Легенды планеты прагромеров

— А жаль? — ухмыльнулся он. — Что не мне?

Он даже не спрашивал. Он словно знал... Да он и знал. И тридцать, и двадцать лет назад он дюжину дюжин раз требовал с неё описаний чувств и чувствований на это мужское гойше: "женщина!.."

— Повторяю: я уже не гойша. И давно.

— А раз ты давно уже не гойша, то скажи мне, великая инквизиториня... — больше он не улыбался.

— Не скажу.

— Скажешь. В результате ваших игр мы потеряли три холда, а значит, и три отряда Защиты. И ещё один отряд — отряд Капитулла, одиннадцать наших лучших мальчиков! И мы имеем войну и не имеем флешу. Мы имеем кошмарную угрозу выхода гракххов в орбитальный космос. И мы потеряли Акселя.

— Он — подлец.

— Он — высокий интуитивист и мощный аналитик...

— Он — подлец.

-...а это такое редкостное сочетание!

— Он — подлец.

— Он сумел обвести вокруг пальца всю нашу систему безопасности!

— Он — подлец! — повысила она голос.

Бьёрг не крикнул в ответ, Бьёрг просто улыбнулся. Бьёрг просто, чуть ли не вслух, зашептал мантру успокоения.

"Выучила на свою голову!"

"Да куда б ты делась!"

— Да то, что он сотворил с Дирой!..

— Вот... — почти равнодушно произнёс Бьёрг. — Я именно об этом.

"Вот. В угол он меня уже зажал. Сейчас поднимет плётку — и по заднице, по заднице..."

— Сегодня ты напомнила нашим отцам-командирам про пункт 12/13 Легендарного уложения. Но не упомянула, как он принимался. Как тогдашняя великая инкизиториня... не напомнишь, как там ее звали?

— Обойдёшься.

— Запросить процоссор что ли?.. Да не существенно. Существенно не то, кто она, а то, что она сказала съезду коммодоров. А она сказала нечто-то вроде следующего: при встрече один на один воина и гойши, убить гойшу воин сможет, а вот устоять против неё, пока она живая, у него шансов нет. Так что, если воин по воле гойши нарушил приказ, то это дело не Капитулла, а Храма. Храма, то есть Инквизиции. И коммодоры вспомнили каждый свою гойшу и согласились.

— Если бы это всё было так просто!

— А меня не интересует, как гойшам было с ними — он кивнул на портреты "двенадцати величайших", расскажи мне...

— Нет.

— Хорошо. Я попробую сам.

"Как же ему тяжело бороться со мной, побеждать меня, унижать меня..."

— Итак, Аксель сталкивается, один на один сталкивается с гойшой... Один воин совсем случайно — я проверял, не подкопаешься, да и он наверняка проверял тоже и тоже не сумел ни к чему придраться — случайно встречается с одинокой гойшей... И — вот же подлец! — творит "непотребное".

Влада встала.

— Мне придётся отправлять запрос в Инквизицию? — почти равнодушно поинтересовался он. И рядом с Владой замерцал включившийся дасплей Капитулла. Она словно бы и не заметила — она пошла к выходу.

— Или большой запрос и в Великую Инквизицию? За подписями Советников всех кланов? — Влада не останавливалась. — Включая гракххов?

Перед Владой раскрылся проём прохода, но она замерла, обернулась:

— Делай, что хочешь.

— Неужели у вас просчитана и эта ветвь?

Она отвернулась. Шагнула.

— Подожди... Пожалуйста.

Она научилась, давно научилась сопротивляться его приказам, противостоять его требованиям, когда ж научится не уступать его просьбам? А научится... тогда... — где там эта коллекция горестных смайликов?! — тогда... пить цыккуту?

Остановилась.

— Аксель сейчас идёт за Стафром. Да, скорее всего, без гракххов. Скорее всего — один. Но ни мальчишке, ни твоей девчонке его не сбить — он идёт за ними.

Она не обернулась, не поблагодарила, даже не качнула головой. Она сделала шаг, и дверь сомкнулась за ней.

