Хейсар. (Меченый - 3)

Нет, не кажется! Жаждал — ибо легкие, едва заметные прикосновения подушечек пальцев к моей ладони просто не могли быть случайными!

Как я заставил себя сделать второй шаг — не помню. И все последующие — тоже: я ломился в лес, как лось. Не замечая веток, царапающих шею и лицо, корней, лезущих под ноги, и кустов, попадающихся на пути.

Я несся в никуда, так, как будто убегал от самого себя. От своих желаний, несбыточных надежд и от Мэй. И в то же время чувствовал, что с каждым шагом вперед приближаюсь к ней все ближе и ближе...

— Стой... — тихий шепот, ворвавшийся в мир без звуков и красок, заставил меня остановиться и прислушаться.

— Хватит... — мир дрогнул, царапнул ладонь ноготками и заставил меня развернуться. Потом обжег прикосновением вторую руку и выдохнул в лицо мое имя:

— Кро-о-ом?

Я почувствовал жар ЕЕ дыхания, представил, как шевелятся ЕЕ губы, заново ощутил подаренный мне поцелуй и сглотнул:

— Да, Мэй?

— Знаешь, я сошла с ума...

Я не понял, так как вместо того, чтобы вдумываться в смысл слов, представлял, как тянусь к ЕЕ губам своими, и как они подаются ко мне навстречу.

— Я сошла с ума! — горячечным шепотом повторила Мэй и обвила мою шею руками. — Я весь день думала о тебе... И весь день мечтала остаться с тобой наедине...

Я вытаращил глаза и несколько раз тряхнул головой: я — бредил! Слышал то, что хотел, а не то, что мне говорили:

— Прости, мне, кажется, послы-...

— Тебе не послышалось!!! — перебила меня Мэй. — Я весь день мечтала о ночи вдвоем, а когда Вага сказал, что мы будем ночевать в лесу, у меня оборвалось сердце... И в этот момент я научилась ненавидеть... Сначала его — человека, лишившего меня возможности спать с тобой на одном ложе... А потом — ее, женщину, посмевшую прикасаться к моему мужчине...

'На одном ложе?' — ошалело подумал я и тут же вспомнил скамью под спиной и темный, закопченный потолок, в который я пялился всю ночь, всхлипывания Мэй, доносившиеся из темноты, и боль в левом подреберье, не оставлявшую меня до рассвета.

— Я умирала от ревности тридцать семь раз. Столько, сколько раз она до тебя дотрагивалась... И ожила только тогда, когда ты поставил ее с Вагой и дал мне понять, что тебе не нужны ничьи прикосновения, кроме моих... Кром, я... я никому тебя не отдам!

Ее слова кружили голову, как крепкое вино. И постепенно вымывали из души остатки силы воли.

— Знаешь, я весь день ощущала вкус твоих губ. Чувствовала твой запах, жар твоего тела и нежность рук... Я мечтала сказать, что хочу еще...

— Мэй, ты сошла с ума... — почти потеряв голову от желания, выдохнул я.

— Ага... Поэтому... я... сейчас... тебя... поцелую...

...Я, кажется, умер. От ее нежности. Потом еще раз, но уже от своей. А после третьего — или десятого? — поцелуя окончательно перестал соображать: сгорал от прикосновений ее рук к шее и лицу коже, плавился от жара ее тела и таял от безумного шепота на ухо.

Сколько длилось это безумие? Вечность? Один-единственный миг? Не знаю. Знаю, что воскрес только тогда, когда почувствовал, что не чувствую жара сердца своего Огонька.

— Мэй, ты где? — открыв глаза, перепуганно спросил я. И услышал приглушенные рыдания.

Торопливо перевернулся на правый бок, я запоздало сообразил, что лежу на земле, в расшнурованном до пупа араллухе, и облегченно перевел дух, увидев в ладони от себя спину Мэй.

— Здесь... — всхлипнула она: — Плачу...

— Почему? — растерянно спросил я.

