор вмещается! Хлебнём мы с ним лиха, полной ложкой хлебнём!

В коридоре задребезжал телефон, я вышел из кухни, снял с прикрученного к стене аппарата трубку и сказал:

— Алё!

— Серый, ты как — живой? — послышался голос Геры.

— Почти, — вздохнул я. — Может, по пиву?

— Сейчас подойду, решим.

— Тару брать? — спросил я, глянув на трёхлитровую банку с наброшенной на неё авоськой.

— Решим. Тут дельце небольшое нарисовалось. Надо кое с кем перетереть, а дальше уже видно будет.

— Давай короче.

Я опустил трубку на рычажки и на кухню к дядькиному ворчанию уже возвращаться не стал, пошёл в комнату одеваться. Увы, без валяния на земле вчера дело всё же не обошлось: рубашка и брюки оказались перепачканы в пыли; пришлось рыться в ящиках в поисках сменной одежды. Небо сегодня затянули тучки, а верхушки деревьев раскачивал ветер, так что свой выбор я остановил на тёмно-синих штанах свободного кроя с широкими красными лампасами и олимпийке, которую натянул прямо на голое тело. Тугая резинка штанов непривычно сильно сдавила в поясе, не пришлось даже подтягивать завязки, а вот вьетнамские кроссовки, пошитые не из кожзама, но вроде как даже из натуральной свиной кожи, сидели на ногах после кирзачей будто влитые.

Наскоро рассовав по карманам ключи и мелочь, я предупредил дядю:

— Пойду, прошвырнусь, — и захлопнул за собой лязгнувшую "английским" замком дверь.

Лифт ждать не стал и по давней привычке спустился с восьмого этажа пешком, попутно полюбовался наскальным творчеством подрастающего поколения, но рисунки и надписи на местами осыпавшейся штукатурке за два года армейской службы никак принципиально не изменились. Пара почтовых ящиков внизу чернели копотью, у нескольких не закрывались гнутые крышки, и я без зазрения совести позаимствовал у кого-то из соседей сегодняшнюю газету.

"Жильё 2000 — миф или реальность" — гласил заголовок передовицы; я фыркнул и вышел на улицу. На лавочке у подъезда увлечённо лузгали семечки двое парней, смотрели они во двор и меня заметили только после того, как один — смуглый и черноволосый — получил свёрнутой в трубочку газетой по макушке.

— Ай, бля! — вскинулся короткостриженый татарчонок в футболке и спортивных штанах с тремя полосками. Он резко обернулся и сразу расплылся в улыбке. — О, Енот! Дембельнулся, что ли?

— Привет, Санёк, — протянул я руку пареньку с вполне объяснимым прозвищем Татарин. — Самого-то не загребли ещё родине служить?

— Не, в следующем году только призыв.

Второй пацан, пошире в плечах и стриженный под расчёску, только с длинной чёлкой тоже поднялся на ноги.

— Привет.

Лицо с юношескими угрями на щеках оказалось незнакомым, но я поздоровался в ответ, а затем указал на шелуху.

— Чё мусорите?

Пацаны переглянулись и заржали.

— Гашеные, что ли? — догадался я.

— Курнули чуток, — подтвердил Саня и предложил: — Будешь?

— Семечек лучше отсыпьте, — попросил я и начал разбирать газету на отдельные листы. — Держите, кульки делайте.

Саня спорить не стал, один лист оставил себе, другой сунул приятелю, и тот заинтересовался афишей кинотеатров.

— Может "Конана-варвара" заценим? Там Шварц. В "России" идёт. Или вот пишут, в "Родине" показ "Дикой орхидеи" продляют по многочисленным просьбам. На вечерний сеанс можно забуриться.

— Колян, не гони. Понимаю ещё в "Аврору" сходить или в "курятник", но не на другой же конец города ехать! Лучше видак возьмём на день и посмотрим! — отмахнулся Саня, отсыпал мне семечек и спросил: — Серый, ты откуда такой загорелый? Где служил?

— В двести первой в Таджикистане.

— И как там? Говорят, русских гонят?

— И не только гонят, оккупанты же типа. Дружба народов в полный рост. — Я поморщился от не самых приятных воспоминаний, сплюнул в газетный кулёк шелуху и сменил тему разговора. — Вы чего здесь трётесь?

Саня жил в соседнем доме и делать ему в нашем дворе было совершенно нечего.

— Мы с Тохой забились встретиться. Сидим, ждём.

Тоха — это Антон Буньков с шестого этажа, двоюродный брат Геры. Он, если и младше этих пацанов, самое большее на год.

Какое-то время мы стояли и лузгали семечки, затем Коля оглядел пустой двор, отложил кулёк с шелухой и стал рыться в лежавшем на коленях пластиковом пакете с изображением букета белых роз. Отыскав там папиросу, он ловко размял её пальцами и выдул табак на газон, раскрыл спичечный коробок с анашой и принялся набивать косяк.

— Вот вы совсем без палева! — фыркнул я и огляделся, но в будний день двор был пуст. Только от теннисного столика доносился перестук мячика, да на спортивной площадке играла в футбол мелюзга.

Саня беспечно рассмеялся, но мигом поскучнел, когда во двор въехал пятидверный синий "москвич-2141", своим приплюснутым видом внешне напоминавший утюг.

— Блин, вот так всегда! Только забьёшь и сразу бакланы на хвост падают! — пожаловался он. — Колян, коробок резче прячь. Не пали нас, Серый, лады?

Я с усмешкой кивнул. "Москвич" остановился у подъезда, со стороны водителя распахнулась дверца и наружу выбрался Гера Буньков собственной персоной. Невысокий и плотно сбитый, в спортивном костюме и с золотой цепочкой на шее он вполне подходил под представление обывателей о типичном рэкетире, хоть славянская физиономия без малейшего намёка на щетину была ничуть не бандитской, да и цепочке определённо недоставало толщины. А что нос набок свёрнут и костяшки сбиты, так для наших мест это скорее правило, нежели исключение из оного. Левую бровь так и вовсе не в драке рассекли, а хоккейной шайбой. Сам и рассёк. Мощно щёлкнул, было дело.

— Ты чего на тачке притащился? — возмутился я. — А пиво как? У меня трубы горят!

Гера досадливо махнул рукой.

— Сказал же — дельце небольшое нарисовалось. Сейчас всё решим. — Он подошёл, поручкался со мной и пацанами, после спросил: — Кумарите?

— Ну да, — кивнул Санёк и поторопил приятеля: — Колян, взрывай уже. Подлечи только.

Паренёк облизнул палец и послюнявил им конец папиросы, потом запалил спичку и глубоко затянулся, заперхался, пытаясь удержать в лёгких дым. Дальше затяжку сделал уже Санёк, от него косяк перешёл Гере. Мой приятель с сомнением глянул на папиросу, но всё же отказываться не стал, а вот я отрицательно помотал головой.

— Мне без пива не идёт.

— Может, парика задуть? — сипло произнёс он, понемногу выдыхая дым.

— Не хочу.

Гера пожал плечами и вернул косяк Коле, не забыв предупредить:

— Лечи. — После уставился на Санька. — Есть ещё?

— Последнее забили.

— Да чё ты мне чешешь!

— Да в натуре нет больше! Отвечаю!

— В школе отвечают.

— Блин, Гера, не грузи, а? — попросил Саня и указал на цветастый пластиковый пакет. — Сиги возьми, не жалко. Травы нет.

Папироса сделала ещё один круг, а когда конопли в ней осталось с ноготь большого пальца, Гера аккуратно забычковал косяк и спрятал в карман треников.

— Ты чего? — возмутился Санёк.

— Пятку Серому оставлю.

Пацаны зло переглянулись, а Гера по-хозяйски заглянул в лежавший на лавке пакет и присвистнул.

— Ни фига себе, сказал я себе!

Я посмотрел ему через плечо и увидел целую россыпь сигарет. В основном те были без фильтра — "Астра" и "Прима", но хватало и нормальных. Гера начал придирчиво ворошить их, предпочитая "Родопи", "Космосу" и "Монте-Карло" более престижные "Парламент", "Мальборо", "Кэмел" и "Винстон".

— Это кто вас подогрел? — не сдержал я удивления.

Пацаны рассмеялись.

— Бабок ходили трясти, — объяснил Санёк. — Семечек и курева подняли.

Гера до упора забил сигаретами свою пачку и жадничать не стал, кинул пакет обратно на лавку.

— Вот вы тупорылые, — покачал он головой. — Менты примут, даже если не закроют, почки точно отобьют. Они ж тех бабок и доят.

Татарчонок захихикал, глянул на приятеля, и пацаны покатились со смеху.

— Тут кора была, — отсмеявшись, решил пояснить причину веселья Саня. — Вчера луноход подъехал, все во дворы щеманулись, менты за ними, а я в стороне со всем палевом на заборе сижу. Мусора на меня ноль внимания и мимо чешут, а наши: "Беги, Санёк! Беги!" Олени, блин! Я с забора долбанулся, штаны порвал, еле смысля.

Я представил себе эту картину и невольно улыбнулся. Тут послышался шум лифта, лязгнули дверцы, и к нам из подъезда вышел весь какой-то прилизанный паренёк с пробивающимися над верхней губой юношескими усиками. В одной руке он держал нечто вроде клавиатуры с проводами, в другой нёс забитый магнитофонными кассетами пакет.

— Привет, братва!

Распространяя крепкий аромат мужского одеколона, Антон Буньков подошёл, кинул свои вещи на лавку и поздоровался со всеми за руку.

— Принесли? — спросил он у Санька.

— Всё чётко, — подтвердил татарчонок и указал на пакет. — Зырь.

— Тогда на неделю "Спектрум" ваш. Только мафон сами ищите.

— Закешь, какие там игры, — попросил Коля и полез смотреть кассеты, а Тоха придирчиво оценил количество сигарет в пакете, достал одну и прикурил от газовой зажигалки.

Он всегда был тем ещё жуком, вот и сейчас выцыганил себе никак не меньше блока курева, просто уступив на неделю домашний компьютер. Одно слово — барыга. Ещё и прикид модней некуда: кожаные мокасины, импортные варёные джинсы, рубашка в разноцветную полоску с вышитым над кармашком крокодильчиком — "Лакоста" и по виду фирменная.

— Весь стильный, прям, — усмехнулся я, не сдержавшись.

Антон оглядел меня с головы до ног и презрительно фыркнул.

— Да уж не лампасник, как ты! Енот, ты из какого года выполз?

— Из девяностого, — на полном серьёзе ответил я и, приметив на кисти пацана воспалённую точку ожога, какие остаются, когда о кожу гасят бычки, спросил: — А с рукой что?

— Босс сигарету затушил.

— Чего?! — взвился Гера. — Он вообще всё на свете попутал?!

— Да успокойся, Жорж! — отмахнулся от брата Тоха. — Нормально всё. Просто базар про силу воли зашёл. На что кто готов пойти, чтобы добиться своего и всё такое. Босс и предложил полсотни баксов, если дам окурок о руку затушить.

Пятьдесят долларов — это около пяти тысяч в рублях на чёрном рынке, сумма серьёзная, но я целиком и полностью согласился с Геной, когда тот, покрутив пальцем у виска, выдал:

— Ну ты гонишь...

— Да не в бабках дело! — разозлился Антон и нервно потёр обожжённую руку. — Это проверка, понял? Надо заранее знать, можно с человеком дела вести или тот зассыт, когда что-то серьёзное подвернётся!

Меня эти слова убедили мало, да и на остальных, судя по их взглядам, особого впечатления не произвели. Правда, о пацанских понятиях никто вспоминать не стал. Толку-то распинаться? Братец у Геры всегда гниловатый был. Не понимает, какое западло так прогибаться.

— Что за босс? — полюбопытствовал я. — Новый русский, что ли, — так баксами сорить? Откуда они вообще у него?

Антон вопрос проигнорировал, выкинул недокуренную сигарету в кусты и взял с лавки пакет; вместо него ответил Коля.

— Обычный барыга, на Зелёном точку держит.

— Обычный, ха! — не сдержавшись, фыркнул Тоха. — Да мы такие дела скоро крутить станем, облезете!

Я не удержался и спросил:

— Больше он тебе ничего не прижигал? Ну знаешь, как говорят: есть один папирос, но он к телу прирос?

Пацаны так и прыснули со смеху, а вот Антону шутка смешной не показалась.

— Совсем офигел? — взвился он.

— А что? Если не за пятьдесят, а за сто долларов?

— Да пошёл ты, Енот! Всегда полудурком был, а в армейке, видать, деды совсем кукушку стрясли! Частенько дужкой от кровати прилетало?

— Помойку завали! — рыкнул я и шагнул вперёд, но Гера загородил от меня двоюродного брата.

— Хорош, Серый, — попросил он, после развернулся к не по годам наглому родственнику. — Тоха, начинай уже базар фильтровать. А то борзый стал, сил нет. И ты не ответил: зелень у твоего торгаша откуда?

— Да не торгаш он, а деловой! — вспыхнул Антон. — С такими людьми знаком, о-го-го! Точка со шмотками на Зелёном — не главное, основной доход от продажи долларов и марок идёт. А на мне теперь скупка золота. — Пацан достал из кармана небольшие плоскогубцы и с гордостью продемонстрировал их нам. — Вся фишка в том, чтобы сразу серьги и кольца в комок смять. Тогда, даже если они краденные и менты примут, терпилы уже не опознают. А стоимость всё равно исключительно от веса и пробы зависит.

Я решил, что продуманный торгаш использует малолетку там, где не хочет палиться сам, и покачал головой, поражаясь дурости Антона. Хотел сказать об этом балбесу, но обратил внимание на въехавшую во двор чёрную "волгу" двадцать четвёртой модели, которая, переваливаясь на ямах и выбоинах в асфальте, медленно-медленно покатила вдоль дома в нашу сторону.

Внутри сидели двое в пиджаках и при галстуках, так что я негромко произнёс:

— Гера, брось каку.

Приятель понял намёк с полуслова, развернулся боком и незаметно скинул под ноги недокуренный косяк. Сразу наступил на него и растёр подошвой по бетону. Предосторожность оказалась отнюдь не излишней: машина и в самом деле не проехала мимо, а остановилась рядом с "москвичом". Из салона к нам выбрались и водитель, и пассажир; первый помоложе и поплотнее, второй уже с сединой и цепким взглядом, какой бывает у людей вполне определённого рода деятельности.

А мы что? Стоим курим. Правда, Коля, коробок с травой то ли не сообразил, то ли побоялся на глазах у Геры скинуть, но это исключительно его проблемы. Даже если оприходуют барана, мы не при делах.

Товарищи в строгих костюмах подошли и оглядели нас, затем водитель спросил:

— Молодые люди, Лидию Светлову знаете?

Коля и Санёк вздохнули со столь откровенным облегчением, что оно точно не укрылось от внимательного взгляда седого.

— Это с шестого этажа которая? — поспешил я отвлечь его совершенно излишним уточнением.

Излишним оно было по той простой причине, что половозрелому молодому человеку с нормальной ориентацией жить в одном подъезде с Лидкой и не обратить на неё внимания было решительно невозможно. Когда уходил в армию, за этой пятнадцатилетней красоткой волочилось сразу несколько воздыхателей и не только из числа ровесников, но и ребят на год или два постарше и даже моих сверстников. Оно и немудрено: фигура стандарта девяносто-шестьдесят-девяносто у неё оформилась уже классу к шестому, мордашка с выразительными синими глазищами и губками бантиком была на редкость смазливой, а ноги, что называется, росли "от ушей". Плюс в наличии имелись общительный характер и модные импортные шмотки, которыми Лидку исправно снабжал души не чаявший в своём чаде папенька.

И сейчас, зуб даю, этих товарищей интересует именно Лев Светлов, но никак не его разбитная доченька. Та самое большее в нетрезвом виде могла попасться — с такой мелочёвкой поручили бы участковому разобраться, но никак не эдаким волкодавам. Пусть за два года в стране всё и встало с ног на голову, но из пушек по воробьям не стреляют. А вот Светлов — мишень достойная, он на металлургическом заводе каким-то немаленьким начальником трудится.

— Да, именно с шестого, — подтвердил седой, склонил голову набок и поинтересовался: — Когда видели её последний раз?

— Года два назад, — усмехнулся я и пояснил: — Только вчера из армии пришёл. После возвращения не встречал ещё.

— А вы? — обратился седой к остальным.

Тоха чего-то застеснялся и промолчал, за всех ответил Гера.

— А мы не из этого двора, — сказал он и указал на меня: — Мы к нему пришли. Дембель отмечать.

Следующий вопрос вновь задал водитель.

— А друзей Лиды не знаете, случайно? — спросил он. — Круг общения у неё какой? Кто к ней приходит, она с кем гуляет?

— У её одноклассницы Зины Марченко попробуйте узнать. Сто шестьдесят девятая квартира, она подскажет, — посоветовал я, остальные промолчали.

Типы из "волги" переглянулись и больше спрашивать ни о чём не стали, ушли в подъезд. Лязгнули дверцы лифта, и Санёк озадаченно поскрёб бритый затылок.

— Тоха, а Лидка — это не та чёрненькая, с которой мы тебя в "Авроре" на той неделе встретили? Ты ещё сказал — соседка. Колян, помнишь, такая с большими... глазами, — уточнил описание татарчонок, но руками на себе показал размеры отнюдь не глаз. — Тоха, ты чё молчал-то?

— Больше делать нечего, с мусорами базарить! — огрызнулся Антон и презрительно оттопырил губу. — Не по понятиям это!

— А это не мусора были, — со всей уверенностью заявил я.

— Кто тогда?

— Особисты.

— Кто?!

— Гэбэшники.

— Да ты гонишь, Енот! — не поверил Антон.

Санёк приятеля поддержал, напомнив:

— Серый, их упразднили ещё в январе!

— Не упразднили, а переименовали, — поправил его Гера. — Если вашу шарагу колледжем назвать, думаешь, что-то изменится? Люди-то никуда не делись. Эти кручёные, сразу видно.

— Ещё ОБХСС подходит, в принципе, — предположил я.

— Сейчас это ГУЭП, — просветил меня Буньков и покачал головой. — В костюмчиках, на чёрной "волге"... Да нет... Спорить не возьмусь, но на гэбэшников больше похожи.

— Да без разницы, блин! — засуетился Коля, схватив "Спектрум" и пакет с кассетами. — Санёк, валим!

Они быстро ушли, и столь же поспешно убрался со двора и Антон. Да и Гера надолго не задержался. Он залез на пассажирское сиденье "москвича", вытащил из бардачка солнцезащитные очки и нацепил их на нос, желая скрыть покрасневшие глаза, а после этого предупредил:

— Мне с Сивым потрещать надо, он просил зайти. Только туда-обратно сбегаю и вернусь. Я недолго.

— Вот ты молодец... — проворчал я и опустился на лавочку. — Давай короче!

Гера не стал брать машину и потопал на встречу пешком. Идти тут было всего ничего: сразу за домом начинался гаражный кооператив, на краю которого в одном из боксов Сивый устроил небольшой автосервис, на излёте советской власти — подпольный, а теперь, наверное, просто частный. Предприимчивого автомеханика я знал не слишком хорошо, хоть мы и жили в соседних подъездах. Сивый среди моих сверстников считался "старшаком". Вечно тёрся с цыганами и вроде как даже толкал для них маковую соломку, но не сторчался, не сел и не схлопотал перо в печень, а неплохо так преуспевал. Ну да и хрен бы с ним...

Какое-то время я просто сидел на лавочке и бездумно лузгал семечки. Когда те уже подходили к концу, из подъезда вышла тётка, оглядела заплёванный пол и злобно воззрилась на меня, но газетный кулёк сошёл за алиби и спас от неизбежных в иной ситуации нравоучений. В итоге я кинул его в урну и совсем уже надумал сходить за новой газетой, дабы развлечься чтением новостей, но тут появился Гера, чем-то до крайности озадаченный.

— Ты чё такой убитый? — спросил я. — Накрыло, что ли?

— Да чего там будет с пары хапок? — отмахнулся мой приятель. — Просто на дельце подписался, но как-то стрёмно в одного. Не хочешь компанию составить? Там ничего сложного — обстряпать, раз плюнуть. Всех хлопот на два часа.

Я не хотел. Я хотел пива. Так прямо об этом и сказал.

— На пивос нужен лавандос! — резонно возразил Гера. — У тебя как с баблом?

— Не особо.

— Та же фигня. А тут дело быстрое и непыльное. Управимся до обеда, а платят штукарь. Плохо разве?

Я скептически посмотрел на приятеля, но всё же разрешил:

— Выкладывай.

Дельце и в самом деле оказалось непыльным — в том плане, что не вагон с углём Гере разгрузить предложили, — и одновременно насквозь незаконным. При этом доказать злой умысел и подвести его под статью УК было делом попросту нереальным, если только не даст слабину и не расколется один из подельников. Нужно было поучаствовать в автоподставе.

— Сивый говорит, коммерс поедет, такого на бабки не развести — грех. Это тебе не инженер зачуханный. Когда он мне в зад въедет, пацаны подтянутся и сами всё разрулят.

— Два вопроса, — вздохнул я. — Нафига тебе я, если вас там целая бригада?

— Нет никакой бригады. Сивый с корешем в деле и я.

— Втроём не справитесь, что ли?

— Серый, не тупи! Подставляться я буду, пацаны следом за коммерсом поедут, типа свидетели. Пока то, да сё, терпила и за монтировку схватиться может. Народ сейчас борзый пошёл, сам знаешь. А на двоих он точно не кинется. Ты просто рядом постоишь, лицом поторгуешь.

— Ладно, — хмыкнул я. — Второй вопрос: ты за штукарь машину свою бить собрался?

Гера фыркнул, отошёл от лавочки к "москвичу" и поманил меня за собой.

— Иди сюда!

Я обогнул автомобиль и присвистнул. Задний бампер автомобиля держался на честном слове, одно крыло уродовала глубокая вмятина, другое и вовсе было разорвано и загнулось в сторону заострённым краем. Как видно, подставами Гера промышлял далеко не первый раз.

— Сивый обещал в сервисе тачку подшаманить. Ну и косарь сверху дал.

— Как-то жидко, — не поверил я. — Колись уже, давай!

Глаз за солнечными очками видно не было, но физиономия приятеля явственно поскучнела.

— Денег я ему торчу. Мне долг спишут.

— Тебе спишут, а я?

— А тебе штукарь, — сказал Гера и зашелестел вытащенными из кармана купюрами. — Серый, побойся бога, люди в месяц и пятёрки не поднимают, а тебе за пару часов косарь обломится!

Я покачал головой.

— Нас двое — это две тысячи.

— Не пойдёт, — пошёл в отказ Гера. — Я Сивому о тебе ничего не говорил и переигрывать уже не буду. Да — да, нет — нет. Мне край с ним закорешиться надо, он обещал с нужными людьми свести. Поможешь — о тебе не забуду, ты меня знаешь.

По всему выходило, что моего дружочка подрядили отработать долг, а тысячу он предлагает из собственного кармана, так что и дальше настаивать на своём я не стал, лишь для порядка уточнил:

— А менты?

— Да какие менты? Подставляться на окраине будем, там с одной стороны кладбище, с другой парк. Место хорошее, не парься даже.

Я заколебался, Гера уловил мои сомнения и взмолился:

— Поехали, Серый! Не в службу, а в дружбу! Очень выручишь!

— Хрен с тобой, золотая рыбка, — вздохнул я, забрал у приятеля двухсотки с чеканным профилем Ленина на одной из сторон, демонстративно пересчитал купюры и сунул их в карман штанов.

— Погнали! — обрадовался Гера и уселся за руль.

Я устроился рядом и потянулся закрыть бардачок, в крышку которого упёрлись колени, но приметил в нём добротные кожаные перчатки, достал их и надел.

— А клёвые! — сказал, несколько раз сжав и разжав кулаки.

— Мне тоже нравятся, — многозначительно произнёс Гера, но требовать вернуть имущество не стал.

Ну а я не стал приглянувшиеся перчатки снимать, рывком закрыл дверцу, и Гера нервно ругнулся.

— Полегче! Холодильником хлопать будешь!

— Иди в жопу, — послал я приятеля, и мы выехали со двора.

Место для подставы оказалось и в самом деле выбрано с умом: дорога там не только шла под уклон, но ещё и закладывала достаточно крутой поворот, поэтому на неожиданное препятствие водитель среагировать никак не успеет. А что наше появление будет неожиданным, сомневаться не приходилось: разросшиеся деревья полностью закрывали боковой съезд, куда Гера и загнал свой "москвич".

— Что самое интересное, — хохотнул он, — там в кустах знак "Уступи дорогу". Даже если гаишников вызывать, он всё равно кругом неправ окажется.

— Даст ментам на лапу, они сейчас через одного берут, и крайним тебя назначат.

— Дал бы, да кто ж ему это сделать позволит?

Я кивнул и невольно начал прикидывать, где в "зелёнке" могли засесть душманы, но сразу поймал себя на этом армейском атавизме и выбрался из машины оглядеться. Гера тоже в салоне оставаться не стал, прошёлся по обочине метров пятнадцать и закурил.

— Не пропустим их? — забеспокоился я.

— Смотри, отсюда дорога нормально просматривается. Ты здесь стой, как малиновую "волгу" увидишь, сразу ко мне в тачку прыгай.

— Малиновую? — опешил я. — Ты сейчас шутишь?

— Дешёвый понт дороже денег.

— А модель какая?

— Без понятия. Да и неважно: случайная красная "волга" здесь точно не поедет.

— Логично, — хмыкнул я и направился к месту грядущего дорожно-транспортного происшествия.

— Ты куда? — забеспокоился Гера.

— Осмотрюсь! — откликнулся я, но по факту смотреть было особо не на что.

С противоположной стороны шла кладбищенская оградка, за кустами там виднелись подходившие к ней вплотную могилки с неизменно заросшими травой надгробиями и покосившимися памятниками с ржавыми звёздами на треногах. Моменто мори, как оно есть. И сик транзит глория мунди до кучи.

По нашей обочине вдоль поворота тянулся отбойник, который даже при самом паршивом раскладе удержит "москвич" от съезда в кювет, а не удержит — тоже не беда. Уклон был не слишком крутой и относительно ровный, до встававших стеной деревьев оставалось на вскидку ещё пятнадцать-двадцать метров.

По вдолбленной отцами-командирами привычке я наметил возможные пути отхода и вернулся на указанное приятелем место, откуда дорога и в самом деле просматривалась достаточно хорошо. Свесив ноги из распахнутой дверцы, Гера сидел вполоборота на водительском месте "москвича", и то поглядывал в мою сторону, то оттягивал рукав олимпийки с циферблата электронной "Монтаны". Попутно он смолил сигарету за сигаретой, кидал бычки под ноги, закуривал по новой и нырял в машину покрутить ручку штатной радиолы. Успокоился лишь, когда динамики взорвались припевом новой песни группы "Кар-мэн".

В Багдаде всё спокойно,

В Багдаде всё спокойно...[1]

Я невольно усмехнулся. Спокойно не только в Багдаде, но и у нас. За минувший час по дороге проехали только две легковушки да прополз в противоположном направлении пятьдесят третий "газ", так что я отвлёк приятеля от песни неудобным вопросом.

— А барыга точно здесь поедет?

— Блин, Серый! Не сыпь мне сахер на хер! — взвился Гера. — Да и какая разница? Штукарь твой по любому. Меня с ремонтом побреют, но тоже по фиг. Долг я отработал.

Исход, при котором мы просто отсюда уедем, меня всецело устраивал, так что я спросил:

— И долго тут куковать будем?

Гера озадаченно поскрёб затылок и в очередной раз посмотрел на часы.

— Слушай, ну точно посидим ещё. В начале второго снимемся, до вечера торчать здесь не станем. Сивый о первой половине дня говорил, так что идёт он на хер с такими своими наводками, если что!

Я глянул на дорогу, заметил вдруг в просвете между деревьями красную легковушку, присмотрелся к ней и рванул к "москвичу".

— Заводи шайтан-арбу! Едут!

Гера не подвёл и тронулся с места, только я плюхнулся на пассажирское сиденье. Да и в остальном рассчитал всё буквально до секунды: мы выскочили прямо перед носом "волги", и при этом удар оказался не слишком силён. Меня сначала вдавило в кресло, а когда машина пошла юзом, немного мотануло, но ремень безопасности удержал на месте, ничего себе не расшиб.

Машины встали впритык под небольшим углом друг к другу, полоса встречного движения осталась свободной. Я первым выбрался из салона и с интересом взглянул на протаранивший нас автомобиль. Пострадал тот не слишком сильно, лишь помялась решётка радиатора. Но расцветка!

Малиновая "волга 31-02"! Обалдеть! Ещё несколько лет назад такое и в бреду представить невозможно было, а сейчас любой каприз за ваши деньги, только башляй...

Рывком распахнулась дверца со стороны пассажирского сиденья "волги", и наружу выбрался небритый парень кавказской наружности в примерно таком же прикиде как и мы, правда, золотая цепь была не в пример толще Гериной. Я присмотрелся к нему и решил, что это грузин.

"Так их всё же двое..." — мелькнула в голове неуютная мысль, а ничуть не смущённый этим обстоятельством Гера достаточно благодушно поинтересовался:

— Ну вы чё творите, мужики?

Грузин наклонился к дверце и обратился на своём родном языке к водителю, тот коротко отозвался, сам из машины не выбрался. Гера воспринял этот обмен репликами на свой счёт и резко бросил:

— Пусть шары разует! Смотреть надо, куда едет!

Кавказец не стал ввязываться в словесную пикировку и вытянул из кармана заметно провисших штанов пистолет.

— Ты! Сюда иди! — с акцентом потребовал он, нацелив оружие на Геру.

Я машинально наметил движение вперёд, и тут же дуло уставилось мне точно промеж глаз.

— Замер, сука! — ругнулся грузин. — Башку прострелю! — И вновь перевёл ствол на Геру. — Сюда! Быстро!

Тому ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

— На колени! — потребовал грузин. — Оба! Живо!

— Генацвале, чё за беспредел? — угрюмо спросил Гера. — Это вы в нас въехали, не мы в вас!

Ответом стал лязг передёрнутого затвора.

— На колени! Завалю!

Шальной взгляд кавказца не оставлял ни малейших сомнений, что он исполнит свою угрозу и пустит в ход оружие, поэтому я засунул гордость в одно место и опустился на колени, а вот Гера остался стоять, не желая представать в столь унизительном виде перед подельниками. И что самое поганое — если застрелят его, то и меня за компанию тоже...

— Гера... — негромко произнёс я, но тут послышался шум автомобильного двигателя.

Водитель что-то сказал, и кавказец опустил руку с оружием.

— Дёрнетесь — завалю, — предупредил он и засопел в ожидании, когда проедет машина. — Замер на месте!

Удерживаемый у бедра пистолет уставился на меня, и я оставил попытку подняться с колен. Стоявшие впритирку друг к другу "волга" и "москвич" загораживали от меня подъезжавший к месту столкновения автомобиль, но замедлял он ход точно неспроста; это явно пожаловал Сивый.

— Проезжайте! — махнул грузин свободной рукой, когда машина остановилась, немного не доехав до нас. — Всё в порядке! Проезжайте!

Грохотнула короткая автоматная очередь, кавказец даже не дёрнулся, просто рухнул на дорогу как подрубленный; из входного отверстия у левого глаза на пыльный асфальт потекла алая кровь. Геру тоже зацепило, но он навалился на крышу "москвича" и сумел удержаться на ногах. Сразу поймал грудью вторую очередь и упал рядом со мной. Олимпийка оказалась прострелена в нескольких местах, по ней стремительно расползались кровавые пятна. Судорожный вдох, влажный всхлип и всё — затих.

И вновь загромыхал автомат. На этот раз целью стрелка стала "волга", на дорогу осыпалось рассаженное пулями стекло. Затем очередь резко оборвалась и в наступившей тишине явственно лязгнула распахнувшаяся дверца. Намеревался убийца что-то забрать из "волги" или счёл нужным сделать контрольные выстрелы — мне такое его рвение в любом случае ничего хорошего не сулило. Я оглянулся на отбойник и сразу отбросил мысль спастись бегством. Пусть до кювета от силы четыре метра, не добегу, срежут. Только вскочу на ноги, и сразу срежут.

Но и не подыхать же тут?! Я на такое не подписывался! Гера, сволочь, ты во что меня втравил?!

На глаза попался выпавший из руки грузина пистолет — воронёный, с длинным стволом и звездой на бакелитовых щёчках рукояти, и решение пришло в голову само собой.

ТТ! Патрон в стволе, курок взведён, предохранитель отсутствует как класс. Бери и стреляй, только помолись сперва, чтобы не случилось осечки...

Пальцы стиснули непривычно короткую рукоять; я прижался к боку "москвича" и замер в полуприседе, даже задержал дыхание, чтобы не выдать себя ни движением, ни звуком. И сам весь обратился в слух. Сначала всё перекрывало негромкое тарахтение работавшего на холостом ходу двигателя машины, на которой подъехали убийцы, затем послышался лёгкий хруст стекла, распахнулась дверца "волги", и на асфальт с негромким стуком вывалилось тело водителя.

Пора!

Я вскочил с колен и вскинул пистолет. Чернявый парень цыганской внешности среагировал неожиданно шустро и дёрнулся в сторону за миг до того, как мой палец судорожно выжал спуск и грохнул ТТ. Подвели нервы, спешка и отсутствие практики: пуля ушла левее и лишь зацепила плечо убийцы по касательной, да ещё отдача сильно подкинула ствол и сходу пальнуть второй раз не вышло. Цыган вскрикнул и схватился за цевьё болтавшегося на ремне "укорота", начал направлять его на меня и одновременно заваливаться, намереваясь укрыться за "волгой". Я отступил в сторону, поймал на прицел голову убийцы и совершенно спокойно и осознанно пальнул второй раз, всадив пулю точно в лоб. И сразу присел на корточки.

Слух не подвёл, металлический лязг и в самом деле оказался щелчком дверного замка. От зелёной "пятёрки" на встречке громыхнул ружейный выстрел, и картечь вынесла стёкла задних дверей "москвича"; на голову посыпались осколки. Этим всё и ограничилось: то ли стрелка смутил собственный промах, то ли напугала смерть подельника, но кидаться в атаку он не стал и занял позицию за капотом своего автомобиля. Я прекрасно расслышал, как скрежетнуло по металлу цевьё ружья и лязгнул карабин ремня.

Хреново. Дистанция между машинами не больше пяти метров — только высунусь и меня снимут на раз-два; заряженная картечью двустволка на таком расстоянии даст фору любому пистолету. Вот только обзор с той точки далеко не идеальный...

И я вновь оглянулся на обочину. До деревьев метров двадцать, скорее даже меньше, на адреналине долечу в три секунды. Там кювет и уклон, пока противник обогнёт машины и доберётся до отбойника, уже в лесу затеряюсь.

Должен успеть! Должен!

Я пригнулся и, укрываясь от стрелка с дробовиком за кузовом "москвича", побежал к дорожному ограждению, а там резко перемахнул через него, сгруппировался и кубарем покатился по склону. Щебень, грязь, трава...

Запоздало рявкнуло вдогонку ружьё, заряд понаделал дырок в отбойнике, я перекувыркнулся через плечо, вскочил на ноги и рванул к спасительному парку. Со всего маху вломился в кусты и сразу нырнул в сторону, спеша сбить прицел. Сзади вновь громыхнул дробовик, и от клёна в паре шагов от меня полетела сорванная картечью кора. Я тотчас юркнул за дерево, поднырнул под сухой сук и припустил со всех ног. Четвёртый и последний выстрел угодил уже неведомо куда.

Ушёл!

16|06|1992

день-вечер

Парк я пробежал без остановок. Сначала минут десять нёсся, не разбирая дороги меж деревьев, потом вывернул на тропинку, опомнился и сунул руку с пистолетом в карман. Заодно замедлился до неторопливой трусцы, будто совершающий ежедневный моцион приверженец здорового образа жизни. Впрочем, навстречу так никто и не попался. Эта часть парка была достаточно глухой, все спортивные площадки и аттракционы располагались ближе к жилой застройке.

Прежде чем выйти в город, я забрался в кусты неподалёку от лыжной базы и уселся на ствол поваленной сосны. Адреналиновый рывок не шёл ни в какое сравнение с многокилометровыми маршами в полной боевой выкладке, успокаивать дыхание не пришлось, передышка требовалась для того, чтобы привести в порядок мысли.

Гера мёртв. Просто списан в расход, как отработанный материал. От него требовалось остановить "волгу" и умереть, и он свою миссию исполнил от и до, а сверх этого втравил в неприятности своего не слишком умного приятеля. В итоге помимо соучастия в разбойном нападении и убийстве на мне повис ещё и труп одного из налётчиков, поэтому опасаться теперь стоило не только ментов и заезжих грузин, но и доморощенных бандитов.

Смогут выйти на меня те или другие? Вопрос.

По всему получалось, что Гера и в самом деле никого о моём участии в деле не предупредил, иначе цыган не расслабился бы и не подставился под выстрел. И едва ли Сивый успел за эту скоротечную перестрелку меня хорошо рассмотреть, если и видел, то исключительно со спины. А наводить справки о приятелях Геры ему не с руки, потому как, кто бы что ни говорил, родная милиция ест свой хлеб не зря, и перестрелку с четырьмя двухсотыми расследовать станут со всем усердием; пальба из автомата — серьёзное ЧП даже по нынешним временам. С другой стороны, круг общения Георгия Бунькова пропустят через мелкое сито; тут вся надежда на то, что в первую очередь станут отслеживать его связи в криминальных кругах, а обо мне за два года службы общие знакомые успели накрепко позабыть.

Разумеется, кто-то мог видеть, как мы с Герой выехали со двора, но тут уж выкручусь как-нибудь. В конце концов, улик против меня нет даже косвенных. Единственное — пистолет...

Я достал из кармана ТТ и придирчиво его оглядел. Увесистый, чёрный, солидный. Касался его только в перчатках — кинуть в траву и забыть, но я медлил, не спеша расставаться со стволом. Пусть это орудие преступления, из которого застрелен человек, и невесть что висит на нём помимо этого, но пистолет — это пистолет. Если меня вычислит Сивый или отыщут приятели застреленных кавказцев, без оружия придётся лихо; это в милиции есть шанс запудрить мозги следователю, а вот с раскалённым утюгом на груди особо не поюлишь. Вот только сам факт обладания злосчастным ТТ не только подводит меня сразу под несколько статей УК, но ещё и связывает с убийством. Нехорошо.

Пока в голове ворочались нелёгкие раздумья, руки действовали сами собой: выщелкнули магазин, передёрнули затвор, подняли вылетевший из ствола патрон и отправили беглеца к его пяти братцам. После большой палец сдвинул затворную задержку, и кожух с лязгом вернулся на место, а дальше осталось только спустить курок и воткнуть магазин в рукоять. Имелась возможность носить ТТ с патроном в патроннике на предохранительном взводе, но в данном конкретном случае оставалось лишь гадать, насколько изношен спусковой механизм. Мне по случайности отстрелить себе хозяйство, просто сунув пистолет за пояс, нисколько не хотелось.

Ну да — скрепя сердце я решил пока что от ТТ не избавляться и на какое-то время придержать оружие при себе. Мало ли какая в нём возникнет нужда. Лучше бы не возникло, но — вдруг?

Тщательно осмотрев одежду на предмет брызг крови, я наскоро очистил её от репейника и колючек, после устроил пистолет за поясом штанов, затянув перед тем на бантик завязки. Пущенный по поясу шнур не позволил весу оружия оттянуть резинку, и та зафиксировала его достаточно надёжно, а длинный ствол прекрасно уравновесил своей тяжестью рукоять. Бежать так точно не получится, но при обычной ходьбе ТТ ни провалиться вниз, ни вывалиться наружу не должен. Сверху его прикрыла олимпийка; оружие из-под неё особо не выпирало и в глаза не бросалось.

Я встал у обнаруженной в ограде дыры и внимательно осмотрел улицу, не заметил ничего подозрительного и поспешил к ближайшей остановке. Там сходу заскочил в троллейбус десятого маршрута и замер у заднего окна, дабы заранее углядеть зелёную "пятёрку", если вдруг бегство через парк не сумело сбросить Сивого с хвоста. Но — нет, всё было чисто.