Бьёрг не поднялся следом. На войну Бьёрг не спешил. Воевать кому — таких много. А он... он вот остался один. И посоветоваться теперь не с кем. Не с кем теперь устроить состязание гипотез, не с кем обменяться шуткой, расковырять вроде бы и не идущий в дело каламбур... Теперь он один. "Двенадцать величайших" не в счёт. Они промолчат. Они за шесть веков насмотрелись. Они и сами за свои двенадцать жизней намучились со своими двенадцатью любимыми. От некоторых из них их женщины уходили навсегда. От двоих из них, — Бьерг хмыкнул, — их единственные женщины уходили навсегда не единожды.

Вот и Влада ушла.

Впрочем, без гойши-то он не останется. Сейчас появится Гала, принесет чашечку кофы, устроится у ног, обнимет его колени... Нет, она не помешает, она будет почти незаметной, она даже со своей глупой ревностью подождёт до ночи, но чашечка его будет всегда полной, кофа — горячей, а её ладони — прохладными... А кто б мог подумать, что так успокаивает, так возвращает ясность мыслям, снимает усталость — простой массаж глаз, лёгкие касания невесомых пальцев по опущенным векам! И к ночи он всё-таки поймёт, он придумает — он за инквизиторинь придумает, как с помощью Акселя можно сломать гракххов... А потом выяснится, что и их аналитикини, их интуитивистки рассчитывают — рассчитали и теперь отслеживают! — ту же вариантную ветвь...

"А Аксель... Может, всё-таки... Нет, предательство не прощается. Ты и сам не сможешь его простить — полторы сотни воинов... И ещё... ещё одиннадцать мальчиков — лучших. Расплачивается с ним пусть Храм".

С лёгким шорохом раскрылась дверь. Запахло кофой. На грани слуха зашелестели шеллака киппоки.

001 011.

В горное городище они выбрались засветло. Стафр обдумал возможность переспать в обустроенной "пещере тропы" и отказался от неё. Вероятность, что их преследуют, была ниже минимума, но обосновывать это в будущем отчете ему не захотелось. Так что до темноты они успели углубиться в городище, выбрать другую, подходящую — с нешироким устьем, извилистым проходом, с просветами под дымоход в сводах. Успели натаскать дров и ко входу — камни.

Уста легко подчинялась: ему надо — она сделает. И к последнему свету у них ещё осталось время забаррикадировать — ветками и тонкими стволиками — кое-как забаррикадировать вход.

Уста работала с удовольствием. Физически она не вымоталась — что для настоящей гойши подъём на пару асов по не слишком крутому склону?! А уж за спиной настоящего воина!

Да и в трудах праведных так легко — коснуться его пальцев, неправедно задеть его бедром, вскользь задеть его взглядом. Чтоб не забывал — подходит ночь, женское время. Её время. Чтоб не забывал — она рядом. Да что там — "рядом"?! Она — вот. Чтоб не забывал, и чтоб... — у неё всё-таки сорвалось дыхание, — и чтобы забыл, не вспоминал, чтоб и самой забыть, не вспоминать: "коммодор, давай я её донесу"... Не вспоминать! И выровнять, выровнять дыхание! В таких случаях очень помогает мантра успокоения, но у неё есть и более действенный способ.

Очень кстати, откуда-то снизу донёсся отчаянный рёв. Оборвался. Ещё один, ещё... и тоже оборвался.

Теперь, "вся в волнениях", она может грудью тихонько прикоснуться к его спине. И не тихонько вжать.

— Зря спасала. Кто-то сейчас кушает твоих патер, — словно и не заметил её он.

— И толку тогда от твоих загородей! Если такая зверюга полезет...

Но мальчишка отодвинулся, нагнулся, присел и среди веток принялся пристраивать разномастные каменюки:

— А если полезет кто, камешки тут-то и посыпятся. Услышим. Встретим. Хотя, лезть не должны: вроде бы, ни единая из здешних тварей не переносит огня. И дым спугнёт.

— Тогда тем более — зачем? И без того отпугнёт. Помочь?

"Да, самое время — собирать камни".

— Для нада, — ответил пацан. И хмыкнул, сыграв словами. — Не надо, — и ещё ответил, — Да и последние отсветы костра эта завеса тоже притушит.