Она всхлипнула еще раз, потом, не глядя, нащупала мою руку, положила ее себе на живот и вжалась спиной в мою грудь:

— А что мне остается делать? Я хочу быть твоей! Твоей, слышишь? Десятину, день, час! Да хоть одну-единственную минуту — но твоей!!!

В этот момент ее голос дрогнул, а пальцы, ласкавшие мою руку, сжались:

— Ты только не думай, что это — похоть! Я... у меня... у меня еще никого не было!!! Вообще!!! И...

— '...и тогда Вседержитель преподносит ему Дар...' — выдохнул я ей на ушко. И, сообразив, что не вспоминал о сестре целую вечность, с трудом заставил себя договорить: — '...Истинного Суженого, человека, в чьей груди бьется половинка его сердца. Стоит Избранному заглянуть в глаза этому Дару, как он обретает новую жизнь. Жизнь, в которой одна душа на двоих...'

Почувствовав мое состояние, Мэй развернулась ко мне и мертвым голосом спросила:

— Почему ты говорил таким тоном? Ты... ты в это не веришь?

— Верю... Честное слово... — тихо сказал я. — Просто из всей Изумрудной Скрижали моя сестра больше всего любила Слово о Суженом. Повторяла его чуть ли не по десять раз на дню... А своего Дара так и не дождалась...

— Прости, я не знала... — Мэй вжалась лицом в мою грудь и расплакалась. Горько, как маленький ребенок.

Я прижал ее к себе, запустил пальцы в волосы, ласково провел ладонью по спине и, дождавшись, пока она успокоится, слегка отодвинулся и нежно поцеловал в заплаканный носик:

— Ты — чудо, Огонек! Я счастлив, что оказался у тебя на Пути...

Мэй вздрогнула, приподнялась на локте и хрипло сказала:

— Я — твоя Половинка! Я НЕ МОГУ выйти замуж за другого!!!

У меня пересохло во рту: я знал, что это не слова, а настоящие чувства, видел, что она колеблется между долгом и бесчестием, и... не понимал, что я могу сказать в ответ.

То, что я люблю ее больше жизни? Так она знала это и без моих слов. То, что я ненавижу ее долг перед короной и родом и, тем не менее, готов смириться с ее решением выйти замуж за одного из ее женихов, лишь бы дать ей возможность сохранить уважение к себе? Но эти слова подтолкнули бы ее к ним, а не ко мне. Что отдал бы обе руки за чудесное спасение любого из ее братьев? Так это стало бы пустым сотрясением воздуха!

— Я... приму любое твое решение, Огонек... — через вечность выдохнул я. — Любое... Даже если ты...

Договорить мне не дали — со стороны лагеря послышался встревоженный крик:

— Кром, с вами все в порядке?

— Скажи, что ждешь, пока я приведу себя в порядок! — потребовала Мэй. Потом села, перебросила магас через плечо и задумчиво пробормотала: — Знаешь, я, кажется, кое-что придумала. Не уверена, что тебе понравится, но лучше так, чем никак и никогда...

— Расскажешь? — сглотнув, спросил я.

— Да... Наверное... Когда решусь...

Глава 15. Негзар Мышь.

Четвертый день третьей десятины первого травника.

...Аютэ выплыла из-за сарти рода Уззар, как дес'ит долинников. И, приветливо улыбнувшись знакомой Ширвани, величаво заскользила вниз по улице. Ее спутники — пара мрачных, как ночь, лам'наш'ги и донельзя гордая оказанным доверием айти'иара с корзиной в руке устремились следом.

Высокая, стройная и ослепительно красивая, Два Изумруда стремительно шла вперед и в упор не замечала восхищенных взглядов попадающихся на пути мужчин.

'Есть я и ты...' — вспомнив так и не спетую ей Песнь, уныло подумал Негзар. — 'Остальное — тлен...'

Как и восемь лиственей назад, в тот день, когда он понял, что она никогда не станет его женой, по его спине пробежал неприятный холодок, а душу затопило отчаяние. И для того, чтобы заставить себя вернуться в нормальное расположение духа, он вгляделся в магас Аютэ, чтобы своими глазами увидеть прожитую ею жизнь.

