| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Конечно же, из всех этих "литературных забегаловок", наиболее известно заведение с названием "Стойло Пегаса". Не знаю, кому как — а мне при упоминании этого несколько "благоухающего" брэнда, сразу вспоминается один из подвигов Геракла.
История его такова: в девятнадцатом году, в самый разгар "военного коммунизма" поэты-имажинисты во главе с Сергеем Есениным, создали "Ассоциацию вольнодумцев" — ставя свой целью "...пропаганду и самое широкое распространение творческих идей революционной мысли и революционного искусства".
Такое тогда только приветствовалось и, Нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский — не преминул утвердить своей подписью устав общества, который провозглашал столь высокие задачи.
Видать обзаведясь "крышей" от столь высокопоставленного большевика, "поэты-вольнодумцы" развили бурную коммерческую деятельность. Они создали своё издательство, открыли две книжные лавки, стали выпускать собственный журнал и перекупили синематограф "Лилипут" — что является довольно рисковым делом в годы Гражданской войны и военного коммунизма. Когда каждый индивидуальный предприниматель — автоматически приравнивался к "буржую", с частенько бывало — печальными последствиями.
Но конечно самым успешным коммерческим предприятием имажинистов, было кафе "Стойло Пегаса" — куда мы сейчас направляем свои стопы. Тогда это было, как бы сказать — "культовое место" Москвы.
Воистину либеральные то были времена — 20-е!
Хотя и "философские пароходы" уплывали из страны в то же самое время — увозя из страны, по определению Ленина — "добро нации"...
* * *
Итак, переодевшись в "нормальный" прикид и приведя себя в порядок, уже ближе к вечеру подъезжаем втроём на извозчике к зданию по адресу Тверская улица, дом 37.
Над входом в кафе, скача куда-то вниз, спускалась с небес парящая в облаках фанерная лошадь с крылышками и, с летящей вслед за ней собственной кличкой: "Пегас". Перед входом в заведении была ещё одна вывеска: "Стойло" — куда видать по задумке художника, направлял свой пикирующий полёт фанерно-поэтический конь.
Оценив гениальность задумки, я снял шляпу и провёл ладонью по лысой макушке:
— Хм... Ах, вот как оно всё было! Зачётный стёб, ничего не скажешь.
Недолго постояв перед кафе задрав голову, мы несколько робея, вошли. Внутри, сразу бросились в глаза портреты "отцов-основателях" на ультрамариновых стенах, так скажем — подписанные их же стихами. Под контурами лица Есенина, например, были выведены строки:
"Срежет мудрый садовник-осень
Головы моей желтый лист".
"Хм... Гкхм... Никто тебе ничего не "срежет", — невольно подумалось, — через два года, сам с великого бодуна повесишься...".
Интересно, какое время года на дворе будет? Нет, не помню...
Левее было зеркало и изображение нагих женщин с глазом посередине живота и строчками:
"Посмотрите: у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа".
— Это тоже Есенин написал? — широко раскрыла глаза Лиза, которая как и её уважаемая мама, конкретно запала на творчество этого поэта, — к чему это? Какая пошлость...
По её виду можно написать картину маслом: вот именно так крушатся кумиры и разбиваются идолы!
— Если честно, не знаю... Я не настолько знаток его творчества.
Мишка, несколько озадаченно поскрёб всей пятернёй затылок:
— Да, блин... Одним словом — "пролетарское искусство".
Решительно возражаю:
— Во-первых: Сергей Есенин из самых настоящих кондово-лапотных крестьян — к пролетариату имеющих, самое апосредственное отношение... А во-вторых: дворянское искусство — было чем-то лучше? Тебе, Миша, Баркова прочитать?
— Ивана Семёновича? — смеётся, — ...Нет, не надо.
— "Плюйся, ветер, охапками листьев...". Мдааа... Что-то "не зашло" сегодня! Может позже — на сытый желудок? Пойдёмте, что ли, столик поищем — мы же сегодня не стихи сюда читать пришли, а отмечать-праздновать.