Некоторое время спустя водитель объявил, что на линии работает контроль, и я поднял с пола уже прокомпостированный талон, показавшийся наиболее чистым из всех. Возможный штраф за безбилетный проезд нисколько не пугал, но вот привлекать к себе внимание сегодня не хотелось. Именно по этой причине, когда на "Авроре" в троллейбус всё же зашли контролёры и я спешно ретировался из него через заднюю дверь, то не стал дожидаться другого, а пересел на трамвай, проехал на нём пару остановок и двинулся домой напрямик через частный сектор.

Окружённый со всех сторон многоэтажной застройкой посёлок представлял собой группы по десять-двенадцать участков, отделённые друг от друга улочками-проездами. Кругом — засаженные вишней палисадники и огороды, штакетник и высокие дощатые заборы, застеклённые веранды и резные наличники домов преимущественно послевоенной постройки. Чужаки забредали сюда нечасто, а шансы наткнуться на сотрудников милиции при исполнении и вовсе стремились к нулю. Но такое уж было сегодня моё везение, что после одного из поворотов я углядел вдалеке жёлто-синий патрульный "уазик". Рядом с ним стояло несколько автомобилей без служебной расцветки и толпились люди — кто в форме, кто в цивильном.

Я враз покрылся холодным потом и приготовился скинуть пистолет в траву, но одумался и подавил приступ паники, на следующем перекрёстке свернул налево и до предела ускорил шаг. Обошлось. Не пришлось ни сигать через забор и убегать огородами, ни выкидывать ТТ в потянувшуюся вдоль обочины канаву; на меня попросту не обратили внимания.

Сердце колотилось как сумасшедшее, горло пересохло, тряслись поджилки. Пиво! Полцарства за бутылку пива! Но сначала избавиться от ствола...

Заложив изрядную петлю, я покрутился по посёлку и уже в самом конце пути умудрился изгваздать в грязи кроссовки. Закапывая после ремонта трубы центрального отопления, коммунальщики схалтурили и оставили немалых размеров яму прямо посреди перекрёстка. По соседней улице автомобили худо-бедно раскатали две колеи, а вот мне пришлось пересекать их и пробираться через рытвины напрямик.

Кое-как очистив обувь о траву, я дошёл до выстроенного на окраине посёлка детского сада, миновал его и вывернул к гаражному кооперативу, за которым и высилась родная девятиэтажка. В самой старой части вместо типовых бетонных коробок стояли куда более основательные кирпичные постройки; один из них когда-то принадлежал моему деду, а после перешёл по наследству дяде Пете. Я зашёл в небольшой закуток сбоку от него, опустился на корточки и вынул из фундамента кирпич, за которым скрывался мой давнишний тайник. Там до сих пор так и лежала пачка истлевшего "Беломорканала", а теперь на смену ей отправились ТТ и стянутые с рук перчатки.

После я седьмой дорогой обошёл автосервис Сивого и, не желая даже случайно наткнуться на кого-нибудь из знакомых, прогулялся по частному сектору, а на улицу Гагарина вывернул уже рядом с пятиэтажкой, на торце которой было смонтировано изображение ракеты; когда-то вкрученные в него лампочки горели, теперь краска с высоченной конструкции облезла и всюду виднелась ржавчина. На остановке с противоположной стороны дороги между "Союзпечатью" и Сберкассой раскинулся стихийный рынок, туда я и двинулся. Обратил внимание, что помимо газет, журналов, сигарет и ручек в киоске теперь лежат ещё и книги, но всё же прошёл мимо. Позарез требовалось промочить горло, все мысли были заняты исключительно этим.

Торговали на блошином рынке преимущественно пенсионерки. Кто-то выкладывал свои немудрёные товары на картонки, кому-то прилавком служили перевёрнутые дощатые ящики. Лежали пучки зелени, стояли баночки и ведёрки с садовой клубникой. Тут и там пестрели красочными картинками вскрытые пачки сигарет, реже перед продавщицами теснились ряды разнокалиберных бутылок с креплёным вином, водкой, коньячными настойками и пивом. Ну и без жареных семечек, разумеется, дело тоже не обошлось.

Не желая переплачивать, я решил для начала присмотреться к ценам и прошёлся по рынку. Заметил книги, но это распродавал домашнюю библиотеку похмельного вида мужичок с трясущимися руками. Ничего интересного, сплошь собрания сочинений классиков из школьной программы. Дальше в небольшую пирамидку составили банки тушёнки, рядышком лежала стопка грампластинок, поблёскивали на солнце значки отличий и памятные знаки, висела на импровизированной вешалке ношеная одежда. Тут же продавались тарелки и чашки из разных наборов, а седовласый дедок предлагал купить прибалтийский радиоприёмник "VEF" и видавшую виды электробритву "Харькiв". Его соседки разложила на газете наручные часы "Луч" с растрескавшимся кожаным ремешком, несколько отвёрток, набор гаечных ключей и фотоаппарат "Киев".

Пошелестев в карманах купюрами, я выудил пару мятых десяток и протянул их благообразного вида старушке, взамен получил бутылку "Ячменного колоса" и пять рублёвых бумажек сдачи. Пробку удалось без труда сбить, зацепив краешком о столбик дорожного ограждения и надавив сверху ладонью, но особого удовольствия глоток пенного напитка не доставил. "Колос" оказался тёплым и довольно мерзким на вкус.

Я запоздало глянул на полукруглую этикетку, сориентировался по вырезанным на её краю отметинам и не особо удивился, обнаружив, что срок годности пива истёк ещё два дня назад. И ладно бы оно хранилось в тени, так нет — на самом солнцепёке стояло. Ещё и бутылочное стекло "чебурашки" как на грех оказалось не зелёным или коричневым, а прозрачным.

"Ну, Гера, за тебя! Земля пухом!"

Через силу я сделал ещё несколько глотков, и тут кто-то осторожно тронул меня за плечо.

— Уважаемый, допьёте, бутылку не выбрасывайте! — попросил заросший густой бородой мужичок в драной болоньевой куртке, грязных штанах и кирзовых сапогах.

Вашу ж мать! Ума не приложу, как не саданул в развороте локтем.

Я в сердцах выматерился, сунул бичу бутылку с остатками пива и зашагал к перекрёстку мимо парковки, где помимо молоковоза стоял пыльный "запорожец", на лобовом стекле которого лежала картонка со сделанной от руки надписью: "Куплю золото". Ни в легковушке, ни возле неё никого не было.

Пристававший к прохожим мальчишка лет десяти со всклокоченными рыжими волосами протянул ко мне руку и заканючил:

— Дядь, дай пять рублей хлебушка купить...

На вороте рубахи темнели засохшие потёки "Момента", поэтому я молча прошёл мимо и направился к жёлтой бочке с надписью "КВАС".

— Покойника в бочке нет, надеюсь? — пошутил, припомнив историю из криминальной хроники недавнего прошлого.

Продавщица смерила меня мрачным взглядом и коротко обронила:

— Нет!

— Точно? А сегодня проверяли?

Тётка начала закипать и раздражённо спросила:

— Молодой человек, вы квас покупать будете или позубоскалить пришли?

Я сунул ей три рубля и встал у бочки с кружкой тёмного кваса, холодного и вкусного, ничем не уступавшего прежнему. Несколько глотков начисто прогнали кисловатый привкус пива, а дальше уже я прикладывался к стеклянной кружке без всякой спешки. Когда она опустела, вернул тару продавщице, дождался троллейбуса восьмого маршрута, проехал несколько остановок и двинулся в обход двухэтажных домов к зданию общественной бани, где на первом этаже располагалась ещё и парикмахерская.

В середине рабочего дня обошлось без очереди, прямо передо мной мастер закончила стричь лопоухого школьника, так что я без промедления опустился в кресло и сказал:

— Бокс, пожалуйста.

По проводному радио передавали новости, и ничего хорошего диктору сообщить аудитории было нечего. Завершился вывод войск из Чечни, усилился рост напряжённости в Приднестровье и на территории Югославии, грузинские подразделения осаждали Цхинвал, продолжались вооружённые столкновения на межэтнической почве и в Нагорном Карабахе. И вишенкой на торте прозвучало сообщение, что инфляция за первые пять месяцев года превысила восемьсот процентов. Когда выпуск закончился и Андрей Державин запел о чужой свадьбе, меня это лишь порадовало.

Расплатившись, я отошёл к зеркалу, провёл ладонью по коротко стриженным волосам и придирчиво изучил собственное отражение. Среднего роста, жилистый и худощавый, волосы тёмные, глаза серые. Особых примет нет, разве что нос после перелома слегка искривлён, но за это взгляд особо не цепляется. Не красавец и не урод, нас таких неприметных на улицах — легион. Не должен был меня Сивый узнать, даже толком запомнить не должен был.

Выйдя на улицу, я немного постоял перед баней, оглядываясь по сторонам, затем двинулся к недавно установленной в проходе между домами железной коробке коммерческого киоска с зарешёченной витриной и крохотным окошечком выдачи покупок. Газон перед ним утоптали до каменной твёрдости, а на случай дождя на землю кинули деревянный поддон.

Левую часть витрины занимали батончики "Марс", "Сникерс" и "Баунти", шоколад "Альпен голд", жевательная резинка на любой вкус, презервативы, бритвенные станки и кассеты к ним, тампоны, игральные карты, консервированная ветчина, пакетики с растворимыми соками и баночки с кофе, фасованные кексы и рулеты. Всё сплошь импортное, всё в непривычных цветастых упаковках. За ними выстроились ряды пластиковых бутылок с газировкой, но ни "Кока-колы", ни даже "Пепси" заметить не удалось, ни одно из названий ни о чём не говорило. Над окошком расположились пачки сигарет, коробки спичек и одноразовые зажигалки, а вот товары с противоположной от него стороны витрины меня весьма и весьма заинтересовали.

Там стояло бухло. Казалось бы — государственную монополию на торговлю алкоголем отменили совсем не так давно и вот уже ассортимент мало чем уступает ликёроводочному отделу гастронома. Цены, правда, кусались, но у нас теперь рынок. Нет денег — проходи.

Невольно подумалось, что демократы не зря вещают о превосходстве частного бизнеса над неповоротливой махиной госплана. Насчёт эффективности не скажу, а вот оперативней частники — это точно. Что, впрочем, лишь добавляло убедительности известной цитате о капиталистах и трёхстах процентах прибыли.

С тёплым пивом у меня сегодня уже вышла промашка, и этой своей ошибки я решил не повторять, а стресс снять чем-нибудь покрепче. Пусть одному водку пить у нормальных людей и не принято, но очень уж весомый приключился повод. И нервы успокою, и за упокой Геры, земля ему пухом, накачу.

Пока определялся с выбором, два шкета лет пятнадцати отсчитали деньги на пару бутылок "Пшеничной" и заспорили, что брать: "Кроун Колу", "Зуко" или "Инвайт".

— На запивон "Инвайт" возьмём, — уверенно заявил тот, что был покрепче. — Его можно прямо в водку сыпать, ликёр для девок будет.

— "Зуко" тоже сыпать можно и он вкуснее, — усомнился второй.

— Он и дороже, а после стопаря разницы не почувствуешь. Ну и на фига тогда платить больше?

Я хотел уже шугануть их, но тут мимо протопал русоволосый плечистый здоровяк в перешитой по последней дембельской моде форме с лысыми погонами рядового, крылатыми колёсами автомобильных войск в петлицах и с вещевым мешком за спиной.

— Рома! — окликнул я одноклассника. — Ты зазнался или в шары долбишься?

Александр Романов, которого Ромой, такое впечатление, звали даже родители, резко обернулся и раскинул руки.

— О, Енот! Уже дембельнулся? А я только с вокзала чапаю!

Мы обнялись, и я предложил:

— Может, по пиву?

— Не откажусь, — согласился Рома и выдвинул встречное предложение: — Только давай разливного? На старом месте, а?

До пивного киоска мы запросто могли прогуляться впустую, и я засомневался.

— А был там завоз сегодня?

— Я мимо проходил, мужики стояли, — уверил меня Рома, шумно сглотнув. — И потянуло меня туда со страшной силой, еле сдержался!

Романов ещё со школы отличался неумеренной тягой к спиртному, не завернуть к пивнушке он мог лишь в силу банального отсутствия денег, но у меня в карманах шуршали банкноты, так что я махнул рукой.

— Идём!

Рома не ошибся, к будке с железными стенками, наглухо задраенной дверью и единственным оконцем для выдачи и в самом деле выстроился пяток потрёпанных мужичков и несколько парней помоложе. Первые подошли к делу со всей ответственностью и стояли с трёхлитровками и даже канистрами, вторые преимущественно шли на новый круг и дожидались своей очереди с литровыми и поллитровыми стеклянными банками, которые брали на время здесь же.

— Здоров! — поприветствовал я всех и никого одновременно. — Как пиво? Не моча ещё?

— Нормальное пиво, недавно завезли, — ответил крайний из выпивох.

Мы пристроились за ним, и пока стояли, я в двух словах поведал Роме о месте прохождения службы. Тот уважительно поцокал языком и вдруг заявил:

— А меня в Кремлёвский полк покупатель с призывного увёз.

Я стрельнул глазами на эмблемы автомобильных войск и не удержался от усмешки.

— Да ты гонишь!

— Серьёзно! — продолжил настаивать на своём Рома. — За полгода строевой задрочили до невозможности просто. А потом мы с земляком забухали в увольнительном, нас спалили и пинка под зад дали. В Тверь.

Оставалось только покачать головой, поскольку мой одноклассник точно не лепил горбатого. Был он высоким, широкоплечим и русоволосым — хоть сейчас на агитационный плакат фотографируй, — да и с законом проблем никогда не имел, армейский покупатель запросто мог счесть такого призывника годным для службы в Кремлёвском полку. Кто б его предупредил, что Рома за поллитру родину продаст.

Я ухватил одноклассника за сверкавшую надраенной медью пуговицу и подтянул к себе.

— А где ты был девятнадцатого августа девяносто первого года?

Рома заржал как конь.

— В Тверь уже перевели. Всю веселуху пропустил.

Подошла наша очередь, и я попросил наполнить две литровых банки, благо те освободились прямо перед нами. Мы отошли в сквер и расположились под деревьями. Я сел на пенёк, Рома устроился на брошенном в траву вещмешке.

— Наших видел кого? — спросил он.

Прежде чем ответить, я сделал длинный глоток пива, то оказалось ядрёным и столь холодным, что заломило зубы. И внутри будто что-то хрустнуло, надломилось. Ослабла до безумия сжатая пружина стресса, в голове стало ясно и прозрачно. Куда прозрачней, чем даже пиво в банке.

Гера мёртв, а я убил человека.

Только тут отпустил туманивший разум шок, и получилось осознать всю глубину разразившейся катастрофы.

Гера мёртв! Пусть я не видел его последние два года, но до того общался чуть ли не каждый день. Дружил с ним, ссорился, иногда даже дрался. Играл в хоккей и футбол, в карты и "банку", сидел за одной партой и трепался на переменах, пока Гера не ушёл после восьмого класса в ПТУ. Да и после — вместе пили, ходили на стрелки, в качалку и кино. А сейчас его не стало. Умер. Погиб.

И до кучи я убил человека. Может, и раньше в кого-то попадал, но впервые застрелил едва ли не в упор. Застрелил — и хрен бы с ним, но ведь могут и найти! Не менты, так бандиты, не одни бандиты, так другие. И пронзительное осознание этого напугало буквально до икоты, словно всё случилось не далее пяти минут назад. Будто время с момента перестрелки ужалось до считанных секунд.

Плохо, плохо, плохо. Ой, как же всё это плохо...

— Серый! — одёрнул меня Рома. — Уснул, что ли? Наших видел кого, спрашиваю?

— А? — встрепенулся я, усилием воли отогнал дурные раздумья и кивнул. — Да, видел. С Герой бухали вчера. Ещё Андрюхе Фролову звонили, но ему в ночную смену было, не пришёл.

— Они где трудятся?

— Гера сам по себе вертится, Дюша на трубном, — сказал я. — Стас Рыжов, говорят, на ханку плотно подсел. Лёня Гуревич у бати на подхвате, тот сборкой польской мебели занялся.

— Толстый как обычно при Лёне? — спросил Рома о закадычном друге нашего одноклассника, отпил пива и вдруг прищёлкнул пальцами. — Слушай, я же на вокзале в Москве Воробья встретил! Деловой стал, сил нет! Пальцы веером, сопли пузырями, носки в дырочку!

— Он чего в Москве забыл?

— Челнок же! Из Турции шмотки таскает. Говорит, в Лужниках вещевой рынок открывают, там торговать будет.

— Прямо на стадионе, что ли?

— Хэзэ.

Банки опустели, пришлось вновь становиться в очередь, но прямо перед нами на окошко нацепили листок с надписью "Перерыв". Толпа недовольно заворчала, кто-то из хвоста решил не терять время и попытать удачи на других точках. Мне никуда уходить и в голову не пришло. Литр холодного и почти неразбавленного пива подарил приятную расслабленность, хотелось накатить ещё и окончательно позабыть о случившемся, словно и не было ничего. А ведь если разобраться, то ничего и не было...

Мы с Ромой какое-то время перемывали косточки одноклассникам и вспоминали одноклассниц, а потом я не выдержал и стукнулся кулаком в киоск.

— Ну долго ещё ждать?!

Окошко приоткрылось, стала видна тётка, влезшая на табурет и шуровавшая в бочке с пивом деревянным веслом. Там же примостилось несколько вёдер, бутылка водки и пачка стирального порошка. Три в одном: дополнительный объём, крепость и пена.

Пива мне как-то резко расхотелось. Я поставил банки на полку перед оконцем и потянул Рому прочь.

— Пойдём лучше чего покрепче возьмём.

Но одноклассник замотал короткостриженой головой.

— Не, Серый, в другой раз. Ещё пересечёмся. А сейчас бежать пора. Давай, покеда!

Мы попрощались, и Рома зашагал в одну сторону, а я двинулся в другую. Дошёл до "Союзпечати" и купил четвёртый том собрания сочинений Рекса Стаута, озаглавленный "Если бы смерть спала". На сдачу выдали пятидесятирублёвую биметаллическую монету; серебристый обод, жёлтый кругляш — таких и не видел раньше.

Книгу я сунул за пояс, но не спереди, а сзади; так и приседать можно, и нагибаться, а выпасть — не выпадет, и руки свободны. Ну и не прицепится никто с дурацкими вопросами, типа: "Енот, ты в натуре читать умеешь, что ли?"

Как в воду глядел: во дворе соседней девятиэтажки, через который срезал путь, толпилось десятка два взбудораженных пацанов лет семнадцати-восемнадцати на вид. На ссору во время футбольного матча сходка нисколько не походила, как не напоминала она и разборки.

Тут и там мелькали знакомые лица, я приметил Санька и маякнул ему, а когда татарчонок подошёл, спросил:

— Что у вас за кипеш?

— Пацана убили.

На миг я опешил, но сразу сообразил, что речь идёт не о Гере, и уточнил:

— Это как?

— Да двое наших в двухэтажках у малолеток мопед отжали, а те шоблу собрали, похватали арматуру и за ними ломанулись. В посёлке нагнали, Таракан ноги сделал, а Шнурок мопед не бросил, решил на базаре с темы съехать. Ну его и замесили наглухо.

Я припомнил милицейский автомобиль в частном секторе, кивнул и спросил:

— Ответку готовите?

— Ну да. Не одолжишь на день пусковое? У тебя же было.

— Вот ты вспомнил! — только и развёл я руками. Самодельное пусковое устройство для сигнальных ракет наверняка до сих пор валялось где-то в комнате, но заниматься его спешными поисками у меня сейчас не было никакого желания.

— Ну ладно, так схожу.

— Аккуратней, смотри, — предупредил я Санька и двинулся домой.

Газет в почтовых ящиках к этому времени уже не осталось, пришлось обойтись без свежей прессы. А только я вышел из лифта и сунул руку за ключами, как на лестнице послышались шаги.

— Сергей, подожди! — окликнул меня девичий голос. — Папа не у вас?

Я обернулся к взбежавшей на этаж черноволосой девчонке в коротеньком домашнем халатике и тапочках на босу ногу и озадаченно наморщил лоб. Нет, жившую под нами Зинку Марченко я узнал сразу; просто, когда уходил в армию, соседка-восьмиклассница была плоской как доска, а за прошедшие два года на удивление округлилась во всех нужных местах. Сейчас глубокий вырез просто-таки притягивал взгляд, да и на стройные ноги, прикрытые полами халата лишь до середины бедра, было любо-дорого взглянуть. В остальном же она дурнушкой сроду не была, тут никаких неожиданностей не случилось. Симпатичное округлое лицо отличалось чётко очерченной линией скул, а улыбка заставляла проявляться на щеках милые ямочки. Правда, бледную кожу покрывала россыпь едва заметных веснушек, да ещё аккуратный нос был слегка вздёрнут на конце, но мне нравилось и то, и другое.

По счастью Зина неверно истолковала замешательство, и в тёмных девичьих глазах замелькали смешинки-чертенята.

— Эй! Сергей, это же я! — возмутилась соседка и мотнула головой, откинув за спину не слишком длинные чёрные косицы. — Неужели забыл? А я тебя ждала и с другими мальчиками не гуляла!

— Тебя забудешь, — проворчал я и полез в карман за ключами. Отпер дверь, прямо с порога заглянул на кухню и, повысив голос, спросил:

— Дядя! Борис Ефимович не заходил?

Сидевший за столом папенька Зины, круглолицый и лысоватый, помотал головой столь выразительно, что едва не расплескал при этом из рюмки водку, да и дядя Петя оказался с ним всецело солидарен и во всеуслышание произнёс:

— Нет, сегодня не заходил.

Пришлось обернуться и разочаровать девчонку. Та вздохнула, пригласила меня на чай и пошла на свой этаж, а когда я запер дверь и присел на пуфик разуться, её папа воздел к потолку указательный палец и наставительно произнёс:

— Только теперь я не Борис Ефимович, а Борис Нахимович.

— Интересно девки пляшут, — хмыкнул я, проходя на кухню. — За два года родину поменять — раз плюнуть, но чтоб родного отца...

— Не язви, молодой человек! — потребовал Борис, чокнулся с моим дядькой рюмками, и они выпили. На столе помимо бутылки водки лежали буханка белого хлеба и палка салями; как видно, закуску принёс с собой наш сосед.

Дядя Петя шумно выдохнул и сообщил:

— Он теперь не Марченко, а вовсе даже Михельсон.

— Да вы никак на историческую родину супруги собрались эмигрировать? — удивился я и заглянул в холодильник, но еды там с утра не прибавилось.

— Времена нынче такие, что ничего заранее сказать нельзя, — с неподдельной тоской вздохнул Борис Ефимович.

— Ты самого главного для эмиграции не сделал, — усмехнулся в прокуренные усы дядя Петя.

— Это что же?

Дядька выложил на разделочную доску палку салями и одним резким движением ножа откромсал от неё изрядных размеров кусок.

— Обрезания.

Кандидата в репатрианты от этой пантомимы явственно передёрнуло, и он покрутил пальцем у виска.

— Ты как себе это представляешь: там всех по прилёту в аэропорту трусы снять заставляют или в иммиграционной службе просят мужские приборы к досмотру приготовить?

— Уедешь, так и так придётся обкорнать. Уверен, что твоя Софочка оценит? — хмыкнул дядя и обратился уже ко мне: — Чего мнёшься? Макароны в кастрюле на плите, хлеб и колбаса на столе.

— И рюмку возьми, — поспешил сменить тему Борис Ефимович. — На работу не устроился ещё?

— Нет.

— А в армии чего не остался?

— Оно мне надо? — фыркнул я, усаживаясь за стол с тарелкой макарон.

— Хоть какая-то стабильность.

— В гробу эту стабильность видел, — фыркнул дядя Петя, отошёл к окну и закурил. — Слышал, курсанта в лётном училище из-за автомата на посту зарезали?

— Беда, — вздохнул наш сосед. — Слушай, Сергей, а может, к нам сторожем пойдёшь?

Работал Борис Ефимович завхозом в одном из местных НИИ, а с деньгами у бюджетников было не ахти, и я поморщился, но дядю Петю это предложение невесть с чего не на шутку заинтересовало.

— Излагай, — попросил он.

— Нам финансирование обре... тьфу-ты!.. урезали, новый корпус достроить — достроили, а на переезд средств нет. Я директору всю плешь проел, чтобы арендаторов пустил, а он ни в какую. Государственная собственность, говорит. Мол, нэпманов всех к стенке поставили, и эта вольница рано или поздно кончится. Упёртый он у нас. Партийная закалка, не хухры-мухры.

— Партийные вперёд трусов в демократы бежали записываться, — возразил дядя Петя.

— А наш не такой. Вроде, не по партийной линии шёл, настоящий учёный с публикациями за рубежом, а как дитё малое. Ему в Англии предлагали хорошую должность в лаборатории и кафедру в университете, так даже слушать ничего не стал. А у нас там ещё, как назло, под боком стройка началась. Если не хотим, чтобы разворовали всё подчистую, нужен сторож. Ставки я выбью — пусть хоть лаборантов сокращают, но без охраны не обойтись.

— А мне чего не предложил? — обиделся дядька.

— А чего тебе предлагать? Ты, ясно дело, не откажешься спать за деньги на работе. Там как раз два человека нужны, иначе не получается.

Дядька кивнул и разлил по рюмкам водку. Я хотел отказаться, но не вышло. Обмыть сделку — это святое. А дальше всё вернулось в привычную колею. Дядя Петя сокрушался, что Ельцин в своё время крайне неудачно упал с моста, ничего себе даже не сломал и не утоп. А Борис Ефимович что-то путано вещал о грядущей приватизации и каких-то там ваучерах. Потом он имел неосторожность высказаться в защиту Явлинского, и дядька взвился, словно ужаленный.

— Пятьсот дней?! Баба половину этого срока ребёнка вынашивает, а тут страну поднять!

— Ты-то что в этом понимаешь?!

— Ага-ага! Еврей плохого не предложит! С таким подходом русских в правительстве уже не осталось!

— Антисемит пещерный, что ты смыслишь в программе Явлинского?!

— Читай по губам: про-фа-на-ция, де-ма-го-гия, по-пу-лизм!

Приятели сцепились, с пеной у рта доказывая собственную правоту, а я быстро доел макароны и хотел уже потихоньку улизнуть в свою комнату, но припомнил утреннее происшествие и спросил:

— Борис Нахимович, а не в курсе, чего Светловыми гэбэшники интересуются?

Сосед смахнул пот с круглого лица и с нескрываемым удивлением уточнил:

— С чего взял?

Я рассказал об утреннем разговоре с парочкой оперативников и от себя добавил:

— Они Лидкой интересовались, но подходы к людям по-разному ищут.

— А! — понимающе протянул Борис Ефимович. — Двое из ларца и к моей Зинке заходили, тоже о друзьях Лидки расспрашивали, они ж не разлей вода с первого класса. Но те товарищи не конторские. Наверняка служили там раньше, да только на вольные хлеба подались. В службу безопасности Росметбанка.

— А банк тут с какого бока?

— Лев Светлов там предправ. Председатель правления, в смысле. Самый главный.

Новость эта оказалась неожиданной не только для меня, но и для дяди Пети.

— Когда успел? На металлургическом же всю жизнь работал! — округлил он глаза, вдавив окурок в пепельницу.

— По финансовой части работал, — счёл нужным отметить наш сосед. — Они там от бартера уже вешаются, даже зарплату ширпотребом выдают. И ладно японские видеодвойки предлагали работникам выкупать, а то и тряпьё всякое втюхивают. Вот Лев Ильич и продавил создание карманного банка, ну и сам там большим начальником стал.

Я потёр переносицу.

— А чего тогда служба безопасности его дочерью интересуется?

— Да мало ли! — фыркнул Борис Ефимович. — Возраст у Лидки такой, что глаз да глаз нужен. Может, с дурной компанией связалась или залетела. Акселератки, они такие. Моя ещё ничего, и то, чувствую, скоро с ней поседею. Скорей бы уже замуж выдать.

— Облысеешь раньше, — поддел соседа дядя Петя.

— Ты наливай уже, чего водку греешь? — не остался тот в долгу.

Я ретировался с кухни в большую комнату и оставил на полке серванта пару двухсоток в качестве взноса в общий бюджет, заодно взял лежавший среди хрустальных салатниц и цветастых статуэток с дырочками для дымящихся фитилей морской бинокль. Затем отыскал у себя в столе тетрадь и карандаш, забрал оставленную на тумбочке книжку, обулся и выскользнул в подъезд. Люк на крышу был не заперт, выбраться наверх удалось без всякого труда.

Разведка — наше всё, и без наблюдения в этом деле никак не обойтись. Пусть идею отомстить за смерть Геры я всерьёз и не рассматривал, но вот неспокойно было на душе и всё тут. Вроде, и следов не оставил, а страшно. Без дураков страшно, даже две стопки водки поверх литра пива это мерзкое ощущение унять не смогли. Запросто ведь голову оторвать могут за сегодняшние выкрутасы. Не те, так другие.

Вид с дальнего конца дома на автосервис Сивого открывался просто отличный, особо не мешали даже росшие на его задворках тополя и кусты, а бинокль с мощной оптикой позволял нивелировать расстояние. Я разлёгся на краю крыши и обнаружил, что способен разглядеть даже самые мелкие детали. Вот и здорово — информация лишней не бывает.

Солнце висело за спиной, и отблеск стёкол никого насторожить не мог, да никого в сервисе и не было. Во дворе стояла полуразобранная иномарка, а ворота бокса с крыши хоть и не просматривались, но создалось впечатление, что он закрыт. Ворота точно были закрыты.

Я повёл биноклем по частному сектору и далёкой ветке трамвайной линии, после оглядел территорию детского сада, мимо которого шла дорога к гаражному кооперативу, и взялся за книгу. "Если бы смерть спала". Ну да, ну да...

Прочитал семьдесят страниц, время от времени посматривая вниз, прежде чем в гаражи заехали зелёные "жигули". Сивый загнал машину во двор, выбрался из-за руля с каким-то дипломатом и унёс его в бокс. Почти сразу вернулся и вытянул с заднего сиденья длинный брезентовый свёрток. Утащил и его, но вскоре снова появился во дворе, снял майку и облил из шлага голову, а после с бутылкой пива уселся на стоявшую у забора лавочку и подставил голый торс солнцу.

По правому плечу владельца автосервиса расплылся синяк, как бывает, когда стреляешь, неплотно вложив приклад, и это развеяло последние сомнения в том, что напарником застреленного мной цыгана был именно Сивый. Вот же сволочь какая...

Следующие полчаса ничего не происходило, затем прикатил ИЖ-Комби. Трое чернявых ребят о чём-то переговорили с хозяином сервиса, погрузились в машину и убрались восвояси. Общение точно шло на повышенных тонах, очень уж экспрессивно все махали руками, но с такого расстояния ничего разобрать не удалось.

Я взял карандаш и записал в тетрадь рядом с номером зелёных "жигулей" ещё один регистрационный знак. Постепенно солнце начало клониться к закату и подошла к концу не слишком толстая книжка, а Сивый засел в боксе и носа из него не казал. Вернулась утихомиренная цитрамоном головная боль, скука переросла в откровенную маету. Тут и там ходили люди, изредка мимо проезжали автомобили, но всё это было не то. Лишь однажды внимание привлекла вишнёвая "шестёрка", да только она в гаражи заезжать не стала и остановилась в переулке по соседству.

А Сивый продолжал сидеть у себя в боксе. Меня всё сильнее подмывало плюнуть на свою затею и перестать играть в частного сыщика, я даже начал подниматься с рубероида, когда заметил шагавшую мимо ограды детского сада фигурку. Поднял бинокль и убедился, что зрение меня не подвело и по дороге и в самом деле шагает Тоха. Я зашарил глазами по крыше, выискивая, чем бы запустить в пацана, не проломив ему случайно при этом голову. Когда вновь глянул вниз, Антон лежал на земле, а над ним склонился незнакомый мужик в лёгкой брезентовой спецовке и спортивных штанах. Он пару раз ткнул парнишку ножом под дых, выпрямился и махнул кому-то рукой.

Загнанная в переулок "шестёрка" сдала назад, выскочивший из-за руля водитель открыл багажник, и в четыре руки убийцы погрузили туда бездыханное тело паренька. Хлопнула крышка, мужики запрыгнули в "жигули" и покатили прочь. Я едва успел разглядеть регистрационный номер и быстро, пока не забыл, записал его в тетрадь.

"1758 ПАК"

Не теряя времени попусту, я спустился с крыши, сбежал на восьмой этаж и замер перед дверью квартиры. Первый порыв прошёл, и мне резко расхотелось звонить по ноль-два и привлекать к себе внимание сообщением о свершившемся убийстве. И анонимный звонок из телефонной будки решением проблемы отнюдь не был. Дело ведь даже не в том, что нормальному человеку на крыше с биноклем делать нечего, просто Антон приходился Гере двоюродным братом — а ну как его убийство связано с нашей сегодняшней автоподставой? Что если убийцы своими показаниями наведут милицию на мой след? Едва ли, но вдруг?

Есть ли смысл рисковать? Тоху ведь не похитили, он мёртв. От моего звонка в оперативную часть ему ни холодно, ни жарко.

Вновь вернулся мерзкий липкий страх разоблачения, я закинул бинокль и тетрадь в квартиру и прогулялся к злополучному проезду. В грязи там алело несколько брызг свежей крови. Не привиделось, значит, после солнечного удара, не пригрезилось в полудрёме.

Что ж за день сегодня такой?!

17|06|1992

утро-день

Спать лёг с открытым окном, поэтому ближе к шести утра разбудили выехавшие на маршрут троллейбусы. То ли успел отвыкнуть от их шума за два года, то ли просто нервотрёпка сказалась. Я перевернулся на другой бок и вновь заснул, чтобы подорваться как ужаленный, когда где-то совсем рядом зажужжала дрель и застучал молоток. Спросонья мелькнула мысль, будто в квартиру ломится группа захвата, и сердце пропустило удар, а потом забилось как сумасшедшее, но сразу стало ясно, что это чушь собачья, и в коридор выглянул уже без всякой опаски.

И точно — там с распахнутой входной дверью возились три парня примерно моих лет. Один вколачивал в торец со стороны петель стальные штыри, другой сверлил под них отверстия в коробке и бетонной стене, а последний из бригады исполнял функцию принеси-унеси-подмети. Работали они сноровисто и на совесть.

— Это чего ещё? — спросил я у дяди и зевнул, едва не вывихнув челюсть.

— Не видишь, что ли, дверь укрепляют? — удивился тот. — Теперь ни с петель не снять, ни фомкой не отжать. Не хватало ещё только, чтобы квартиру обнесли. Я на всю прошлую пенсию соль, гречку и спички закупил. Ещё сахар успел взять до подорожания и макарон немного.

Я подавил новый зевок и кивнул.

— Соль, сахар, гречка — это понятно, спички зачем? У всех электроплиты, прикурить и от них можно.

— А если отключат? Страна на куски разваливается, мало ли что с электричеством будет?

— А на этот случай, ты бы лучше деньги не в спички, а в патроны вкладывал. Самое верное вложение средств, с какой стороны ни посмотри.

— Да есть у меня патроны! Сто лет на охоту уже не выбирался, — отмахнулся дядя Петя и пошёл рассчитываться с бригадой шабашников, которые закончили работу и начали собирать инструмент.

Я умылся и почистил зубы, а уже с кухни спросил:

— На тебя яичницу жарить?

— Нет, позавтракал.

В холодильнике обнаружился пяток яиц, я вымыл парочку и поставил разогреваться на плиту сковородку. Только разбил скорлупу, из комнаты послышался крик:

— Сергей, иди сюда!

— Чего ещё?

— Быстро!

Я беззвучно выругался и поспешил на зов.

— Смотри! — указал дядя Петя на фотографию мужика лет сорока, худого и с пронзительным, каким-то даже волчьим взглядом. Ниже снимка шла надпись: "Внимание, розыск!".

Уголовника этого я никогда раньше не видел, так что легкомысленно хмыкнул.

— Смотрю. И что?

— Это Хиль, — сообщил дядька. — А перед ним твоего дружочка Геру Бунькова показывали, мёртвого. Убили его вчера при попытке вооружённого ограбления! Подельников разыскивают.

— Да не может быть! — вполне естественно охнул я.

— Ещё как может! Ты, надеюсь, никуда не вляпался?

— Да я этого Хиля первый раз в глаза вижу!

— Геру тоже знать не знаешь?

— Геру знаю. Геру жалко, — вздохнул я и остался у телевизора в надежде узнать хоть какие-то подробности, но почти сразу диктор перестал вещать о тройном убийстве и начался репортаж о фальшивых авизо, с помощью которых чеченские преступные сообщества похищали из Центробанка многомилионные суммы.

Запахло жареным, я вспомнил об яичнице и бросился на кухню.

Твою ж мать! Вот это поворот! И не о пригоревших яйцах речь, а о вчерашней перестрелке. Теперь-то стало предельно ясно, зачем Геру подрядили остановить ту "волгу", хотя могли справиться и сами, просто нагнав и на ходу расстреляв водителя. Сивому требовался козёл отпущения. Гера под Хилем ходил, а у того, по словам дяди, был серьёзный конфликт с грузинской группировкой; тёрки, если угодно. Так что теперь и бандиты, и милиция за эту версию руками и ногами ухватятся, к гадалке не ходи.

И ещё я отметил, что речь по телевизору шла о тройном убийстве. Не иначе Сивый сообразил, что через мёртвого цыгана выйдут и на него, вот и увёз с места перестрелки тело соучастника. И это было просто замечательно: если раньше меня при самом паршивом раскладе могли обвинить в убийстве, то теперь нет ни трупа, ни орудия преступления. Никто даже не подозревает, что там был ещё один покойник!

Впрочем, мне изначально бояться следовало не столько ментов, сколько подельников Сивого, поэтому расслабляться было рано. Нос надо по ветру держать, а ушки на макушке. Иначе сам не замечу, как с утюгом на груди окажусь. А то и сразу с секцией батареи на дне озера.

Свалить бы на время из города, но куда? Не к родителям же в посёлок! Заезжал к ним сразу после дембеля, за неделю чуть на стену не полез. Это раньше там можно было либо пить горькую, либо горбатиться в колхозе, сейчас альтернативы алкоголю попросту не осталось. И ладно бы ещё водку глушили, так нет же — какой только гадостью не травятся!

Да и найдут меня у родителей моментально, самое очевидное место. Вспомнился вчерашний разговор с Ромой о перебравшемся в Москву однокласснике, и после недолгих раздумий я счёл вариант залечь на дно в столице нашей родины самым годным. Отъезд на заработки подозрений точно не вызовет. Вопрос в другом: где взять денег на проезд и обустройство на новом месте. Пусть ночевать и на вокзалах можно, но до Москвы ещё добраться надо, да и кушать что-то придётся в дороге. Плюс деньги на первое время. Не милостыней же пробавляться, в самом деле, и не гоп-стопом зарабатывать!

Позавтракал я в итоге без всякого аппетита, но зато хорошенько всё обмозговал и под конец даже прищёлкнул пальцами от возбуждения, когда придумал быстрый и лёгкий способ поправить свои финансовые дела. Информация — это товар, и я знал, где найти на свой товар покупателя. И хоть всё было вилами на воде писано, медлить не стал, оделся, обулся и покинул квартиру, захлопнув за собой дверь.

Когда вышел во двор, от подъезда как раз отъезжала карета скорой помощи, а несколько тёток, переговариваясь между собой, глазели ей вслед. Тут же стояла Зинка Марченко-Михельсон с заплетёнными в две косицы тёмными волосами. Стройную фигуру соседской девчонки обтягивал лёгкий сарафанчик в зелёный горошек, и мне с немалым трудом удалось удержаться, чтобы не привлечь к себе внимание хлопком пониже спины. Вместо этого я просто спросил:

— Зин, что-то случилось?

— А? — вздрогнула та, глянула на меня, успокоилась и сказала: — Дяде Лёве плохо стало. В больницу увезли.

— Светлову, что ли?

— Ну да.

Я хмыкнул.

— А с Лидкой что не так? Тут ей интересовались вчера.

— Да она вторую ночь дома не ночует, — просветила меня девчонка.

— Вообще не появлялась или просто загуляла?

Зина покачала головой.

— Не знаю даже. Не видела её. Дядя Лёва поначалу всех наших одноклассников обежал-обзвонил, а потом вроде успокоился даже. Только перенервничал, наверное, вот сердце и прихватило.

— Все болезни от нервов, — авторитетно заявил я. — Ладно, бежать пора. Пока.