"Ах, не надо! Ну, тогда получай наду!"

— Интересно, — хмыкнула девица, — какой у тебя градус осторожности? Небось, тоже — лучший? Тебя не из-за него коммодором поставили?

Больше Стафр не отвечал.

"Можешь радоваться: ты его достала", — но порадоваться почему-то не получилось.

Стафр молчал. Он молча развернулся и пошёл вглубь пещеры.

"Обиделся?! ну и пообижайся себе в удовольствие! А мне опротивело уже быть хорошей!"

Уста задержалась. Выход из их пещеры почти упирался в другую скалу, но, если отойти к самому краю и сбоку выглянуть, то была видна и тёмная пустота далёкой сельвы, и заполняющаяся бессчётными звёздами оглашённая пустота неба. И ползущая по нему одинокая звёздочка спутника.

"Глоток красоты"...

Когда она вернулась, Стафр всё ещё молчал. Он молча разводил костер, молча доставал из рюкзака гракххов скатёрку, раскладывал на ней немудрёный ужин. Молчание только подчёркивалось негромким потрескиванием горящих сучьев. И потянуло во все стороны дымком. Стафр молча достал из своего рюкзака комочек ароматизатора. Бросил. В дым вплёлся запах... А ничего — приятный. Тона сгоревших листьев.

Уста знала, конечно, что личный ароматизатор не обязан нравиться всем, его задачей было только идентифицироваться. Если кто-то неподалёку тоже разведёт костёр со своим ароматизатором или вообще без оного, Стафр сразу почует отличие.

Но сейчас он не чует ничего. Он молчалив и неприступен.

"Ах, какие мы гордые! Но обижаться-то и я умею, а уж молчать... — она молча принимала хлеб, сало, воду, мёд. В вечной пластовой фляге над огнём грелась вода. — Всё-таки странно, уже семьдесят лет гракххи живут отдельно от всех, а даже еда в их воинском наборе — та же. Впрочем, что можно придумать сытнее хлеба с салом, что можно найти калорийнее мёда? А вот заварочная трава — непривычна".

Дым нашёл выход наружу, и в пещере посвежело. Всё равно киппока пропитается запахами похода. Уста представила:

Она войдет в общий зал девичей, и кое-кто поморщит носик... Наставница покоя только улыбнётся:

"Нельзя быть настолько нетактичными...

Подержит паузу, подержит и, наконец, пояснит:

"Тактически ошибочно так явно показывать зависть.

И девки...

— Наверное, ты права, — вдруг прервал своё молчание, прервал её мечтания Стафр.

— В чём? — не поняла его Уста.

— С Земром у нас почти все показатели были равными. Ну, у меня чуть выше градус выносливости, у него — силы, у меня — фехтования, у него — неоружного боя, Правда, у меня — пик в ситуационном анализе, а у него в интуитивизме. Но и там, в экстремумах — градусы тоже почти равные! И во всём остальном — именно! — на чуть-чуть. Совсем чуть-чуть выше уровня статистической погрешности. Зато у меня.... У Земра второй пик был в харизматичности... Никто и рядом не стоял... А у меня — выше, существенно выше, чем у него, чем у остальных... чем был у остальных... — аккуратно поправился Стафр, — градус осторожности.

— Земр — это?.. — осторожно уточнила она.

— Это он предлагал отнести тебя к Чёрному водопаду на руках. Ему очень хотелось перенять тебя у меня. Он интуитивно — на уровне инстинктов! — хотел остаться с тобой. Остаться в живых он хотел! — повысил голос Стафр и тут же заставил себя снизить тон. — Он мой друг, — и опять поправился. — Был.

— Вспомнила.

"Как же качественно я его там успокоила — десять тликов, и он, даже спустя ас, аккуратно управляется с грамматическими конструкциями".

— И что? — она никак не могла подхватить, перехватить его настроение.

— А то, что они все уже — "были", а я до сих пор — "есть".

— Мне тебя поздравить?

— Женщина! — не выдержал мальчишка.

— Ты хочешь показать себя мужчиной?

— Да! Женщина повинуйся! — ярость брызнула из его глаз.

