Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

Но даже перспектива полакомится фиолетовыми с розовыми пупырышками огурчиками не нарушала общего буколического настроения.

— Благодать сплошная! — просиял Андреев, подмигивая запотевшему графинчику с водкой, который возвышался на столе словно ясень Игдрассиль в центре скандинавского мироздания.

— Хорошо сидим, — вторил его коллега. — Главное, о Призраке ни слуху ни духу уже целую неделю! Что не может не радовать, товарищи. Как говорится, с кем Новый Год не встретишь, с тем его и не проведешь.

И он довольно улыбнулся, словно древний астролог, провозгласивший что земля плоская, а звезды держаться на небосводе при помощи клея "Момент".

Наконец завуч отложила карандаш и оглядела свое творение — за возможность выставить его Уффицци и Эрмитаж перегрызут друг другу глотку и подожгут друг другу запасники. Еще раз убедившись в собственной гениальности, Карлыгаш снисходительно кивнула, тем самым положив начало пиру. Прозрачная влага зажурчала по рюмкам, зазвенел хрусталь, и раздались тосты, без которых новогодние посиделки все равно что Средневековье без чумы.

— Ну, за Новый год!

— За милых дам и очаровательных кавалеров!

— За друзей которых с нами нет... и слава Богу!

— За что, чтобы Новый год принес нам только радость!

— За то, чтобы пришельцы, эти подонки...

— Товарищ Ведеркин! За творческие успехи коллектива!

— За...

С улыбкой Микеланджело, представляющего Папе роспись Сикстинской капеллы, завуч явила коллегам свой пиктографический тост. Он был похож на те скетчи, которые дети рисуют специально чтобы довести школьного психолога до заикания. Этюд Карлыгаш изображал торжество Добродетели над Пороком — Порок распластался внизу листка, сосредоточенно разглядывая свой высунутый в агонии язык, в то время как Добродетель в юбке-треугольнике наступала схематическими ножками ему на горло. Лицо Порока было скрыто полумаской, а волосы Добродетели собраны в пучок. Прототипы обоих персонажей были очевидны.

— Д-да, — сглотнул Фирмович, — и-и за это тоже.

— За новые свершение и укрепление преемственности!

— За ремонт!

— За милую душу...

— Что?!

— Водка, грю, вкусная какая. Я ее пью за милую душу.

— ТОВАРИЩ ВЕДЕРКИН! За.. за новый бюджет!

— За...

Коллектив сгрудился у стола с закусками, вознес рюмки и готовился было насладиться каждой каплей перебродившего нектара, как вдруг дверь распахнулась. Распахнулась громко, чуть не слетев с петель. До сих пор видна вмятина на стене в том месте, где ее коснулась ручка, двигавшаяся тогда со скоростью артиллерийского снаряда. В комнату ступила Королева Проклятых. В одной руке она сжимала шпагу, которой игриво рисовала в воздухе знак бесконечности, в другой — потертый фолиант. Последним сокровищем она, судя по всему, не особенно дорожила, потому как тут же швырнула им в директора Андреева, больно ударив несчастного по животу где-то в районе почек.

— Что притихли, гошпода? — нараспев произнесла Мег, сверкая клыками. — Вы решили, что я шкрылшя навшегда?

Тишина была абсолютной, как в открытом космосе. Даже побитый Андреев боялся стоном выдать свое присутствие. Учителя не двигались с места, по прежнему сжимая в руках рюмки и термоядерные огурцы, и эта пантомима очень походила на иллюстрации к статье какого-нибудь американского социолога о проблемах алкоголизма в пост-советском пространстве. Присутствующие пытались сообразить, успеют ли они совершить марш-бросок к телефону и вызвать бригаду медиков прежде чем Мег, которая допилась до пограничного состояния, насадит на свой клинок чье-нибудь глазное яблоко.

— Вы шкучали гошпода? (на этих словах многие рефлекторно замотали головой) Я принеш вам оперу!

По своему обыкновению, завуч потерял терпение первой.

— Мег Жири! Да как ты смеешь так разговаривать со взрослыми?! — раздался ее шепот в несколько сотен децибел.

— Карлыгаш Гуидичелевна, не кричите на моего ребенка! — огрызнулась Антонина Васильевна и, развернувшись, воззвала к дочери. — Ты что это выдумала, Мег?

— Ижвини, мама, Прижрак жаштавил меня, шкажал, что ешли я не передам его оперу, он...

— Ни шлова... то-есть, ни слова не разберу. Вынь клыки и расскажи все по-порядку, да помедленней. И шпагу, шпагу-то мне отдай, горе в пачке!

Мег нехотя протянула матери оружие, словно ключи от города, и только тогда коллектив осмелился вздохнуть, опрокинуть рюмки, прорыдать реквием по почкам...

— Мама! Сегодня вечером к нам заявился сам Призрак, — Мег старалась говорить медленно и четко, как профессор объясняющий основы дзэн-буддизма бригаде грузчиков. — Он был одет в костюм Красной Смерти, поэтому мы, естественно, приняли его за Деда Мороза...

— Да что вы там пили? — взвизгнула Карлыгаш. — Еще б за Снегурочку его приняли, балбесы!

— А что, из него получился бы хороший Дед Мороз, — мечтательно сказала Мег. — На нем по крайней мере были штаны, в отличии от прошлогоднего дедули, который, кстати, на словах "елочка, зажгись" действительно зажег елку! Облил бензином из канистры и зажег!

— Мег, давай без экскурсов в прошлое.

— Как скажешь, мама. Ну так вот, Призрак выбрал меня в качестве доверенного лица — меня одну, из всего интерната...

— Это у вас семейное, — ввернула завуч.

— ... и велел передать его оперу. Она называется "Торжествующий Дон... эм... Дон...

— Кихот?

— Нет, Дон...

— По Шолохову, что ли, опера?

— Нет! Она глубоко автобиографична. Дон... А, Жуан! "Торжествующий Дон Жуан". Призрак сказал, что это подарок директорам к Новому Году. Он даже автограф вам оставил на первой странице. Вот, видите, здесь написано "В качестве гонорара я прошу 20 тысяч рублей".

— Ничего себе подарочек, — скривился Андреев, потирая бок.

— Нормальный подарок, — обиделась девушка, ибо все упреки в адрес Призрака она, его и.о., воспринимала как персональное оскорбление. — Уж получше чем три года назад, когда Дед Мороз приволок нам мужские журналы. А поскольку мама сказала, что мы еще дети, то в другой раз он принес молочную смесь...

— Мег, я вот смотрю на тебя и думаю, а кто будет дежурить в зале для репетиций следующие полгода? Ну там полы мыть, зеркала протирать...

— Извини, мама! В общем, он вручил мне тетрадь и эту шпагу, а сам пошел танцевать с Метелкиной. Потом он забрал то кольцо, которое Рауль подарил ей к помолвке...

— Я так и знал, что этим все кончится! — Фирмович важно поднял указательный палец. — Теперь он начал воспитанников на счетчик ставить.

— Он сказал что цепочка принадлежит ему, кольцо тоже, а сертификат на кольцо Кристина может оставить себе, потому что нужно быть полным идиотом — вроде Катюхи — чтобы не разглядеть настоящий топаз. Ну а потом прибежал Рауль, Призрак скок в подземных ход, Рауль за ним. Теперь он сидит под полом и просит, чтобы его достали, потому что там темно и плохо. Так что иди его извлекай.

— И не подумаю. У меня разве нет других занятий, кроме как ползать под полом в новогоднюю ночь? Разве я не имею право на простое, — Антонина Васильевна украдкой взглянула на постанывающего Андреева, — так сказать, женское счастье? А наш возлюбленный спонсор теперь поймет, что пол в вестибюле давно прогнил, и даст денег на новый.

— Он говорит, что у него клаустрофобия, — Мег уточнила сочувственно.

— Что ж... я полагаю это меняет дело. Пойдем, Мег, освободим мятущуюся душу из подземной юдоли. А вы, господа, веселитесь без меня. Чувствую, что вернусь не скоро.

* * *

"... Невероятно зеленые — словно в них утопили миллион долларов — волны мягко качают яхту. Соленый бриз, в который вплелись ароматы магнолии и апельсинов, наполняет белоснежные паруса. В небе периодически возникают закорючки чаек, похожие издалека на перевернутый знак Евро. Птицы кричат что-то гортанными голосами и кружатся над яхтой...а зачем?.. надеются полакомиться чьими-нибудь глазами?... так, вычеркиваем чаек, хотя чайки все же лучше чем крысы, которых здесь наверняка целая уйма..."

Медитируя над приятными мыслеобразами, Рауль Шаньин стоял в чуланчике под полом и пытался расслабится. Чуланчик был темным и тесным, ну прямо как... прямо как темный и тесный чуланчик под полом в вестибюле калиновской школы им. Глюка. Безусловно, Призрак Интерната знал какой-то потайной лаз и уже успел им воспользоваться, оставив юного спонсора бороться с клаустрофобией в одиночестве. А этой распроклятой фобией Рауль страдал с самого детства, с тех пор как полез за тапочками под родительскую кровать, обширную как автодром, и проблуждал там пару часов.

"Рядом с выбеленными солнцем бортами проплывают косяки рыб — не суть важно каких — задевая плавниками густые заросли водорослей. Хмм... морской капусты, например. Ладно, это не доклад по биологии, а расслабляющее упражнение. Что там дальше? А ну да, горизонт утопает в дымке, его почти не видно, вокруг меня лишь открытое пространство, открытое пространство, открытое пространство. Я совершенно спокоен и расслаблен... омммм...АААААА!!!"

Чья-то рука схватила его за плечо. Юноша напрягся, ожидая услышать возглас "Сюрприз!" произнесенный мерзким баритоном, подходящим разве что для поздравлений с наступающим 1937 годом. И вряд ли Призрак вернулся чтобы пригласить его на тазик оливье. А лайт-сабер затерялся где-то в темноте...

К счастью, все обошлось. Рауль медленно повернул голову и увидел старшую Жири, с электрическим фонариком в руках, который освещал ее черное платье, украшенное истлевшим кружевом паутины. Выглядела балетмейстерша так, словно только что выполнила годовой план по расхищению гробниц или же подрядилась домработницей в трансильванский замок.

— Антонина Васильевна, как же вы меня напугали! — выдохнул Шаньин, силясь сдержать нервную дрожь.

— Всегда к вашим услугам,— двусмысленно отозвалась преподавательница. — За мной, Рауль.

Кивком она указала на неприметную дверь в стене, через которую и проникла в это узилище. Рауль, разумеется, эту дверь не заметил — еще бы, станешь разглядывать стены, которые, кажется, так и движутся прямо на тебя. Чуть приободрившись, юноша последовал за своей спасительницей. Проплутав по темным коридорам, они вышли на лестницу, теперь уже опустевшую, ибо воспитанники в данный момент прятали свои сокровища, на случай если ревизия Призрака повторится. Кристины тоже нигде не было видно. Наверное, оплакивает утраченное кольцо или — ужасная мысль! — придумывает чем бы его заменить.

Наконец Антонина Васильевна остановилась у двери своей спальни, повозилась с ключом, и пригласила Рауля войти. Комнатаоказалась чистой и уютной, с аскетическим набором мебели — стол со свитой табуреток, пара шкафов и койка, застеленная безупречно горизонтальным, без единого бугра одеялом. На стенах висели картины Мег — бытовые зарисовки из жизни балетного класса, отличавшиеся интересной техникой и не менее интересным выбором сюжетов, как если бы Дега решил проиллюстрировать "Ад" Данте. Особенно умилял "Умирающий от кровопотери Лебедь."

Покуда спонсор разглядывал этюды, Антонина Васильевна накапала в ложку валерьянки и протянула лекарство Раулю, вместе с печеньем, которое явно повидало природный катаклизм. Например, извержение овсяного вулкана.

— Угощайтесь, Рауль. Я сама пекла, — с мрачной гордостью добавила преподавательница балета. Будь на месте Шаньина любой воспитанник школы-интерната, он бы в ужасе отшатнулся от угощения. Вкусить ее выпечку было все равно что принять приглашение странного человека с бородой синеватого оттенка, который во время экскурсии по старинному замку подошел к вам и, потирая руки, позвал вас осмотреть спальню его покойной жены. Но Рауль ничего не знал от талантах Антонины Васильевны, поэтому с благодарностью взял печенье и некоторое время даже пытался его есть.

— Что это у вас на спине?— внезапно спросила мадам Жири, заметив на лоснящейся гладкой поверхности костюма отпечаток ноги.

Рауль покраснел.

— Я наверное к стене прислонился...

— ... зз которой рос сапог? Тогда все ясно.

Юноша окончательно стушевался и поспешил сменить тему разговора, тем более что он давно искал предлога остаться с с ней тет-а-тет и хорошенько ее расспросить об их "общем друге." И вот сегодня, в новогоднюю ночь, небеса излили на него такую благодать.

— Антонина Васильевна, мне нужна ваша помощь, — начал Рауль, пододвигая свой стул к ней поближе. — Что вы знаете про Призрака Интерната?

— А с чего вы взяли, что я про него что-то знаю?— ответила мадам Жири в лучших традициях Ордена Иезуитов.

— Что ж, не хотите сотрудничать — не надо. Но я все равно до него доберусь! И тогда мы поиграем в охотников за привидениями! О да, я ему устрою такой сеанс экзорцизма...

— Да оставьте вы его в покое, — мадам Жири поджала губы.

— Ну нет! Пока Призрак сочинял роман в письмах, это еще было терпимо. Я не против его шуточек в стиле "Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле, Мне денег дать или не дать!" — он продекламировал случайно зацепившийся в памяти обрывок неизвестно чего. — Его выходка во время оперы тоже была довольно забавной, но теперь, когда он отнял кольцо у Кристины...

— Кстати, поздравляю с помолвкой.

— Спасибо, только никому не говорите, ладно? — попросил Рауль, все еще желавший порадовать родителей матримониальным сюрпризом. — Так вот, это уже последняя грань. Здесь он перешел Гордиев узел и разрубил Рубикон! Страшно подумать, что еще он мог сделать с Крис!

— Призрак никогда не причинит ей вреда, — оборвала его Антонина Васильевна.

— Ага! Так вы его знаете!

— Кто ж его не знает...

— Но вы, похоже, знаете его лучше остальных.

— Я не претендую на подобную фамильярность.

Осознав, что уклонится от этого разговора будет сложнее, чем отцепить теплую жевательную резинку от волос, мадам Жири вздохнула.

— Ну хорошо. Я расскажу вам, но пообещайте что это останется между нами. Много лет назад в этой школе работал молодой учитель музыки. Назовем его Эрик, раз он сам предпочитает это имя. Ах, что это был за мужчина — высок, статен и дивно хорош собой! К сожалению, он витал не просто в облачках, а прямо таки в мезосфере — вся эта романтика, Франция 19го века, дуэли, серенады под балконом и разные другие приключения. Он даже организовал в школе кружок по фехтованию, а с его музыкальных занятий детей нужно было гнать метлой... В то время в школе проходили практику студентки. И Эрик положил глаз... нет, не так... его сердце было отдано одной прекрасной даме.

— Как ее звали?

— Не помню, — пожала плечами Жири, — тоже практикантка какая-то. Эрик писал ей сонеты и приносил лилии в середине зимы, хотя она, честно говоря, не отказалась бы от мешка картошки — в те годы с продуктами была напряженка. А потом в школу поступил новый учитель химии — тоже мужчина хоть куда, только с более призем... более практичным складом ума. Зато он всегда знал в каком магазине дают стиральный порошок и где можно достать джинсы с настоящим лейблом, а в школьной лаборатории готовил коктейль "Привет Горбачеву," за который калиновцы платили неплохие деньги. Представьте себе, учитель химии тоже влюбился в ту девушку... и в этом случае чувство было взаимным. Они стали встречаться, — Антонина Васильевна задумчиво накручивала на палец паутину с платья. — Нельзя сказать, что химик был "бездушный интеграл," он даже сочинил ей премилое стихотворение под названием "Твои глаза как медный купорос." Там еще слово "кровь" рифмовалось со "свекровь"...