— Пока-пока!

Судя по лукавому взгляду Зинки, соседка ожидала чего-то вроде приглашения в кино, да только сейчас мне было не до развлечений. И к превеликому сожалению девчонок на второй план вытеснили не самолёты, а вещи несказанно более прозаичные и неприятные.

Санька-татарчонок жил в доме по соседству, туда я и отправился, но потерпел в своих поисках неудачу. На звонки в нужную квартиру никакой реакции не последовало, пришлось спуститься во двор. Пацан вполне мог торчать в каморе, где здешней шпаной была обустроена качалка, но без приглашения соваться в чужой подвал не хотелось. Пусть я и был с этим молодняком в несколько иных весовых категориях да и знаю почти всех, но соседний дом — это всё же соседний дом, и после вчерашнего смертоубийства встретить меня могли не слишком приветливо.

Я огляделся, увидел куривших на лавочке пацанов лет тринадцати, дошёл до них.

— Саню-Татарина не видели?

— Он до Кузи пошёл, — ткнул один бычком в дверь ближнего подъезда.

Илья Кузин был на год младше, поэтому обычно мы учились в разные смены, да и на каникулах особо не пересекались — разные компании, разные интересы, — но всё же несколько раз доводилось к нему заходить.

— Восьмой этаж? — припомнил я.

— Точняк.

Я кивнул и двинулся в подъезд. Звонить в квартиру не пришлось, дверь в тамбур оказалась приоткрыта, оттуда доносились голоса и тянуло табачным дымом.

— Тук-тук! — сказал я, заглядывая внутрь.

Увиденное как-то не особо даже и удивило. Пацаны расположились на лавочке, и Кузя в свете мощной лампы набивал на предплечье Татарина какое-то чешуйчатое и клыкастое чудовище. Тут же стоял пузырёк с чернилами и превращённая в пепельницу банка из-под пива со срезанным верхом.

При моём появлении Кузя откинул с лица длинную чёлку и близоруко сощурился, потом с некоторой настороженностью произнёс:

— Привет.

А вот Санёк обрадовался и с нескрываемым интересом полюбопытствовал:

— В натуре, что ли, Геру завалили?

— Да вроде как. Подробностей не знаю, сам по телику услышал, — поморщился я и поспешил перевести разговор на другую тему. — Дракона набиваешь?

— Ага.

— Не предъявят блатные?

Санёк покачал головой.

— Не, я специально узнавал. Дракон что-то у китайцев значит, у наших нет.

— Ты долго ещё? Разговор есть.

Вместо татарчонка ответил Кузя.

— Пять минут и заканчиваем на сегодня.

— А что за дело? — уточнил Санёк, перехватил мой взгляд на татуировщика и усмехнулся. — Да не, нормально. Говори.

Я прислонился плечом к дверному косяку и спросил:

— Знаешь, на кого Тоха работает? Я его самого спрашивать не хочу, он говнюк конченый, а к барыге дело есть.

Саня поморщился и даже зашипел от боли, когда Кузя начал забинтовывать припухшую татуировку.

— Проходил раз мимо его точки на Зелёном, но не объясню, как найти, — разочаровал меня Татарин. — Тебе б с Коляном на эту тему перетереть...

— Перетру, не вопрос. Он где?

Кузя фыркнул.

— В больнице! Вчера маслину схлопотал. Сцепился с какими-то залётными, слово за слово, хером по столу, ему и шмальнули в ногу.

— Да ладно?

— Типа того, — подтвердил Санёк, осторожно надел олимпийку и попрощался с приятелем: — До завтра!

Мы зашли в лифт и, когда створки закрылись, я спросил:

— Так всё и было?

— Гонишь, что ли? — фыркнул татарчонок. — Мы ж на разборки собирались, вот Колян самопал и взял с собой, а тот у него в кармане стрельнул. Ну он ментам и проехался по ушам о драке.

Я только головой покачал, мысленно похвалив себя за то, что не стал таскать ствол с досланным патроном за поясом. Конечно, ТТ — это не самодельная пукалка, но в случае чего и последствия были бы несравненно печальней, вплоть до летального исхода. Да и "отделаться" отстреленным членом или раздробленным коленом — так себе везение на самом деле.

— Как-то вчера совсем паршиво звёзды встали, — вздохнул я. — Ладно, что насчёт Зелёного? Покажешь точку?

Ехать в центр Саня точно не собирался и замялся, не зная, как бы соскочить с темы, тогда я пустил в ход один из своих козырей.

— Поехали! С меня пиво. И поесть куда-нибудь заскочим.

— Давай в пельменную на "Доме обуви"? — загорелся пацан. — Нам как раз по пути будет.

— Да не вопрос!

Мы отправились на троллейбусную остановку, а уже минут через десять зашли в пельменную с длинным прилавком-витриной раздачи и круглыми стоячими столиками. Я заказал пару двойных порций и по бутылке "жигулёвского". Ждать почти не пришлось, очень скоро мы занялись пельменями, которые нисколько не походили на домашние; были вытянутыми и более острыми на вкус. Не хуже, не лучше, просто другие.

— Не люблю я Зелёный, — поведал мне Санёк во время еды. — Там постоянно попадалово какое-нибудь. Принца знаешь? Он с тамошними кидалами связался, через месяц за групповое изнасилование сел. Прикинь?

— Капец.

— И нарков табуны ходят. На дозу мутят.

— Нарков сейчас везде много.

— Там особенно.

Мы без спешки перекусили, погрузились на трамвай и покатили на базар. Тот располагался напротив цирка, но давно уже не вмещался в пределы отведённой для павильонов территории, прилавки стояли и за оградой по всему кварталу, вплоть до возвышавшегося над округой своим бетонным куполом Торгового центра.

Добирались с пересадками, поэтому зашли именно с "дикой" стороны. Неподалёку от остановки на самом проходном месте разложил на асфальте свою картонку напёрсточник. Вокруг толпился случайный и не очень народ, но всякий желающий мог подойти и понаблюдать за тем, как перекатывается из-под одного напёрстка к другому стальной на вид шарик. Угадать проще некуда, пока деньги на кон не поставишь, а вот если поставишь, исход игры будет предопределён заранее, выиграть у каталы попросту невозможно.

На базаре было людно, несмотря даже на будний день. Со всех сторон стекались ручейки покупателей. Проезд между домами оказался заставлен машинами, за ним начинались импровизированные прилавки, тут же ушлые ребята установили барабан, в котором вращались пронумерованные шары. На длинном столе лохотрона лежали призы на любые вкусы: блоки жвачки "Дональд Дак" и "Турбо", баночное пиво, фотоаппараты и кассетные плейеры, упаковки из-под импортных утюгов и видеомагнитофонов, ещё какая-то броская ерунда. По толпе шныряли крепкие парни и разбитные девахи, они раздавали прохожим какие-то номерки, но наш вид кидал не впечатлил, к нам никто не подошёл.

Из вывешенных на улицу колонок киоска звукозаписи разносилась по округе песенка о поисках царевны Будур, и я невольно усмехнулся, до того в тему оказалась одна из фраз.

Он валютный чародей...[2]

Не знаю, насколько к боссу Антона подходит описание джина из следующей строчки, да меня и не интересовали его отношения с "женским полом", а вот валютный "чародей" он самый взаправдашний. Случаются же совпадения!

Я свернул к ларьку, за стеклом которого высились стопки магнитофонных кассет, намереваясь выяснить, поступил в продажу новый альбом группы "Кар-мэн" или играет самодельный сборник, но меня остановил Санёк.

— Забей! — махнул он рукой. — Дашь чистую кассету, мы тебе всё что надо запишем.

Я счёл это предложение вполне разумным и двинулся по пешеходной дорожке, вдоль которой были выставлены прилавки с женскими сапогами, кроссовками, спортивной одеждой, нутриевыми формовками, платьями, юбками, лосинами, косметикой и кучей всего ещё. Здесь же висели зацепленные вешалками за сетчатый забор турецкие кожаные куртки и свитера. Я невольно засмотрелся и замедлил шаг.

— Чего? — дёрнул меня Санёк.

— Надо.

— И в чём вопрос?

— В бабках.

Санёк заржал.

— Тут ничем помочь не смогу!

— Ясен палец.

Мы прошли в ворота и начали бродить по лабиринту проходов меж рядов киосков с заваленными ширпотребом прилавками. Там царило столпотворение, сновали покупатели, отирались какие-то мутные личности, кучковались стрелявшие по сторонам глазами пацаны. Среди всеобщей суеты солидно, словно айсберги, выхаживали бритоголовые крепыши столь внушительных комплекций, что иначе как "быками" и "качками" их не поворачивался назвать язык; одни вертели в пальцах-сардельках чётки, другие попивали баночное пиво. Замотанные в цветастые платки цыганки продавали какую-то мелочёвку, их товарки приставали ко всем, предлагая погадать или снять порчу. От ближайшего павильона звукозаписи долетал зажигательный шлягер "Дева-дева-девочка моя..."[3], где-то вдалеке звонкие женские голоса вторили ему, напевая о двух "кусочеках колбаски".[4]

Саня ориентировался на базаре не лучшим образом, нам пришлось изрядно попетлять, прежде чем он углядел знакомый ориентир. У одних из ворот татарчонок дёрнул меня за руку и указал на железную клетушку, перед прилавком которой замерла серебристая "бэха". Рядышком о чём-то толковали два мужика. Один был средних лет с выпиравшим из-под джинсовой рубахи животиком, козырёк бейсболки он низко опустил на лицо, толком разглядеть получилось лишь непропорционально-маленький рот с кривящимися вниз уголками губ. Второй сложением походил на завязавшего со спортом борца; ему словно великан на голову и плечи надавил, сделав торс бочонкообразным, шею короткой, а макушку плоской. С учётом ровного ёжика — плоской идеально. Этот вырядился в малиновый пиджак и тёмные слаксы, а при разговоре активно жестикулировал с вполне характерной распальцовкой. Золотая цепь, золотые гайки. Диагноз ясен — бандит.

В паре метров жевал жвачку и попутно бдительно поглядывал по сторонам накачанный паренёк в спортивном костюме. И вот его лицо невесть с чего показалось знакомым.

— Который из них барыга? — спросил я у Санька, заранее зная ответ.

— В бейсболке и джинсовом прикиде, — пояснил татарчонок.

— А в малиновом пиджаке кто?

— Первый раз вижу.

Тут я, наконец, припомнил, где раньше встречал паренька, изображавшего из себя телохранителя, и поинтересовался:

— Слышал о Лёхе Смирнове, погоняло Марадона? Он в нашу школу ходил. На пару лет старше меня.

Санёк удивлённо вскинулся.

— Слышал, а что?

— Вон он стоит, — кивком указал я на крепыша. — У нас один тренер в секции самбо был, я его хорошо запомнил. Он сел, вроде, по малолетке.

— Сел, слышал такое, — подтвердил татарчонок. — А после отсидки на Семёна Большака работать начал. Тот из спортсменов, в бригаду борцов-боксёров подбирает. Ну, во дворе так говорят.

Я присмотрелся к мужику в красном пиджаке и задумчиво хмыкнул. Когда уходил в армию, Семён был по меркам района далеко не самым большим авторитетом, но знакомые пацаны о нём меж собой болтали, вот и отложилось в голове, что он здоровый как бык. А этот именно здоровый, мощную шею кроме как бычьей и не назовёшь.

— Это, случаем, не сам Большак?

— Я его никогда не видел, тут без понятия, — пожал плечами Санёк. — Что делать-то будем?

— Ты со мной потом обратно?

— Не, раз уж в центр выбрался, загляну в "Алёнку". Может, знакомых встречу.

Я запустил руку в карман, отсчитал три красных советских десятки и протянул пацану.

— Держи на пиво.

Татарчонок распрощался со мной и затерялся в толпе, а я продолжил наблюдать за разговором барыги и мордатого мужика, благо они почти сразу разошлись. Большак, если это был он, уселся в "бэху" на пассажирское сиденье, Марадона забрался за руль, и автомобиль задним ходом медленно выехал за ворота. Я выждал с минуту и двинулся к прилавку, но от былой уверенности не осталось и следа, идея срубить денег с хозяина Тохи больше не казалась столь уж привлекательной. Повернул бы назад, да помешало упрямство. Опять же — что я теряю в случае неудачи? Откажется за информацию платить, и чёрт с ним, домой поеду.

За разложенными на прилавке спортивными костюмами присматривал паренёк на пару лет младше меня, а хозяин точки вознамерился скрыться в подсобке, пришлось его окликнуть.

— Уважаемый! Антон Буньков у вас работает?

Босс Тохи резко обернулся, пристально глянул меня, после перевёл взгляд на своё запястье, сплошь заросшее густым чёрным волосом, точнее даже не на само запястье, а на циферблат электронных часов.

— У меня он не работает уже два часа сорок минут. Здесь не совдеповский завод, в частном бизнесе за прогулы мигом вышибают!

Голос звучал нервно и неровно, да и взгляд оказался слишком уж пронзительным для мягких светло-голубых глаз.

— Отойдём на пару слов? — предложил я.

Барыга вышел из-за прилавка и встал напротив меня.

— Чего надо?

— Антона похитили, — сообщил я, понизив голос.

У мужика чуть глаз от удивления не выпал.

— Как? — охнул он. — Когда?!

— Вчера вечером.

Босс Тохи нахмурился и остро глянул на меня.

— Как-то не похож ты на дознавателя.

— Не надо грязи! — улыбнулся я на кураже. — Я свидетель.

— Да ну?

Лицо собеседника скривилось в недоверчивой ухмылке, и я поспешил зайти с козырей.

— О тебе Антон друзьям рассказывал, а они мне. Ты ему на днях руку сигаретой прижёг за полсотни зеленью, было дело?

— Тебе чего надо? — подался вперёд торгаш. — Ты кто вообще такой? Чего мне мозги паришь? На бабки развести решил, клоун?

Я был выше, крепче и сильнее его, а потому угрожающее движение проигнорировал, как не стал осаживать собеседника из-за неуважительного тона. В конце концов, я действительно хотел развести его на бабки.

— Антона похитили, — повторил я. — Чисто и профессионально, концов не найти. Только сам по себе он был никто, номер его — шестой. Кроме как из-за твоих дел похищать пацана не за что. Хочешь узнать подробности — плати. И не сопи так, это просто бизнес.

Я отнюдь не был уверен, что Тоха не крутил какие-то делишки на стороне, но на собеседника мои слова определённое впечатление произвели. Правда, не совсем то, на которое делался расчёт.

— Ты кто такой? — вновь спросил он, кривя свой маленький рот в на редкость неприятной ухмылке. — С чего мне вообще с тобой разговаривать? Сам посуди: появляется какой-то хрен с горы, несёт пургу, просит денег. Кто ты, мальчик?

— За языком следи, дяденька, — попросил я. — Как уже сказал, я — свидетель. Понятия не имею, что о твоих делах может рассказать Тоха, да мне и по фиг. Информация — это товар. Платишь — хорошо, нет — разбегаемся.

— А с чего мне тебе верить? Ну, не пришёл Антон на работу и что с того? Загулял, дело молодое. Мне никто ничего не говорил!

— А никто кроме меня об этом и не знает! Не веришь, позвони — поинтересуйся, где он.

— Нет у Антона домашнего телефона.

Я только руками развёл. Торгаш посмотрел на меня с нескрываемым сомнением, затем кивнул и направился к воротам. За оградой в небольшом закутке обнаружилась жёлтая будка с выбитыми стёклами, но целым телефонным аппаратом. Барыга достал две копейки и опустил их в прорезь для монет, после зашелестел страницами записной книжки.

— Соседям позвоню, он оставлял номер, — сообщил мужик и начал крутить диск.

— Только о похищении не говори, а то менты всю душу вынут, — предупредил я и повторил, набивая себе цену: — Кроме меня об этом никто не в курсе.

Барыга досадливо отмахнулся и прижал к уху телефонную трубку. Когда на том конце ответили, он попросил позвать Антона и надолго замолчал. После задал несколько вопросов, как видно, кому-то из родственников пацана и разорвал соединение.

— На пару меня развести решили, да? — зло спросил он после этого. — Антон в доле?

— Антона погрузили в багажник и увезли. Сомневаюсь, что согласился бы на такую поездку за долю в... ста баксах.

— Согласился бы, не сомневайся, — хмыкнул торгаш. — И сотню тебе не видать как своих ушей. Даже десятки не дам за кота в мешке.

Я решил приоткрыть карты и сообщил:

— Вчера Тоху закинули в багажник "жигулей" и увезли, как пишут в криминальной хронике, в неизвестном направлении. Я это видел собственными глазами. Хочешь узнать подробности, гони... ладно, хрен с тобой!.. восемьдесят баксов.

— С дуба рухнул? Восемьдесят баксов за что? За то, что к вечеру и так появится в новостях?

— Не появится, если сам не начнёшь трепаться.

— Хочешь сказать, не сообщил в милицию о похищении? Серьёзно?!

— Антон тот ещё гандон, — сказал я ради разнообразия чистую правду. — Если нужен номер машины, в которой его увезли, плати.

— О восьмидесяти долларах даже думать забудь!

— Согласен на шестьдесят. И ни центом меньше. Или я пошёл.

Светло-голубые, почти прозрачные глаза достаточно долго сверлили меня напряжённым взглядом, словно в душе барыги шла борьба между желанием разобраться в этой истории и жадностью, потом мужик презрительно фыркнул.

— Мальчик, ну зачем тебе баксы? Понимаю ещё, у меня бумажки по доллару были бы, ими можно дверь в туалете обклеить и на Вашингтонов дрочить. Но у меня столько мелочи не наберётся, а банкнота в полтинник тебе на что? Трубочкой свернуть и в одно место засунуть?

Я не ударил, сдержался. В заявлении собеседника не просто присутствовало рациональное зерно, на деле он был кругом прав. С долларами выйдет одна сплошная морока — в магазин с ними не пойдёшь, придётся сдавать тем же спекулянтам. А это совершенно ненужные потери и времени, и денег. И опять же — чего я прицепился к этим долларам?

Баксы, баксы! На кой они мне?

— Есть нужная сумма на кармане? — пожал я плечами. — Тогда не вопрос, давай рублями.

— При себе столько нет, — ожидаемо ответил мужик. — Но есть где взять. Съездим?

— Не-а. Времени в обрез.

— Здесь недалеко.

Нежелание барыги платить долларами было вполне объяснимо: если я подставной, то запросто его под восемьдесят восьмую статью подведу. Смягчить её — смягчили, но возьмут опера под белы рученьки, и в лучшем случае без валюты останется, а то и вовсе присядет, дело-то житейское. С другой стороны, поездка с этим мутным типом запросто могла закончиться знакомством с его крышей, а мне такого счастья было не надо. С глазу на глаз с тем же Большаком я и без денег всё что знаю выложу. И ещё радоваться буду, если при своих останусь.

И я покачал головой.

— Не пойдёт.

Барыга напряжённо засопел, но всё же сунул руку в нагрудный карман рубашки, пошелестел там чем-то вслепую и вытянул серо-зелёную купюру.

— Смотри, если насвистишь, пожалеешь! — предупредил он, пряча деньги в кулак. — Дам полтинник, не согласен — скатертью дорога.

— Пятьдесят баксов и спортивные штаны, — выставил я свои условия. — На прилавке нужный размер видел.

Торгаш с презрительной ухмылкой кивнул и потребовал:

— Рассказывай!

Мы пожали друг другу руки, будто скрепляя сделку, но на деле в мою ладонь перекочевал прямоугольник плотной бумаги. Прежде доллары вживую видеть не доводилось и безумно захотелось внимательно изучить купюру и оценить на просвет наличие водяных знаков, но делать такие вещи на всеобщем обозрении точно не стоило. Пришлось удовлетвориться тем, что искоса глянул на номинал зажатой в ладони банкноты.

— Не тяни! — поторопили меня.

Я сунул доллары в карман и рассказал о том, как и при каких обстоятельствах Тоху загрузили в багажник вишнёвой "шестёрки". Ничего не придумывал и не приукрашивал, умолчал лишь об ударах ножом. Уверен, за известие о смерти помощника этот жлоб не выложил бы и десятки.

Барыга всё внимательно выслушал, затем внёс в записную книжицу регистрационный знак машины похитителей и попросил описать их самих.

— Не разглядел, — соврал я, поскольку не хотел больше необходимого встревать в бандитские разборки. Да и в составлении словесных портретов специалистом не был.

Убийца был среднего роста, худощавый и с залысинами. Плюс славянская внешность и серая спецовка — вот, пожалуй, и всё, что мог о нём сказать, а водителя и вовсе толком не видел.

— Не юли! — нахмурился торгаш. — Сам же говорил — свидетель!

— Темнело уже, расстояние приличное было. Номер запомнил, когда они мимо проезжали, а "шоха" тонированная была вкруговую, людей внутри не разглядел.

— Увидишь — узнать сможешь?

— Не-а. Без вариантов.

Озадаченный барыга сдвинул бейсболку на затылок и уточнил:

— Значит, ментам не звонил?

— Не звонил и не собираюсь, — уверил я собеседника, потом усмехнулся и намекнул: — Если только за дополнительную плату...

— Не гони лошадей! Сначала сам попробую этот беспредел разрулить. Найти тебя как, если что? Вдруг всё же кого-то показать придётся или в ментовку сообщить? Ты же понимать должен, тачка в угоне может быть, не факт, что через её владельца на этих отморозков выйду.

— Подъеду сюда завтра в это же время, обсудим. Могу и доллары сразу обратно сдать, если рубли приготовишь.

Торгаш нервно рассмеялся.

— Бля, малой, вот ты насмешил! Если серьёзно припечёт, я здесь точно не появлюсь в ближайшее время. Но ты, вижу, сечёшь, с какой стороны на бутерброд масло мажут, мне такие нужны. Не в этот раз, так в другой работёнка найдётся. Даже если Тоху вытащу, так и так бизнес постоянно расширяется.

Вести дела с человеком, который тушит о своих помощников сигареты, нисколько не хотелось, но жадность оказалась сильнее брезгливости.

— Двадцатку накинь. Не рублей, понятно дело.

Торговец помялся, потом всё же вытащил банкноту в двадцать долларов и незаметно для окружающих вручил её мне. Тогда я продиктовал свой телефонный номер и представился.

— Сергей.

— Кирилл, — сообщил в ответ барыга. — И ты всё верно насчёт долларов решил, надумаешь менять, приходи — не обижу. Лучшей цены никто не даст. Договорились?

— Замётано.

Напряжённость пропала, мы вернулись к прилавку, а там мне, как и было обговорено, разрешили выбрать спортивные штаны. Я взял тёмно-синие с двумя белыми полосками по бокам, но сразу надевать их не стал и попросил убрать в пластиковый пакет с изображением мертвеца с британским флагом наперевес и надписью "Iron Maiden".

— Будь на связи! — уже в спину мне крикнул Кирилл.

Я только ухмыльнулся. Вот больше делать нечего, кроме как дома сидеть и его звонка дожидаться!

Настроение стало приподнятым, будто выиграл в спортлото. Ох ты, ёлки! Да можно сказать, что и выиграл! Мне ведь теперь даже этот Кирилл мутный не нужен, любому скупщику доллары сдать могу. Блин, люди столько за месяц не зарабатывают, сколько я за одно утро поднял, не напрягаясь. Плохо разве? Совсем даже наоборот!

Придерживая ладонью карман с долларами, я протолкался через толпу, прошёлся по пешеходной дорожке, а дальше срезал к ближайшей остановке через дворы. И немедленно за это поплатился. Только вошёл в пропахшую мочой арку, с боков немедленно пристроились два невысоких паренька.

— Слышь, кореш, дай денег. Нам на ханку надо, а то ломает, — сказал тот, что шагал слева.

— Мимо проходите, — на ходу ответил я бледному и словно бы ссохшемуся наркоману. — Тут рядом церковь, там подают.

Парень юмора не оценил и ухватил меня за руку.

— Пошли в подъезд, поговорим.

Я крутнулся на левом носке и в развороте ткнул нарка кулаком под рёбра. Бил полусогнутой правой, но даже так удар в печень заставил парня сложиться в поясе. Подсечка и толчок бросили его в объятия замешкавшегося приятеля, тот едва удержал бедолагу на ногах.

Вот только уродов оказалось не двое, а трое. Последний из этой гоп-компании шагал сзади и держал в опущенной руке нож. Я наметил движение, будто готовился выбить оружие пинком, а сам резко скакнул назад, поскольку с голой пяткой против шашки лезут только дураки. Наркоман ринулся следом, но мне удалось пакетом со штанами сбить неловкий выпад и вновь отступить.

Со спины донёсся пронзительный женский визг, потом тётка завопила: "милиция!", и нарки ринулись со двора словно подорванные. Я от души поблагодарил случайную свидетельницу и поспешил в противоположном направлении.

Сердце колотилось словно сумасшедшее, в голове стучало, руки подрагивали. Так и оглядывался до самой остановки, успокоился, лишь когда заскочил в троллейбус и покатил прочь. Надо сказать, нелюбовь Санька к Зелёному базару теперь сполна передалась и мне...

17|06|1992

день-вечер

Когда вернулся с базара, разговорился во дворе с парочкой знакомых пацанов. Семён Зайцев и Юра Поликарпов — для своих Рыжий и Поляк — при двухлетней разнице в возрасте всегда были не разлей вода и даже условный срок схлопотали не только по одной статье, но и по одному эпизоду.

Постояли, обменялись новостями. Зашла речь и о Гере, но я отделался общими словами. Да и парней мой одноклассник интересовал лишь постольку-поскольку, спрашивали из чистого любопытства, у них и своих забот хватало. Оба входили в "Десятку" — группировку, получившую название по номеру местного профтехучилища, — но с приходом новых времён там начались разброд и шатания, компания распалась на несколько куда более организованных и уже насквозь преступных сообществ. Без передела сфер влияния, разборок и прочих радостей жизни этот процесс обойтись никак не мог, и ни Рыжего, ни Поляка такое положение дел никоим образом не воодушевляло.

Надолго разговор не затянулся, а уже у подъезда я наткнулся на Зинку Марченко. Та в компании кудрявой словно пудель подружки сидела у подъезда на лавочке и лузгала семечки.

— А, Серёжа, снова ничего не знает, — подмигнула мне с загадочным видом соседка.

— Что у нас опять случилось плохого? — полюбопытствовал я, не спеша проходить мимо.

— Теперь ещё и Антошка с шестого пропал, — поделилась последними новостями Зинка. — К нам мама его заходила, сказала, со вчерашнего дня дома не появлялся. И на работу не вышел.

Её подружка не удержалась и, стрельнув на меня подведёнными глазами, хихикнула.

— Как бы они с Лидкой не на базу умотали. Он ведь к ней подкатывал, подарочки дарил. Сама говорила!

Я только покачал головой, поскольку компанию Тохе сейчас составляла либо секция батареи где-нибудь на дне озера, либо и вовсе земляные черви в неглубокой могилке в посадках.

— А сигареткой не угостишь? — попросила тогда девчонка, которая из-за обесцвеченных и завитых волос, аляповатого макияжа, блузы с пышными рукавами и леопардовых лосин выглядела старше своих лет.

— Курить — здоровью вредить, — отбоярился я поговоркой, столь же верной, сколь и банальной.

— Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким умрёт! — ожидаемо прозвучало в ответ.

Зинка перехватила мой оценивающий взгляд на подружку и немедленно закинула ногу на ногу так, что лёгкая ткань сарафанчика обтянула стройные бёдра просто-таки вызывающе.

— Серёжа не курит. Серёжа спортсмен, — заявила она, насмешливо прищурив свои серые глазища.

— И какой у Сергея разряд по литроболу? — не полезла за словом в карман её языкастая подружка, развернула фантик с комочком жевательной резинки и закинула его в рот.

Я едва сдержался, чтобы не заржать в голос, ведь из всех спортивных занятий в мои сегодняшние планы входили исключительно поднятия и переносы тяжестей в виде трёх литров пива. Надо расслабиться. А вот завтра с утра поеду на вокзал и возьму плацкарт до Москвы. Там же и доллары скупщикам сдам. В задницу этого Кирилла, мутный он какой-то.

— Сергей, вы кабельное подключать собираетесь? — огорошила вдруг меня Зинка неожиданным вопросом. — А то у меня папа сомневается, не знаю даже, как его уговорить.

— Кабельное? — озадачился я.

Кудрявая егоза захихикала, а соседка явно сделал скидку на моё недавнее возвращение из армии и пояснила:

— Кабельное телевидение. Там какая-то абонентская плата будет, а по вечерам фильмы станут показывать, как в видеосалонах. Боевики и комедии всякие.

— И эротику после одиннадцати, — добавила кудрявая и надула жвачку пузырём.

Я покачал головой.

— Дядя ничего такого не говорил.

— Жаль, — вздохнула соседка. — А то бы я к вам телевизор смотреть ходила.

— Эротику? — толкнула её локтем в бок подружка.

— Эротику у тебя смотреть буду, — отшутилась Зинка. — После фильмов для взрослых, боюсь, Серёжа может и не сдержаться. Ещё начнёт приставать со всякими глупостями!

Девчонки заливисто рассмеялись, я бросил им на прощание:

— Мечтать не вредно, вредно не мечтать, — вошёл в подъезд и поднялся на свой этаж.

Ещё с площадки услышал дребезжание телефонного аппарата, но дядьки дома не было, и к тому времени, когда отпер дверь, звонок уже смолк.

Сердце кольнула игла дурного предчувствия. Как бы это не торгаш-Кирилл меня вызванивать начал. И зачем ему только номер оставил? Ну да задним умом мы все крепки...

Я вытащил из кармана доллары, встал у окна и внимательно изучил обе банкноты на просвет. Ничего в этом не понимал, но плотная бумага приятно шуршала под пальцами, а внутри неё отчётливо выделялись водяные знаки. Двадцатка оказалась изрядно потрёпанной, полтинник — новеньким и хрустящим.

Нет, всё же не зря к барыге съездил. Нормально так денег приподнял.

Семьдесят баксов! Официальный курс в пятьдесят шесть копеек в расчёт можно не принимать, скупщики где-то в районе сотни рублей за доллар дают. Конечно, есть риск, что стопкой резаной бумаги рассчитаться попытаются, но тут уж смотреть в оба нужно. И либо кого-то с собой для поддержки брать, либо менять только двадцатку, а остальное уже в Москве. Наверное, так и стоило поступить. В конце концов, на билет мне и двух штук за глаза хватит. Рубль обесценивается со страшной скоростью, за время поездки цены точно подрасти успеют; в магазинах ценники чуть ли не каждый день переписывают.

Вновь зазвонил телефон, я машинально сунул доллары в карман спортивных штанов, схватил трубку и с нескрываемым облегчением услышал:

— Серы-ы-ый! Как дела, бродяга?

На связи был Андрей Фролов, с которым я и рассчитывал попить пива, так что первым делом уточнил:

— Ты где сейчас?

Как оказалось, звонил Дюша из телефонной будки у дома, и мы условились встретиться рядом с пивной, заложив на всё про всё десять минут. Я сразу же примерил новые штаны, а олимпийку заменил на белую майку с полинявшим, но всё ещё различимым логотипом фирмы "Адидас". Оценил свой вид, глянув в зеркало и тут уж не сдержался, заржал. Как есть — спортсмен! Авоська с трёхлитровой банкой этот образ прекрасно дополняла.

К тому времени, когда к палатке подвалил Андрей, на левом плече которого синела не слишком аккуратно наколотая эмблема ВДВ, я уже наполнил банку пивом и даже успел снять пробу. Мы с приятелем обнялись, похлопали друг друга по спине, затем разошлись и оглядели друг друга.

— Как инкубаторские, бля! — загоготал Андрюха.

У нас и в самом деле оказались одинаковые штаны и майки, ладно хоть ещё кроссовкам Фролов предпочёл шлёпки, да нацепил на нос солнцезащитные очки. Впрочем, несмотря на одинаковую одежду, особое сходство между нами не просматривалось; по большому счёту совпадал лишь рост. Кто был настоящим спортсменом, так это Андрюха. Из детской секции гимнастики он перешёл в самбо, потом занимался дзюдо, а на излёте советской власти ещё и каратэ, ну и в качалки захаживал, конечно, не без этого. Если я по праву мог отнести себя к жилистым и крепким, то Дюша был откровенно мускулистым. Каждое лето его светло-русые волосы выгорали на солнце до абсолютной белизны, и в сочетании с пронзительно-голубыми глазами на девчонок это производило просто неизгладимое впечатление. Удивительно, но не могу сказать, что при этом ему особенно везло в амурных делах. Знакомился легко, а вот до серьёзных отношений дело обычно не доходило.

— Слышал о Гере? — спросил Фролов.

— Капец, блин, — вздохнул я.

— Не знаешь, когда похороны?

— Нет, не в курсе.

Андрюха присмотрелся ко мне и вдруг спросил:

— В бане стригся? Сколько взяли?

— Тридцать пять.

— Нормально.

Перебежав через дорогу, мы дошли до пятиэтажек и в продуктовом магазине на первом этаже одной из них купили полкило мойвы. Затем обогнули тополиную рощу и вышли на дикий пляж. С этого края здесь некогда были установлены железные грибки, но их спилили, теперь из утоптанной земли торчали одни только ржавые основания. Да ещё метрах в двадцати от берега высился сваренный из труб остов павильона — тот был рудиментом совсем уж прежних времён. С тех пор уровень воды в озере изрядно поднялся, с противоположного края пляжа даже пришлось делать насыпь и укреплять её отвалом камней, чтобы вода не залила очистную станцию.

Дамбу, именовавшуюся просто "камнями", как и далеко вдававшуюся в заросли камышей трубу из бетонных колец за ней, оккупировали рыбаки. Навстречу нам попались два мальчишки с посиневшими от холода губами и ногтями, тащившие по паре крупных раков. Те обитали и меж камней, и в норах под ныне затопленным бетонным парапетом, отмечавшим прежнюю береговую линию. Я его уже не помнил, а вот выставленные буквой "П" понтоны с настилами убрали с пляжа в самом начале восьмидесятых, успел с них понырять.

Народу на пляже оказалось немало; в большинстве своём это были шумные компании детей школьного возраста и загорелые до черноты пенсионеры, но не только. Кто-то расстелил покрывало, кто-то просто кинул одежду на землю, так поступили и мы. Солнце изрядно припекало, и показалось разумным для начала освежиться в прохладной воде, а потом уже греться, пить пиво и сохнуть.

На песчаную левую сторону пляжа за лягушатник и впадавший в него ручей не пошли, добрели по каменному дну до бетонной плиты, занырнули с неё и вернулись на берег.

— Не повезло Гере, — покачал головой Фролов и протянул мне банку с пивом. — Он предлагал пару раз поработать вместе, но там как-то совсем всё мутно было. Не стал подписываться.

Дюша не стал, а мне отказаться не хватило ума, и ничего теперь уже с этим поделать было нельзя.

— Ладно, сам как? — спросил я, приложившись к горловине банки.

— Работаю, — пожал плечами Андрей. — Ровно всё.

— Рома вчера с армии пришёл.

— Ага, видел его вечером. В ноль был, даже не мычал.

Я хохотнул и вернул пиво приятелю.

— Да, Серый! — встрепенулся тот. — Ты чем заниматься собираешься?

— Учиться поступлю. Зря, что ли, десятилетку заканчивал?

— А жить с чего?

— Да хрен его знает, Дюша, на самом деле. Не решил, если честно. Понятия не имею, куда срать кидаться. Сам посуди — уходил в армию, СССР был, пусть всё трещало, но никто и подумать не мог, что так обернётся. А ещё, дурак, посмеивался на политинформации над рассказами о диком капитализме и эпохе первоначального накопления капитала. А по сути — всё верно нам говорили. Всё верно.

— Та же фигня, — вздохнул Андрей. — Я вроде раньше демобилизовался, но будто на другую планету прилетел. Уходил — самое большее были кооперативы да индивидуальная трудовая деятельность, пришёл — о нетрудовых доходах никто не вспоминает. Оказывается, это теперь бизнес. Кругом одни спекулянты, только и думают, где и что урвать и кому толкнуть. Я не идейный, я бы и сам, может, с радостью в рынок вписался, да только мозгов не хватает. Какие, на фиг, из нас с тобой бизнесмены? А идти барыг трясти — ну ты знаешь, как Гера кончил, земля ему пухом. Да и не самые зубастые мы, грохнут. В пехоту записаться — рядовых быков точно так же мочат, если не хлеще. А жить от зарплаты до зарплаты не хочу. Можно и зубы на полку положить.

— И какие варианты?

— Лёня предлагает мебель собирать, но напарник нужен. Пойдёшь?

— Не знаю, не знаю. Мне тут сосватали работу. Сторожем.

— Так и я с завода увольняться не собираюсь, оплата же сдельная! Сколько собрал, столько получил.

Я с сомнением покачал головой.

— Вообще ничего в этом не понимаю.

— А там и понимать нечего! — фыркнул Андрей. — Они комплекты из Польши везут, остаётся только части в пазы вставить и зафиксировать. Фигня, в общем.

— И сколько платят?

— Ты Гуревича не знаешь? Пока к стене не припрём, расценки не озвучит.

Со стороны озера начал задувать пронзительный ветерок, а потемневшие облака всё плотнее обкладывали солнце, так что я предложил закругляться.

— Успеем! — беспечно отмахнулся Фролов и сунул мне банку с плескавшимися на дне остатками пива.

Я сделал длинный глоток и едва не поперхнулся, когда мимо прошествовала загорелая дамочка лет тридцати. Спереди она ничего особенного собой не представляла, разве что показался каким-то слишком уж куцым купальник, а вот сзади ткань плавок подвернули так сильно, что получившийся жгутик прикрывал исключительно ложбинку между ягодицами и ничего сверх того. Следом прошествовала ещё одна модница в столь же откровенном наряде; я откашлялся, вытер подбородок и негромко присвистнул.

— Ну ни фига себе!

Нечто подобное прежде доводилось видеть лишь в журналах известного содержания, а вот вживую лицезреть не доводилось.

Андрюха усмехнулся с показным безразличием.

— Да ну, целлюлит же! — заявил он, хоть и сам не спускал взгляда с покачивавшихся при ходьбе ягодиц.

Целлюлит — не целлюлит, а сзади тётеньки смотрелись весьма впечатляюще, да ещё и приложили немалые усилия, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание, и я предложил:

— Подкатим к ним?

— Не-а. Это профессионалки. Они тут каждый день ошиваются и каждый раз с новыми мужиками уходят. Видел их уже.

— Ну не знаю...

— Карманы от денег пухнут? Или на винт намотать хочешь?

Я немного подумал и покачал головой.

— Вот видишь, — усмехнулся Андрей. — Но вообще ты совершенно прав — знакомиться надо на пляже. Типа, товар лицом.

— Дюша, да ты просто глаза мне открыл!

Фролов отмахнулся и завертел головой по сторонам, высматривая подходящие для знакомства кандидатуры. С этим сложностей не возникло, и почти сразу он помахал двум не слишком загорелым девушкам, лежавшим на покрывале.

— Привет, девчонки! Давайте к нам!

Нас смерили внимательными взглядами, после вполне ожидаемо прозвучало:

— И здесь неплохо!

Фролова столь неприветливый ответ ничуть не смутил, и он сам перебрался к нашим соседкам.

— Меня Андрей зовут. А вас?

— Анжела, — с ехидной улыбкой сообщила полноватая простушка со стянутыми в конский хвост обесцвеченными волосами. К толстушкам её относить всё же не стоило, но "апельсиновая корка" на бёдрах присутствовала, и привлекательности Анжеле это нисколько не добавляло.

Её куда более стройная и симпатичная подружка представилась Жанной, тут уж я не утерпел и негромко напел:

— Стюардесса по имени Жанна, обожаема ты и желанна...[5]

— Надо же, как оригинально! — фыркнула шатенка с неподдельным раздражением, словно и в самом деле была Жанной.

Фролов указал на меня и сказал:

— А это...

— Вася, — опередил я его.

Шатенка прищурилась и спросила:

— Вася — стиляга из Москвы?

— Мы, ма-а-асквичи, такие, — подтвердил я, старательно растягивая гласную "а".

Тут Андрей углядел на покрывале карты и предложил:

— В дурака? Пара на пару?

Девчонки переглянулись и согласились, пришлось перебираться к ним, хоть и было предельно ясно, что ничем кроме как пустыми разговорами это знакомство закончиться не может. Так оно и вышло. Мы успели сыграть несколько партий, когда небо потемнело и начал накрапывать дождь, а ветер принялся раскачивать верхушки тополей.

