Возле дачи, небольшого шлакоблочного домика на участке, тронутом легким небрежением со стороны хозяев, потерявшими интерес к выращиванию огурцов-помидоров, стояла праворукая белая тонированная тойота-королла.
"Эх, надо было позвонить, чтоб подъехал, — само собой пришло в голову. — Да нет, я хотел пробежаться. Согрелся, и жить стало веселей! А вот "свободным сознанием" окрестности прошерстить все же стоило, не нравится мне тонировка".
Соседние участки были безлюдными, да и было их всего три. Место было действительно удобным — почти в лесу, в стороне от глаз.
Заходя в калитку, я сразу наткнулся на затравленный взгляд бледного Вереса: "Или засаду устроить...", — с горечью понял я и во все стороны мгновенно раскинулась "сигналка". Синя сработала сама, без напоминания. Чувство опасности пока молчало.
Верес, выглядевший не краше, чем в мертвец в гробу, сидел на детских качелях. Увидев меня, чуточку оживился. На его физиономии нарисовалась досада, а губы беззвучно прошептали: "Беги...".
Сзади меня хлопнула дверь машины. Я не оглянулся. И так видел знакомую ауру "маленького" братка. Еще "сигналка" показывала ауры Толяна за углом веранды и Мокрого в туалете типа "сортир", дверь которого была приоткрыта. Расстояние до всех пять — десять метров и я у всех на прицеле. Заклинание не показывало оружие, но тут и гадать не нужно. Чувство опасности по-прежнему молчало.
Я заговорил первым, медленно приближаясь к Вересу:
— Что, Саша, сдал меня?
— Вы не понимаете, — вымученно произнес он. Его голос, шедший из пересохшего горла, хрипел.
— Ну почему же, отлично понимаю!
— Стой, где стоишь! — крикнул вышедший из-за стены Толян. — Или ты думаешь, что самый крутой? От пули убежишь? Ма-зи-ла, — процедил презрительно, каждый слог как бы сплевывая. Причем, догадаться, что последнее слово означает "художник", а не "плохой стрелок" было довольно сложно. Но я — умный, я — догадался.
Я остановился и медленно поднял руки. Но мысль все же закончил:
— Мафия. Ноги в цемент и все такое. Кино смотрел, Саша.
— Ты мне пошути еще! — взвизгнул Толик, — Бандерос! — это мелкому. А точно, похож! Только с короткой стрижкой. — Аккуратно обыщи его. Пушку отложи подальше, на предохранитель поставь, а то он, пидор, верткий! А ты даже не дыши, я быстро стреляю, поверь на слово. — Он все еще оставался взвинченным. Однако, почувствовав себя хозяином положения, постепенно обретал уверенность.
Толян стоял, расставив ноги. Глаза, мутные, лихорадочно блестящие, были прищурены. Правая рука в гипсе висела на перевязи, в левой, согнутой и прижатой локтем к туловищу — пистолет неизвестной мне марки. Дуло смотрит мне в грудь. Классическая поза стрельбы "от бедра", с пяти метров и слепой не промажет. Сзади щелкнул предохранитель, Бандерос сделал первый медленный шаг.
— Клешня не болит? — посочувствовал я Толяну, старясь говорить не очень глумливо. Пусть обозлится, но не до пальбы.
— У-у, падла! — прошипел он. Лицо перекосило, ствол дрогнул, меняя направление от центра моей груди к... стало неважным куда:
"А он точно псих", — заключил я, входя в ускорение. В нормальное, усиленное магией.
Шаг влево и прыжок вперед сквозь привычно плотный воздух. Своей правой рукой отвожу пистолет вниз, а локтем левой бью снизу под челюсть. Голова Толяна дергается назад, тело расслабляется. Вспышка из ствола, затвор отходит назад, отдача дергает руку. Звуки, как это всегда бывает в состоянии "ускорения", не слышны. Пуля летит быстро, но я её замечаю, вспарывает землю. Я увидел пулю! Боковым зрением отмечаю другую, пролетевшую из туалета точно в то место, где я стоял мгновенье назад. Сразу вторая, ближе ко мне, третья... в Вереса! Он колыхается всем телом и начинает медленно сползать с качелей. Следующая пуля летит в меня!
