Вивьен понял, что уже некоторое время не может сделать ни вдоха. Как, ради всего святого, он будет смотреть ей в глаза? Как вымолвит хоть слово?
«Она ведь и сама решила уйти. Я мог бы просто не мешать и…»
— Нет, — прошептал Вивьен вслух, пресекая трусливую мысль. Он сжал руки в кулаки и попытался сдвинуться с места, но после пары шагов ноги словно вросли в землю, кровь отлила от лица, изображение перед глазами чуть поплыло.
«Возьми себя в руки, чертов трус! Хотя бы здесь поведи себя достойно!» — приказал он себе и титаническим усилием воли сделал шаг в сторону Элизы.
Она заметила его и застыла.
Что было в ее взгляде? Недоумение? Горе? Ненависть? Гнев? Вивьен понятия не имел, что именно сейчас видит в Элизе. Она молчала, продолжая прожигать его взглядом насквозь. Вивьен снова замер, не решаясь приблизиться. Плечи его невольно опустились под грузом вины. Смотреть на Элизу было невыносимо, и он стыдливо уставился в землю.
— Знаю, меня ты сейчас хочешь видеть меньше всего, — осмелился заговорить он, и голос его звучал надтреснуто, как у старика. Элиза молчала, продолжая обжигать его глазами, — но я должен был прийти.
Она ничего не сказала. Так много раз Вивьен Колер сталкивался на допросах с людьми, не желавшими с ним говорить, но впервые от чьего-то молчания он почувствовал дрожь. Воистину, собраться с мыслями было непросто, но он заставил себя держаться невозмутимо, насколько возможно.
— Вижу, ты уходишь…
Еще несколько тяжелых мгновений Элиза молчала. Вивьен чувствовал на себе ее взгляд и не знал, куда из-под него деться.
— Да, — холодно проговорила Элиза, — ухожу.
Снова повисло молчание, которое не решался нарушить ни один из них. При этом Элиза не гнала его прочь, не проявляла никаких чувств, и Вивьен совершенно не понимал, чего ждать.
— И далеко?
И снова — долгая, тягучая, болезненная пауза.
— Есть несколько мыслей по этому поводу. Но было бы недальновидно рассказывать об этом инквизитору, — отозвалась она, и в голосе ее зазвучала сталь.
— Вот как, — только и сумел произнести Вивьен.
Элиза еще несколько мгновений стояла молча, затем заговорила вновь — холодным шипящим голосом:
— Мы оба знаем, что я должна покинуть город, — сказала она. — Если только ты не пришел для того, чтобы арестовать меня. В этом случае у меня, конечно, ничего не выйдет.
Вивьен ощутил, как что-то больно кольнуло его в грудь.
«Арестовать? Боже…»
— Нет, — едва слышно отозвался он, покачав головой. — Нет, я не для этого пришел. Я лишь хотел убедиться, что ты… что ты поступишь разумно. Тебе действительно нужно покинуть город. Здесь небезопасно, пока в нашем отделении находится архиепископ де Борд. Это он… арестовал Рени.
Вивьен надеялся, что она — с присущим ей любопытством — отметит незнакомое имя, пусть даже холодно, но поинтересуется этим человеком, и тогда появится возможность объяснить ей всю ситуацию и добиться понимания. Но Элиза этого не сделала. Она понятия не имела, кто такой де Борд, но она хорошо знала, кто стал палачом для ее сестры.
— А ты ее казнил, — произнесла Элиза.
Эти слова прозвучали, словно из могилы — от них веяло смертельным холодом, а где-то на заднем плане слышался неоспоримый приговор: виновен.
— Зачем? — спросила она, и сквозь мороз ее тона проклюнулись нотки ее истинных чувств: непонимания, горя, боли, бессилия.
Вивьен сглотнул тяжелый подступивший к горлу ком.
— У меня не было выбора, — надтреснуто произнес он. Элиза округлила глаза от возмущения, готовясь возразить, но он продолжил: — Таков был приказ епископа. Прямой приказ. Я не имел права ослушаться.
— Не имел права ослушаться? — переспросила она, недоверчиво приподняв брови. — Столько раз тебе было плевать на приказы, а тут вдруг — «не имел права ослушаться»?
— Боже… — выдохнул Вивьен, осознав, каким своевольным видела его Элиза все эти годы и какой обманчивый собственный образ он взрастил в ее разуме. Он покачал головой. — Нет, Элиза, не на приказы. Лишь на некоторые правила. — Он чуть подался вперед и заговорил с большим жаром, надеясь донести до нее свою мысль: — Послушай, каким бы своевольным я тебе ни казался, ты должна понять, что я все еще скован рамками инквизиции. Ради всего святого, как ты можешь считать, что я был в силах ослушаться, если я даже уничтожение книг не мог остановить — что говорить о человеке!
— Ты сравниваешь мою сестру с книгами? — прошипела она.
Он поджал губы и покачал головой.