Напротив двери была "эстрада" — играл небольшой румынский оркестр, если я ничего не напутал с национальной идентификацией — по вышиванкам музыкантов... Хотя, возможно — просто цыгане или какие другие неруси. В двоящемся в больших зеркалах свете, громоздились чуть ли друг на друге, столики. Публика по виду собралась разная — от фанатичных почитателей талантов поэтов-имажинистов, до барыг-нэпманов — вечером приведших сюда женщин, чтоб тряхнув перед ними мошной — ночером увести их куда-нибудь на койку и там трахнуть. Какие-то сомнительные девицы с подкрашенными дешевой помадой губами и, "товарищи" полувоенного и "получекистского" образца. Впрочем, попадались и откровенно криминальные элементы — насколько можно судить по их отмороженным рожам.
С помощью официантки нашли только что освободившийся столик прямо на проходе, недалеко от эстрады. Слева, рядом с нами стоял большой длинный стол — служащий своего рода барьером, за ним — два сдвинутых углом дивана. Это, как я понял — "ложа" поэтов-имажинистов. Здесь же и, они сами — все четверо... "Отцы-основатели", блин! Одного из них я узнал влёт — это был поэт Сергей Есенин.
Слышу ругаются:
— ...Я открывал "Ассоциацию" не для этих жуликов!
Тут же шепчу своим:
— Смотрите, ребята — Есенин!
— Где?
— Вот там — в левом углу, — повышаю голос, — да не пяльтесь вы на него так! Как будто с Урала, только что приехали. "Есенин, как Есенин" — узоров у него нет и, цветы на нём не растут...
А признаться, самому было очень интересно на него посмотреть!
— Да, как на него не пялится? — шепчет Миша, — ты посмотри, какие штиблеты!
— Дурак, — защищает Лиза, — это у него такой поэтический образ!
— Сама дура, как и твой Есенин! Смотри, какой у него пошлый белый шарф и цилиндр — вообще не идёт к его женским кудряшкам.
— Брэйк, — командую строго, — ну-ка оба по углам разбежались!
Вскоре подошла официантка с меню и записной книжкой.
— Что гражданам будет угодно?
— Заказывайте сами, — говорю своим, — мне всё равно. Только без крепких горячительных напитков.
— "Гражданам", угодно конкретно у вас гульнуть, — Мишка с Лизкой уткнулись в перечень блюд, — бутылочку вот этого лёгкого белого вина и...
— Мне минералки. "Боржом" в вашем заведении имеется, уважаемая?
— Ну, а как же? Имеется...
Меж тем, срач в углу с "основателями", разгорается ни на шутку.
— ...Толя, — говорит Есенин Длинному, — из-за тебя все говорят, что имажинизмом заправляю не я — а твоя теща, которая тянет из "Стойла" деньги!
— Деньги из кафе тянут твои бесчисленные друзья, которых ты кормишь из его кассы!
Дальше, "Длинный" по списку начал перечислять — кто, сколько и на сколько, здесь колбасы съел или "чаю" выпил за есенинский счёт.
Всегда любил произносить тосты — тем более, если "по случаю":
— Ну... За нашу удачу!
Со звоном "чокнулись" рюмками и выпили по первой. Кстати "боржом" — хотя и оказался тёплым, но довольно приятно пьётся. Вкус, вообще не такой, каким я помню — он был в "моё" время. Закусываем в полном молчании...
Прислушавшись к спору "отцов-основателей", Лиза спросила:
— О чём это они?
Пожимаю плечами:
— Думаю, как и все смертные — о деньгах...
Она брезгливо наморщила носик:
— Поэты о деньгах? Фи, как пошло! Прямо, мещанство какое...
Прожевав и проглотив котлету "по-киевски", рассудительно отвечаю:
— Видишь ли, моя слишком юная леди, в отличии от той фанерной лошади над входом — поэтам надобно что-то кушать-пить. Причём, вовсе не овёс с водичкой — с них они только "ржать" будут, а не...
— Иии-го-го! — вполне реалистично воспроизвёл конскую "мову" Мишка.
Строго посмотрев на него:
— Так... Этому столику больше не наливать!