К этому времени семейные трусы уже окончательно высохли, так что я спешно оделся и поторопил замешкавшегося приятеля.

— Дюша, давай короче!

— Девчонки, а пойдёмте в кафетерий? — предложил тот, но наши случайные знакомые отговорились неотложными делами и побежали к остановке.

Мы тоже задерживаться на пляже не стали и двинулись через дорогу к ближайшей девятиэтажке, на первом этаже которой и располагался кафетерий.

— У Жанны телефон взял, — похвастался Фролов. — Она ничего так, симпотная.

— Забьёмся, что номер левый? — усмехнулся я.

Андрей в ответ выставил средний палец. Вот оно — тлетворное влияние Запада! Насмотрелся видеофильмов, понимаешь...

Выстроенные в ряд вдоль дома автоматы газированной воды не работали, да и выглядели не лучшим образом: местами проглядывала ржавчина, а на панелях хватало вмятин. Изменения не обошли стороной и кафетерий. Если одну витрину, как и прежде, занимали кондитерские изделия — рулеты с курагой и белковым кремом, трубочки, профитроли, брикеты шахматного кекса, пирожные и торты, то на другой лежали обветренные бутерброды с ветчиной, сыром и селёдкой. И надо сказать, пользовались они куда большим спросом. Оно и немудрено: на полках позади продавщиц выстроилась батарея бутылок с крепким алкоголем, и всякий желающий мог взять на розлив водки, были бы деньги.

— Остограмимся? — вопросительно глянул на меня Фролов.

— Не, давай лучше по пиву, — отказался я.

— Серый, хорош! По пятьдесят, а? — предложил Андрей, слегка разведя большой и указательный палец. — Чисто Геру помянуть.

Я сдался и полез за деньгами. Тётка в белом халате и такого же цвета наколке на выкрашенных хной волосах набрала нужную сумму на кассовом аппарате, а когда с металлическим лязгом из его основания выскочил денежный ящик, распределила купюры по нужным секциям и отсчитала сдачу, а чек нацепила на спицу держателя. После отработанными до автоматизма движениями она наполнила мерный стаканчик до соответствующей риски и перелила водку в нормальный гранёный стакан, затем повторила процедуру и отошла обслужить других клиентов.

Выпили прямо у прилавка, не чокаясь, и Андрей попросил вторую продавщицу — симпатичную платиновую блондинку с короткой стрижкой:

— Алёна, открой нам пару "жигулёвского".

Мы дождались пива и отошли подальше от компании накачивавшихся водкой завсегдатаев. У окна я обернулся и окинул взглядом вставшую за кассу блондинку, выглядевшую лет на двадцать пять или около того. Затянутая в белый халат фигура не была особенно стройной или спортивной, зато показалась как-то на удивление ладно скроенной. Всё нужное было при ней, ненужного — не было. Не королева красоты или секс-бомба, но лицо вполне себе привлекательное, и макияж тут совершенно ни при чём. Небольшой аккуратный рот с пухлой нижней губой был накрашен неяркой помадой, и столь же неброско продавщица подвела глаза, но и только. А что выражение слишком строгое — так ничего странного, не алкашам же улыбки расточать?

— А она ничего так, — кивнул я приятелю на Алёну.

Тот в ответ лишь закатил глаза и мечтательно вздохнул; не иначе уже пробовал подбивать клинья, но успеха не снискал. Ну да чего уж скрывать — я бы и сам ей... по самые... хм-м-м... В смысле — познакомился бы с ней поближе.

— Эх, Серый, ты её сменщицу не видел! Там такие буфера! Недавно на пляже встретил, так веришь — нет, быстрее в воду забежал, чтобы не спалиться... — И Андрей согнул в локте свободную руку, поясняя причину едва не приключившегося с ним конфуза, будто и без того оставалась какая-то недосказанность. Я, вот, на Алёну засмотрелся и тоже вполне определённые позывы ощутил. А у неё ещё и кольца обручального на пальце не видно...

Стоп-стоп-стоп! Выпью-ка лучше пива, а то куда-то мысли совсем не в ту степь понесло. Всё же алкоголя в крови немало, ещё только не хватало в любви начать изъясняться. Стыда потом не оберёшься.

— Ты здесь всех продавщиц, походу, знаешь, — усмехнулся я с полувопросительной интонацией.

— Знаю, — подтвердил Андрей. — А куда ещё после работы идти? Гера вечно какие-то свои делюги мутил, вы с Ромой в армии. А так после смены завернёшь, бутылку пива засосёшь, с девчонками потреплешься, и нормально.

— Постоянный покупатель?

— Ну да, — кивнул Фролов. — Да ты и сам, так понимаю, сюда захаживать частенько станешь. Только на Алёнку так не пялься, дыру в ней взглядом прожжёшь.

Я криво ухмыльнулся и отвернулся к окну. Потом всё же спросил:

— У неё есть кто?

— Запал?

— Просто интересуюсь.

— Так и скажи, что запал! — негромко рассмеялся Фролов. — А есть кто или нет — без понятия. Не интересовался как-то.

— На ту, вторую слюни пускаешь? — подколол я приятеля, тот кивнул.

Дождь усилился, надвинулись тучи и ветер начал бросать на витрину настоящие потоки воды. На моментально растёкшихся по асфальту лужах вспенились пузыри, сверкнула ветвистая молния, донёсся оглушительный раскат грома.

— Удачно зашли, — усмехнулся Андрей.

Я кивнул и предложил:

— За тех, кто в сапогах!

Мы чокнулись бутылками, и разговор сам собой перешёл на армейскую тему. Пиво кончилось как-то совсем уж незаметно и, поскольку в голове приятно шумело, было принято волевое решение взять ещё.

— Алёна, нам бы повторить, — сказал я симпатичной продавщице и полез за деньгами, но на этот раз Андрей заплатить за выпивку не дал и вытащил из кармана стопку перетянутых аптечной резинкой рублёвых купюр.

Он отсчитал нужную сумму, отдал деньги блондинке, а когда мы с пивом отошли обратно, убирать похудевшую пачку не стал и помахал ей в воздухе.

— Рублями зарплату выдали. В смысле — бумажками по рублю. — И он вытянул из-под резинки верхнюю купюру, жёлтую, новенькую и хрустящую и протянул мне. — Зацени.

— Думаешь, я рублей никогда не видел?

— Таких, может, и не видел ещё, их в прошлом году отпечатали. Вон, глянь, древесные кольца нарисовали. Шутят, что рубль официально признали деревянным!

Я присмотрелся и на поле, где прежде дублировался номинал купюры в карбованцах и прочих сомах, обнаружил большую надпись "Один" на фоне рядов концентрических окружностей. С учётом цвета они и в самом деле весьма напоминали спилы древесных стволов.

— Смешно, — усмехнулся я.

Андрей спрятал деньги, мы легонько стукнулись горлышками бутылок, опустошили их и дошли до состояния, когда душа требует спеть про дембелей, возвращение в родные края и майские дни, но туалета в кафетерии не было и начал поджимать мочевой пузырь. Ладно хоть ещё ливень к этому времени уже стих, гроза ушла дальше, и на лужах лишь изредка расходились круги от нечастых капель.

— Ну что, — хлопнул меня по плечу Андрюха, — пора по норам? А то мне на работу утром вставать.

— Пошли.

— Да, слушай! Завтра вечером в качалку собираюсь, ты как?

— Пойду, — кивнул я, прихватил отставленную к стене трёхлитровку и первым двинулся на выход. — Давай короче, а то на клапан давит.

— Ага, двинули.

Только вышли на улицу и завертели головами по сторонам, выискивая укромный закуток, дабы облегчиться, мимо медленно-медленно проползла серая "буханка". Водитель и его напарник были в форменных кителях, так что мы поспешили зайти во двор, иначе был немалый риск загреметь в вытрезвитель. У крайнего подъезда стояла белая "копейка"; при нашем появлении лязгнули дверцы и наружу выбрались три коротко стриженных парня в спортивных костюмах.

— Здорово, Андрюха! — поприветствовал моего приятеля Граф, человек на районе весьма авторитетный, пусть его бригада едва ли насчитывала десяток человек. Мне он тоже руку протянул, что было хорошим знаком, но особо не успокоило.

Нервный стал — сил никаких нет. Но ведь неспроста же...

— Тут нас о друзьях Геры Бунькова расспрашивали, — без предисловия начал Граф.

— Менты? — предположил я, обмирая от дурного предчувствия.

— Цыгане с посёлка. Имена хотели узнать, описать просили. Мы их мягко послали, сказали, что все его друзья в армии, но они точно не успокоятся. Ушлые, суки. По любому найдут подход через кого-нибудь. Андрюха, ты меня знаешь, будут проблемы — обращайся, поможем. Соседи как-никак.

И не просто соседи. В старших классах Граф ухлёстывал за сестрой Андрея, и пусть до свадьбы дело не дошло, хорошие отношения никуда не делились. По беспределу наезжать на Фролова чужим было нельзя.

— Благодарю, — ответил Андрей. — У Геры свои дела были, мы так и так не в теме.

— Как знаешь. Бате привет.

Граф с корешами погрузился обратно в "копейку", а мы пошли по двору.

— Не нравится мне это, — проворчал Фролов, оглядываясь.

Я кивнул. Уж как мне всё это не нравилось — словами и не описать. Выходит, Сивый спутника Геры всё же худо-бедно разглядел. Если вычислят или просто на глаза ему случайно попадусь, — грохнут. И хорошо если перед тем помучиться не придётся.

И значит — что? Валить из города — не вариант, проблема сама собой не рассосётся, тут Кашпировский не поможет, хоть спи в обнимку с телевизором. Сивого надо убрать. Был бы автомат, я б его с крыши дома прямо во дворе сервиса завалил, а так придётся либо у ворот караулить, либо самому внутрь лезть. Так и облажаться недолго, но какие варианты? Вариантов, сука, нет.

Попрощавшись с Андреем, я поспешил домой и, пока прыгал через лужи, беспрестанно вертел головой по сторонам, да и в подъезде прислушивался к каждому шороху. Но — обошлось. В квартире же я уткнулся лбом в стену и простоял так какое-то время, а в голове лихорадочно билось одно-единственное слово. Всего лишь одно.

Убить! Убить! Убить!

Вот только старушка Агата Кристи была совершенно права: убить легко, сложно остаться безнаказанным. Обдумать бы всё на трезвую голову, только откуда трезвости взяться, когда в животе два с половиной литра пива плещется? А медлить нельзя. Никак нельзя.

Да и что тут думать? Цель есть, средство и место тоже в наличии имеются. Надо только пути отхода разведать, ну и не промахнуться...

Я поменял спортивные штаны на старые с красными лампасами, натянул олимпийку и рассовал по карманам деньги, на случай если что-то пойдёт не так и придётся делать ноги. Вышел, не забыв прихватить ключи от дядькиного гаража, но сразу туда не пошёл, первым делом поднялся на крышу и глянул сверху на автосервис Сивого. Людей во дворе видно не было, а вот свет горел.

Ну и загляну на огонёк...

Когда начал спускаться из люка, влажная подошва соскользнула с перекладины лестницы, и я едва не грохнулся на пол, повис на руках, ещё и неслабо приложился коленом. Выругался, дохромал до восьмого этажа и вызвал лифт. Вспомнил, что где-то дома валяется штормовка с капюшоном, но решил за ней не возвращаться. И примета плохая, и стемнело на улице уже, никто меня не увидит. Никто кроме Сивого, но он на опознание прийти не сможет по причине скоропостижной кончины. Действовать буду наверняка.

С неба продолжало накрапывать, сумерки и непогода разогнали людей по домам. В окнах загорались огни и мелькали отблески экранов телевизоров, где-то на всю катушку гоняли "Мальчишник". Ещё под навесом первого подъезда помаргивали огоньки сигарет, да откуда-то из темноты донёсся стук автомобильной дверцы, но и только. Сунув руки в карманы, я вышел со двора и двинулся к гаражному кооперативу, прошёлся тёмным проездом, свернул в заветный закуток и первым делом помочился на соседскую стену, а уж потом занялся тайником. Вытащил перчатки и надел их, после достал и пистолет, оказавшийся влажным то ли из-за дождя, то ли из-за конденсата.

Ну и как с таким на дело идти? Чистая лотерея с немалыми шансами словить клин.

Похвалив себя за предусмотрительность, я отпер прихваченными из квартиры ключами врезанную в створку ворот дверь, пошарил по стене у входа и щёлкнул выключателем. Миг ничего не происходило, а потом с тихим гудением начали загораться белые трубки невесть где и кем уворованных ламп дневного света.

"Общее — значит, ничьё", — вспомнилось циничное, но в целом верное высказывание, услышанное то ли в армии, то ли ещё раньше. Скорее даже раньше...

Поймав себя на том, что мысли начали ходить по кругу, зацепившись за какую-то сущую пустяковину, я выругался и выбросил эту ерунду из головы, положил пистолет на установленный вдоль стены верстак с инструментами и запер дверь на засов. После огляделся и решил, что за два года тут ровным счётом ничего не изменилось. Размерами гараж не уступал комнате малометражной квартиры, в дальнем его конце замер накрытый брезентом дедов "Ковровец". Велосипед "Урал" тоже никуда не делся, мопед "Рига 13" так и вовсе стоял на подножке в самом центре помещения.

Взяв ТТ, я унёс его на дальний стол, отыскал ветошь, отвёртку и маслёнку. А потом надолго завис, разглядывая оружие со стёртым на конце ствола и углах воронением. Мысли ворочались в голове медленно и неторопливо, сбросить навеянное алкоголем оцепенение удалось далеко не сразу. Дабы хоть как-то привести себя в чувство, я включил ламповый радиоприёмник, и тот к моему некоторому даже удивлению заработал. На волне "Маяка" шла какая-то сектантская байда, немыслимая ещё несколько лет назад; деятели японского культа "Аум Синрике" несли ахинею о просветлении, так что я покрутил ручку настройки и начал подпевать динамикам.

Глеб Жеглов и Володя Шарапов за столом засиделись не зря...[6]

Попутно я вынул из рукояти магазин, концом отвёртки сдвинул пружину затворной задержки и выдавил её стержень, после снял кожух затвора. Состояние оружие на первый взгляд оказалось не таким уж и скверным, но все же счёл нужным полностью разобрать его и тщательно протереть промасленной ветошью. Да ещё несколько раз протолкнул отвёрткой через ствол скомканную ткань. Глянул на просвет и вполне удовлетворился и сохранностью нарезов, и проделанной работой. А потом добрых полчаса пытался собрать спусковой механизм, что в состоянии алкогольного опьянения стало далеко не столь простой задачей, какой представлялось поначалу. Даже протрезвел немного.

Воткнув магазин в рукоять, я передёрнул затвор, затем придержал большим пальцем курок и слегка притопил спусковой крючок, чтобы тут же его отпустить. Всё вышло наилучшим образом и самопроизвольного выстрела не случилось, пистолет встал на предохранительный взвод. Тогда я засунул ТТ сзади за штаны, и широкая резинка надёжно зафиксировала оружие, благо шнурок завязок не позволил весу оружия её оттянуть.

Ну вот и всё...

Я не без труда подавил нервную дрожь и, не желая оставаться в кромешной темноте, сначала отпер и приоткрыл дверь, а уж затем потянулся к выключателю. И тут же в падавшей на улицу полосе света возник худощавый мужичок в замасленной брезентовой спецовке.

— Сосед, ключ на восемнадцать не одолжишь?

Взгляд непроизвольно скакнул к верстаку, и лишь после непростительно долгой заминки в голове мелькнуло узнавание. Лет сорока на вид, брезентовая спецовка, глубокие залысины, впалые щёки, нос с горбинкой. Всё, что сумел разглядеть в бинокль...

Убийца Тохи!

Захлопнуть дверь не было ни единого шанса, так что я со всего маху приложил её подошвой. Та стремительно распахнулась и железным уголком ударила мужика по лицу. Брызнули кровью перебитый нос и рассаженные губы, убийца вскрикнул от боли и отпрянул, из его руки выпала самодельная финка с наборной рукоятью цветного оргстекла. Я потянулся к дверной ручке, и тут же сбоку мелькнуло стремительное движение. Попытался уклониться от кулака — и не успел. Удар в скулу заставил вспыхнуть в глазах звёзды, рот наполнился кровью, нога зацепилась за порожек, и я завалился назад.

Рухнул навзничь, но опьянение смягчило боль, и когда внутрь гаража шагнул громила в короткой кожаной куртке, сложением напоминавший забросившего спорт тяжеловеса, я уже пришёл в себя, перекувыркнулся через плечо и вскочил на ноги. Дядьку это ничуть не смутило, он подхватил с верстака отвёртку и ринулся в атаку, желая загнать меня в угол и замордовать на смерть. Бить этого громилу было всё равно что пытаться кулаком проломить кирпичную стену, и я схитрил, решив провести бросок через бедро. Левое предплечье обожгла острая боль, но мне всё же удалось перехватить руку с отвёрткой, вцепиться в отворот кожанки и в развороте перекинуть мордоворота через себя, использовав его собственную инерцию движения.

Тяжеловес покатился кубарем и врезался в стену, а я потянулся за пистолетом, но ТТ за поясом не оказалось. Выпал!

В дверь ворвался мужик с залитым кровью лицом, я ухватил с верстака молоток и шагнул навстречу. Убийца выставил перед собой финку, но, когда пинок опрокинул ему под ноги мопед, на какую-то долю мгновенья отвлекся, тут-то мне и удалось его достать. Молоток с мерзким хрустом угодил в челюсть, колени противника подломились, он начал оседать на пол, и я ударил вновь, на этот раз врезав бойком по темечку.

Хрусть! — и дыра в башке!

Я начал разворачиваться и не успел. Тяжеловес, даром что потерял при падении отвёртку, неожиданно быстро оправился после броска и налетел на меня сзади, облапил, прижав руки к туловищу, и приложил о стену. Пинок коленом по запястью заставил выронить молоток, и я мотнул головой, метя выродку по носу, но попал в лоб. В следующий миг громила подбил мне ноги и ловко завалил на пол, да ещё всей своей тушей обрушился сверху так, что затрещали рёбра.

На миг хватка ослабла, вот только, прежде чем я успел воспользоваться этим, тяжеловес провёл одиночный нельсон. Свободной рукой он попытался сдавить шею, пришлось изо всех сил прижать к груди подбородок, но противник был достаточно накачан, чтобы сломать хребет кому-нибудь и покрепче меня.

В голове зашумело, сознание начало путаться, я взбрыкнул и впустую — лихорадочная попытка высвободиться лишь ещё больше ухудшила и без того плачевное положение. Тут-то на глаза и попался высвеченный лампами дневного света воронённый силуэт ТТ. Я потянулся к пистолету, достал его самыми кончиками пальцев, зацепился ногтями за мелкую насечку кожуха затвора и подтянул оружие поближе. Тогда уже стиснул рукоять в ладони, рывком большого пальца довзвёл курок, а после согнул руку в локте, завёл ствол за голову и утопил спуск.

Оглушительно грохнуло и зазвенело так, словно по уху ладонью долбанули. Во всём мире остался один лишь только звон, на спину мне полилось что-то тёплое и липкое. Я вновь выжал спуск, но на сей раз выстрела не последовало. Да в этом уже и не было никакой нужды: захват противника ослаб, мне удалось вывернуться и спихнуть с себя громилу, левый глаз которого превратился в опалённую пороховыми газами дыру.

Усевшись, я поднёс к лицу руку с пистолетом, разглядел застрявшую в окошке экстрактора стреляную гильзу и передёрнул затвор. Затем направил ствол на мужичка с проломленным черепом, но тот уже не подавал признаков жизни. Вновь уставился на тяжеловеса, только и этот не двигался, неподвижно лежал, уткнувшись лицом в пол, а кровь медленно вытекала из выходного пулевого отверстия на его затылке. Волосы слиплись, в дыре проглядывало что-то серое, очевидно, мозги.

Тут меня и вырвало пивом и полупереваренной мойвой...

17|06|1992

ночь

Первым делом я высвободил из-под громилы с простреленной головой ноги, перебрался подальше от растёкшейся по полу рвоты и крови и замер, откинувшись спиной на стену. Дышать старался неглубоко, и даже так каждый вдох отдавался болью в отбитых рёбрах. Ещё невыносимо ныла рассаженная губа и до одури звенело в правом ухе; в левом тоже звенело, но совсем не так сильно. Ну и кровь во рту была из-за прикушенной щеки.

Постепенно вернулась ясность мысли, и с некоторой даже гордостью я отметил, что приступ рвоты был вызван отнюдь не слабыми нервами или брезгливостью, а всего лишь ударом по переполненному животу. Больше в нынешней ситуации ничего хорошего не имелось вовсе.

Нет, вру! Помимо этого, при падении обошлось без сломанных рёбер, хоть туша на меня и свалилась изрядная, а выстрел заглушили стены капитального гаража, непонятный хлопок никого не всполошил. По крайней мере, когда я приоткрыл дверь и выглянул на улицу, там всё было спокойно.

— В Багдаде всё спокойно, в Багдаде всё спокойно... — непроизвольно вырвалось у меня, я всхлипнул — и не сказать, что от смеха! — и заперся в гараже.

Ситуация складывалась паршивей некуда. По сути, гаже мог быть только исход, при котором я валялся бы на полу с проломленной головой или ножом в сердце. Впрочем, тогда все злоключения и проблемы остались бы позади, а так они только начинались.

Отложив ТТ на верстак, я стянул липкую из-за чужой крови олимпийку, а затем и майку, заодно вытер ей шею и затылок. Огляделся по сторонам и едва не застонал от накатившего ощущения обречённости. Два трупа, один с огнестрельным ранением головы! Такое хрен на самооборону спишешь! Закроют! Если раньше того бандиты не грохнут...

Я осторожно опустился на корточки рядом с мужичком в спецовке, пальцы которого синели наколками воровских перстней, и внимательно вгляделся в разбитое ударом двери лицо. Все примеченные в бинокль приметы совпадали, и по всему выходило, что именно этот урка и зарезал Тоху. А потом явился за мной.

Ясное осознание ответа на вопрос, откуда он вообще узнал о моём существовании, едва не обернулось новым приступом рвоты, но я справился с тошнотой и, памятуя о том, что проломленный череп далеко не всегда приводит к летальному исходу, попытался нащупать пульс, но жилка на шее урки не билась. Тогда отошёл к мотоциклу и стянул с него брезент, расстелил полотнище в стороне от луж крови и перекатил туда сначала тяжеловеса, а затем и уголовника. После взял ведро и осторожно выглянул за дверь; в проезде — никого.

На повороте колёса автомобилей выбили глубокую яму, я зачерпнул из лужи грязной воды и поспешил вернуться в гараж. Оттащил в сторону мопед, намочил тряпку и принялся наскоро замывать пол, избавляясь от крови и рвотных масс. В процессе уборки меня едва не вывернуло по новой, а когда закончил, в ведре плескалась совсем уж серо-буро-малиновая жидкость. Отыскав бутылку с ацетоном, я подчистил смоченной в растворителе тряпицей стены, благо в ярком свете ламп дневного света рассмотреть красные брызги не составляло труда, и подобрал стреляную гильзу, а вот пулю пришлось поискать. Она прошла через голову навылет и, как оказалось, засела в дверце допотопного шкафа, сколоченного не из древесных плит, но из качественного массива. Выковырять деформированный кусочек меди и свинца получилось с помощью всё той же отвёртки, а затем я без сил опустился на скрипучий табурет.

Полдела сделано, да только это всё без толку, если не избавиться от тел.

Бляха-муха! Не распиливать же их и не выносить из гаража по кускам! Хочешь жить — умей вертеться, но это уже совсем перебор!

Я поднял оброненную уркой финку с наборной рукоятью, кинул её на брезент и склонился над покойником. Из дыры в черепе медленно сочилась какая-то красноватая жижа, при одном взгляде на неё к горлу подкатил комок тошноты, да так что свело судорогой рёбра. Сдержался с превеликим трудом, но сдержался и принялся обшаривать карманы спортивных штанов и брезентовой спецовки.

Всего-то и отыскал, что стопку мятых советских червонцев и четвертаков — по нынешним временам не такие уж и большие деньги — связку абсолютно бесполезных ключей, коробок спичек и полупустую пачку "Явы". А вот осмотр тяжеловеса порадовал несказанно больше. Пусть денег у него не набралось и сотни, зато в нагрудном кармане обнаружилось кольцо с ключом и брелоком, на котором красовалась известная всем и каждому ладья.

Ну конечно! Не пешком же они сюда припёрлись! Где-то рядом машину оставили, и держу пари — это та самая вишнёвая "шестёрка"!

Я двинулся было к двери, но тут же свернул к задвинутому в угол сундуку, откинул массивную деревянную крышку с железными уголками и принялся копаться в сваленном внутрь тряпье. Отыскал заношенную до дыр на локтях рубаху, сразу надел её и продолжил свои изыскания. Застиранное трико пестрело россыпью мелких прорех от пролитого электролита, но тут уж было не до жиру, запихнул его в матерчатую сумку. Туда же сунул вытертый пиджак с подшитыми замшей локтями — уже не мой, а отправленный сюда дядькой. В нашей семье старые вещи выбрасывались на помойку исключительно после отбытия срока в качестве половых тряпок, и сейчас это оказалось как нельзя более кстати. Надевать перепачканную кровью олимпийку, липкую и влажную, не хотелось, возвращаться в ней домой и вовсе было нельзя. Так не ходить же голым?

Только вот кроссовки...

Я с сожалением глянул на обувь и скрепя сердце решил, что оставлять её слишком опасно. Полностью кровь из швов никаким ацетоном не оттереть. Ну да ладно, другие куплю. Не подставляться же из-за каких-то шмоток...

Чем дальше, тем сильнее болело лицо, правый верхний клык шатался, кровила прокушенная изнутри щека. Я кинул в мешок к одежде обычные матерчатые тапочки и сплюнул в ведро алую слюну, затем вынес его на улицу и выплеснул бурую воду подальше от гаража. Вернулся за ТТ, прикрыл его сверху скомканной майкой и отправился на поиски машины, не забыв закрыть перед уходом дверь. На моё счастье, убийцы решили не осложнять себе жизнь и оставили "шестёрку" сразу у въезда в гаражный кооператив. Я отпер автомобиль, уселся за руль и бросил пистолет на пассажирское сиденье, а ключ воткнул в замок зажигания. Повернул — и завелась!

Водитель был из меня как из говна пуля; курсы ДОСААФ — это конечно замечательно, но практики отчаянно недоставало, тронулся с места лишь со второй попытки, да ещё зацепил бампером ворота, а когда сдавал задом по проезду, и вовсе рассадил о стену левый задний фонарь. Круговая тонировка хороша исключительно днём, ночью от неё одни только проблемы. Но — доехал, это главное. И даже определённую уверенность в собственных силах ощутил, что немаловажно.

Брезент я распорол финкой на две части, ухватился за край одного из ковриков и выволок из гаража лежавшее на нём тело урки. Этот покойник был костлявым и жилистым, так что поднатужился и запихнул его в багажник автомобиля, а вот с тяжеловесом пришлось повозиться. Чуть не надорвался, прежде чем затянул его на заднее сиденье "шестёрки". Ещё рёбра эти....

Посидеть бы, перетерпеть головокружение, да куда там! Бежать надо, а то мало ли кого принесёт нелёгкая!

Я закинул на пассажирское сиденье сумку с одеждой, напоследок расплескал по полу и растёр тряпкой немного ацетона, а полупустую бутылку с растворителем прихватил с собой. Уселся за руль, захлопнул дверь, провернул ключ в замке зажигания. И тут же заглушил движок. Я просто не знал, что делать дальше. До того действовал на автомате, а сейчас пришло время обдуманных поступков. Импровизация могла выйти боком.

Надо избавиться от трупов и машины, но недостаточно просто отогнать "шестёрку" от гаражей и бросить её где-нибудь неподалёку. Я не дипломированный криминалист, просто не знаю, где мог наследить. Как пить дать, найдут. Казалось бы, самый простой вариант — сжечь машину с телами, но это сразу привлечёт внимание милиции, начнётся следствие, и риск разоблачения возрастёт в разы. В идеале и машина, и тела должны пропасть с концами.

Выехать в лес, тела закопать, а "жигули" сжечь?

Как говорится, безумству храбрых поём мы песню. Придётся ехать через пост ДПС, да и выкопать могилу в лесу — задача воистину нетривиальная. Хотя, как вариант...

Я вновь отпер гараж, взял штыковую лопату и закинул её в автомобиль. Затем тронулся с места и доехал до поворота, а там колесо угодило в яму, автомобиль мотануло и сумка с одеждой слетела с пассажирского сиденья, а вместе с ней упал на коврик и ТТ. У меня так и обмерло всё в ожидании самопроизвольного выстрела, но обошлось.

Вернув сумку на место, я немного подумал, затем приподнялся и сунул пистолет под ногу, так чтобы бедро прижимало его к сиденью, потом завёл заглохший двигатель и уже без особых проблем выехал из гаражей. Дальше свернул не к Новороссийской, а в частный сектор, сразу подался вперёд и буквально прикипел взглядом к дороге, не желая прозевать одну из многочисленных выбоин или того хуже — влететь на следующем перекрёстке в яму, оставшуюся после ремонта труб центрального отопления; из неё уже точно не выехать, намертво засяду.

Но беда пришла, откуда не ждал. Позади вдруг замелькали всполохи проблесковых маячков и рявкнула сирена!

Менты?! Они-то здесь откуда?!

Я оглянулся и застонал от досады. Так и есть — менты! Это ж надо было так влипнуть! Ну что за невезение?!

Дабы не бросаться в глаза лихачам, гаишники припарковали служебный автомобиль за кустами на обочине дороги, и хоть я вывернул позади них и поехал в противоположном направлении, этот манёвр незамеченным не остался.

Машина сине-белой расцветки резко развернулась и поехала следом. Сразу накатило осознание, что от погони не уйти. Моментально влечу в яму и заглохну. Я убрал ногу с педали газа, а когда "шестёрка" замерла на обочине, вытащил ТТ из-под ноги и переложил его на пассажирское сиденье.

Бей-беги? Бей или беги?

Что делать? Делать-то что?!

Автомобиль Госавтоинспекции затормозил метрах в десяти, водитель остался за рулём, его напарник выбрался из салона и решительно двинулся ко мне. Через тонированные стёкла ему было в любом случае ни черта не разобрать, так что я поспешно заблокировал все дверцы, а затем покрутил ручку, самую малость опустив боковое окошко со своей стороны. Не слишком сильно, но чтобы пролезла рука. Или ствол.

Усатый старший лейтенант что-то требовательно произнёс, я ни черта не разобрал из-за волнения и мерзкого звона в ушах. Просто высунул из окошка два пальца с зажатой меж них банкнотой в двадцать долларов и сказал, попутно дыхнув свежим перегаром:

— Командир, давай без протокола. До дома ехать сто метров.

Сердце колотилось как сумасшедшее, пульс зашкаливал, а в голове лихорадочно металось заполошное: что делать, что делать, что делать, если не возьмёт?!

Вот попросит выйти из машины, потребует для проверки документы — и что тогда?

Стрелять? Топить на газ в надежде оторваться, а после бросать машину и уходить огородами? Или сразу сдаваться и оформлять явку с повинной?

Какой вариант предпочесть? Вот какой, а?

Если газану, то наверняка влечу в яму на перекрёстке, там меня и возьмут тёпленьким. Тогда — шмалять? Так это уже какой-то беспредел голимый получится! Бандитов завалить — это одно, но не ментов же!

Что же делать? Так ведь толком и не протрезвел, зараза! Мозги словно ватные!

Ещё эта яма на перекрёстке... Ага, на перекрёстке — яма! Так, может, рискнуть?

И тут отмер старший лейтенант. Возможно, сверни я к оживлённой дороге, а не в посёлок или сунь вместо двадцатки с портретом американского президента мятые рубли, усатый милиционер повёл бы себя по-другому, а так он явственно растерялся и машинально взял деньги. Наверняка, гаишнику, как и мне, прежде не доводилось держать в руках доллары, банкнота завладела всем его вниманием. Он даже отошёл, чтобы внимательно изучить валюту в свете фар своего автомобиля.

Медлить я не стал и очень плавно и осторожно надавил на педаль газа. Внутри всё так и стянуло узлом из опасений, что заглохнет движок, но обошлось. "Шестёрка" неспешно тронулась с места и неторопливо покатила прочь, старший лейтенант запоздало встрепенулся, рванул за мной и замахал руками, потом развернулся и грузно потрусил к служебной машине.

Я уже подъезжал к перекрёстку, когда он заскочил на пассажирское сиденье, и автомобиль Госавтоинспекции под вой сирены устремилась в погоню. Давить на педаль газа я не стал, вместо этого принял правее и поехал по накатанным в грязи колеям, но даже так машину явственно повело. Под колёсами заскользила размокшая из-за дождя земля, руль потянуло в одну сторону, затем дёрнуло в другую; не забуксовать получилось разве что чудом. Ну или не чудом — просто знал о перекопанной дороге и принял меры, вот и справился с управлением.

А мои преследователи ни о чём таком не подозревали и погнали напрямик через лужу. На полной скорости их автомобиль влетел в яму и по самые ступицы колёс засел в грязи, не смог проскочить, остановился.

Да! Влипли!

На первом же повороте я свернул налево, затем направо и ещё раз направо, а там выключил фары и габариты, до предела замедлил ход и загнал машину в небольшой закуток между загородившими въезд во двор воротами, забором огорода и разросшимися в палисаднике кустами. Распахнул дверцу, с пистолетом в руке выбрался наружу и замер, напряжённо вслушиваясь в ночную тишину. Всех звуков — звон в ушах, да ещё где-то вдалеке перебрёхивались собаки. Ни воя сирены, ни мельтешения мигалки. Отблесков фар и тех не видать. Окна дома за кустами тоже тёмные, хозяева спят. Хорошо.

Постоял я так минут пятнадцать, наверное. Напрягал слух, безумно жалел об отсутствии сигарет и ждал, пока хоть немного успокоятся нервы. Постепенно меня перестало трясти, тогда вернулся за руль и, не включая ни фар, ни габаритов, выехал на дорогу. Миновал перекрёсток и направил машину в проезд между глухими заборами, а когда тот метров через пятьдесят упёрся в камыши, взял левее и заглушил двигатель.

Я приехал на болото. То расползлось прямо посреди посёлка, со всех сторон его окружали огороды. Справа темнела вода длинной протоки и заводи, слева неподвижной стеной замерли камыши. А ещё всюду высились поросшие сорной травой кучи мусора. Именно они меня сюда и привлекли.

Местные жители не один десяток лет свозили на болото свои бытовые отходы, и стоило только выбраться из машины, под ногой тут же хрустнул обломок шифера, в сторону откатилась смятая банка из-под тушёнки, скрипнула осколками разбитая бутылка. Неподалёку белел корпус наполовину вросшего в землю холодильника без дверцы, рядом лежала шина грузового автомобиля. Всюду валялось какое-то тряпьё, обглоданные мослы, ржавые и закопчённые железяки, гниющие объедки, целлофановые пакеты, картонные коробки, битая посуда, рваные журналы, пузырьки из-под лекарств и одеколона, баллончики дихлофоса и антистатика.

Пахло тут не лучшим образом, и в надежде, что от пары разлагающихся трупов амбре особо не ухудшится, я осветил фарами одну из куч и взялся за лопату. Копать яму в мусоре было несравненно легче, нежели в каменистой почве, и даже так, прежде чем зачавкала влажная из-за грунтовых вод земля, самым натуральным образом взмок. Широкая могилка получилась не слишком глубокой, но сейчас меня это уже нисколько не волновало. Сначала я выволок с заднего сиденья "шестёрки" тело тяжеловеса, затем спихнул к нему урку и начал, проклиная всё на свете, забрасывать их мусором.

Под конец перенёс на это место лист шифера, уселся за руль и покатил прочь, не желая бросать автомобиль в непосредственной близости от места последнего упокоения своих несостоявшихся убийц. Перед тем, как выехать с болота, я погасил и фары, и габариты, да ещё выбрался из автомобиля, вышел на дорогу и какое-то время вертел головой по сторонам. Но нет — везде тишина и темнота.

Тогда я вернулся за руль, переборол нервную дрожь и покинул переулок. Далеко уезжать не стал, повернул раз, другой, третий и вновь вернулся к болоту, только на этот раз очутился на другом его берегу. Здесь мусорные кучи высились не столь сильно, удалось проехать их и загнать машину за деревья, где "жигули" было не разглядеть ни с дороги, ни от соседних домов.

Ударом молотка я сломал ключ в замке зажигания, после поднял крышку капота и расколотил клеммы аккумулятора, сорвал провода, что-то смял, что-то сбил, напоследок проткнул пару шин. Мне вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь слишком уж рачительный перегнал автомобиль себе во двор или тем паче на нём устроили гонки безбашенные малолетки. Нет, "шестёрка" должна была сгинуть без следа, растащенная на запчасти местными обитателями. И она сгинет. Зуб даю — уже через пару дней от автомобиля останется только голый кузов; пираньи так костяк жертвы не очистят.

Оставалось только номера скрутить и в болоте утопить, да ещё залить остатками ацетона задний диван и багажник. После я зашвырнул пустую бутылку в камыши, следом отправил финку с лопатой, а молоток забросил в заводь, где тот с тихим плеском навеки канул в чёрной болотной воде. И отвёртку на всякий случай туда же зашвырнул. Вот теперь точно всё.

Залитые кровью олимпийку и майку, я сунул в примеченную поблизости картонную коробку, сверху кинул и снятую с себя рубашку. Переобулся в тапочки, кроссовки раскидал в разные стороны, а носки, спортивные штаны и даже трусы отправил к грязной одежде.

Пока не натянул старые трико и пиджачок, чувствовал себя на редкость неуверенно, ладно хоть ещё долго голым посреди болота стоять не пришлось. Сложив в картонную коробку специально для этого прихваченные с собой газеты, я запалил спичку, дождался, пока разгорится огонь и вернулся к автомобилю. Разрядил ТТ, убрал его в сумку, после отправил в костерок ещё и перчатки. Пусть кожа толком и не горит, но лишним точно не будет.

Какое-то время я подкармливал пламя, попутно спалив все обнаруженные в машине документы, а когда одежда окончательно прогорела, помочился, затушив огонь, и едва не подпрыгнул на месте из-за взорвавшегося под ногами от резкого перепада температур раскалённого куска шифера.

Твою ж мать!

Я настороженно огляделся по сторонам и поспешил домой. Тапочки, вытянутое трико и пиджак на голое тело делали меня неотличимым от местных алкашей; да и ночь, не увидит никто. Главное, чтобы менты не тормознули — от пистолета избавляться не стал, так и нёс его в сумке.

Да и как выкинуть? Ценность ТТ для меня теперь не только не уменьшилась, но даже подросла. И виной тому собственная жадность и тупость!

Срубил денег по лёгкому, называется! Хотел подзаработать, а вместо этого сам на табурет влез и петлю на шее затянул. И не об участии в автоподставе речь — подельникам Сивого меня ещё вычислить нужно! — это я так удачно с барыгой на Зелёном пообщался. Он ведь на меня убийц Тохи навёл, больше некому. Сто к одному — сам Кирилл им пацана и поручил убрать. Адрес мой они, понятное дело, по номеру телефона выяснили, затем караулили у подъезда, вот и проследили до гаражей...

И ведь ничего ещё не кончилось! Ничего!

Хотя... теперь моим показаниям грош цена, все хвосты обрублены, убийцы сгинули бесследно и уже не заговорят, не выдадут заказчика преступления. Успокоится барыга? О-хо-хо, знать бы наверняка. Как говорится, знал бы прикуп — жил бы в Сочи.

Или просто — жил...

18|06|1992

утро

Перед возвращением домой пришлось заглянуть в гараж. Там я убрал в тайник ТТ, снова принёс из лужи воды и вымыл пол на второй раз, следя за тем, чтобы нигде не осталось розоватых потёков крови. И лишь после этого отправился спать.

Ну как — спать. Первым делом скидал в пакет трико, тапочки и пиджак, после этого заперся в ванной комнате. Глянул в зекало над умывальником и покачал головой. Всё же досталось мне крепенько. Впрочем — ещё легко отделался. И сейчас даже не о том, что мог финкой под сердце получить, просто окажись тяжеловес боксёром, после прямого в голову я бы уже не встал, подловил он меня знатно. Мог и челюсть набок свернуть.