— Нет. Нет, я лишь пытаюсь дать тебе понять, что я не всесилен. Я самонадеян, да, но всесильность… мне этого не дано. Есть слишком много вещей, на которые я не могу повлиять. И когда человеку выносят приговор, мое слово ничего не стоит. Тогда я вынужден подчиняться приказам, какими бы они ни были.
Она упрямо покачала головой.
— Как же ты тогда мог обещать мне, что вернешь ее домой? Ты ведь дал мне слово, Вивьен, ты сказал, что сделаешь это, чего бы тебе это ни стоило! Ты говорил, что стража не станет останавливать тебя, напомнил, что ты инквизитор, что тебе ничего не сделают, что ваш, — она припомнила имя, — Лоран даже не заметит пропажи узницы. Как ты мог говорить все это, если в итоге…
Он перебил ее, с жаром воскликнув:
— Элиза, я сделал все, что мог! Поверь мне, прошу тебя!
— Как? — Голос ее постепенно повышался. Казалось, она теряла самообладание. — Как я могу тебе поверить? Я ведь лично видела, как ты выводишь людей из тюрьмы! Ты ведь вывел из нее меня! И тебе за это ничего не сделали!
— Ситуация была иной…
— Ну, разумеется.
В голосе ее зазвучала желчь. Вивьен вздохнул. Ему с трудом удавалось не реагировать остро на ее обличительные выкрики, он сохранял терпеливость и призывал себя сносить любые упреки, лишь бы появился шанс донести до нее свою позицию.
— Послушай, сейчас все действительно обстоит иначе. Наше отделение подверглось суровой проверке, и демонстрировать любую вольность стало слишком опасно, она пресекается на корню.
— То есть, ты просто решил не рисковать и проявил покорность? — страдальчески усмехнулась Элиза, не дав ему договорить.
— Нет! Я делал все, что было в моих силах. Но я не знал, что сейчас дела обстоят так скверно, — покачал головой Вивьен. — Я нашел Рени в камере и попытался ее оттуда вывести, но меня обнаружил Лоран и не позволил этого сделать. Будь ситуация другой, он бы действительно не обратил на пропажу Рени такого пристального внимания, но сейчас время напряженное, и Лоран следит за всеми, как коршун, лишь бы мы не натворили бед. Поняв, что я собираюсь сделать, он пришел в бешенство. Назначил меня палачом и запер в келье, откуда я никак не мог связаться с тобой или что-либо изменить.
Элиза жалобно всхлипнула. История Вивьена казалась ей правдивой, однако одна деталь продолжала мучить ее: никогда прежде на казнях она не видела, чтобы приговоренного сжигал инквизитор — это всегда были палачи.
— Но почему… — она перевела дух, стараясь подавить слезы, — почему они заставили тебя?
Вивьен стыдливо опустил глаза, понимая, как прозвучат его слова. Он и рад был бы придумать какую угодно ложь, но ему не приходило на ум ни одного варианта. К тому же он откуда-то знал, что ложь Элиза почует.
— Епископ счел это единственным возможным способом для меня, — он виновато пожевал губу, — доказать свою верность делу инквизиции.
Глаза Элизы округлились от возмущения и ужаса. Вивьен поморщился: вслух эти слова звучали еще хуже, чем у него в голове. Он мог лишь представить, каким ударом они стали для Элизы.
— Что?! Доказать верность делу? И ты согласился на это?! — воскликнула она.
— Элиза, говорю же, у меня не было выбора! — Он подался вперед, на этот раз не остановившись, когда она отшатнулась. Теперь их разделяла всего пара шагов. — Против Рени были слишком серьезные обвинения в колдовстве: двое палачей из допросной комнаты слегли с какой-то хворью, и де Борд обвинил в этом Рени!
Теперь Элиза не выдержала и задохнулась собственным рыданием. Только тогда Вивьен осознал, что сказал — он говорил о допросе, как о чем-то обыденном, совершенно не подумав о том, как для Элизы будут звучать слова о палачах, пытавших ее сестру.
— Элиза, я… — Он поджал губы, понимая, какую ошибку совершил. — Элиза, мне так жаль…
Он снова сделал к ней шаг, но она решительно шагнула прочь.
— Не приближайся! — воскликнула она. Слезы ручьем заструились по ее щекам. — От тебя же до сих пор пахнет ее костром! Ты так спокойно рассказываешь мне о том, что два живодера, пытавших мою сестру, слегли, и это должно оправдать в моих глазах тот страшный приговор, который вы ей вынесли?! Рени была невиннее любого другого человека в этом мире! Что за людьми нужно быть, чтобы поступить так — с ней?
Вивьен заставил себя совладать с чувством вины, которое затопило его душу.
— Я знаю, — хрипло отозвался он. — И я знаю, что это бесчеловечно, но… прошу, Элиза, пойми, стечение обстоятельств выставило Рени в таком свете, что я никак не мог защитить ее от приговора старшего инквизитора и если бы я…
— Замолчи, Вивьен! — воскликнула Элиза. — Мне тошно все это слушать! Тошно слышать то, с каким преклонением ты говоришь об инквизиции! О том, как ты доказывал ей верность, о том, каким способом ты согласился это сделать! А ведь я верила тебе когда-то, верила, что хотя бы некоторые инквизиторы могут желать мира и нести его!
