Ливонская война в мире князя Барбашина

После взятия Эрлаа на пути Бельского оставался всего лишь один замок, Сунцель, в полутора днях пути от "города Эрля". От "Сундежа города" до конечной цели похода, Риги, оставалось еще полтора дня пути. Сам Сунцель не представлял серьёзной преграды, и его жители, отсидевшись, пока мимо них проходили к Риге передовые русские рати, бежали из городка. И когда полки Бельского вышли к вечеру 3 февраля к замку, они уже в который раз увидели перед собой опустевший форштадт и брошенный замок. Переночевав в Сунцеле, наутро Бельский приказал сжечь его и продолжить марш к Риге, на соединение с остальными частями русских войск, которые уже неделю стояли под городом в ожидании подхода главных сил русской армии.

Так, прокатившись лавиной по ливонским землям, войско князя Бельского вышло в последних числах января 1527 года к Риге. Вдохновлённый предыдущими успехами Дмитрий Бельский собирался даже попытаться захватить Ригу, взятие которой окончательно смыло бы с него позор 1521-го года. Три дня русские отряды, рассыпавшись по рижской округе в радиусе 8 вёрст, опустошали территорию, но запершиеся в городе рижане, хотя ничем им не смогли воспрепятствовать, бессильно наблюдая, как пылают вмёрзшие в лёд под Дюнамюнде и подожжённые русскими суда (включая и дюжину ганзейских, оставшихся зимовать в устье Западной Двины), но и сдавать город не собирались.

Тем временем, Брюггенею удалось собрать 1,5-тысячный отряд, с которым он двинулся из Лемзаля к Риге. Ландмаршал прекрасно понимал, что с такими силами ему с русскими не справиться, но 5 января, в районе замка Кремен дозорные обнаружили 3-тысячную русскую рать под командованием князя Андрея Михайловича Шуйского, которая двигалась вверх по течению по правому берегу реки Аа в направлении замков Кремен и Трейден. Прошлые успехи подействовали на русских расслабляющим образом, и они шли походными порядком, совершенно не ожидая нападения неприятеля. Не было ни боевого охранения, ни одоспешенных воинов, снаряжение которых везли в обозе. Чем и воспользовался Герман фон Брюггеней, поведший своих людей в атаку. Будучи застигнутым врасплох, русское войско не успело ни вооружиться, ни построиться в боевые порядки. Тем не менее, надеясь на своё численное преимущество, русские вначале ещё пытались вести бой с ливонцами. Но бегство с поля боя князя Шуйского, бросившего своих людей на произвол судьбы, окончательно сломало их боевой дух, и не имея возможности сопротивляться, они были разбиты и бежали. Потеряв всего 22 бойца (потери русских оцениваются в 75 убитых и 150 пленных) ливонцы захватили военный обоз, а главное, обрели славу победителей русских. Совершенно незначительная битва была тут же раздута пропагандой до сражения стратегического значения, чему, в немалой степени поспособствовали сами русские. Добравшиеся до основных русских сил беглецы, с целью оправдать своё поражение, преувеличили в своих донесениях численность разбившей их орденской армии в несколько раз. И испугавшись удара крупных сил ливонцев по своему рассредоточенному войску, князь Бельский отдал приказ возвращаться назад.

Вслед за уходящими русскими двинулся и ландмаршал. Не вступая с теми в бой, он шёл за ними до самого Эрлаа, где убедившись в отходе русской армии, прекратил "преследование" и повернул свою армию на север, поскольку расположенные всего лишь в дневном переходе от Вендена, занятые русскими замки Смилтен и Трикатен, по его мнению, представляли намного большую опасность для столицы Ордена, чем более удалённые укрепления юго-восточной части Ливонии.

Первым был осаждён Смилтен, к стенам которого передовые части ливонцев вышли 18 января. Но осада замка первоначально не задалась, русские даже делали успешные вылазки. Но после прибытия к осаждающим подкрепления, спустя почти три недели осады гарнизон, потерявший надежду на помощь своих, капитулировал 5 февраля, выговорив себе право свободного выхода.

