К Лазурной полосе

Она-то да, а вот Лесьяр с десятком ратниками нет. Внезапное торможение сдёрнуло ребят с мест и кинуло вперёд, где они всей тяжестью навалились на нас с Элом сзади, утрамбовав куда-то под ветровое стекло. До сих пор не пойму, как они при этом не проткнули нас колюще-режущими предметами, которыми были увешаны с ног до головы?

Когда Сова окончательно остановилась, а охи, ахи с матами стихли, мы с трудом распутали переплетённые конечности и кое-как выбирались из тугого клубка. Зато на землю дружинники сошли с бравым видом, мол, такая посадка для них вполне нормальна. Ну так фасон-то перед чужими держать нужно, вон сколько любопытных из дома повыскакивало. Даже сам князюшка сподобился высунуть нос из-за угла дома. По хорошему, нужно было и мне выйти, но навязчивый зов дракона выносил мозг хуже визгливой тёщи, поэтому я остался на месте.

— Чего тебе?

— Судя по недовольству, ты опять совокупляешься, и я снова не вовремя, да? — попытался съехидничать Хуррг.

— Ага. Чуть было не совокупился по твоей милости. С домом. Ты исключительно удачно выбрал момент, когда я пытался приземлить свою птицу.

— Извини. Но мне нужно знать, что у тебя с Хиссгой.

— Кто это?

— Ты зовёшь её Вжикой. Кстати, что значит это имя?

— Вжику на самом деле зовут Хиссгой?! Вот это новость, я не знал. А с ней мы просто друзья, которые вместе прошли через множество передряг.

— То есть, ты не считаешь её своей самкой?

— Сдурел? Я что, извращенец? Она дракон, а я человек и интим предпочитаю исключительно с представительницами своего вида.

— Значит, я могу начать брачные игры с Хиссгой, и ты не будешь мне мешать?

— Блин, из-за этой ерунды ты меня только что чуть не угробил?

— Для тебя ерунда, а мне очень важно знать.

— Понял тебя. Можешь начинать свои игры, я не помешаю.

Пипец, дожился. Мало мне селян, так уже драконы у меня благословения просят! Ахринеть...

Взгляд со стороны: на восток от Хунфилда.

Узкий стилет в тонких пальцах гибкой змейкой безостановочно вился над бледным телом свечи. Казалось, хищная сталь ведёт сложный, но удивительно изящный танец, настолько плавными, перетекающими одно в другое движениями вёл инструмент резчик. Странно, но после грациозных, округлых па клинка на податливом воске единственными следами оставались ломанные, угловатые руны, одним своим видом внушающие брезгливое отвращение. Словно чистое, белое тело свечки изваляли в чёрных паучьих лапах, а поверх прилепили пару-тройку раздавленных пауков. Отложив очередную опоганенную свечу в кучку ей подобных, резчик тут же тянулся за следующей, а потом за следующей, пока первый свечной ящик окончательно не опустел.

Содержимому другого ящика повезло ещё меньше: перед нанесением омерзительных символов свечи разрезали вдоль, вырывали фитиль и меняли его на пропитанную отвратным зельем бечёвку. А после присыпали порошком, от которого за версту несло злой магией. И всё это с равнодушной, холодной деловитостью, от которой кровь стыла в жилах. Созданные нести свет и уют в мирное жилище, отныне эти свечи могли принести лишь тьму, зло и боль. С той же ледяной обстоятельностью источники отвратной волшбы были расставлены в ключевых точках гексаграммы, нарисованной дорожками магического порошка вокруг короткого копья, торчащего из дна каменной чаши.

Закончив с последними приготовлениями к проведению ритуала, резчик впервые за много часов выпрямил сгорбленную спину и обернулся лицом ко входу в зал. Два пылающих красным взора устремились к ожидающим у дверей, а тонкие бескровные губы слегка шевельнулись, на краткий миг показав иглоподобные клыки. Повинуясь его повелительному жесту, от застывшей у входа группы отделились две фигуры: эльфийка и человек. Сделав три робких шага к едва видимому в темноте, замотанному в лохмотья силуэту, пара вдруг замерла, практически одеревенев. Почему-то высший вампир ограничился тем, что взял под контроль только их тела, оставив испуганным жертвам полную ясность разума. Требовалось ли это по условиям ритуала или просто из-за склонности к садизму — неизвестно. Но дальше к центру гексаграммы несчастные двигались против воли, прекрасно осознавая всё происходящее, не имея ни малейшей возможности к сопротивлению. Эльфийка молча заливалась слезами, а человек яростно вращал глазами, вновь и вновь стараясь обрести власть над собственным телом. Безуспешно. И это пугало безмерно.

Но ещё больший ужас внушала давящая тишина, царившая в тёмном помещении когда-то главной залы бывшего дворца, удивительным образом уцелевшей под обломками. Неслышно горели свечи, наполняя затхлый воздух развалин тошнотворным запахом падали и гниющих водорослей. Каменными статуями, без какого-либо движения застыли у входа вампиры. Неслышным шагом брели к месту казни жертвы и так же беззвучно шёл за ними палач. Не скрипнула не одна досточка из остатков паркета некогда покрывавшего пол залы, ни один камушек не хрустнул под босыми ногами жертв. Тишина. Мёртвая, гробовая тишина. Никто не издал ни единого звука даже тогда, когда высший одну за другой поднял и насадил жертв на торчащее вверх остриё — ни сами жертвы, не свидетели. Беззвучно открывались искаженные мукой рты, неслышно скребли скрюченные пальцы по проткнувшему тела стержню. Даже кровь из пронзённых тел, потоком хлынувшая в Жертвенную Чашу, стекала по Клыку Хаоса совершенно беззвучно, а охватившее вампиров возбуждение при виде льющейся крови проявилось лишь в ментале. Внешне же стражи у входа остались недвижимы.

Когда организмы жертв перестали бороться за жизнь, а по насажанным на кол телам пробежали первые предсмертные судороги, проводящий ритуал вампир скупыми движениями взрезал артерии на шеях несчастных острым когтем и тут же прижал к новым ранкам пальцы, смоченные собственной слюной. Вампирский яд проник в тела, находящиеся на грани жизни и смерти. Первые мгновения не происходило ничего, даже предсмертные судороги прекратились. Потом они начались вновь, но уже несколько иные: новообращённые вампиры принялись цепляться за существование. Со спящим, ещё не пробудившимся разумом, они инстинктивно старались избавиться от острия, приносившего им невообразимые муки, царапали его отросшими когтями и от безысходности рвали друг друга, нанося всё новые и новые раны. Теперь по Клыку хаоса потекла уже бурая вампирская кровь, смешиваясь в Жертвенной Чаше с алой человеческой и более светлой эльфийской. Содержимое Чаши яростно вскипело. Уловив этот момент, высший вампир вскинул левую руку.

По его сигналу насмерть перепуганный раб на стремянке под самым потолком вышиб ставню, и в залу проник тонкий луч заходящего солнца. Солнечный свет упал точно на тела новосозданных вампиров, извивающиеся на колу, отчего те вспыхнули чадным пламенем. В тот же миг за спиной высшего вампира распахнулись два кожаных крыла и затрепетали. Высший не старался погасить пламя и не раздувал его: он всего лишь сдувал опадающий прах в сторону, чтобы тот не попал в Жертвенную Чашу. Подхваченный искусственным ветерком лёгкий пепел отлетал в сторону, а две более тяжелые яркие жемчужинки, возникшие в результате ритуала, упали точно в Чашу. Кипящая в ней кровавая смесь забурлила с удвоенной силой. Тогда проводящий ритуал вскинул правую руку, и уже другой раб, не менее испуганный, вышиб второй ставень. На Чашу упал бледный свет восходящей луны. Под его воздействием содержимое Чаши стало собираться в сферу, на глазах покрывающуюся тёмно-коричневой коростой. Сфера сжималась на глазах, отчего короста трескалась, ломалась, от неё ежесекундно отваливались мелкие частички и целые куски. Порой из трещин вырывалось ослепительное сияние, затмевавшее огоньки свечей и небесных светил.