"Автомат?!" — догадываюсь я, падая, но полностью уйти с траектории не успеваю: пуля все же задевает "щит жизни", рикошетит и впивается в почти упавшее тело Толяна, точно в голову. В туалет летит "ловчая сеть" — оглушающее плетение, — и я чувствую, как пустеет аура. В два прыжка подлетаю к Бандеросу, который только — только сообразил, что происходят какие-то "непонятки": шагнул назад, развернулся и нагнулся за пистолетом. Пинаю его, метя кроссовкой в челюсть, но... попадаю в горло, ломая гортань и все, что там есть. Не жилец. В груди как будто когтем скребанули, душу царапая: не хотел убивать, видит бог! Тело отвыкло от причуд "нормальной" скорости, где надо внимательней следить за инерцией, ошиблось... Звуки хлопнули по ушам — я вышел из "ускорения".
Хрипит и булькает кровью Верес, сучит ногами и ногтями царапает землю Бандерос. Его лицо наливается красно-синим, глаза выпучены. Спасти и того и другого возможно, но маны мало, надо выбирать кого-то одного.
"Боливар, к сожаленью, не вынесет двоих... — тоскливо думаю я и шагаю к Вересу, почти не задумываясь. — Почему же моя аура, черт побери, так быстро опустела? Не должно так быть всего лишь с одной "ловчей сети"...", — недоумеваю я, по пути к Александру. Этот факт расстраивает меня едва ли не больше, чем невозможность создать два сильных исцеляющих плетения.
— Глаза разуй, — в голове раздался голос Сини. — Ручками посмотри! У тебя маны Жизни еще выше крыши. Хотя согласна, расход непропорциональный, надо изучить это явление внимательней. А зачем "ловчую сеть" третьего уровня вызвал? Там и первого за глаза бы хватило. Но это полностью лишний расход не объясняет... Не мечись! На обоих Силы все равно не хватит.
— Помолчи, знаю. — Прервал я её рассуждения и потратился на "реанимацию" и мощное "исцеление" для Вереса. Теперь аура на самом деле опустела практически полностью.
Надо же! В Эгноре, помню, одного парня: простолюдина, жителя моего баронства, за измену приказал повесить на площади, а Вереса лечу. Конечно, тот предал осознанно, к тому же шла война, а здесь... не знаю. Интересно, а сам бы я заложил малознакомого человека, которому в верности не клялся, если бы мне пистолет к виску приставили? Бр-р! И думать не хочу! Друзей и родных бы точно не предал, а остальных... скорей всего нет, но боюсь зарекаться. Избави нас боже от таких ситуаций!.. А ведь я полагал, что окончательно очерствел на той войне с чернокнижниками, а смотри-ка, о Бандеросе, о насильнике, кстати, сожалею... Мутит, будто мочи кошачьей напился. Противно. Словно впервые человека жизни лишил... Здесь, на Земле, вообще как-то странно себя ощущаю: как нашкодивший хулиган перед учительницей. Самого себя стыжусь! Нельзя так. И Бандерос, и Толян, мафиози недоделанные, свою судьбу заслужили...
Кое-что вспомнив, я отвлекся от переживаний и внимательно вгляделся в ауру Толяна. Пока живая. Начинает тускнеть и медленно гаснет. "Душа" не отлетела. Земля ему пухом. Перевел взгляд на Бандероса. Повезло, момент смерти уловить успел. Отделения от тела бледно-сероватой субстанции тоже не заметил. Полегчало: "души", конечно, ушли, но я их не увидел! Эти подонки, слава богу, никому себя не посвящали; суть свою не продали.
"Что ж, как говорится, Бог им судья. Мне, кстати, тоже. Творец, в смысле, загадочный ты наш, неведомо где зарытый... А тот грабитель-скинхед, значит, действительно сатанистом оказался, теперь уже вне всяких сомнений... А был бы другой, неизвестно как бы все повернулось. Эх, "провидение"! И к горю ты, и к счастью... Все! Разгребусь здесь и сразу домой, немедля!", — так, рассуждая о вещах отвлеченных, я аккуратно обшаривал карманы пострадавших, ища предметы, которые могут вывести на меня. "Сигналка", как сказали бы вышеназванные "пострадавшие", "стояла на шухере".