Кряхтя, я забрался в ванну и включил душ. Сунул голову под тугие струйки, и с меня потекла розовая вода, пришлось намыливать и отмывать слипшиеся на затылке от чужой крови волосы. Потом ещё с полчаса оттирал себя мочалкой, исключение сделал лишь для левой руки, кожу на предплечье которой пропорола отвёртка. Глубокую царапину пришлось обработать и забинтовать, чтобы не перепачкать ночью постельное бельё, а с лицом ничего делать не стал. Не первый раз, заживёт.

"Если только время будет", — с этой мыслью я и провалился в сон.

Проснулся с головной болью, пересохшей глоткой и острым приступом жалости к самому себе. В правом ухе продолжало несильно, но предельно мерзко звенеть, а ещё мне было страшно. Очень-очень страшно. И ещё более маетно и тошно.

С позавчерашним убийством цыгана психика смирилась как-то на удивление легко, но два новых трупа пробили в ней дыру ниже ватерлинии, и я начал в своих эмоциях откровенно тонуть. Начудил вчера, ох, начудил. По самому краю прошёлся. Пьяный дурак! А с другой стороны, всё много хуже могло обернуться. И непременно ещё обернётся, если на меня выйдут менты, цыгане или подельники закопанных в кучу мусора убийц. Это и пугало.

И вроде ясно понимаю, что надо свалить из города и переждать, пока всё не успокоится, да только гложет душу червячок сомнения. Если Сивый меня разглядел, то пережидай — не пережидай, прикончат. Тут либо с концами бежать, либо Сивого валить. И не так спонтанно, как вчера действовать собирался, а сначала всё обстоятельно обдумать и подготовиться, чтобы и дело сделать, и не наследить.

Но тогда, получается, и Кирилла-барыгу с Зелёного тоже валить надо? Или уже бесполезно? А ну как он не сам по себе, а на того же Большака работает?

Дерьмо! А ведь ещё и трупы убийц найти могут! И следствие по нападению на ту злосчастную "волгу" идёт! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Я поднялся с кровати и охнул от боли. И дело отнюдь не ограничивалось разбитой скулой и отдавленными рёбрами, ныли натруженные мышцы спины, плеч и рук. Всё же лопатой поработать вчера пришлось изрядно. Случись всё до армии, сейчас бы и вовсе не встал.

Натянув новые трусы, я отправился на кухню. Из-за закрытой двери дядькиной комнаты слышался храп, так что обошлось без душеспасительных бесед. Я выщелкнул из блистера очередную таблетку цитрамона, закинул её в рот и наполнил стакан холодной водой. Начал запивать — моментально лопнул и закровил уголок рта.

Зараза!

Напившись, я промокнул каплю крови тыльной стороной ладони и погляделся в зеркало. Удивило, что несмотря на разбитую губу, лицо особо перекошенным не казалось. Ещё и без синяка обошлось, как видно из-за прикушенной с внутренней стороны щеки.

К слову, о зубах... Сначала попробовал языком, а затем ещё и пальцем надавил на правый верхний клык, но тот сидел прочно и не шатался. Уже немало.

Немного поколебавшись, я залез в ванну. Принимать контрастный душ летом — чистая профанация по той простой причине, что горячая вода по температуре недалеко ушла от кипятка, а холодная не более чем прохладная, но постоял немного, покрутил вентили смесителя. Сразу кровь по жилам бодрее побежала, и жить уже не так тошно стало. Заодно и бинты худо-бедно отмочил, не пришлось от коросты отдирать. Оставленный отвёрткой порез оказался неглубоким и за ночь не только затянулся, но даже немного поджил.

Щёки заросли колючей щетиной, и я побрился, а только сполоснул под краном станок, и в коридоре задребезжал прикрученный к стене телефонный аппарат. У меня буквально душа в пятки ушла, да ещё противно засосало внизу живота. Член будто бы съёжился как бывает от холодной воды, мошонка скукожилась и попыталась втянуться в промежность. Нестерпимо захотелось стиснуть их в горсти — вроде как защитить самое дорогое, в висках застучал пульс, лоб покрылся испариной.

И ведь — просто телефон звонит, ну чего тут такого?

Наверное, я бы и вовсе не стал брать трубку, но шум мог разбудить дядю, а мне хотелось ускользнуть из дома до его пробуждения. Да и не стоит уподобляться страусу и прятать голову в песок, лучше уж своевременно узнать, что опять случилось плохого, и заранее принять меры к минимизации потерь. И даже если это Кирилл-барыга звонит — что с того?

Но звонил не торгаш, а вовсе даже Андрей Фролов.

— Серый, ты где вчера пропадал? — сходу спросил он в ответ на моё настороженное "алё".

— Дюша, чего тебе не спится? — ответил я вопросом на вопрос, кинул взгляд на настенные часы и хмыкнул. — Стоп! У тебя смена разве не началась ещё?

— Какая, на хер, смена? Мне вчера в ментовку повестку принесли! Звонил тебе, звонил. Никто трубку не брал.

Внутренности вмиг стянуло узлом и не простым, а каким-то особо затейливым из морских, а потом неприятные ощущения опустились куда-то в район паха, и окончательно сделалось нехорошо.

— На фига? — только и выдавил я из себя. — В смысле — вызвали на фига?

— Из-за Геры, наверное, кишки мотать станут, — удивился Андрей. — Тебя не вызвали, что ли? Роме принесли повестку, Лёне и Толстому тоже.

— Обожди, — попросил я, оставил трубку болтаться на проводе и ушёл на кухню.

На краю стола лежал прежде незамеченный мной прямоугольник желтовато-серой бумаги. Бланк повестки оказался заполнен от руки, я не стал даже разбирать неровный почерк и вернулся к телефону.

— Есть повестка.

— Тогда через двадцать минут на остановку подваливай, вместе поедем.

Я угукнул и повесил трубку. Нервное напряжение немного отпустило, но зато проявилась боль в области сердца.

Твою ж мать! Как всё запущено!

Нестерпимо захотелось порыться в дядькиных запасах и принять на грудь стакан портвейна или даже просто креплёного плодово-ягодного вина, но опьянение в грядущей беседе со следователем помочь точно не могло, я выкинул мысли о выпивке из головы и отправился чистить зубы. С разбитой губой это оказалось делом отнюдь не лёгким, но справился как-то.

После я ушёл в комнату, выдвинул ящик с одеждой и озадаченно почесал затылок. От кроссовок вчера пришлось избавиться, и теперь в моём распоряжении имелись только собственные армейские сапоги, надевать которые не собирался при любом раскладе — уж лучше в тапочках похожу! — либо же громоздкие рабочие ботинки дядьки, из разряда тех, что обычно именуются "говнодавами".

Были они воистину неубиваемыми, но при этом на редкость неказисты и побиты жизнью, да и со спортивными штанами смотрелись бы попросту смешно. Худо-бедно с ними гармонировали только мои джинсы. Те были пусть и отечественного пошива, зато варёные по всем правилам. В старших классах я подобно большинству сверстников испытывал непреодолимое желание соответствовать последним веяньям моды, но ни блатом, ни нужным количеством денежных знаков не обладал, вот и выкручивался как мог.

В джинсы я влез без всякого труда и после недолгих колебаний остановил свой выбор на простой синей футболке. Отсутствие рукавов выставляло напоказ порез на левом предплечье, но с разбитой губой беспокоиться по этому поводу точно не стоило.

Оговоренные двадцать минут ещё не вышли, так что я задержался пересчитать скопившуюся на руках наличность. Выложил остатки полученной за участие в автоподставе тысячи, к ним кинул мятые банкноты, которые забрал с тел своих несостоявшихся убийц. Быстро рассортировал купюры по достоинствам и прикинул, что вполне смогу приобрести билет до Москвы и без обмена долларов.

Всего набралось тысяча сто тридцать восемь рублей, поэтому пятьдесят баксов благоразумно брать с собой не стал и заложил серовато-зелёную купюру в томик Рекса Стаута. Ещё кольнуло мимолётное сожаление о впустую потраченной вчера двадцатке, но тут уж ничего не попишешь. Невелика плата, в конце концов. Зато ноги унёс.

Время начало поджимать, я посильнее затянул шнурки великоватых ботинок, схватил пакет со старой одеждой и выбежал из квартиры, захлопнув за собой дверь. А уже внизу, на первом этаже заколебался, не решаясь выйти из подъезда.

Липкой волной страха накатило осознание, что на мне висит уже три трупа, а за такое могут и голову оторвать. А ну как подельники вчерашних убийц пожалуют? Вот выйду сейчас на улицу и словлю заряд картечи.

Я замер, не решаясь сделать шаг на крыльцо, но потом всё же толкнул дверь, выглянул во двор. Вроде никого...

— В Багдаде всё спокойно, ага, — фыркнул я, отмирая от приступа иррационального страха, и поспешил на встречу с пацанами. Выбросил в один из мусорных баков пакет с вещами, вышел со двора и сразу углядел маячивших у соседнего дома Андрея и Рому, одинаково хмурых и похмельных.

— Чё так долго? — начал возмущаться Романов, а вот Фролов мигом приметил мою рассаженную губу и присвистнул.

— Серый, это кто тебя так? — заинтересовался он. — И прикид какой-то стрёмный. Тебя раздели, что ли, по беспределу вчера?

Спортивному костюму моя нынешняя одёжка объективно проигрывала, и на определение "стрёмный" я обижаться не стал, только досадливо махнул рукой.

— На мопеде вчера проехаться решил.

Рома басовито рассмеялся, Андрей недоумённо нахмурился.

— Гонишь, что ли?

— Блин, Дюша, ты же меня видел! Состояние моё помнишь? Надумал "Ригу" продать, вот и пошёл проверить, фурычит она вообще или нет. Ну и навернулся. Дождь же прошёл, скользко было.

— Сильно грохнулся? — полюбопытствовал Фролов.

— Да повезло ещё. Только губу разбил и руку расцарапал. Там в другом фигня: у мастерки рукав порвал и всю кровью залил, штанину цепью зажевало к чертям собачьим, а у кроссовка подошла отвалилась. Вообще хрен знает, чем её зацепил!

Пацаны заржали.

— Ну ты лошара! — покачал головой Андрей. — Хоть бы шлёпки какие надел.

— В ментовку в шлёпках? Да ну на фиг. На обратном пути в Торгаш заеду, приценюсь к обуви.

— А чего не на Зелёный? — удивился Рома.

Я невольно поёжился, но умудрился сохранить невозмутимое выражение лица и беспечно пожал плечами.

— Ну или так.

Вызывали нас не в районное, а в городское отделение, оттуда что до Зелёного базара, что до Торгового центра было рукой подать.

— Скатаемся с тобой тогда, — решил Андрей. — Ладно, двинули.

Рома отвлёкся стрельнуть сигарету, но сразу нагнал нас, и мы зашагали к ближайшей остановке, а на подходе к ней углядели спешившую в том же направлении парочку одноклассников. Узнали их сразу — очень уж характерные были у них фигуры, буквально по классике: Толстый и Тонкий. И если Лёню Гуревича, несмотря на высокий рост и худобу, Тонким никто сроду не называл, то к полноватому Тихону Морозову прозвище Толстый прикипело намертво. Не сказать, что он был прямо жирным, скорее просто дородным и рыхлым, но хватило и этого.

Мы прибавили шаг и начали нагонять парней.

— Два клоуна, — хохотнул Рома. — Вырядились, бля...

Лёня отправился на беседу со следователем в тёмно-сером классическом костюме, Тихон вышагивал рядом с ним в синих "мальвинах" и клетчатой рубашке. Со стороны эта парочка и в самом деле смотрелась на редкость колоритно. Клоуны — не клоуны, но улыбку вызывают.

Как видно, смешными Лёня с Толстым показались не только нам, но и двум короткостриженым парням, стоявшим у павильона остановки. Выглядели те сущими хулиганами, да хулиганами они и были. Нашим одноклассникам повезло нарваться на Кислого и Пантелея. И если Мишу Пантелеева в расчёт можно было не принимать — он, пусть крепкий и плотный, в драках один на один нам с Андреем всегда уступал, то с Кислым встречаться откровенно не хотелось. Сам по себе тот особых проблем доставить не мог, но вот его старший брат имел немалый авторитет, чем Кислый неизменно и пользовался. Терпеть суку не могу...

Вот и сейчас он сразу начал грузить Толстого и несколько раз даже ткнул кулаком по плечу — не врезал, желая отсушить руку, просто наметил удар, усиливая психологическое давление. Лёня Гуревич молча стоял рядом. Самого его трогать опасались из-за связей отца, но и другу от него помощи было не дождаться.

Тут мы и подошли, поздоровались. Кислый соизволил протянуть вялую худую ладонь с полусогнутыми пальцами для рукопожатия, после вернулся к разговору с Толстым.

— Давай, доставай лопатник! — гнусаво протянул он. — Не ссы, я отдам на следующей неделе! Да не включай броню, говорю же: отдам!

— Кислый, ты чего? — набычился Андрей.

Шириной плеч Фролов превосходил тощего и бледного наркомана чуть ли не вдвое, но тот и не подумал стушеваться.

— Просто денег занимаю, — спокойно ответил Кислый. — А чё? Против что-то имеешь?

Ведение переговоров никогда не было коронкой Фролова, из всех аргументов он предпочитал прямой в челюсть, так что пришлось вмешаться мне.

— Толстый нам денег должен, — сказал я, не желая доводить дело до потасовки. После вчерашнего поясница толком не разгибалась, и махать кулаками нисколько не хотелось.

— И много? — сразу уточнил Пантелеев.

— До фига и больше. Мы его на счётчик поставили.

— В натуре, что ли?

— Ага, — кивнул я и добавил уже для Толстого: — В карты проиграл. В преф.

Тихон в знак согласия лихорадочно закивал, тогда Пантелей вопросительно взглянул на Кислого и вдруг спросил:

— Енот, а чё ты эти говнодавы надел?

Я зевнул в кулак и спокойно сообщил:

— Говно давить.

Вопрос меня не зацепил, а вот Андрей невесть с чего завёлся с пол-оборота и шагнул вперёд.

— Миша, тебе, чё — заноза нужна? — набычился он, сведя на нет попытку разойтись без драки.

Рома обречённо вздохнул и хрустнул костяшками пальцев. Драться на трезвую голову он не любил, но, если припирало, в стороне никогда не отсиживался. Другое дело, что связываться с Кислым ему хотелось не больше моего.

И какая только муха Дюшу укусила?

— Не мороси, нна! — растопырил пальцы Кислый. — На кого пасть разинул?

— Базар фильтруй.

— А то чё?

— Хер в очё!

Кислый побелел ещё больше обычного и пошёл на Фролова.

— Рамсы попутал? За базар ответишь!

— Вали на хер, гандон штопаный! — послал его Андрей и тычком в грудь оттолкнул от себя. Кислый от неожиданности чуть не упал и даже отступил на пару шагов назад.

— Охренел? — заблажил он после этого. — Да тебя уроют, козёл!

Прямого оскорбления Фролов стерпеть не смог и подался вперёд, явно намереваясь пробить с ноги, но Пантелей мигом загородил приятеля, встал в боксёрскую стойку.

На улице всё просто: не сумел разрешить конфликт словами и начался замес — не щёлкай клювом, бей! А полезешь разнимать, и сам больше всех выхватишь, и друзьям не поможешь.

Я без замаха ткнул носком ботинка Мишу по голени, и тот мигом позабыл об Андрее, попытался достать меня боковым в голову. Вложил в свинг инерцию поворота корпуса, но замах получился слишком медленным и предсказуемым. Я успел перехватиться его руку и дёрнуть на себя, заставляя потерять равновесие, одновременно начал разворот и слегка присел, уложив бицепс Пантелея на плечо, а дальше уже провести бросок через спину оказалось делом техники.

Парень грохнулся на пыльный асфальт, тут же рядом очутился Рома, пробил ногой в голову, и Миша обмяк. Чистый нокаут.

— Хорош! — сказал я приятелю, развернулся и увидел, что Кислый выхватил из кармана выкидной нож.

— Ну чё, нна? Зассал? — подначил он Андрея, когда клинок со щелчком вылетел из никелированной рукояти.

Нож — оружие нападения. Наскочить, пырнуть — это работает. И даже если просто отмахиваться, мало кто нарываться на неприятности станет. Но уповать на перо, просто выставив его перед собой, — идея не из лучших.

Кислый движения Фролова, такое впечатление, попросту не заметил. Пинок по запястью выбил из руки нож, и тут же Андрей ударил левой в нос. Несильно, зато быстро и точно. Хлюпнуло, потекла кровь.

— Троллейбус едет, — сказал Рома. — Валим!

Андрей драку продолжать не стал и кивнул.

— Поехали!

Кислый зажал ладонью расквашенный нос, сплюнул кровью под ноги и совершенно спокойно, без всякой истерики пообещал:

— Звездец тебе, падла! Всем вам звездец, твари!

Но нам уже было не до него. Троллейбус с лязгом распахнул дверцы, мы вошли внутрь и сгрудились на задней площадке.

— Спасибо, пацаны! — поблагодарил нас Толстый. — А то этот наркоша пристал, как банный лист: займи денег, да займи! Будто отдавать собирался...

— Забей! — отмахнулся от него Фролов. — И постригись уже, зарос как не знаю кто.

Тихон насупился, но, сказать начистоту, его молодёжная стрижка давно потеряла всякий вид, а волосы на висках грозили в скором времени превратиться в бакенбарды.

Впрочем, мне не было до внешнего вида одноклассника никакого дела; я обратился к Лёне.

— Тоже в ментовку?

— Ага, вызвали чего-то. По ходу, из-за Геры.

— Они там встречу одноклассников организовать решили, — заулыбался Рома и ткнул в бок Гуревича. — Лёня, а девчонок точно вызвали?

— Мне откуда знать? — удивился тот.

— А чего тогда в костюмчик вырядился? Кент, в натуре!

Лёня Гуревич за словом в карман не полез и, указав на спортивные штаны с тремя полосками, припомнил Роме старинную присказку:

— На себя посмотри! Знаешь, кто носит фирму "Адидас"?

— Три-два-рас! — немедленно озвучил ответ Толстый, благоразумно его при этом смягчив, но даже так отхватил от Ромы за неудачную шутку затрещину.

Гуревич и здесь за приятеля вступаться не стал, вместо этого обратился с вопросом к Фролову.

— Дюша, ты что насчёт сборки мебели надумал?

— Я в деле, — ответил тот. — Серого в напарники возьму, он не против. Только что по деньгам?

— Об этом надо с папой говорить. Подходите во второй половине дня. Знаете, где наш бокс?

Фролов кивнул и толкнул в плечо Рому.

— Романыч, ты квасить станешь или делом займёшься?

— Не знаю, — ответил здоровяк. — Недельку точно побухаю, а там видно будет. Думаю, в шофёры подамся, как батя.

Лёня не удержался от презрительной усмешки и принялся разматывать спутавшиеся провода наушников-вкладышей. На поясе у него обнаружился плеер "Филипс", но сразу включать музыку Гуревич не стал, вынул кассету, насадил на карандаш и принялся крутить, перематывая плёнку на начало; тратить на это невеликий заряд батареек было слишком расточительно.

— Чё слушаешь? — спросил Андрей.

— Квинов.

— Так Меркьюри — гомик! — немедленно выдал Рома.

— Да мне по херу! — отмахнулся Лёня, ушёл от нас и уселся на переднее сиденье.

Толстый потопал следом, и тогда я обернулся к Фролову.

— Дюша, а ты не лишканул с Кислым? Он ведь точно братану нажалуется.

— И в рот его ногами! — отмахнулся Андрей, развернул пластинку "джуси фрут", положил её на язык и с невозмутимым видом задвигал челюстями. — Нормально всё, пацаны!

— Обоснуй, — потребовал Рома, удовлетворённый столь коротким и категоричным ответом не больше моего.

Фролов фыркнул.

— Не парься! Если что — Граф за нас впишется.

— С хера ли? — не разделил я уверенности приятеля.

— У него со старшим Кислым тёрки серьёзные. Всё путём будет.

Я только головой покачал, поскольку встревать в чужие разборки нисколько не хотелось, а вот Рома вздохнул с нескрываемым разочарованием.

— Блин, надо было Кислого обоссать! — пожалел он об упущенной возможности поквитаться за прежние наезды.

— Всё ещё впереди! — пообещал Фролов, и мне захотелось посоветовать ему не гнать лошадей, но промолчал. Теперь уже ничего не переиграть. Ставки сделаны, ставок больше нет.

Троллейбус заложил резкий поворот сначала направо, затем почти сразу повернул налево. За одной обочиной потянулся небольшой сквер, с другой стороны деревья росли вдоль бетонного забора промзоны. Прерываясь, динамик прохрипел: "Следу... ...овка завод..." и умолк, так и не завершив трансляцию объявления. И вот на той самой следующей остановке нас поджидал контроль.

— Билеты предъявляем! — пройдя в переднюю дверь, объявил черноусый и черноволосый молодой человек в свободного кроя брюках и лёгком пиджаке нараспашку.

Рома вполголоса выругался, а я пригнулся и глянул в окно. Обычно безбилетников препровождали для дальнейших разбирательств в автобус или троллейбус, но сейчас остановка была пуста.

— Одни хачики, — отметил Андрей и кивком указал на двух уроженцев Кавказа, которые встали у задних дверей. — Азеры, нет? Или даги?

— Не даги точно.

— Да по фигу кто! Что делать будем? — забеспокоился Рома.

— Разберёмся, — хмыкнул я и двинулся навстречу контролёру, который, проверив проездной Лёни и пробитый компостером талон Толстого, перешёл к следующему ряду сидений.

Встретились мы у средних дверей и в ответ на требование показать билет, я попросил предъявить удостоверение. Контролёр небрежно махнул вытащенными из кармана корочками и повторил:

— Билет!

— Предъявлять документы следует в развёрнутом виде.

Кавказец в ответ экспрессивно всплеснул руками.

— Нет, билета?

— На балет? Нет.

— Выходим! Не задерживаем троллейбус!

— Крыльями не маши, всеку, — негромко пригрозил я.

— Пройдёмте на выход!

Контролёр неверно оценил расклад сил; стоило парочке его соотечественников сунуться на заднюю площадку, дорогу им загородили Андрей и Рома.

— Предъяви удостоверение в открытом виде, — повторил я своё требование и добавил: — Или вали на хер, не задерживай троллейбус.

Кавказец предпочёл ретироваться, но уже на ступеньках замешкался, и тогда я попросту выпихнул его на остановку, едва не уронив при этом на асфальт. Но не уронил и даже коленом под зад напоследок не наподдал, хоть после короткой стычки с Пантелеем ещё толком остыть и не успел.

На этом всё и закончилось. Дверцы с лязгом захлопнулись, и под вой электродвигателя троллейбус начал набирать ход. Пассажиры происшествие предпочли никак не комментировать; на упадок нравов молодёжи не стали пенять даже пенсионерки. Разве что перепуганный Тихон соскочил со своего места и подошёл к нам с круглыми от удивления глазами.

— Пацаны, вы чего? А если они милицию вызовут?

— Забей, — хлопнул я его по плечу. — Это не настоящие контролёры.

— Точно?

— Соси сочно! — рыкнул на него Андрей Фролов. — Ты чё кипишуешь? Ты вообще не при делах!

— Да ладно, Дюша! Чего ты? Ненастоящие и ладно! — Тихон вскинул пухлые ладони и отступил, но сразу спросил: — А какой сейчас штраф?

Я почесал затылок и вопросительно посмотрел на Андрея.

— Да не повышали его давненько, — пожал тот плечами. — Скоро стоимость проезда со штрафом сравняется.

— О! — протянул Тихон Морозов. — Получается, многим проще штраф оплатить, чем каждый раз билеты пробивать, вот эти и собирают деньги...

— Иди отсюда, — послал его Рома, и Толстый послушно отошёл, беззвучно шевеля губами. Но не ругался — вовсе нет, наверняка просчитывал финансовую выгоду от подобного рода деятельности. Он вечно придумывал сулящие баснословный доход проекты, но все расчёты не выдерживали столкновения с реальностью и отправлялись в мусорное ведро при обсуждении с куда более прагматичным Лёней. Впрочем, на петушках из плавленого сахара и самодельных петардах из спичек и пистонов этой неразлучной парочке что-то заработать всё же удалось. Да и домашняя студия по записи на аудиокассеты музыки приносила какой-никакой доход, но там идея принадлежала уже Гуревичу.

Мы же вернулись на заднюю площадку и уставились в окно. Рома достал мягкую пачку "Опала", курить в троллейбусе не стал, просто постукивал её снизу пальцем, выбивая и загоняя обратно сигарету.

— Да не, — проговорил он некоторое время спустя. — Не вызовут. Или пересядем?

— Успокойся уже! — фыркнул Андрей и хлопнул меня по плечу. — Серый, ты красавчик! Чётко разрулил.

Я только вздохнул, уже немного даже сожалея о своём опрометчивом поступке. Если за нами наряд вышлют, менты с хулиганами церемониться точно не станут, а берцем по рёбрам получить — приятного мало. И это помимо всего прочего. Хотя... ерунда. Лично меня возможная посадка на пятнадцать суток сейчас нисколько не пугала. Не самый паршивый исход, если уж на то пошло.

"В КПЗ точно никто не найдёт", — так думал я, даже не представляя, сколь наивные заблуждения питаю на этот счёт...

18|06|1992

день

По прибытии в управление мы дружной компанией отправились выписывать пропуска, а затем ещё битый час дожидались, когда нас соизволит опросить старший оперуполномоченный капитан милиции Козлов Вэ Эн. Пока слонялись по коридору, подошло ещё несколько общих знакомых, постояли, потрепались.

— И чего нас к оперу вызвали? — спросил вдруг Толстый. — Всегда же либо участковый опрашивал, либо дознаватель приезжал.

— Ну ты сравнил жопу с пальцем! — фыркнул Рома. — Где обычная драка и где тройное убийство?

— Да я что, я ничего... — пожал пухлыми плечами Тихон. — Просто спросил...

Предложить заткнуться ему никто не успел: как раз в этот момент из приоткрывшейся двери кабинета выглянул оперативник.

— Станислав Рыжов! — объявил он.

В ответ — тишина. Стаса среди нас не было.

— Рыжов есть здесь? — повторил милиционер с нескрываемым раздражением.

— Нету его.

Опер взглянул в листок и вызвал Тихона Морозова, но вперёд выступил Рома.

— Товарищ капитан, — обратился он к старшему оперуполномоченному, — если вы по поводу Бунькова, то я последний раз его в прошлом году видел, когда в отпуск из армии приезжал. Я ещё в город не вернулся, когда его убили!

— Фамилия!

— Романов.

— Заходи.

Милиционер скрылся в кабинете, оставив дверь открытой, а Рома с довольным видом рассмеялся и показал Тихону фигу.

— Обломайся, Толстый!

Он потопал на беседу с оперативником, а я только вздохнул.

И чему радуется? Куда спешит? Какой смысл первым лезть, если в любом случае придётся дожидаться, пока отстреляются остальные?

Я поймал себя на том, что начинаю нервничать, и через силу растянул губы в улыбке.

— Смотрю, Стас на вызов болт забил.

— Сторчался Стас, — вздохнул Андрей. — Ходит с пионеров мелочь сшибает да по огородам мак высматривает. Я пытался до него достучаться, но хрен там, всё по барабану. А ведь нормальный пацан был...

Рома пробыл в кабинете минут десять от силы. Вышел спокойный и невозмутимый, но рассказать о вопросах оперуполномоченного не успел, тот выглянул следом и скомандовал:

— Романов, на выход! — И лишь когда дежурный выпустил нашего приятеля за дверь, Козлов вновь взглянул на листок. — Рыжов не появился? Нет? Тогда Морозов!

Так дальше и пошло. Вызвал, опросил, отправил на улицу. Вызвал, опросил, отправил...

Никто подолгу в кабинете не задерживался, но вот какая штука — мою фамилию опер всё не объявлял и не объявлял. Умом понимаю, что кого-то он в любом случае пригласит на разговор последним, но как раз последним быть и не хотелось.

Не хотелось, а пришлось.

— Ждём на улице, — предупредил Андрей Фролов, которого опросили передо мной, и двинулся на выход.

Я кивнул и взглянул на дверь кабинета, не спеша проходить туда без приглашения. Много времени этим не выиграл, почти сразу в коридор выглянул капитан.

— Полоскаев? Заходи.

Ну я и зашёл, конечно же. Как не зайти.

Кабинет оказался большим, с несколькими столами, на одном из которых стояла печатная машинка, и огромным засыпным сейфом, неподъёмным даже на вид. Но других сотрудников на рабочем месте не оказалось, капитан Козлов в гордом одиночестве стоял у открытого окна и разминал пальцами сигарету.

— Куришь? — спросил он, будто между делом.

— Нет, — мотнул я головой, и сразу каким-то наитием уловил, что вопрос этот далеко не случаен и содержит в себе двойное дно, а ответ уже запротоколирован и подшит к делу.

— Садись, — указал тогда старший оперуполномоченный на стул для посетителей перед своим столом, а сам остался у окна, затянулся и выдохнул дым на улицу.

Я бы дал капитану Козлову лет тридцать пять, был он среднего роста и худощавым, с глубоко-посаженными зелёными глазами и русыми волосами, казавшимися ещё светлее из-за короткой стрижки ёжиком. Кожаные туфли, не слишком хорошо выглаженные брюки, тёмная сорочка с галстуком в тон, на спинку стула повешен блекло-коричневый пиджак. Не оттенка кофе-с-молоком, но очень близко к тому. Правда, у стиляги-Васи пола с левого бока точно не топорщилась из-за табельного "макарова", а вот у опера Козлова она топорщиться будет непременно, пусть сейчас кобура на поясе и пустая. Просто пистолет в сейф убран, надо понимать.

Вот так глянешь со стороны — самый обычный человек, не простак, но и не сильно кручёный, да только на таких должностях не сильно кручёных редко встретишь. А кто думает иначе — уже на зоне или первые кандидаты на отправку туда.

— Почему — Енот? — огорошил вдруг меня Козлов неожиданным вопросом.

Я хмыкнул, потом сдал весь расклад:

— Полоскаев, полоскун, енот-полоскун, Енот.

— Фантазёры! — Оперативник затушил сигарету, уселся за стол и потребовал: — Паспорт и военный билет.

Я передал документы, милиционер открыл первую страницу паспорта и скосил глаза на меня, сверяя лицо с фотографией.

— Губу кто разбил?

— С мопеда упал, — ответил я и будто бы случайно опустил взгляд на поцарапанную руку.

— Бывает, — кивнул опер, полистал военный билет и с некоторым даже разочарованием вздохнул. — Третья группа, резус положительный... — Он задумчиво постучал пальцами по краю стола и выстрелил в меня совершенно неожиданным вопросом: — Размер обуви?

Я бы точно ответил "сорок третий", если б не мимолётное воспоминание о том, как после прыжка через отбойник под ногами влажно чавкнула земля. На месте преступления вполне могли сделать слепки моих следов, так что соврал.

— Сорок четвёртый.

Козлов перегнулся через стол и оценивающе взглянул на говнодавы.

— Не по погоде обувка, — заметил он.

— Лучше, чем кирзачи, — пожал я плечами. — Времени не было нормальную обувь купить, да и с деньгами не ахти. Гражданская одежда на призывном осталась.

В этот момент приоткрылась дверь, и к нам заглянул мордатый дядька в форменном кителе с майорскими погонами.

— Витя, что у тебя?

— Расстрел "волги". Опрашиваю свидетелей, по результатам доложу.

— А! Работай, — разрешил майор, но тут же хохотнул. — Слышал, что курсанты учудили?

— Нет.

— Проходили на патрулировании мимо компании молодёжи. Один их полицаями обозвал, ну и получил дубинкой. Оказалось, немецкий студент по обмену к нам приехал и ничего дурного в виду не имел. Международный скандал, практически!

Майор ушёл, а оперативник вновь обратил своё внимание на меня.

— Ладно, вернёмся к нашим баранам. Точнее — енотам.

"Козлам" мог бы сказать я, но решил не нарываться.

Старший оперуполномоченный начал заполнять шапку протокола и будто бы между делом спросил:

— Георгия Бунькова последний раз когда видел?

Меня так и подмывало солгать, но как раз на этом было проколоться проще всего, так что ответил чистую правду:

— Шестнадцатого утром.

— О, как! — вскинулся опер. — Где и при каких обстоятельствах?

— У подъезда стоял, когда Гера... Георгий во двор заехал. Там ещё его двоюродный брат Антон вышел. Потрепались ни о чём и разошлись. Я хотел пива выпить, а он на дела сослался, предложил позже встретиться. И нет, о своих планах не распространялся.

— А по моей информации вы вместе уехали.

Меня будто кипятком обдали, задумался даже, не стоит ли начинать юлить, но всё же решил, что Козлов блефует и свидетелей у него нет.

— Вместе? Нет, я в гараж пошёл, мопед чинить, — соврал я, но так просто закрыть эту тему не получилось.

Опер подался вперёд и буквально выстрелил в меня утверждением:

— Твои отпечатки обнаружены в автомобиле Бунькова!

У меня глаза на лоб полезли. Нет, мои отпечатки в милицейской базе присутствовали, но я точно помнил, что сразу натянул перчатки и без них в салоне "москвича" ничего не лапал, только дверцу открыл. И вдруг — такое заявление! На понт берёт?

Я покачал головой.

— Ничего не понимаю. В салон заглядывать — заглядывал. Интересно же! Но внутрь не залазил. Тут какая-то ошибка.

Козлов порылся в бумагах и разыграл удивление.

— А! Отпечатки обнаружены на ручке.

— Другое дело.

— Так ты с ним не поехал? — вновь поинтересовался опер.

— Нет.

— А кто мог поехать?

— Понятия не имею. Когда я в гараж пошёл, он ещё с братом разговаривал. У Антона спросите. Чего его не вызвали?

— Спросим. — Оперативник постучал пальцами по столу. — Непременно спросим. А с кем Георгий вообще общался? Кто мог его на дело подрядить?

Мелькнула мысль дать наводку на Сивого, но сразу выкинул её из головы. Сейчас против меня ничего нет. Судя по реакции Козлова, группа крови не совпала с кровью "неустановленного лица", а подошвы говнодавов точно не имеют ни малейшего сходства со следами с места преступления, да и пальчиков моих в "москвиче" не нашли. Но всё изменится, если опознает Сивый. И не просто опознает, но ещё и укажет местонахождение застреленного цыгана. Ну уж нет, этот ящик Пандоры открывать точно не стану.

В итоге я только плечами пожал.

— Понятия не имею.

Но, как видно, с ответом всё же замешкался, поскольку, выспросив о моих дальнейших действиях после расставания с Герой, старший оперуполномоченный вернулся к этому моменту и ещё битый час задавал каверзные вопросы и выпытывал подробности.

"Выпытывал" — это в переносном смысле, но и так я не выдержал и возмутился:

— Товарищ капитан! Это вообще всё к чему?

Козлов постучал по столу карандашом и недобро улыбнулся.

— Обстоятельства происшествия недвусмысленно говорят о том, что на момент ДТП и перестрелки в машине с Буньковым находился кто-то ещё. Этому лицу удалось сбежать, и убийцы точно попробуют его отыскать. Отыщут раньше нас — грохнут. Это ясно?

Я кивнул, но показаний своих не изменил. Опер покачал головой и снял трубку, набрал внутренний номер, сообщил, что сейчас подойдёт, а затем указал мне на дверь.

— Подожди в коридоре.

— Долго?

— Сколько нужно.

Заперев дверь, Козлов поднялся на второй этаж, а вернулся только минут через двадцать.

— Поздравляю, гражданин Полоскаев! — объявил он, сунув ключ в замочную скважину. — С настоящего момента вы официально проходите по этому делу свидетелем.

— Ну охренеть, не встать! — вырвалось у меня. — И чего я свидетель?

— Ты последний, кто видел Георгия Бунькова живым, — пояснил Козлов. — И только не надо банальщины, что последним его видел убийца. Следователь подписку о невыезде решил не оформлять, сейчас возьму с тебя обязательство являться по вызову, и свободен. Надумаешь местожительства менять — сначала нас оповести.

Я беззвучно выругался. Пусть подпиской о невыезде меня и не припечатали, да только хрен редьки не слаще. В любом случае грядущий отъезд в Москву накрылся звездой.

— Антон же! — попытался я отвертеться. — Антон Буньков брата последним видел! Его и делайте свидетелем!

— Сделаем, — кивнул капитан. — И его сделаем, и тебя сделаем. Всех сделаем.

— Может не надо? — промямлил я.

— Куда-то собрался? — пристально глянул на меня опер.

— Ничего конкретного...

— Покинешь город без предупреждения, в розыск объявим, — заявил Козлов, оправдав свою нехорошую фамилию. — Я вашего участкового в известность поставлю, он тебя контролировать будет. Ясно?

— Ясно, — скривился я.

— Тогда прочитай, напиши "с моих слов записано верно" и подпиши. — Помимо обязательства являться на допросы, мне передвинули и протокол, но стоило потянуть листы на себя, опер придержал их и спросил: — Ничего не хочешь добавить? Никакие подробности не припомнились?

— Нет!

— Точно? — пристально уставился на меня Козлов. — Ты хорошо подумай. Ты это умеешь, я сразу понял. У тебя из всех друзей лицо самое интеллигентное.

— У Гуревича интеллигентней.

— Не путай наследственный типаж и внешние признаки интеллекта.

Я мог бы привести изречение нашего политрука о том, что не стоит отожествлять интеллигентов с интеллектуалами и наоборот, но вместо этого внимательно вчитался в неровный почерк оперативника, затем подписался, а пустое место перечеркнул размашистым зигзагом, дабы исключить всякую возможность добавления отсебятины.

Старший оперуполномоченный с нескрываемым разочарованием проследил за моими действиями, а затем указал на дверь, но одного не отпустил, вышел следом. Уже на крыльце управления он похлопал меня по плечу и, закуривая, многозначительно произнёс:

— Иной раз хорошая память может избавить человека от очень серьёзных проблем.

— Ага, — буркнул я и отправился восвояси, недоумевая, на чём прокололся.

Неспроста же этот въедливый мент чуть душу не вынул!

Какие мои слова его насторожили? Или кто-то другой что-то лишнее сболтнул? Но кто и что?

Так ничего и не решив на этот счёт, я встал на углу здания и огляделся, да только вопреки договорённости пацаны куда-то запропали; ни Андрея, ни Ромы нигде видно не было. Впрочем, крутил головой по сторонам отнюдь не напрасно, иначе и не заметил бы, как с соседней парковки выехала тёмно-синяя "девятка" с наглухо затонированными стёклами. Выехала и как-то очень уж медленно покатила в одном направлении со мной.

Нервы после допроса звенели что струны, и я не стал списывать это обстоятельство на случайное совпадение, а поспешил прочь, на всякий случай перейдя на противоположный от проезжей части край тротуара. Неприятная ломота меж лопаток из-за слежки сменилась холодным ознобом при мысли о возможном преследовании одной из заинтересованных в этом деле банд. Мог им отзвониться кто-нибудь из купленных ментов? Да запросто! Сейчас всё продаётся и покупается, а уж за такого барана как я деньги получить сам бог велел. Так вот и задумаешься, случайно ли опер со мной на крыльцо вышел и не было ли похлопывание по плечу условным сигналом.

Было, скорее всего. Но для кого?

Для группы наружного наблюдения или бандитов? Вот в чём вопрос!

Зараза!

Я немного покрутился по району, а когда впереди замаячил органный зал, расположившийся в здании бывшей церкви с красными кирпичными стенами и зелёными куполами, на глаза попалась вывеска столовой какого-то учреждения. Зашёл, оглянулся — синяя "девятка" замерла у тротуара. Распахнулись дверцы, наружу выбрались два кавказца, за мной не пошли, закурили.

Первой мыслью было сбежать через чёрный ход, но я сразу выбросил её из головы. Не поможет. Этих менты навели, они и на квартиру заявятся. Тут либо сейчас отбрехаюсь, либо очень скоро в неглубокой могилке где-нибудь в посадках последний приют найду. Точнее, меня туда спровадить попытаются. Я, конечно, потрепыхаюсь и, возможно даже, отобьюсь, но вот бежать бесполезно. Беги — не беги, толку не будет. Грохнут.