Не став задерживаться под Смилтеном, уже 7 февраля Брюггеней осадил Трикатен, небольшой гарнизон которого выдержал два штурма, но третий штурм, проведённый 22 февраля, оказался для ливонцев более успешен, завершившись падением крепости. И на этом зимнюю кампанию ландмаршал решил завершить. Зима приближалась к завершению, скоро должна была начаться весенняя распутица, и оставив в возвращённых замках гарнизоны, он отвёл свои основные силы к Вендену.

Не смотря на потерю Смилтена и Трикатена, в Москве были очень довольны результатами работы, проделанной ратью Бельского, результаты которой превзошли первоначальные ожидания. Почти вся юго-восточная часть Ливонии пала к копытам русских коней, и царь отправил воеводам жалованье — наградные монеты, которые, по обычаю, ратные люди нашивали на шапку или рукав и носили как знак отличия. По сути, этот набег стал репетицией подготавливаемого нового "большого похода" на Ливонию.

На военные планы влияла и политика. В середине октября 1526 года, в связи с приближающимся окончанием срока перемирия, в Россию прибыло литовское посольство. Переговоры о заключении полноценного мирного договора, вполне ожидаемо, закончились ничем. Русские настаивали на признании тех границ, которые установились между Россией и Литвой по результатам последней войны. Литовские же представители непременным условием заключения мира ставили уступку всех занятых русскими территорий, и возвращении границы своего княжества к состоянию на начало 80-х годов XV века. Кроме этого возник титулатурный спор. Литвины отказались признать царский титул Василия, а русские, в ответ, стали именовать Сигизмунда тоже только великим князем, "забывая" его королевский титул.

Разумеется, при столь непримиримой позиции обеих сторон, ни о каком заключении "вечного мира" не могло быть и речи, к вящему огорчению имперских дипломатов графа Леонарда Нугарола (представлявшего императора Карла V) и Сигизмунда фон Герберштейна (бывшего представителем австрийского эрцгерцога Фердинанда), которые преследовали цель превратить русско-литовское перемирие в полноценный мирный договор, дабы затем склонить обе страны к войне с турками. В результате дело окончилось лишь новым продлением перемирия, на это раз уже на три года (с 25 декабря 1526 года по 25 декабря 1529 года). После чего литовские послы сообщили, что у них имеется ещё одно послание, и на приёме у царя заявили, что поскольку в 1366 году император Священной Римской империи Карл IV Люксембург признал польского короля Казимира III и его наследников протекторами рижского архиепископства, то от имени короля Сигизмунда они требуют, чтобы царь оставил земли архиепископства в покое, и даже вывел свои гарнизоны из уже занятых городов и замков. Не смотря на угрожающий тон послания (послы не остановились и перед угрозой войны), по сути, это было предложением о разделе Ливонии между Россией и Литвой. Сигизмунд выдвигал претензии на южную часть этой страны, при этом завуалировано намекая, что он не против, если русские возьмут себе северную Ливонию. Однако подобное предложение не встретило понимания в Москве. Там уже чувствовали себя полными хозяевами этого прибалтийского региона, и уступать Вильно за просто так значительную часть того, что считали своей законной добычей, не испытывали ни малейшего желания.

На прощальном приёме 16 ноября 1526 года царь обвинил литовскую сторону в неудаче переговоров. Хотя царь обещал соблюдать уже действующее перемирие до 25 декабря 1529 года, он подчеркнул, что в дальнейшем оставляет за собой свободу выбора вплоть до военных действий. Что же касается Ливонии, то эта царская вотчина, с которой он волен поступать, как ему вздумается. С этим послы и покинули российскую столицу 18 ноября 1526 года.