Сотовый Вереса оказался у Толяна. Я удалил себя из книжки, стер исходящий ко мне и входящий от меня вызова. Протер от отпечатков, вложил трубу в его руку и сунул ему же в карман. Занялся Мокрым.
Он всей задницей провалился в очко и продолжал держать в руках укороченный "калаш" с откинутым прикладом (такие еще в милиции используют, маркой никогда не интересовался). Прицельно бил, гад. Далеко Мокрого не поволок, прислонил на улице к двери туалета. Воняло терпимо.
— Фиона, ты, случайно, не научилась память читать, как Лиона умела.
— Во-первых, не сама Лиона, а Богиня с неизвестным именем, которая решила спрятаться в её душе, да в плен попала. Во время вашей общей схватки с Вартарааром, как ты уже знаешь, Богиня освободилась, забрав с собой и нашу графиню. Человеческая душа — потемки, даже для богов, возможно всякое. Во-вторых, я-то научилась снимать недавние воспоминания, но опять-таки через интерфейс — тебя. Слияния случиться не должно, но боюсь рисковать.
— Ты мне зубы не заговаривай, сможешь посмотреть его недавнюю память?
— Да. Но ты можешь сойти с ума. А можешь и не сойти. Рискнем? — усмехнулась стихия.
— Ну, уж нет! — я содрогнулся, — Ладно, так допрошу, по старинке. Синя, приводи его в чувство.
— Не торопись, торопыга, — снова усмехнулась Фиона, — помнишь, как Лиона внушением работала? Я также умею. Устраивает? — она говорила быстро, но и такая скорость всем "девочкам" давалось тяжело: им приходилось сильно замедляться для общения со мной вне астрала.
— Спрашиваешь! Буди, Синя. — Меня это более чем устраивало!
Мокрого окутала синяя сеть и как только он очнулся, глаза обрели осмысленность, к нему протянулась тонкая фиолетовая нить. Взгляд мгновенно стал преданным.
— Рассказывай все, что случилось после нашей первой встречи, — скомандовал я и Мокрый, в миру Макрицкий Виталий Александрович, с радостью запел соловьем.
Студеная водная крошка ударила в лицо. Пошел холодный, практически осенний дождь. Я не обратил на него внимания.
Краткое изложение рассказа Мокрого:
После избиения очухались они быстро. Верес убедил воющего Толяна позвонить отцу. Седой примчался с телохранителями и врачом из травмпункта. При нем не ругался. Загрузили всех в джипы охраны и увезли к Седому домой. С заездом в больницу, где всех еще раз внимательно осмотрели и Толику загипсовали руку. Врач убедил Седого, что ничего страшного нет, класть в больницу никого не нужно, кроме Анатолия, но тогда взбрыкнул Толян. Прилюдно наорал на отца и тот махнул рукой. Зато дома оторвался отец. Как он вопил! Аж слюной брызгал. Самое мягкое слово было козлы, сына иначе, чем "придурком" не называл. Зинку с хахалем трогать запретил, мол, сам выяснит, кто таков и накажет по-своему. Уж больно ловким оказался и по описанию мутным. Опасался, что как бы это не ему, Седому, предупреждение. Потом всех развезли по домам. Толян, который напросился "пацанов проводить", в машине шепнул Мокрому, чтобы тот с утра потерся возле Зинкиного дома. Напомнил, что она у отца живет. Её отец в городе личность известная, одно время Главным инженером на фабрике работал.
За два года службы опером, следить Мокрый научился. Засек товарища неподалеку от дома Зины, заинтересовался, прогулялся за ним, срисовал нашу с Вересом встречу, доложил Толяну. В итоге, Александру Сергеевичу устроили допрос с пристрастием.
План Толяна был прост: заманить, захватить и поднести отцу на блюдечке, предварительно "конкретно опустив". Буду брыкаться — завалить. Все возражения отвергал и пригрозил, что сам грохнет Мокрого и Бандероса не посмотрит, что с юности дружили. А он может, ему отец все равно ничего не сделает, а сам Седой за ослушание не обязательно смертью наказывал — чаще деньгами; тем более, Толян обещал все взять на себя. Ну не мог он простить унижения, никак не мог!
А я же чувствовал, что в вызове на "тренировку" не все чисто, но отмел сомнения. Единственному потенциальному магу хотелось верить.
— Ты его заранее простил, добренький ты наш, — прокомментировала Синя.
Я оставил это высказывание без ответа.
— Значит так, Виталик, это твоя дача?
— Родителей, — ответил он, не моргнув глазом.
— Слушай меня внимательно. Вы приехали пострелять в лесу по бутылочкам. Здесь вы с Бандеросом неожиданно повздорили и ты... ты боксер? По тебе сразу видно, молодец. Так вот, в пылу ссоры ты его завалил. Он начал подниматься, но ты со злости пинаешь его и случайно попадаешь в горло. Увидел, что друг умирает, и у тебя в мозгах помутилось. Так ведь было?
— Да... — Его взор помутнел. Фиолетовая ниточка, входившая в его ауру, стала плотнее и толще, напомнив мне прочный надежный якорный трос, способный удержать океанский лайнер, не то, что какого-то Мокрого.
— Я рад, что у тебя хорошая память. Потом к тебе подбегает Толян и ты локтем, случайно, попадаешь ему под челюсть, он падает. Тебе кажется, что вокруг враги, ты прячешься в сортир и начинаешь от них отстреливаться. Не со зла, от страха. Потом вспоминаешь себя и обалдеваешь от содеянного. Плачешь и вызываешь скорую. Скорую вызовешь через полчаса после моего ухода. Все понял? Повтори.
Он повторил слово в слово.
— Обо мне забудь. Пойдем, поможешь.
Мы подняли Бандероса и переложили тело ближе к Толяну. Так, Верес его бьет... падает, второй подбегает... а, сойдет. Не должно быть все гладко. Вон, и Толян стрелял, а Мокрый об этом не скажет, потому как больной человек.
В конце, перед тем как я посчитал, что столь гостеприимное место пора покидать, Фиона стерла память Вереса за последние трое суток. Стирать — не смотреть, это то же самое, что "ломать — не строить": похожую операцию она и в Эгноре проводила. Процедура растянулась на целый час. Я промок насквозь, хоть выжимай, но оно того стоило. Не наболтает лишнего. Вдобавок, за это время дождь смыл почти все следы, а примятую травку в нужных местах я поднял, потратив последние крохи маны.
— Фиона, а Мокрый не очухается? В смысле, не вспомнит?
— Конечно, очухается, но не скоро, не раньше месяца. — Заверила она самым убедительным тоном. У меня гора с плеч свалилась. За это время от меня и след простынет.
К остановке направился в обход, через лес. Мало ли что. Надеюсь, опрашивать пассажиров автобуса не станут.
"У меня же свидание с психологом!", — вспомнил я в автобусе, уже на полпути к городу. Я, кстати, был не один такой мокрый — внезапный ливень многих застал врасплох.
"Должен успеть, до него целых два часа. О, вот и скорая, и милиция. Сияют, мигают, гудят, аж сердце радуется. Интересно, о чем подумают, когда увидят почти остывшие труппы? Хм, что-то они не поспешили. Мокрый, я уверен, позвонил ровно через полчаса после моего ухода. А тебе, Верес, новой жизни. Надеюсь на тебя. Прошептал же ты мне "беги"...".
Глава 8
С Зиной мы встретились на пороге диспансера. Она была в куртке и под зонтом, я в старых Серегиных одеждах и в отцовской кожанке. Она единственная подошла мне по размеру, в остальных вещах я просто тонул.
— Ты почему телеф... Ты чего так вырядился?! — сходу заругалась Зина, забыв о выключенном сотовом. — Мы же на прием! Ну вот, зря на час раньше отпросилась, поехали домой.
— Под дождь попал. А что тебя не устраивает?
— Все! Как ты не понимаешь?! Ты как чучело выглядишь! Мне стыдно с тобой людям на глаза показаться и уж тем более врачу! Ты зонт не мог найти? Где ты вообще гулял в такую погоду?