Так что — спокойствие, только спокойствие...

Пока стоял в очереди, радиоприёмник запел о том, что в Багдаде всё спокойно, и совершено непроизвольно я начал ему вторить. Последние дни этот шлягер звучал, казалось, из каждого утюга, и его незамысловатый текст буквально въелся в подкорку.

Я не сыщик — я турист...[7]

Строчка из песни заставила усмехнуться, хоть ситуация к веселью нисколько и не располагала. Вот уж действительно обо мне фраза. Какой-то я по жизни турист! Решил в сыщика поиграть и сразу чуть головы не лишился. Это ж надо было так с барыгой проколоться!

Купив бутылку светлого, я попросил открыть её и перелить в кружку, а затем уселся за один из столов лицом ко входу. Пить не хотелось, нужна была именно кружка — классическая, пузатая, толстого стекла. Такой если правильно ударить, в руке непременно останется увесистая ручка и щерящаяся острыми краями часть боковины. Вполне себе кастет, это не голым кулаком бить и не алюминиевой вилкой.

Распахнулась дверь и вошли кавказцы. Грузины, как понял. Как и Аладдин из песенки, не культуристы ни разу, скорее борцы. Крепкие, подтянутые и спокойные, эти товарищи ничуть не напоминали дёрганного мудака со стволом из "волги". Они буквально источали уверенность в собственных силах, вошли без всякой спешки и ненужной суеты, огляделись по сторонам и двинулись прямиком ко мне.

Смуглые, лет тридцати, один с усами и родинкой под правым глазом, а другой выбритый и с белой ниточкой шрама над верхней губой. В остальном отличий никаких ни во внешности, ни в одежде; оба в кожаных пиджаках, чёрных футболках и остроносых туфлях. Плюс перстни и цепочки жёлтого металла и золотые то ли зубы, то ли фиксы. Один в кепке-аэродроме, второй с непокрытой головой.

Ох, что-то сейчас будет!

Я хлебнул пива и задумался, не берёт ли опер меня на понт. Мог ведь и сотрудников подослать, наверняка есть кавказцы в штате. А что на ментов не похожи, так в том весь смысл. Но поди ж угадай — берут на понт или нет, пока сам себе могилку не выроешь под прицелом автомата...

Грузины подошли к столу, молча уселись напротив.

— Чего хотели, уважаемые? — спросил я, приготовившись бить первым.

— Когда брата моего застрелили, был там? — в лоб спросил усатый.

Я не стал разыгрывать непонимания, лишь хмыкнул.

— Вот прям брата?

— Троюродного, мамой клянусь, — подтвердил грузин. — Так был?

— Как уже сказал...

— Э-э-э! — осклабился бритый, золотом во рту которого желтели точно не фиксы, а коронки; выбили ему три верхних резца, такое впечатление. — Нам дела нет, что ты мусору наплёл! Нам правда нужна!

— Ты пойми, — насел на меня и усатый, — мы в курсе, что вы с другом никого не убивали. Вас поимели, и нам надо знать, кто это был. Никуда дальше информация не уйдёт, обещаю. Кровная месть — дело личное.

Я отпил пива и покачал головой.

— Не было меня там, уважаемые.

Кавказцы переглянулись и встали.

— Поехали, поговорим в спокойном месте.

— Да прям разбежался.

— Не борзей! Пойдёшь с нами не по-хорошему, так по-плохому.

Кружка в руке позволяла надеяться, что этого не произойдёт, и я покачал головой.

— Одного из вас точно уработаю. Наглухо, скорее всего. Может, и обоих, но одного точно. И неважно, куда меня потом отсюда увезут — в морг, больничку или ментовку, ничего вам точно не расскажу.

Я нисколько не блефовал, наверное, это и сработало. Последовал очередной обмен взглядами, и хмурые мужики вновь опустились на стулья.

— Расскажешь всё как было — и свободен. К тебе претензий никаких, — объявил усатый. — Но нам надо знать, кто всё организовал. И мы узнаем. Не сомневайся даже.

И он тоже не блефовал. Я мог послать их в баню, но рано или поздно мы встретимся в безлюдном месте, вот тогда-то мне и аукнется несговорчивость и дерзость. С какой стороны ни посмотри, нужно договариваться здесь и сейчас, да только сдавать позиции следовало с умом. Весь этот трёп, будто я простой свидетель, — он для младшего школьного возраста. Признавать участие в закончившейся перестрелкой автоподставе нельзя ни при каких обстоятельствах. Грохнут. Не прямо здесь и сейчас, но грохнут с гарантией.

Полным дураком надо быть, чтобы в таком сознаться, пока уликами к стенке не подпёрли. А улик нет, и подозрения опера — знать бы ещё, на чём прокололся! — никакой роли не играют. Нет, не был, не привлекался. Точка.

Но это со следователем можно в партизана играть, с бандитами такой номер не пройдёт. Зато они в отличие от ментов могут решить часть моих проблем, нужно только правильно преподнести им информацию.

Я вздохнул и, тщательно подбирая слова, произнёс:

— Не было меня там. И кто был — не знаю. Но...

Усатый остановил вскинувшегося при моих словах приятеля и попросил:

— Продолжай!

— Наверняка я знать ничего не знаю, но с Герой в то утро общался. Что-то видел, что-то слышал. Есть определённые догадки, кто с ним поехать мог.

— Выкладывай!

Я только рассмеялся.

— Вот вы интересные люди! Я ментам ничего не сказал, какой смысл с вами откровенничать?

Кавказцы зашипели, как упавшее на угли мясо.

— Слушай, ты...

— Пятьсот!

— Чего? — осёкся усатый.

— Пятьсот рублей и расскажу о своих догадках.

— Охренел?!

— Добро пожаловать в капитализм! — ухмыльнулся я. — Да чего вы жмётесь-то? Можно подумать, для вас пятисотка — большие деньги! Вам дешевле заплатить, чем по всему городу за мной гоняться с риском ответку выхватить. У меня тоже друзья есть, а у друзей друзья.

Грузины переглянулись, и по выражению их лиц стало ясно, что платить они не хотят исключительно из принципа, а эти пятьсот рублей для них — плюнуть и растереть. Впрочем, в этом изначально не сомневался, просто не был уверен, получится раскрутить на деньги или нет. Чисто спортивный интерес по большому счёту, но достоверности моему поведению такое стремление однозначно добавляло.

— Бабки на стол и продолжим разговор! — ультимативно заявил я. — Да не жмитесь вы, не убегу же я от вас с деньгами, в самом деле. Расскажу, что знаю. Эта пятисотка — копейки по нынешним ценам, ну так ведь? Вы в кабаке больше оставляете.

Усатый засопел, потом всё же вытащил из внутреннего кармана кожаный бумажник, отсчитал пять мятых соток и кинул банкноты на стол. Я не стал забирать их все, ограничился только одной.

— В моём подъезде живёт двоюродный брат Геры Бунькова — Антон. Гера приехал в то утро именно к нему. Какая-то у них договорённость на этот счёт была.

— Что с того?

Я забрал вторую купюру.

— Антон не появлялся дома с того самого дня.

Кавказцы насторожились.

— Хочешь сказать...

— Я хочу сказать, что у Геры есть двоюродный брат, Гера с ним встречался перед смертью, и этот брат не появляется дома с того самого дня...

— Видел, как они уезжали вместе? — вновь перебил меня усатый.

— Уезжали они вместе или нет — без понятия. Раньше со двора ушёл, — впервые прямо соврал я и забрал третью сотню. — Но Антон в то утро хвастался, что скоро начнёт крутить по-настоящему серьёзные дела. И не я один это слышал.

— Антон, — с неожиданно прорезавшимся акцентом произнёс бритый. — А фамилия у Антона есть? И адрэс?

— Антон Буньков, — сказал я, озвучил улицу, номер дома и квартиры, а когда усатый записал их в потрёпанный блокнот, забрал со стола очередную банкноту. — Антон работает на барыгу с Зелёного. Зовут Кириллом, больше ничего не знаю. Вроде, валютой торгует и золото скупает.

Грузины при этих словах обменялись быстрыми взглядами; на слово "валюта" они сделали стойку, хоть и постарались не подать вида.

— Он тут каким боком? — спросил усатый, сдвинув кепку на затылок.

Я забрал со стола последнюю сотню и пожал плечами.

— Не знаю, но, когда Антон накосячил, этот Кирилл ему об руку сигарету затушил. Просто информация для размышления. Нормальные люди так не поступают. Это всё.

— Нэт, не всё! — резко бросил бритый, сверкнув золотыми зубами. — Сам этого торгаша видел или с чужих слов поёшь?

— Видел раз, — нехотя признал я, решив не обострять ситуацию.

Грузины как-то разом растеряли всю свою вальяжность и спокойствие, того и гляди в машину потащат. Ну — или попытаются утащить, по крайней мере. Такое впечатление, зря о валюте обмолвился. Хотел убедительности своим словам добавить, а на деле эту парочку до крайности завёл. Понятно, что южный менталитет свою роль играет, но как-то они слишком уж нервно на невинные слова отреагировали. Зацепил случайно болевую точку, наступил на любимую мозоль невзначай...

Грузины переглянулись столь многозначительно, что у меня по спине побежали колючие мурашки, но дурное предчувствие не оправдалось.

— Мы твои слова проверим. Если насвистел, из-под земли достанем и обратно зароем. Живьём, — предупредил усатый, после чего дети гор поднялись из-за стола и прошествовали на выход.

Я встал у окна, дождался, когда они погрузятся в "девятку" и отъедут, и лишь после этого одним махом засадил всю кружку пива. Меня штормило, а футболка на спине промокла от пота, но старуха с косой в очередной раз прошла стороной, не полосонула бритвой по горлу. Ещё и в прибыли оказался. Пятьсот рублей — ерунда, но вот у барыги-Кирилла забот точно прибавится, глядишь, не до меня станет.

18|06|1992

день-вечер

Сразу домой не поехал. Раз уж сорвалась поездка в Москву, решил потратить свободную наличность на приобретение нормальной обуви. Не таскать же по такой жаре говнодавы! Да и в тапочках по улице ходить радости мало.

Так вот и получилось, что я дошёл до ближайшей остановки и покатил к Торговому центру. Там долго бродил под колоссальным бетонным куполом от отдела к отделу и даже перевёл дух у небольшого фонтана в центре, чтобы в итоге всё же отыскать кожаные кроссовки, на которые, пусть и впритык, но хватило моих не столь уж великих сбережений. Переобулся сразу в магазине, попрыгал, походил — остался доволен. Внешне от старой пары обновка почти ничем не отличалась и, вроде бы, даже нигде не натирала и не давила.

Всерьёз накрыло уже в троллейбусе, когда подъезжал к дому. Просто в голове вдруг что-то щёлкнуло и накатило осознание, что со дня на день меня убьют. Возможно даже сегодня. Сейчас повезло отбрехаться, но до вечера ещё далеко! Цыгане, крыша Кирилла-барыги, грузины — если вычислят, если решат повторить попытку, если сочтут нужным, — могут прикончить меня буквально в любой момент. И я ничего не способен с этим поделать. Точнее способен, но по собственной беспросветной дурости до сих пор и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то обезопаситься. И ведь даже не о ношении ТТ разговор — его как раз при себе таскать глупость несусветная, особенно после разговора с опером, — но есть и другие варианты. А я просто взял и забил на всё это болт. Идиот.

От остановки шёл напряжённый будто струна, голова вертелась по сторонам почище чем у совы, но ничего подозрительного не углядел. Вышел из лифта, и в нос сразу шибануло табачной вонью. Я подался было обратно, да только дымом тянуло откуда-то снизу, никто не дожидался меня у квартиры, смоля сигарету за сигаретой.

Решив прояснить ситуацию, я спустился на несколько ступеней, перегнулся через перила и обнаружил, что на седьмом этаже расположились три незнакомых балбеса старшего школьного возраста; вот они-то и курили.

— Ну-ка сдриснули на улицу дымить! — рыкнул я, до крайности заведённый собственным испугом.

Двое пацанов вскочили со ступенек, их куда более плечистый приятель спрятал руку с сигаретой за спину и невозмутимо заявил:

— Да мы сидим просто. Нельзя, что ли?

— Мне спуститься? — задал я в общем-то риторический вопрос.

В ответ — тишина. Я хмыкнул и двинулся вниз, но троица оболтусов дожидаться неприятностей не стала и поспешила убраться с заплёванного этажа. Вид у меня был совсем уж недобрый, лифт они вызвать не решились и довольно резво потрусили по ступенькам, подталкивая и поторапливая заводилу. Тот изо всех сил пыжился сохранить лицо, и я решил при следующей встрече пару раз в воспитательных целях пробить ему фанеру.

— Ещё раз увижу, ноги оторву и спички вставлю! — крикнул я в зазор меж лестничных пролётов, а когда собрался уходить, за спиной щёлкнул дверной замок. Обернулся — из своего кармана выглянула Зинка.

— Прогнал? — спросила она. — Ой, какой ты, Серёжа, молодец!

— Твои ухажёры? — догадался я.

— Дурачьё из класса! На той неделе стены всякой похабщиной изрисовали, папе пришлось закрашивать.

На этаже и в самом деле выделялись пятна свежей побелки, так что я предложил:

— Ты не стесняйся, обращайся. Проведу воспитательную беседу.

— Здорово! — обрадовалась соседка. — А давай я тебя чаем напою! И борщ есть. Сама варила.

Вот это "сама варила" меня определённым образом напрягло, но желудок уже подводило от голода, отказываться не стал. И, надо сказать, о своём решении нисколько не пожалел. Борщ оказался вкусным и сытным, да и Зинка не стала стоять над душой, а, наполнив тарелку супом и отрезав хлеба, отправилась приводить в порядок загаженную лестничную клетку с помощью тряпки, лентяйки и ведра с водой.

Хозяйственная какая...

Проводное радио на кухне было включено; пока ел, заиграла композиция "Привет" ленинградской группы "Секрет". Слова о том, что не нужно кричать на весь троллейбус, вызвали невольную улыбку, хоть песня особо с утренним происшествием и не пересекалась. Но всё верно поют — не нужно кричать, да. Вот и мы без шума и пыли ситуацию разрулили. Точнее — я разрулил, чего уж там скромничать.

Заморив червячка, я от всего сердца поблагодарил соседку и полюбопытствовал:

— Не знаешь, что там у Светловых?

— Лидка так и не объявилась, — со вздохом ответила девчонка, — а дядя Лёва до сих пор в реанимации, к нему не пускают никого. Состояние нестабильное.

— Вот уж действительно — богатые тоже плачут, — покачал я головой и поднялся к себе.

Настроение после борща не то что бы особо улучшилось, но уже перестало быть столь похоронно-мрачным, как ещё полчаса назад, и на вопрос дяди Пети о причинах вызова в милицию, я лишь беспечно отмахнулся.

— Да нас полкласса собрали. Всех, кто с Герой общался. Ерунда.

— Ну и славно, — расслабился дядька. — С работой решил? Пойдёшь со мной в сторожа?

— Пойду. А что по деньгам?

— Ну смотри... — Дядя Петя достал мятый листок с какими-то расчётами. — Оклад по сетке выходит три тысячи в месяц, это при пятидневке. У нас официальный график день через два, но дежурить будем с десяти вечера до шести утра, а ночные смены идут по двойной оплате. Боря прикинул, что выйдем на восемьдесят процентов тарифа. Две четыреста, две пятьсот будем на руки получать.

— Подожди, — зацепился я за непонятную фразу. — Что значит: официально?

— Этот жучара финансирование на три ставки выбил. Тянуть лямку вдвоём станем, доплата на карман неофициально. Это ещё тысяча — полторы.

Я задумчиво хмыкнул, и дядя Петя неверно расценил мою реакцию.

— Да ерунда! — отмахнулся он. — Через день на работе ночевать — сложно, что ли? И под хищение госсредств, совершённое группой лиц по предварительному сговору, нас тоже не подвести. Боря сам мёртвые души оформит, у нас всё чин по чину будет.

— В другом дело. Борис Ефимович точно ведь не три ставки выбил, — пояснил я причину своих сомнений. — Четыре как минимум.

— Так кушать всем хочется.

С этим утверждением было не поспорить, и я спросил:

— Моя смена когда?

— Завтра в ночь я пойду, послезавтра ты. И паспорт оставь, нас оформить ещё надо. Боря бумаги сам принесёт, дома подпишем, в отдел кадров идти не придётся.

Я кинул на стол паспорт, закинул ботинки в кладовку и ушёл к себе в комнату.

— Есть будешь? — крикнул мне с кухни дядя Петя.

— Пообедал уже! — отозвался я, плюхнулся на диван и зажал лицо в ладонях.

А в голове: надо что-то делать, надо что-то делать...

Но что тут сделаешь?

Кое-как мне удалось взять себя в руки; я посмотрел который час и начал собираться в тренажёрный зал. Пусть спину и потянул вчера, но с Андреем договорился в качалку сходить, а пацан сказал — пацан сделал. Разомнусь, ещё и польза выйдет. Да и надо уже втягиваться понемногу. Хорошая физическая форма — великая вещь.

Для начала я отыскал в шкафу спортивную сумку с надписью "USSR" на боку и сложил в неё сменную одежду для зала — треники с вытянутыми коленями и застиранную футболку. Заодно прихватил с собой полотенце, а сам переоделся в спортивные штаны и майку — ту, что поновее.

Теперь обуться бы да двинуть до Андрея, но, что называется, играло очко. Слишком много серьёзных людей на меня зуб имеют, а помимо бандитов ещё и Кислый может падлу кинуть. Пусть кореша его старшего брата наглухо и не затопчут, но и в черепно-лицевую хирургию заехать радости мало.

Эх, тяжело в деревне без обреза! ТТ с собой таскать — перебор, но и совсем уж безоружным по улицам разгуливать не дело. Надо хотя бы элементарные меры предосторожности принять, чтоб потом локти не кусать в травматологии. Или того хуже — ничего уже не кусать в неглубокой могилке.

Нож взять? От перочинного толку не будет — его и разложить проблема, и стопора нет, — обычным кухонником и не поцарапать никого толком, а самодельный запросто холодным оружием признают, если прихватят. Статья. Хрен бы с ней на фоне всего остального, но лучше не надо.

Я начал один за другим выдвигать ящики письменного стола и перебирать их содержимое и вскоре отыскал пусковое устройство и пару сигнальных ракет — "мортирок" на сленге или "сигналов охотника" по официальному наименованию, которые в рамках конверсии производили на одном из оборонных заводов. Не знаю, доходили они до магазинов или нет; мои пронесли через проходную родственники знакомых пацанов, а пусковое устройство и вовсе было кустарного изготовления.

Взведя пружину, я поставил механизм на стопор, затем толкнул пальцем шпенёк, и всё сработало как часы. А при желании и вовсе можно без задержки обойтись — оттянул и пали. Боёк пробьёт капсюль, детонация выбросит уже инициированный осветительный заряд и тот огненным шаром полетит куда-то в условно заданном направлении.

Не бог весть что, но, если из такой шарахнут в упор, можно и в штаны наложить, а попадание в лицо или одежду из синтетики и вовсе отправит жертву в ожоговую терапию. Увы, в качестве полноценного оружия самообороны "пускач" можно было рассматривать лишь постольку-поскольку. И попасть сложно, и урон в подавляющем большинстве случаев не критичен, а рикошеты и вовсе непредсказуемы. Шмальнёшь в упор или в помещении, в тебя же ещё и отскочит.

После недолгих колебаний я всё же вкрутил мортирку, выкрашенную изнутри красным, и сунул пусковое в карман, но этим не удовлетворился, поднял диван и достал из него цельнометаллический "туристический" топорик, сварганенный знакомыми пацанами в мастерской десятой шараги. Слегка изогнутая ручка в длину не превышала локтя, венчала её солидная стальная голова с заточенным на станке остриём. Ударь по чему-нибудь твёрдому — отшибёшь кисть, даже сырые чурки рубить не слишком приятно, а вот по мясу нормально пойдёт, да и череп раскроить таким проще простого. Ну чисто теоретически. Сам не пробовал, надеюсь, и не придётся.

Кинув топорик в сумку, я застегнул молнию, обулся и отправился на встречу с Фроловым. Прежде чем выйти на крыльцо, слегка приоткрыл дверь и внимательно огляделся, ничего подозрительного не заметил и поспешил со двора. Уже проходил первый подъезд, когда меня окликнули:

— Енот! Далеко собрался?

Я чуть не выматерился от неожиданности.

— Блин, Поляк, так до инфаркта когда-нибудь доведёшь! — сообщил я Юре Поликарпову, сидевшему на лавочке за кустами сирени, и демонстративно приложил руку к груди.

— Сердце слева, — поправил меня Поляк и спросил: — Спешишь?

— Да не особо. А что?

Юра хлопнул ладонью по лавочке рядом с собой.

— Падай.

Я ни с Поляком, ни с его неразлучным приятелем Семёном Зайцевым никогда особо дружен не был, но общались нормально, да и пить в одной компании доводилось не раз, так что присел.

— Чё такое?

Юра замялся.

— Понимаешь, тут такое дело... — поморщился он. — Сейчас пацаны с посёлка за травой подойдут, а Рыжий пропал где-то. Ну и чё-то у меня очко играет. Пацаны нормальные, с ними проблем не будет, но мало ли кто левый подвалит?

— И много берут?

— Два стакана.

Я чуток от услышанного офигел.

— А в годах это сколько?

— Да ладно, всё что больше коробка — уже особо крупный размер. Ну и трава в подъезде заныкана. При мне только вот...

Поляк задрал футболку и продемонстрировал солидный никелированный револьвер, заткнутый за ремень джинсов.

— Не боевой хоть? — уточнил я на всякий случай.

— Газовый.

Я кивнул и выглянул из-за кустов. С лавочки прекрасно просматривался весь двор, незаметно к нам было ни подъехать, ни подойти. Что же касается опасений Юры, то они мне беспочвенными вовсе не показались. Два стакана конопли — это немало, а народ базар не всегда фильтрует, могут и лишнего не в той компании сболтнуть. Подвалят какие-нибудь левые, отоварят — ищи их потом.

На всякий случай я до середины расстегнул молнию уложенной на колени сумки, и Поляк спросил:

— Что там у тебя?

Я позволил заглянуть внутрь, и Юра присвистнул.

— А ты опасный! С какой целью таскаешь?

— Знаешь анекдот о всяком случае? — решил отшутиться я.

— Нет.

— Собирается сексуальный маньяк на прогулку, мажет член вазелином, думает: "на всякий случай". Потом ещё и жопу мажет. "Случай бывает всяким".

Поляк заржал.

— Скажу Рыжему, чтобы к тебе спиной не поворачивался! — заявил он и вдруг кивнул. — Вон, идут.

За травой пришли трое. Курчавый Ваня-цыган, а с ним полноватый, но очень крепкий паренёк, которого я знал только в лицо, и какой-то невысокий живчик.

Поздоровавшись, Ваня сразу перешёл к делу.

— Всё по плану? — спросил он.

— Пошли, — позвал Поляк его за собой в подъезд.

Я с приятелями Цыгана остался на улице, приглядывать за двором. Расслабляться не стоило: взять разом два стакана травы и деньги за них — это куда интересней, чем отжать то или другое по отдельности. Но обошлось.

Минут через десять Ваня и Поляк вышли из подъезда, и судя по улыбкам до ушей, помимо всего прочего они успели ещё и курнуть. Оценили, так сказать, качество товара.

— Пацаны, вы Геру Бунькова знали ведь? — неожиданно спросил Цыган. — Застрелили которого.

У меня по спине немедленно побежали мурашки, да ещё Юра некстати припомнил:

— Енот, ты же с ним в одном классе учился?

— Учился, — не стал отнекиваться я и уставился на Ваню. — А что такое?

Мой вопрос Цыгана нисколько не смутил, ответ на него явно был заготовлен заранее.

— Нам через Геру тему интересную предлагали. Он должен был встречу с каким-то своим приятелем организовать, но не успел. Не знаешь, с кем тусовался последнее время?

Я в показной задумчивости поскрёб подбородок, потом решил, что кашу маслом не испортишь, и после недолгой паузы сказал:

— Он с братом двоюродным что-то мутил, вроде. Тот какие-то серьёзные деньги обещался поднять. Антона-то знаете?

Ваня пожал плечами.

— Может, и знаем. Как выглядит?

— Блин, вот ты спросил! — фыркнул я совершенно искренне. — Ростом с меня, наверное, только хлипче. Саню-татарина лучше спросите, он подскажет.

Цыган кивнул, быстро распрощался с нами и отправился восвояси. Пусть старшие и поручили разузнать о друзьях Геры, но торчать на чужой территории с двумя стаканами травки дольше необходимого ему точно не хотелось.

Я тоже поднялся с лавочки, тогда Поляк протянул пачку сигарет.

— Держи, Енот.

— Не курю, — отказался я.

— Ты глянь сначала! — усмехнулся Юра.

Настаивал он неспроста: в пачке оказались пара мятых сигареток со свёрнутыми в трубочки рублёвыми банкнотами вместо фильтров.

— Две пионеры, — подтвердил Поляк мою догадку. — Бери-бери. Выручил.

— Благодарю.

Я сунул пачку в карман, пожал на прощание руку и отправился к Андрею Фролову, но того дома не оказалось. Никого не оказалось, зря только дверной звонок давил. Я почесал затылок, припомнил, что Лёня звал нас обговорить условия сборки мебели и двинулся к гаражному кооперативу, благо нужный бокс располагался с другой стороны от автосервиса Сивого.

К моему приходу Гуревич-старший уже убыл по делам, а вот остальная гоп-компания оказалась в сборе. Лёня и Толстый играли на пару в телевизионную приставку, а Фролов разглядывал штабеля мебельных панелей. Не хватало только невесть где запропавшего Ромы.

— Блин, вы чего меня у ментовки не подождали? — сходу возмутился я.

Андрей Фролов только руками развёл.

— Нам опер сказал, что тебя ещё следак опрашивать будет и это надолго.

А! О! Так это всё же Козлов меня грузинам сдал!

— Там быстро всё прошло, — махнул я рукой и спросил: — Романыч где?

— Засосал чекушку водки и с Галкой разбираться пошёл.

— А что такое? — удивился я, поскольку с подругой у Ромы проблем сроду не было, вечно бегала за ним словно собачка на поводке.

— Не дождалась, — последовал неожиданный ответ.

— Однако.

— Бывает, — вздохнул Андрей. — Ладно, Серый, смотри. По оплате мы договорились, но придётся постоянно работать, не раз в неделю сюда приходить и не два. Сможешь? По времени не так много уходить будет. Давид Израилевич сказал, мебель сейчас через знакомых расходится, салон они осенью отроют. Сможем ведь пару диванов за вечер собирать? Тут просто приноровиться нужно.

Я внимательно изучил уже готовую мебель и после недолгих раздумий кивнул.

— Как два пальца обоссать!

Ничего сложного работа из себя не представляла и по большому счёту мало чем отличалась от сборки конструктора. Да именно поэтому нас на неё и подрядили. Я обошёл сложенные к стене заготовки и заинтересовался дверью в подсобное помещение.

— Там инструменты, что ли?

— Нет, сахар! — сообщил мне Лёня. — Самый ходовой товар сейчас, жаль здесь фасовать нельзя и объёмы большие не разместить. Мы нормальное помещение подыскиваем, но пока с этим глухо. За аренду бешеные деньги ломят.

Я приоткрыл дверь, оглядел сложенные друг на друга мешки и спросил:

— Украинский или кубинский?

— Кубинский.

Между мешками и стеной впихнули какие-то картонные коробки, а в углу стояли упаковки двухлитровых пластиковых бутылок "Пепси". Как видно, Гуревич-старший приторговывал не одним только сахаром-песком.

— Что в ящиках? — поинтересовался я.

Лёня был слишком увлечён охотой за "танчиком" Толстого, поэтому не сообразил, чем чреват правдивый ответ, и выдал как на духу:

— Ром. Тоже кубинский.

— Торгуете?

— Только для своих. Папины знакомые берут.

— Ну-ка закешь! — оживился Андрей, открыл уже распечатанную коробку и выудил из неё бутылку со светло-коричневой жидкостью и этикеткой с надписью "Havana club". — Серый, хватай две "пепси"!

— Эй, вы чего?! — забеспокоился Гуревич, бросил джойстик и подбежал к нам. — Положите на место!

Андрей благодушно улыбнулся.

— Лёня, это аванс. Ты же слышал — мы мебель собирать будем. Отработаем.

— Да ну на фиг!

— Ну или на Толстого запиши, — усмехнулся я, надрывая пластиковую плёнку, которой были обтянуты бутылки с газировкой.

— А чё сразу Толстый? — возмутился Тихон.

— Мы тебя на счётчик поставили, не забыл? — пошутил я и поспешил успокоить встревоженного Лёню. — Да нормально всё будет. Вычтешь из оплаты.

— Ну вы вообще...

Я расстегнул молнию и уложил в сумку ром и газировку, закинул ремень на плечо, улыбнулся.

— Да не парься!

— Завтра к сборке приступим, — пообещал Андрей.

Лёня только вздохнул.

— На фига вам ром и "пепси"? Купите водки в магазине!

— Коктейль сделаем, — объявил Фролов и отошёл к столу в углу бокса, но кружки и стаканы брать не стал и сунул мне две стеклянных баночки из-под майонеза, которые вполне годились на роль бокалов. — Всё, Серый, валим. Нам здесь не рады.

Мы вышли на улицу, зашагали по проезду, переглянулись.

— Может, ну её, эту качалку? — предложил Андрей. — Возьмём закуски и рому жахнем.

— Ты будто мои мысли читаешь, — фыркнул я. — Айда на озеро!

Но пришлось обойтись без закуски. И гастроном, и кафетерий оказались закрыты на учёт, так что мы перебежали через дорогу и двинулись прямиком на пляж. На небе не было ни облачка, солнце припекало и пока ещё даже не думало клониться к закату, но лёгкий ветерок худо-бедно разгонял жару. Последние дни погода радовала, и вода успела прогреться, поэтому народу на берегу, несмотря на будний день, оказалось немало. Свободных мест, разумеется, хватало с избытком, но хотелось сесть на особицу, чтобы никто не заглядывал в рот и не мешал пить ром.

— Может, в тополя пойдём? — предложил я.

— Там точно кто-нибудь на хвост упадёт, — покачал головой Андрей и направился к ручью, который тёк со стороны посёлка по закатанной под асфальт трубе.

В большинстве своём отдыхающие предпочитали располагаться ближе к озеру, и мы уже высмотрели подходящее место, когда Фролов вдруг присвистнул.

— Серый, ты только глянь! Такие люди и без охраны!

Сначала я не понял, чего он так оживился, затем по характерной стрижке узнал Алёну — ту самую платиновую блондинку из кафетерия. Загорала она не одна, а в компании подруги, и вопреки ожиданиям столь запавшая Андрею в душу своими "буферами" продавщица оказалась не пышной и дородной, а высокой и спортивной, пусть и была, что называется, "в теле". Эдакая девушка с веслом из тридцатых, чьи природные формы отточили занятия аэробикой или посещения какой-нибудь спортивной секции. В стандарты красоты девяносто-шестьдесят-девяносто Анна категорически не вписывалась и загорала в закрытом купальнике, но о лишнем весе речи не шло, талия на контрасте с широкими бёдрами смотрелась вполне себе стройной, а изрядных размеров грудь, презрев законы тяготения, и вовсе торчала едва ли не строго вперёд; под эластичной тканью купальника явственно выделялись бугорки крупных сосков.

Впрочем, Алёна, хоть и была на пару лет старше подруги, на фоне той нисколько не терялась. Симпатичное лицо, броская причёска и очень ладная и пропорциональная фигура в купе с куда более откровенным купальником, случись выбирать, заставили бы меня отдать пальму первенства именно ей.

Да только кто ж мне даст — выбирать-то? Не дадут. И выбирать не дадут, и просто не дадут.

Но сходу подошедшего к расстеленному на земле покрывалу Фролова не отшили. Наоборот — девушки его появлению вроде бы даже обрадовались. Грудастая Анна так и вовсе помахала рукой.

— Привет-привет!

Как мне показалось, столь тёплый приём Андрея серьёзно удивил, но виду он не подал, остановился рядом и спросил:

— Отдыхаете?

— А что ещё остаётся? — улыбнулась Аня, опускаясь на покрывало рядом с подругой. — У нас учёт!

— Видели, — кивнул Андрей. — Мы вас не стесним?

— Садитесь, конечно.

Я многозначительно хмыкнул, и Фролов наконец догадался меня представить.

— Анна, Алёна — это Сергей. Сергей, ну ты понял...

Мы разулись, и я немного даже заколебался, но потом плюнул и стянул штаны, оставшись в семейных трусах. Всю жизнь так купался, чего уж теперь...

Попутно я огляделся и обратил внимание на загнанную в тень одинокого деревца белую "восьмёрку", магнитофон в которой на все лады распевал: "Фаина, Фаина, Фаина, Фаина, Фай-на-на".[8] Точнее даже привлёк моё внимание не сам автомобиль, а четыре расположившихся рядом с ним мужичка. Как-то слишком уж пристально смотрели они в нашу сторону. Будто мы своим появлением порушили им какие-то планы.

Хм... Не потому ли нас так тепло приняли, что эти упыри к девчонкам уже подкатывали и на отлуп отреагировали не слишком хорошо?

— Сергей, а чем ты занимаешься? — поинтересовалась Аня, куда более общительная и разговорчивая, нежели её светловолосая сменщица.

"Ничем, только из армии пришёл", — мог бы ответить я, но вместо этого предпочёл напустить туману.

— Другу с мебельным цехом помогаю.

— Да! — встрепенулся Андрей. — Мы же в дело вошли! Как раз собирались отметить. Серёга, доставай!

Мне показалось, что он торопит события, но деваться было некуда, и я вытащил из сумки бутылку. Девушки энтузиазма не проявили, пришлось пояснить:

— Это ром. Кубинский.

— О! — сразу заинтересовалась Анна. — Я слышала, с ромом коктейли делают.

— В этом весь смысл, — подтвердил я и выудил из сумки двухлитровую бутылку газировки, а следом достал баночки-бокалы. — Новое поколение выбирает "пепси"!

— А не развезёт на солнце? — засомневалась Алёна.

Шебутная Аня только рукой махнула.

— Брось, подруга! Лизнём только! Надо же ром попробовать! — Она приподнялась на локтях, так что грудь заметно оттянула эластичную ткань купальника, и скомандовала: — Сергей, наливай!

Я кивнул и занялся приготовлением коктейля, сумев хоть ненадолго оторвать взгляд от бюста одной своей новой знакомой и стройных ног другой. Мысленно прикинул желаемое соотношение рома и газировки, на глазок плеснул в баночку первого и долил второй. Затем попробовал и одобрительно причмокнул. Получился коктейль в меру сладким, и хоть алкоголь в коле почти не ощущался, в голове сразу приятно зашумело.

Андрей тоже снял пробу и остался доволен.

— В самый раз! — объявил он и передал баночку Анне, а я сделал новую порцию для Алёны.

Блондинка немного поколебалась, но всё же пригубила слегка пузырившийся напиток, а после этого с немалым удивлением признала:

— Вкусно!

Коктейль и в самом деле получился просто отменным. Мы с Андреем на него старались не налегать, но и так ром в сочетании с колой подействовал на редкость расслабляюще. Не могу сказать, что опьянел, просто стало хорошо-хорошо.

Вскоре девушки оживились, Анна и вовсе стала болтать просто без умолку.

— Анекдот вчера рассказали, — сообщила она после изрядного глотка коктейля. — Новый русский заказывает киллеру конкурента, выкладывает десять миллионов и говорит: "Улица Ленина, дом пять, квартира...". А киллер его перебивает: "За такие деньги номер квартиры не нужен"!

Мы посмеялись, только Алёна не преминула выговорить сменщице:

— Вечно у тебя чёрный юмор.

— Это жизнь! — не согласилась Анна и зашелестела страницами вчерашнего выпуска "Аргументов и Фактов". — Вот смотри, письмо в редакцию. Читатель интересуется, сколько стоит жизнь человека. Ему отвечают: расценки профессионала начинаются от ста тысяч рублей, но всё зависит от сложности. За устранение директора коммерческого банка придётся выложить полтора миллиона, а жизнь главы преступного сообщества обойдётся в несколько миллионов. Так-то!

Алёна поднялась с покрывала и предложила:

— Пойдёмте окунёмся. Жарко!

Я так и засмотрелся на фигуру блондинки, благо купальник в отличие от белого халата продавщицы этому нисколько не препятствовал, но всё же покачал головой.

— Вы идите, за вещами присмотрю, — сказал я, а когда девушки в сопровождении Андрея зашагали к озеру, взял газету и убедился, что хохотушка Анна нас не разыграла и озвученные ей расценки и в самом деле были приведены в рубрике "Вопросы читателей". Заодно там упоминалось, что за участие в "разборках" по востребованию долга обычно берётся плата в размере десяти-двадцати процентов от выбитой суммы, а выкуп за похищенного ребёнка в Москве начинается от пяти тысяч долларов. И это самый минимум, тут всё индивидуально и зависит исключительно от состоятельности родителей.

Изучая статью, я не забывал поглядывать поверх листа на компанию подвыпивших мужичков, расположившуюся у "восьмёрки", и потому не упустил момент, когда в мою сторону направился самый тощий и низкорослый из них. Не приходилось сомневаться, что задохлика отправили найти повод для драки, и тут уж юли — не юли, он "занозу" непременно отыщет.

С обречённым вздохом я отложил газету, потом достал из сумки и подбросил топорик. Тот крутанулся в воздухе, и рукоять мягко ударила по пальцам, а мужичок замедлил шаг. Новый бросок, два оборота, и вновь топорик возвращается в мою ладонь. Несложный трюк я проделал вслепую, не отрывая пристального взгляда от шкета, и этого оказалось достаточно. Задохлик развернулся и зашагал обратно к машине.

Внимания соседей пантомима не привлекла, так что я спокойно вернул топорик в сумку и поднял отложенную на покрывало газету. Полистал, пошелестел страницами, а там и мокрый Андрей подошёл. Я оглянулся и увидел, что девчонки после озера убежали греться в небольшой заливчик-лягушатник. Уж не знаю, нагревался впадавший в него ручей пока тёк через теплотрассу или же дело было в прохудившихся трубах горячего водоснабжения, но лёд там не появлялся даже в самые сильные морозы.

— "Восьмёрку" видишь? — спросил я у Андрея. — Приглядывай за той компанией, не нравятся они мне. Я быстро окунусь и вернусь.

На жаре меня начало понемногу развозить, и в холодную воду я плюхнулся с превеликим удовольствием, но надолго оставлять приятеля одного побоялся и почти сразу вернулся обратно. Андрей к этому времени уже успел разбавить колой очередную порцию рома и вручил коктейли девчонкам.

— Ань, ты где так плавать научилась? — спросил он после этого. — Не угнаться!

— Ну здрасте! — фыркнула продавщица. — Я вообще-то институт физкультуры закончила! А до того в секцию по плаванью несколько лет ходила.

— Чего в кафетерий тогда устроилась? — не подумав, ляпнул я.

Анна уселась на покрывале и провела ладонями по бокам от бёдер к груди.

— Сергей, вот скажи, как вести уроки физкультуры с такой фигурой? У девочек вечное расстройство, у мальчиков перманентная эрекция. И кому это надо? — Она достала из сумочки пачку "Салема", закурила, вздохнула. — Ну и на зарплату учителя сейчас не прожить.

Они с Алёной чокнулись баночками и выпили, после заговорили о более приятных вещах. Травили анекдоты в основном. Когда кончился ром и допили остатки колы, а солнце начало клониться к закату, девчонки стали собираться.

— У меня родители на даче, квартира свободна. Можно взять чего-нибудь и музыку послушать, — закинул удочку Андрей, но его предложение поддержки не нашло.

— Как-нибудь в другой раз, — нейтрально ответила Анна, Алёна и вовсе промолчала.

Переодеться на пляже можно было только в общественном туалете на краю тополиной рощицы, туда мы и двинулись. Когда проходили мимо компании у белой "восьмёрки", я немного напрягся, но никакой реакции с их стороны не последовало. Связываться с дураком, таскающим с собой топор, желающих не нашлось.

Стоило продавщицам закрыться в туалете, и Фролов принялся вышагивать из стороны в сторону, будто загнанный зверь.