Наморщив лоб и полузакрыв глаза, вспомнил кое-что из "реальной" истории:
— Финансовые дела поэты вести совершенно не умеют, поэтому судя по всему — этому кафе вскоре грозит банкротство. Думаю... Уверен, что не позже, как следующей весной — это заведение уйдёт "с молотка" за долги.
Лиза, сожалеюще обвела взглядом помещение:
— Вот, как?! А жаль — здесь довольно мило...
— А ты купи это кафе, — подколол Миша, — ты же у нас теперь богатая.
— Я обещала Саньке да Ваньке, что эти деньги пойдут на планер...
Тут у меня в голове "ЩЁЛК!!!":
"Холява, холява! Взять, взять!".
Мишка натолкнул меня на одну очень интересную, главное — многообещающую идею. Окидываю помещение уже другим — уверенным хозяйским взором:
"Да здесь можно такое-этакое "супер-пуперское" отгрохать!".
Опыт строительства и переоборудования подобных предприятий общепита, у меня имеется довольно внушительный и, даже кое-какие уже готовые проекты на компакт-дисках должны остаться. Ну, а если и не остались — долго ли имея соответствующие программы, их заново сделать?
— "На планер" Саньке да Ваньке, Елизавета — ты ещё нарисуешь! И, не на один — всё равно на нём пока летать некому... А вот на недвижимость почти в центре Москвы: это тебе возможно — всю жизнь придётся у мольберта простоять, а такого случая может больше не подвернуться.
Видя, что та слегка "не догоняет", развиваю мысль:
— Твоя же мама хочет вернуться в столицу? Так почему бы ей не помочь?!
— А, как?
— "Как", Лиза — это было в детстве..., — Мишка опять хохотнул лошадью, — у тебя уже есть имя — про тебя среди "людей искусства" уже знают, про тебя говорят! Подойди, представься молодой художницей, скажи что успешно продала свою первую картину и, предложи за эту сумму выкупить все долги кафе "Стойло Пегаса". Таким образом, ты станешь "дольщицей" — акционером этого заведения общепита. Потом, привезёшь сюда уважаемую Надежду Павловну и...
Моя "тёща" — как её в Ульяновске чуть ли не официально называют, хоть и из "бывших" — но баба бойкая!
Видать, закалили её характер тяготы и лишения лихих годин, пробудив некоторые полезные в жизни практические качества и черты характера.
— ...Дальше, ты понимаешь, что произойдёт?
Мишка не удержался, чтоб не схохмить:
— Замуж за себя твоего Есенина возьмёт твоя мама и, будешь ты тоже "Есениной" — по приёмному отцу.
Корректно опровергаю такое развитие событий:
— Нет, Миша! Мама у Лизы далеко не дура и, дебошира-алкоголика — "замуж" за себя брать не будет. Такого "добра" и в Ульяновске хватает — если вечером вдоль заборов пройтись. Но возможно через несколько лет, у молодой художницы Елизаветы Молчановой в Москве будет своя творческая студия...
Прищурившись, ещё раз оглядываю пространство кафе:
— ...Название, правда придётся сменить: "Стойло" — это уж через-чур, как-то по-скотски. Предлагаю будущую студию "неофутуризма" назвать "Ясли Пегаса". Типа, здесь вскармливаются молодые таланты...
Подмигиваю Лизе и шепчу на ушко:
— Ведь, для будущей Роксоланы, это более практическое вложение капитала — чем деревянный планер, который через пару лет устареет и сгниёт?
В прелестных серых лизиных глазках, как тополиный пух от поднесённой спички, вспыхивает и неугасимым огнём разгорается ЖГУЧИЙ(!!!) интерес:
— Это правда, что Есенин развёлся с Айседорой Дункан?
— Ээээ... Извини, но он постоянно забывает докладывать о разводах со своими бабами..., — закрыв глаза напрягаю "послезнание", — скорее всего это правда. Но, долго он "холостым" не проходит, не надейся: смазливые особы, не отягощённые нравственно и умственно — на "богему" слетаются, как мухи на жидкое... На разведённый сахар.
Мишка, снова вполголоса заржал...
Лиза решительно встаёт, я едва успел схватить её за руку. Смотря снизу вверх в её глаза:
— Девочка моя, ты не забыла...?
"...Чему я тебя учил", — я произнёс мысленно.
— Нет, — твёрдо отвечает, — я ничего не забыла.
И, словно пава не идёт — а "плывёт" к ложе с "отцами-основателями" с решимостью и уверенностью самонаводящейся торпеды.
— ...И не пей сегодня больше вина! — еле успел вдогонку.
— Да, она и нашего то — еле пригубила, — Мишка не теряясь, налил себе полный бокал, — ну... Прозит!
Поднимаю бокал минералки:
— Прозит... Чтоб все наши мечты всегда сбывались.
Настроение, сразу упало куда-то на гов...но!
Наверное, то же самое чувствует командир — посылая на первое боевое задание зелёного новичка, мучаясь вопросом: "А достаточно ли я его подготовил?". Увы, но ответ на него никогда заранее не угадаешь... Он приходит только после боя — по его результатам и, часто бывает — вместе с холодным трупом.
Вижу, Елизавета смело и с изящной грацией прима-балерины подходит, смеясь знакомится — подставляя ручку в которую тот "длинный" впивается упырём и, что-то мило лопочет. Садится за их столик и, вскоре я слышу отчётливо:
— Сергей! Только, дайте мне слово — что перестанете писать такую пошлятину...
Её пальчик указывает на стену с голыми "трёхглазыми" тётками.
* * *
Впрочем, скучать нам с Мишей долго не дали.
Он, довольно долго "булки мял" не решаясь и, только начал было:
— Серафим! Давно уже хочу тебя спросить...
— Хочешь — спрашивай, — взлохматил пятернёй его шевелюру, как шерсть на загривке подрастающему, перспективному щенку бойцовской породы, — только не о том, откуда берутся дети — ты ещё слишком "мелкий", чтоб знать это...
Вдруг, в кафе вваливается среднего роста брюнет плотного телосложения, при галстуке, широкополой шляпе, ярко-рыжих штиблетах и козлиной бородке "а-ля Троцкий". Мишке, он сразу не понравился:
— Жид.
Мне этот тип тоже не понравился — причём "очень давно", но вбитая в подкорку политкорректность заставила зашипеть:
— Миша, блин... С тобой лучше в приличные заведения не ходить! Ведёшь себя... Как перепивший в корчме петлюровец, чес слово.
Миша, с какой-то потаённой тоской протянул:
— Да... "Жовто-блакыдные" их резали, резали... Душили, душили...
Кулаком по столу:
— МИХАИЛ!!!
— Ладно, всё — молчу...
Развязно и крикливо, будто чувствуя себя здесь хозяйчиком, обойдя и здороваясь чуть ли не с половиной столиков, кивнув как давним приятелям "отцам-основателям", бородатый брюнет подошёл к нам. Посмотрев в упор и, не признав за знакомых, он:
— Я вижу здесь у Вас свободно... Разрешите?
С вежливой улыбкой, с ледяным сквозняком в интонации голоса, крайне холодно пытаюсь "отшить" — хоть и вовсе не "татарина", но всё равно — незваного гостя:
— Думаю, Вам лучше поискать себе другой свободный столик.
Однако, тот уже плотно "приклеил" свою задницу к стулу.
— Этот столик на четверых, я всё же здесь присяду — других мест нет.
Протягивая руку, представляется:
— Яков Блюмкин...
Пожав плечами, типа — не блевать же мне теперь кровью от радости, жму его пятерню и ответно представляюсь:
— Просто Серафим. А моя фамилия — в отличии от вашей, ничего Вам не скажет.
— Михаил..., — в отличии от меня, Барон выпучил глаза — как плоская тихоокеанская камбала при виде "мужского достоинства" синего кита, — тот самый Блюмкин...?! Который...
Тот, хвастливо:
— Да, это я убил германского посла Мирбаха!
Это его похвальба, буквально "сорвав крышу", снесла меня "с катушек":
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