Убрав ненужные уже крылья, высший управлял ритуалом, словно дирижёр оркестром. Повинуясь его жестам — и большей частью магии — свечи то вспыхивали, то притухали, наполняя подземелье запахами, от смрадных до тошнотворных. По линиям гексаграммы одна за другой беспрестанно пробегали волны зеленовато-синих искр, очень напоминающих могильные огоньки. Сколько это длилось — минуту или час — сказать не мог никто. Казалось время, придавленное творящимся здесь ужасом, остановилось в зале под развалинами навсегда. Но это только казалось: минул миг — или прошла вечность — а свечи всё-таки догорели и погасли. А за ними нехотя потухли линии гексаграммы. Обернув ладонь полой хламиды, высший осторожно достал из Чаши возмущённо затрещавшую сферу и принялся бережно очищать её от налипшей коросты. Сдув последние пылинки пересохшей крови, вампир пристально всмотрелся в лежащую у него на ладони мутную жемчужину, размером с куриное яйцо. Оглядев её со всех сторон, высший кивнул собственным мыслям и вновь обернулся к стоящей у входа группе.

— Мясо, маленькое, не выше пояса. Привести. Живо!

Слова высшего раздались в гробовой тишине подземелья громовым раскатом. Один из стоящих у дверей мгновенно исчез, чтобы через минуту вернуться, ведя на грубой верёвке маленькую девочку, лет пяти-шести от роду. Отчаянно голося, за верёвку цеплялась мать крохи, но тщетно — вампир равнодушно тащил обеих без какого-либо напряжения. Высший недовольно поморщился. Он полностью выложился во время ритуала и трать лишние силы на ментальный контроль неожиданной помехи ему совершенно не хотелось. Но пришлось. Под воздействием злой магии мать захлебнулась криком и застыла на месте, а зарёванный ребёнок сам пошёл навстречу палачу. Дождавшись, когда жертва подойдёт вплотную, высший снял с её шеи волосяную петлю, критически осмотрел тонкую детскую шейку и впился в неё клыками. Но пить не стал, ограничившись укусом.

На некоторое время всё замерло. Неподвижно стояли вампиры, не шевелилась девочка, замерли на стремянках невольники. Видя, что с дочерью пока ничего не происходит, мать перестала биться. В её глазах мелькнула безумная надежда, что всё обойдётся, что немного поигравшись и попугав, вампиры отпустят её с дитём обратно в загон... Но тут девочка шевельнулась. Она огляделась по сторонам и потянула носом воздух, принюхиваясь к окружающим. В глазах крохи уже возник и стал разгораться кровавый отблеск, когда высший стремительным движением выхватил из-под хламиды клинок и одним ударом снёс новообращённой твари половину черепа. В глазах матери плеснулся ужас. Она зашлась в истошном крике и ринулась к дочери, сама не заметив как переборов силу магического принуждения. Но против двух низших вампиров её сил, даже подкреплённых отчаянием, оказалось недостаточно.

Не обращая никакого внимания на попытку бунта у входа, высший спокойно вложил в разрубленную головку мутную жемчужину, которую всё ещё держал в руке. Вдавил прямо в мозг между полушарий. А потом подобрал с пола отколотый кусок черепа и деловито прикрыл им рану. Получилось чуть неровно. Он попытался поправить приложенную кость, но не смог — вампирская регенерация уже прихватила края раны, сцепив обломки черепа в одно целое. Решив, что некоторая кривобокость головы допустима — создавался-то рабочий инструмент, а не украшение — высший жестом велел подручным отпустить обессилившую женщину и снял ментальный контроль. Разом, со всех в зале. Получив свободу движений, мать сразу же бросилась к дочери, а та ей навстречу. Но не для того, чтобы обнять, нет! Маленькая тварь в молниеносном броске вцепилась в маму, добралась до шеи и вонзила клыки.

— Доченька... — удивлённо прошептала женщина, без сил оседая на пол, но всё ещё продолжая прижимать к себе дитя.

А оно уже отвалилось, насосавшись так, что выпирающий живот размером мог соперничать с арбузом. Маленькой твари было очень хорошо — блаженное чувство насыщения приводило её в состояние близкое к эйфории. Разве что спать хотелось. Сыто срыгнув кровью, кроха-вампир совершенно по-детски почмокал губами, закрыл глаза и безмятежно уснул. Прямо на теле мёртвой матери.