— Блин! Ну чего стоило две бутылки рома взять? — вздохнул он с несчастным видом.

— Там в стене дырки, иди хоть позыришь. Затвор передёрнешь заодно, — негромко посоветовал я, сопроводив слова похабным жестом сжатой в кулак руки.

Андрей в ответ только невнятно ругнулся. Вскоре скрипнула дверь, и на улицу вышла Алёна в голубом платье на бретельках, а немного погодя появилась и её сменщица в белой майке и юбке до колен. Анна поглядела на нас с непонятным интересом и вдруг спросила:

— Мальчики, а у вас нет ничего... покурить?

Последнее слово было выделено столь явно, что не оставляло никакой возможности двоякого толкования, и Алёна охнула.

— Аня!

— А что такого? — захлопала длинными ресницами Анна. — Будто никогда травку не курила!

— Не курила!

"И не надо", — стоило бы сказать мне, но отпускать новых знакомых не хотелось, да ещё Андрей напрямую спросил:

— Серёг, сможем взять?

Я достал из кармана мятую пачку с двумя набитыми травой сигаретами и позвал всех за собой.

— Давайте только за деревья отойдём.

— Ну вы вообще! — только и всплеснула руками Алёна и всё же останавливать подругу не стала, да и сама последовала за мной с несомненным интересом. И пущенную по кругу сигаретку тоже мимо себя не пропустила, хоть после затяжки с непривычки и закашлялась.

Вроде ерунда — постояли, посмеялись. Но лёгкие наркотики — один чёрт наркотики, да и с учётом опьянения травка подействовала куда сильнее обычного. Анна вдруг расхотела уходить и принялась уговаривать задержаться подружку.

— Ну, Алён! Мне надо расслабиться, а без тебя я не останусь! — прямо заявила она, и после недолгих споров всё же сумела убедить сменщицу составить ей компанию.

— Тогда придётся домой позвонить, что буду поздно, — лишь предупредила блондинка. — Мама волноваться будет.

"Обручального кольца нет, живёт с родителями", — у меня в голове будто костяшки с одной стороны счётов на другую перекинули. А ещё стало немного совестно, что угостил Алёну травкой. Немного, самую малость и очень ненадолго. В конце концов, она девочка взрослая, должна понимать, что не следует за другими бездумно повторять и всякую гадость в рот совать. Насильно не заставлял и даже не предлагал, сама за сигаретой потянулась.

— У нас на углу телефонная будка, — сказал Андрей, порылся в карманах и достал двухкопеечную монету. — Вот держи, оттуда позвонишь. — После повернулся ко мне. — Серёг, надо в магазин сгонять. Возьми ликёр какой-нибудь или "рябину на коньяке". У тебя как с деньгами?

Я неопределённо повертел в воздухе ладонью, и Фролов сунул мне две сотни.

— Давай, беги!

И я побежал, но никаких ликёров не нашёл. Взял в результате пару бутылок советского шампанского и бутылку водки, а из еды консервированную датскую ветчину. Ну и упаковку презервативов, держа в уме анекдот про "всякий случай", тоже в киоске купить не забыл.

Остатки денег потратил на "Сникерс". И вот этот порезанный на дольки батончик с "толстым-толстым слоем шоколада" наилучшим образом оттенил кислинку креплёного водкой шампанского. С выбором напитков не прогадал — после рома с колой "Северное сияние" пошло у девчонок на ура, ну а мы с Андреем без лишних затей накатили беленькой. Не обошлось и без музыки. Сначала гоняли что-то быстрое и зарубежное, перемежая эти композиции "Младшим лейтенантом" и "Фотографией 9 на 12", "Ксюшей" и "Бухгалтером", а с уменьшением спиртного в бутылках перешли к поцелуям и медленным танцам, если так можно было назвать обнимания и неторопливые покачивания впритирку друг с другом.

Несколько раз я танцевал с Аней, но в основном не отлипал от Алёны; пары у нас сложились вполне определённые. Таким составом мы и разошлись по комнатам, когда за окнами окончательно стемнело. Я изловчился и незаметно сунул под подушку упаковку презервативов, а мог бы и не суетиться — первым делом Алёна выключила свет. Раздевались уже в темноте.

Вжикнула молния платья, зашуршала ткань, потом легонько щёлкнула пластиковая застёжка бюстгалтера, но стоило только попытаться обнять лёгшую в постель девушку, и она попросила:

— Давай спать, Серёжа. У меня голова кружится.

Я подумал-подумал и навязываться не стал. Угукнул негромко, закрыл глаза и моментально провалился в сон, будто вилку из розетки выдернули. Только и успел подумать, что уж завтра своего точно не упущу...

19|06|1992

утро-день

Разбудило заглянувшее в комнату солнце, когда ещё не было и семи. Оно и немудрено: окно комнаты выходило на юго-восток, дом от глади озера отделяла лишь дорога, а штору мы по понятным причинам задёрнуть не удосужились.

Мы?!

Я повернул голову и обнаружил, что события вчерашнего вечера не привиделись в пьяном бреду. Алёна и в самом деле негромко сопела у меня под боком, её светлые волосы рассыпались по подушке, а простыня частично сползла с груди и открыла розовый ареол соска. Безумно захотелось обнять девушку, но я заколебался, опасаясь разбудить её неосторожным движением.

Пока собирался с духом, за меня всё решили лучи некстати заглянувшего в комнату солнца. Алёна заворочалась и перевернулась с бока на спину. Я сообразил, что если ещё немного промедлю, то останусь в кровати один, сунул руку под подушку и с немалым облегчением нашарил спрятанный туда вечером презерватив. Надорвал упаковку, использовал резиновое изделие номер два по назначению, а когда блондинка выгнула спину и сладко зевнула, откинул простыню и без лишнего напора и суеты, скорее уж спокойно и деловито стянул с девушки трусики.

— Серёжа, ты что делаешь? — охнула та, но как-то без особого возмущения в голосе.

Я воспринял это хорошим знаком, навалился сверху и поцеловал, а дальше процесс пошёл сам собой и стало уже не до разговоров. Опыта Алёне оказалось не занимать, на мою долю оставалось лишь задавать ритм и получать удовольствие. Ну и доставлять, конечно, тоже. Я двигался и двигался. Не остановился, даже когда окончательно взопрел и поймал себя на мысли, что до финишной ленточки не удаётся добраться как-то слишком уж долго. Нервотрёпка последних дней выпила из меня все душевные силы, как воздух требовалась разрядка, но вот как раз с этим и возникли проблемы.

Чем дальше, тем сильнее звенело в ушах, а когда перед глазами замелькали серые точки, я был вынужден отвалиться от стоявшей на четвереньках девушки, распластаться на спине и размеренно задышать, пережидая приступ головокружения. Мысль, что за эти полчаса в любом случае не ударил в грязь лицом, как-то не особо и утешила.

— Выдохся? — спросила Алёна, усевшись рядом; её грудь и лицо покрывали бисеринки пота, щёки раскраснелись, а причёска пришла в совершеннейший беспорядок.

Отрицать очевидное было попросту глупо, так что я коротко подтвердил:

— Ага.

Опасался сочувственной или даже снисходительной улыбки, но девушка удивила до невозможности, взяв ситуацию в свои руки. И не только в них. Блондинка перебралась ниже, сноровисто избавила меня от презерватива и наклонилась, щекотнув светлыми волосами по животу. Чёлка полностью перекрыла обзор, но ощущения не оставили никаких сомнений в том, что доводить нашу связь до логического завершения Алёна взялась не только кулачком, но ещё и ртом. Действовала она при этом весьма умело и предельно напористо, а я и без того был перевозбуждён, теперь-то уж развязка не заставила себя ждать.

Я непроизвольно охнул, и Алёна выпрямилась, села рядом. Она ещё немного поводила рукой вверх-вниз, затем разжала пальцы и встала с кровати.

— Хватит с тебя, секс-террорист! — заявила блондинка, взяла сложенную на стул одежду и покинула комнату, не дав толком себя разглядеть. А я так и остался лежать, весь в... В прострации, наверное. И в ней тоже, да...

Щелчок шпингалета явственно дал понять, что меня в ванной комнате не ждут, не стал даже предпринимать на этот счёт никаких поползновений, так и остался на диване. Приятная расслабленность очень быстро начала переходить в сонливость, тогда принялся разглядывать висевший на стене плюшевый ковёр — не банальщину с оленями у лесного озера, а полноценную картину с пронзительно-синим небом, заснеженным полем и розвальнями, запряжёнными тройкой лошадей. Возница в тулупе и меховой шапке сжимал поводья, его спутник отстреливал бегущих по пятам волков.

Помимо этого ковра в квартире Фроловых имелось ещё два. В спальне были изображены песчаный берег, маяк на утёсе, корабль и несколько моряков, сталкивавших в воду весельную лодку. А зал украшало изображение гуляний в каком-то приморском городке с музыкантами и бьющей в бубен цыганкой.

Мысли вновь начали путаться, но заснуть не успел. Алёна долго в ванной не пробыла — почти сразу зашумела вода, включился и выключился душ, а после недолгой паузы девушка вернулась в комнату уже в своём голубом платье.

— Ты идёшь или остаёшься? — поинтересовалась блондинка, встав у зеркала и начав приводить в порядок растрёпанные волосы.

— Две минуты, — попросил я и побежал в ванную, только по пути ещё заглянул в туалет и спустил в унитаз использованный презерватив.

Затем наскоро вымылся, а когда вернулся обратно, Алёна ещё только-только заканчивала накрашивать губы. Как раз успел одеться.

— Идём? — спросил я, подхватив спортивную сумку.

— Да, пошли.

Дверь в комнату Андрея была прикрыта не до конца, оттуда слышались скрипы, приглушённые охи и ритмичные шлепки. Я хотел было из чистого любопытства заглянуть в щель, но Алёна толкнула меня в бок и прошептала:

— Извращенец!

Улыбка дала понять, что она это не всерьёз, так что я немедленно подтвердил:

— Да, Андрюха тот ещё сексуальный маньяк!

— Не он, а ты! — фыркнула девушка, застёгивая ремешки босоножек. — Вуайерист!

Я присел натянуть кроссовки и спросил:

— Вуайерист — это кто?

— Тот, кто любит подсматривать за другими.

— Подсматривать? — возмутился я. — Да ты слышала, как там стонали? А вдруг кому-то стало плохо? Вдруг я мог помочь?

Мы вышли в коридор и прикрыли за собой дверь, с лёгким щелчком сработал замок.

— Им было хорошо, — вызвав лифт, уверила меня Алёна. — А что до твоей помощи... Не знаю как Андрей, а вот Аня точно не настолько раскрепощена. — И девушка вдруг хихикнула. — Хотя чужая душа потёмки, можешь вернуться и попытать счастья...

Я рассмеялся, шагнул в кабину лифта и положил ладонь на талию спутницы, но получил по руке. Отшили меня весьма решительно, но при этом беззлобно, так что на улице я всё же предложил:

— Давай, провожу до дома.

— Сергей, — строго глянула на меня блондинка, — мы хорошо провели время, но на этом всё. У тебя своя жизнь, у меня своя. Я не должна была вчера оставаться, понимаешь? Не жалею об этом, но и продолжения не будет. Захочешь пива или мороженного, приходи в кафетерий — всегда буду рада тебя видеть. Только, прошу, никаких ухаживаний и, упаси господи, цветов. И если выпьешь, не надо смотреть с мольбой во взгляде, секс из жалости — это не моё.

Алёна заметно напряглась в ожидании бурной реакции на свои слова, но я не стал ни психовать, ни язвить о завышенной самооценке какой-то там продавщицы из вшивого кафетерия. Пусть и стало немного обидно, что больше ничего не обломится, сумел сдержать первый порыв, а потом и вовсе успокоился. В конце концов, своё я уже получил, да и других проблем хватало, так что свёл всё к шутке.

— Вообще-то нечто подобное полагалось произнести мне.

— О, как! — прищурилась блондинка. — Так тебе не понравилось?

— Что значит — не понравилось? Да я хоть сейчас готов повторить!

— Размечтался!

— Но если передумаешь...

— Не передумаю!

Я и не подумал отступиться.

— Когда передумаешь, подмигни как-нибудь по-особенному. А лучше попроси закурить. Это будет наш тайный знак, как в шпионских романах. "Молодой человек, угостите даму сигареткой, лучше с ментолом". "У меня папиросы и они не с табаком". Пароль-отзыв, всё по-взрослому.

— Болтун! — рассмеялась Алёна чмокнула меня в щёку и, небрежно помахивая пляжной сумочкой, зашагала в сторону остановки.

Я прям засмотрелся на обтянутую лёгким платьицем фигуру. С удовольствием переспал бы с ней ещё раз. Да и не раз, чего уж греха таить, тоже с удовольствием. Но любовь и душевные терзания? Нет, не этот случай.

Стерев со щеки алый след помады, я развернулся и зашагал в противоположном направлении. Пусть особо похмелье после вчерашнего загула и не беспокоило, но меня понемногу начинало штормить, захотелось прилечь и ещё пару часиков поспать. А потом... Потом суп с котом. Не решил ещё. Для начала надо подушку ухом придавить...

Но несмотря на такой свой настрой, бдительности я не терял и настороженно посматривал по сторонам, да и прямиком к подъезду не потопал, сперва встал в кустах у трансформаторной будки и внимательно оглядел двор. И сразу заметил за спортивной площадкой тёмно-синюю "девятку" — ту, в которой ездили грузины, или похожую на неё как две капли. У меня аж сердце кольнуло.

Номера я не запомнил, а круговая тонировка не давала ни разглядеть людей внутри, ни даже понять, сколько человек находится в салоне. Но кто-то там всё же сидел, поскольку из слегка приоткрытых окон то и дело вырывались клубы табачного дыма.

Сидят, курят, ждут. Чего?

Точнее — кого? Меня или Тоху?

Скорее всё же Тоху, за мной хватило бы ума на другой машине приехать, полагаю.

Это логичное предположение слегка успокоило расшалившиеся нервы, и всё же я расстегнул молнию сумки с лежавшим поверх сменной одежды топориком, а затем двинулся к подъезду не напрямик, но вдоль стены дома, укрываясь от наблюдателей за разросшимися на газонах кустами.

У подъезда поджидал новый сюрприз: на лавочке расположилась компания парней из посёлка. Кудрявый Ваня-цыган, его вчерашние спутники и ещё один паренёк — долговязый, но явно очень крепкий. Они слушали музыку, курили и поглядывали во двор, а моё появление из-за кустов стало для них неожиданностью.

— Вы чего здесь пасётесь? — не слишком приветливо спросил я, по очереди пожимая протянутые руки.

— Брата Геры ждём. Поговорить надо, — ответил Ваня. — Не видел его?

Я покачал головой и указал на громоздкий двухкассетный магнитофон, игравший вроде бы композицию группы "Роксет".

— Кучеряво живёте!

Ваня рассмеялся, и я негромко предупредил:

— Не шумите только, а то мигом участкового вызовут. Ну или наши разбираться придут.

— Да не! — вскинул руки Цыган. — Просто сидим, не мусорим, музыку громко не крутим.

Я кивнул и вошёл в подъезд, там меня начало потряхивать.

Обложили! Со всех сторон обложили! И пусть не за мной охотятся, такое ощущение, что петля на шею уже наброшена и мал-помалу затягивается. Будто казнь с помощью шагреневой кожи, о которой читал в одной из приключенческих книг.

Не став вызывать лифт, я взбежал на свой этаж; дыхание сбилось, зато чуток успокоился. Руки, когда отпирал входную дверь, уже не дрожали.

Дядя Петя что-то жарил на кухне, пахло гарью, дым стоял столбом.

— Ну ты совсем загулял! — укорил он меня. — На работу хоть завтра выйдешь?

— Буду как штык! — пообещал я. — Мы с Андреем Фроловым подрядились мебель собирать, теперь никаких пьянок, только спортзал, работа и подготовка к вступительным экзаменам.

Дядька головой покачал.

— Свежо предание, да верится с трудом. Мой руки, иди ешь.

Я отказываться не стал и с удовольствием позавтракал жареным минтаем, заодно выслушал от дядьки порцию свежих новостей о Таджикистане, где нынешняя оппозиция вовсю отстреливала сторонников оппозиции прежней, пришедшей к власти по результатам последних выборов.

— Вовремя ты вернулся, — подытожил дядя Петя.

— Будто там раньше спокойней было, — буркнул я и пошёл к себе, но по пути завернул в большую комнату и взял из серванта морской бинокль. По телевизору шёл какой-то исторический фильм; поначалу решил, что опять показывают "Гардемаринов", оказалось — реклама. В рождественский сочельник Александр Васильевич не хотел нарушать пост и не собирался есть до восхода первой звезды, но мигом позабыл о принципиальности, когда ему пожаловали орден. Ну что за люди такие? Вот и Суворова продажным лизоблюдом выставили!

Забежав к себе, я расстегнул сумку и достал из шкафа брезентовую штормовку с капюшоном, слишком тёплую для нынешней погоды. Плевать! Пусть лучше за наркомана примут, чем опознают впоследствии. Впоследствии — это после того, как Сивого мочкану. С ним пора кончать.

Закинув штормовку на плечо, я сунул в карман нитяные перчатки и поднялся на крышу. Там улёгся, дабы не маячить на фоне неба, поднёс к глазам бинокль и начал следить за автосервисом. Но лёг неудачно, в бедро давило пусковое устройство в кармане, пришлось перевалиться на другой бок.

Территория перед боксом Сивого с облюбованной мной позиции была как на ладони, там суетилось двое парней, они перекрашивали зелёную "пятёрку" в синий цвет, а вот самого хозяина заметить не удалось. Я отложил бинокль, устроил голову на сгибе локтя и немного даже покемарил, но дремал в полглаза и полностью не отключался — всё же ограждение у крыши было чисто символическим, от одного взгляда вниз по коже начинали бегать мурашки. Раз сходил на другую сторону и осмотрел двор, не увидел знакомой "девятки" и этому обстоятельству откровенно порадовался. Одной головной болью меньше, как ни крути.

Где-то на верхних этажах на полную катушку врубили "Сектор газа", и почти сразу в поле зрения наконец-то появился Сивый. Он вышел из гаража, придирчиво изучил перекрашенную машину и принялся размахивать руками, очевидно, не особо стесняясь в выражениях, но мастерам в итоге всё же заплатил. Те пропали из виду, а минут через пять вышли со двора сервиса и потопали по проезду уже не в промасленных спецовках, а в обычной одежде. Хозяин запер за ними ворота, посмотрел на синюю теперь "пятёрку" с одной стороны, зашёл с другой и покачал головой. Потом скрылся в боксе.

А я остался лежать на крыше, то ли продолжая отслеживать обстановку, то ли просто не решаясь начать действовать. Тут магнитофон у соседей и выдал:

С виду я совсем неустрашим, а у самого...[9]

Ну да — играло у меня очко, ещё как играло! Тут ведь не ответная инстинктивная реакция на внешнюю агрессию требуется, тут самому первый ход сделать нужно. И если что-то пойдёт не так...

Я выругался и выбросил неудобные сомнения из головы, надел штормовку и побежал по крыше к первому подъезду. Люк оказался незаперт, и удалось спуститься к подъездной двери, а там я огляделся и никем не замеченный выскользнул со двора с накинутым на голову капюшоном.

В голове заполошно билось:

"Только бы он никуда не ушёл! Только бы к нему никто не пришёл!" — и я не выдержал, сорвался на бег. Нитяные перчатки натянул на ходу, поэтому в закутке у дядькиного гаража уже не мешкал, сразу вынул из тайника ТТ, а взамен сунул морской бинокль, который не рискнул оставить на крыше. Дальше — к автосервису Сивого.

По высокому забору тянулась колючая проволока, через него было так просто не перебраться, но между задней стеной бокса и соседним гаражом оставался небольшой зазор, где росли два тополя и клён. Дабы асоциальные элементы не справляли там нужду, вход перегородили ржавой решёткой, для меня она серьёзным препятствием не стала. Передёрнув затвор, я поставил ТТ на предохранительный взвод и вернул его в карман, а сам по узловатому стволу клёна взобрался на крышу бокса. От окон девятиэтажки меня прикрыли деревья и высокие кусты, но даже так во весь рост подниматься не рискнул, вприсядку перебрался к противоположному краю, свесился с него и спрыгнул во двор.

Там — никого. Руки сами собой выдернули ТТ из кармана штормовки, большой палец довзвёл курок, я скользнул в открытые ворота бокса и сразу отступил в сторону, замер у стены, дожидаясь, пока привыкнут к полумраку глаза.

Яма, подъёмник, полки с инструментами, аккумуляторами и коробками передач, прочими запчастями и разномастным кузовным железом, у стен составленные друг на друга шины и несколько колёсных дисков. И — ни души, только выбивалась из приоткрытой двери полоска электрического света.

Не теряя времени, я сдвинул сначала одну створку ворот, затем другую и перестарался из-за спешки, металл лязгнул о металл. Полоску перекрыла тень, в бокс вышел привлечённый непонятным звуком Сивый.

— Замер! Завалю, сука! — рыкнул я, взяв на прицел высокого и крепкого, пусть уже и начавшего немного оплывать в талии мужика. — Руки в гору!

— Что за?.. — начал было хозяин автосервиса, не спеша выполнять моё требование, и я быстро пересёк бокс, встал метрах в трёх от него, щёлкнул курком.

— Грохну, сука! Руки!

И грохнул бы, наплевав на свой план, да только Сивый явно понял это, и пусть нехотя и без всякой спешки, но всё же повиновался.

— Спиной развернись! Двигай!

Толчком ладони я направил Сивого в каморку, откуда он только что вышел. Согнутую в локте руку с пистолетом при этом держал прижатой к собственной груди, дабы свести на нет всякую попытку жертвы завладеть оружием.

Но хозяин автосервиса дёргаться не стал и послушно вошёл в кладовку без единого окна, которую освещала лишь электрическая лампочка под потолком. На столе с инструментами соседствовали аптекарские весы, пакет с белым порошком, упаковка муки, ложка и с десяток миниатюрных скруток из фольги.

— Чего надо? — попробовал было вякнуть Сивый, но мне было не до его вопросов.

— Заткнулся и сел. Руки за голову! За голову, я сказал! И пальцы сцепи! Завалю!

Сивый засопел, но всё же опустился на табурет и положил ладони на мощный загривок. Я подступил к нему со спины, приставил дуло к виску и без промедления утопил пальцем спусковой крючок.

Грохнуло! Хлёстко ударил по ушам выстрел, со звоном отскочила от стены гильза, покатилась, ударилась о ножку табурета, закрутилась в углу. Голова Сивого мотнулась, и он свалился с табурета. Из раны обильно потекла кровь, начала собираться в небольшую лужицу на полу. Стараясь не наследить, я опустился на корточки, выщелкнул магазин и приложил к нему подушечки пальцев мертвеца. Вернул обратно и вложил рукоять в безвольную ладонь, обжал её со всех сторон, проконтролировав, чтобы отпечатки появились в том числе и на спусковом крючке, а после резко бросил руку с ТТ вниз, имитируя падение с большой высоты. Пистолет ударился о бетонный пол и вывалился из разжавшихся пальцев.

Оставалось надеяться, что рука Сивого находилась в момент выстрела достаточно близко от оружия и на ней остались следы пороховых газов, но даже если случай и не расценят самоубийством — да и хрен бы с ним. Дело сделано, пора валить.

И смахнув со стола пакет с порошком, так что он запорошил половину комнатушки, я выскочил за дверь.

Ходу!

Сразу домой не пошёл. Просто не был уверен в собственной непогрешимости и не хотел оставлять ни единого шанса проследить за собой с помощью служебной собаки. У соседнего дома разложил вынутый из кармана пластиковый пакет и убрал в него штормовку. Сел в первый подъехавший троллейбус, проехал остановку в одну сторону, перешёл через дорогу и прокатился в обратном направлении. Внешне оставался совершенно спокоен, а вот внутри всё так и клокотало.

Убить — легко. Без сомнений и колебаний полосонуть очередью по зелёнке, откуда идёт обстрел. На адреналине шибануть молотком урку с ножом или на последних остатках воздуха в лёгких прострелить голову душителю. Это всего лишь самооборона, дистиллированный инстинкт самосохранения в его изначальном виде. Если разобраться, и не убийство вовсе. А вот расчётливо выстрелить в человека, когда тот ничем тебе не угрожает, — это убийство, и его неприглядную сущность не спрятать за кружевом красивых словес о мести и воздаянии за погибшего друга.

Здесь всё строго по Достоевскому: тварь я или право имею. Ставлю свою жизнь выше чужой или...

Да нет никаких "или". Я поставил. И убил не из мести, а из страха. Просто устранил потенциальную угрозу. Сбросил фигуру с шахматной доски, уповая на то, что сам до конца партии так и останусь игроком. Мне это не нравилось. И ещё больше не нравился выбранный путь.

Нет, я остался прежним и не превратился в одночасье в закоренелого душегуба, но каждый подобный случай привносит в душу что-то новое и что-то в ней выжигает. Не проведи я полночи, закапывая в мусор тела своих несостоявшихся убийц, и вовсе не уверен, что сегодня сумел бы спустить курок. Что вообще пришёл бы в автосервис, а не принял для храбрости двести грамм и не открыл стрельбу по проезжающей мимо машине, будто собирался убить её, а не сидящего за рулём Сивого.

А так — смог. Проникся осознанием, что не хочу оказаться похороненным на помойке, и всё исполнил, как и задумал, точь-в-точь до последней детали.

Не психанул, не дал слабину. Справился. И всё будет хорошо, если только изначально не допустил просчётов при планировании акции и не оставил на месте преступления по собственному недосмотру случайных улик. Но я верил, что не допустил и не оставил. Верил, что меня не просто не найдут, но даже не станут искать вовсе, признав случившееся самоубийством.

Вот только есть вполне ощутимая разница между верой и уверенностью. Она-то и не давала почивать на лаврах, заставляла раз за разом прокручивать в уме события последнего получаса, анализировать свои действия и выискивать в них недочёты.

Мне было тошно.

19|06|1992

день-вечер

Домой вернулся, как и уходил — через первый подъезд и крышу. В квартире сразу прошёл на кухню и, пользуясь с тем, что дядька в своей комнате ведёт оживлённую дискуссию с телевизором, прошерстил его запасы алкоголя. Водки не нашёл, пришлось наполнить гранёный стакан портвейном. Несколькими мучительными глотками я влил в себя мерзкое пойло и тут же склонился над раковиной. Не пошло.

Выкрутив на полную мощность оба крана, я смыл рвоту и с сомнением посмотрел на початую бутылку с номером пятьдесят три на этикетке. От новой попытки в итоге решил воздержаться и пошёл к себе, но по дороге отвлёкся на возмущённый возглас дяди Пети:

— В белом доме одни предатели!

— В нашем или ихнем? — не удержался и спросил я.

— В нашем, конечно! Какое мне дело до американского? — резонно прозвучало в ответ.

Я не стал ввязываться в бессмысленный спор по причине полной политической индифферентности, закрылся в комнате, разделся и завалился на диван. Мозг отчаянно нуждался в отдыхе, но уснуть удалось далеко не сразу. Поначалу не отпускали заботы, страхи и дурные мысли. Ворочался, устраиваясь поудобней, переваливался с боку на бок, пытался ни о чём не думать. И как-то незаметно для себя уснул. А вот пробуждение вышло необычайно резким.

— Сергей, к тебе пришли! — прорвался в сон дядькин голос, и меня буквально подбросило с кровати.

В один миг я очутился посреди комнаты в одних трусах. Сердце выдало под двести ударов в минуту, взгляд заметался, выискивая сумку с топориком, и уж не знаю, какую безумную идею родил бы ещё не отошедший от сна разум, но тут в дверях показалась Зинка.

— Привет, Сергей! — сказала она, ничуть не смутившись моему виду.

— Ну дядя, блин! — повысил я голос, отмирая от испуга. — Предупреждать же надо! Мало ли чем я тут занимаюсь?!

— И чем же ты таким занимаешься? — улыбнулась девчонка, и на её щеках появились симпатичные ямочки.

Лёгонький сарафанчик соседки по части целомудренности серьёзно уступал своим историческим предтечам, что-то он оставлял открытым, а что-то предельно обтягивал, и Зинка вдруг невесть с чего показалась даже привлекательней Алёны. Мысль эта засела в голове крепко-накрепко, а скрученные в комок нервы требовали разрядки, словно и не сбросил пар только этим утром, поэтому в спортивные штаны я влез с несколько даже излишней поспешностью.

— Не видишь, что ли? Переодеваюсь! — не очень вежливо буркнул после этого, но девчонка и бровью не повела, прошла, мягко ступая босыми ступнями по паласу с геометрическим узором и уселась на стул у письменного стола.

Там её внимание сразу привлёк немалых размеров цветной постер с фигуристой девицей, всю одежду которой составляло обвивавшее обнажённые телеса чешуйчатое чудовище. И если ниже пояса исчадие хаоса худо-бедно прикрывало собой срам, то верхняя часть тела оставалась открытой.

Зинка смерила оценивающим взглядом грудь рисованной красотки и презрительно фыркнула, но осуждать мои художественные вкусы не стала, вместо этого подёргала себя за косичку и отвернулась к забитому книгами шкафу.

— А ты начитанный! — заметила она и будто между делом закинула ногу на ногу.

Сарафанчик был коротким, а ноги стройными, но я на столь явную провокацию не поддался, натянул майку и спросил:

— Чего тебе, чудо конопатое?

На это обращение соседка не обиделась, просто пропустила его мимо ушей.

— Можно я завтра у вас "Эфир-два" посмотрю? — огорошила меня девчонка неожиданной просьбой и добавила с язвительной усмешкой: — А то Яшеньке спать надо ложиться в десять часов и ни минутой позже!

Яша был её братом и ночевал в зале, где и стоял телевизор, в то время как сама Зинка на пару с младшей сестрой занимала детскую. Это всё я прекрасно знал, непонятным оказалось совсем другое.

— Что за "Эфир-два"? Фильм по кабельному, что ли? Так у нас его нет.

Зинка посмотрела на меня с нескрываемым удивлением.

— Совсем ты в своей армии от жизни отстал! Это передача такая по второму каналу. Сначала рекламу и музыкальные клипы показывают, потом видеофильм пускают. Раз кабельное папа не проводит, хоть так посмотреть.

— И во сколько всё это начинается?

— В десять вечера.

— Не-а, — покачал я головой. — Не получится. Я завтра в ночь. Так бы дядя Петя в моей комнате спать лёг, но меня дома не будет.

Зинка разочарованно вздохнула, затем с явственным недоверием прищурила свои серые глазища.

— Так быстро на работу устроился? Куда?

— По заданию твоего папеньки стану защищать от расхищения социалистическую собственность.

— А! — сразу сообразила девчонка, о чём идёт речь. — Сторожить новый корпус института будешь? Жаль. Ладно, тогда в следующую пятницу приду. Не против?

Я покачал головой и повёл настырную соседку на выход. Радиоприёмник на кухне в этот самый момент размеренно и чётко выдал:

Ален Делон, Ален Делон не пьёт одеколон...[10]

Дядька чуть чаем не поперхнулся.

— Открыли, блин, Америку! — возмутился он. — Всякую ерунду собирают!

Зинка не утерпела и нравоучительно заявила:

— Ну, дядя Петя! Песня же совсем о другом! Это лишь припев!

Девчонка обулась и вышла на лестничную клетку, а когда я запер за ней дверь, дядя Петя усмехнулся в прокуренные усы.

— Ты чего как не родной? Подменил бы я тебя на завтра, раз такое дело.

— Серьёзно? — фыркнул я. — Так и сказал бы: Боря, я вместо Сергея подежурю, а то он будет до часа ночи смотреть фильм непонятного содержания с твоей пятнадцатилетней дочерью в пустой квартире?!

— Ну да, ну да... С такими просмотрами лучше бы до её совершеннолетия повременить.

Я не дал развить мысль и перевёл разговор на другую тему:

— Что за "Эфир-два", кстати? Смотрел сам?

— Смотрел пару раз, — без особого воодушевления ответил дядька. — Её с осени девяностого показывать начали, ты уже в армию ушёл. Почему запомнил — в августе тогда беспорядки как раз случились.

— Прям беспорядки?

— Водочный бунт, — подтвердил дядя Петя. — Водку в магазины не завезли, люди талоны отоварить не смогли, ну и понеслось. А как на третий день вечером в эфир "Кинг-Конга" пустили, все фильм смотреть разошлись. Дальше уже на регулярной основе по пятницам программу сделали, вроде как для снижения уровня преступности. Так болтали.

Исторический экскурс прервал телефонный звонок, дядька снял трубку и сразу протянул её мне.

— Держи, ты сегодня на расхват.

Я выдохнул в микрофон настороженное "алло", но волновался напрасно: на том конце провода оказался Андрей Фролов.

— В качалку идём? — сходу спросил он. — И надо уже к сборке мебели приступать. Аванс-то пропили.

Мы посмеялись, и я спросил:

— Ты только проснулся, что ли?

— Какой! Весь день с Анькой фестивалили. Она прямо огонь. Секс-бомба!

— Поздравляю.

— У тебя как всё прошло?

— Давай не по телефону, — предложил я.

— Я к чему — ты аккуратней в кафетерии, — предупредил меня Фролов. — Анька говорит, там один крутой мэн вокруг Алёнки круги нарезает, при нём всегда два быка пасётся. Не братки — типа, бодигарды. А сам он чиста новый русский, только без красного пиджака и прочей мишуры. Вроде, ещё из кооператоров бывших, со связями.

Просьба Алёны воздержаться от выказывания знаков внимания обрела новый смысл, и я хмыкнул.

— Понял.

— Не, Серый, ты не думай — мы за тебя впишемся, если что...

— Дюша, хорош мне по ушам ездить, — попросил я. — Не срослось у меня с Алёнкой, не парься даже. Скажи лучше, ты из будки звонишь?

— Не, к соседям зашёл. Подваливай через десять минут к подъезду и двинем.

— Подожди, ключи у Лёни взял?

— Нас Толстый запускать будет. Учёт и контроль на нём.

— Не живёт же он там! — фыркнул я. — Позвони Лёне, пусть передаст, чтобы нас встретили.

— Думаешь, Лёня — передаст? — с непонятной усмешкой уточнил Фролов.

— Почему нет?

— Блин, Серый, ты этот анекдот не знаешь, что ли? — рассмеялся Андрей и с кавказским акцентом произнёс: — Алло! Дарагой, пазави Гиви к телефону. Его нэт. Тогда Сосо, он передаст. Кто передаст? Сам ты передаст! И брат твой передаст!

Анекдот был смешным, но меня не развеселил. Наоборот — заставил нервно поёжиться, напомнив о грузинах.

— Всё, скоро буду, — сказал я и повесил трубку.

Прихватил сумку, в которой помимо топорика так и лежала сменная одежда для зала, обулся и вышел из квартиры. Лифтом пользоваться не стал, настороженно глянул в зазор меж лестничными пролётами, прислушался. В подъезде — тишина. Тогда спустился до площадки с мусоропроводом, опёрся ногой о его крышку, приподнялся и оглядел через пыльное окошко двор.

Ни милиции, ни суеты нездоровой заметить не удалось. Явно труп Сивого ещё не нашли. И что немаловажно — синей "девятки" тоже не видать.

Вот и чудненько. Ни ментов, ни грузин, а цыган бояться уже нет нужды. Решил эту проблему раз и навсегда.

Лавочка у подъезда пустовала, парни из посёлка перенесли свой наблюдательный пункт к теннисному столику, где сидели с компанией местных пацанов. С учётом купленных вчера двух стаканов травы, найти с ними общий язык у Вани-цыгана получилось явно без всякого труда. Опять же, с музыкой во дворе зависать веселей; сейчас в магнитофоне играла группа "Кино".

Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве...[11]

Невольно мелькнула мысль, что группа крови — это нормально, а вот порядковый номер скорее для зэковской робы подходит, но я не стал заморачиваться на эту тему, подошёл поздороваться с пацанами, заодно поинтересовался который час.

— Начало пятого, — сообщил Митя Новик — худощавый рыжий паренёк на пару лет младше меня, достал пачку "Бонда" и предложил: — Угощайся.

— Не курю.

Сидевший рядом с Митей крепыш попросил:

— Покурим, — сплюнул между ног длинную струю тягучей слюны и полюбопытствовал: — Как в армии, Серый?

Я пожал плечами.

— По-разному, Макс... Смотря, куда попадёшь.

Макс Шмаков кивнул.

— Да это понятно. Захара знаешь ведь?

— Тёму Захарова, что ли? В параллели с ним учился.

— Попал в ВДВ, там ему деды селезёнку порвали. Он сдёрнул прямо из госпиталя, сейчас с военной прокуратурой что-то решить пытается.

Рыжий Митя фыркнул от смеха.

— Пытается он! Уже успел Янке Скоковой ребёнка заделать, стрелок ворошиловский. Снайпер, блин!

— Да ладно? — поразился я, поскольку моя одноклассница была круглой отличницей, а этот самый Артём троечником и прогульщиком. Впрочем, характер у Янки всегда был бедовый, к тихоням её никак не отнести.

— Жениться, вроде, собрались, — подтвердил Макс. — Любовь-морковь у них, вроде.

Неожиданно разговоры стихли, остался один только перестук теннисного шарика, а все пацаны разом сделались очень-очень серьёзными. Оглянулся — через двор к нам топал худенький милиционер с погонами младшего лейтенанта.

— Молодые люди, эту девушку здесь видели? — продемонстрировал он цветную фотокарточку, приблизившись.

Вьющиеся тёмные волосы до плеч, слегка крупноватый нос, полные губы бантиком, огромные синие глазища с длиннющими ресницами, броский макияж. Если бы не знал, что Лидка Светлова одноклассница Зинки, по этому снимку дал бы ей лет двадцать, не меньше.

— А что такое? — спросил кто-то из пацанов.

— Ушла из дома и не вернулась, — пояснил младший лейтенант.

— Светлова это, — сказал я и сразу предупредил: — Два года её не видел, только на днях из армии вернулся.

Милиционер сразу потерял ко мне всякий интерес, и стал опрашивать остальных, а я поспешил на встречу с Андреем, но следом увязался один из парней.

— Енот, погодь! — окликнул меня худой будто щепка нескладный дылда. — Дело есть.

Я обернулся и спросил:

— Чего тебе, Карбид?

Прозвище возникло не на пустом месте: если для большинства моих знакомых потолком были ракеты из корпусов от дихлофоса, набитые селитрованной бумагой, то этот чудик фанател от подобных вещей всерьёз. Лицо его было рябым из-за крапинок глубоко въевшихся в кожу частиц пороха, а от левых мизинца и безымянного пальца осталось лишь по фаланге, остальное оторвало самодельным взрывпакетом, некстати рванувшим прямо в руке.

Карбид оглянулся на милиционера, нервно поскрёб расчёсанное предплечье и понизил голос чуть ли не до шёпота.

— Есть возможность динамит достать. Я с Герой тему обкашлял, он обещал покупателей подыскать.

— Я тут причём?

Карбид захлопал глазами.

— Но ты же с ним... Может, знаешь кого...

— Не, я не по этой части.

— Слушай, дёшево отдают, можно хорошо навариться. Только выход на покупателей нужен!

Я покачал головой. Всё это походило если не на подставу, то на разводку, поэтому не стал даже забивать себе голову.

— Ничем не могу помочь.

— Енот, хорош! Мне, капец, деньги нужны!

— Деньги всем нужны, с этим не ко мне.

Карбид поплёлся обратно к теннисному столику, а я вышел со двора и уже в проходе между домами чуть не выпрыгнул из штанов, когда за спиной требовательно бикнул автомобильный сигнал. Развернулся — картина маслом "Приплыли". Сзади подкатывала синяя "девятка" грузин. И, как назло, кругом никого.

Мать вашу, ну и где родная милиция, которая меня бережёт? Где она меня бережёт?! Почему не здесь и не сейчас? Хоть бы младший лейтенант следом увязался...

Миг я колебался, потом решил плюнуть на всё и делать ноги. И сделал бы, но невесть откуда взявшийся грузин — тот, который с усами, — подступил со спины и прихватил руку чуть повыше локтя. Хватка оказалась воистину железной, сразу видно — борец.

Его бритый напарник вынырнул с другой стороны и скомандовал:

— Поехали!

— Куда ещё?! — возмутился я и попытался высвободиться, но безуспешно.