Увидел. И заскрипел зубами: замысловатая петля, появившаяся над правым глазом сообщала всем и вся, что она замужем, зеленая лента, вплетенная в лахти — что плодовита, а три уасти , гордо ниспадающие на правое плечо — что подарила избраннику двух сыновей и дочку!

'Это должны были быть мои дети!!!' — мысленно взвыл он и зажмурился, чтобы не видеть ожерелья Благодарности на ее загорелой шее. Увы, не помогло — его внутренний взор тут же ослепила россыпь из десятков переливающихся на солнце чешуек и почти затмила своим сиянием тоненькую, почти незаметную на ее фоне тесемку со свадебным подарком Аттарка...

— Хороша... — восхищенно выдохнул стоящий рядом Юлай Подсвечник. И, наткнувшись на бешеный взгляд Негзара, примирительно выставил перед собой ладони: — Не злись, ашер, я имел в виду, что она — воистину прекрасна! И достойна быть твоей...

— Только достойна? — нехорошо прищурился Мышь.

Долинник рассмеялся:

— Никак не могу привыкнуть к тому, что мы вкладываем в одни и те же слова разный смысл! Не злись — она БУДЕТ твоей. Через десятину-полторы. Обещаю!

Негзар аж подпрыгнул:

— Едут?

— Да, вчера проехали Голон...

— Слава тебе, Бастарз!!! — вскинув глаза к небу, радостно выдохнул хейсар. Потом нашел взглядом Аютэ и понял, что видит не только петлю замужней женщины, уасти и ожерелье Благодарности, но и полные, ярко-розовые губы, рвущуюся из араллуха и маняще покачивающуюся при каждом шаге высокую грудь и обтянутые ансами стройные бедра.

'Моей! Ты будешь моей!! И совсем скоро!!!'

...Два Изумруда прошла мимо Негзара, не замедлив шаг. Так, как будто не узнала. А вот ее телохранители кривить душой не стали — правый презрительно усмехнулся и демонстративно убрал десницу за спину , а левый вытаращил глаза и 'испуганно' раззявил рот.

Мышь сжал зубы, гордо вскинул голову и развернул плечи, чтобы они увидели кожаный шнурок с когтями взятого им медведя. Но, заметив, что один из них складывает пальцы в копье , чуть не лопнул от бешенства!!

— Что-то не так? — встревоженно вглядевшись в его перекошенное лицо, поинтересовался Подсвечник.

— Все не так! Все!!! — рявкнул Мышь, рванул ворот араллуха и застыл, увидев, как на него смотрит мальчишка-Гатран , еще мгновение назад игравший в кости со своими сверстниками, а теперь заметивший отсутствие вышивки на его араллухе и пояс без меча или наш'ги...

...Презрительный взгляд сородича оказался тем самым последним ударом, который смял остатки его решимости, позволившей не только вернуться в Шаргайл, но и искать взгляда Аютэ. И вдребезги разнес сарти его духа: Негзар снова вспомнил равнодушные взгляды сородичей, скользившие по нему, как по пустому месту в тот день, когда он пытался продать плащ, чтобы купить в дорогу еды. Потом очередной раз ощутил пустоту под правой рукой и понял, что на многие перестрелы вокруг нет ни одного человека, который считает его мужчиной! Ни одного, за исключением, разве что, долинников.

Невидящим взглядом посмотрев в сторону ворот рынка, за которыми скрылась Аютэ, он опустил голову и, все ускоряя шаг, двинулся в сторону Подворья Илгизов — единственного места во всем городе, в котором его ждал стол и кров...

...На плоской крыше жалкого подобия оу'ро было пусто, поэтому Негзар позволил себе упасть на колени, уткнуться лбом в нагретые солнцем каменные плиты и застонать.

Легче не стало. Наоборот — он вдруг воочию увидел искаженное гневом лицо отца и услышал его хриплый рык:

— Как ты мог?

Мышь изо всех сил вбил кулак в камень, непонимающе уставился на сбитые костяшки и вспомнил...

...Услышав хруст веток со стороны опушки, Негзар поудобнее перехватил рогатину и принюхался.