Вивьен вновь ощутил болезненный укол в грудь.
— Элиза, — тихо заговорил он, — когда меня застали за попыткой освободить Рени, она сама попросила меня исполнить приказ. Она не хотела, чтобы ты… — он поджал губы, — она сказала, что не хочет, чтобы нас казнили обоих.
Элиза обожгла его раскрасневшимися от слез глазами.
— О, тебе было очень удобно пойти у нее на поводу, разве нет? — прорычала она.
Вивьен прерывисто вздохнул, чувствуя, что и сам начинает вскипать от гнева. Почему она так рассуждает? Да, его роль на Sermo Generalis была чудовищна, но он ведь не выбирал этого! И неужели эта роль сумела затмить собой все хорошее, что он делал прежде?
— Не говори так, — попросил он. В его голосе странным образом сочеталось предупреждение, мольба и возмущение.
— Отчего же нет? — ядовито и обличительно воскликнула Элиза, смаргивая слезы. — Я видела, как легко ты обходил любые правила, тебя не пугало, что после придется держать ответ перед этим вашим Лораном. Но когда ты сталкиваешься с делом, чуть серьезнее, чем украсть у него сутану, чтобы привести меня на свой постоялый двор, ты, видимо, резко перестаешь быть таким смелым.
Вивьен округлил глаза, не поверив собственным ушам. Неужели все, что он говорил до этого, просто прошло мимо?
— Черт побери, Элиза, как ты можешь так рассуждать?! Я ведь убил в допросной комнате того, кто оклеветал тебя!
— Да, — цинично хмыкнула она. — Убил. Ты инквизитор, для тебя убить, видимо, гораздо проще, чем спасти.
Эти слова прозвучали колко и болезненно. Вивьен горько улыбнулся. Тонкая струна, на которой держалось его терпение, лопнула после этого обвинения. Его слова теперь звучали так же едко, как слова Элизы:
— Ну прости, что я — не графский отпрыск, который может безнаказанно творить все, что ему заблагорассудится. Ты же только такое сумасбродство можешь оценить по достоинству.
В глазах Элизы взметнулась резкая и возмущенная обида. Забыв обо всем, она подалась вперед и нанесла Вивьену хлесткий удар по щеке, заставивший его резко повернуть голову набок.
— Не смей! — воскликнула она и оборвалась на полуслове, ошеломленно уставившись на него.
Казалось, лишь теперь она поняла, что сделала.
Тем временем что-то темное, что всегда замолкало, оказываясь рядом с Элизой, вдруг взметнулось в душе Вивьена ураганным ветром, и он так явно почувствовал, каково отождествлять себя со словом «colére». Придержав горящую щеку, он лишь взглянул на Элизу, и на этот раз она шагнула назад от испуга. Никогда — никогда прежде! — он не смотрел на нее так.
Элиза мгновенно пожалела о том, что сказала, но уже не могла забрать свои слова назад: под взглядом Вивьена Колера — таким чужеродно злым и испепеляющим — она буквально потеряла дар речи.
— Ты знала, кто я с самого начала, — произнес он, и тихая угроза в его голосе пугала еще больше.
Элиза молчала. Она не знала, что может сказать, ведь он был прав в этом. В ней все еще горела обида на его слова о Гийоме де’Кантелё, она ведь никогда не думала сравнивать их между собой. Втайне она искренне боялась, что, услышав эту историю, Вивьен приревнует и когда-нибудь припомнит ей эту трагедию — когда она меньше всего будет этого ожидать. Видимо, опасения эти мучили Элизу не зря.
— Уходи, — тихо произнес Вивьен, обжегши ее холодом и не дав ей опомниться. Элиза ахнула. Это слово прозвучало как приказ, и какой-то противоречивый дух — должно быть, вскормленный в ней с самого детства — капризно посоветовал ей воспротивиться. Она уже набрала воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, однако следующие слова Вивьена заставили ее опасливо замолчать: — Уходи, пока я не арестовал тебя и не вернул туда, где тебя нашел.
Элиза почувствовала, что бледнеет от этих слов, но не позволила себе потерять лицо. Скрывая свое опасение, она впилась руками в лямку дорожной сумы и, держась на небольшом расстоянии от Вивьена, заспешила прочь.
Он не оборачивался ей вслед. Вытянувшись по росту и почти не дыша, он стоял, глядя в чащу леса, в противоположную сторону от той, куда двигалась Элиза. В теле его был напряжен каждый мускул.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем ему удалось выйти из этого оцепенения. Отдаляющиеся шаги Элизы по лесной тропе давно смолки, а на поляну опустилась чернильная темнота.
И вдруг со стороны тропы, ведущей к городу, вновь послышались чьи-то шаги.
Элиза?
Вивьен резко обернулся, не представляя, как станет реагировать, если Элиза появится перед ним снова, однако сердце его резко забилось чаще.
Через мгновение на поляне показалась фигура в подпоясанной черным кожаным ремнем монашеской сутане с мечом наперевес.