"Ну, ты сейчас получишь повиновение! По расширенной программе".

— Да, господин.

— Они не умрут зря. Ты спасла меня, спасла флешу. Теперь моя очередь.

— Ты хочешь спасти меня? Или о чём это? Боюсь, бедная глупая девочка не понимает своего господина.

— Я доставлю флешу!

— Ну, а я тут где? В чём мне повиноваться-то?

— Ты умеешь спать в полтора глаза? Отвечай!

— Да, господин.

— Ты умеешь просыпаться по внутреннему таймеру?

— Да, господин, — даже на сарказм сил больше не хватало.

— Ты спишь в полтора глаза первую половину ночи. Через четыре аса будишь меня. Я принимаю дежурство.

— Есть коммодор!

— И... — он сглотнул. — И поэтому никакого секса.

— Но почему-у?! — оторопела она.

— Завтра мы должны быть полными сил и выспавшимися.

— Да неизбыточный секс идёт в зачёт сна даже для организма мужчины!

— Тогда почему перед годовыми тестами — недельное воздержание?!

— Ну, у тебя-то оно наверняка было совсем не недельным.

— Женщина!.. — выкрикнул он на девчонку.

— Да? — промурлыкала она. — Что пожелает мой господин? — отчетливая артикуляция, полураскрытые губы, тихий голос, и слова — не губами, горлом. Соглашаясь на всё. Пусть мальчишка представит — это всё. Всё, на что она согласная.

Он и представил. Захватывающее зрелище. Даже если рассматривать его представления со стороны.

И не надо давать ему время на разговоры. Он уже и так наговорил. Глупостей. Её глупости — лучше. Их больше. Они глубже.

Глубже, глубже в горло. Уже не в горло — в бронхи:

— Мой господин... — и раздвинуть колени. Шире. Киппока склеена в штаны — и ладно: ленты киппоки обнажили бы только колени. Обтягивающее подобие штанов сейчас обнажило всё. И ничего не открыло. Жаль только, что неслышен теперь шорох шеллоков. Только потрескивает костёр.

— Мой господин желает?.. — выгнуться и натянуть ткань на груди. Мальчик словно бы не смотрел на её ноги, мальчик словно бы не смотрел ей между ног, он словно бы не смотрел на её грудь — он смотрел ей в глаза.

— Мой господин... — длинным движением провести пальцем по языку. Дать Стафру время вспомнить про размягчаемый слюной клей киппоки. И таким же длинным движением провести мокрым пальцем по натянутой ткани.

— Мой мужчина... — и закрыть глаза, чувствуя, как слабеет клей, как расходится ткань. И опять, и почти шёпотом, почти прошептать. — Мой госсссподин...

Потом, потом, в девичей, уже на коллоквиуме — на разборе её отчёта, настырные ровесницы под ироничным взглядом Первой наставницы... Эта стерва наверняка всё поняла сразу, эта старая сука, наверное, и при первом прочтении, наткнувшись на последнее слово — сразу хмыкнула: учишь их, учишь...

Цепочка: умножение согласной в слове "госссподин" — его "операторная скобка" — её пощёчина...

— Ты ж ему смачно тогда, в сельве по морде съездила?

"Вот боль той пощёчины и вывела мальчишку из эратного транса".

— Ты сама вернула его к его императиву. И долг перед стадом возобладал над долгом перед самкой.

— Ты вечно умничаешь — даже когда раздеваешься!

— Ты...

— Ты...

— Ты...

— Учишь вас, учишь!

— Женщина, повинуйся, — его голос был напряжён, как стальная струна тетивы взведённого гракххского арбалета.

— Да, господин, — завибрировало в её гортани, она не открывала глаз.

И напрасно. Может, тогда успела бы подготовиться, сумела бы что-нибудь противопоставить, спротиводействовать.

— Успокойся, женщина!! — сорвавшись, заорал он.

— Что?!

— И прикройся! Немедленно!

— Что? — она никак ничего не понимала, а пальцы уже выполняли желание мужчины: сводили вместе края ткани, сжимали их, согревали своим теплом полоску клея, активируя её...