— Это отнесите в отдалённый покой, пусть там спит, — велел высший, указав на спящего вампирчика. — Очнётся после спячки, приведёте ко мне... Да, и приберитесь тут. Уничтожьте все следы ритуала и свидетелей.

— Как именно уничтожить мясо, высший? — подал голос один из низших вампиров. — Дозволено ли нам их выпить?

— Всё равно, — снизошел до ответа высший, плотнее закутываясь в хламиду. — Убейте или выпейте, только не обращайте.

Низшие склонили головы в поклоне, кинув на невольников плотоядный взгляд.

Об уготованной им участи услыхали оба мужчины, но отреагировали по-разному. Один безвольно опустил руки, смирившись с жестокой судьбой, а другой перехватил поудобнее рукоять молота, которым он не так давно вышибал ставень. Мужчина не надеялся победить в своей последней схватке, но идти на бойню безропотным бараном бывалому воину не пристало. Движение невольника не ускользнуло от внимания высшего. Дёрнув уголком рта, он вышел из залы, плотно прикрыв за собой двери. Мясо сопротивляется? Пусть его, в исходе схватки вампир не сомневался. В другое время он бы непременно остался понаблюдать за действиями своих младших братьев, но не сейчас: высшего вампира Реффинга, главу клана Рефф в данную минуту волновали совеошенно иные вещи. Всё ли он сделал, не упустил ли чего? Нет, в правильности проведённого ритуала он никаких сомнений не испытывал, но, может, следовало бы сделать что-то ещё, помимо создания Зрячего? Только что? Что, раздери его демоны Хаоса?

Пробуждение нового высшего Реффинг уловил мгновенно, хотя и не сразу осознал, что в действительности значило внезапное появление некоторого дискомфорта в мироощущении. Пусть с опозданием, но он всё же докопался до причины, вызвавшей возникновение неприятного чувства на самой периферии сознания. Лёгкая тревога и раздражительность, уже который день не дававшие покоя главе клана могли означать лишь одно: где-то объявился конкурент. Кто он и где прячется — ответов на эти вопросы у Реффинга, к сожалению, пока не находилось. А они были нужны, очень нужны: новый соперник основательно менял ставший уже привычным расклад в борьбе за высшую власть в вампирском сообществе.

В пытке приблизиться к истине с помощью логики, Реффинг принялся рассуждать. И быстро пришел к выводу, что новый высший мог быть только из их десятка, оказавшегося в этих благословленных местах милостью богов Хаоса, ибо новообращённые из местного мяса слишком молоды, и просто не успели бы пройти все ступени возвышения.

Из пришлых десяти вампиров сейчас оставалось только шесть, в этом факте Реффинг был уверен целиком и полностью. Он сам, лично видел три чадных костра, в которые обратились неудачники, попавшие под жгучие лучи дневного светила после того, как обвалилась крыша ветхой сараюшки, где легкомысленная троица расположилась на днёвку. Ещё двое — Саффост и Валлас — откололись от их компании сразу после прохождения портала и пропали. По крайней мере, на данный момент об их судьбе Реффингу ничего не было известно. Но, поскольку их праха он не видел, исключать пару беглецов из числа подозреваемых не стал. Значит, кроме них оставалось всего пятеро: сам Реффинг, два его соратника, принесшие ему Клятву Верности и проклятый Моффат, уведший за собой Тиггита. Из этих пятерых трансформацию в высшего прошли трое — Клоффт, Реффинг и Моффат. Двое последних основали собственные кланы Рефф и Мофф, а Клоффт погиб семь лун назад, нарвавшись на какого-то более сильного — или более коварного — соперника. К проверке факта гибели соратника Реффинг подошел со всей основательностью, отыскав среди развалин не только тушу ездового дракона, но и прах Клоффта. Последнего оставшегося своего соратника Реффинг проверил в первую очередь и убедился, что тому до высшего ещё далеко. Получается, под подозрение попадают только Тиггит, Саффост и Валлас.