Вместе с тем, в Москве понимали, что одними грозными заявлениями литвинов не удержишь. Ливония, а особенно Рига, была лакомой добычей, и от активных действий Великое княжество Литовское удерживал лишь страх перед военным столкновением с Русским государством, особенно в обстановке татаро-турецкой угрозы своим южным границам. Но урвать свой кусок от ослабевшей и значительно сократившейся в размерах Ливонской конфедерации, как недвусмысленно дали знать литвины, их государство явно намеревалось. В такой ситуации однозначно требовалось ускориться, дабы решить проблему до того, как подоспеют соперники. В декабре 1526 и феврале 1527 годов на заседаниях Думы было принято решение о нанесении по Ливонии решающего удара. Поход должен был возглавить сам царь, а его главной целью была выбрана Рига — жемчужина Ливонии, важный торговый и портовый город, ворота (наряду с Ревелем) Прибалтики. Взятие Риги к тому же позволяло влиять и на Сигизмунда Ягеллона, поскольку тот, кто владел этим городом, держал под контролем и важнейшую коммуникацию по Западной Двине. В преддверии ожидаемого включения Великого княжества Литовского в процесс дележа "ливонского наследства" это было совсем не лишним.

Разрядные дьяки немедленно приступили к рассылке по "городам" грамот с наказом детям боярским о подготовке к новому летнему походу, для чего жить им "по домом наготове, а как весть придет, где им царь и великий князь велит быти", то немедля сесть в седло и явиться в назначенное место "в три дни". Местом сосредоточения основных сил был выбран Псков и его окрестности.

Также, окромя главной армии, готовилось и вспомогательное наступление со стороны Полоцка, откуда вторая русская армия должна была вновь двинуться вдоль Западной Двины в направлении Риги.

Но, помимо планирования сухопутных операций, в Москве активно готовились к войне и на морском театре военных действий. Прошлогодняя неудача под Ригой окончательно убедила царя в необходимости "ногою твёрдой стать при море", результатом чего стало решение Думы от 30 октября 1526 года о том, что "морским судам быть", для чего царём было приказано ведающему корабельными делами князю Андрею Ивановичу Барбашину-Шуйскому "на Варяжском море делать корабли" для государевой военной службы, числом 12 крупных кораблей и 20 бригов и шхун. И именно русский флот открыл военную кампанию 1527 года.

Уже в январе 1527 года пришли новости о том, что Любек, будучи встревоженным неудачами ливонцев и опасаясь их скорого полного краха, решил более активно вмешаться в боевые действия. Ещё в конце 1525 года городской рат одобрил приобретение городом шести новых каракк, должных стать основой его военно-морской мощи. А осенью 1526 года, после разгрома каравана под Эзелем, их число было решено увеличить до десяти.

Одновременно с этим любекцы стали искать союзников. Правда, тут всё оказалось для них гораздо сложнее. Как уже отмечалось выше, Дания и Швеция сразу отвергли их предложения, не видя в том для себя никакой выгоды. Кроме этого, Любек сделал ряд попыток склонить к участию в наступательном союзе против России и другие ганзейские города, главным образом Гданьск, Бремен, Гамбург и померанские города. Ещё в 1525 году Любек сообщал Гданьску о военных приготовлениях, делаемых Ливонией для борьбы с Россией, искал его совета, как быть городам в виду враждебных отношений к ним русского царя, прекращать ли сношения с Россией, как это требуют ливонцы, или нет. 15 июля 1525 года любекский рат обратился в гданьскому магистрату с письмом, в котором заявлял, что в виду дружеских отношений, издавна установившихся между Любеком и Гданьском, — у них всегда были общие враги и друзья. — Гданьск должен был бы не порывать с традиционной политикой своих предков и примкнуть к союзу против России.

С подобными воззваниями Любек обращался и к другим прусским городам. Но он не имел большого успеха. Тот же Гданьск находился в неопределённом положении. С одной стороны там всё ещё были сильны настроения в пользу того, чтобы снова попытаться "загнать московитов вглубь лесов и степей", взяв под свой контроль их торговлю с Западной Европой. С другой стороны, до трети иностранных судов приходящих в русские порты принадлежали Гданьску, и терять все выгоды от идущей торговли с Русским государством гданьским бюргерам не хотелось. В конце концов, Гданьск ответил любекскому рату, что по его мнению война совсем не необходима; затем, если она касается всей Ганзы, то Любек не следовало вмешиваться в неё, не посоветовавшись предварительно со всеми остальными городами. Может быть споры Любека с Россией легко было бы уладить мирным путём, если бы предварительно рассмотреть их на общем ганзетаге.

Неудачной была и попытка Любека склонить на свою сторону померанские города. Рат Любека взывал к единству действий, выставляя приманкой те широкие привилегии, какие Плеттенберг обещал в Ливонии городам; в то время как русские с каждым годом всё более теснят ганзейских купцов, нарушая их права, и лишая традиционных преимуществ. В своём обращении к померанским городам Любек велеречиво доказывал и объяснял стремление русского царя утвердиться на всём Балтийском море, сделаться господином его, — стремление в одинаковой степени угрожающее всем ганзейским городам, которые издавна уже "кровью своих предков добились свободы плавания на нём"; во избежание совершенного подчинения Московиту Любек предлагал померанским городам пристать к любеко-ливонскому союзу, приостановить торговлю с Россией и не допускать русских в свои гавани, чем будет нанесён сильный удар по их балтийскому плаванию.

С подобным посланием обратился к померанцам и магистр Плеттенберг, во всех красках расписывая все те беды и утеснения, которые доставляет его стране могучий восточный сосед, он обращался к приморским городам с просьбой предоставить ему, в виду общих интересов, связанных с настоящей войной, по несколько кораблей, затем прекратить сношения с Россией и заключить с Ливонией и Любеком наступательный и оборонительный союз. К тому же, в апреле 1526 года он обратился сначала к Штеттину, затем к Штральзунду, Грейфсвальду и другим, прося магистраты этих городов содействовать доставке военного снаряжения в ливонские гавани.

Возможная помощь приморских городов Померании значила для Любека весьма немало: в их гаванях мог выстроиться военный флот, каждый отдельный город мог снарядить несколько каперских кораблей для прекращения сношений России с Германией; в городах, наконец, могли сосредоточиться обширные хлебные запасы. Однако реакция померанцев, к огорчению любекцев, оказалась двойственной: с одной стороны они соглашались снабдить Ливонию необходимыми для войны припасами; но с другой стороны они не желали больше признавать супрематии Любека (который, по их мнению, слишком мало радел об общих интересах), отказались напрямую примкнуть к любекско-ливонскому союзу, и не пускать в свои гавани русские торговые суда.

Ещё более скромной была та поддержка, которую получил любеко-ливонский союз от Бремена с Гамбургом. Эти города соглашались выделить некую субсидию ливонцам, но на этом их участие в идущей войне и ограничилось.

Таким образом, в идущей войне на море Любек был вынужден опираться по большей части на свои собственные силы. И покончив в 1526 году с владычеством Норби на Готланде, любекцы в начале 1527 года решили переориентировать свой флот на борьбу со столь досаждавшим им "русским плаванием". В начале мая из Любека вышла эскадра из шести кораблей под командованием Германа Фальке, перед которой ставилась задача атаковать Ругодив, а если эта задача будет сочтена невыполнимой, то базируясь на Ревель заблокировать выход из Финского залива, перехватывая все неганзейские суда, идущие из русских портов. И на первых порах любекцам улыбалась удача. К юго-востоку от острова Готланд ими был перехвачен нидерландский караван из 20 судов, из которых только четырём удалось уйти, а остальные были захвачены ганзейцами. И из допроса пленных любекскому адмиралу стало известно, что русский флот в составе восьми кораблей (одна каракка, 4 брига и 3 шхуны) находится не в восточной части Финского залива, как ожидали любекцы, а вышел в направлении Борнхольма с целью его захвата. Принадлежащий Дании остров, в 1525 году был передан Фредериком I во временное (сроком на 50 лет) владение Любеку в обмен на Готланд и погашение части долга. И стремясь выжать как можно больше доходов из полученной территории, любекцы обложили местных жителей большими налогами, чем вызвали естественное недовольство борнхольмцев. Таким образом, при атаке на остров русские могли бы рассчитывать не только на то, что местные жители не будут помогать оккупационной администрации, но и даже на их содействие нападавшим.