— На Зелёный, барыгу покажешь, — объявил усатый и улыбнулся. — Не ссы, подтвердились твои слова. Всё путём.

Мне так отнюдь не казалось, и я предложил компромиссный вариант.

— Давайте сами. Объясню, как найти.

В ответ ожидаемо прозвучало:

— В машину садись. Быстро.

— А "Сулико" вам не спеть? — выдал я совершено осознанную дерзость и крутанулся на месте, но застать усатого врасплох не вышло. Он и в самом деле оказался борцом. Руку ловко вывернули, болевой приём заставил сипло выдохнуть и головой вперёд нырнуть в уже распахнутую заднюю дверцу "девятки".

Грузин без промедления забрался следом, а его приятель кинул оброненную мной на землю спортивную сумку в багажник, захлопнул его и уселся на переднее сиденье.

— На Зелёный, Вахтанг! — скомандовал он водителю.

"Девятка" тронулась с места, и усатый дружелюбно сказал:

— Чего нэрвный такой? Сказали же — слова твои проверили, претензий нет. Этот Антон-гандон и в самом деле в бега ударился. Родители его в розыск заявили, как пропавшего. И ты всё верно сказал: он на днях им тоже обмолвился, что скоро очень резко поднимется. Это участковый выяснил, когда опрос проводил.

Участковый выяснил? Так это всё же менты? Или им опер Козлов служебную информацию сливает? Знать бы точно, с кем дело имею...

— Я вам зачем тогда? — нахмурился я. — Если сами всё знаете?

— Всё, да не всё, — ответил с переднего сиденья бритый. — На кого сын работал, родители ни сном, ни духом. Кирилл и Кирилл. Нет о нём никакой информации, даже номера телефона нет. Пробовали информацию через ментов пробить — глухо. А Кириллов на Зелёном — как собак нерезанных! Вот и покажешь.

Я мысленно выматерился, обругав себя за то, что обмолвился о знакомстве с барыгой, но понемногу начал успокаиваться. Ничего страшного не произошло, совсем даже наоборот — едва ли эти типы поверят Кириллу на слово, а значит, его шансы пережить сегодняшний день стремительно пошли вниз. Разве плохо?

Неплохо, наверное. Только на душе как-то нехорошо. Мухи, когда в паутине начинают запутываться, тоже, поди, думают, что не всё так плохо, как представляется на первый взгляд. Ну да, глядишь, обойдётся...

По крайней мере, везут меня в людное место, затеряться в толпе будет не так уж и сложно. А пойдёт что-то не так — на помощь позову, я не гордый. Не станут мне по беспределу на глазах у зевак руки крутить и в машину запихивать. Слишком высок риск, что кто-нибудь свой гражданский долг выполнит и в милицию сообщит. Да и зачем? Покажу барыгу и разбежимся.

Только бы мы действительно на Зелёный ехали...

Мысль эта пробежалась по спине ледяным ознобом, сдавила сердце, ввинтилась буром в солнечное сплетение, но я посмотрел в окно и сразу взял себя в руки, выкинул дурные предчувствия из головы.

Двигались мы в сторону центра, и уже минут через двадцать "девятка" подкатила к воротам рынка. Покупатели начали обходить автомобиль, перекрывая обзор, но когда я положил ладонь на дверную ручку, усатый немедленно скомандовал:

— Сиди! — Он пригнулся, посмотрел через лобовое стекло и пробурчал: — Нечего нам на людях светиться. Ваха, заезжай!

Машина медленно тронулась с места и почти сразу вновь остановилась, уткнувшись в перегородившую проезд "бэху"; ту самую, на которой в прошлый мой визит сюда Лёха Смирнов увёз мужика в красном пиджаке. Более того — прямо сейчас в неё забрался Кирилл. Перед этим он обернулся, позволив хорошо себя разглядеть, а вот меня не заметил из-за тонированной лобовухи "девятки".

— Вот он! — подсказал я грузинам. — В "бэху" сел!

— Ваха отъезжай! — скомандовал бритый. — И падай на хвост, только сильно не прижимайся.

Я дёрнул ручку, намереваясь выбраться — а при необходимости даже вывалиться из салона, — но дверца оказалась заблокирована. Потянул штырёк, и тут же навалился сбоку усатый.

— Куда?!

К чему-то подобному я был готов и врезал локтем ему по кадыку, заставив на миг позабыть обо всём, кроме боли и перехваченного дыхания. И всё же немного просчитался — прежде чем успел разблокировать дверцу, бритый развернулся на переднем сиденье и зарядил мне открытой ладонью по уху.

Хлоп! В голове словно петарда рванула, я выпал из реальности и тотчас оказался взят на болевой приём. Но не сдался, взбрыкнул и свободной рукой сумел поднять штырёк блокировки дверцы, а вот дотянуться до ручки уже не смог.

Усатый усилил хватку, едва не порвав мне связки и вдавив щёку в боковое стекло. Из глаз хлынули слёзы, и пока я сипел и тужился, моё правое запястье приковали наручниками к пластиковой потолочной ручке.

Дерьмо! Ручка на вид вроде хлипкая, но так просто не сорвёшь.

И наручники... Неужели всё же менты?

Развели меня, получается?

— Мужики, вы чего? — прохрипел я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Отпустите!

— Сказано же: нэ дёргайся! — недобро процедил усатый, потирая кадык. — Разрулим ситуацию — и вали на все четыре стороны, скатертью дорога!

Меня это заверение отчего-то нисколько не убедило, и по спине пробежал омерзительный холодок, во рту появился кислый привкус страха, противно заныло в самом низу живота и в паху, а оттуда неприятные ощущения перетекли в мошонку. Скрутило её так, будто в мясорубку сунули.

Влип, вот же влип...

Поправив свободной левой рукой пояс спортивных штанов, я как бы невзначай дотянулся до кармана и нашарил пусковое устройство. Сигнальная ракета никак не тянула на оружие последнего шанса, но в критических ситуациях хватаешься за любую соломинку. Жаль боёк не взведён, а одной рукой быстро этого не сделать...

"Девятка" сдала назад, освобождая проезд, и когда "BMW" выкатил с рынка, удалось разглядеть, что в автомобиле находятся два человека, но барыга Кирилл прикрыл собой водителя, того рассмотреть не вышло. Когда серебристая иномарка вывернула на проспект, мы выждали немного и покатили следом, не приближаясь, и не отставая.

Вахтанг выдерживал дистанцию столь умело и непринуждённо, словно был профессиональным таксистом или автогонщиком, он не суетился и не совершал ненужных манёвров, просто ехал себе и ехал в потоке попутного транспорта. Дома сталинской постройки центра очень быстро остались позади и за окнами замелькали пятиэтажные хрущёвки и брежневки, а потом на смену им пришли панельные девятиэтажки спальных районов, частный сектор и промышленная застройка.

— Куда-то за город едут! — оживился бритый. — Ваха, отпусти их немного! Не маячь!

И я тоже оживился, но виду не подал. У меня появился шанс выбраться из этой переделки целым и относительно здоровым. Если сделаю всё правильно, и свою шкуру спасу, и грузинам подгажу. Неплохо так подгажу, вплоть до ареста по обвинению в похищении человека. Если только они сами не менты, конечно...

На выезде из города — пост ДПС, там всегда дежурят милиционеры. И пусть не факт, что нас тормознут, но у меня в кармане пусковое устройство с вкрученным сигналом охотника; полагаться на случай не придётся. Главное только успеть достать и взвести. И пусть стрелять сигнальной ракетой в замкнутом салоне страшно до усрачки, упускать возможность привлечь внимание гаишников я не собирался. Скорость у "девятки" не так уж и высока, предпочту в аварию попасть, чем и дальше в полнейшую неизвестность ехать.

Правда, грузины что-то слишком спокойны для бандитов, которые вывозят из города человека в наручниках. Надеются откупиться от мусоров или они и сами мусора?

Плевать! Менты — не менты, неважно! Пальну без сомнений и колебаний.

И я пригнулся, уставился в лобовое окно, опасаясь упустить нужный момент, но тут мы вслед за иномаркой свернули в непонятный проезд и через несколько минут выскочили из него на дорогу с разбитым колёсами асфальтом, которая совершенно неожиданно привела к трассе в объезд поста. По радио как раз играла весёлая песенка о стране Лимонии[12], и меня передёрнуло; слишком уж разительным оказался контраст между мелодией и ситуацией, в которую угораздило влипнуть. К горлу подкатил комок тошноты, во рту появился омерзительный привкус желчи.

Захотелось заорать во всю глотку, что так не бывает и всё просто не может случиться столь глупо и нелепо! Накатило нестерпимое желание зажмуриться и зажать уши, дабы отрешиться от этой неправильной реальности, а потом открыть глаза и очнуться дома, в собственной постели. Да только хрен там — чудес на свете не бывает.

Нехорошо всё это, ох как же это всё нехорошо...

— Сбрось скорость, теперь не уйдут, — вновь распорядился бритый.

Движение и в самом деле стало не слишком интенсивным, нас вполне могли заметить, особенно после того, как "бэха" свернула с трассы на грунтовую дорогу и запылила к посёлку с то ли недостроенными, то ли просто заброшенными домами; на ум пришло новомодное слово "коттеджи". Не знаю, сколько они простояли в таком состоянии, но электрические провода с временных опор срезали подчистую.

Ваха не рискнул ехать за иномаркой и остановился на обочине. Выждал, когда серебристая машина скроется среди домов, и лишь после этого тронулся с места и вырулил на грунтовку. Застроенный домами участок со стороны показался не слишком обширным, углубляться в него водитель не рискнул и загнал автомобиль в первый попавшийся проезд между заборами.

— Тихо! — скомандовал бритый, распахнув дверцу. Какое-то время он прислушивался, затем сказал: — Вроде, где-то поблизости остановились. Пешком дойдём. — Он вытянул из-за пояса "макаров" и протянул его водителю. — Ваха, ты с нами!

Водитель принял оружие с явной неохотой и тяжко вздохнул, выдёргивая ключ из замка зажигания, но протестовать не стал и выбрался из машины.

— Эй! Отцепите! — потребовал я, когда наружу полез усатый, но без толку.

— Жди! — коротко бросил грузин, захлопнул дверцу и перешёл к багажнику. Открыл его и начал возиться с резиновым ковриком, но вместо запаски вытащил и протянул напарнику не слишком новый АКМ. Сам вооружился коротким помповым дробовиком.

"Не менты", — понял я окончательно и бесповоротно. Знал это с самого начала, но теплилась какая-то надежда, а тут как отрезало, никаких сомнений не осталось.

Не став запирать автомобиль, троица грузин покинула переулок, и дожидаться их возвращения никакого желания не было. Чем бы ни закончились разборки, меня по результатам не ждало ровным счётом ничего хорошего. Если Кирилл не сумеет доказать собственную непричастность к расстрелу "волги" и его грохнут или запытают до смерти, то наверняка избавятся и от совершенно ненужного свидетеля. А если этот ушлый делец сумеет отбрехаться и грузины ему поверят, то потрошить начнут уже меня самого. Что нисколько не лучше пули в голову из первого варианта. Хотя, подозреваю, помучиться придётся в любом случае — без очной ставки дело точно не обойдётся. А это плохо, очень-очень плохо...

Тут на меня и навалилось осознание собственной беспомощности. Когда палят со всех сторон, но у тебя и самого в руках автомат, — это если и не игра на равных, то очень близко к тому. И молоток против ножа — тоже нормальный расклад. Да просто иметь возможность отмахаться руками и ногами или убежать, пусть даже с минимальными шансами на успех, совсем не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Но с прикованной к машине рукой, не убежать и не отбиться. Теперь точно конец. Допрыгался...

Я без особой надежды на успех потянул руку вниз, и точно — стальной обруч наручника охватывал запястье слишком плотно, вытянуть из него кисть не получилось, только кожу ободрал. И отомкнуть замочек ключом для почтового ящика тоже не вышло. Попробовал открутить им потолочную ручку и вновь в своём начинании не преуспел. Винты не поддавались.

"Господи! Хоть ты помоги, а?" — мысленно взмолился я.

Крещёный ведь, хоть и крестика не ношу. Но выкручусь, с первой же получки куплю. И свечку поставлю во здравие. Врать не буду — каждое воскресенье в церковь ходить не стану, но насчёт крестика и свечки обещание исполню стопудово. Зуб даю!

Начала накатывать паника, и дабы успокоиться, я достал из кармана пусковое устройство, взвёл его, повертел в руках и спрятал обратно. Нехитрая манипуляция помогла ощутить себя не совсем уж безоружным, и когда в отдалении загрохотали выстрелы, мне удалось совладать с приступом паники, не задёргаться, не забиться в истерике.

Перестрелка оказалась бурной, но скоротечной. Грохнуло ружьё, защёлкали хлопки суше и тише, но тут же смолкли, стоило только коротко протарахтеть автомату. Миг безмолвия — и вновь дважды бухнул двенадцатый калибр, стукнули раз-другой пистолетные выстрелы. Автомат больше себя не проявил, пальба стихла почти сразу, на этот раз уже окончательно.

И что это было? С кем грузины сцепились — неужто с бандой Большака?

И кто вышел победителем? Должен же был кто-то выжить! Или нет?

В любом случае — разницы никакой. Неважно, кто явится сюда, меня грохнут с гарантией. И даже если не явится никто, придётся либо подыхать с голоду, либо перегрызать пластиковую ручку зубами, а этот номер может и не прокатить.

И что делать? Думай! Думай! Думай!

Вот тогда-то, не иначе из-за выброшенного в кровь адреналина, меня и осенило.

Багажник! Сумка! Топорик!

Я извернулся на месте, начал складывать спинку заднего сиденья и хоть сумел сделать это не до конца, в итоге всё же просунул за него левую руку и нашарил ремень сумки. Рыча от напряжения, вытянул-выдернул её в салон, спешно вжикнул молнией замка.

Да! Вот так, суки!

Я вооружился топориком, примерился и ударил — раз, другой, третий. Отрубать кисть в мои планы не входило, бил по ручке, пластик которой упруго пружинил и поддавался на редкость неохотно. Да и с чего бы ему поддаваться? Орудовать приходилось левой рукой, ещё и поза оказалась неудобной и никак не получалось толком размахнуться. А когда понемногу приноровился, метал лязгнул о металл. Под пластиком обнаружилась прочная стальная полоса!

— Вашу ж мать! — в голос выругался я, но отказаться от своей затеи и не подумал, просто стал метить уголком клинка по головке шурупа, намереваясь перебить ту на части, а то и вовсе снести подчистую. Попутно ухватился за ручку и повис на ней, задёргал вниз. И в итоге своего добился, сдёрнул её с иссечённого шурупа, оттянул и снял браслет наручников.

Справился! Пусть и провозился непозволительно долго, но всё же освободился до возвращения к автомобилю грузин!

Нервно оглянувшись, я кинул быстрый взгляд в заднее окошко "девятки" и распахнул дверцу. А только вывалился из салона — вспышка! И больше ничего...

19|06|1992

вечер

Мёртвая зона. Каждый водитель знает, что у его автомобиля есть мёртвая зона — сектор, который не просматривается из салона. Оглянуться-то я оглянулся, но появившихся в переулке людей не заметил. Заметил бы — возможно, и сумел бы выкрутиться, только совсем не факт. Да и не важно это, главное, что не заметил и подставился под удар.

Получить прикладом автомата по голове — не только больно, но и чревато самыми неприятными последствиями, вплоть до проломленного виска, сломанной скулы, раздробленной переносицы или выбитых зубов. Меня спасли рефлексы и эволюция. Успел чуть отдёрнуть голову, уходя от прямого удара, а лобная кость неспроста полагается одной из наиболее прочных у человека — приклад соскользнул, рассёк кожу и отправил в нокаут, но не убил.

Очнулся я, когда затылок ударился о землю. Не сразу, не при первом падении. К этому времени меня успели перевезти из переулка во двор недостроенного особняка и за ноги стянули с заднего сиденья "девятки". Вот и долбанулся.

От удара в голове словно граната взорвалась, на миг отключился снова, не успев даже вскрикнуть. Ну — наверное, на миг. По крайней мере, в себя пришёл, всё так же лёжа на спине рядом с "девяткой". Ресницы правого глаза слиплись из-за подсохшей крови, а в левом всё кружилось и колыхалось, но мал-помалу мир перестал вращаться, и я понял, что смотрю в подёрнутое перьевыми облаками небо.

— Трупов прибавилось и что с того? — послышался вдруг незнакомый голос, низкий и сильный. — Действуем по плану.

— Что с того?! Два трупа или семь — есть разница? И этот, вон, ещё — восьмой! Они в "буханку" вообще влезут? А яму какую копать? Давай бензином обольём и запалим!

Твою ж мать! "Этот, вон, ещё — восьмой" — точно обо мне!

Не хочу быть восьмым!

Я попытался подняться, но головокружение отступало как-то очень уж медленно, только и смог, что оторвать затылок от земли. По щеке и шее заструилось что-то тёплое и липкое, не иначе так и продолжал кровоточить рассечённый скальп.

— Ну тупи, Лёша! — послышался резкий ответ. — К нам ни одной ниточки не должно привести! Ни одной! А если тебе сложно — ну тогда сам всё сделаю. Не обломаюсь девять трупов в лес вывезти, ты уж поверь.

— Да ладно, ладно! Я ж так!

— Ты, Лёша, так, а я эдак...

Лёша? Имя и голос соединились в единое целое, и я сообразил, что одним из собеседников был Алексей Смирнов по прозвищу Марадона. А кто второй? Неужто сам Большак, на которого Лёха по слухам работал?

Кое-как я приподнялся на одном локте, и взгляд сразу упёрся в уложенное на кусок полиэтиленовой плёнки тело Кирилла. Рядом с барыгой в лужах крови валялись ещё два покойника. Один замер с ножом в руке, рядом с другим отсвечивал металлом пистолет Марголина, знакомый по стрелковой секции.

Неспроста, выходит, показалось, будто мелкашка хлопала...

Троица кавказцев обнаружились у ворот, и крови там натекло как на скотобойне, да ещё на земле поблескивало несколько автоматных гильз, но вот оружия видно не было. Не добежать, не подобрать.

Желая разглядеть все детали, я слишком сильно повернул шею, и в голову стрельнула боль столь острая, что пришлось повалиться обратно на землю. Впрочем, основное успел заметить и так.

С другой стороны двора стояла зелёная "буханка", рядом с ним валялись в пыли два цилиндрика стреляных гильз двенадцатого калибра. Как видно, детей гор подвела самоуверенность. Шли брать торгаша с водителем, а нарвались на банду. Трёх человек расстреляли, но и сами полегли в полном составе. Только Кирилл как-то совсем неправильно лежит, будто его прямо на листе укрывного материала и грохнули...

Понемногу я пришёл в себя, но подниматься на ноги не рискнул, замер на спине, напрягая и расслабляя то одни мышцы, то другие. Пусть бандитов с моей позиции и не видно, они где-то совсем рядом — только попытаюсь встать, тут мне и прилетит.

Впрочем, прилетело и так. Очень скоро послышались шаги, и надо мной встал Лёха Смирнов с пистолетом Макарова в руке.

— Слушай, а я этого знаю! — заявил вдруг он. — Помнишь, Кирюха просил по номеру пробить адрес того фраера, который видел, как пацана в багажник грузили? Так это он. Непонятно только, почему его Кум с Валей не убрали.

Большак — а был собеседником Марадоны наверняка именно он, — выругался.

— Говорил же, что-то не так пошло, а ты: забухали мужики, забухали! Если б мне заранее не цинканули, что мусора под Кирилла копают, взяли бы нас тёпленькими!

— Но кто ж знал, что этот гад подставной? Ещё хачиков каких-то навёл, сука... — Смирнов пнул меня по рёбрам, и дыхание перехватило, а в голове вспыхнули звёзды. — Вставай, падла! Вижу, что очнулся!

— В дом его веди! — скомандовал Большак. — На крюк подвесим, расспросим.

— Вставай, сука! Вставай!

На крюк мне нисколько не хотелось, так что подниматься с земли я не стал, хоть уже и был способен передвигаться самостоятельно. Вместо этого перевернулся на бок, на миг замер, якобы собираясь с силами, и повалился обратно на спину, когда подломилась в локте рука. Получил ещё раз кроссовкой по рёбрам, повторил попытку и вновь не довёл её до конца, разыгрывая контузию.

— Слушай, ты ему конкретно кукушку стряхнул! Он в нокауте! — сообщил Лёха главарю.

— Ну так волоки его, не переломишься!

— Помоги, а?

В ответ зазвенели ключи.

— Сам давай. Я пока дверь отопру.

— Хоть на крыльцо подсоби заволочь! Из него кровища льёт, если в одного поднимать — весь изгваздаюсь.

— Ладно, не ной! Помогу. Шевелись только!

Смирнов выругался и сунул "макаров" за пояс спортивных брюк. Рукоять немедленно перевесила, и ПМ едва не выпал на землю. Тогда парень спрятал пистолет в боковой карман олимпийки и наклонился ко мне, ухватил за плечо и проволок по земле чуть больше метра.

— Тяжёлый, сука! — проворчал он, собираясь с силами для нового рывка.

— Погоди... — прохрипел я и потянулся к Лёхе неуверенно, будто пьяный.

Дрожащую руку сразу отбросили в сторону, да так что лязгнули болтавшиеся на запястье наручники. Жест не содержал в себе ровным счётом никакой угрозы, столь нервно отреагировал Смирнов исключительно по причине крайнего раздражения.

— Урод, бля! — выругался он, вытер испачканную в крови ладонь о мою майку и выпрямился перевести дух. — Вставай, падла!

Очередной пинок по рёбрам вышел на редкость болезненным, и я скорчился на земле в приступе реальной, а отнюдь не наигранной боли. Марадона досадливо выругался, ухватил под руки и вновь потянул меня в сторону высокого крыльца особняка с недостроенным вторым этажом. Новое трепыхание жертвы не насторожило и не заставило остановиться.

— Не дёргайся, козёл! — лишь потребовал Лёха Смирнов, продолжая волочь меня по земле, а в следующий миг в лицо ему упёрлось пусковое устройство.

Большой палец толкнул стопор, и — хлопнуло!

Красный огненный шар угодил в голову Марадоны, стремительно отскочил в сторону и понёсся, заскакал по двору. Опалённый и оглушённый бандит рухнул на землю как подкошенный, заорал и забился, зажимая руками глаза. Я навалился на него сверху и выдрал из кармана олимпийки ПМ, но только вскинулся с пистолетом и сразу перекатился под прикрытие "девятки".

За краткий миг нашей схватки Большак успел не только обернуться. но и неожиданно шустро для штатского сдёрнуть с плеча висевший на ремне автомат. Впрочем, сноровки в обращении с оружием ему всё же недоставало, и АКМ загрохотал с мимолётным опозданием, когда меня уже прикрыл кузов машины. Посыпалось на землю битое стекло, пули начали дырявить тонкое автомобильное железо, и я перебрался под прикрытие движка, а только скорчился там, пережидая обстрел, как на смену автоматной очереди пришёл отборный мат.

Опустел магазин?!

Я рывком приподнялся над капотом и сходу выкинул перед собой руку с пистолетом, поймал мушкой движение в дверях коттеджа и выжал спуск, но впустую — выстрела не прозвучало. Да и не попал бы с залитым кровью глазом, очень уж резво для человека своей комплекции нырнул в дом Большак.

Попутно он умудрился сграбастать прислоненный к стене помповый дробовик, поэтому ни кидаться вдогонку, ни оставаться в своём не самом надёжном укрытии я не стал. Рванул от машины с низкого старта, будто профессиональный бегун, и ударивший по пальцам браслет наручников, едва не выбил из руки пистолет. Лишь чудом не упустив оружие, мне удалось в десяток стремительных шагов заскочить за угол коттеджа, а там я повалился на колени и скорчился, не в силах вынести вспышки разрывавшей голову пульсации.

Ах ты, зараза! Крепенько приложили!

Бухнул запоздалый выстрел, картечь стеганула по забору, измочалив пару досок и понаделав дырок в соседних, но палил Большак в белый свет как в копеечку, достать меня с крыльца шансов не было ни малейших.

Пока угол не обогнёт...

Мысль эта заставила позабыть о боли; костяшками я протёр залитый кровью глаз и уставился на судорожно стиснутый в руке пистолет. Сразу обратил внимание на положение предохранителя и сдвинул его флажок вниз, затем после недолгой возни вынул из рукояти магазин и с неимоверным облегчением обнаружил в нём пять патронов. Слегка оттянул затвор — шестой оказался загнан в ствол.

Тогда я вновь зарядил пистолет и поднялся на ноги. Голова кружилась, а по щеке и шее струилась кровь, но вой Лёхи уже перешёл в неразборчивую ругань, медлить было нельзя. Я отступил на шаг от стены, но так, чтобы не высунуться из-за угла и не подставиться под выстрел с крыльца, быстро осмотрел двор. Большак покинуть коттедж не рискнул, предпочтя остаться под прикрытием стен, а вот Смирнов сумел подняться на ноги и тяжело навалился на "девятку", при этом окончательно после попадания в лицо осветительной ракеты он ещё явно не очухался.

"И не очухается", — подумалось мне, когда я закрыл левый глаз, дабы не двоилась мушка, тщательно прицелился и выстрелил самовзводом.

Хлопнуло, ствол несильно подбросило, Лёха мотнул головой и завалился на землю. Наповал уложил или только ранил, так сразу было не понять, но в любом случае опасности он больше не представлял.

Не теряя времени, я развернулся и рванул вдоль дома к дальнему углу особняка. Юркнул за него, настороженно выглянул обратно и сразу отпрянул под прикрытие стены, заметив высунутый из окна ствол дробовика. Громыхнул запоздалый выстрел, заряд картечи впустую стеганул по земле, но и так сердце буквально ухнуло в пятки.

Чуть промедлил бы и — хана! Вовремя позицию сменил...

Я непроизвольно отодвинулся от угла и наткнулся спиной на нишу оконного проёма то ли полуподвала, то ли цокольного этажа. К величайшему моему разочарованию забраться внутрь мешала вмурованная в кирпичную кладку решётка. Удалось лишь разглядеть завёрнутый в полиэтиленовую плёнку предмет, очертаниями определённо напоминавший человеческое тело.

Чёрт бы с ним, не до того!

Продолжая вжиматься спиной в стену, я задрал голову и замер в попытке удержать в поле зрения все три выходивших на эту сторону окна. К счастью, первый этаж был достаточно высоким, да ещё на полкирпича выступал декоративный карниз, и Большаку для прицельного выстрела придётся высунуться наружу чуть ли не по пояс; тут его и сниму.

Если только успею вовремя заметить. И если он не выбежит через дверь, не обойдёт и не пальнёт из-за угла. Того или другого.

Три окна, два угла. Пистолет против дробовика.

Дерьмо!

Я перебежал на другую сторону дома, присел, посмотрел за угол и вновь перевёл взгляд на окна. Высота — чуть больше двух метров, при желании смогу забраться, но точно нашумлю, да и Большак подстрелит меня с гарантией, если вдруг на него нарвусь.

Грёбаная игра в напёрстки! Три пустых проёма, и за одним из них моя смерть!

Или не за одним, а за всеми сразу? Внутренние стены могли ещё не сложить.

И что делать? Пробираться в обход и заходить в коттедж через дверь? С пистолетом против дробовика? Шикарная идея! А ну как Большак на другой стороне из окна выпрыгнет? Я в дверь — а он меня из-за угла картечью! Или из дома картечью, если просто засядет внутри и станет ждать.

И в засаде мне его точно не пересидеть. И нервы не выдержат, и кровь продолжает из башки течь; как бы в скором времени не скопытиться. Надо действовать!

Вскинув перехваченный сразу двумя руками ПМ, я отступил от дома сначала на один шаг, затем ещё. При этом не спускал глаз с окон. Никакого движения в них не заметил, зато сумел разглядеть внутренние перегородки, сложенные из кирпича. Комнат в особняке такого размера никак не меньше трёх или четырёх, Большак может быть в любой из них, а значит, шансы наткнуться на него, забираясь в одно из окон, высоки, но не критичны.

Понятно, что головой рискую, да только рискую я в любом случае, даже если ничего не стану предпринимать. А подобного манёвра он от меня точно не ждёт, глядишь — и выгорит.

Под ногу подвернулся обломок доски-двадцатки, я поднял её и под острым углом приставил к стене, а сам ухватил четвертушку кирпича и левой рукой зашвырнул в забор у противоположного угла дома. Стукнуло не сильно, но вполне отчётливо.

Выждав несколько секунд, я упёрся носком кроссовки в верх доски и привстал, заглянул в окно, готовый сигануть вниз при малейших признаках опасности. Пистолет сунул вперёд себя, но небольшая комната с единственным дверным проёмом оказалась пуста.

Карниз, подоконник — и я внутри. Забрался в дом совершенно бесшумно, не звякнул даже предусмотрительно прихваченный мизинцем свободный браслет наручников.

Я, сука, ниндзя! Бесшумный и смертоносный!

От резкого броска вновь начала разрывать голову болезненная пульсация, и я миг помедлил, прежде чем двинуться к дверному проёму. Шагать старался мягко и осторожно, но почти сразу под ногой явственно хрупнул комочек ссохшегося цементного раствора.

Твою ж мать! Я рванул вперёд, наметил движение в дверной проём и тотчас дёрнулся обратно за простенок. Ничего толком не разглядел, просто задумал поступить так изначально и на ходу менять ничего не стал.

Грохнул ружейный выстрел, кирпичная перегородка дрогнула, приняв на себя основной заряд картечи, несколько свинцовых горошин влетели в комнату и попали в дальнюю стену. Меня не зацепило.

Щёлк! — с шумом отошла назад помпа.

Стук! — легонько ударилась об пол импортная пластиковая гильза.

Клац! — лязгнул механизм, загоняя в ствол очередной патрон, но за миг до того я вновь выглянул из двери и два раза подряд выстрелил в силуэт Большака, чётко различимый на фоне окна.

Попал оба раза, да только первая пуля ушла левее, а вторая из-за спешки и приподнятого отдачей ствола не только левее, но ещё и выше. Приземистый громила отделался простреленным боком и дырой в плече. Он даже не покачнулся, лишь рыкнул и повёл вниз задранный к потолку ствол ружья, которое при перезарядке вскинул, подражая героям американских боевиков. ПМ хлопнул ещё дважды; в голову метить я не рискнул, уложил обе пули в бочонкообразную грудь. На сорочке начали расплываться кровавые пятна, колени бандита подломились, он охнул и покачнулся, завалился как-то неровно, на бок и хоть оружия не выронил, сходу высвободить придавленный к полу собственным весом приклад не сумел.

Громила начал приподниматься, но ранения оказались всё же слишком серьёзными, и я успел подойти и наступить на стол ружья, прежде чем Большак с ним совладал. Тот словно этого не заметил, продолжил сипеть и ворочаться, пришлось нацелить ПМ на бритый затылок и выжать спуск. Хлопнуло, плеснуло кровью, пистолет встал на затворную задержку. Хрипы смолкли, прекратились конвульсии.

Я без сил повалился рядом, выкинул разряженный "макаров" и вытянул из-под обмякшей туши бандита дробовик. Посидел так какое-то время, упираясь лбом в тёплый ствол ружья, потом заставил себя подняться на ноги и чуть не опустился обратно. Звенело в ушах, не унималось кровотечение, усилилось головокружение.

Покачиваясь на ходу, я направился на выход, запнулся о брошенный в дверях автомат и едва не упал, но кое-как устоял на ногах и спустился во двор. АКМ так и оставил валяться на полу, поскольку без патронов он для меня никакой ценности не представлял, а брать на продажу — глупость несусветная; прямой путь за решётку.

Добивать Лёху Смирнова не пришлось: пуля угодила точно в переносицу. Я встал над телом, перевёл дух. Стоило бы убираться отсюда без промедления, но бандиты точно не ждали, что выстрелы привлекут чьё-либо внимание, так что с бегством решил повременить.

Постоял, прислушался. Всех звуков — один лишь звон в ушах. Даже птицы не поют, о людях и говорить нечего — ни встревоженных голосов, ни воя сирен, ни просто шума автомобильных двигателей. Ничего.

— В Багдаде всё спокойно, в Багдаде всё спокойно... — скорее прохрипел, чем пропел я, отложил ружьё на капот "девятки", доковылял до бочки с водой и умылся.

Тогда полегчало. А вот осторожное прикосновение к ране на голове отозвалось столь яростной вспышкой боли, что охнул в голос. Приклад автомата скользнул над самым виском, только это меня и спасло, но рану требовалось обработать и зашить, и чем раньше, тем лучше. А при невозможности того или другого хотя бы забинтовать. Ножом одного из бандитов я располосовал прихваченное в спортзал полотенце и наложил на голову повязку, та моментально намокла и покраснела, но если кровотечение и не сошло на нет, то до предела замедлилось.

Дурнота понемногу отступила, тогда огляделся. Кирилл лежал на куске полиэтиленовой плёнки, карманы его джинсов были вывернуты, рубаха на груди потемнела от крови. Убили барыгу несколькими ударами ножа в область сердца и сделали это явно ещё до прихода грузин.

Сразу вспомнились слова Лёхи Смирнова, что избавиться планировалось от двух трупов. Один мертвец — Кирилл, и ещё в полуподвале видел тело, завёрнутое в укрывной материал. Неужто Антона до сих пор не закопали? Впрочем — неважно.

Я перешёл к распростёртым на земле бандитам и, стараясь не ступать в кровь, обшарил их одежду. Деньги без счёту рассовал по карманам и, наверное, не удержался бы и прихватил с собой пистолет Марголина, но тот оказался разряжен. Не стал брать.

Да и в остальном арсенал банды не впечатлил. Помимо МЦ двадцать второго калибра отыскалась укороченная двустволка с полноценным прикладом и наган военных годов выпуска. Троицу излишне самоуверенных грузин из них и положили, и если пара пистолетных пуль оставила аккуратные дырки, то картечь изорвала в клочья и одежду, и плоть, вокруг тел растеклась настоящая лужа крови.

При взгляде на это зрелище, меня начало подташнивать, но так могло сказаться и сотрясение мозга. В любом случае я от обыска не отказался и по итогам оного нисколько о потраченном времени не пожалел. В первую очередь из-за подвернувшейся возможности избавиться от наручников. Помимо заветного ключика насобирал ещё и стопку купюр разного достоинства, которых от крови уберегли добротные кожаные бумажники, а вот брать золотые цепи и перстни мне и в голову не пришло. И улики, и не по себе как-то. Деньги... они обезличенные... что ли, а здесь чужая вещь. Ну его на фиг.

У Лёхи Смирнова при себе ничего ценного не обнаружилось — только зажигалка, сигареты, ключи от "буханки" да пяток патронов к нагану. Но зато на глаза попалось пусковое устройство. Вот был бы номер, останься оно здесь с моими отпечатками пальцев!

Я постоял немного, пережидая лёгкое головокружение, и двинулся в недостроенный особняк, который оказался вполне себе обжитым. В коридоре между помойным ведром и побросанными в угол дровами стоял прислоненный к стене велосипед, а в комнате на полу валялись два матраца. Там же обнаружилась переносная железная печурка с выведенной в окно трубой, стол с грязной посудой, чайник, запечатанные банки тушёнки и пустые бутылки из-под водки.

Туда я только заглянул и проходить не стал, сразу пошёл обыскивать Большака. В результате стал богаче на несколько тысяч рублей, да ещё выудил из кармана рыхлую пачку долларов и дойчмарок. Валюту бандит явно взял с тела убитого торгаша; купюры оказались преимущественно мелкими и потрёпанными, но в любом случае по нынешним временам это было самое настоящее богатство.

Нищенская сума в обозримом будущем мне теперь точно не грозила, а дабы не попасть в тюрьму, я тщательно протёр все предметы, которых только касался, не забыв и про магазин ПМ. Особенных сложностей с этим не возникло, другое дело, что вычистить салон "девятки" не представлялось возможным, машину решил спалить.

Забросив на заднее сиденье свою перепачканную одежду, я переоделся в треники с растянутыми коленями и застиранную футболку и уже расплескал бензин из найденной в "буханке" канистры, попутно щедро полив им и впитавшуюся в землю кровь, но опомнился и пошёл в дом за велосипедом. А там не утерпел и спустился в полуподвал, вспомнив о теле в полиэтиленовой плёнке. Решил проверить, Антон это или нет. Праздное любопытство и не более того, но уйти, не узнав наверняка, почему-то не смог. Видать, и в самом деле серьёзно кукушку стряхнули.

Свет проникал с улицы через зарешёченные окошки, палить спички не возникло нужды. Я склонился над свёртком и вгляделся в лицо покойника. Несколько слоёв укрывного материала размывали детали, но хватило и увиденного.

Длинные тёмные волосы, обтянутый плёнкой нос, потёки туши под глазами, распахнутыми и мёртвыми, широкий рот с пухлыми искусанными губами.

Лидка Светлова! Узнал её, и всё сразу стало на свои места, будто молотком знание прямо в темечко вколотили.

Пропавшая дочь председателя правления коммерческого банка. Её приятель-сосед, болтающий о скорых великих свершениях. Его босс-торгаш, как-то связанный с бандой Большака. И я.

Да — именно я! Как детонатор, как случайная искра.

Это ведь именно я в то злополучное утро уверил Антона, будто к Светловым пожаловали оперативники бывшего КГБ. Я выдал своё предположение за истину в последней инстанции, и Тоха запаниковал. А следом запаниковали его сообщники.

Все похитители требуют от родственников жертвы не обращаться в правоохранительные органы. Лев Светлов и не стал этого делать, он оповестил о происшествии службу безопасности своего банка, и всё бы ничего, если б не мой длинный язык!

Узнав о визите "оперативников КГБ", бандиты устранили Тоху, как самое слабое звено, а когда отец заложницы угодил в реанимацию и пропала всякая возможность выжать из него выкуп, да ещё к расследованию подключилась милиция, от девчонки попросту избавились. Возможно, так и планировалось с самого начала, но тут уж совсем не было никаких причин оставлять её в живых.

Зараза!

Не стоило искать царевну Будур ни по притонам, ни у наркоманов, замотанная в полиэтиленовую плёнку она лежала в подвале недостроенного коттеджа. И ничего с этим поделать было уже нельзя. Совсем ничего. Вообще...

Я выбрался из подвала и спустил во двор велосипед — обычный складной "Универсал". Кинул спичку в салон "девятки" и сразу пыхнуло. Взвились прозрачные языки пламени, начали пожирать обивку сидений и уничтожать последние улики, связывающие меня с этим паскудным делом. И как-то даже легче сразу стало, будто языческий ритуал очищения прошёл. Словно прямо сейчас в машине сгорал — не сам, конечно, но сотворённый по моему образу и подобию двойник. И вместе с ним сгорало всё дурное, а Сергея Полоскаева по прозвищу Енот здесь никогда и не было вовсе.

Отступив от ударившего в лицо жара, я забросил за спину спортивною сумку, нацепил на голову свёрнутую из газеты "шапочку дачника" и покатил прочь, к спокойной жизни сборщика мебели и ночного сторожа. Но перед тем всё же запрятал под крыльцо соседнего недостроя завёрнутое в полиэтиленовую плёнку помповое ружьё. Просто так, на всякий случай. Случай, как в том анекдоте, бывает всяким...

Сноски

1

"В Багдаде всё спокойно", группа "Кар-Мэн".

(обратно)

2

"В Багдаде всё спокойно", группа "Кар-Мэн".

(обратно)

3

"Девочка моя", Сергей Крылов.

(обратно)

4

"Два кусочека колбаски", группа "Комбинация".

(обратно)

5

"Стюардесса по имени Жанна", Владимир Пресняков.

(обратно)

6

"Атас", группа "Любэ".

(обратно)

7

"В Багдаде всё спокойно", группа "Кар-Мэн".

(обратно)

8

"Фаина", группа "На-На".

(обратно)

9

"Страх", группа "Сектор Газа".

(обратно)

10

"Взгляд с экрана", группа "Наутилус Помпилиус".

(обратно)

11

"Группа крови", группа "Кино".

(обратно)

12

"Страна Лимония", группа "Дюна".

(обратно)

Оглавление

16|06|1992 утро

16|06|1992 день-вечер

17|06|1992 утро-день

17|06|1992 день-вечер

17|06|1992 ночь

18|06|1992 утро

18|06|1992 день

18|06|1992 день-вечер

19|06|1992 утро-день

19|06|1992 день-вечер

19|06|1992 вечер

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg